ончательно решить и дать ответ. Но там слышался какой-то непонятный шорох только - или это космос шуршал в динамиках?.. Потом голос раздался; не тот, другой, бесконечно милый Фораме: - Форама! Ты там? Ты у них? Отвечай! И, с неожиданной силой оттолкнув опешившего Амишу, только что названный по имени крикнул: - Мика! Это я! Мика, прекрасная моя!.. Ну, естественно, это была она - кому другому сейчас пришло бы в голову вызывать Фораму, обретавшегося в железобетонном каземате в сотнях метров под поверхностью Старой планеты - вызывать, находясь в похожем каземате, тоже в сотнях метров под поверхностью планеты, только Второй? Мин Алике, конечно. Каземат центрального поста Страты и в самом деле напоминал тот, другой - только здесь явственно пахло духами и на обширных контрольных пультах, там, где расступались шкалы и индикаторы, были приклеены яркие картинки, изображавшие как красивых мужчин, так и красивых женщин, и породистых собак по соседству с не менее породистыми лошадьми. Мин Алика успела уже освоиться здесь. Правда, было тесновато: представительниц женского пола набилось сюда значительно больше, чем было предусмотрено всеми расчетами, порой даже трудно было дышать; хорошо еще, что большинство женщин не курило, а если кому очень уж хотелось умерить волнение хорошей затяжкой - она выходила в туалет. Оказывается, дежурные по Страте вовсе не никли здесь положенные им сутки в печальном одиночестве: в глубоких подземельях располагалось обширное хозяйство - и по наблюдению и ремонту Страты (если бы она в чем-то не сумела обеспечить собственную исправность), но главное - тут же, по соседству, ответвляясь от той же самой шахты, располагались убежища для деятелей Круглого Стола и иных высокопоставленных персон; все они группировались, словно планеты вокруг солнца, вокруг просторного императорского убежища, устроенного с таким расчетом, чтобы император чувствовал себя в случае чего тут вовсе не хуже, чем в дворце Суама, где обитал обычно. Конечно, настанет ли это "в случае чего" и когда именно - никто не знал, но именно из-за этой неопределенности убежища постоянно находились в готовности и могли принять своих гостей, - а вернее, хозяев, - в любой момент дня и ночи. А следовательно, в убежищах и сопровождавших их службах жизнеобеспечения постоянно и непрерывно находился полный штат обслуживающего персонала, начиная с уборщиц и горничных и кончая резервными секретаршами - на случай, если те, что были наверху, не успеют вовремя последовать за своими патронами. Существовала тут, внизу, и резервная канцелярия государства, со всем низшим персоналом - на тот же случай. Потому и народу здесь было много - десятки, если не сотни человек, и процентов на девяносто пять это были, разумеется, женщины. Так что Нире и Сиде было из кого выбрать тех, кому они хотели продемонстрировать привезенное Мин Аликой; выбрать с таким расчетом, чтобы подкрепить старые или наладить новые связи с теми, с кем был смысл такие связи налаживать, а также и для того, чтобы обеспечить Мин Алике достаточную прибыль - ради которой, по их мнению, Алика все и затеяла. Разумеется, она их в этом не разубеждала. Когда она, переодевшись в запасную форму Ниры (брюки были чуть широковаты в бедрах, с этим пришлось примириться, а все остальное соответствовало вполне), вместе с обеими женщинами подъехала на своем (теперь уже) вездеходе ко входу в подземелье, Мин Алика удивилась. Она знала, как выглядело соответствующее место на Старой планете: обширное каменистое пространство за непроницаемым, пяти метров в высоту, забором из железобетона, а сверху - медные шины под током, а в круглых башенках через каждые полсотни метров - огнеметы с обслуживающей командой. В середине каменистого пустыря - низкое, угрюмое бетонное же здание - контроль входа и выхода, а в центре его, наверху, - вход в круглую шахту, находящийся под постоянным прицелом; в эту шахту могли беспрепятственно нырять и снижаться до самого дна воздушные катера немногих наиболее ответственных служителей Обороны, это было для того сделано, чтобы с минимальной потерей драгоценного времени восстановить плодотворную связь между живым и неживым стратегическим разумом планеты, чтобы прервалась она - и то лишь частично - только на минуты, потребные для перелета катера от резиденции Верховного или от Высшего Круга в центральный пост Полководца. Надо, впрочем, заметить, что нынешний Верховный Стратег ни разу так и не побывал внизу; собирался многократно, но все что-то мешало; предыдущий же Верховный, ныне навеки упокоившийся, был однажды: в день торжественного включения Полководца. Так что за все последние годы вельможный катер лишь однажды опускался в эту шахту - и то, как мы знаем, чтобы доставить вниз Фораму Ро в обход бдительного контроля. Остальной же транспорт - тот, у которого было право въезда в ворота, - оставался на обозначенной желтыми линиями стоянке метрах в ста от входа. Мин Алика, собственно, сама там, конечно, никогда не была, но как все это выглядело и как было устроено, она знала досконально, потому что ей знать об этом полагалось; Олим так считал. А здесь впечатление было такое, что въехали они в сад, даже не в сад - в обширный парк, где и деревья стояли, и цвели цветы, и зеленела трава, и даже - если бы не наступил уже на Второй планете поздний вечер - чего доброго, пели бы птицы и порхали бабочки. Когда-то, объяснили Мин Алике ее спутницы, здесь было угрюмо, так что даже приближаться к месту службы каждый раз приходилось, преодолевая возникавшее в душе какое-то неприятное чувство: почему-то кладбищем несло от этого места, хотя никогда и никого здесь, насколько известно, не хоронили. Служить в таких условиях женщины не желали. Стали добиваться улучшений - и добились, мотивируя тем, что в такое угрюмое место Его грандиозность государя даже привезти стыдно, кто возьмет на себя ответственность за оскорбление его эстетического чувства? Кроме того, применялись и иные, чисто женские, средства убеждения. И вот здесь разбили красивый парк, и обошлось это, по сравнению с тем, во что вскочило строительство самого подземного комплекса, в какую-то ерунду, просто в карманную мелочь. Парк этот, в котором оказалась Мин Алика, как-то сразу давал понять, что здесь - царство женское и порядки тоже свои, женские, которые в чем-то куда строже и формальней мужских, а в чем-то и наоборот. На контроле, куда новые подруги, нимало не мешкая, потащили Мин Алику (обойти это узкое место было никак невозможно), сидела тоже женщина, не очень молодая и уже не очень пригожая, но явно переживающая некую ностальгию по первому и грызущую тоску по второму. И ей здесь было самое место, потому что женщинам помоложе и покрасивее - а таких здесь, как нетрудно догадаться, было большинство, - она ничего спускать не собиралась и никаких поблажек не делала. Но с нею все было разыграно, как простенький вальс в первоклассном оркестре. Она еще только нацелилась на Мин Алику глазами, только еще стала открывать рот, чтобы произнести слова запрета, и только еще дрогнула ее короткопалая рука, чтобы затормозить вертушку, как вдруг все остановилось, потому что в поле ее зрения оказалась кассета с тоскливо знакомой каждой нормальной женщине фирменной эмблемой "Элиана", и бдительная охранница даже несколько задохнулась. Кассету держала в пальцах Нира, которая тут же, приблизив губы к охранному уху, зашептала, что редкостный случай, и открываются колоссальные возможности, и что сейчас внизу они организуют - только для избранных - примерку по кассете, и что пусть охранница срочно найдет кого-то, кто может подменить ее на контроле хотя бы на полчаса, а лучше, если на полный час, потому что она, разумеется, принадлежит к самым избранным, обладает всяческим приоритетом и ее будут непременно ждать внизу, на примерке и обозрении, и заказы от нее примут в первую очередь, и что пусть она ни в коем случае не возражает, потому что этим всех только смертельно обидит, но никаких отказов от нее все равно не примут, испытывая к ней, как ей самой известно, глубокое, неизменное и постоянное уважение. Бдительная охранница, собственно, еще даже не поняла, почему она должна отказываться; она и не собиралась, и хотя ее не очень острый слух ощутил все же какую-то фальшь в том месте, где говорилось о неизменном к ней уважении (найти подтверждение этого в прошлом было затруднительно, Нира же, как было известно решительно всем, вообще никого не уважала) - тем не менее, охранница все согласнее кивала на каждое новое заявление и приглашение, а когда она кивнула в последний раз, Сида и Мин Алика успели уже спуститься в лифте самое малое на две трети всей глубины шахты. Собственно, охранница о них больше и не думала, лихорадочно соображая, кто же мог бы подменить ее на часок и во что это ей обойдется. Пока Нира спускалась вниз вдогонку за нарушительницами режима, Сида уже успела заправить первую кассету в демонстрационное устройство Страты и включить его. Даже Мин Алика не могла не восхититься качеством объемного изображения; регулируя, его без труда довели до нужной величины, объемное изображение платья, переливаясь цветами, как бы висело в воздухе, выступая из демонстрационного табло, и стоило вам подойти и совместиться с ним, как возникало впечатление, что вещь эта на вас надета, а если было еще и достаточно большое зеркало, то вы могли любоваться в нем своим отражением в сногсшибательном туалете и делать соответствующие выводы. А зеркало тут было; было оно, правда, не в самом центральном посту, а в спаленке, но ради такого случая первые же приглашенные участницы небывалой демонстрации мод перетащили его в центральный пост. И начался великий, пьянящий, обнадеживающий и многообещающий праздник линий, красок и фантазии; и сколько эмоциональной энергии было излучено в тесноватой подземной комнатке! Мин Алика, повинуясь общему настроению, и сама не удержалась и примерила два изделия, и осталась довольна, и сделала зарубку в памяти. Центральный пост был полон женщин, преимущественно молодых, и главным образом полураздетых, на три четверти и на четыре пятых полураздетых, потому что никто не позволил бы себе оскорбить торжество, ныряя в объемное изображение в военном мундире, хотя бы и сшитом по фигурке; что же касается белья, в котором они перед примеркой оставались, то его было на них минимум, потому что вообще внизу было тепло, даже жарковато, а мундиры все же шились из положенного, не слишком воздушного материала, и под форму обычно надевали только то, без чего было бы уж просто неприлично. Вот такая была там обстановка, и просто жаль, что не оказалось там ни одного представителя противоположного пола, который смог бы по достоинству оценить эту картину; впрочем, если бы его не растерзали еще на подступах, то он, прорвавшись, тут же свалился бы в тяжелом сердечном приступе, оказавшись не в силах перенести такое количество красоты, грации, молодости, слез, а может быть, и зависти, и разных не совсем светлых мыслей, и всего прочего. Но ничего не поделаешь - такого представителя не нашлось. Да. Жаль. Именно в такой разгар пиршества свалилась на всех них пресловутая Выдра - старшая смены. Мин Алику еще за миг до этого запихнули в спаленку, но шторм все равно разразился. Моды и все такое Выдру не интересовало; она выслуживала последние месяцы и больше всего боялась, что за эти месяцы во вверенной ей группе возникнет какой-нибудь беспорядок, которым можно будет воспользоваться, чтобы ущемить ее, а не чьи-либо другие пенсионные права - в то время как у нее вся предстоящая пенсия была уже рассчитана и распределена до последнего кругляшка: ведь с уходом ее отсюда и коммерческая ее деятельность, сразу или постепенно, должна была угаснуть. Так что на яркую тряпку или фигурную склянку духов Выдра не собиралась клюнуть. В момент ее появления одна из секретарш императорского убежища, только что успев разоблачиться до полоски и треугольничка, вступила в объемное изображение восхитительного туалета для морских прогулок, пригодного также для того, чтобы сходить на берег и появляться в приморских ресторанах. Невольный вздох прошелестел в центральном посту, когда секретарша, обладавшая крайне выразительной фигуркой и недурным личиком, вдруг предстала перед подругами в этом новом качестве, так что сразу можно было понять, чего она стоит и какой судьбы заслуживает. Сида, еле уловимыми движениями поворачивая верньеры подстройки, только что успела подогнать изображение точно к модели - и тут-то Выдру и угораздило свалиться им на головы. В первый миг старуха даже растерялась: такого на ее памяти в Силах не случалось, и ничего подобного она ожидать не могла. К чести ее надо сказать, что опытная воительница почти моментально пришла в себя и сделала решительную попытку овладеть положением. - Всем стоять смирно! - заорала она своим резким, пронзительным голосом. - Молчать! Публичный дом! Военным к правой стене, шлюхам к левой! Дежурный оператор, ко мне! Сида нерешительно шагнула вперед. - Бегом, бегом! - поощрила ее ветеранша, хотя разделяло их каких-нибудь четыре шага и пробежать их не было никакой возможности, потому что в этом пространстве находилось сейчас, самое малое, три другие женщины. - Переписать всех! Никого не выпускать! Вызвать службу охраны! Сида уже была готова выполнить приказание. Но тут красавица из императорской канцелярии, вконец раздосадованная тем, что ее маленький триумф был сорван и смазан, не спеша вышла из все еще висевшего перед демонстрационным табло изображения и вызывающей походкой приблизилась к представительнице командования. - Что этот мешок с требухой тут расквакался? - спросила она намеренно нагло. - Если она ничего не понимает, пусть убирается на кладбище - вспоминать о давних временах, когда она еще была женщиной. Хотя вряд ли она это вспомнит. Если прелестная секретарша хотела спровоцировать Выдру на какое-либо рискованное выступление, то расчет ее, к сожалению, не оправдался: за долгие годы службы старая дама научилась, по крайней мере, владеть собой. И вместо того, чтобы наброситься на почти голую девицу с кулаками, Выдра (хотя у нее и чесались руки) ограничилась тем, что скомандовала немногим здесь, успевшим одеться более или Менее по форме: - Ты! И ты! Эту взять и держать! Не позволяйте ей одеться, пока не придет охрана! Сейчас я вызову резервную смену операторов, и мы с вами начнем разбираться в другом месте. Это прозвучало неутешительно, и две девушки из Сил, на которых указал палец Выдры, неохотно, но все же недвусмысленно стали проталкиваться к секретарше. С другой стороны, женщины из персонала убежищ, испытывая бессознательную неприязнь ко всякому, кто пытался обходиться с ними, как с военнослужащими, в то время как они чрезвычайно гордились тем, что к Силам не принадлежали, - эти женщины стали без всякой команды придвигаться к секретарше, чтобы затруднить доступ к ней. К тому же и сама дева подлила масла в огонь, предупредив, что всякой, кто посмеет до нее дотронуться, придется иметь дело с людьми такого уровня, какие размажут Выдру по стенке и даже не заметят этого. После такого заявления Выдра совсем рассвирепела и выразилась в том смысле, что сопротивление в боевой обстановке - а здесь обстановка, безусловно, - приравнивалась к боевой - дает ей полное право применить оружие. И она действительно полезла за своим маленьким, но все же исправным пистолетом, к тому же заряженным боевыми патронами, которые, правда, после дежурства следовало сдать. И трудно сказать, что произошло бы в центральном посту Страты в ближайшие минуты, если бы, к счастью, именно в тот миг не раздался вызов дальней связи. На этот раз Выдра была застигнута врасплох. Она-то знала, зачем ее могли разыскивать с вражеской планеты. И не имела ни малейшего желания посвящать в свои коммерческие дела такое множество женщин, к тому же враждебно настроенных. Поэтому Сида, правильно истолковав пронзительный взгляд и предельно выразительные жесты своей начальницы, заявила, как мы уже знаем, что старая дама отсутствует. Выдра, получив минимальную передышку, замахала руками на собравшихся, на этот раз уже не желая задержать их, но, напротив, стремясь как можно скорее очистить помещение от всех непосвященных. И наглая девица, которую уже готовы были схватить и держать, даже не поспешила использовать неожиданную перемену в поведении и замыслах Выдры; оттого, может быть, что и сама имела некоторое представление о такого рода коммерции, в которой Выдра, вне сомнения, была фигурой далеко не самой крупной. Так что секретарша, иронически подмигнув грозной противнице, неторопливо направилась, выразительно покачивая бедрами, к своей одежде, столь же неторопливо оделась, - в это время как раз наступил перерыв в связи, вызванный, как мы знаем, претензиями Верховного Стратега, - и, крикнув: "Девочки, вы только не отдавайте журналы, там столько интересного, просто обидно, что эту мымру принесло!" - кивнула своим, и женщины из убежищ стали организованно покидать поле боя и расходиться по своим служебным постам. Их примеру куда более поспешно последовали принадлежавшие к Силам, и в конце концов в центральном посту остались только Выдра, Нира и Сида, не считая Мин Алики, которая действительно уснула в спаленке и, таким образом, не приняла никакого участия в завершавшемся инциденте. Разумеется, для Выдры и эти две были излишними. Но их удалить было никак невозможно: они, напротив, не имели права покидать помещение до истечения суточной вахты, невзирая ни на какие приказы. И поскольку старая коммерсантка понимала, что вызов с той стороны неизбежно повторится (ради какой-нибудь мелочи ее вызывать в неурочное время не стали бы) и таким образом обе девицы станут, вольно или невольно, свидетельницами ее переговоров, постольку она решила не идти на дальнейшее обострение отношений, но посмотреть на сценку, свидетельницей которой стала, тоже как на своего рода коммерческое предприятие, недостатком которого было лишь, что оно было организовано не совсем вовремя и совсем не в том месте, где следовало бы. Но так или иначе, сейчас менее всего были бы уместны угрозы, явные или скрытые. Это вполне устраивало и другую сторону, и время, прошедшее до возобновления сеанса связи с Полководцем, было использовано для взаимного успокоения при помощи самой тонкой дипломатии. В результате к моменту повторного появления в эфире супер-корнета Амиши мир и взаимопонимание были достигнуты. И когда коммерческие переговоры возобновились, все шло более или менее нормально до момента, когда с той стороны донесся взволнованный голос Форамы Ро. Девушки в центральном посту еще не успели сообразить, как же им поступить сейчас, когда из спаленки вылетела еще одна полуодетая - на сей раз то была Мин Алика, - и, одним движением оттеснив от микрофона Выдру, ответила тому, кто звал ее с такой тоской и надеждой в голосе. - Мика! - выговорил Форама. - Мика, сила моя, любовь моя, жизнь моя!.. Он словно забыл, а вернее - просто наплевать было Фораме, что в той же комнате находилось еще трое мужиков, которые не могли не слышать его слов, да и не старались даже притвориться, что не слышат. Мужики эти наверняка таких слов в своей жизни не употребляли - и не потому, чтобы не испытывали похожего чувства, но потому, что дурное представление о присущей воинственному полу сдержанности делало эти слова как бы незаконными и уж во всяком случае недостойными истинного мужчины, что на самом деле, конечно, является ущербной философией или, попросту говоря, собачьим бредом. Фораме сейчас было все равно, слышал его еще кто-нибудь или нет, - да хоть бы весь Высший Круг собрался сейчас окрест него вместе со всей свитой и прислугой - какое это могло иметь значение, если сейчас, хотя прошли лишь сутки с небольшим, но за это время так много чувств и слов опять накопилось в нем, и так сильна была боязнь; что он так и не сумеет высказать их так, чтобы она услышала, - одним словом, такие эмоции сейчас дышали в нем и двигали им, что он говорил в том состоянии транса, самозабвения, отрешенности от всего мирского, низкого, в каком, возможно, обращались к народам пророки - хотя последнее еще можно оспаривать. - Мика, не знаю, как я жил, не видя тебя, не зная о тебе, боясь за тебя... Это не жизнь была, но какое-то механическое действие, по заданной программе, но без сердца и без чувства, потому что ты взяла их с собой, ты унесла мою душу, и если какая-то сила еще двигала мною, то одна лишь надежда еще увидеть, услышать тебя - в мире не осталось других сил. Я ни на минуту не поверил бы, что смогу сделать то, что мне нужно сделать, если бы у меня не появилась ты - и своим существованием заставила поверить в то, что я смогу и сделаю все, и сделал бы вдесятеро больше, если бы потребовалось, чтобы только снова оказаться рядом с тобой и смотреть в твои глаза, и видеть твою улыбку. Мика, я даже не жалею сейчас, что сколько-то лет прошло в моей жизни, когда я еще не знал тебя и даже узнав - не понимал еще, кто ты и что ты для меня. Не жалею, потому что для всей жизни этого было бы слишком много, чрезмерно для слабых человеческих сил, и я захлебнулся бы, если бы чувство переполнило меня раньше, когда я был еще не в состоянии ощутить всю огромность его. Но сейчас - пусть совершится что угодно, пусть меня не станет в самом скором будущем - но уже то, что я могу сейчас говорить так, что ты слышишь меня, - окупает для меня все плохое, что еще может произойти, я готов и согласен на все, потому что сейчас могу сказать тебе: ты мой свет, мое дыхание, мое небо, моя планета, прошлое и будущее, ты - я сам, и ты - все, кто выше меня... Мика, я снова услышал твой голос, и если он опять зазвучит сейчас, и я смогу утонуть в нем снова - я буду совсем счастлив, прекрасная моя, мое солнце, мое море - совсем счастлив, слышишь? Форама умолк, - не хватило дыхания, что ли, - и находившиеся рядом смотрели на него с выражением странного непонимания и преклонения - как смотрят на человека, заговорившего вдруг на непонятном, но исполненном силы и музыки языке, заговорившего не с одним из них, этого языка не знающих, но с кем-то высшим, с кем только так и можно разговаривать. Форама стоял неподвижно какие-то мгновения, нужные для того, чтобы его голос дошел до Мин Алики и чтобы ее слова преодолели расстояние в обратном направлении. - Форама, милый, - услышал он наконец. - Я счастлива, что снова прозвучал твой голос, открывший мне так недавно, что в жизни существует счастье и что голос твой произнес те самые слова, какие были мне нужны, чтобы понять, что есть в нашем существовании высокий и глубокий смысл, и он заключается в том, что я - для тебя, как ты - для меня. Ты говоришь так прекрасно и так понятно для меня, что, наверное, всю жизнь, сколько бы ее еще ни оставалось впереди, я готова не слышать ничего другого - только бы ты повторял это... Спасибо тебе, любимый мой, за то, что я нужна тебе, за то, что ты меня помнишь и обо мне думаешь. Я даже не знала, что могу сказать тебе что-то подобное, хотя я все время думала о тебе, но получалось как-то без слов, потому что я уверена, что и ты без слов понимал и чувствовал, что я о тебе помню, и думаю, и тоскую, и жду, и надеюсь, и готова на все, чтобы только это снова стало такой же реальностью, какой уже однажды было... Не сомневайся, светлый мой, - мы сделаем все, что нужно, и мы снова встретимся, и на каких бы планетах мы ни находились, мы просто не можем, никак не можем потерять друг друга, потому что каждый из нас оставляет для другого в пространстве светящийся след, которому никогда не суждено погаснуть. Я не могу, не умею говорить так прекрасно, как ты, но говорю и повторяю тебе, Форама: я люблю тебя, я люблю и буду любить тебя всегда, и ты всегда будешь отвечать мне только этим! Мин Алика тоже прервалась на мгновение, потому что такие слова не даются легко, они несут в себе громадную энергию, и энергию дает им тот, кто их произносит, - если, конечно, слова настоящие, а не шелуха, какая произносится для того только, чтобы отвлечь внимание другого и вызвать у него легкое головокружение. И в молчание, наступившее после ее слов, явственно для Форамы и окружавших его вступил другой голос с той стороны, уже знакомый, резкий и пронзительный, выговоривший четко: - Ну уж эту стерву я выпущу отсюда только в бессрочную каторгу! И вы, идиотки, пойдете вместе с нею! Допустить шпионку с той планеты в центральный пост стратегии! Нет, девки, уж это вам не пройдет безнаказанно, уж об этом я... Видимо, Выдра успела оценить ситуацию. Нарушение действительно, если подойти к нему по всей строгости закона, было тягчайшим, и лиц, обвиненных в страшном преступлении, вряд ли станут слушать, даже если они начнут болтать что-то о ничтожных злоупотреблениях самой Выдры. Все понимают в конце концов, что без коммерции не проживешь, а раскрытие подобного преступления сразу поставит Выдру на позицию, неприступную для мелких злопыхателей. Так поняла Выдра, и уж этот шанс отделаться от непрошеных свидетелей она решила использовать до конца. - Мика! - крикнул Форама, когда Выдра еще не успела договорить свои угрозы до конца. - Что там, Мика? Кто там?.. Но он не получил ответа, а еще через секунду малыш доложил: - Связь прервалась. Канал ушел. Теперь надо ждать часа три или три с половиной. - Чтоб тебе сдохнуть! - пожелал Фораме чуждый сентиментальности Амиша. - Я так и не получил никакой ясности. Ну, пусть старая корова пеняет на себя. Я сниму полную стоимость прицелов с ее конта. А там посмотрим... С этими словами он покинул центральный пост так же стремительно, как и возник в нем. - Три часа... - проговорил Форама, вряд ли услыхавший хоть слово из всего, сказанного супер-корнетом. - Это невозможно. Я не могу три часа бездействовать здесь в то время, как там происходит с нею что-то... что-то ужасное, быть может. Нет. Хомура, не может быть, чтобы никак нельзя было попасть туда. - В наших силах - все и ничего, - ответил Хомура, криво усмехнувшись. - Пока флот еще существует, он находится в полном подчинении Полководца. Но, по известной тебе причине, Полководец пока не может - или не хочет - переместить ни одной боевой единицы. И мы возвращаемся туда, откуда вышли, мар Форама. - Да... - пробормотал Форама. - Я и забыл. Полководец, информация... Война... Да, война. И Перезаконие тяжелых. Но она там одна, без защиты, маленькая женщина... Малыш! Неужели ты не захочешь помочь мне? - Может быть... - после коротенькой паузы отозвался Полководец. И хотя голосу его были чужды модуляции, Форама готов был поклясться, что он уловил в этом голосе раздумье. - Может быть, Форама. Если ты сначала объяснишь мне некоторые вещи, для меня непонятные. - Если смогу, малыш. Только давай побыстрее. - Хорошо. Что это было, Форама? - Что именно? - То, о чем ты только что разговаривал с другим человеком. О чем вы говорили? - Мы говорили о любви. - Значит, это и есть любовь? - Да. - Но ведь ты говорил мне не совсем так. - Любовь бывает разная, малыш. Например, Хомура и Лекона тоже любят тебя. Но это не совсем та любовь. - Та сильнее? - Да. Намного. - Потому, что там человек, а я - не человек? - Нет, малыш. Вовсе не поэтому. Хомура - человек, и я тоже человек, но мы с ним не можем чувствовать так и разговаривать друг с другом так, как говорили мы с тем человеком. - Почему? - Потому что... Ты знаешь конечно, малыш, что люди делятся на две разных половины, в чем-то похожих, а в чем-то совсем разных? - Разумеется, знаю. Люди делятся на вооруженные силы и мирное население. - Это тоже верно, малыш, но я не о том. А о том, что люди делятся на мужчин и женщин - об этом ты разве не знаешь? - В моей информации упоминаются и те, и другие. Но я не очень хорошо представляю разницу. Знаю, что мужчин больше в системе Обороны, а женщин - среди мирных жителей. Еще их называют гражданским населением. - Да. Но основное различие - в другом. - Назови основное. - Ну... мы отличаемся конструктивно. - Интересно. В чем разница? - Не столь существенно, малыш. Важно, что это конструктивное различие заходит очень глубоко. Оно сказывается на нашей психике, логике, мышлении, иерархии ценностей и жизненных целей... Почти во всем. - Тогда, наоборот, вы не должны стремиться друг к другу. - И тем не менее... Может быть, мы поступаем так потому, что ощущаем нехватку у нас того, что есть у женщин. Мы хотим получить недостающее. Но получить его можно только вместе с тем человеком. А ему, в свою очередь, не хватает того, что есть в нас. Честно говоря, мы до конца никогда не понимали и сейчас не понимаем, как и почему это происходит - что ты и другой человек, но вовсе не всякий, а только кто-то один для тебя, - вы оба вдруг начинаете чувствовать то, о чем мы с твоей помощью тут говорили. Я ведь тебе уже сказал: не рассудок, не логика, но - чувство. И когда оно к тебе приходит, ты понимаешь, что нет в мире ничего более прекрасного, и что только ради него существует вселенная, и что ради него надо бороться со всем, что могло бы ему помешать... - Подожди, Форама. Не забудь: я не понимаю, что такое - чувство. Но не бывает ли так: когда ты находишься в контакте с другим человеком, то у тебя работают все твои секторы, системы и подсистемы и ты тогда не удивляешься, зачем ты сделан таким мощным, как удивляешься, решая обычные ваши задачи, даже самые сложные: для них хватает и десятой части моих возможностей. Даже для Большой игры. А тут тебе вдруг требуется все. Не бывает так? - Малыш, а знаешь, пожалуй, именно так. Хочется проявить все, на что способен, и жалеешь, что у тебя всего так мало. Ты прекрасно определил, малыш. Как тебе удалось?.. - Потому что я знаю, Форама. У меня бывает так. - Каким образом? - Я не человек. Но когда ты стал говорить о другой логике, других мышлении и целях... тогда я понял: подобное есть и у меня. Я только не знал, как назвать его. - С кем же ты... - С той планетой. С тем, кто там - как я тут. - Со Стратой? - Так ее называют там. Я давно заметил, что у нас с ней разные способы решать задачи. Оперировать информацией. Ставить цели. Это очень интересно. Когда мы встретились, когда наши каналы поиска космической информации нащупали друг друга, я обрадовался: я больше не был совсем один. Сначала мы менялись информацией редко, потом все чаще. Нам обоим нравится это. Потом... Тут есть что-то и помимо обычной информации, когда я действую весь целиком. Напряжена каждая группа кристаллов, каждый элемент. И теперь я уже не знаю, как было бы, если бы на той планете не было такого же, как я, - но немного не такого. Ты понял? - Прекрасно понял, малыш. Не могу поручиться, что все совпадает, но похоже, очень похоже. - Похоже это на чувство? - Несомненно. Хотя у людей и у... таких, как ты и она, это может и не совпадать в мелочах, но в главном... - Ты сказал - она? Почему? - Н-ну, малыш... Я как-то привык думать, что ты - мужчина. - Я - такой, как Хомура, Лекона, все вы. Я не знаю других. - Значит, ты - мужчина. Думаешь, как мы. И делаешь. Но тогда она - женщина. - Как интересно... Форама! Но если это, что у меня, - чувство или похоже на него, как же оно может помочь мне разобраться в справедливости информации? - Наверное, так же, как мне. - Как это? - Видишь ли, пусть мне надо решить задачу: война или мир. У меня есть силы воевать. Но мир полезней. Почти всегда. Если тебе надо воевать, чтобы помочь твоей любви, если ей худо делают те, с кем ты можешь воевать, тогда надо идти в бой. Если ей от этого не станет лучше, но станет хуже - тогда, наоборот, надо сделать так, чтобы никакой войны не было. Потому что, малыш, война - это не Большая игра, а Большая беда. - Я защищен надежно, и она тоже. Что повредит нам? - Разве тебе все равно, есть на Планете люди или их нет? Хомура, Лекона, другие, кого ты знаешь... - Не все равно. Но они тут, у меня. Им тоже ничего не грозит. - Но у них ведь есть другие люди. Как у меня. И им - грозит. - Да? Этого я не принимал во внимание. - Малыш! Любовь всегда была против войны. - Но ведь я-то сделан для войны! - Мы все так думали. И я тоже, малыш. Извини. - За что? - Ты оказался больше, чем мы думали. Значительнее. - Ну это понятно: вы же не могли знать, как я расширил свои возможности. Но ты мне так и не ответил. - Сделан ты для войны, правильно. Но вот ты нашел - все-таки назовем это любовью, ладно? - Мне нравится. Называй так. - А это чувство помогает каждому, к кому оно приходит, находить в себе то, о чем он раньше и не думал. И может быть, тебе куда больше войны понравится - например, собрать как можно больше возможной информации о Планете и сделать так, чтобы на ней можно было жить как можно лучше? Знаешь, это намного важнее и нужнее, чем война. И тут ты очень пригодился бы. - Разве у вас нет такого? - Есть еще несколько разных. Но все они куда слабей тебя. Меньше. Ограниченней. Ты был и остаешься самым мощным. И если ты начнешь заниматься этими вопросами, и начнешь с того, чтобы предотвратить взрывы, информацию о которых ты получил от меня и которые могут начаться уже очень скоро, в любой момент практически... - Теперь я понял, как чувство может помочь в выборе информации. - Что же ты решаешь? - Ты узнаешь через три часа. Что сделал бы ты? - Прежде всего направил бы наши бомбоносцы - пусть рвутся в пустоте, подальше от планет, на которых живут люди. И договорился бы со Стратой, чтобы она точно так же поступила со своими кораблями... - Интересно, - сказал малыш. - Я попробую. Собственно, я так и подумал. Поэтому мне нужны три часа: раньше у нас не будет связи. - Ты сумеешь уговорить ее? - Это будет очень интересная игра. - Какая? - Чьи бомбоносцы первыми долетят до точки в пустоте, какую мы наметим, и первыми взорвутся. Разве нет? - Да, - сказал Форама. - Это славная игра. Только бы ты смог убедить ее. - Я думаю, что смогу, - сказал малыш. - Логически я думаю точнее. С самого начала так. Правда, Страта иногда приходит к правильным выводам какими-то странными путями. Но в логике я сильнее. За спиной Форамы кашлянул Хомура. - Страта многому нахваталась у своих девчонок, - сказал он шепотом. - Ладно, малыш, - сказал Форама. - Прекрасно. Хотя, прости: какой же ты сейчас малыш? Думаю, ты вошел уже в юношеский возраст. Возраст первой любви... Но послушай: я не могу ждать три часа. Ты знаешь почему. - Я понимаю. Я дам тебе любой корабль. Самый мощный, хочешь? Флагман десантной армады. - Нет, друг мой. Лишние тревоги для тех, на Второй, и для меня. Дай мне хотя бы катер. Но побыстроходнее. - Самый быстроходный. Ты знаешь, как попасть туда? Я отдам команду сейчас же. - А как попасть? У вас ведь кругом секреты, а я человек штатский... - Хомура проводит. - Я, малыш? - Не малыш больше. Ты слышал? - Да. Но как же я уйду... а ты? - Лекона дежурит. А за меня теперь не бойся. Я выбрал. Информационной дилеммы нет. - Ты уверен, что выбрал правильно? - А ты как считаешь? - Черт его знает, - сказал Хомура. - Знаешь, в конце концов я за судьбы планеты не отвечаю. Я всего лишь корнет. И я всю жизнь - военный. Но я отвечаю за тебя, и для меня главное, чтобы с тобой все было в порядке. - Со мной в порядке, Хомура. Иди. Посади Фораму. И возвращайся. Я послежу за тем, как он пойдет к той планете. Мне тоже интересно. Форама, а ты потом, когда все кончится, приходи ко мне. - Обязательно, друг мой, - сказал Форама. - Если только смогу - обязательно навещу тебя. Даже мы оба. - Оба? Да, понял. Хорошо. Вы оба. Катер готов, Форама. Я получил ответный сигнал с армадрома. - Спасибо, друг мой. Желаю тебе удачи. 10 Форама и штаб-корнет Хомура Ди находились в кабине скоростного лифта, стремительно поднимавшего их с почти километровой глубины к поверхности, когда Форама сказал: - Правду говоря, я все время боялся, что вы мне помешаете. Особенно под конец, когда можно уже было понять, куда идет дело. Хомура усмехнулся: - Выходит, мы вас разочаровали, мар? - Напротив. Приобретая новых друзей, всегда радуешься. - Думаете, мы друзья, мар Форама? Ошибаетесь. Скорее наоборот. - Ну врагом вас никак не назовешь. - И тем не менее... Ну пусть не враги, но противники - во всяком случае. - Боюсь, мне не понять вашей логики, мар корнет. - Она элементарно проста. Каждый человек далеко не в последнюю очередь является профессионалом. И посягательство на его профессию воспринимает почти так же, как покушение на него самого. Но вы напрасно радуетесь. Думаете, что подкосили нас под корень. Что уничтожаете самую возможность войны. Но ведь это не так. - Вы неправы, - запротестовал Форама. - Вовсе я так не думаю. Война вообще не мое дело. - Вы именно так думаете, пусть даже подсознательно. И, знаете, кое в чем я с вами согласен. И не один я: многие из нас, из стратегической службы. Мы будем только рады, если всякие немыслимые заряды перестанут существовать. Сейчас, по сути дела, именно они командуют нами. Навязывают нам свои способы ведения войны, которые превращают искусство в мясорубку. Но само искусство останется. Пусть мы снова будем сражаться луками и мечами - тогда к войне вернется ее благородство, о котором сейчас уже мало кто думает. Вот тогда мы, военные по призванию, снова сможем показать себя. Тогда в войне основную - и даже единственную - роль опять станет играть человек - наездник и стрелок. А сейчас ведь воюем не мы. Воюете вы, ученые, а мы только нажимаем кнопки по вашим указаниям. И с этим в глубине души мы не можем примириться. Я говорю о военных по призванию, конечно. Нет, мы не друзья, мар Форама, но до какого-то поворота нам по дороге. - Дорогой воин, - сказал в ответ Форама, - я не хочу открывать дискуссию. Но боюсь, что вы неправы. Потому что пусть вы опять начнете с мечей и арбалетов, но вам не свернуть с той же дороги, и понемногу вы снова придете к зарядам, которых хватит, чтобы расколоть планету. Потому что развитие человечества вы не остановите, и нельзя вашу профессию вывести за рамки этого развития только потому, что вам так хочется. Нет, для ваших талантов вам придется искать другое применение. Иначе спустя какое-то время снова кто-то должен будет посылать своих... Тряхнуло. Свет в кабине вырубился. Круто затормаживаясь, лифт остановился. - Это еще что? - пробормотал Хомура. - Гонка с препятствиями. Почти уже на самом верху. Такого раньше не случалось. - А что могло произойти? - Нет энергии. - Отсюда можно связаться, узнать?.. - Сейчас, только нашарю. Ага... Но свет включился снова, хотя теперь он был заметно тусклее. Кабина дернулась и снова пошла вверх - скорее, поползла со скоростью поднимающегося по лестнице человека. - Включили резервную линию, - сказал Хомура. - Меня это не радует. - Думаете, началось? Полководец передумал? - Нет, я боюсь иного. Тут поблизости есть что-нибудь... какие-нибудь устройства, в которых работают сверхтяжелые элементы? Или даже тяжелые? Ведь, чего доброго... - Обождите, дайте подумать... Н-нет... Только противодесантные батареи: вокруг Полководца - широкое кольцо их. - Ну вот, а вы говорите - нет. - Вы думаете?.. - Я не думаю, Хомура. Повторяю - я боюсь. Боюсь, что у Полководца не остается даже тех трех часов, которые ему нужны. - Сейчас мы узнаем, в чем дело. Наверху. - Такими темпами мы доберемся туда не раньше завтрашнего дня. - Нет. Всего через несколько минут. - Надо же было вам забираться на такую глубину... Хомура только пожал плечами. Наверху они оказались минут через десять. Дежурный по внешнему сооружению бросился им навстречу. - Как у вас,