какая-то серебристая пыльца, унеслись легкие клубы дыма, ударил в шлемофоны странный шип. - Дыра! - гулко выдохнул Кеша. Но он ошибся, это была не дыра, это была труба диаметром почти в метр и длиной метров в шесть-семь, именно труба - металлическая поблескивающая знакомым блеском. Это был сам шнур, веожиданно раздувшийся, расширившийся, пробивший им выход наружу, в темень, в мерцание смутных теней. Теперь все зависело только от них. Кеша сунулся в трубу. Но тут же застрял, отпрянул. В скафандрах там делать было нечего. Труба рассчитывалась на человека, облаченного в лучшем случае в десантный скаф-комбинезон. Анализаторы не работали. Оставалось одно - рискнуть. И Кеша рискнул. - Была - не была! - сказал он уже с поднятым щитком-забралом. Иван положил ему руку на плечо. - Дышать можно? - Хреновато, - ответил Кеша. - Значит, можно, - заключил Иван. - Но мы останемся совсем без защиты. Мы будем голые как слизняки. - У меня там два парализатора, - не согласился Кеша. - Надо уматывать. Мы на крючке, Иван! - Ерунда! Скаф - это наша жизнь! - Оставайся! Кеша уже разваривал свой скаф внутренней микроиглой. Для него вопроса не было - лучше голым, беззащитным в чужих подземельях, чем защищенным, но в клетке. Иван не мог решиться сразу, он не Кеша, он отвечает сейчас не только за себя. Можно запороть все! Можно погубить настолько важное и большое дело, что... лучше и не думать о последствиях. Эта пещера-лифт движется, видны перемычки, видны трещины, пазы, ходы, слои породы. Ну выскочишь в ход, выпрыгнешь в щель, а дальше?! В этих глубинах можно сдохнуть и за всю жизнь никуда не выбраться. Кто закачал в эти шахты кислород и зачем?! Кеша дышит, ровно дышит. Иван поднял щиток. Воздух! Вонючий, разреженный, холодный, но - воздух! Надо решиться. Он еще думал, а руки уже сами действовали.. Через минуту на земле лежали два огромных и уродливых скафа, совсем не напоминавшие о гармонии человеческого тела. - Не промахнуться бы, - прошептал Кеша. Иван рассовывал содержимое мешка по клапанам. Не отрываясь смотрел в трубу. Если уходить, так надо уходить - им не дадут много времени на раздумья. Экран был темен, черен. Из каменной глубины, служившей спусковой кабиной выхода не было - ни для кого. Может быть, именно это притупляло бдительность охраны. Но автоматика?! Но системы слежения?! - Ты играешь со смертью! - прохрипело вдруг громко, надрывно, старческим голосом. Только потом на экране вспыхнуло дряблое лицо с ясными глазами. - Мы всю жизнь с кем-то играем, - ответил за Ивана Кеша Мочила. - Сейчас козыри наши. Прощай, пень трухлявый! Он влез в трубу, ужом протиснулся вперед. Иван последовал за первопроходцем. Несколько секунд они лежали молча. Затем Кеша выкрикнул нечто неопределенное, сжался, выпрямился - и сиганул во мрак. Иван прыгнул за ним - головой вниз, собрался в комок, извернулся ... Прежде, чем он коснулся ногами скользкой, сырой почвы, ощутил как обвил руку холодный металлический шнур - молниеносной гибкой змеей. Это было невозможно, но шнур-поисковик не оставил своего нового владельца. - Ива-ан! - замогильным шепотом просипел откуда-то издалека Кеша. - Ива-а-н, ты фонарика не прихватил?! Отвечать было нечего, все, кроме содержимого Гугова мешка, прочей нужной мелочи, рассованной по карманамклапанам и нательным поясам, осталось в скафандрах. Слава Богу, сами успели уйти! Мрак был кромешный. Нечего было даже надеяться, что глаза смогут привыкнуть к такому. Это был мрак не просто подземный, это был мрак, рожденный многокилометровыми толщами свинцовой жижи и гиргенита. Шаг влево или вправо - и прощай жизнь, полетит тело ледяным камнем в шахту. Но это было не самым страшным. Любые толщи сейчас лучше обжитых ходов-переходов, лучше туннелей, оснащенных видеокамерами. Иван поднял руку, пытаясь нащупать хоть что-нибудь. И ощутил, как конец шнура выпрямился, застыл. А еще через миг прямо перед ним высветилось изможденное, морщинистое лицо аранайского ветерана - слезы текли из воспаленных глаз, на лбу красовалась багровая ссадина. - Не слепи! - попросил Кеша. И отвернулся. Он даже не понял, что это не фонарь, не десантный прожектор. Хороший шнурочек! С таким не пропадешь, спасибо запасливому Гугу! Иван отвел источник света от Кешиного лица, посветил вниз, в провал, потом по сторонам - ничего радующего душу и вызывающего надежду он не увидел. x x x - Не беспокойтесь, меня не интересуют ваши прелести, - сказал Крежень, - я вовсе не собираюсь покушаться на них. Вы мне можете довериться. Лива ухмыльнулась, пожала плечами. - Я больше доверяю тому, - тоненько пропела она, - кого мои прелести не оставляют равнодушным. Куда вы меня ведете? Крежень махнул в сторону океана - огромного черного зеркала, усеянного искрящимися отражениями тропических звезд. Штиль! В такую ночь все замирает и ждет первого дуновения ветерка, чтобы ожить. - Вы не ответили на мой вопрос! - В безопасное место, - тихо сказал Крежень, - советую вам забыть про все волнения и тревоги. Теперь мы будем заботиться о вас и оберегать вас. Лива фыркнула. Хорошие дела! Они будут заботиться о ней! Если бы это были не люди Гуга, она и разговаривать попусту не стала, не то что ... С другой стороны, почему они должны ей с ходу выкладывать всю правду-матку, раскрываться? Мало ли что может случиться. Лива наконец решилась. - Ладно, Крежень, - проговорила она внятно и четко, - мне просто некому больше доверять на Земле. Но все время помните - Буйный вернется! Седой как-то странно посмотрел на мулатку, еще больше скривил свою кривую губу. - Не беспокойтесь, мы подготовим хорошую встречу. Глаза его утратили отсутствующее выражение и хищно сверкнули. Лива остановилась, ее вновь охватили сомнения. Здесь Что-то не так. Ее дурят. Ее водят за нос и хотят использовать в какой-то темной игре! - Не надо нервничать! - прошептал Крежень, приблизив свое лицо к ее уху. - Через час мы будем в Европе. Бесшумно и неожиданно из-за бело-проэрачнюй стены ближайшего домика с ажурной изгородью подкатил приземистый черный антиграв "Форд-Лаки", неприметная модель позапрошлого сезона. Крыша сдвинулась назад, освобождая проход. - Прошу вас, - вежливо произнес Говард Буковски. И заломил мулатке руку за спиду. - Живо! И без шуток! x x x Цай ван Дау не кривил душой, когда говорил о связях Синдиката. Его не смущало, что Гуг Хлодрик глядел с прищуром, недоверчиво, а Лива с этим свалившимся им всем на головы русским Иваном вообще воспринимали его поведанья как небылицы. Он знал многое, чего не знали они, Но он знал и одну очень простую вещь - свою голову к чужим плечам не пришьешь. Человек начинает понимать что-то, когда его прижмет, когда ему необходимо это понять и вобрать в себя, а до того - он глух и нем. Не мечите бисера перед... не рассказывайте о красотах земных слепому, и не тщитесь поведать жестами о журчании ручья глухому. Все суета в этом мире. Суета сует и всяческая суета. Карлик Цай знал очень многое. Но большего он знать не желал. Всякое знание добавляло новых страданий. А несчастный Цай настрадался за десятерых. И почему сейчас он должен лезть в это лргово чужих. Они там пригрелись, у них там свой форпост в этой Вселенной, они могущественны и непобедимы, у них какие-то дела, свои дела с Синдикатом... а он причем?! Цай еще надеялся, что его минует чаша сия, когда полз по ниточке, когда падал в ядро на микролифте. Но хрустальный лед развеял его сомнения, точнее, прогнал призрачные надежды. Синдикат безжалостен. Ему плевать, что один всю жизнь сидит в роскошных апартаментах с девочками и выпивкой, а другого гоняют из огня в полымя, не давая передышки. Синдикат - это тупая, бездушная машина. Это чудище обло, огромно, озорно, стозевно и лайяй! Это монстр XXV-го века! И при всем том никто толком не знает, что же такое Синдикат. Панический ужас, страх - перед кем? Перед невидимкой?! Ну их всех к дьяволу!!! Он безропотно ступил кривой искалеченвой, полумеханической ногой на хрустально-ледяную толщу. Закрыл глаза. И почувствовал, как его обволокивает чем-то вязким, пронизывающим, жгучим. Значит, судьба! Значит, надо идти к ним! А что он им скажет? Он ничего не может им сказать, чего бы они не знали. Зачем все это?! Почему именно он должен спускаться к ним? И почему к ним вообще надо спускаться, если они везде и повсюду?! Биодискета помалкивает, не вдавливает в его мозг очередную порцию информации. Может, он просто жертва. Может, Синдикат отдал им его тело, его мозг, его душу, чтобы они, там у себя, внизу могли спокойно и неторопливо поковыряться в них?! Глупость! Может, это вообще не они? Может, это Восьмое Небо. Или Система? Нет, упаси Боже, Система - это иная Вселенная, это гроб с крышкой. Туда надо идти с эскадрой боевых звездолетов. Сотрудничать с Системой - значит, работать против себя, заниматься саморазрушением. Синдикат не станет себя убивать сам. Наоборот, Цай слышал, что Синдикат не дает Системе войти во Вселенную, он стоит на внешних рубежах. Синдикат жадный и прожорливый, он не отдаст своих зон и территорий другим. Значит, Система отпадает. Значит, это они! - Зачем я вам нужен? - спросил он мысленно. Ответ прозвучал внутри головы мгновенно. - Ты нам не нужен. - Значит, я могу уйти? - Нет! - Тогда я ничего не понимаю, - признался Цай. - Человеческое понимание или непонимание не есть объективная категория. - Тогда почему вы отвечаете на мои вопросы? - быстро спросил Цай ван Дау. Промежутка между окончанием вопроса и началом ответа не было. Внутренний голос реагировал мгновенно: - Тебе никто не отвечает. Ты вошел в Общность. - Ну и что? - Ничего. Цай понял, что надо задавать конкретные вопросы. Невидимая Общность не очень-то реагирует на образы и недомолвки, понятные землянам и неземлянам Вселенной. - Что Общность получает от меня? - Ничего. - Что я получаю от Общности? - То, что тебя и тех, кто в тебе, интересует. - Кто во мне? - Ты канал и ретранслятор. - Через меня считывают какую-то информацию? - Да. - Я могу ее знать? - Да. Голову чуть не разорвало на куски. Будто мощнейший ядерный взрыв осветил мозги тысячами солнц. Это было невыносимо. Цай закричал вслух, истерически, по-звериному: - Не-е-е-ет!!! - Ты не готов к восприятию этой информации. Все пропало. И мозги вновь стали привычными, своими, и свет пропал. Но он не перестал быть каналом. Они считывали через него нечто такое, о чем человечество и иные цивилизации Вселенной не имели понятия. Вот тебе и Общность! Цаю ван Дау представилась эта незримая Общность какой-то фантастической, небывалой многоголовой гидрой, неокомпьютерной суперсистемой со сказочным банком данных, системой, к которой можно подключиться - и узнать тако-о-ое, чего не знает никто! Ай да Синдикат! Ай да сукины дети! Прямо перед изуродованным лицом карлика, чуть не задевая его хищными плавниками, будто не в толще хрустального льда, а в светленькой пузырящейся водице проплыла клыкастая гиргейская рыбина. Проплыла, оглянулась, обожгла кровяными глазищами и облизнулась - широко, смачно обмахнула черные набухшие губы мясистым языком. Дьявольщина! Цай чувствовал, что жжение становится слабее. Но его все равно опускало вниз. Зачем?! Чего они еще от него хотят?! - Я могу узнать что-то для себя, а не для тех, кто во мне? - спросил он с недельным трепетом. - Да. - Это не повредит им? - Кому им? - Синдикату? - Нет. Канал работает вне зависимости от субъективных восприятий транслятора. Как все гнусно! Карлик давно привык к гнусности, низости, подлости, мерзости и гадости этой жизни. И все же временами сердце сжималось в комок. Хотелось закрыть глаза, схватиться руками за голову - и бежать, бежать, бежать подальше ото всех, бежать из этого мира зла и боли, мира несправедливостей и горестей. Но убежать можно было только из жими. Совсем. Цай ван Дау не был тряпкой, своими трехпалыми скрюченными лапками, своей головой, своей железной волей он цепко держался за кромку бытия. - Я хочу знать и видеть, где сейчас находится и что делает Гуг-Игунфеяьд Хлодрик Буйный! Жжение усилилось. Стало непереносимым, адским ... и пропало. Отпрыск императорской фамилии Цай ван Дау уже не висел замороженным трупиком в большой хрустальной льдине, опускающейся в саму преисподнюю. Он стоял посреди добротной, усыпанной охапками сена конюшни, сработанной из натуральнейшего земного душистого кедра. И был он в этой конюшне не один. - Помянем горемыку, - мрачно сказал какой-то большой и черный человек с проседью в коротких волосах. Он держал в одной руке бутылку водаси с колоритной бородатой личностью на сверкающей наклейке, а в другой стакан - простой, почти антикварный стакан мутного стекла. В руке у Гуга Хлодрика был зажат такой же стакан, наполненный до краев. Оба сидели прямо на сене, поджав ноги и уныло глядя в пол. Оба не обращали ни малейшего внимания на двух прекрасных, но нервничающих текинцев без збруи. - Пусть земля ему будет пухом, - просипел Гуг. И залпом выпил водку. Поморщился. Утерся волосатой лапой. - Хотя какая там земля!. Какой там пух! На этой проклятой Гиргее нет ни земли, Дил, ни пуха! Но ежели он вернется живехоньким, я его разорву пополам, как разорвал Била Аскина! Я ему башку-то отшибу! - Да брось ты, - прервал Гуга негр. - С того света не возвращаются. Цай ван Дау подошел вплотную, поднял руку. - Гуг, - закричал он, - ты настолько пьян, что не замечаешь своих лучших, преданных друзей?! А ну, протри зенки! - Наливай еще! - Гуг протянул стакан. - Хватит ему! Не наливай! - закричал громче Цай. - Он и так ни черта не видит и не слышит! Хватит пить! Негр Дил наполнил стакан до краев, не обращая внимания на карлика. И это взбесило Цая. Он подскочил еще ближе и саданул ногой по стакану, зажатому в руке Буйного. Взыграла болезненная кровь папаши - Филиппа Гамогозы, полубезумного звездного рейнджера. Но нога прошла сквозь стакан, сквозь руку. Цай еле удержал равновесие. И все понял. Эти двое не видят его. И не слышат. - Надо что-то делать, Дил, - сквозь пьяные рыдания просипел вдруг Буйный, - надо идти на выручку! Мы же не свиньи с тобой, чтоб торчать в этом хлеву! - Ничего не поделаешь, Гуг! Я говорил Ване, не лезь на рожон. Он не послушал. Он никогда и никого не слушал. - А моя Ливочка, лапушка, ягодка, а она-а-а..? - Будем искать. Ежели куда ее Иван и отправил, так на Землю. Давай данные, я заложу в машину. Мы ее из-под гранита достанем. У нее есть вживленный биодатчик? - Номерной выковыряли. Каторжные нейтрализовали, - Гуг сркивился, но совсем не протрезвел, слезы ручьями текли по его красной и опухшей реже. - Наш должен работать. - Какой еще ваш? - Общак ставил. - Давай! - Негр встал, подошел к кедровому столбу-стойке, сдвинул чего-то, нажал на выступ, набрал код. Конюшня, несмотря на ее допотопный вид, была оснащена недурно. - Ливадия Бэкфайер-Лонг, 2435-ый, АА-00-7117-Х, шесть седьмых унции, частота 900015, спектр третья четверть ХН. Хватит? Негр рпервые за все время улыбнулся. - Уже передано, - сказал он бодро, - я не связываюсь с поисковой геосетью. У меня свой крошеный, но очень надежный дружок висит на орбите, понял? - Чего уж тут не понять, - совсем уныло выдавил из себя пьяный Гуг. Он явно не верил в удачу. Цай ван Дау понял, что в конюшне ему делать нечего, тут и без него разберутся. Но не было и желания вернуться назад, в глыбу льда. "Хочу домой, во дворец. Хочу увидеть, как там стало!" Его дважды обожгло - он на долю мига застыл в хрустале, а еще через долю мгновения оказался на Умаганге. Лучше бы он туда не отправлялся. Наследник императорской фамилии, последний продолжатель рода стоял на развалинах некогда прекраснейшего во Вселенной дворца. Под кривыми, подагрическими ногами его лежали груды камней и черепов. Обе луны сияли в сиреневом полуденном небе. Но они не радовали как встарь глаз умагов, они бросали косые лучи в пустые глазницы, в их свете обломки дворца, руины и отбрасываемые ими тени казались зловещими. Где-то на лиловых холмах одиноко выл зураг, шесгилапый саблезубый волк. Ему не на кого было охотиться. Охотник, пришедший сюда до него, не оставил живой дичи. Трупы были пожраны - Зурага задала голодная мучительяая смерть. Цай мог бы заглянуть в подземелья. Но не стал этого делать - в жизни должна быть хоть какая-то надежда, хоть какая-то, пусть и крохотная, еле теплящаяся вера. Иначе и жить не стоит. Он вернулся в глыбу хрустального льда. Ему еще рано было на покой. Да никто его туда и не отпускал. Из хрустальных далей на него глядели два маленьких краевых глаза. Или это было игрой воспаленного воображения? - Мне нужна зона 17 дробь восемьдесят два семьдесят четвертого уровня Гиргейской кеторги. Целевой сектор. Жгущая боль полосанула вдоль хребта. И зона раскрылась. На стене рядами, через одного висели распятые каторжники. Они были уже мертвы, но в их выпученных глазах стоял предсмертный ужас. Глоб Душитель свесил черный язык. Серый Ваха - дуралей и лентяй, неестественяо вывернул шею, будто подглядывал за кем-то. Слепень висел молча и солидно, выставив отекшее брюхо ... остальных Цай ван Дау почти не узнавал, оии уже начали разлагаться. Но висели, видно, в назидание тем, кого судьба пока пощадила. Цай заскрипел зубами. Нет такого закона, чтобы мстить оставшимся за сбежавших с каторги! Беспредел! Дикий, кровавый беспредел! Два полуголых бронзовотелых андроида ввели упирающегося мальчугана лет семнадцати, избитого и оборванного. Уже детей стали упекать в каторгу! Цай готов был зубами рвать гадов. Но он был бесплотен, его даже не видели. Парнишку растянули за руки и с маху ударили об стену. - Сучары-ы-и-и!!! - завопил несчастный. Он знал, что его ожидает. Наверняка он видел подобные процедуры по визору, встроенному в камеру-капсулу. Воспитательные передачи транслировали регулярно и смотреть их заставляли тут от начала до конца - закрывавший глаза получал электрический разряд в пах. Да, парень знал, что его собираются распять. В назидание другим. Не за собственные провинности. А за вину тех, что погибли при побеге. За кровь вертухаев-заложников. За бессилие и трусость охраны. Сильные всегда отыгрывались на слабых по вековечному закону каторги, закону, которому подвластны и мучимые, и мучители, и заключенные, и надзиратели. Зло неволи рождает только лишь зло. Парень вырывался и орал, матерился, проклинал палачей. Но он испросил пощады. Карлик Цай вспомнил о вырванном из груди вертухая сердце. И пожалел, что прикончил гада так быстро, надо было помучить его хорошенько. Ничего, в следующий раз он так и сделает! В следующий раз? Страшная мысль кольнула, обдала холодом. Нет уж, следующего раза не будет, он больше не попадется, лучше смерть! Парня распяли - безжалостно, с отработанной механической жестокостью, с привычным до мелочей садизмом. И ушли. - Будьте вы прокляты все ... - щипел распятый. Глаза его были безумны. Из носа ручейком текла кровь. Цай по опыту знал, этот мальчуган не протянет больше суток. Может, это последняя жертва. Ведь на каторге нужны рабочие руки. Есть предел и беспределу. Есть! Среди распятых висело семь женщин - в чем мать родила, измученных и изнасилованных перед казнью. На них было страшно смотреть. И это правосудие?! И это закон?! Каторги давно уже не назывались всерьез исправительными учреждениями. Но и статуса фабрик смерти им никто не давал! Беспредел и ложь! Ложь и равнодушие тех, кто вне зоны! Все виноваты, все! Лишь одна мысль не пришла в голову карлику - что виноват и он. Не надо было бежать. Не надо было захватывать заложников. Не надо было прорываться с боем. Надо было тихо сдохнуть под плетьми и розгами андроидов-надзирателей. Тогда бы всем было хорошо. Но Цай не сам решил бежать. И не огромный и бесстрашный викинг Гуг-Игунфельд заставил его бежать. Нет. Цаю ван Дау приказал бежать Синдикат. И об этом не знал никто. Цай подошел ближе к распятому, встал перед ним на колени и прошептал полузабытую умагангскую молитву. Прямо перед ним была целая лужа крови. Он наклонился над ней - и увидел свое искаженное отражение: страшное, злобное лицо беспощадного, ожесточившегося сердцем убийцы. Ну и пусть! Он тот, кто он есть. И не надо лгать себе самому! Надо уходить отсюда. Надо разыскать этого непонятного, сующего везде свой нос землянина, Ивана. И если он мертв, пора ставить точку на всей этой истории. Пора. Цая вновь прожгло адским огнем. Швырнуло куда-то во мрак и темень. Не сработало. Видать, и у них бывают сбои. В такой темнотище не может быть никого. Скорее всего, он просто ослеп. Но не оглох. Сырой и вялый сквознячок донес до ушей Цая ван Дау тяжелые шаги. Шли двое, это можно было определить сразу. Оба тяжело дышали. - Давай передохшем, - предложил Кеша. И уселся на корточки возле сырой стены. - Давай, - согласился с ним Иван. Он был раздражен и зол. Ему впервые за многие годы хотелось выговориться. - Знаешь, Кеша - друг любезный, мне вот сейчас стало ясно, что жизнь вся моя состояла и состоит из двух половинок. В первой я жил как нормальный человек, учился, любил, дружил, покорял к геизировалаовые планеты, сражался со злом на них и насаждал добро, отдыхая на родимой земелюшке, короче, все как у людей. А во второй - я все время брожу по каким-то лабиринтам, ходам, норам, ползаю по подэемельям, сигаю с уровня на уровень, чтобы вновь попасть в норы-лабиринты, чтобы вновь блуждать до бесконечности - и конца края этим мытарствам не предвидится. А в Системе меня все время подвешивали за ноги на какихто ржавых цепях, от этих процедур можно было сойти с ума ... Слушай, Кеша, может, я и сошел с ума в харханских подземельях, а? Может, все остальное это уже один бред?! - Не берусь судить насчет всего остального, но что я не бред и не твоя, Иван, галлюцинация, могу поручиться твердо, - Кеша жевал какую-то корку и говорил невнятно, с набитым ртом. Уродливый карлик возник перед ними неожиданно. - Вот она - галлюцинация! - ткнул в Цая железным пальцем рецидивист и беглый каторжник Кеша Мочила. - Натуральная. - Это точно, - машинально согласился Иван, - подлинник сейчас в Калифорнии солнечные ванны принимает. - Сказав это. Иван встряхнул головой. Перед ним стояла никакая не галлюцинация, а сам отпрыск императорской фамилии. Но этот отпрыск вел себя странно. Он не поздоровался, не обрадовался, не удивился, не изменился в лице. Казалось, он полностью погружен сам в себя. Иван вытянул руку, обвитую шнуром-поисковиком, прибавил света - он научился это делать, все было просто, достаточно лишь пожелать света и чуть напрячь мышцы на руке - и Цай ван Дау расстаял, будто его и не было. - Выруби прожектор! - сыронизировал Кеша. Иван убрал свет. И почти сразу в темени ясно и зримо выступил карлик Цай. - Не обращайте внимания, - прошепелявил он, - я тут кое с кем говорил ... э-э, по внутренней связи. Вы меня четко видите? - Ага! - ответил Кеша. - И я вас вижу! Попробуйте дотронуться до меня! Кеша заулыбался, наигранно отпрянул назад. - Еще долбанет вдруг, - проговорил он с ехидцей, - ты случайно не с того свету, милый друг? Иван дотронулся до карлика. Тот был вполне осязаем. - Ну вот и прекрасно! - выдохнул Цай ван Дау. - Это восходящая струя. - Мы думали, ты из Д-статора сиганул на Землю, - сказал Иван. - Нет. Я сейчас нахожусь внизу - в самом ядре Гиргеи. Меня вморозило в огромный кусище льда, который выглядит лучше самого высокосортного хрусталя... - Хрустальный лед?! - чуть не выкрикнул Иван. - Да. - Это силовые поля, Цай. Это не простой лед. - Догадываюсь. - А кто ж тогда вот тут торчит, перед нами? - вклинился Кеша. - Двойник, - спокойно ответил карлик. - Почему вы не ушли? - Заряда не хватило, - сокрушенно ответил Кеша, - статор заглох. - Понятно. - Карлик Цай не особо расстроился. - Значит, они все-таки есть? - спросил Иван. - Кто это они? - уточнил Цай. - Довзрывники. - Первый раз слышу, - сознался Цай. И добавил: - Не в названиях суть. В нашей Вселенной сейчас присутствует какая-то всемогущественная сила. Она пришла Извне. Она ни во что не вмешивается. Понимаете? Я не берусь судить обо всем. Но, по-моему, каждая из наших земных группировок пытается заставить эту силу работать на себя... и против своих соперников. Больше я ни черта не знаю! - Этого достаточно! - заключил Иван. Теперь он был убежден - если в этом мире действует несколько соперничающих сторон, он обязательно вырвется наружу, он будет пользоваться их враждой, он сумеет проскользнуть между свивающимися щупальцами затаившихся перед битвой монстров. Итак, каким-то непонятным образом здесь на Гиргее столкнулись интересы Синдиката, "серьезных" - кто же они такие, черт побери! - официально существующей Федерации или, как чаще ее принято называть, "мирового сообщества". Системы и ... довзрывников? Нет, последние в стороне ото всех, если они есть на самом деле. Черт ногу сломит! Ну что такое для этих сверхгигантов какие-то микроскопические мошки: Иван, Кеша, каторжник Цай?! Ничто! У Ивана внезапно пересохло в горле, сердце комком подкатило к гортани, будто задумало совершить отчаянную попытку и выпрыгнуть из тепа. Кристалл! Это надо же быть таким круглым идиотом! Это надо же - самому вырваться из треклятого Пристанища, а Кристалл, в котором записано ВСЕ, посеять! Ивану стало нехорошо. Нет, он не мошка. Он стал тем узелком, не разрубив которого могущественнейшие силы всех Мирозданий непостижимого конгломерата Бытия, никогда не смогут достичь своих целей. Он и Кристалл! В этом единственная отгадка вопроса вопросов - почему он до сих пор жив! Иди, и будь благословен! Нет, он нужен не только силам зла. Значит, Кто-то и Что-то есть и за ним? Господи милосердный, не дай сгинуть, не пройдя пути своего! Как больно! Как страшно! Голова готова лопнуть. Она не вмещает вселенской жути, она слишком мала чтобы вместить в себя этот ужас! Ну да ничего, ну да ладно ... Иван пытался вернуть внутреннее равновесие. Глаза боятся, а руки делают. Надо просто делать свое дело - по крупице, по частичкам, по крохам складываются исполинские пирамиды. Есть дорога, которою нельзя перепрыгнуть, пролететь, по этой Дороге надо пройти - шаг за шагом, метр за метром, версту за верстой, пройти самому, глотая пыль, обливаясь потом, падая от усталости и безнадежности, не видя ни конца, ни края пути. Идти вперед ... Иди, и да будь благословен! В этом разгадка. Его крест, его схима - эта Дорога! Чтобы когда-нибудь, в бесконечном далеке пробиться к Свету, он должен пройти, проползти на брюхе все эти черные лабиринты отчуждения. Он уже прожил в этих блужданиях и странствиях целые жизни, он страдал, изнывал в черных темницах, "дозревая" по чьей-то черной воле до бесконечности, до безумия. Но он всегда находил силы, чтобы отдышаться, зализать раны, прогнать страхи и немочи... и ползти вперед. Иди, и да будь благословен! И он шел, шел, шел. И стучало в ушах: "Животворящий Крест Господень хранит тебя в муках и испытаниях, ты падал в адские бездны, но ты и поднимался вверх, твой дух побывал везде ... и он не ослаб. Это тело твое устало!" Тело лишь вместилище Духа, его покров и одеяние. Одеяния изнашиваются. Нет вечных покровов. - Ну, Ваня, это не дело, - прервал вдруг его мысли ветеран аранайской войны, - мы ежели нюни будем распускать, никогда из этой задницы не выберемся, понял, браток? Иван провел ладонью по щеке - ладонь намокла. Неужели он плакал? Предательская слеза сама выкатила из глаза. Нет, не годится, Кеша прав, не время слезы лить и себя жалеть. - Здесь поблизости есть черная нить? - спросил Иван у Цая. Карлик замялся. - Я не знаю, где вы точно находитесь. - Зато _о_н_и_ знают, - вкрадчиво вставил Кеша. Из незаживающей раны на лбу у бедолаги Цая выкатилась капля мутной, почти черной крови, лицо сморщилось грецким орехом. - Все верно, - согласился он. - Сейчас я запрошу координаты. - И тут же ответил: - Здесь нет черной нити. - Это точно?! - Кеша готов был схватить карлика за грудки. - Точно. До ближайшего крюкера семьдесят четыре мили. - День ходу! - обрадовался ветеран. - Это если есть ход! - Запроси! - Шнур и без запросов найдет дорогу, - предположил Иван. - Пока он найдет, мы сдохнем в этих лабиринтах. Кеша вцепился в рукояти парализаторов, висящих у него на поясе. Ему явно не терпелось пустить в ход оружие, он жаждал действия. Но врага не было. Были мрак, пустотам и неизвестность. - Проход есть, - мрачно изрек карлик Цай, - но там чья-то база. Ее не обойти. - Чья?! - Это не Синдикат, точно. И не административный пост каторги. Кеша не выдержал. - Вы все охренели! - завопил он. - Откуда в этой дыре базы?! Я вот щас пойду и разберуся там! Я их там разбазирую, Гадов! Они мне уже все нервы повымотали! Иван подождал, пока измученный каторгами и застенками ветеран выдохнется. А потом сказал по-деловому: - Это хорошо, что база. Разживемся оружием, скафами, провиантом. Нам, друг мой Булыгин, сопутствует удача и надо это ценить. С Цаем ван Дау что-то происходило - он начал светиться жутким, загробным свечением, потом свечение это перешло в мерцание. Глаза его потухли, а бельма наоборот, стали полупрозрачными. - Мне тяжело здесь оставаться, - прохрипел карлик, - огонь, огонь, я весь в огне, ох, как жжет!!! Идите. Главное - направление! - Он махнул во тьму скрюченным пальцем. - Это настоящий ад! Погасите ого-онь... Цай ван Дау исчез, словно его и не было. x x x Когда с головы сияли черную повязку, Лива невольно зажмурилась от ослепительного света. И лишь спустя немного времеии поняла, что горят всего лишь два семисвечных шандала по бокам от нее. Ей было хорошо. Истома и нега переполняли молодое красивое тело. Оиа не могла припомнить, чтобы когда-нибудь в жизни испытывала подобное наслаждение. Прямо нирвана какая-то! Лива млела и томно закатывала большие синие глаза. И если бы ее спросили, сколько времени прошлое тех пор, как она визжала, кусалась, ругалась похлеще пьяного матросами пиналась своими прекрасными, но очень сильными ножками, Лива не смогла бы ответить. А прошло лишь около часа. Говард Буковски, этот холеный джентльмен в дорогом костюме, вел себя словно последвий мерзавец. Мало того, что он чуть не сломал ей руку, так еще и общупал всю с ног до головы в полутемной утробе "Форда-Лаки", только что не изнасиловал! Лива все выжидала момента, чтобы врезать седому хорошенечко. И когда такой миг настал, не оплошала. - Получай, сволочь! - выкрикнула она, лягая обидчика в пах. Лива не промахнулась. Зато всю дорогу от машины до крохотного палисадничка Крежень тащил ее за ногу, волочил словно старую ненужную куклу. Европа! Она давненько мечтала о путешествии в Европу. Но не о таком путешествии. Потом ее били сразу трое: Крежень, какой-то скелет в джинсах и пижон в юбчонке. Били с любовью, по-родственному, не калеча, не оставляя видимых следов, но причиняя дикую, невыносимую боль. Били, оглаживали, ощупывали, хохотали и снова били. Потом она потеряла сознание. А очнулась в комнатушке, задрапированной черным бархатом. Сидела она в большом кресле с резными деревянными подлокотниками. И колдовала над ней какая-то старуха-уродина: вытворяла что-то непотребное с волосами. У старухи было мертвецки белое лицо. Оно ничего не выражало. Холодными тонкими пальцами старуха втирала в кожу мулатки тягучие, неприятно пахнущие мази. Потом вдруг начинала сдавливать ей виски - и ледяные руки сразу становились обжигающе горячими. Ливадия Бэкфайер Лонг, в просторечии Лива. Стрекоза, не могла ни встать, ни повернуть головы, ни шевельнуться. Она была в полной власти странного существа. Ощущение блаженства стало приходить постепенно, по капельке - после того, как старуха влила ей в рот горькое снадобье из трех крохотных пузырьков. И тогда Ливе открылось, что сидит она перед высоким старинным зеркалом, а за спиной ее ворожит и колдует совсем не старая, а напротив, молодая, но безглазая красавица с высоким оголенным лбом. Глазницы ворожеи не были пусты, в них стояла чернота, в них застыл мрак - слевно в провалы черепа плеснули остывающей, утрачивающей блеск смолой. Лива совершенно четко осознавала, что этого не должно быть, что все это страшно и невозможно. Но она уже плыла в теплых и убаюкивающих волнах чужих грез, она растворяясь в огромном и недоступном ее пониманию. И это не было наркотическим сном. Она много чего испытала, могла сравнивать. Нет, это было иное, совсем иное! Она подняла глаза - и не увидела потолка комнаты, черные бархатные стены уходили ввысь, в ночь, в темень. А пальцы колдуньи продолжали то леденить, то обжигать. Безглазая вонзала крохотные иголочки в каждый ноготок на руках и на ногах мулатки, ввинчивала что-то колючее, распирающее, пришептывала ... лишь один ноготок ей не поддался, и она вонзила иголочку в мяготь пальца. Лива увидела капельку собственной крови - живой, дрожащий шарик. Но это была не ее кровь. У нее не могло быть изумрудной зеленой крови! Она хотела спросить, потребовать объяснений. Но язык не послушался ее. И желание тут же угасло. Снова ее подхватили волны. И понесли, понесли, понесли ... Она ощущала легкое прикосновение тончайших одежд к коже, слышала их шелест. Но она уплывала все дальше из комнаты, обитой черным бархатом - и зеркало, струящейся и осыпающей брызгами рекой уносило ее в свои глубины. Сколько она была вне себя, Лива не помнила. Свет свечей пробудил ее. И не так уж ярок и ослепителен был этот свет. Два семисвечника еле разрывали беспросветный мрак, заставляя его отползти лишь на несколько шагов от основания высокой и ажурной стойки, увенчанной крохотным сиденьицем без спинки и подлокотников. Матово поблескивающим изваянием застыло тело мулатки под уходящими в ночь сводами. Лива видела себя со стороны, будто некая незримая сила даровала ей второе зрение. И ей не было страшно за себя - столь хрупкую и одинокую во мраке. Юна не знала страха, ибо она все еще плыла ... Тело казалось невесомым, не требовалось ни малейших усилий, чтобы держать спину прямой. Руки застыли двумя тонкими крылами, раскинутыми словно для предстоящего оолета. Полета в никуда. Она была беззащитна и открыта в свете колеблющихся язычков пламени. И она не сразу поняла, что свечи освещают именно ее и только ее. Когда-то в Бич-Дайке она выступала на сцене-вертушке в прожигающих насквозь лучах голографического кольцевого спектратора, она раздевалась на глазах у сотен и тысяч полупьяных юнцов-дебилов. Она была одной из лучших шок-стриптизерок Побережья. Но она не ощущала себя до такой степени выставленной напоказ, как сейчас. Внизу, во тьме кто-то был. Она слышала сдерживаемое дыхание, перекатывающееся волнами, разбегающееся, затихающее и вновь накатывающее - так мог дышать исполинский зрительный зал, подчиненный чьей-то воле, замерший в предвкушении небывалого зрелища. Сколько их было, невидимых глаз, поднятых на нее из тьмы и не отражающих света свечей?! Она не знала. Она плыла. И уже - полулетела, не делая ни единого взмаха руками. Шесть шандалов вспыхнули внезапно, будто не свечи загорелись, а включили ток и шесть шестиламповых люстр одновременно дали свет - спереди, сбоков, сзади. И тут же зажглись еще тринадцать семисвечников, удаленных от нее на сто шагов - кольцами, световыми, мерцающими кольцами вырвали они из мрака тысячи голов в черных островерхих капюшонах. Да, они все собрались смотреть на нее, Лива в упоении закинула голову назад, потрясая тяжелыми, скрученными в спирали волосами, и расхохоталась. Ей было приятно, что столь огромное множество людей собралось поглазеть на нее - красивую, бесподобную, сверкающую в вышине, над их головами, над свечами, надо всем миром. Голос прогрохотал неожиданно - из-под самых сводов. Да и не голос это был, а получеловеческий-полузвериный рык, в котором сплелись неожиданным переплетеньем грохочущие слова старонемецкого и иврита, латяни и тайного языка египетских фараонов... Рык рокотал под сводами, а в голове у Ливадии Бэкфайер-Лонг звучал сладчайший баритон, растекающийся патокой по полусонным полушариям. И она уже не знала, кого слышит. - Во имя Отца Мрака, порождающего Черное Благо, и Сына его - низринутого ввысь, и Духа отмщения, воамите, посвященные, и падите ниц пред шевестом непроизвесенного имени Владыки вашего! Десятки тысяч застывших черных фигур одновременно с грохотом опустились на колени, отбрасывая назад капюшоны и устремляя глаза вверх. - Ибо сказано в Черном Писании, что не в земле царствие низринутых и отвергнутых, а в небесных сферах, сокрывающих Землю. И оттуда приидет к нам Черное Благо! И оттуда вопиет Дух мщения! А в глубинах подземных - лишь двери в Преисподнюю, и не всякий в них допущен будет, а лишь обагрившийся кровью семижды семи жертв ваших и ввергший в путь истинный тринадцать прочих, рекомых при нем сатаноапостолами! Посвящение есть спасение во Черном Благе! Лива ничего не понимала. Но ее возносило в выси неведомые, ее кружило и влекло. Она уже летела... - Вздымите руци своя!!! С гулким громовым выдохом десятки тысяч рук взмыли вверх. Они были черны от запекшейся крови: Они были алчны и неистовы. - Семижды семь жертв принял ныне от нас Отец наш. И возрадовался аки видящий чад своих, насыщающихся мраком истинного знания и истиной мертвящей любви. - Семижды семь непосвященных искупительными пытками и молениями введены в путь истинный и готовятся к принятию посвящения. Умножается Черное Благо, непришедшее еще на Землю, но воплощающее в ней сыновей своих и дочерей. И осталась одна жертва - жертва венчающая подлунную панихиду, жертва избавления от страданий во имя Страдания тысячеликого и неизбывного, изомщающегося истинными на неистинных, подлиииыми на неподлинных, блуждающими в свете Мрака сорок миллионов лет на застывших под лучами тленного мира сего! - Вознесем ли ее к стопам Отца нашего и тринадцати апостолов его?! Гробовое молчание взорвалось еще более устрашающим, многоголосым рыком: - Воз-знес-се-мм!!! Эхо шесть раз прокатилось под гигантскими сводами, отталкиваясь от незримых стен. Лива летела, парила. Снова тысячи вожделенных, сияющих глаз были устремлены к ней. Она купалась в этом сиянии, блаженствовала. Она не заметила, как из мрака выступили тринадцать черных высоких фигур в балахонах, как они подошли ближе, к самому подножию ее высоченного одноногого трона, как полыхнули синим мертвящим ппаменем кривые зазубренные ножи. - Ибо причащающиеся кровью жертвы своей вбирают силы ее тысячекратно, и отдают их Отцу своему! Так вознесем же?! - Воз-знес-се-е-е-ем!! - прогрохотало еще сильнее и грознее. - И приятно будет отринутым от нас в глубинах Пустоты, но присутствующим с нами всегда и повсюду! И возрадуются они радостям нащим и радостям Отца своего, и воспылает в них Дух отмщения, и приидут они до ухода нашего, и воцарится во мраке сокрушения наша праведность! - Так вознесем же?! Экстаз собравшихся достиг степени самоотрешения. Они зарычали, заорапи, завопили в чудовищном остервенении, граничащем с буйным и неудержи