о главное - на вас. Роли там распределите сами. Все. Счастливого пробуждения под сенью дерев. Я хотел еще перекинуться хоть парой слов с Элой, то и дело поглядывавшей на меня, но только дружески - не более. Но не успел. Мастер прощально кивнул нам. И все исчезло. Очень далеко от Ассарта, на окраинной планете Инара, Магистр Миграт сказал Лезе: - Собирайся. Пришла пора возвращаться домой. На Ассарт. Женщина кивнула; за минувшие месяцы она привыкла повиноваться сводному брату Властелина, вырвавшему ее из огня войны и привезшему на Инару. Он всегда знал, как лучше. - А ребенок выдержит? - спросила она только. - Можешь быть совершенно спокойна. Она кивнула. За себя она не боялась. - И этому скажи - когда появится, - добавил Миграт. - Его я уже второй день не вижу. - Вот как? - И рыбки его тоже нет. Унес с собой. Миграт только пожал плечами. - Ну, дело его, - сказал он равнодушно. - Ждать не станем. Я проснулся мгновенно, словно потревоженный зверь. Все спали - как и в тот миг, когда, бросив тела на произвол судьбы, откликнулись на зов Мастера. И я по-прежнему пребывал в одиночестве. Одиночество оказалось, однако, не таким уж продолжительным. Минуты, я думаю, через две его нарушили военные башмаки. Они возникли на освещенном пятачке по ту сторону костра. Шагнули и остановились. Не сами по себе, конечно. В башмаках были ноги, поддерживающие крепкий торс, оснащенный головой в шлеме и двумя руками, крепко сжимавшими направленный на меня автомат. Я покосился налево и направо. Солдат было несколько, и они взяли меня в плотное кольцо. Другие точно так же обошлись с Рыцарем и его девчонкой. Я с легкостью опознал мундиры и знаки различия. То были Горные Тарменары - гвардия Жемчужины. Парни из офицерской - Знаменной - роты. Люди, не любящие и не понимающие шуток. А тот, что остановился передо мной, был их капитаном. Мне приходилось встречать его раньше, в бытность мою Советником (и не только) супруги Властелина. Первой мыслью было: мы вроде бы не докладывали о своем прибытии никому. Но тут же сообразил: сбежавшая девица. Видимо, нас ждали в этих краях. Но кто мог предположить, что, возвращаясь, мы направимся именно сюда? Кто мог нас вычислить? Ответ был один: Ястра. Жемчужина Власти решила прибрать нас к рукам. Недаром говорится, что старая любовь не ржавеет. А может быть, она и ни при чем? Просто солдаты резвятся? И вот сейчас один из них нажмет, смеха ради, на спуск - мы ведь, на их взгляд, безоружны... Но никто не нажимал. Стоявший по ту сторону костра, убедившись в том, что замечен мною, сделал "циклоном" движение - дернул стволами вверх, приказывая встать. Я поднялся; остальные автоматы - во всяком случае, те, что находились в поле бокового зрения, - тоже изменили положение, продолжая метить в мою грудь или спину на уровне лопаток. В следующий миг двое сзади крепко взяли меня за руки. Я не стал протестовать. Пусть держат покрепче. И вдруг странная мысль мелькнула. Не далее как час или полтора тому назад мне уже подумалось, что пришла пора рассчитаться с планетарным периодом своего бытия и перейти в новое - космическое - качество, чтобы воссоединиться со многими ушедшими. И вот сейчас возникла прекрасная возможность осуществить это как бы и не по своей вине. Все совершенно естественно: на меня нападают, я сопротивляюсь - и со мной поступают соответствующим образом. Полдюжины пуль в грудной клетке. Этого и для меня окажется вполне достаточно. Так что никто не придерется. Даже Мастер. Гибель при выполнении служебного долга - что может быть благороднее и чище? Двое задних по-прежнему держали меня за руки. Осталось лишь, сильно оттолкнув ногами землю, взлететь, попутно выбив носком автомат из рук стоявшего передо мной, и таким образом выиграть долю секунды, нужную нападавшим для того, чтобы среагировать и вновь поймать меня в прицел. Они поймают - и представление закончится. Получилось же не совсем так. Потому что остальные, окружавшие меня, оказались вдруг на земле, а их оружие - в руках четырех моих сотоварищей. Те двое, что стерегли Рыцаря, лежали в нокауте. Пришлось признать, что мой замысел осуществлять некому. - Ну, что сделаем с ними? - спросил Питек. - Может, придушим, чтобы не поднимать лишнего шума? Не то девицы проснутся. А им надо выспаться, им сегодня досталось на месяц вперед. - Разберемся, - сказал я ему. И обратился к тому, что еще пару минут тому назад стоял передо мною, вооруженный и самоуверенный: - Чего вы хотели? Он сперва вхолостую пошевелил челюстью: кажется, я слегка задел его ногой, выполняя прием. Но в его взгляде, не отрывавшемся от моего лица, я не заметил ни обиды, ни упрека; он понимал, что служба есть служба и на ней приходится всяко. И голос прозвучал спокойно, когда тарменар ответил: - Было приказано вручить Советнику собственноручное послание Жемчужины Власти. - Только-то? Капитан уже извлек из объемистого, на длинном ремешке, планшета запечатанный розовым сургучом конверт. От бумаги повеяло знакомым, тонким ароматом, мои ноздри с удовольствием втянули его. Офицер четким жестом протянул пакет мне: - Срочно. Я взял пакет. - И для этого направили чуть ли не целый взвод? - Приказано было доставить с почетом, - проговорил он. - Да и в этом лесу стало беспокойно в последние дни... - Сейчас уже спокойно, - сказал Рыцарь. Тарменар кивнул: - Верю. Уве-Йорген взглянул на меня: - Ну что - отпустим их подобру-поздорову? - Обожди. Прочту. Плотный конверт распечатался с громким хрустом. Маленький листочек в нем был сложен вдвое. Косой, размашистый почерк: "Ульдемир! Жизнь твоего сына в смертельной опасности. Моя тоже. Срочно нужна твоя помощь. Жду с нетерпением!!!" Именно так - с тремя восклицательными знаками в конце. Эти несколько слов занимали весь листок: Жемчужина не любила ограничивать себя ни в чем. Похоже, я на какое-то время задумался - судя по тому, что Рыцарь позволил себе тронуть меня за локоть: - У нас не так много времени осталось, капитан. Пора собираться. Но я уже принял другое решение. Принял с облегчением, и только теперь почувствовал, что оно отвечало до сих пор не осознанному желанию: еще раз увидеться с этой женщиной - и добиться каких-то реальных гарантий благополучия для рожденного ею ребенка; ее ребенка, но и моего тоже. А если для таких гарантий ей нужен я сам - тем лучше. - Я увижусь с Жемчужиной, Рыцарь. Думаю, это задержит нас ненадолго. Мастер ведь не ограничил нас определенными сроками. Значит, можем располагать своим временем. (И, кстати, - подумал я, - отдам ей то, что забыл вручить вовремя. Лучше поздно... Хотя, кажется, еще и не поздно. Правда, не исключено, что они и сами уже наткнулись на этот мой - тайник не тайник, но во всяком случае - укрытое от поверхностных взглядов местечко.) - Хочешь снова увидеться с нею? - Уве-Йорген нахмурился. - Странные у тебя возникают намерения... - Чего же странного? Там мой сын - хотя и не мой наследник. К тому же формально - я все еще ее Советник. - Я не об этом, Ульдемир. Сын - это понятно, и прекрасно, что она позволяет тебе увидеть его. Но последнее время ты неоправданно рискуешь. Как вот только что. Он смотрел на меня в упор, и я понял, что такого старого вояку, как Рыцарь, мне не провести. Наверняка ему и самому приходилось переживать подобное. - Больше не буду, - пообещал я. - Во всяком случае, в обозримом будущем. Слово. - Верю. Ну а что делать нам? - Общая задача вам ясна - как и мне. Действуйте по обстановке так, чтобы можно было начать в любое время. И держите связь со мной. Ты, как всегда, за старшего. Он кивнул, и я сказал предводителю тарменаров: - Что у вас тут - вездеход? - Аграплан. В двух шагах. - В столице произошло что-нибудь... неожиданное? Он покачал головой: - Мне об этом ничего не известно. - Ладно, - сказал я. - Полетели. Маленькая машина стояла метрах в двухстах от нашего лагеря. В ней нас ожидали пилот и еще два тарменара; прочие, видимо, останутся, чтобы караулить мой экипаж; что же - помогай им Рыба! Я имел в виду, понятно, не моих людей. Я занял указанное мне кресло. Взлетели бесшумно, вершины леса стремительно провалились, потом побежали назад - все быстрее, быстрее. Поднялись над облаками. Звездное небо над нами походило на полусферическое зеркало, хорошо отполированное, отбрасывающее на облака свет неизвестного источника, так что облака сверху казались серебряными. Далеко справа на серебре проступало розовое пятно; то пробивался свет из кратера Священной Горы, которая странным образом уже сотни лет вела себя, как хорошо отлаженный мотор на холостом ходу, который не глохнет, но и не увеличивает оборотов. Зрелище было красивым. Потом еще один источник света возник; маленький, но прыткий, он приближался к нам по плавной кривой. Пилот и капитан обменялись словечком-другим на языке, мне не понятном. Аграплан дал крутую свечу, потом нас слегка тряхнуло. Это означало, видимо, что меры защиты приняты. Прошло несколько секунд, пилот перевел машину в горизонтальный полет и держал площадку с полминуты; потом внизу маленький огонек превратился в букет из огненных цветов - лепестки вспыхнули и опали. - Это по нам? - спросил я капитана. - По факту, - ответил он, усмехнувшись. - Чужие десантники из леса? - Да кто угодно, - сказал он, пожав плечами. - Чужие, свои, а может быть - просто ребятня. Этого добра на планете валяется невесть сколько. Вот и играют. Мы защищены, не бойтесь. - И в мыслях не было, - искренне сказал я. Но тут же пилот снова нахмурился. - Что-то еще? - поинтересовался я. Но тут же увидел и сам. Неизвестно откуда возникло и теперь летело - справа, параллельным курсом, на расстоянии метров тридцати - несколько (шесть или семь) странных светящихся шаров - размером, как показалось мне, с человеческую голову. Поверхность их, если вглядеться, переливалась. - Что это? - невольно вырвалось у меня. Капитан пожал плечами: - Никто не знает. Но после войны их развелось немало. Они не нападают, но все же приходится остерегаться. Может, они взрываются? Больше я не спрашивал. Потому что понял: это те самые энобы, о которых предупредил нас Мастер. Энергия и информация. Хорошо, если только это... Они сопровождали нас почти полчаса. Потом резко отвернули и стали снижаться. Ничего страшного не произошло. Мы долетели без приключений. Приземлились, однако, не там, где я ожидал: не на крыше правого крыла Жилища Власти, где была оборудована площадка для легких аграпланов и вертушек. И даже не на площади, на которую выходил Главный подъезд. Я не обиделся: через этот вход принимали лишь высоких гостей, я же сейчас был неизвестно кем. Но все же, оказавшись на земле, я удивился: уж слишком далеко мы приземлились, на пятачке среди развалин то ли Первого, то ли Второго городского пояса. Удивительно, как удалось пилоту втиснуть машину меж хребтами изломанных бетонных плит. Хотя - вспомнилось - они же горцы, Ястрины пареньки, так что ничего странного. Мог бы сесть и поближе... Эту мысль я высказал капитану. Он глянул на меня достаточно хмуро: - Мы, конечно, пробились бы. Но приказано не подвергать вас риску. - Жилище Власти, что же, захвачено? Кем? - Властелином, - буркнул он. - Ладно, пошли. Некоторое время я жалел о том, что не занимался альпинизмом; потом привык, отделавшись парой синяков. Правда, оба солдата подстраховывали меня. Мы одолели "хребет", спустились по противоположному его склону (когда-то здесь проходила улица) и вошли под каким-то чудом уцелевшую арку, что вела раньше, видимо, во двор, теперь же представляла собою тупик, до половины заваленный битым кирпичом. Арка была очень старой, судя по виду кирпичей; потому, наверное, и устояла. Я подумал было, что здесь мы будем дожидаться чего-то. Но капитан не собирался задерживаться. Почти на границе завала оказался канализационный люк, присыпанный кирпичной крошкой. Я не заметил его сразу, потому что глаза не успели привыкнуть к темноте. Капитан скомандовал по-своему. Один из его солдат остался у входа, изготовив свой автомат к бою, второй стал поднимать крышку люка, сметя с нее мусор. Потом мы спустились по скоб-трапу. Солдат, прикрывавший нас, влез последним и надвинул крышку на место. Колодец был неглубоким. Внизу оказалось сухо. Капитан зажег фонарик. Он шел первым, я - третьим, на всякий случай считая шаги. Ход постепенно расширялся, потолок уходил ввысь. Мы прошли, по моей прикидке, около двух километров, когда капитан сделал знак остановиться и стал шарить лучом фонарика по стенам. - Наши доски, - пробормотал он. - Куда, к дьяволу, девались доски? Я тоже стал оглядываться. У меня и раньше были подозрения, что ассариты видят в темноте хуже, чем мы, земляне. - Вон они, впереди. Они нужны? И я сделал шаг вперед. Он схватил меня за рукав: - Стойте на месте. И отдал приказание. Солдат отложил автомат, лег и стал подползать к доскам по-пластунски, прижимаясь к самой стене. Я не без удивления наблюдал. Потом солдат остановился, вытянул руки перед собой, что-то на своем наречии проговорил. Капитан ответил. Направил свет туда, где солдат уже делал что-то пальцами вытянутых рук. Он копался около пяти минут. Потом стал отползать, уже более уверенно, чем полз туда. Когда он поднялся на колени, я увидел в его руках два детонатора и тонкую проволоку - кусок около метра в длину. Капитан, похоже, выругался - но скорее с удовлетворением. Передав ему принесенное, солдат снова пополз; на этот раз он ухватился за одну из досок и не без труда потянул на себя, вновь отползая. Я опять дернулся было, чтобы помочь, - и во второй раз был остановлен: - Я сказал вам - не рисковать! Доски вытащили по одной. Они были метра по три длиной и сантиметров двадцати в ширину, толщиной же дюйма полтора. "Хорошие доски для занятого постройкой дачи", - подумал я. Солдаты, теперь уже вдвоем, стали укладывать доски в виде настила на полу, и потом по одной толкать их вперед так, что конец доски оставался примерно в шаге перед нами. Досок было четыре, настил получился широким и удобным - если только не спотыкаться о пакеты взрывчатки, прочно прибинтованные к каждой доске. Непонятно только было - к чему тут настил и для чего взрывчатка на нем. Еще команда - и первый солдат, подобрав оружие, двинулся по настилу и перешел на ту сторону. Сделал еще шаг и остановился. Пошел капитан. Потом - я. Доски были как доски. Наконец и последний участник экспедиции оказался рядом с нами. Но на этом дело не закончилось. Настил разобрали, доски по-старому сложили у стены, отсовывая их назад. Потом первый тарменар вернул детонаторы на место и зацепил конец проволоки за едва видимый крючок в полу, у самой стены. - Можем идти, - сказал капитан. - К чему была эта церемония? - не утерпел я. Он усмехнулся: - Тут - старая ловушка. Еще два шага - и человек проваливается в шахту, можно даже сказать - прямиком к Духам Горы. Пройти можно только по мостику. - Дальше тоже будут такие сюрпризы? - Такие - нет. Другие - возможно. Но и к другим мы готовы. Он скомандовал, солдаты вытащили из сумок глушители и навинтили их. Из ножен были извлечены длинные кинжалы. Даже смотреть на них было страшновато. - Идемте. Мы двинулись в прежнем порядке. Чем дальше мы шли, тем извилистее становился ход. Еще через километр вышли на перекресток. Свернули направо. Минут через десять остановились. Фонарик погас. Трое шепотом заговорили между собой, мне пришлось помалкивать. Я не обижался; мне хотелось лишь поскорее добраться до места, где можно будет по-человечески отдохнуть. Потом нас осталось трое: один солдат - тот, что шел последним, - растаял в темноте, за изгибом хода. Мы ждали. Было тихо. Потом послышался едва уловимый свист. Повторился. Капитан зажег фонарик. Мы двинулись дальше. Ушедший вперед тарменар поджидал нас шагах в двадцати. Капитан предупредил меня: - Осторожно, не споткнитесь. Но я успел уже разглядеть два тела, аккуратно уложенные к стене. Капитан провел по ним лучом. То не были тарменары Властелина. - У них слишком мало людей, чтобы держать все проходы, - негромко сказал мне капитан. - Теперь, думаю, дойдем без задержек. - Хотелось бы, - сказал я ему в затылок и умерил шаг, чтобы не оттоптать ему каблуки. - Но зачем вы их так - наповал? - Это не мы, - сказал он, не оборачиваясь. - Кто же? Он ответил не сразу: - Может, тут проходили Незримые. Бывает - некоторые умирают от страха. Сердце не выдерживает. Я сделал вид, что объяснение меня удовлетворило. Оставшиеся четверо дремали у догоревшего костра. Все было выпито, девицы ускользнули, опасаясь, наверное, солдатского пристрастия. Тарменары несли службу, охватив кострище и всех возле него редкой цепью. Было тихо и скучно. - Чего ждем? - спросил у старшего Уве-Йорген, не очень рассчитывая на ответ. - Машин. - Где же они? Тарменар немного подумал: - Где-нибудь. Приедут. И, еще поразмыслив, добавил: - Лес густой. И в самом деле, машинам пробираться сюда, выкручиваясь между деревьями, наверняка было сложно. - Могли бы и сами дойти до просеки хотя бы. Вот как вы - сюда. Тарменар сказал: - Приказ. Встал и отошел - наверное, чтобы больше не слышать вопросов. Ждать пришлось еще не менее часа, пока не послышался звук работающего мотора. Звук многократно отражался от деревьев, и трудно было определить, с какой именно стороны приближается транспорт. - Готовность! - негромко скомандовал старший команды своим солдатам, и они сразу же залегли, укрываясь за деревьями, изготовив оружие к бою. Старший вернулся к костру: - Подъем. За деревья. Лежать до команды. Четверо нехотя поднялись, протирая глаза. - К чему? - поинтересовался Уве-Йорген. - Есть угроза? Ребята, берем оружие. - Отставить! - хмуро приказал старший. - Оружие - нельзя. - А вы почему?.. - Так полагается. - Приляжем, - сказал Питек. - Хотя я, конечно, предпочел бы более теплую компанию. Разогнали всех красавиц, черти. - Тише, - остановил его Рыцарь. - Слушать всем. Слышите? - Тихо, - ответил за троих Гибкая Рука. - Машины остановились. Наверное, не могут пройти. Если... Он не закончил - тишину нарушили хлопки. Вроде негромких аплодисментов. Один. Два. Три. Но донеслись они вовсе не оттуда, откуда можно было ждать появления машин. Хлопнуло наверху. Над головами. Ниже лесных макушек. Рыцарь, как и все остальные, невольно поднял глаза к густозвездному небу над поляной. Но первым увидел опасность не он. - Облако! - негромко предупредил индеец. Звезды и в самом деле мутнели, расплывались. Небо меркло. - Газ! - это был уже Рыцарь. - Принять меры... Спохватились поздно: уже вдохнули. Голова пошла кругом. Отказался подчиняться язык. Не осталось сил подняться. Сладко-сладко зевнулось... Последнее, что еще увидели глаза, пока тяжело не упали веки: солдаты на опушке. Черные Тарменары. Много. Приближались неспешно, с оружием в руках, палец - на спуске. И тут же пришел сон. Глубокий, как в детстве после дня беготни. Мягкий. Светлый. ...Ты отдаешь ручку от себя. Послушная, как палец руки, машина наклоняет острый нос. Бомбардировщик противника в прицеле - медленный, громоздкий, как крылатая баржа. Servus, mein lieber! Большой палец сам вжимает гашетку. Und - auf wiedersehen... Но два мчатся навстречу. Только что их не было - и вот они. Длинноклювые. Маленькие крылья - где-то в самом хвосте. Нет мерцающего диска, бешено крутящегося винта. И не видно трасс, прочерченных пулями для корректировки прицела. Но краткий взблеск пламени, струя дыма - и сейчас, сейчас ракета... Даже во сне понимаешь: этого не может быть. Эти перехватчики - совсем из другой эпохи. Не из той, военной. Но из неимоверно затянувшегося после нее нового предвоенья. Ничего, это ведь только сон... Ничего. Das ist garments. Der is janischt, как говорят берлинцы. Или: Он совсем крохотный, этот мальчик, младенец, лежащий на широких ладонях высокого рыжебородого человека. Наверное, ему страшно. Детям часто бывает страшно: они изначально знают, что мир жесток, но еще не умеют его жестокости противопоставлять свою. Но младенец не плачет, попискивает только. Может быть, инстинктивно ощущает: то, что произойдет с ним сейчас, избавит его от всей злобности мира, от необходимости защищаться от нее и причинять зло другим... А может быть, ему, голенькому, просто приятно сейчас на жарком солнце: ему не холодно... Рыжебородый с младенцем становится над самым обрывом. И все, стоявшие позади, невольно приближаются короткими шажками, сами того не замечая. Разговоры падают до шепота, потом и вовсе стихают. Всех накрывает тишина, и писк ребенка в ней особенно слышен. Бессмертные боги, но ведь это я лежу на жестких ладонях, и это меня сейчас - хилого, ненужного стране - меня, меня... Громкий голос оглушает: бородатый что-то раздельно произносит. Я его не понимаю: еще не научился говорить. Затем - взрыв голосов у него за спиной. И среди них - ни одного, в котором послышалась бы жалость. И тут же я взлетаю в воздух. Солнце на миг заставляет зажмуриться, исчезает, снова слепит - и снова его нет. Свистит ветер - сперва ласково, потом все резче и резче. Все слышнее голос моря внизу, все ближе. И... Нет, это был не я. Не я! Я не родился хилым, я отважный воин, стоял в одном строю с Леонидом, когда нас было лишь триста. Но это только сон. Я понимаю, что это только сон. Ничего страшного. Ты никогда не боялся, не бойся и сейчас... Или: Глубокая расселина. И я лежу в ней. Двинуться не могу. Наверное, переломаны кости. Сырость и холод пробираются под кожу, и я чувствую, как медленно немеет все внутри. Что там внутри? На костях почти ничего уже не осталось. Трудно есть беззубыми деснами, но я привык бы. А что еще я смог бы? Ничего. Только есть, пить и оставлять свои кучки. Такие не нужны роду. Не нужны племени. Все правильно. Только зябко. Но скоро и это пройдет. А я ведь прекрасный охотник, я - летающий по деревьям, я - обрушивающийся на добычу с вершины, я - без промаха и дальше всех мечущий копье. Хотя - это уже не сейчас. Это - раньше. Что такое - сейчас? Что - раньше? Когда я оступился и сорвался в расселину, мои сородичи глядели сверху, лица их оставались неподвижными; наши лица оживают, лишь когда мы преследуем дичь или врага, или спорим между собой, или подминаем под себя женщин. Когда бросают старика, все остаются спокойными. Я ведь не сам оступился: меня подтолкнули, а я не так уж уверенно держался на ногах. Когда это было? Что такое - "когда"? Да ну, все это сон, я просто крепко сплю. Я охотник, я член лучшего во Вселенной звездного экипажа, я из племени Мастера. Тьфу, это всего лишь сон... Или: Это странный человек: кожа его бледна, глаза круглы. Таких нет среди известных нам племен. И язык его, его слова незнакомы и непонятны. Мы могли бы принять его в племя. Женщину, которая была с ним, мы уже приняли. Но женщины не проходят испытаний. А мужчине придется - чтобы доказать, что он настоящий мужчина, а не притворяется. Сейчас воины готовят испытание, и в круглых глазах я вижу страх. Мужчина не испытывает страха. А если испытывает, то не показывает его другим. Неизвестно, откуда он с женщиной взялся. До нас и раньше доходили слухи, что где-то начали появляться такие. Очень далеко. На побережье. Мы же - маленькое племя и живем в лесах. Когда-то мы обитали там, где нет деревьев, но нас оттеснили. Потому что у нас мало воинов. Меньше, чем у других. И еще меньше - женщин. Значит, мало детей, и племя останется слабым. Наверное, скоро вымрет. И мы готовы принять к себе чужака, чтобы он стал одним из нас. Но нужно, чтобы он был мужчиной... А этот? Он кричит, увидев свою кровь, хотя никто не хочет зарезать его насмерть. Кричит, когда выдирают клочья его спутанной бороды. Кричит, когда предлагают встать на горящие уголья... Он не мужчина, и не нужен нам. Мы убьем его. Я. Потому что это я увидел и поймал их. И его женщина теперь - моя. У нее будут от меня дети. И мне достанется его скальп. У меня много скальпов, к ним прибавится еще один. Я готов. Но почему он начинает вдруг уменьшаться, таять... И вот - как будто бы его и вовсе не было. Все смотрят на меня. Сейчас, сейчас я пущусь в погоню. Я найду его следы... Почему не осталось вокруг никого из племени? Это мне только снится, наверное. А на самом деле... Сон. Конечно же, сон. Люди в глубоком сне не ощущают, как их переносят и кладут в машину. Тяжелую, просторную военную машину с нарисованной на бортах металлического кузова плавно изогнувшейся рыбой с зубастым клювом. Рыба черная, и тарменары - тоже. Гвардия Властелина Изара образцово выполнила задачу. Горных Тарменаров, спящих так же крепко, переносить не стали. - А с этими что? - спросил, поведя рукой, Младшее Острие. - Устранить? - Такого приказа я не получал, - ответил Острие, старший здесь. - Оставь. - Оружие разрядить? Но Горные Тарменары - не враги Черных, хотя и соперники. - Не надо. Нам с ними еще драться вместе. Пусть спят. Поехали. По машинам! Когда машина с погруженными в бронированный фургон пленниками тронулась, Уве-Йорген на четверть секунды открыл глаза. То же сделали и остальные трое. И продолжали мирно спать. Или?.. 2 По правде говоря, у историка Хен Гота не имелось серьезных причин для бегства с Ассарта. Да, он немного растерялся: его повелитель, Властелин Изар, был то ли убит, то ли сам, как болтали, удрал с планеты, видя, что война проиграна. Заниматься историей в те дни никто более и не думал: возникли свои собственные проблемы, куда более насущные, чем приобщение к древнему, но чужому роду и даже чем звучный, как золотая ваза, но не спасающий ни от пули, ни от голода титул. Все расползлись, кто куда. Был только один светлый миг во времени, которое позже представлялось историку сплошным темным пятном. И одна большая забота. Светом была Леза, в которую он сразу и бесповоротно влюбился, даже не думая о том, ответят ли когда-нибудь ему взаимностью, и уж подавно не рассчитывая на близость. Он даже не мог бы сказать, что, собственно, заставило его так тянуться к этой женщине: ее беззащитность? - а выглядела Леза, в особенности после появления на свет ребенка три месяца тому назад, именно такой, постоянно нуждающейся в чьем-то покровительстве. Или же то, что она, как ни верти, принадлежала к ассартским верхам уже по одному тому, что была близка с самим Властелином и родила ему ребенка? А уж кому, как не историку, было знать, что не единожды и не дважды незаконнорожденные принцы, по воле своих отцов или вопреки ей, приходили к власти и правили при полной поддержке армии и всего населения. Они, как правило, были лучшими правителями, чем их предшественники, потому что понимали, что должны своими действиями не только завоевать поддержку, но и надолго сохранить ее вопреки букве закона. Не было для Хен Гота секретом также и то, что Леза, пока была рядом с Изаром, являлась, по сути дела, его советником. А кроме того - Властелин ведь не отказался от нее, не прогнал; просто обстоятельства сложились против молодой женщины. И опять-таки знание истории - особенно той, скрытой, в какую Хен Гот сейчас только начал углубляться благодаря вывезенным с Ассарта документам Архива Властелинов, - знание этой истории подсказывало ему, что на жизни и карьере якобы неудачницы нельзя было еще ставить точку: слишком рано. Все еще могло измениться к лучшему - для нее и для тех, кто в эти нелегкие времена окажет ей поддержку. А таких близ нее было только двое: Миграт - и он сам, Хен Гот. На Миграта историк сперва готов был положиться, как на каменную стену: в этом человеке со стальными мускулами легко угадывалась и железная воля. Кроме того, он, похоже, даже в нынешней дальней дали, на глухой Инаре, обладал какими-то немаловажными связями. Во всяком случае, то он сам исчезал где-то, то к нему приходили люди явно воинского облика, хотя и не в мундирах, но под их кафтанами и хламидами нередко угадывалось оружие; ему также передавали какие-то письма, а порой и сам он что-то писал и отсылал с одним из этих гостей - никогда, впрочем, не остававшихся к столу. Миграт, однако, не выказывал никакого желания использовать Хен Гота для своих дел, никогда ничего не объяснял и не просил; относился к историку скорее как к беспомощному приживалу, терпеть которого заставляют обстоятельства. Хотя иногда Композитору Истории начинало казаться, что он занимает какое-то место в замыслах Магистра - но не сегодняшних, а более отдаленных. Будь Хен Гот в этом уверен, он согласился бы терпеть. Уверенности, однако, не было. Оставалось лишь помогать Лезе на кухне и в таких делах, как купание ребенка и стирка; историк делал это от души, она же принимала как должное, как плату за то, что его приютили и кормили. Это было обидно; но Лезе он простил бы все на свете - пока теплилась еще хоть маленькая надежда на то, что она все-таки оценит его любовь и преданность. От Миграта историка несколько отталкивало еще и то, что Магистр оказался совершенно равнодушным к вопросам веры, и тут, на Инаре, даже не попытался завести в доме необходимый для всякого истинного ассарита Дом Рыбы - аквариум с рыбкой, пусть и не священной породы Руф, здесь они не водились, - но хотя бы с простой рыбкой, так называемой Малой Сестрой, через которую возносимые им молитвы передавались бы Великой Рыбе. Хен Готу пришлось заняться этим самому, и он в конце концов сачком выудил в ручье Малую Сестру и поселил ее в тесной стеклянной банке; после этого у него сразу полегчало на душе. Он молился ежедневно, потом и Леза стала следовать его примеру - но лишь от случая к случаю. Миграт же, увидев, ограничился ухмылкой, да еще пробормотал, как бы между прочим: "Инара - не Ассарт, здесь рыб едят". Именно это заставило Хен Гота увидеть Магистра в новом свете. Да, не было сомнений: энергичный Миграт оказался не слишком умным; и если поначалу Хен Готу казалось, что вояка, если им умело руководить и направлять его энергию в нужное русло, сможет послужить тем штурмовым танком, укрываясь за которым основные силы (то есть Леза и сам историк) смогут беспрепятственно овладеть нужными позициями, то иллюзия эта оказалась непродолжительной, и воздвигнутый Хен Готом на песке замок стал разрушаться сразу с двух сторон. Обвал начался, когда, внимательно наблюдая за Мигратом, историк очень быстро понял, что, кроме всего прочего, и сам богатырь вовсе не был равнодушен к Лезе, напротив - питал по отношению к ней самые недвусмысленные намерения и выполнение их вовсе не собирался откладывать надолго. Так, во всяком случае, Хен Готу представлялось. Быть может, он повел бы себя иначе, знай, что событие, которого он опасался, уже произошло, как только позволило состояние Лезы после рождения ребенка, а может быть, и чуть раньше того: уж очень нетерпелив был Миграт. Произошло в первый и последний раз. Хотя Леза вовсе не собиралась противиться: понимала, что от нее этого потребуют, знала, что перед Магистром в долгу - да и в конце концов он ей вовсе не был противен. А долго живший в ней страх перед человеком, однажды чуть было не ставшим насильником, успел выветриться. Не исключено также, что где-то в подсознании насилие было ей даже приятно. Но когда, услав историка из дома по какому-то мелкому делу, Миграт приступил и она отдалась ему - к обоюдному разочарованию оказалось, что друг к другу в этом отношении никак не подходили: она испытала лишь боль, никак не наслаждение, у него тоже возникло ощущение неудовлетворенности. Природа не сулила им быть любовной парой. С той поры они не пытались сблизиться. Зато другие интересы заставляли их держаться вместе. Так что внешне все оставалось по-прежнему. Историк же этого не знал и, обдумав положение, наконец понял, что соперничать с Мигратом в глазах женщины не в силах: тут, в изгнании, брат Изара, как уже сказано, один и содержал всю компанию, и помогал жить без столкновений со здешними властями. Используя своих подозрительных приятелей или же каким-то иным, неведомым Хен Готу способом, он ухитрился получить для всех троих разрешения на проживание - хотя и без права официально заниматься какой-либо деятельностью. Возможно, и сам историк мог бы добиться того же хотя бы для себя, обратись он в научные учреждения и должным образом представившись; но он не решился на такой шаг: подумал, что и до этих отдаленных краев скопления могли докатиться вести о нем, как об авторе Новой Ассартской Истории; это вряд ли послужило бы ему на пользу. А вот Миграт не боялся никаких пересудов и даже обвинений, словно чувствовал за собой некую неодолимую силу. В этом, по-видимому, и заключалось его преимущество. Источник этой силы и уверенности Миграта в себе стал ясен Хен Готу, когда он принялся, в свободное от кухни и ребенка время, серьезно разбираться с архивом Властелинов, вернее - с той малой его частью, которую он, покидая Жилище Власти в Сомонте, наугад захватил с собою. Теперь он жалел, что оставил там слишком многое; но и среди взятого нашлось немало интересного. Так, например, оказалось, что Миграт и сам был Ублюдком Власти; теперь этот слух нашел документальное, неопровержимое для историка подтверждение. Дальше вступала в действие простая логика: Миграт увез женщину и то, что она тогда уже носила в себе, ради того, чтобы постоянно держать под контролем будущего конкурента, а возможно, если потребуется, уничтожить обоих. Допускал Хен Гот также и другую возможность: претендент мог пользоваться ребенком Изара как заложником, чтобы получить, во-первых, гарантированную безопасность, а во-вторых - быть может, и определенные права, вплоть до совластительства; своих детей у него, как знал историк, не было, так что независимо от того, кто из братьев переживет другого, наследовал бы так или иначе сын Изара. Теперь становилось куда яснее, зачем понадобился Миграту и сам Хен Гот. Историк решил, что претендент намерен использовать его не просто для документального обоснования своих прав на какой-нибудь из самых значительных донкалатов Ассарта и соответствующий титул в Новой Истории. Сейчас, выяснив происхождение Миграта, историк понял, что этот корабль готовится к куда большему плаванию. Скорее всего Хен Готу придется обосновывать уже права на самое Власть - отыскивая в подлинной истории подобные прецеденты и опираясь именно на них. Наверное, еще в детстве незаконнорожденному принцу приходилось слышать такого рода слухи: наверняка его мать интересовалась такими проблемами. Хен Гот знал, что как только Миграт прикажет ему заняться этим вопросом, он и начнет делать нужную претенденту работу - хотя бы потому, что побоится отказаться: здесь он находился целиком во власти Миграта, тот мог даже убить его - и местные власти вовсе не стали бы вести розыск: ассариты оставались на Инаре всего лишь нежеланными пришельцами. Обосновывать же права Миграта на Власть Хен Гот не хотел. Изару он был обязан не только своим положением в обществе. Он был благодарен Властелину - и это главное - за возможность по-настоящему заняться наукой, позволяя себе даже не думать о ее политических приложениях. Поэтому мысль - оказаться предателем своего покровителя и чуть ли не друга - была для Хен Гота глубоко противна. Второй причиной было то, что в Миграте историк видел соперника в отношениях с Лезой, с которой он, Хен Гот, был ведь уже близок, пусть и один-единственный раз; не было дня, чтобы он не помнил об этом. Миграт же, по убеждению мечтателя, намерен был завоевать Лезу, чтобы воспользоваться ею в своих политических целях: владеть ею означало - владеть ее сыном, а это обладание позволило бы Миграту разговаривать с Изаром с позиции силы. Хен Готу, естественно, ничего не было известно о планах Жемчужины Власти на сей счет; да если бы и было - от таких предположений он отмахнулся бы: в конце концов, наследование в Ассарте шло по мужской линии, и не ребенку какого-то бродяги было претендовать на великую Власть. Так что этих обстоятельств он в расчет не принимал. Ему смутно помнилось, правда, что в оставленной на Ассарте части архива были какие-то документы, позволявшие поставить это правило под сомнение. Однако бумаги, вероятнее всего, уже не существовали более: положение на планете в дни, когда Хен Гот покидал ее, говорило о том, что там вообще мало что и мало кто уцелеет. Впрочем, историк, которого события последних месяцев сделали достаточно осторожным, возможно, еще очень долго не решился бы на поступок, если бы не последний разговор с Магистром, окончательно расставивший все точки над "i". Миграт, похоже, вернулся домой несколько навеселе. Иначе он вряд ли обратился бы к историку с такими словами: - Ну как - не надоело тебе бездельничать? Так можно и совсем отвыкнуть от настоящей работы, а? - Я готов, - поспешил заявить Хен Гот. - Это славно. Ты там все копаешься в бумажках... Хен Гот лишь пожал плечами, да и что тут можно было возразить. В этом ведь и заключалась главная его работа. - Может, в этом и есть смысл, - признал Миграт. - Ты ведь многое знаешь о других мирах? Ну, об их прошлых делах, о традициях и всем прочем, верно? Историк почувствовал себя уверенным, каким давно уже не ощущал: - Это моя профессия. - Тогда скажи: ты ведь привез на Ассарт, кроме прочего, чужие традиции. А пригодные среди них есть? - Н-ну... Что значит - пригодные? - Например, такие: у нас на Ассарте никогда еще народ не свергал Властелинов. Не отправлял, так сказать, в отставку. И потому нет такой традиции. А у других миров? Хен Гот ответил уклончиво: - Наверное, есть... Не помню. Конечно, если поискать... - Вот и поищи, - сказал Миграт повелительно. - И вспомни как следует. Наверняка хоть где-то такие примеры есть. Вот они мне и нужны. Со всеми обоснованиями. - А... зачем? - не смог удержаться от вопроса историк. - Затем! - ответил Миграт кратко. Встал, потянулся. - Устал. Пойду спать... Вот, значит, как. Многое стало понятным для Хен Гота после этого краткого разговора. И побудило действовать. Составив свою, достаточно логичную картину происходящих событий и расстановки сил, Хен Гот понял: если он не хочет стать предателем и содействовать Миграту в осуществлении его замыслов, остается только одно: бежать, пока претендент его ни в чем не заподозрил. Собраться самому ему было недолго; но он хотел не только совершить побег, но и забрать с собой самое дорогое: Лезу и архивные документы. Оказавшись на Ассарте и доставив Изару и то и другое, он смело мог рассчитывать на самое высокое вознаграждение; он имел в виду, конечно же, не деньги. С бумагами было проще: беспрепятственно работая с ними, он сумел отобрать все то, что представляло в этой обстановке подлинную ценность, - по тому, что ими при случае мог бы воспользоваться Изар, а еще более по той причине, что ими больше не смог бы воспользоваться Миграт. Бумаги эти, бережно им уложенные и упакованные, легко умещались в небольшом чемоданчике. Куда сложнее оказалось с женщиной. Он опасался в разговоре с нею называть вещи своими именами; а все попытки возбудить в ней какие-то подозрения или сомнения в целях и замыслах Миграта пресекались Лезой в самом начале: походило на то, что Магистру каким-то образом удалось очаровать неопытную женщину, и она теперь доверяла ему безгранично - хотя никакой любовной подоплеки этого вроде бы не существовало; да, женщина была полностью на стороне Миграта, что же касается того, что произошло между нею и Хен Готом той ночью в архивной комнатке, - историк продолжал уверять себя в том, что Леза то ли на самом деле не помнила об этом, то