не знал. Однако то, что вскоре после этого было повелено готовиться к приему высоких гостей, заставляло предположить, что созывался региональный саммит исламских стран. - Хорошо, Али. И когда же главы государств должны прибыть? - Говорят, уже через два дня. - Теперь слушай и запоминай: я должен там присутствовать. - Если сейиду пришлют приглашение... - Не изображай идиота. - Тогда как же? Вас увидят, и... - Остальное он договорил мимически. - Надо, чтобы не увидели. - Аллах! Аллах! Словом, все развертывалось, как в мушкетерском романе. - Но как же это сделать? - Придумай. - Сейид хочет, чтобы я попросил об этом моих Ддузей? - Но ведь друзья тебя не выдадут? - Нет. Но у моих друзей есть свои интересы; и никто не отдает даром того, что имеет ценность. Ни товара, ни услуги, ни... Ведь и сам сейид хочет на всем этом немало заработать, а? Уверять, что я интересуюсь из чистого любопытства, было бы неправдой. - Хорошо. Узнай: во что они ценят такую услугу. - Незамедлительно, сейид. - Но при этом запомни вот что... - Мой слух открыт настежь! - Если возникнут какие-то неприятности - меня в любом случае могут только выслать. А поскольку виновный всегда нужен, то... Это он понял молниеносно. - Не сомневайся, сейид. Мне вовсе не надоело работать в твоем прекрасном доме... Вот таким непростым путем удалось мне если не получить нужную информацию, то, во всяком случае, сделать существенные шаги, приближаясь к ней. Я вспоминаю об этом так подробно лишь для того, чтобы дать читателю представление о том, в каких условиях приходилось мне работать..." На этом первая кассета кончилась. Видимо, главное - информация о совещании королей, эмиров, султанов и президентов, которую Блехин-Хилебин, так или иначе, все же получил, должно было запечатлеться на новой кассете. Успел ли старик надиктовать? И действительно ли его последнюю кассету передал мне Стирлинг? Я сменил кассеты. Включил. То была действительно она. "Мои расчеты в конце концов оправдались, хотя даже и сейчас мне не хочется вспоминать, во что это мне обошлось. Пришлось расстаться с мысльк о другой машине - идею эту я лелеял вот уже много месяцев. Но так или иначе, когда эмиры и президенты съехались на совещание, я уже находился во дворце - в таком месте, откуда видно было не очень хорошо, зато слышимость была почти идеальной. После неизбежного ритуала приветствий хозяин дома, призвав, разумеется, благословение Аллаха, начал свой доклад. Содержание приводить не стану. По сути дела, король фактически лишь изложил своими словами мою идею. Мне интересно было, как станут развиваться прения. Они, однако, начались не сразу. Минут десять слышно было только, как позванивали стаканы с водой и кофейный фарфор. Изредка кто-то покашливал, но ни один не выказывал нетерпения высказаться. Но вот один из собравшихся, начав, естественно, с неизбежной "басмалля", открыл наконец дискуссию по существу. По-моему, это был египетский президент, хотя полной уверенности у меня нет. - Русские всегда относились к нам доброжелательно. Этим он как бы задал вектор обсуждения. И реплики посыпались одна за другой: - Даже при коммунистах. Мы всегда воевали их оружием. И сейчас тоже вооружены им. Они по-прежнему делают прекрасное оружие, хвала Аллаху. - Они не признают ислама. - Верным будет сказать: не признавали. Но раньше они вообще ничего не признавали, кроме своего коммунистического учения. Теперь многое там изменилось. - Иншалла. Но насколько можно верить русским? Халиф, то, о чем вы сообщили нам, официаль-ное предложение? Или... - Официального предложения быть не могло - и не будет. Россия сама не начнет таких переговоров. И даже если об этом заговорим мы - никогда не согласится, если мы станем называть вещи их именами. Здесь в любых переговорах уместны лишь иносказания. Но важно не это. Хотим ли мы вести такую политику? Что она принесет нашему миру? Никто пока не торопился отвечать. - И второй вопрос, - сказал халиф. - Если мы согласимся - Аллаху же лучше известен правильный путь, - то как возможно будет воплотить эту идею в живые дела? Мне представляется, что никто не вправе будет что-либо делать от имени своей страны. Тут нужно всеобщее согласие или всеобщий отказ. - Здесь не представлен весь исламский мир. - И кроме того, мы лишь политики. Решать окончательно, как поступить, невозможно без улама. - Воистину. Но никто, кроме нас, не решит - следует ли вообще привлекать к размышлениям хранителей веры. Быть может, именно об этом и следует нам обменяться мнениями. Во имя Аллаха. - Что же, если бы это, по воле Аллаха, удалоесь - Америка не смогла бы больше вмешиваться во внутренние дела исламского мира. По моему мнению, это было бы хорошо. - Вообще, представим себе картину мира. В нем сейчас одна сила, и военная, и экономическая, и политическая: Америка. С ней часто приходится соглашаться даже тогда, когда мы не хотели бы оказывать ей поддержку. Но для равновесия на весах судеб в мире всегда должно быть не менее двух сторон. Раньше Россия была второй - при всех ее недостатках. Сейчас... - Сейчас она еще является военной силой. По-прежнему. - Как знать? Сила проверяется делами; но последние дела, о которых мы можем судить, не производят такого впечатления. - Это было уже достаточно давно. И кроме того - тогда Россия боролась с мусульманами, и Аллах был не на ее стороне. Но время прошло... - И тем не менее Россия сейчас не кажется второй силой. Их оружие по-прежнему хорошо, но у них нет более той мощи. Им многого не хватает. - Именно так обстоит дело. Но если бы она была сейчас второй равной силой, она не обратилась бы к нам за помощью. А ведь, по сути, дело обстоит именно так. Укажите мне, в чем я ошибаюсь. - Нет, это представляется верным. Как и то, что мы можем дать ей многое из того, в чем она сейчас нуждается. Но что она даст нам взамен? - Рост могущества ислама. - Это если она пойдет на такое условие. - Но ведь они сами предлагают это. - Не следует ли видеть в этом некоторую хитрость? Русские вовсе не так простодушны... - Эмиры, никто никогда не занимается поисками того, что не нужно. Не исключено, что русские поняли, что им нужна истинная вера. Если она способна поднимать на великие дела даже малые народы и слабые страны, то что же может она совершить со страной большой и богатой, вся беда которой в том, что она живет без цели и оттого плохо управляется? - Если бы Россия вошла в исламский мир... - Этого не случится! - Конечно, такие вещи не происходят по приказу. Хотя русские некогда стали христианами именно таким путем. Но ведь и не нужно желать, чтобы все населяющие эту обширную страну люди признали Аллаха и его Пророка. Это дело медленное, но если не будет препятствий, если Милосердный пожелает, оно продвинется. Нам же для начала будет достаточно, если правители России заговорят от имени ислама так, чтобы было слышно всему миру. - То есть как бы возьмут нас под крыло своего орла? Улама никогда не пойдут на это. - Нет, не так. Они не возьмут нас, и мы не впитаем их в себя; тут произойдет как бы бракосочетание Мы - невеста с большим приданым. А роль жениха пусть играет Россия. Все вы знаете, что внутри семьи главный человек - жена. Но с соседями и властями от имени семьи разговаривает муж, и его голос должен быть громким. Все, что мы сейчас можем, - это заговорить о женитьбе. Как вы знаете, все такие разговоры начинаются с подарков. И будет хорошо, если мы не поскупимся. Это уверит другую сторону в искренности наших намерений. - У меня нет уверенности, что они пойдут на это. - Сейчас - скорее, чем когда-либо. Потому что их положение подобно положению побежденного. Побежденный ищет возможности переломить судьбу, Он ищет, кто подставит ему плечо и кто даст напиться воды в песках, грозящих гибелью. Нам решать: подставим ли мы свое плечо. Снова на минуту-другую воцарилось молчание. Потом кто-то из них (по-моему, это был Ан-Нахр, представлявший Сирию) сказал: - Если бы мы могли заручиться твердым обещанием России поддержать наши намерения в отношении Израиля... - Это может быть одним из пунктов соглашения. Устного, конечно: никто никогда не станет подписывать подобного документа. Но это никак не станет первым пунктом. Начинать надо не с этого. - Мировая нефтяная монополия: мы и Россия.. Это - рука на горле всего мира. - Будут осложнения с Америкой... - Но она не пойдет на войну. Тем более что все будет происходить с разумной постепенностью... А большим нефтяным людям Америки надо будет предложить такие условия, чтобы они почувствовали что останутся в выигрыше. Мы ведь не против их существования; мы против диктата и контроля с той стороны. - А Объединенные Нации? - Большинство будет за нас. И вообще - если представить, какими шагами пойдет ислам по всему миру... - Да поможет нам Милостивый. Что же касается тех, чье ухо наклонено к устам Америки, - им придется задуматься, если кто-либо намекнет на возможность создания единой военной организации при Исламской лиге - с Россией во главе. Это будет сила не менее серьезная, чем их Североатлантический пакт. - Если бы Россия согласилась поделиться главным оружием с некоторыми из наших стран... - Об этом, несомненно, можно будет говорить. Хотя и вполголоса. - Но сможем ли мы договориться с аш-шиа? - Конечно, это будет нелегко. Но и шииты ведь тоже - правоверные. - Каким же будет ислам в России? - Это зависит от нас. - Хорошо. Нефть. Военный союз. Но при всех осложнениях то, что нам нужно, мы до сих пор покупали в Америке, что-то - в Западной Европе. Если они в ответ объявят эмбарго... - Уже не те времена. Имеется самое малое три существенных возражения. Первое: Дальний Восток, ставящий свои интересы выше американских и производящий сегодня большинство из того, что делают американцы, качеством не хуже, а порой лучше. Японцы и вся их орбита не откажутся от нас: у них нет своей нефти. Второе: такое эмбарго ударит по их про-мышленности больнее, чем по нам. Они будут вынуждены продолжить торговлю - пусть через третьи руки. И, наконец, последнее: надо создавать третью мировую экономическую силу. Нашу. Если к нашему сырью прибавить улучшенную за наш счет производственную базу России плюс ее хорошие мозги и рабочую силу - проблема решена. - И тогда русские отбросят нас... - Если мы не сумеем закрепиться в России. Но развитие экономики будет зависеть от нас. И мы не станем ничего выпускать из рук. А если важные рычаги - пусть и не все, разумеется - будут контролироваться нами... Это одно условие. И второе: надо обеспечить доброе отношение к нам русской власти. - Нынешняя власть мне не кажется способной на такое отношение. Они взывают к религиозному чувству подданных, сами непрестанно выказывают свою преданность церкви - но, насколько можно судить, за этим не стоит глубокая вера, а лишь желание нравиться массам. И поэтому... - Нет сомнений - они именно таковы. Но ведь это - сегодняшние правители; нам вряд ли придется иметь дело с ними. За последние тридцать лет - с начала нового века по их летосчислению - в Pоссии четыре раза приходили к власти новые группировки; на долю каждой приходится в среднем менее десятилетия. А значит, пока мы приготовимся к серьезному разговору и еще более - к решающим действиям, власть сменится самое малое один или два раза. И все, что нам нужно, - это чтобы с последней из этих властей можно было бы договориться по-настоящему. - Если только это будет возможно. - В этом нет ничего невозможного - если начать сегодня же, не ставя никаких политических условий, оказывать России предпочтение в делах торговых, но прежде всего - в финансовых. Думаю, наши банки, самые мощные из них, прислушаютя к нашим пожеланиям. За какие-нибудь десять лет Россия настолько привыкнет к нашему присутствию в ее производстве, финансах, торговле - что потом уже не сможет отказаться от всего этого, не создав себе крупных неприятностей. Потому что усиление нашего присутствия будет неизбежно сопровождаться вытеснением западных банков и фирм. Ведь наши условия будут куда выгоднее для этой страны, выгоднее реально, а не только на словах. Льготные, а то и вовсе беспроцентные кредиты, не обусловленные никакими дополнительными требованиями; полнокровные инвестиции не столько в добывающую промышленность, сколько в производящую, а также и в сельское хозяйство - оно у них и сегодня в крайне плачевном состоянии; заинтересованность не в их сырье, но в готовом продукте - все это заставит их предпочитать исламский мир любым другим партнерам. Прибавьте еще и то, что, как только на Западе сообразят, что именно происходит, - они будут пытаться оказать на Россию давление, чтобы вернуть ее на путь истинный. Но у России идиосинкразия к давлению извне, в этом они очень похожи на нас, арабов. А если дела будут развиваться именно таким образом, думаю, мы - если Господь так пожелает - со временем сможем оказать немалое влияние на укрепление в России такой власти, которая будет смотреть на союз с нами более чем благосклонно. - У меня все еще сомнения: возможна ли такая власть в России? Обернитесь назад: за все последние десятилетия там никогда не существовало согласия между президентом и парламентом - независимо от личностей. Там правитель слишком ограничен в своих действиях... - Лишь на первый взгляд. На деле же в России - опять-таки как и у нас - давняя традиция единоличного правления, независимо, есть ли там парламент, или его нет. И все зависит от лица. Если к власти придет некто, обладающий авторитетом у населения и наделенный правами... - Вот если бы у них появился монарх... - А разве я не говорил вам, что об этом тоже был разговор? Они и сами понимают, что именно такой выход явится для них наилучшим. - Воистину это было бы хорошо. Но боюсь, если даже они захотят этого, нам от этого будет мало пользы. Им нужен монарх, которого признает весь мир, но прежде всего - они сами; то есть монарх по праву. Значит - кто-то из потомков династии, которая царствовала последней. Такие люди есть, но они - люди Запада и не приблизятся к нам. - Так думал и я. И поручил собрать сведения. Они оказались неожиданно обнадеживающими. Есть и другие потомки. Законные более других. Их родоначальник - Алексей, сын последнего русского императора. Он спасся и жил при дворе иранского шахиншаха под именем Мир Али Сабур. У него было мужское потомство. Я приказал найти документы, по которым можно проследить дальнейшую судьбу этой линии Романовых. - Воистину, если бы ее представитель взошел на русский трон, он заслуживал бы имени Сахиба аз-За-мана, владыки эпохи. - Именно так, эмиры. - Но будет ли он мусульманином? - Внешне - быть может, и нет. Но душой - наверняка. Ибо, по принесенным мне сообщениям, жена Мир Али и жены его мужских потомков были мусульманками. Аллах акбар. - Аллах акбар. - Да будет так. Итак, мы согласны в этом? Я услышал одобрительные восклицания. Теперь я мог быть уверен в том, что брошенные мною зерна упали на плодородную почву. Сразу же после этого..." На этом запись старого дипломата окончилась. Видимио, что-то помешало ему даже завершить фразу. И в тот же, по всей вероятности, день пуля снайпера на улице оборвала его жизнь. Неизвестно, кто стоял за руиной стрелка - мой заказчик статей или другие люди. Могло быть и еще интереснее: убили одни, а материалом воспользовались другие, первыми оказавшиеся в нужном месте. Над этим предстояло еще подумать. Я взглянул на часы. Назначенное мною время уже миновало. Курьер опаздывал. Зато появился официант, чтобы убрать посуду после завтрака. Он постучал, и Наталья впустила его. Сейчас он как раз закончил устанавливать все на своей каталке и ждал, похоже, пока я сниму наушники - чтобы подписать счет. Я кивнул. Он приблизился. Я тут же узнал его. Он положил на край стола сверточек размером со спичечную коробку. - Ваш заказ. Я уже понял: это и была затребованная мною катушка - аппарат для обнаружения заложенных зарядов на достаточно больших расстояниях; он давал мне возможность проверить трассы предстоящих проездов. Я обязан был что-то предпринять в связи с моими предположениями и новой для меня информацией Липсиса. - Благодарю вас. Он кивнул, глядя на меня, как больная собака. Я не удержался и спросил: - Вы здоровы? - Я - да... - ответил он уныло. - В Москве произошел несчастный случай. - С кем? - Только что сообщили: на улице трагически погиб президент Объединенных телекомпаний... - Каким же образом? - Он ехал в своей машине, в том самом бронированном "мерседесе", что подарил ему еще предыдущий президент... - И что случилось? - Машина взорвалась. Такое прискорбное происшествие! И когда только у нас наступит нормальная тихая, безопасная жизнь?.. Он смотрел мне прямо в глаза, и его взгляд выражал все, что угодно, кроме сожаления и тоски по спокойной жизни. За этим человеком я знал несксько идеально проведенных операций по нейтрализдии крупных политических деятелей за рубежом. На сей раз дело сделал кто-то другой. Хотя - откуда мне знать? Не я выбираю людей для таких акций, мое дело - лишь написать о случившемся. - Спасибо за новости. - Печальные новости, господин Вебер. - Очень печальные, разумеется. - С вашего разрешения, я увезу посуду. Кстати, ваша машина на стоянке. Ключи в замке. - Сделайте одолжение, увезите. И еще раз спасибо, на этот раз за машину. - Был рад услужить. Он повернулся и, неслышно ступая, исчез вместе со своим столиком на колесиках. Я спросил Наташу: - Ты готова? Нам пора. - Сейчас. Еще пять минут... Женщина остается женщиной - ей всегда не хватает пяти минут, которые на практике оборачиваются четвертью часа. Да, кстати о женщинах... - Наташа! Как же это ты пустила его, не сказав мне? А если бы он оказался... Она не позволила мне закончить: - Если бы он оказался - у него в спине сидело бы две, а может, и три пули. Почему, ты думаешь я не успела с макияжем? Я отсюда все время держала его на мушке. - Ты чудо, а не женщина. Но ты уверена, что справилась бы с "браунингом"? - Не уверена. Поэтому я взяла твой "узи". На это я просто не нашел что ответить. Как было сказано в только что прослушанной мною записи, в семье управляет жена. Она не была мне женой, и мы не составляли семьи, но в этот миг я подумал, что Аллах и на самом деле милостив и милосерден. А значит, все еще возможно. - Машина внизу, - сказал я ей. - Пошли. - На вернисаж? - В конечном итоге. Сперва - небольшая прогулка по городу. Похоже было, что меня решили на какое-то время оставить в покое: машина оказалась в полном порядке. Правда, я и сам сделал для этого не так уж мало: более или менее договорился с Батистовым и не расторг устный контракт со Стирлингом. Значит, ни тот, ни другой не были сейчас заинтересованы в том, чтобы вывести меня из строя - навсегда или на время. Однако они вряд ли были главными моими недоброжелателями. Я ехал медленно, соблюдая все правила, и до дома в Чистом переулке, где теперь была резиденция Первого, то есть Искандера, мы добирались целых сорок минут. После компактных европейских городов к московским расстояниям каждый раз приходится привыкать заново. Возле дома я притормозил, но глушить мотор не стал, мы постояли минуты три, пока я пытался представить себе, как некто выйдет из этого подъезда, где будет в это время стоять его машина, где расположатся телохранители и - самое главное - из каких окон или с каких крыш будут прицеливаться чужие снайперы. В том случае, конечно, если им известно, что движение начнется именно отсюда. Потом я тронул с места и поехал еще медленнее чем до сих пор, чтобы скорость не мешала осматриваться и думать. Я размышлял вот о чем: сейчас никто, включая и меня самого, не знал предстоящего маршрута ин-тересующего лица по той причине, что маршрут вообще не был еще утвержден. Достоверно известен был лишь конечный пункт движения: Художественный театр на Тверском бульваре. Относительно начального пункта - того, где я только что был, - я сомневался, но для пользы дела следовало предполагать, что враги его знают. Однако от пункта А до пункта Б можно было добраться по самым разным маршрутам. Да и к театру тоже можно подъехать со стороны Тверской, но не исключено, что кореж подкатит с противоположной стороны - с Большой Никитской. То есть во внимании как нападающих, так и обороняющихся оказывался огромный куок центра столицы. Заложить заряды так, что кортеж обязательно наткнется хоть на один из них, представлялось делом весьма нелегким. Но я никогда не страдал недооценкой противника и просто обяан был проверить все, хотя бы маловероятные, возможности действий с их стороны. Поэтому мы с Наташей утюжили все эти арбатские переулочки и далее - Гнездниковские, Бронне, Тверские и Никитские. Своевременно полученная мною катушка, приведенная в действие, ни разу не подала сигнала, что должно было свидетельствово: пока никакого минирования не производилось И очень хорошо: сработай катушка, могли бы пострадать и мы. Одновременно мини-камера, прилепленная мною к лобовому стеклу, исправно фиксировала фасады и крыши; в этом еще придется разобраться нашим специалистам. К концу я стал уже чувствовать, что начинаю уставать и - главное - злиться; тем более что наши люди уже дважды прошли всеми этими маршрутами и еще самое малое столько же пройдут. Но я издавна привык проверять сам, чтобы быть уверенным в качестве работы. Мы потратили на эту прогулку два с половиной часа. И мы оба одновременно вздохнули с облегчением, когда снова выбрались наконец на Кольцо, чтобы направиться на вернисаж к Дому художника, что на Крымском валу. У входа на выставку оказалась очередь. Откровенно говоря, я не ожидал, что современное исламское искусство вызовет такой интерес. Впрочем, столь обширная экспозиция не могла не привлечь зрителей. Тут выставлялись картины, скульптура, изделия прикладного искусства не только из традиционно мусульманских стран, но и работы европейских и американских художников, работающих в самых разнообразных манерах, подчас вроде бы не удовлетворяющих этическим предписаниям истинной веры. Однако на самом деле ислам часто бывал более терпимым к иным взглядам и традициям, чем это представляют себе несведущие. Единственным критерием отбора произведений для выставки было исповедание автором мусульманства. Мне не очень понравилось, что, поставив машину, мы должны были от ограды до входа идти по достаточно открытому месту; не люблю хорошо простреливаемых пространств. Все, однако, обошлось благополучно. В очереди мы, разумеется, стоять не стали: я нашел служебный вход и без труда прошел вместе с Наташей через него: одно из моих многочисленных удостоверений личности сыграло нужную роль. Внутри было тоже людно. Мы бродили, разглядывая экспонаты. Кое-что тут продавалось, и кто-то уже отсчитывал деньги. Посетители, как всегда, делились на одиночек, медленно или в хорошем темпе дрейфовавших от полотна к полотну, - и группы, скапливавшиеся вокруг известных людей, оказавшихся здесь. В группах нередко разговор шел на темы, не имеющие отношения к выставке. Мы с Наташей попутно прислушивались. Я искренне обрадовался, заметив в центре одной из групп человека, занимавшего позицию в моем списке - того самого Долинского, ученого, чье имя было покрыто неким налетом таивенности, словно старое серебро патиной. Уже само присоединение его к группе создателей новой партии было многими воспринято как сенсация. Долинский, считавшийся уже многие годы крупнейшим в мире специалистом по философии евразийства, был типичным кабинетным ученым, на людях появлялся крайне редко, а после автомобильной катастрофы, в которой сильно пострадал он сам, жена же его погибла, ожидалось, что он и совсем замкнется. Почему-то было принято считать его старым - для широкой публики известный ученый почему-то должен быть стариком, - и полагали, что он и поведет себя соответственно. На самом же деле ему недавно исполнилось сорок семь, так что был он, по сути дела, еще молодым человеком, с удовольствием водившим машину и игравшим в теннис на своем корте на даче. Такой возраст, безусловно, требует и другой активности, кроме кабинетной. Так что меня как раз не удивляло, что он, оставшись вдовцом, стал искать какого-то побочного занятия и нашел его, прельстившись программой новой партии. Это было совершенно естественно: программа азороссов во многом проистекала из того самого евразийства, которым он давно занимался, и уже поэтому просто не могла не заинтересовать его. Ну а кроме того, как ученый, он не мог не увлечься возможностью раздобыть немалые ассигнования на науку - пусть и не на его собственную, но на науку вообще. Поговорить на все эти темы было бы безусловно, интересно, и в списке жертв моей журналистской активности Долинский занимал одно из первых мест. Поэтому, едва завидев его все еще плотно упакованную в бинты голову и темные очки, размером схожие с автомобильными фарами, я со-рвался с места, успев проинструктировать Наташу, что ей делать, и, протаранив людское скопление, в три секунды очутился рядом с ученым мужем. Он в это время пытался деликатно убедить какую-то пожилую девицу в том, что ее взгляды на роль Бердяева в евразийстве никак не могут быть приняты всерьез. По всему облику девицы можно было безошибочно понять, что и Бердяева, и само евразийство она видала в белых тапочках, главным же для нее было то, что она - лично! - говорила не с кем-нибудь там, а с самим Долинским. Зрачки ее метались из стороны в сторону, как теннисный мяч в игре, - чтобы убедиться в том, что факт этот кем надо замечен и будет соответственно оценен. Для того же, чтобы кто-ни-будь не осмелился пропустить такое мимо внимания, она каждую свою фразу начинала: "А скажите, дорогой профессор Долинский..." Мне показалось, впро-чем, что ему это не было совершенно неприятно. Великие люди обладают и великими слабостями. Что касается меня самого, то мне достаточно было послушать их с минуту, чтобы понять: если я их перебью и отвлеку его внимание на себя, то мировая и даже российская наука от этого никак не пострадает. Я оглянулся. Наталья стояла позади меня. Встретившись с ее взглядом, я едва заметно кивнул в сторону девицы, только что включившей свое очередное: "Но послушайте, уважаемый профессор Долинский!.." Наташа опустила веки в знак того, что мое поручение принято. Сделала шажок вправо и шаг вперед, появляясь из-за моей спины. И, не останавливаясь более ни на миг, бросилась на честолюбивую соискательницу известности, как делает боксер, чтобы войти в клинч и предохранить себя от ударов. - Таисия! Крошка моя! На лице девицы появилось странное выражение - как если бы ее собеседник заговорил вдруг на суахили. Но она еще не успела, по-моему, сообразить, что, собственно, происходит, как Наталья и действительно вошла в клинч, вместо ударов нанося противнице громкие и сочные поцелуи. - Но позвольте... - девица попыталась оказать сопротивление. - Тасенька! Как я рада! Не ожидала встретить тебя тут! Ты одна? А Экзакустодиан Пименович? Здоров?.. Экзакустодиан - это был, конечно, удар ниже пояса, за такие вещи полагается дисквалифицировать. Наталья перешла на театральный шепот: - Слушай, только что узнала. Вот-вот подъедет к артистическому входу... - Кто? - Ах, неужели неясно? Он! Не могу же я орать,. - Он?? - Поняла теперь? Через минуту туда будет не пробиться. Мне по страшному секрету сказал старший охранник... Так проходит земная слава. Бедный профессор мгновенно оказался забытым и брошенным на волю волн. Он недоуменно моргнул - раз, другой. На третьем мигании я подхватил его под руку. - Профессор... Он покачал головой: - Каков темперамент, а? Куда это дамы бросились? - А, чепуха. Приехал какой-то патлатый артист, не знаю. Но я очень рад возможности побеседовать с вами. Позвольте представиться... Он выслушал меня внимательно. Я попросил об интервью. - М-м... Откровенно говоря, не знаю. Видите ли, я себя чувствую еще не очень уверенно после... м-да. Ну и кроме того - я могу и люблю говорить только о моем предмете - это... - Я в курсе, профессор. Но могу вам обещать: мои вопросы будут самыми простыми, вам не придется задумываться всерьез. - Но, собственно, вы не услышите от меня ничего интересного - во всяком случае, для ваших читателей. Вряд ли евразийство способно всерьез заин-тересовать немцев. - Наши читатели - русские, профессор, и все, что касается России, вызывает у них самые живые отклики. - Ну, в таком случае - что бы вы хотели от меня услышать? - Может быть, пройдемте куда-нибудь в уголок? Здесь слишком неуютно для хорошего разговора. Я отвел его в пустое местечко, где, похоже, собирались поставить какое-нибудь изваяние, но в последнюю минуту раздумали. - Итак, профессор... Полагаете ли вы, что нынешний путь развития, на который мы, судя по всему, вступим, был определен уже евразийцами и мы сейчас лишь реализуем их идеи? - Гм... Думаю, что ощущение неизбежности такого движения возникло значительно раньше. И дело не только в том, что немалая часть российской аристократии имела восточные корни; но вот, к примеру... Вы Пушкина, конечно, помните? - Ну разумеется, как всякий русский... - "Сказку о царе Салтане"? - Могли бы и не спрашивать. - Очень русское произведение, верно? Но ведь Салтан - это султан! Отнюдь не православный го-сударь. - Вы полагаете? Хотя - вам, разумеется, это известно лучше. А вы придаете этому значение? - Несомненно. Потому что у Пушкина была прекрасная историческая интуиция - думаю, ее можно так назвать. "Историческая" - не обязательно значит "обращенная в прошлое". Это понимали, видимо, и другие: недаром написать "Историю Петра Великого" было поручено ему, а не, скажем, Карамзину - всеми признанному историку. - Это чрезвычайно интересно. Скажите: именно такого рода соображения и привели вас в ряды сторонников - назовем вещи их именами - исламского государя? Современного Салтана? - Ну, я бы не сказал, что только эти. И даже - не они в первую очередь. Не совершайте стандартной ошибки, полагая, что ученым чужды мирские интересы - политические, экономические... А также и мирские пристрастия, симпатии и антипатии. Так вот... Меня побудила примкнуть к возникавшему течению восточной ориентации не пушкинская сказка, разумеется, и даже не выводы и прогнозы евразийцев, но в первую очередь - понимание самой простой истины: всякое движение нуждается, чтобы стать по-настоящему влиятельным и сильным, вовсе не только в двигателе и в запасе энергии. Во всяком организме, будь он естественным или искусственно созданным, должно иметься некоторое количество деталей, играющих в нем разные роли, - иначе он не будет работать. В автомобиле, например, есть мотор - силовая установка. Без нее машина - железный лом. Но даже обладая самым прекрасным мотором, машина не сможет нормально работать, если у нее не будет тормозов. То есть при каждой силе обязана состоять и антисила; трогаясь и набирая скорость, вы должны быть уверены что обладаете возможностью при надобности снизить ее или даже вовсе остановиться, а то и дать задний ход. - Но автомобиль по сравнению с обществом, в особенности нашим, - достаточно простой механизм... - Я привел такой пример лишь для наглядности. Я ведь сказал, что такого рода структура свойственна вообще любой мало-мальски сложной системе. В том числе и обществу в целом, и любому его подразделению. В любом государстве всегда неизбежно существует тормоз: оппозиция. Хотя при тоталитарном режиме она вынуждена выдавать себя за что-то другое и почти не имеет возможности выступать в качестве единой силы. Оппозиция - тормоз правительства. Но и в рамках любой организации необходима своя оппозиция, там тоже есть своя правая и своя левая сторона. Иначе организация эта, как тот же автомобиль, разовьет такую скорость, на которой перестанет быть управляемой. Так вот, я понял, что развитие ислама в России, которое наверняка ускорится в результате деятельности новой организации, нуждается в тормозе. И я решил сыграть роль этого механизма. - Торможение организации изнутри? - Тормозящее влияние, кстати сказать, только и может оказываться изнутри; то, что находится вовне, - это уже не тормоз, это носит иное название: например, придорожный столб не является тормозом, хотя, конечно, останавливает машину, когда она на него налетает. Тогда это не остановка, но авария, катастрофа... - А другие организаторы движения, вы полагаете, не могут сыграть такой роли? - Как говорят опытные шоферы: всякий дурак может ездить быстро, искусство же заключается а том, чтобы уметь ездить медленно. Хотя мотор просит газа, газа... Все участники движения - я имею в виду организаторов - естественно, рассчитывают при новом государе занять определенные посты и участвовать в выработке мнений монарха. Но, к сожалению, большинство из них сильнее заинтересовано в самом посте, чем в результатах своего влияния на царя. Возьмите хотя бы... ну, предположим, Лепилина. Опытный политик. Но из тех, кто не будет проводить свою точку зрения - за неимением оной, - но будет поддерживать все, что угодно, лишь бы в конце концов получить вожделенный титул, втиснуться в аристократию. Деньги у него есть, и потому его эта проблема мало волнует. Но ведь это и значит - пустить машину бесконтрольно ускоряться. Так бывает очень часто в подобных ситуациях: стараются поскорее достичь каких-то ощутимых результатов и воспользоваться достигнутым. Следовательно, нам грозит неоправданное ускорение внутреннего развития - в данном случае слишком поспешная исламизация. Поспешная - вовсе не значит "принудительная", такую возможность я вообще исключаю; Но и естественные процессы нередко приходится сдерживать. Потому что здесь стремительность чревата и вовсе гибельными для нации последствиями. Как и всякое очень массивное тело, Россия не любит крутых поворотов, они всегда приводят к катастрофам. Как революции прошлого века - и девятьсот семнадцатого года, и девяностых годов. России для поворота нужна дуга большого радиуса. Иначе - быть нам под откосом. Но даже и по такой дуге надо поворачивать умело, нажимать на тормоза плавно - иначе колеса заблокируются и машина пойдет юзом - вернее, ее понесет... Собственно, для того, чтобы корректировать скорость с дорогой, и сушествуют советники. - А вы уверены, что новый государь будет в них нуждаться? Или захочет терпеть их? - Ни один правитель, наследственный или выборный, никогда не обходился и не будет обходиться без института советников. И среди них должны быть обладатели разных точек зрения. Это особенно важно в начальный период правления, когда государь уже обладает властью, но не успел набраться опыта ее использования. Как бы это ни называлось - диван, боярская дума или Совет Безопасности... - Следует ли понимать это так, что вы тоже стремитесь стать советником государя? Долинский ответил не задумываясь: - Я этого и не скрываю. Советником, причем не самым главным, потому что вряд ли при государе сразу определится свой Ришелье. Но когда придет час выделиться - хочу, чтобы российский Ришелье носил фамилию Долинский. - Какие же советы вы намерены ему давать? Тише едешь - дальше будешь? - Я ведь не говорил, что собираюсь быть только тормозом, хотя он и является необходимой деталью. Скорее - комбинацией, скажем так, тормоза и гирокомпаса. Потому что лучшие в мире тормоза не помогут вам доехать до цели, если вы свернули не на ту дорогу. Из этого следует, что главным моментом является мгновение правильного поворота, по-тому что ложный путь не приведет вас к цели. А перекрестков существует множество, и запутаться в них очень легко... Он на секунду умолк, и я воспользовался этим, чтобы задать ему вопрос не на тему: - Скажите, такие сравнения вы используете потому, что вам самому пришлось стать жертвой автомобильной катастрофы? Он поднял брови: - Гм. Знаете, наверное, так оно и есть - хотя я об этом не задумывался. Но это, в конце концов, не важно. Я хотел сказать вот что: моя цель - предостеречь государя от неверных поворотов, которые могут принести ему и России множество крупных неприятностей. Именно в начальный период царствования государь может наделать больше всего ошибок - и ошибок губительных. - Например? - Это ведь не шутка - открыть или хотя бы лишь приоткрыть исламу путь к Центральной и Западной Европе... Ну, тут, у себя дома, - это вроде бы наше дело, это относится, так сказать, к нашим семейным проблемам и внешний мир не очень-то будет волновать. Как его, откровенно говоря, не волновало наше безбожие на протяжении почти всего прошлого века. А вот внешнеполитическая линия - это очень существенно. Конечно, мировая сила, равновеликая Америке, должна существовать - для пользы той же Америки, кстати, которой нужен хотя бы воображаемый противник. Иначе они нередко теряют чувство меры в отношениях с другими, а это никогда не сходит с рук безнаказанно. И, безусловно, только Россия способна стать такой силой - во всяком случае, она может справиться с такой задачей намного быстрее, чем кто-либо другой. Разумеется, в этом процессе она должна и будет опираться на ислам, который снабдит ее всем, чего у нее на сегодня недостает. Но вот тут и нужен поворот неторопливый и очень, очень плав-ный; иначе мы смертельно напугаем весь Запад, а страх далеко не всегда является полезным инструмек том. Он побуждает к резким телодвижениям, а ведь даже при самой высокой скорости движения мы не сможем подняться до нужной высоты за несколько месяцев, даже за несколько лет. И все это время нам было бы очень трудно обходиться без Америки, без Запада вообще - потому что нельзя выдавать никому в том числе и исламу, лицензию на исключительное влияние в России. А ведь нежелательный эффект можно вызвать буквально несколькими словами... - Вы будете стараться влиять на государя в этом направлении? - Я постараюсь доказать ему мою правоту - после того, разумеется, как получу возможность изложить ему мою точку зрения. Все другие - я уверен - будут навязывать ему другое правило: "Лови момент"... То есть жми на газ. - Скажите, когда вы рассчитываете встретиться с Искандером? Он взглянул на меня как-то странно. - Это необходимо было бы сделать еще до его первого публичного выступления. Чтобы не прозвучали какие-то заявления, которые окажутся на руку лишь нашим недоброжелателям. - Иными словами, вы будете стараться как можно быстрее получить аудиенцию? - В таком желании не было бы ничего нахального. Однако, как бы ни казалось это нелогичным - я не стану добиваться такой встречи. Буду испрашивать аудиенцию после всех прочих. Это оказалось для меня неожиданным. - Почему же, профессор? - Причины чисто этические. Как правило, первыми добиваются таких встреч люди, жаждущие добиться чего-то для себя лично. Не хочу, чтобы меня сочли одним из них. - Вас волнует общественное мнение? - Меня волнует мнение претендента - и, надеюсь, будущего государя. Хочу, чтобы он с самого начала отнесся ко мне без предубеждения. Конечно, до съезда азороссов я его не увижу. Но там будут сказаны лишь самые общие слова, которых обычно никто не приним