ает всерьез. Первую настоящую программу он обнародует, надо полагать, накануне избрания. Вот перед этим я и надеюсь встретиться с ним. Тем более что я - не исключено - войду в состав Всероссийской коронационной комиссии. Как один из представителей науки. Вот тогда - перед референдумом - я намерен использовать для встречи с ним любую возможность. Конечно, если бы я смог увидеть текст его речи на съезде - пусть даже не текст, хотя бы достаточно подробные тезисы - быть может, я убедился бы, что в моих советах нет актуальной необходимости. Но с текстом никого не знакомят... В этом у меня имелись немалые сомнения, но я не стал высказывать их профессору. И, чтобы отвлечь его от этой темы, спросил: - А вам самому, профессор, нравится ислам как мировоззрение? Он ответил не сразу: - Откровенно? Нет. Но как за политическим теечением я признаю за ним большую силу. Для этото не нужен Бог весть какой ум. - Мне кажется, я понял. Вы не доверяете исламу - и потому решили оказывать сдерживающее влияние на его продвижение у нас. - Я против всего, что может помешать мирному и плавному развитию государства. Может быть, в этой теме еще стоило бы покопаться. Но вместо того я решил задать вопрос поострее: - Следует ли понимать вас так, профессор, что, будь ваша воля, вы и этот вот - сегодняшний процесс растянули бы, скажем, на несколько лет? Он медлил с ответом - похоже, решал, стоит и вообще комментировать мое предположение. Наконец неохотно выговорил: - Сие от меня не зависит... - Но если бы зависело? - Как сказал Ньютон - гипотез не измышляю. Ну что же, поговорили. К тому же у меня возникла необходимость срочно связаться с теми, кто ждал моих звонков. И я решил закончить сеанс, вежливо поблагодарив: - Я вам крайне признателен, профессор. - Не за что. Наоборот, это я буду очень благодарен вам, если высказанные мною мысли станут достоянием общественности в наикратчайший срок. - Да, но мой журнал, знаете ли... - Это долго, я понимаю, да и выходит он не в России. Но вы можете сделать краткую экспликацию, а я помог бы поместить ее в каком-нибудь популярном издании здесь, даже в завтрашнем номере. - Не могли бы вы пояснить - в каком именно? - Это важно для вас? Хорошо, я сообщу вам после заседания. Возможно, это будет "Третья газета"... - Ну, еще раз - спасибо вам, профессор. Пойду разыскивать мою даму. - Это та самая, что избавила меня от глупой собеседницы? Красивая девушка. Он произнес это тоном знатока. Возможно, таким он и был. Я кивнул, прощаясь, и отошел. Достав сигарету, вышел из подъезда и закурил. Огляделся. Нашарил в кармане мой аппарат. Вынул. Набрал номер на крохотном пульте. Ответили, как всегда, без запинки: - "Реан". - Здесь Фауст. Информация. - Готовы. Я нажал клавишу кодирования и вторую - скоростной передачи. Запись прошла быстро. - Как приняли? - Чисто. Сообщения помимо? - Прошел по треугольнику. Пока спокойно. Но готовьте очередную группу. - Делаем. Ваше впечатление от разговора? - Полагаю, что выстрел вхолостую. Он не будет на встрече. - Примем к сведению. - Конец связи. - Конец. Я спрятал аппарат и пошел навстречу Наташе, только что вышедшей из дверей. Значит, и Долинский отпадает. Как, впрочем, и все те, с кем я успел поговорить до него. Следует ли сделать вывод, что покушение планируется осуществить не во время встречи? А если не при встрече и не по дороге, то когда же? В зале съезда? Но там если даже и найдется отчаянный смертник, то ему не позволят даже ручку из кармана вытащить, не то что оружие. Конечно, при условии хорошей предварительной проверки. Что же, придется ее сделать. Но вообще - пока никаких доказательств серьезной операции по устранению претендента Искандера. "Поистине, в этом - весть для людей поклоняющихся!" - как сказано в суре "Хадж", аияте сто шестом... Я обнял Наташу за плечи, и мы направились было к машине. Глава десятая Отлучусь на минутку, - сказала Наташа, -- когда мы отошли в сторонку, чтобы освободить проход для посетителей. - Обождешь меня здесь? - Тут слишком открыто, - сказал я. - Лучше внутри. Буду справа от выхода. Постарайся не очень задерживаться, ладно? У нас сегодня еще полно дел. - Я же сказала - на мгновение... И она исчезла. Стараясь не толкаться, я и занял условленную позицию. Первые десять минут ждал спокойно, вторые - волновался, чем дальше, тем больше; но про-должал стоять, разыскивая ее в толпе взглядом. Когда пошла третья десятиминутка, я понял, что жду совершенно напрасно: Наташу просто не следовало отпускать одну, учитывая всю многозначность возникшего положения. Сейчас ее наверняка в здании уже не было, хотя оставалось неясным - по своей ли воле она вышла из игры или ее выключили. Рассчитывать на свои силы было бессмысленно, и я, отвернувшись от публики, вытащил мой аппарат связи. Отсюда, из вестибюля, сигнал проходил хорошо. - "Реан". - Фауст. Нуждаюсь в помощи. Срочно. - Слушаю. - Исчез мой человек. Полчаса тому. Объявляю поиск. - Данные? Я начал описывать. Меня сразу же прервали: - Человек известен. (Ну конечно. Наивно было бы думать, что свои не держали меня постоянно в поле зрения. Условий игры никто не отменял.) "Реанимация" между тем продолжала: - Предположения, подозрения? Они, разумеется, во мне уже пышно колосились, но делиться ими я не собирался: слишком много в них было личного. - Пока - ничего определенного. Работайте - Уже начали. Будем сообщать по мере получения результатов. Куда? Этого я еще не решил. - Найдете, - сказал я, имея в виду на этот раз самого себя. - Буду в пределах слышимости. Имеются ли другие новости? - К нам обращались с просьбой вывести на вас. - Кто? - У нас не учитывался. "У нас не учитывался" - значит, одно из двух: либо человек никак не был ввязан в игру, либо же был закрыт до такой степени, что даже на нашем уровне о нем ничего не знали. - Представился? - Назвался старым сослуживцем по Кронштадту. Что-то слабо забрезжило в памяти. - Хоть что-нибудь о нем выяснили? - Бизнесмен из Грузии. Ага. Теперь стало более или менее понятно. - Снова возникнет - дайте ему координаты отеля. У вас есть еще что-нибудь? Там помешкали мгновение. - Будет говорить Иванов. Иванов - так именовался человек, занимавший в "Реанимации" серьезную позицию. Это должно быть что-то немаловажное, раз уж... - Доктор Фауст? - Внимательно слушаю. - Я сейчас смотрел последнюю схему. Вокруг вас очень густо. Кроме нас - еще, по выводам, три силы, самое малое. Еще не определили точно, кто. - Лишняя роскошь. Можете вытащить меня? - Сейчас решаем. Но только при вашей помощи. Хотим поймать на вас. Мне никогда в жизни не нравилась роль червяка на крючке. Я червякам симпатизирую, но никак не завидую. Однако раз уж мне предлагают такую роль, значит, другого выхода не видят - а мне срочно нужна свобода действий, и вовсе не на сцене перед полным залом. - За полчаса справитесь? - Подсуетимся. Но будьте осторожны. Этого он мог бы и не говорить. Не знаю никого другого, кто относился бы к моему смертному телу с таким же вниманием и заботой, как я сам. - Да уж постараюсь. Что от меня требуется? - Выходите медленно и естественно, садитесь в свою машину... - Что она без начинки - ручаетесь? - Она у нас постоянно в фокусе. Медленно езжайте по направлению к гостинице по Кольцу в сторону Смоленской. Не доезжая до Крымского моста остановитесь - изобразите неисправность. В происшествия не вмешивайтесь. Дальше пойдете пешком. Когда все будет сделано, ваша машина вас обгонит и остановится. Тогда сможете ехать по своей программе. Но только не в отель. В любую другую точку. Когда окопаетесь, сообщите. - Уяснил. Трогаюсь. - Будьте здоровы. - Взаимно. Я ответил так не только из вежливости, но потому, что знал: в этой операции Иванов будет участвовать лично. Это был его любимый вид спорта - с молодости и по сей день: устройство ловушек. Все шло более или менее гладко. Отъезжая от стоянки, я не оглядывался; в этом не было никакой нужды, поскольку компьютер и так показывал, как выглядит движение у меня за спиной. Действительно это смахивало на правительственный кортеж: шесть машин шли за мною, как привязанные. Не в кильватерной колонне, разумеется, но с соблюдением и дистанции, и разбросанности по рядам - всего того, что требуется, чтобы не вызывать излишних подозрений. Тем не менее при желании я бы их достаточно легко стряхнул, но сейчас от меня требовалось как раз обратное. Выехав на Кольцо, я сбавил газ, прополз мимо троллейбусной остановки и остановился на ближних подступах к мосту. Стоянка тут запрещалась, даже остановка, но сейчас это играло в мою пользу. Я выдернул один из проводов зажигания, потом несколько раз повыл стартером, изображая неудачную попытку запустить движок, включил аварийные огни и вылез. Кортеж - за исключением одной машины - успел уже обогнать меня, и я краем глаза следил, внутренне усмехаясь, за их попытками как-то выбиться из потока, чтобы их не унесло вообще черт знает куда. Это привело к одному столкновению впереди, наверняка не случайному. А та машина, что успела затормозить, не доехав до троллейбусной остановки, стояла неподвижно; никто оттуда не выходил, ждали, видимо, действий с моей стороны. К ней уже медленно приближался милиционер. Дальнейшего я не видел: длинный троллейбус прибыл на остановку, заслонив их от меня - но и меня от них, разумеется. Я использовал это мгновение, чтобы выскользнуть из машины и быстро оказаться на тротуаре. Теперь нельзя было дать им потерять меня из виду: наживка должна вести себя соответственно, трепыхаться - но оставаться на леске. И сейчас я, как и предполагалось, спокойненько пойду пешком по мосту, прикрывая лицо от встречного ветра... Я и пошел. Позади едва уловимо даже для тренированного слуха стукнули два выстрела - через хорошие глушители. Я не оглянулся: стреляли не по мне. Да и прохожие - их на мосту была самая малость - не очень встревожились. Москва только начинала отвыкать от повседневных обменов свинцовыми любезностями. Все, что делаешь, надо стараться делать с удовольствием. Хотя мне не очень-то нравилось - перейдя реку, медленно идти по многолюдной улице, зная, что сейчас одни охотятся за тобой, а другие - за этими охотниками. Но раз другой возможности у меня сию минуту не было, стоило постараться и в этой обстановке извлечь из окружающего максимум удовольствия и даже больше, чем могла бы дать обычная прогулка в условиях полной безопасности и освобожденности от мирских забот. Дни за эту весну успели подрасти, но все еще смеркалось довольно рано, и на улицу понемногу оседали сумерки. Давно, очень давно не приходилось мне вот так бродить по Москве, радуясь и досадуя, узнавая и не узнавая. Отсюда, с тротуара, город показался мне вдруг совсем иным, чем из окна машины. А если сравнить эту Москву с той, которую я покинул больше двадцати лет назад... Небо над Москвой раньше было темным - разве что в облачную погоду нависал над нею темно-багровый купол отраженного света. Сейчас было иначе: мне показалось, что я попал в центр Галактики. Наверху, в трудноопределимой высоте, парило множество огней, поднималось, опуска-лось, свивалось в кольца, овалы и спирали, пересекавшиеся на разных высотах, в разных плоскостях под самыми немыслимыми углами. Автомобильные и монорельсовые трассы, коридоры для вертолетов, выше - аэростаты регулирования; все это как бы опиралось на вертикальные ячеистые колонны света - многочисленные теперь небоскребы. Стоило бы остановиться и просто постоять, глядя на этот праздник иллюминации. Но останавливаться нельзя было, и, чтобы не налетать поминутно на людей, пришлось не задирать голову и идти, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, рассчитывая на то, что чем темнее становится, тем в большей безопасности я нахожусь. Если бы только темнело! Но энергию на освещение улиц здесь, кажется, жалеть перестали. Если бы выключили внезапно все фонари - одних только витрин с достатком хватило бы, чтобы в любом месте тротуара читать набранный нонпарелью текст. Витрины невольно вызывали любопытство. Ассортимент предлагаемого на первый взгляд не очень изменился; упаковки с надписями на английском по-прежнему преобладали. Но названия фирм были уже не те, что пару лет назад, и человеку понимающему это говорило достаточно много. Иные из фирм, располагавшихся и производивших товары в Штатах, давно уже принадлежали японцам, другие были перекуплены саудянами. С последними получалось и вовсе забавно: товары эти продавались в России, прибыль шла, предположим, в Эр-Рияд, откуда в виде кредитов и инвестиций возвращалась нынче в ту же Россию, образуя своего рода малый круг кровообращения. Этому можно было только радоваться. Я продолжал шагать; все вокруг выглядело - ну не то чтобы спокойно, однако, во всяком случае - обычно. Не было поводов падать на асфальт и отползать за укрытие. Близился час начала спектаклей; я проходил мимо открытого после моего отъезда на запад театра на Зубовской площади. Там давали "Рубаят" по Омару Хайяму. Ставить поэзию на сцене у цас умели уже давно, к Хайяму же, насколько я мог судить, обращались впервые. Но вообще из восточной поэтической классики в Москве был поставлен - года два тому назад, помнится, - и "Гулистан", и "Лейла и Меджнун", и даже "Маснави", хотя мне, например, всегда казалось, что эта поэма Руми не очень пригодна для постановки на русских подмостках. Впрочем, как сказано в суре тридцать третьей "Сонмы", айяте втором: "Поистине, Аллах сведущ в том, что вы делаете!.." Немало людей толпилось и у кинотеатра напротив, по ту сторону площади. Судя по громадной рекламе, там проходил в эти дни фестиваль фильмов, посвященных совместной борьбе россиян и мусульман против общих врагов в разные исторические периоды, начиная от монгольского нашествия и заканчивая Багдадской войной 2010 года. Фильмы такого типа в последние годы выпускались во множестве, где-то на подходе были уже и телевизионные сериалы - на полвека каждый. Деньги на это имелись. Однако мне надоело топать по асфальту, стало казаться, что воздух на Кольце тяжел и смраден, а хилые пальмы начали просто раздражать. Мысль о том, в какую копейку встает гражданам уход за ни в чем не повинными деревьями с октября по май - с установкой над каждой пальмой купола из бронестекла с центральным отоплением, раздражала. Но на глупости у нас всегда сыщутся большие деньги, их только на умные вещи хронически не хватает. Интересно; машина должна бы уже обогнать меня. Но ее нет. Что-то пошло не по плану? Значит, надо его менять... Приняв такое решение, я, не останавливаясь круто повернул назад, одновременно проверяя наличие "хвостов". Было вроде бы чисто. Во всяком случае, я беспрепятственно добрался до кольцевой станции метро и спустился. Там воздух был чище, чем на улице. На платформе возле колонны молился дервиш; около него собралась немногочисленная группа молодых ребят. Милиция в ту сторону не смотрела, поскольку никакого беспорядка не происходило. Подошел поезд - вполне нормальный, бесшумный, с современной автоматикой дверей, хотя еще и не сенсорной, как в Токио, допустим, или в Берлинском метро. Я вошел в вагон; место мне, как старшему, тут же уступили. Пора было торопиться в гостиницу: там могли ждать меня вести о Наташе, а еще бы лучше - она сама, так что предостережением Иванова я решил пренебречь. Достаточно будет, если поведу себя внимательно и осторожно. Как сказано в суре "Скот", айяте сто четырнадцатом: "Разве я пожелаю судьей кого-либо, кроме Аллаха?" В гостинице ни самой Наташи не оказалось, ни сведений о ней. Зато грузинский бизнесмен томился в холле, ожидая меня. Он раскрыл мне объятия с таким видом, словно я был если уж не его братом, то, во всяком случае, земляком. После обычного обмена приветствиями он сказал: - Витало батоно, я привез бочоночек вина - того, что ты любил, когда гостил у нас в давние времена! - "Саперави"? Неужели? - спросил я радостно (хотя из кахетинских всегда предпочитал "Цинандали") Он радостно захохотал, хлопая меня по плечу - этакий типичный базарный деятель с юга, разве что пресловутой кепочки ему недоставало для полноты впечатления. Зато акцента было в изобилии. - Мадлоб, шени кацо, - поблагодарил я. - Давай поднимемся, посидим у меня, поговорим... - Ох, - простонал он, - времени совсем нет, поверишь, ни секунды больше не осталось! - Секунды не осталось, знаю, - согласился я. - Но час-другой найдется для друга. Разве нет? - Все ты понимаешь! - восхитился он, подхватил весьма объемистую сумку, где и содержался, надо полагать, пресловутый бочонок, и я под многими внимательными взглядами повел его к лифту. Поднимались молча. Возле номера задержались на несколько секунд для обычной проверки. Вошли. Он с облегчением опустил груз на пол. Я тем временем подошел к бару, взял бутылку, две широкие рюмки, налил. Мы подняли, кивнули друг другу и выпили - без ветвистых тостов, обычно ассоциирующихся с грузинским застольем. Он взял из вазы персик, откусил, одновременно обшаривая глазами комнату. - Все в порядке, - сказал я. - Итак? Я чувствовал, что волнуюсь. Вообще мне это не очень свойственно. Однако слишком уж серьезным было дело. И спасибо Изе за предупреждение; иначе я сейчас просто хлопал бы ушами, поскольку нужная информация до меня своевременно не дошла. Ответил он уже без всякого акцента: - Обсуждалось и полностью одобрено. Я перевел дыхание. - Кто огласит? - Католикос. - Как вы подстрахуетесь, чтобы не возникло преждевременных слухов? Серьезная проблема. - Нет человека - нет проблемы, - усмехнулся он. Потом сказал уже серьезно: - Поскольку никакой официальной подготовки не будет, все пойдет через Церковь, то до того самого дня знать будут только священники - а они умеют молчать. Объявлено будет перед пасхальной службой - и тут же пройдет опрос. - То есть за двое суток до нашего дня? - Так договаривались. Разве нет? - Все правильно. Молодцы. - Но мы хотели бы получить гарантии того, что наши условия приняты во внимание. - Официально вы можете получить их на следующий после объявления день. - А неофициально? - Неофициально я уполномочен подтвердить их сейчас. Что с удовольствием и делаю. - Очень рад. Я уполномочен принять их. Я снова налил. - Победа! Мы выпили, и он стал собираться. - А что у тебя в бочонке? - поинтересовался я. Он явно удивился: - "Саперави" - я же сказал. - Спасибо. Он ухмыльнулся: - Но когда ты его выпьешь - или даже раньше, - то найдешь там пакетик с кассетой, он приклеен изнутри к днищу. Там полная запись того, что скажет католикос, - им же самим сделанная. Мы подумали: мало ли что - могут быть сложности с доставкой, а вам понадобится срочно. Имея ее, вы сможете запустить в любой нужный миг. Так что бочонок оставляю. Вино, кстати, отличное. Помогает здоровью. Вот сумку я заберу, прости, пожалуйста. - Хорошая сумка, - сказал я. - Кстати, запись записью, но неплохо было бы, если бы в тот день здесь оказался и, так сказать, живой очевидец, который смог бы авторитетно подтвердить все, что у вас произойдет. - Есть свидетель. - Кто? - Я. Устраивает? - Более чем. Где я тебя найду? - В нашем посольстве. - Прекрасно. Я проводил его до лифта. За него я не боялся: человек этот умел постоять за себя - да и за других тоже. Я познакомился с ним давно, в Германии, где он, правда, был турком; но это уже детали. Заперев за ним дверь, я вызвал на связь "Реан". - Что для меня? Ответили после краткой запинки: - Пока установлено только, что ваш объект вышел из здания через служебный выход в сопровождении другого человека, мужчины. Сели в машину. Номер установлен неточно, сейчас работаем. - Что с операцией? - Были небольшие осложнения. Подробности - у Иванова. - Он на месте? - Нет. Я не стал спрашивать - где. Все равно не ответили бы. Вдруг дала себя знать усталость. Волнительным все-таки был денек. Не вредно бы отдохнуть, а? Кстати, что это там подсунул мне генерал Филин? Вот и почитаем - пока не требует поэта... Я достал папку. Лег на диван. И стал читать. "Совещание, насколько мне известно, не записывалось. Маршал собрал нас, тех, кому он доверял совершенно, в частном порядке в дальней резиденции, куда все мы были доставлены как можно более незаметно. Пока разговор шел о деле, стол был не накрыт. Потом уже, обсудив главное, немножко выпили и закусили. Разговор с самого начала пошел об армии, потому что все приглашенные были людьми военными. Маршал дал вводную. Она была примерно такой: несмотря на все усилия властей, страна гибнет. Центробежные силы растут. Международный авторитет России упал так, что дальше некуда. Это неудивительно: дипломатия, не опирающаяся на плечи множества людей в погонах, не видна и не слышна даже на расстоянии пистолетного выстрела. Сила начинает прирастать армией, а не чем-то там другим. Армия и деньги - близнецы-братья. Все деньги - у мафии и примкнувших к ней чиновников, начиная с наивысшего уровня. Причем деньги хранятся главным образом за границей. Попытка вернуть деньги в страну добром провалилась. Вернуть силой - такой силы нет. Опереться не на кого. За рубежами у нас друзей нет, а есть лишь выдаивающие нас и есть злорадствующие. Орел еще жив, но взлететь не может из-за истощения. Еще несколько лет подобного развития - и мы окончательно будем жить по инструкциям Вашингтона, явным или неявным - все равно. Мы слушали и только кивали насупившись. Все так и было, как он говорил. Но несмотря на то, что все мы были в немалых званиях и должностях, никто не чувствовал за собой ни силы, ни знания того, что нужно было бы сделать. Все мы разбирались в военной науке; но она тут вроде бы помочь ничем не могла: воевать у нас не было силы - да и желания тоже. В таком духе мы и высказывались - от младшего к старшему, как положено. Когда очередь дошла до меня, я постыдился сказать просто: "Не знаю". На самом деле я мог дать совет, в правильности которого отнюдь не был уверен. - Есть у меня такая теория, - сказал я. - Как только мы сошли с исторической директрисы - даже не в девятьсот семнадцатом году, но где-то в самом начале двадцатого века, так и катились по наклонной до середины восьмидесятых. А потом сообразили, что дорога эта ведет к обрыву, скомандовали: "Кругом" - и стали выбираться на направление главного удара. Но для этого по параллельному пути пришлось вспять пройти все, что было уже пройдено после того, как сбились. И прошли: не только разруху, голод, инфляцию, разгосударствление, сиречь приватизацию, но и буржуазную революцию пятого года, и русско-японскую войну. Только на этот раз состояла она из двух кампаний, Афганской и Чеченской, результат же был тем же. Прошли - и вот теперь катимся дальше. И наша задача, по моему разумению, - зацепиться за тот репер в истории, который установлен в выгодной для нас точке, в той, где мы побеждали. Вот о чем, считаю, надо сейчас подумать. Я полагал, что присутствующие сейчас начнут ржать, как табунные жеребцы; весело, однако же, никому не было - промолчали. Выдержали паузу, и потом Сизарев, генерал-лейтенант, командующий Уральским округом, спросил: - Это что же, по-твоему, - нам теперь до 0течественной 1812-го катиться? До Бородина и Парижа? Не успеть. - Нет, - сказал я. - Та война шла на нашей территории. Сейчас нам этого не выдержать. И с Бонапартом воевать нам нынче не с руки. Но есть в истории зацепки и поближе. Маршал первым сообразил. И сказал: - Вы о турецких войнах, если я правильно понял? Он к любому из нас обращался на "вы". - Так точно. О них. Но только на этот раз турок нам надо не громить, а их руками одолеть кого-нибудь посильнее. Тогда это будет настоящая победа. - Ясно. Ну что же, господа симпозиум? Опять-таки Сизарев задал неизбежный вопрос: - Где же она - нынешняя Турция? Я хотел еще подумать, прежде чем ответить, но не успел. Голос подал генерал Исаков - положил в самый угол стола сильно и точно, такие мячи в волейболе не берутся: - Да там, по соседству с той, старой. - Ирак, - резко сказал маршал так, словно выстрелил. И все задулись". Я ощутил необходимость сделать то же самое. Рчь шла о событиях конца прошлого века и начала этого - двадцать первого. К ним было приковано внимание всего мира. Значит, Ирак. Страна с режимом, который у нас привыкли именовать тоталитарным. Я невольно усмехнулся, вспомнив, как иные из российских "голубей" (голубь же, как известно, птица грязная, жестокая и привыкшая жить за чужой счет), голос сорвавшие требованиями о деликатном отношении и не дай бог неприменении силы против чеченских бандитов, грабивших поезда, угонявших самолеты, уводивших людей в рабство и все такое прочее, - голубки эти с восторженным придыханием приняли обстрелы и бомбежки, которым Штаты подвергали Ирак. Потому что там, мол, фашистский режим, и так ему и надо. Чем отличался иракский тоталитаризм или фашизм от чеченского, миролюбцы как-то не задумывались. Ну, Ирак, конечно, от мало-мальски приемлемой демократии был весьма далек. Однако подобных режимов в те дни на свете было хоть пруд пруди - и в Африке, и в Азии, и в Латинской Америке. Но Ирак бомбили не из-за этого вовсе, но по той причине, что Штатам, которые в те дни повсеместно и не без нований нарекли всемирным жандармом (а сами амержанцы и не скрывали, что им такая роль по вкусу, она целиком укладывалась в их миропонимание), так уж не нравились иракские порядки. Дело было в том, что Багдад откровенно вместе с Ираном, несмотря на их взаимную неприязнь, противостоял Америке, и его нефть Америкой не контролировалась. Остальные же мусульманские страны хотя американцев и не поддерживали, но помалкивали - потому, быть может, что экономически продолжали зависеть от них, а может быть, еще и по той причине, что рассчитывали на быстрое усиление исламских сил в самих Штатах. Что касается России, то Она прежде имела в Ираке немалый вес, однако лишь до того, как Штаты разгромили в 1990-м тот же Ирак за попытку расшириться за счет Кувейта. Наши тогдашние власти почли за благо согласиться с американцами. Те обещали денег, потом, правда, не дали, да и заранее было ясно, что не дадут в долг, а будут лишь пытаться купить все, что тут плохо лежит; а все лежало плохо. После этого Восток Россию и вовсе перестал принимать в расчет как возможного союзника в диспуте со звездами и полосами... ...Телефон зазвонил, и я отвлекся от размышлений. На проводе оказался "Реан". - Нашли? - спросил я. - Удалось установить, кому принадлежит машина. Владелец у нас никак не проходит. Вероятнее всего, происшествие не имеет отношения к текущим делам. Таким нейтральным выражением обозначалось то, что мы уже успели сделать, и все, что еще только предстояло. Сами же мы - действующие лица - между собой называли все это просто игрой. - Ладно, машина. Куда она поехала? - Установлено, что была замечена на выезде из города на Волоколамском шоссе. Все оповещены. Ищем. Хреново все-таки работает "Реанимация", не могут найти одну-единственную женщину, похищенную у них из-под носа. Как же они, интересно, собираются предотвратить убийство Искандера? Нет, тут надо полагаться только на себя. Почти только на себя - Где Липсис-Седов? - По нашим данным, сейчас - в посольстве. - Хорошо. Долинский? - У себя дома. - Как с эксгумацией? - Не с чем работать: все были кремированы. - М-да, это усложняет. А по истокам прошлись? - Тут вырисовывается интересная картинка... - Когда вырисуется, сразу же сообщите. Я у себя в номере. Если буду перемещаться - предупрежу. Все, конец. Я не стал слушать подробности, потому что мне сейчас было уже ясно, или почти ясно, что у них там изобразится. Едва я повесил трубку, как телефон зазвонил снова. Наташа? - Слушаю. - Витал? Это Изя. - Давно не виделись, - сказал я. - Я на минутку, по делу. Ты помнишь - завтра торжественное открытие высшего Мадраса? - Память пока не подводит. - Будешь там? Мне намекнули - хорошо, если бы ты показался. - Кому хорошо, пусть и показывается. Я - пас. Просто не найду времени. - Ладно. Так и передам. - Все? - Да вроде бы... А, вот еще: Наташа вернулась? Я насторожился. - Пока нет. Ты что-нибудь знаешь? - Ты не волнуйся. Думаю, завтра она будет дома. - Я спросил: ты что-то знаешь? - Возможно. - Колись. - Не уполномочен. - Изя! Рискуешь крупно схлопотать. - Постараюсь держаться от тебя подальше. Могу только успокоить: к игре это происшествие, похоже, никак не относится. Потерпи - до поры до времени. Пока. И положил трубку, мерзавец. Я глянул на определитель, но там виднелись сплошные черточки: его аппарат был подстрахован. Конечно, можно было попытаться взять его за горло, но Изя все равно ничего не сказал бы. Ладно, вернемся к нашему мелкому рогатому скоту. Я снова ухватился за папку. "- Значит, так, - сказал маршал. - У кого есть соображения по затронутой теме? Откликнулся первым генерал Исаков, которого стоило послушать. За его не очень широкой с виду спиной стояла военная разведка, до сих пор еще достаточно боеспособная. - Как я уже докладывал, Соединенные Штаты готовятся к очередному удару по иракским позициям. И снова по возможным точкам атомного развития. - Насколько они на самом деле развиты в этом отношении? Исаков скривился и пренебрежительно махнул рукой, давая понять, что ядерная угроза со стороны Ирака по большей части миф. - Понял. Какова ожидаемая реакция объекта? - спросил маршал. - На прежнем уровне. Возможно некоторое усиление террористических акций - не только в Западном полушарии. - То есть прямого ответа не ожидается? - Видимо, ответа не последует. - Почему? - Нет ресурсов. Удар по Ираку будет наноситься самыми современными средствами. Объект не обладает необходимой защитой. - А кто обладает? Мы? - Гм... - замялся Исаков. - Могу только сказать, что, если бы наши средства защиты и оказались в распоряжении атакуемых, ими не удалось бы воспользоваться. Нужен квалифицированный, подготовленный персонал. Речь к тому же идет не столько о ракетах ПВО, сколько об оружии особо тонкой технологии. - Предположим, средства попали к ним вместе с персоналом? Исаков едва заметно улыбнулся: - Это привело бы ко многим неожиданности. Генерал Близнюк - плотный, в годах, с кормим седым ежиком волос, негромко пробормотал: - Это было бы расценено как вызов Штатам. Участие в войне. - Участие? - с риторической интонацией переспросил маршал. - Участие того государства, которое предоставит средства защиты вместе с персоналом, - разъяснил свою позицию Близнюк. - Наша дипломатия не сможет этого вразумительно мотивировать. - Согласен, - кивнул маршал. - Но попытаемся себе представить, что мы можем продать потребное количество самых современных средств защиты, ну, скажем, вам, генерал Близнюк. Или вам, генерал Филин. Как частным лицам, а? Близнюк лишь приподнял мохнатые брови. Я быстро сообразил, куда клонит маршал, и сказал: - Ну, если бы я, предположим, получил выгодный кредит в банке, то смог бы не только закупить средства, но и нанять персонал для их обслуживания. Если этим людям хорошо заплатят... - И заинтересованная сторона обеспечит сохранение строжайшей секретности, - добавил Исаков. - А это уже ваша задача, Исаков, - сказал маршал. - Рано или поздно янки догадаются, в чем тут дело. Но сначала хотелось бы, чтобы они получили по морде. От частных лиц как бы. В таком случае какие обвинения могут быть выдвинуты против нашего государства? Оно в этом деле ни с какой стороны не окажется замешанным. Оружием торгуют фирмы, людей нанимает, предположим, некая общественная организация. Никакой Гаагский суд и никакие пусть хоть трижды Объединенные Нации не смогут помешать частным лицам выехать на заработки в другую страну. - Времени маловато, - озабоченно сказал генерал Исаков. - Надо уложиться. Немедленно кто-то... допустим, вы, генерал Филин, отправитесь в Багдад и договоритесь с иракским руководством. Генерал Исаков, подбор специалистов - за вами. Я возьму на себя финансовую и техническую сторону вопроса. С иракской стороны формально задействованы будут тоже только частные лица. - Опять они не заплатят, - хмуро сказал Близнюк. - Заплатят, - уверенно ответил маршал. - Не одним, так другим способом. - Стоит ли нам ввязываться?.. Вслух вопрос задал Сизарев, но по легкому, как дуновение, шепотку стало ясно, что вопрос этот занимает и всех остальных. - Разве непонятно? - спросил маршал, переводя прищуренные глаза с одного на другого. - Если мы этого не сделаем, то где-то через месяц в Багдаде сменится режим - и новый будет с нетерпением ждать указаний из Овального кабинета. Это будет для России означать проигрыш исламского Востока. Но о нам нужен - да и мы ему можем со временем понадобиться не меньше, чем он нам. Ирак, конечно не представляет всего этого Востока; нам, однако, нужно лишь зацепиться. Твердой ногой встать хотя бы в одном месте. Давайте мыслить глобально и учиться предвидеть на годы вперед, если мы хотим возродить величие России. Еще вопросы есть? Вопросов больше не оказалось. - Выполняйте". Я снова отложил папку. Вот, значит, когда прозвучал первый звонок: в самом начале века. И вот где главный корень того изоляционизма, что столь пышно стал разрастаться в Штатах с тех самых пор. Причиной его стало неожиданное и для большинства необъяснимое поражение в очередной операции по наказанию Ирака. Дела тогда развернулись молниеносно. Уже склонившийся было к очередному самоограничению в экспорте нефти и прекращению строительства атомных электростанций Ирак внезапно - буквально за день - круто изменил позицию и заявил, что ни на какие уступки насильнику более не пойдет, а все те условия, что были продиктованы Багдаду за предыдущие двадцать лет, с негодованием отвергает. Подобная наглость, естественно, требовала немедленной реакции. И президент Соединенных Штатов немедленно отдал команду, к выполнению которой войска были готовы. Авианосцы и так уже стояли на исходных, ракетные крейсеры и подводные лодки - тоже. Самолеты поднялись. Ракеты стартовали. Все катилось по привычным рельсам. И тут же все перевернулось. Крылатые ракеты были перехвачены, еще не долетев до границ Ирака. Никто не мог понять - как. Самолеты начали падать в море - ни один из них не дотянул до посадочной палубы. Три или четыре ракеты повернули назад - к своим стартовым устройствам. Их пришлось взорвать самим же хозяевам, но на одной команда самоуничтожения не прошла, и крейсер, рядом с которым она финишировала, вынужден был выйти из операции. Никто не мог понять, что же происходит. Иракские перехватчики не поднимались, вся авиация была, напротив, убрана в укрытия, антиракеты тоже не были запущены. На самом же деле битву в воздухе выиграли компьютерные вирусы, которые не позволили ни единому устройству ни в одной из выпущенных ракет и ни на одном из стартовавших истребителей сработать так, как полагалось. Идея была не новой, однако новым оказался способ внедрения вирусов, разработанный в России. Он позволял вторгаться в чужие схемы на любом расстоянии и взламывал всякую защиту. Это и было тем средством, которое имели в виду генералы во время записанного Филиным-старшим разговора. В Америке реакция - вероятно, благодаря неожиданности - оказалась на порядок сильнее, чем можно было предполагать. Негодование по поводу вьетнамской войны в свое время по сравнению с этим взрывом возмущения было легким бризом по сравнению с торнадо. Встал вопрос об импичменте президента. Объявили национальный траур. Но самым сильным оказалось чувство обиды на весь мир. В то время как Америка желала всем только добра и всегда и везде лишь охраняла и поддерживала мировой порядок (как это представлялось не только властям, но и едва ли не любому американцу), неблагодарные арабы вместо признательности осмелились противиться! Кричали о возмездии. Но для возмездия нужна прежде всего уверенность в успехе; теперь ее, естественно, не осталось. И сразу же стало ясно, в какое русло пойдет народное волеизъявление: "Они нас не хотят - будем жить для себя!" Разумеется, транснациональные компании полагали иначе, но тем не менее изоляционизм в СЩд стал укореняться все основательнее. Россия же, официально никак в эти иракские события не втянутая (что вскоре оказалось, конечно, секретом полишинеля), почувствовала надежную почву под той своей ногой, которой намеревалась встать - и встала, вновь встала на Ближнем Востоке. Интересно, что Израиль в то время скромно промолчал, не поддерживая ни вашингтонский плач, ни арабский триумф. Но движение на "иерусалимско-московском шоссе" сразу же стало на порядок интенсивнее. Вот такие были плюшки. Надо полагать, эти события и дали толчок передовой российской геополитической мысли, придали ей не только ускорение, но и ориентировали в нужном направлении: на мусульманский Восток. Следовательно, отсюда и надо начинать отсчет той марафонской дистанции, к финишу которой мы сейчас (постучать по дереву!) более или менее благополучно приближались. Я взглянул на часы. Оказывается, уже почти ночь. Я не утерпел - снова позвонил в "Реанимацию". Мне доложили, что все в порядке, кроме того, что о Наташе никаких новостей не было. Исчезла, растворилась где-то в Московской губернии. Почему? По своей воле? По чужой?.. Хорошо было бы уснуть. Но я знал, что не получится. Не отпускало ощущение того, что день пока не кончен и что-то еще должно произойти. А мне еще следовало разобраться с охотой, объектом которой являлся я сам. Завтра не должно было произойти никаких неожиданностей. А если меня кто-нибудь все-таки пришьет - это окажется если и не совсем неожиданностью, то, во всяком случае, крупной неприятностью. Сейчас, когда Наташи не было рядом, собственное земное бытие вовсе не казалось мне вещью, столь уж ценной. Но важнейшим продолжала оставаться игра - а в нашей команде у меня была далеко не последняя роль. Ну что же - разложим по полочкам, попытаемся подумать. Эпизод первый: уже на вокзале меня опознали как Салах-ад-Дина Китоби. Это было бы мелочью, достойной забвения, если бы не то обстоятельство, что два с лишним года тому назад я действительно побыл недолго в Москве именно под таким именем. Тогда, да и потом мне казалось, что никто - кроме двух человек, ради встречи с которыми я тогда и вынужден был приехать, - об этом визите не знал. Выходит - знали. Интересно, чего хотел человек, обратившийся ко мне на вокзале? Вывести меня из строя? Или, наоборот, о чем-то предупредить? Если он был от друзей - почему назвал меня тем, одноразового пользования, именем, а не обратился как к Веберу? Своим моя нынешняя ипостась была известна. Однако кроме известных друзей могли быть еще и неизвестные, не обладавшие информацией насчет условий моего нынешнего приезда. Пусть это будет "иксом" в уравнении. Дальше: сущес