нда - в пояс! Метр от земли. Поняли? Парни стреляли с удовольствием, в общем, терпимо. Но как-то совсем не желали понимать, что оружие-то предназначается для стрельбы не по деревьям. По людям! И не для того, чтобы их пугать. Для того, чтобы уничтожать силу противника. Живую силу. Иногда у Уве-Йоргена прямо-таки опускались руки. Ну как втолковать такие простые вещи, которые даже не знаешь, как объяснить, потому что тут, собственно говоря, и объяснять нечего! - Да вы поймите, - негромко, убедительно говорил он ребятам. - Что значит - по людям? Против вас будут не люди - солдаты. И если не вы их, то они - вас... А ребята, зеленая молодежь, слушали вежливо, но как будто со скрытой улыбкой, улыбкой недоверия и внутреннего превосходства. - Ну почему вы не хотите понять... Те переглядывались. И кто-нибудь один отвечал: - Да нет, мы все понимаем. Только откуда возьмутся те, кто захочет нас убивать? - Разве тут не напали на вас? - Они же не хотели нас убить! - А откуда вы знаете? - У нас никого не убивают... В чем был корень зла: не было у них ни войн, ни армии, даже внутренних войск не было - за ненадобностью. А если - крайне редко - требовалось нести какую-то службу, ее несли все по очереди. Это, между прочим, свидетельствовало об одном: других государств на планете нет. Если бы существовала еще хотя бы одна страна, возникла бы и регулярная армия. Непременно. Но ее не было, и невозможно оказалось втолковать здоровым и ловким парням, что в противника, хочешь - не хочешь, надо будет стрелять. Они просто не верили, что противник будет. Они во многое не верили. Вечерами Уве-Йорген рассказывал им не только о битвах, в которых в свое время приходилось ему драться. Рассказывал он и об экспедиции, и о Земле, и о не заслуживающей доверия звезде Даль. О Земле слушали с интересом. - Ну, хотели бы вы там побывать? Побывать хотели все. - А остаться насовсем? Тут они умолкали, переглядывались. Потом снова кто-нибудь уверенно качал головой: - Нет... Разве у нас плохо? - Подумайте! Вот вы увидите ту цивилизацию! Технику! И потом там все - люди от людей! Никаких Сосудов! А? - Да, и мы хотим так... - Ну, так значит... - Мы хотим здесь. У нас. - Да ведь здесь ничего Не останется! - кричал Уве-Йорген, выйдя из себя. Самое смешное было в том, что они все равно не верили. - Нет, Уве... - говорили они. - Нет, Рыцарь. О битвах ты рассказываешь хорошо, интересно. А о солнце не надо. И объяснили: - Понимаешь, о битвах мы слушаем и верим. Ты сам говоришь, что это было давно и очень далеко отсюда - и мы верим. А когда ты говоришь о солнце, ты говоришь о том, что здесь и сейчас, понимаешь? Но все, что есть здесь и сейчас, мы видим и знаем сами. И такие сказки у тебя не получаются. Расскажи лучше, еще что-нибудь о том, что было встарь - у вас, там... Свинячьи собаки, а? Гром и молния! Сказки!.. Ну и черт с ними - пусть горят или замерзают. Но они нравились Рыцарю, и он жалел их, как жалеют командиры своих солдат. Может быть, он просто не умел как следует объяснить? Он ведь не ученый, не профессор, его дело - не читать лекции, а летать, прежде всего - летать. Надо, чтобы объясняли ученые; может быть, хоть они заставят понять... Уве-Йорген вздыхал и умолкал. Но сейчас был не вечер, а ясный день. И до вечера, с его сомнениями и чувством неудовлетворенности, было далеко. Сейчас Уве-Йорген был в себе уверен. - Кончай отдых, ста-новись! Слушай команду! По атакующей пехоте!.. Вдруг поспешно: - От-ставить! Потому что из леса показался всадник. Он махал рукой и погонял лошадь. Зоркие голубые глаза Уве-Йоргена сразу узнали массивную фигуру Иеромонаха Никодима. - Нет, Рыцарь. Крестьяне нипочем не пойдут. И ни во что не уверуют... Ибо им хорошо. И своему солнцу они верят, как мы верим своему. А у меня болит сердце, Рыцарь. Почему никто и никогда не хочет оставить в покое пахаря? Почему все - на их спины? Ты никогда не шел за плугом, Уве-Йорген, не знаешь, как ручки его вздрагивают в твоих пальцах, тебе не постичь сего... - Не хватало еще, чтобы я ходил за плугом, я - Риттер фон Экк! Но и у меня болит сердце. Хотя я никогда, если говорить откровенно, не думал о жалости к людям; всегда существовали какие-то слова погромче, чем жалость. Честь, долг... Парни тоже не верят ни единому моему слову. Они не могут поверить, понимаешь. Монах? Они не в силах. Мы с тобой ведь тоже не понимали очень многого. Но мы приспособились, потому что нам больше, чем кому бы то ни было, дано такое умение - приспосабливаться. А им - не дано. - Они хорошие люди, Рыцарь. Добрые. Правдивые. Честные. - Я не привык оценивать людей с этих позиций. Но говорю: мне тоже их жаль. И если бы у меня под командой было хоть полсотни настоящих солдат, я загнал бы всех этих людей в трюмы той эскадры, что, может быть, все-таки прилетит сюда, и не стал бы спрашивать их согласия. Я потом привозил бы их в эти края - не на планету, конечно, потому что она испарится, как капля дождя на стволе раскаленного пулемета... Я показал бы им тот ад, что наступит здесь, когда в звезде сработает взрыватель, и сказал бы: ну, кто был прав, сучьи дети? И тогда они были бы мне благодарны. Но у меня нет солдат, Монах... Это - не солдаты. Это дети. Здесь все - дети. Планета детей. Они играют в игрушки. Стрелять для них - игра. Но я-то знаю, что такое стрельба, что такое, когда идет цепь, выпуская - не целясь, от живота - магазин за магазином... Первый раз в жизни, Монах, мой опыт солдата не может помочь мне, и я не знаю, что делать... - Наш игумен говорил: молись, и Господь вразумит. - Это не для меня. - Разумею, но и я не ведаю, что делать. Мы никому ничего не докажем. Рыцарь... Уве Йорген перевернулся на спину и стал глядеть в синее небо. Сначала безразлично, потом осмысленно. Приподнялся на локтях: - Катер, Монах. Он покосился на Анну: девушка хлопотала у костра, но, услышав это слово, бросила все и подбежала. Глаза ее яростно блестели. - Катер, Анна. - Да, я слышу. Ну, пусть только он здесь покажется. Пусть только покажется! Ему будет плохо! Очень, очень плохо! Уве-Йорген усмехнулся. - Наверное, он не мог, Анна. Ты ведь не думаешь, что он - с какой-нибудь другой... - Какое мне дело, с кем он! Я сейчас скажу - не хочу его больше видеть! Рыцарь вгляделся. - Нет, это не он. Это большой катер, Анна. Георгий и Питек. Девушка молча; опустила руки, повернулась и медленно отошла к костру. - Да, - сказал Уве-Йорген. - Не хотел бы я в ближайшем будущем оказаться на его месте. Иеромонах помотал бородой. - Нет, Рыцарь. Им надо полаяться и помириться, чтобы они более не боялись дотронуться один до другого. - Откуда это знаешь ты - монах... - Монахи-то как раз лучше знают. Размышляют больше. Они смотрели на снижающийся катер. - Георгий за пультом, - сказал Уве-Йорген. - Его манера. - Хоть бы все благополучно. Дай господи. Катер завис и медленно опустился, легко коснувшись земли. - Привет, Георгий. Мы уже беспокоились. А где Питек? Что нового? - Питек остался следить, ждать Шувалова. Я задержался, чтобы сделать хотя бы какую-то съемку местности. Теперь карта у нас есть. Нового немало. Капитан тут? - Нет. Улетел в тот же день, что и вы. - Жаль, что его нет. Придется повторять дважды. - Доложи в общих чертах. - Главных новостей две. Питек был в доме Хранителей. В доме - электричество и электроника. Источник питания неизвестен. - Та-ак! - И второе, - сказал Георгий. - В стране мобилизация. - Вот как! - Я попутно побывал в двух городах. Собирают людей и раздают оружие. - Арбалеты? - Нет, Уве-Йорген. Я не знаю, как это называется... С чем можно сравнить... Он огляделся, и взгляд его упал на лежавший рядом с Уве-Йоргеном автомат. - Вот, пожалуй, похоже. Что за вещь? Уве-Йорген, помедлив, усмехнулся. - Ничего особенного, Георгий. Очень удачное приспособление для переговоров на низшем уровне. Если бы в тот раз, когда вас было триста против целого войска, у вас были такие штуки, вы, пожалуй, уговорили бы их не лезть в Фермопилы. - Да, - сказал Георгий. - Но тогда, в Фермопилах, нас все-таки было триста. - Что ты хочешь этим сказать? - Что сейчас нас, если считать серьезно, семеро. Только семеро. - Ничего, мы тоже умеем драться, - сказал Уве-Йорген. - Так что игра будет на равных. Тем интереснее жить! - Тем интереснее умирать, - сказал спартиот спокойно. За полночь в салон вошел Рука - бесшумно, как всегда. Сел - по своей привычке, прямо на пол, на мягкий коврик. Помолчал. Аверов прятал глаза. Индеец сказал: - Зачем ты сделал это, доктор? - Я... Что ты имеешь в виду? - Не притворяйся, доктор. Ты знаешь. - Ну... батареи не должны сейчас нести полный заряд. Видишь ли, дело в том, что опасность уменьшилась. - Нет. Этого нет. - Собственно, как ты можешь судить?.. - Ты смотришь на лицо солнца. Рука - на твое лицо. - Вот как? И что же ты там видишь? - Твое лицо не радостно. И ты поешь вот это. Ты поешь так, когда не очень плохо, но нет и ничего хорошего. - Разве? Я как-то не замечал. Действительно, кое-что мне пока неясно, но тем не менее... Аверов помолчал. - Рука, случалось ли тебе убивать людей? - Рука был воином, а не женщиной. - Что ты тогда испытывал? - Радость. Это были враги. - Но это были люди! - Что такое - люди? Нет просто людей. Есть свои люди и чужие. Есть друзья и есть враги. - Так считали вы. - А ты как? - Ты знаешь. Человек - всегда человек, и его нельзя убивать ни в коем случае. - Так считают слабые люди. Убивать не надо, когда это не нужно. - Ты ведь знаешь, что будет, если придется включить установки? - Солнце потухнет. - И тогда? - Люди внизу погибнут? - Да, все до единого. - Рука понимает. - Тебе не жаль их? Рука подумал. - Это не мое племя. Сейчас мое племя - тут. Там - чужое. - Но ведь они не делают тебе ничего плохого! Индеец затянулся и выпустил дым. - У меня нет зла на них. Но какое мне до них дело? - Рука, ты же не так мало прожил на Земле у нас. Неужели ты не понял, что для нас наше племя - все люди, где бы они ни были? - Чего ты хочешь от Руки, доктор? - Только одного. Чтобы ты поступил так только в самом, самом крайнем случае. - Что я могу сделать, если ты разрядил батареи? - Сейчас опасности нет. Индеец помолчал. - Когда я шел к тебе, - сказал он медленно, - я знал, что станешь спрашивать ты, и знал, что отвечу я. Теперь я буду задавать вопросы. Скажи: ты боишься, что не сможешь сделать этого? - Я, собственно... Я не знаю. Не знаю! - Я тоже думаю; что ты не знаешь. Поэтому к установке ты больше не сможешь подойти. И к батареям тоже. Я поставил их на дозарядку и запер. Ключи у меня, и будут у меня. И я включу установку, когда пойму, что это нужно. А ты наблюдай. Он в упор посмотрел на Аверова. - Доктор, ты знаешь, что делали у нас с трусами? - Кажется... Возможно, я что-то слышал. Или читал? - Их убивали. Сразу. А с предателями? - Ну? - Их тоже убивали. Но не сразу. Медленно. Ты понял? - Да, Рука. - Тогда продолжай наблюдать. И знай: я читаю в твоем лице не хуже, чем ты - на своих приборах. Так что не пробуй изобразить то, чего нет. Потому что тогда я убью тебя медленно. Аверов внимательно посмотрел на индейца и поверил, что это не пустая угроза. Ученому стало жутко. - Ты хорошо понял меня? - Да, Рука. Индеец поднялся и бесшумно вышел, только запах табака остался в салоне. Дверь отворилась и затворилась в двенадцатый раз, и это означало, что пришел последний из тех, кого ждали, последний из Хранителей, Но начали не сразу. Старший из Хранителей-Уровня сидел на своем месте, глубоко задумавшись, и прошло несколько минут, пока он поднял голову и моргнул, словно пробуждаясь ото сна. Он обвел собравшихся взглядом, опустил глаза, снова поднял их. - Мы переживаем тяжелое время, - сказал он негромко, словно не заботясь о том, услышат его или нет. - Нам известно, что нет пути правильнее того, которым мы следуем; но может быть, в расчетах была ошибка? Может быть, зрелость нашего общества, время перехода на следующую, более высокую ступень, наступает раньше, чем предполагалось, наступает тогда, когда мы еще не готовы к переходу? В лес уходит больше людей, чем должно было бы. Если до сих пор мы не препятствовали их уходу - ибо знали, что в лес уходят наиболее инициативные, наиболее способные, иными словами - те, кто в первую очередь начнет реализовать новый уровень, когда придет его пора, когда мы сможем дать нужную для него энергию, - то теперь мы вынуждены всерьез задуматься над необходимостью приостановить миграцию: несложные расчеты показывают, что процесс будет прогрессировать геометрически и мы можем не успеть. Мы все достаточно хорошо знаем обстановку, и вряд ли нужно говорить о последствиях. Они будут катастрофическими. Все, что было сделано за столетия, окажется напрасным. Я призвал граждан под ружье. Я не вижу иного выхода. Он умолк; пауза затянулась. Хранители избегали смотреть друг на друга. Хранитель Времени закашлялся. Все терпеливо ждали, пока он справится с кашлем. Потом он заговорил: - То, что происходит, естественно. Не забудьте: все мы - первое поколение, и те, кто умер, и те, кто жив, и те, кто еще не явился на свет... Первое поколение. Мы не выродились. Не устали. В наших жилах - свежая кровь Земли. Память жива в нас. Да, мы можем жить лишь благодаря Уровню, но внутренне каждый житель планеты - против него. Пусть бессознательно. Наш творческий потенциал велик. Сколько можно искусственно удерживать его на месте? Взрыв неизбежен. А в таких случаях - и я знаю это лучше всех остальных, недаром моя область - прошлое, - в таких случаях гибнет не только то, чем можно пожертвовать. Гибнет многое. Гибнет все. Не слишком ли далеко зашли мы в охране Уровня? - Нет, - не согласился старший. - Вы знаете, на чем основан Уровень. И знаете, что пока нет сигнала, мы не должны предпринимать ничего. До сих пор мы строго следовали программе. И не погибли, напротив. Я не вижу другого пути и для будущего. Они снова помолчали. Хранитель Сосуда сказал: - Прислушайтесь. Они прислушались. Ветерок едва слышно шелестел тяжелыми белыми гардинами, струйка фонтана во внутреннем дворе с мягким, прерывистым плеском спадала в бассейн, где-то звонко смеялись дети. - Прекрасно, не правда ли? - сказал Хранитель Сосуда. - Это прекрасно, - согласился Старший Хранитель, и остальные кивнули. - Мы умеем ценить прекрасное, - снова заговорил Хранитель Времени. - Но если граждане встают под ружье... Помните ли вы первый критический период? Первый разрушенный город? Первую кровь, пролитую на нашей планете? - Мы все помним нашу историю, - сказал Хранитель Сосуда. - Видимо, тогда нельзя было иначе, - проговорил Старший Хранитель. - Это была первая серьезная попытка отойти от программы. Нарушить Уровень. Не считаться с расчетами. Кто из нас отказался бы от жизни на уровне Земли? Но это невозможно и сейчас, что же говорить о тех временах? - Я напомнил о прошлом потому, - сказал Хранитель Времени, - что боюсь: кровь прольется и сейчас. Я не хочу этого. - Никто не хочет, - сказал Хранитель Пищи. - Никто, - подтвердил Старший. - И поэтому я призвал граждан. Мы больше не можем позволить Лесу существовать самостоятельно. Не потому, что мы боимся их. Просто нам ясно: они не справятся. Они не добьются развития; наоборот. И нам придется спасать их. Но если позволить им, они за короткий срок размножатся, разрастутся больше, чем возможно. И тогда Уровень не выдержит. Сейчас крови может еще и не быть. Я уверен, что ее не будет. Но если не прервать процесс сейчас... - Надо быть очень внимательными, - сказал Хранитель Солнца, массируя пальцами веки; глаза его были воспалены. - Не забывайте об одном, о главном: Солнце есть Солнце, и вы знаете, чего оно требует. Все кивнули. - И еще, - продолжал Хранитель Солнца. - Уже два дня нам известно о том, что на орбите возле нашей планеты находится, видимо, звездный корабль. До сих пор мы не сделали ничего... Но если корабль сядет... Мы запретили селиться по соседству с тем местом, где опустился корабль экспедиции, давшей нам начало. Но представьте, что завтра где-то здесь окажется не старый, ржавый, ни на что более не пригодный, кроме... одним словом, не тот корабль, а новый, действующий, только что прилетевший с Земли... Как воспрянут духом все, кто ушел в лес или собирается сделать это! И как поколеблется Уровень, охранять который призваны все мы! Как... Старший Хранитель, подняв руку, прервал его. - Мы думали об этом. И я скажу вот что: мы все были бы лишь счастливы, если бы к нам действительно прилетел корабль с Земли, корабль человечества, некогда снарядившего экспедицию на нашу планету. Мы были бы счастливы, потому что ничего, кроме помощи, мы не могли бы ожидать от прилетевших. Ибо зачем еще Земля прислала бы корабль, как не для того, чтобы помочь нам, потомкам тех, кого она некогда отправила сюда? Я нимало не сомневаюсь в том, что наша программа изучается на Земле не менее внимательно, чем здесь; я не сомневаюсь, что в нужный момент Земля придет - и поможет; не знаю, каким способом, - им лучше знать. Если же этого не случится, как не случилось до сих пор... - Хранитель помолчал, провел ладонью по лицу и так же негромко продолжал: - Если не случится, значит, на Земле что-то произошло, что-то плохое - и тогда во всяком случае мы не дождемся экспедиции оттуда... Нет, я не думаю, что замеченный нашими астрономами корабль принадлежит Земле, слишком много аргументов против и, по сути дела, ни одного - за. И это говорит лишь в пользу того, что нужно побыстрее справиться с Лесом, со всем, что ставит Уровень под угрозу. Что же касается корабля, то если он даже опустится, экипаж его - если на нем есть экипаж, разумеется, - вряд ли сможет установить какие-то контакты с населением нашей планеты, потому что я не думаю, что установление контактов с представителями каких-то других цивилизаций - такая уж простая и всем доступная вещь. Напротив, я думаю, что прилет инопланетян поможет нам сплотить не только тех, кто блюдет Уровень, но и тех, кто не согласен с ним: внутренние разногласия и распри чаще всего забываются при какой-то, действительной или воображаемой, угрозе извне. - Не всегда, - возразил Хранитель Времени. - Но мы постараемся, чтобы это произошло именно так. Я думаю, что мы не должны медлить. Пора покончить с Лесом. А люди, укрывающиеся в нем, смогут оказать большую помощь тем, кто занят сейчас в Горячих песках. Мы только выиграем. Снова все помолчали. - Лес... - задумчиво проговорил затем Хранитель Пищи. - Распорядитель сказал мне, что доставили еще какие-то образцы вещей, изготовленных нарушителями Уровня. Какую-то одежду, и еще что-то... - Посмотрим на досуге, - кивнул Старший. - Не знаю, правда, когда он теперь будет у нас, этот досуг... Да разве мы и так не знаем, что уже сегодня мы могли бы делать очень и очень многое из того, что запрещаем... Но разве есть у нас иной выход? Разве можем мы, нарушив программу, кинуться в неопределенность? Нет, мы дождемся сигнала. Хорошо, сейчас нам нужно решить практические вопросы. Я считаю, что мы должны разделить предстоящее на два этапа. Прежде всего - очистить район старого корабля. Как нас извещают, там обосновались какие-то люди. Необходимо прогнать их оттуда; лучше всего сразу же отправить их в Пески. А затем - двинуться в лес. - И все же я опасаюсь... - пробормотал Хранитель Времени. - Нет, - убежденно сказал Старший. - Много столетий на нашей планете не лилась кровь, не прольется она и сейчас. Можете ли вы представить, что кто-либо из наших граждан захочет пролить кровь? Никто не ответил; потом Хранитель Солнца сказал: - Время смотреть на солнце. - Да, - сказал Старший Хранитель. - Идемте. И они направились к выходу. 16 Мне показалось, что я приземлился в военном лагере. Автоматы стояли в крепко сколоченной пирамиде, и возле нее холил дневальный. Дорожки, что были аккуратно обозначены и соединяли шалаши с погребенным кораблем, были очищены от хвои, и дерн с них сняли. Посредине занятой нами территории был вкопан шест, на нем уже висел флаг. Я вгляделся и облегченно вздохнул: это был флаг экспедиции, а не что-нибудь другое. "И на том спасибо, Уве-Йорген", - подумал я. Очень радостно было видеть наших живыми и невредимыми. Только Анны не было. Я чувствовал, как напрягаются нервы. Однако это никого не касалось, и я заставил себя задавать вопросы, выслушивать ответы и, в свою очередь, отвечать, и не только играть роль, но и на самом деле быть деловым и целеустремленным капитаном, которому безразлично все, кроме служебных задач. Через несколько минут я почувствовал, что злость душит меня - злость на нее. Ну ладно, можно обижаться, можно лезть в амбицию, но нельзя же заставлять взрослого человека... "Девчонка, - думал я, - глупая девчонка, не клевал ее еще жареный петух..." - Да, Монах, Рука пусть по-прежнему состоит при нем... "Выдрать ремешком - вот чего она заслуживает своим поведением..." - К сожалению, Уве, все это не так весело: убедить тех людей будет тоже не просто... "Ну, в конце концов, пусть пеняет на себя!" - Я вижу, ты тут успел уже сформировать войсковую часть? Как такие подразделения назывались у вас, рыцарей?.. "Пусть пеняет на себя. В конце концов, я нормальный и самостоятельный человек. Я давно уже привык к мысли об одиночестве - и отлично обойдусь без нее, вот как!" - А ты уверен, Георгий, что у них действительно были автоматы? Похоже? Ну да, ты не специалист... Ладно, Георгий, не переживай, думаю, что мы сами все увидим, и очень скоро... "Да обойдусь без нее. Даже лучше, что так: нельзя же, в самом деле, в такой обстановке отвлекаться на какую-то лирику! - Никодим, а ты сможешь провести нас к тому месту, к той поляне, где дрожит земля? Потому что, видишь ли... Я вспоминаю те помехи, что мешали мне связаться с кораблем, и сейчас мешают, и у меня возникают кое-какие предположения. "Да, а вот она, став постарше, поймет, что так любить, как я, ее больше никто не будет! А, да провались она пропадом, в конце концов!.." - Нет, Уве, они говорят, что Шувалова увезли в столицу, конечно, хорошо, что Питек остался там... "Ну ладно, хватит о ней, забудем. Словно никогда и не было. Так или иначе - должна же быть у меня своя гордость!.." - Кстати, Уве: молодежь вся здесь? Этот последний вопрос я задал как можно небрежнее. - Почти. Кое-кто пошел в лес по грибы. И ягод им захотелось. Пока тебя не было, их пришло еще десятка полтора. - Прямо партизанский отряд, - усмехнулся я. - Значит, в лес? - Не бойся, капитан. У меня выставлены посты. Нас врасплох не застанут. - Это хорошо. Ладно, друзья. - Я с облегчением почувствовал, что начинаю успокаиваться. Если ей нравится бродить по лесу черт знает с кем и искать там грибы - ну пусть, ее дело. У нее свои заботы" у нас свои. - Давайте пораскинем мозгами... Пораскинуть мозгами было над чем. Во-первых, на нас собирались наступать. Мобилизацию не объявляют просто так. Она должна либо произвести моральное, устрашающее воздействие на предполагаемого противника, либо люди действительно собрались воевать. Первое исключалось: мы не были враждующей державой, и устрашать нас таким образом не имело смысла. Оставалось второе: они собирались всерьез драться - видимо, с нами, потому что больше не с кем было. И вот это-то и являлось самым интересным. - Давайте разберемся. Если все обращено против нас, - а, наверное, так оно и есть, - то почему мы вдруг заслужили такое внимание и уважение? - Как - почему? - удивился Уве-Йорген. - Потому что мы - здесь. - Это вопрос престижа, а ради одного престижа не стали бы раздавать оружие. - Ну, мы, как-никак, забрались туда, куда не следует, и нашли... - Мы забрались, это правда. Но подумай, подумайте все: неужели они стали бы поднимать столько шума из-за старого корабля? - Ты же сам знаешь: они проповедуют взгляды относительно происхождения... - Да. Но ведь мы не пытаемся опровергать их, мы не выходим на площади и не кричим, что их предки не зародились в бутылке, а прибыли сюда на корабле... - Однако, капитан, они боятся, что мы можем это сделать! - Нет. Они не дураки и понимают: стоит нам выйти из леса и пойти по городам, как они тут же скрутят нас по рукам и ногам. Они понимают: для нас единственное средство уцелеть - это сидеть здесь. - Откуда ты знаешь, что они думают? - Да они же люди, такие же, как все мы. И разум их - того же корня и такого же устройства. Будь они какими-нибудь членистоногими... Но они - это мы. - Хорошо, допустим, известная логика в твоих рассуждениях есть, - признал Уве-Йорген. - Тогда зачем же они, в самом деле, готовят свое войско - как оно у них может называться: национальная гвардия, фольксштурм, народное ополчение? "Ох, Уве, Уве, - подумал я. - Ты совсем теряешь совесть. Ты становишься нахален, милый Рыцарь... Хотя - кого тебе бояться? Меня? Мы здесь в равном положении, и чистая случайность, что капитаном сделали меня: может быть, ты был бы даже лучшим капитаном, хотя это, пожалуй, привело бы и не к лучшим последствиям... Ладно, Уве, пусть сор пока лежит в уголке - не станем выносить его из нашей избушки". - Не в названии суть. Зачем они это делают? Пока могу предположить лишь одно: мы, сами того не зная, сели на что-то, куда более существенное, чем обломки старого корабля - пусть даже в них хранилась целая дюжина автоматов. О которых они, кстати, не знали - иначе оружие вряд ли осталось бы здесь. - Согласен, Ульдемир, об оружии они не знали. Значит, мы что-то держим в руках, что-то важное - жаль только, что не имеем представления, что же именно. - И не знаем, как такое представление получить. - Святая правда, капитан: не знаем. Ну что: может быть, откроем конкурс на лучшую догадку? Мы все немного посмеялись - просто, чтобы показать друг другу, что ничуть не обескуражены. - Итак, это - неясность номер один, - сказал я затем, пытаясь хоть как-то систематизировать наши цели и задачи. - Дальше. Вы побродили по стране и поняли: люди вовсе не захотят просто так встать - и уйти отсюда. Они, один за другим, кивнули. - Что же остается делать? После паузы Уве взглянул на меня. - Все, что узнали наши, пока что свидетельствует об одном: большинство населения удовлетворено жизнью. Правительство, следовательно, их устраивает. Они законопослушны. - И, если появится закон, предписывающий встать и идти, они встанут и полезут в трюмы? - Я думаю, - сказал Уве-Йорген, - да. - Черт его знает - хотелось бы надеяться... Значит, задача начинает выглядеть таким образом: надо все-таки войти в контакт с правительством, обрисовать положение и добиться того, чтобы оно само организовало эвакуацию. - Но ведь мы с самого начала... - Погоди, - сказал я, - не перебивай. Да, мы с самого начала пытались вступить в такие контакты. Но попытки Шувалова и Питека показали, что дипломатическими, легальными методами мы этого не добьемся: пока мы будем согласовывать свой визит во всех здешних Инстанциях, говорить станет не о чем. - Вот именно. Если согласовывать. - Значит, легальные методы не годятся. Нужно иначе. - О, капитан, сейчас ты нравишься мне значительно больше, - проговорил Уве с той самой ухмылкой, которую я терпеть не мог. - Знаешь что? Прикажи мне вступить с ними в контакт. Я это сделаю. - Тебе, Уве-Йорген? А ты не наломаешь дров? Как-никак, не крестовый поход! - Разница невелика, но будь спокоен. Я разыграю все наилучшим образом. - Ну, что же... Пусть будет так. Каков твой расчет? - Я не дипломат и рассуждаю просто. Я вступлю в контакт с Хранителями или Хранителем - не знаю, сколько их существует на самом деле - и заставлю их внимательно выслушать Шувалова. - Вот это разумно. Не пытайся объяснить сам: пусть найдут Шувалова. Их надо убедить формулами, а не кулаком. - Потом они издадут закон, или как это у них называется, а мы уж постараемся, чтобы он дошел до всех. Я подумал. - А если они не издадут такого закона? - Ты же сам говорил: они такие же люди, как мы... - Вот именно. А ты издал бы такой закон на их месте? - А что бы мне оставалось? - Он снова ухмыльнулся и прищурил глаз. - Ну, а я вот не уверен, что издал бы. Видишь ли, Уве-Йорген, у нас несколько разное воспитание... - Для них будет значительно лучше, если они окажутся похожими на меня, - очень серьезно сказал Уве-Йорген. - В этом конкретном случае - да... Но не забудь: они - не только суверенное государство, они еще и единственное здесь государство. Их до сих пор никто не завоевывал. Им негде было научиться покорности... - Это-то и повредит им. - Ты думаешь, Рыцарь? - Вспомни Кортеса. С ничтожной группой воинов он покорил империю именно потому, что до этого ее никто не завоевывал! А в нашей многострадальной Европе он не заполучил бы и ничтожного графства: там издавна привыкли отбиваться когтями и зубами. - Может быть, может быть. Я куда хуже тебя разбираюсь в вопросах завоеваний, - признал я. - Хорошо, положимся на твой опыт. Но хотя бы теоретически мы должны предусмотреть и такую возможность: они, из принципа, или по другим каким-то соображениям, отказываются выполнить нашу просьбу. - Наше требование. - Нет, ты определенно не дипломат. Шувалов, несомненно, назовет это просьбой. Но все равно, по сути дела, мы держим пистолет у их виска. Даже не мы: сама жизнь. Природа. Астрофизика. Что угодно. - Ты делаешь огромные успехи, Ульдемир! Так мы переговаривались, а остальные члены экипажа молчаливо и внимательно слушали, и лица их оставались спокойными. - Да, Рыцарь, я делаю успехи. Но повторяю еще раз: а что, если они все-таки откажутся? - М-м... А вспомни-ка, капитан: что делали в старые, добрые времена, если правительство не соглашалось выполнить условия ультиматума? - Старались сформировать новое правительство, - усмехнулся я. - Вот именно. - Любым методом: дворцовым переворотом, перевыборами... - И революцией, капитан, не так ли? Почему ты стесняешься произнести это слово? - Я вовсе не стесняюсь, Уве-Йорген. Просто я помню историю революций и знаю, что они не делаются за три дня. Революция - результат громадной и серьезной работы многих людей в определенных условиях. При наличии революционной ситуации. - Ну, не знаю, меня-то этому, как ты понимаешь, не учили. - А то, что Ты имеешь в виду, - не революция. - Ну, называй как угодно: бунтом, мятежом, восстанием, путчем... Так или иначе, если их правительство не захочет спасти свой народ, придется это правительство заменить. - Беда вот в чем, Уве-Йорген; ты знаешь, что наши ребята пытались что-то объяснить - но их не понимали и им не верили. Видимо, при их уровне знаний понять трудно, а поверить - и того сложнее. Тут нужно бы начать издалека: чтобы народ понял, чего мы боимся и ради чего стараемся. Надо сначала дать ему такое образование, чтобы он был способен понять. Но на это нужны годы и десятилетия, которых у нас нет. А ведь даже для простого мятежа нужна какая-то цель, чтобы люди вдруг поднялись и пошли. Нужна цель понятная людям, близкая им... Есть ли у нас такая цель, такой лозунг? Как думаешь ты? Как думаете все вы? Все мы помолчали, потом Иеромонах буркнул: - Когда бы можно было повести их к Богу... - Брось, - сказал я. - Нечестная игра. - Вся наша игра нечестна. - Нет, потому что наша подлинная цель высока: мы хотим их спасти. Но подумай вот о чем: вывезя людей отсюда, мы доставим их в общество, где идея бога давно уже скончалась. У них и так будет достаточно чужого, непривычного в новых условиях; зачем же еще отягощать их судьбу? Иеромонах пожал плечами: - Иного пути не знаю. - Да и потом - поймут ли они твою идею бога? - Сие мне неведомо, - неохотно сказал он. - Однако же не сразу, не сразу. Чтобы уверовать, человеку должно проникнуться... - Ясно. Значит, отпадет. Что еще? - Новыми идеями люди легче всего проникаются, когда они голодны и неустроены, - задумчиво сказал Уве-Йорген. - Недаром ведь... Уве-Йорген не стал договаривать, но я понял, что он имел в виду. - Возможно, и так, Уве. Но они, насколько мы можем судить, как раз не голодны. Рыцарь выпятил губу. - Трудно организовать изобилие. А голод... Хлеб имеет свойство гореть. Иеромонах сжал тяжелые кулаки. - Я вот вам пожгу! - сказал он таким голосом, словно кто-то схватил его за горло. - Всем поразбиваю головы! Он не шутил - все поняли это сразу. "Ах, - подумал я, - наш пластичный, наш гибкий, наш дружный экипаж! Хорошо еще, что нет посторонних..." - Ладно, Никодим, - успокоительно сказал я. - Это же шутка. Никто не собирается... - Шутка! - гневно сказал Монах. - На больших дорогах этак-то шучивали! Георгий молвил: - Не знаю, зачем вы хотите все это делать. Много лишнего. Можно проще. Тех, кто захочет, - увезти. Кто не захочет - оставить. Или перебить. Чтобы не отговаривали других. Он сказал это совершенно спокойно. - По-твоему, перебить так просто? - спросил я. - Очень просто, - кивнул он. - И ты сможешь потом спокойно спать? Он сказал: - Если только не съем перед сном слишком много мяса. "Заря человечества, - подумал я. - Милая Эллада, компанейские боги. И вообще - золотой век". - Хайль Ликург! - сказал Уве-Йорген и, сощурясь, покосился на меня: как я отреагирую на его эрудицию. Но я предпочел пропустить это мимо ушей, сейчас мне было не до Рыцаря. - Ты не переедай, - посоветовал я спартиоту, вроде бы несерьезно, хотя мне стало очень не по себе. Впрочем, обижаться на него не было смысла, а негодовать - тем более. Он уничтожил бы всех; такова была этика его времени, и хотя с тех пор его научили читать галактические карты и точно приводить машину туда, куда требовалось, иным он не стал: знание даже вершин современной науки не делает человека гуманным, и это было известно задолго до меня. - Ладно, капитан, - сказал Уве-Йорген. - Не грусти: лучшие решения всегда приходят экспромтом. Если, конечно, сперва над ними как следует подумать. Кончили? - Погоди, - сказал я. - Я ведь не зря пропадал в лесу. Может быть, то, что я видел, нам пригодится, хотя я пока еще не знаю, как именно. Там следы иной цивилизации. Тоже нашей, земной; потомков той же экспедиции. - Не выжила? - Ее разгромили. - Была война? - насторожился Георгий. - Скорее, нападение из-за угла. - Мы внимательно слушаем, - сказал Рыцарь. Я рассказал им, что знал. - Ага, - сказал тогда Георгий. - Если они сейчас не умеют убивать или не хотят, то раньше, выходит, умели. Но что нам до этого? Иеромонах неторопливо и сурово изрек: - Грехи их падут на потомство до седьмого колена - а то и до семижды седьмого! - Вы что, не понимаете? - спросил Рыцарь. - Капитан, у тебя на руках все карты для большого шлема, что тут думать! - Ты знаешь, я в скат не играю, - сказал я. Уве-Йорген скорчил гримасу. - Ты жаловался, что у тебя нечем поднять людей, - сказал он. - Они тут такие порядочные... В таком случае - чем это не повод для того, что сковырнуть правительство! - Это мысль, - сказал я и подавился всем тем, что хотел сказать еще. Потому что из леса показались грибники, и Анна была среди них. Анна, о которой я уже решил, что - все, пусть живет, как знает, и при виде которой у меня вдруг перехватило дыхание, так что я сразу понял, что все мои рассуждения - от глупости и что строгой логикой нельзя ее вызвать. - Ладно, кончили, - сказал я, встал и пошел ей навстречу. Мы встретились, как ни в чем не бывало - во всяком случае, со стороны это должно было так выглядеть, но я не уверен, удалось ли мне добиться такого эффекта. Что касается Анны, то она улыбнулась, но я сразу почувствовал: что-то не так. Все, может статься, было бы хорошо, если бы мы сумели сразу, не замедляя шага, броситься на шею друг другу, поцеловаться, прошептать на ухо какую-то бессмыслицу. Но никто из нас в первый миг не был уверен, как отнесется к этому другой, да и все глазели на нас - и мы чинно поздоровались, и момент был упущен. - Ну, как ты? - спросила она вежливо, и я ответил: - Да ничего, как видишь. А ты? Устала? - Устала, - сказала она. Мы еще постояли, потом она кивнула: - Ну, я пойду. Я шагнул в сторону, чтобы пропустить ее, повернулся и пошел рядом: не хотелось показывать, что у нас что-то разладилось. Около шалаша я спросил: - Обедом накормишь? - Да, - деловито сказала она, - в лесу много грибов. Вот, посмотри. - Она приоткрыла корзинку, висевшую у нее на локте, я заглянул и убедился, что грибов, действительно, много. Мы еще постояли, затем я сказал: - Ну, тогда ладно... - повернулся и пошел к своим. Мне надо было что-то делать, и я сказал им: - Время еще есть. Слушай, Монах: это далеко отсюда? - Поляна? С полчаса - если шагом. - Пошли. Он поднялся. Уве-Йорген заявил: - Нет, хватит шататься по лесу без охраны. Я сказал: - Почетный караул не нужен: это не официальный визит. - Не забудь, - ответил он, - что войны нам не объявляли и мы не знаем, когда на нас нападут. - Чего ты хочешь? - Во-первых, пойти с вами. А во-вторых, четверо автоматчиков нам не помешают. Мне было все равно, и я сказал: - Ну, давай. Уве-Йорген скомандовал, и четверо мальчишек, донельзя гордых, мигом схватили свои автоматы. - Только попроси, чтобы они ненароком не подстрелили нас, - предупредил я. - Не беспокойся, - ответил он. - У здешних ребят крепкие нервы. - Это хуже всего, - сказал я. - Людей с крепкими нервами бывает труднее переубедить. - Зато они легко переубеждают других, - усмехнулся он. - Значит, ты уже научил их стрелять в людей? Он пожал плечами: - Не было случая. Ну, идем? - Он повесил свой автомат на грудь и положил на него ладони. Когда мы отошли от лагеря, я сказал: - Ну, как тебе лес? Благодать, правда? И правда, было хорошо, если только отвлечься от наших забот. Птицы, вспугнутые нашими шагами, вспархивали и галдели наверху, какая-то четвероногая мелочь шебуршила в кустах - напуганная выстрелами, она было затихла, но теперь приободрились. - Основа довольно хорошая, - сказал Уве-Йорген, - но тут нет никакого порядка. Я понимаю, что им не до того, но я назначил бы сюда хорошего лесника. Я сначала рассердился, а потом подумал, что лесник и в самом деле не повредил бы. Дальше мы шли молча. Валежник хрустел под ногами. Иеромонах что-то бурчал под нос, отыскивая оставленные им знаки. Минут через сорок вышли на поляну. - Добрели, - сказал Монах. - Тут просека, а та, другая, заросла. Мы убедились, что так оно и было. - Теперь посередке послушайте. Земля не то, чтобы дрожала, но была ощутимо теплее, чем вокруг, и, если прильнуть к ней ухом, можно было услышать басовитое жужжание. - Что делать станем? - деловито спросил Никодим. Я поразмыслил. - Какое-то устройство на ходу. И вряд ли оно моложе корабля. А раз тут были времена более беспокойные, вряд ли оно не подстраховано. Уве-Йорген предположил: - Здесь должна быть какая-то хитрость, секрет. Шкатулка с секретом, нажмешь кнопку - выскочит чертик... - Он озабоченно повертел головой. - И хорошо, если просто чертик. А если фугас? - Ну, давай глядеть, - согласился я. Мы стали чуть ли не ползать по прогалине - вдвоем, потому что остальные ничего не понимали, и если бы даже обнаружили что-то, все равно не обратили бы на это внимания. Мы принюхивались минут двадцать, потом Уве сказал: - Нет, не может быть. - Что? - Секрет не может быть здесь. Что бы там ни крылось, оно, видимо, устроено надолго; для такой надобности никакую ловушку не станут маскировать в Траве. Слишком рискованно. - Да, пожалуй. - Поищем на опушке. - Это маловероятно, Рыцарь. Деревья ведь тоже растут и умирают.