ли такой... как ты говорил - мигрант?.. если он нам доложит о времени и месте своего явления, то мы можем... - Прибавить к этой дате пятьдесят семь лет! - Анна даже подпрыгнула от нетерпения. - Ура! Немедленно отправляемся в путь. Надо скорее разыскать пришельцев и выбрать наиболее подходящую воронку... Хорошо бы до зимы успеть домой... Я хоть и сержусь на папа, но ужасно по нем соскучилась. Она тараторила так без умолку, пока Ильин не расхохотался. Прикусив губу, Анна обиженно умолкла. - Ну что ты сразу и надулась, как мышь на крупу. Меня в восторг приводит твой оптимизм, я бы тоже хотел до холодов в свой век попасть. - Но какие же препятствия для этого? - через силу спросила княжна. - Да ведь пришельцы на дороге не валяются. Они, если и есть в этих краях, таятся от посторонних, скрывают свое происхождение. Ты подумай, куда мы попали - начни ты объяснять, откуда взялась здесь, тебя живо как оборотня порешат. Восторг немедленно сменился унынием. Глаза Бестужевой подозрительно заблестели. - Но ты же сам говорил... Как это жестоко... - Анюта, успокойся, ради бога. Я сейчас скажу все по порядку. Обменяемся мыслями, может, к чему путному придем. - Да ты никак и чудодейственную силу святых мощей под сомнение берешь? - набычившись, спросил Иван. - Подвижники веры не от бога, а от какой-то там энергии дух укрепляют, великие знамения не от молитвенных бдений, а от простого напряжения бывают?.. Разуй глаза, еретик, за спиной твоей бесы от радости пляшут. Но Ильин выловил из его тирады только фразу о мощах, пропустив остальное мимо ушей. - Э-э, да ведь ты даешь еще одно подтверждение моей гипотезы. Именно останки умерших мигрантов должны оставаться как бы вне действия физических законов. Отсюда и рассказы о сиянии, исходящем от мумий, о чудесных исцелениях. Возможно, энергетическое поле, сохраняющееся вокруг этого, с позволения сказать, антивещества, действительно обладает определенным лечебным действием. Иван поспешно перекрестился и ушел в избу, всем своим видом показывая, что не желает слушать богомерзкие рассуждения. - Ну что ты с ним поделаешь, - развел руками Ильин. - Не могу же я ради сохранения добрых отношений отступать от своих естественнонаучных убеждений... - Перетерпит, - сказал Овцын. - Не обращай внимания. Скажи лучше, как же нам этих пришельцев отыскать - коли они таятся от всех... - Надо расспрашивать людей о необычных явлениях, о чудаках, силачах, вообще необыкновенных личностях. - Этак мы заурядным странникам-богомольцам уподобимся; кои всяческие россказни собирают, - скептически скривив рот, отозвался коллежский секретарь. - Да, как это ни хлопотно, а придется любые слухи ловить и достоверность их проверять. Хочешь домой? В ответ Овцын только плечами передернул: спрашиваешь! Наступившую паузу нарушила Анна: - Не угодить бы нам самим в злые кудесники - приметит кто-нибудь, как мы искрами сыплем... - Тренироваться надо, чтобы сдерживать свои эмоции. Мы ведь уже способны в определенной степени направлять свою энергию... Кстати сказать, ты меня еще на одну мысль натолкнула: не связано ли монашеское учение о воздержании, о смирении, о покаянии с необходимостью подавлять энергетические выбросы? Ведь во многих житиях говорилось о том, что отшельники обладали сказочным могуществом, но вели весьма миролюбивый образ жизни. Помню из "Повести о водворении христианства в Ростове", что некий старец Аврамий каменное изваяние Велеса сокрушил, прикоснувшись к нему посохом. А идол, судя по описанию, напоминал колоссов острова Пасхи, помните, я вам о них рассказывал? - Конечно, - отозвалась Анна. - Если принять твою гипотезу, можно легко объяснить, как их перемещали на несколько верст - допустим на минуту, что на острове действовали пришельцы из иного времени... - Да, наш Иван доказал бы маловерам, как можно перетащить статую без всяких катков, - со смешком заметил Овцын. - Знаете что? - вдруг воскликнула княжна. - Ведь с помощью теории мигрантов - давайте будем так ее называть - можно и многие другие непонятные вещи объяснить. Например, открытия, опередившие свою эпоху, религиозные откровения. Откуда, скажем, Леонардо да Винчи про вертолет знал да еще подробное его устройство начертил? - Верно! - У Ильина даже дыхание перехватило, когда он представил, какую бездну мировых загадок можно решить с помощью его гипотезы. - И не только пришельцы из будущего... Ой, братцы, я ведь, кажется, доказательство нашел, что люди, попавшие в канал времени, назад возвращались. Значит, находили иные воронки... Овцын и Анна инстинктивно подались к Ильину, словно от него должно было прийти немедленное спасение. - Все основатели мировых религий надолго скрывались из мира, а появившись перед людьми через многие годы, выступали с проповедью, переворачивавшей их сознание. Пример: Будда шесть лет провел в уединении, а потом потряс своих соотечественников изложением истин, которые на века опережали духовное развитие тогдашнего общества. И тем самым обеспечил могучий расцвет человека. А Христос - он ведь тоже долгое время провел в некой пустыне, а когда вернулся к гражданской жизни, стал провозвестником небывалой морали. Из избушки послышалось недоброе ворчание, с тихим потрескиванием у ног Ильина рассыпался огненный шар. - Иван, будет тебе злиться! - умоляюще произнесла Анна. - Ну просто слово сказать невозможно, того и гляди тебе на мозоль наступишь. А еще старообрядец! Ты бы хоть то в соображение принял, что вас Герцен стихийными революционерами считает. - Считал, - уточнил Ильин. III Ильин пришел к Святовиду, чтобы поставить его в известность о решении четверки уйти в Новгород. Старик молча слушал его, сидя у каменки, постреливавшей угольками. Под сводами избы клубился непроницаемый полог дыма. Только присев на корточки, можно было спокойно говорить. Но Виктор волновался, поэтому то и дело вскакивал, и тогда глаза его наполнялись слезами, в горле начинало першить. Справившись с кашлем в очередной раз, Ильин закончил свою довольно несвязную речь риторическим вопросом: - Разве мы не правы, что хотим отыскать свое место в этой жизни? Волхв поднял на него глаза. Из-за кустистых бровей, из-за полумрака Виктор не мог понять, с каким выражением смотрит старик. Молчание становилось нестерпимым, и Ильин почти крикнул: - Ну что ты меня разглядываешь, скажи, как ты относишься к нашему решению. - Ты лукавишь, - сказал волхв и отвернулся к бордовой россыпи углей, уже подернувшихся пеплом. Виктор не сразу нашелся, что ответить. Промямлил: - Нет, в самом деле... - Ты мечтаешь вернуться в свое будущее, - жестко произнес волхв. - И хочешь отыскать дорогу туда. - Откуда ты... черт возьми... от тебя ничего не утаишь... - Черта не поминай. - Волхв резко повернул лицо к Ильину. - Не желаешь правду говорить, не неволю. Идите с миром. - Святовид, право, я и не думал лгать... Мы действительно хотели бы вернуться назад. Но ведь это, сам понимаешь, почти невозможно. Так что нам взаправду придется искать себе место в вашем мире. - К христианам жить уйдешь, - то ли вопросительно, то ли утвердительно изрек Святовид. - Змиеву веру примешь. - Ну почему, - запротестовал Ильин. - Примешь, - жестко сказал волхв. - Они другой веры не терпят. Мечом и огнем крестят. - А, даже пословица такая была, до нашего века дожила - Путята крестил мечом, а Добрыня огнем... - Не-ет! - неожиданно вскочив с места, взревел волхв. Ильин инстинктивно вскинул голову, чтобы увидеть лицо Святовида. Но седая борода старика слилась с дымным облаком, так что казалось: перед филологом размахивает руками обезглавленное туловище. - Добрыня не крестил! Добрыня славянским богам верен остался! После этого выкрика раздался судорожный кашель, и Святовид повалился на бревно рядом с Виктором. Утирая глаза рукавом, старик задушенным голосом говорил: - Добрыня веру отцов не отдал на поругание... Добрыня Перуново изваяние у христиан отбил и в глухом месте схоронил, а потом капище устроил... - Не совсем точно, - сказал Ильин. - Согласно летописям, он сначала был ревностным поборником язычества. А потом, когда Владимир крестил киевлян, Добрыня, бывший посадником новгородским, последовал примеру своего племянника. Святовид заскрежетал зубами и, схватив Ильина за плечи, сжал их своими железными пальцами так, что филолог скривился от боли. - Полегче! Что я такого сказал... - Ложь это! Владимир по наущению греков и змиевых слуг из хазар от богов славянских отшатнулся, а Добрыня его за то проклял! - Да ведь летопись говорит... - начал Ильин. - Я Добрыня! - возвысил голос волхв. - Я бывший посадник новгородский, от христианского мора в лесную дебрь скрылся... Я за Перуна и Хорса и Велеса бился... Пока жив буду, от веры не отступлюсь. Святовидом нарекли меня старые волхвы в честь бога Света... Ильин был оглушен услышанным. Добрыня! Здесь, в дальней глуши, за сотни верст от Новгорода? Нет, тут что-то не то! Как же там в летописях о нем говорилось?.. Правда, год смерти его не назывался... И вообще упоминания о нем пропадали после сообщения об устройстве им христианской церкви и уничтожении языческих идолов. Волхв потащил Виктора наружу, на ярком солнечном свету распахнул свое рубище. Все еще мускулистая грудь и плоский живот были покрыты многочисленными рубцами. - Видишь? Я воин. С половцами рубился, с ромеями, с варягами. В полюдье с Владимиром ходил, дань собирал, непокорных смирял... Виктору все еще трудно было поверить, что он стоит лицом к лицу с героем своей диссертации. Наконец он сказал себе: черт побери, после всего, что случилось, это, пожалуй, не самое невероятное. И он несмело, как бы пробуя слова на вкус, обратился к волхву: - Д-добрыня Никитич, у меня есть несколько вопросов. - Что еще за Никитич? - изумился старик. - Мой отец - древлянский князь Мал, он был убит по приказу княгини Ольги, мстившей за своего мужа князя Игоря. А прадед мой - Нискиня, основатель нашего княжеского рода. - Выходит, ты - Нискинич, как все князья, от Рюрика род ведущие, Рюриковичи? Добрыня молча кивнул. - Вот так новость, - растерянно бормотал Ильин. - Чего только нет в летописях, а такие важные сведения почему-то утаиваются... Он на минуту умолк, переваривая услышанное, потом спросил: - Ну а рассказы о том, как древляне истребили князя с дружиной, захотевших собрать дань в двойном размере и тем самым нарушивших неписаный закон, о том, как Ольга спалила город Искоростень, привязав к лапкам голубей горящую паклю - все это правда?.. - Я еще малолетним был, - задумчиво заговорил волхв. - Но помню, как сейчас помню это гудение огня, стеной шедшего на нас. Только голуби тут ни при чем - байка это, про голубей. Стрелами с промасленной паклей подожгли кровли домов... А про Игоря-волка и дружину его - истина святая... - А потом вас в рабство отдали? - Да, - не глядя на него, отозвался Добрыня. - Если бы не красота моей сестры, я бы, может, и сегодня воду таскал для княжеской поварни... - Если не ошибаюсь, она, когда подросла, стала ключницей у великой княгини?.. - Правильно. Тогда и Святослав в нее влюбился. Родила она ему Владимира. Оттого его до сих пор втихомолку робичичем зовут. - То есть сыном рабыни?.. - Да ведь она княжеского рода, в нас благородная кровь течет! - яростно выкрикнул старик. - Добрыня... - с виноватым видом начал Ильин, но волхв снова прервал его: - По-прежнему называй меня Святовидом. Никто не должен знать, кто я. Люди Владимира ищут меня по всей земле Русской. Я теперь один из главных хранителей славянских преданий. Все старые волхвы стали добычей меча или сожжены на кострах. Найдут меня да еще несколько уцелевших от погрома служителей отчей веры - и Знание будет утрачено... Он внезапно замолчал и вперился своими стальными глазами в лицо Ильина, словно пораженный какой-то догадкой. - Скажи... ты знаешь будущее... скажи, что станет с моей верой, с моей землей? Кто победит - Змей или Всадник? Всадник и Конь были основными атрибутами языческого культа, как заметил Ильин. На ожерельях жрецов, на женских украшениях часто встречалось изображение конской головы, оно же венчало охлупень каждой избы - бревно, держащее скаты кровли. Всадник, попирающий змея, был вырезан на дощечке, висевшей на шее у Святовида. Когда Виктор однажды спросил, не икона ли это Георгия Победоносца, старик отрицательно покачал головой и сказал: это праотец славян, победивший Змея, это и сам он, хранитель древней веры. Филолог сделал вывод: тотемический знак не только напоминает о тех временах, когда шесть тысячелетий назад произошла битва народов, но и в символической форме показывает противоборство двух мировоззрений. - Мне трудно отвечать на твой вопрос, Добрыня, - со вздохом сказал Ильин после продолжительного молчания. - Дело в том, что я не совсем понимаю, почему вы упорно именуете христианство змиевой верой. Разве оно имеет отношение к той схватке... двести поколений тому назад? Волхв молча кивнул и, жестом велев филологу подождать его, скрылся в избе. Вернулся с массивным фолиантом под мышкой. Положив книгу на пень, откинул бронзовые застежки и открыл текст, пестревший киноварью зачал. Принялся сосредоточенно листать. Ильин приблизился к Добрыне и стал следить за его разысканиями. Слова шли сплошной цепочкой, без пауз и знаков препинания, поэтому поначалу уразуметь значение написанного оказалось нелегко. Но вот наконец Виктор выхватил из текста несколько знакомых фраз. "Евангелие!" - осенило его. Толстые непослушные пальцы Добрыни явно привыкли иметь дело больше с рукоятью меча или древком боевого топора, чем с пергаментом - он то и дело пролистывал по нескольку страниц, возвращался назад, со вздохами водил длинным обломанным ногтем по строкам. - Вот! - наконец с торжеством сказал волхв. - Смотри сюда. Ильин с трудом прочел текст о том, что Христос уподобил свое вознесение на небеса, несущее верующим в него вечную жизнь, вознесению Моисеем медного змея в пустыне. Он просмотрел листы книги в обратном порядке. Нашел богато украшенную заставку: "Евангелие от Иоанна". И почти сразу же в памяти возникло полотно, виденное в Русском музее. Грозовое небо, дикие голые утесы, толпа людей, собравшихся вокруг лежащего на земле. И над всеми возносится каменная колонна, увенчанная волнистым изображением змея в короне. Кажется, это была картина Бруни, а вот название... что-то вроде "Поклонения змею". Да, еще одну деталь он забыл - в стороне от толпы стоял старец с двумя лучами над головой, подобными рогам, - сам Моисей... - Ты знаешь. Добрыня, я не думал, что ты так искушен в богословии, - с уважением произнес Ильин. - Старые волхвы показали... Сам-то я не сильно учен... Однако ты говорил, что тебе трудно отвечать мне. Теперь у тебя нет сомнений? - Да-да, ты убедил меня. Но дело не только в этом... Вопрос Добрыни относительно будущих судеб христианства и язычества действительно поставил Ильина в тупик. Он мог бы однозначно сказать, что вероучение последователей палестинского проповедника безраздельно воцарится в России, но как ученый он понимал: все гораздо сложнее. Его собственные фольклорные изыскания много раз подтверждали мысль о поверхностном проникновении новой религии в массу народа. В быту и искусстве русского крестьянства языческие идеалы сохранились почти нетронутыми до самого двадцатого века. Да и обязательство, взятое на себя Ильиным - воздерживаться от воздействия на историческую среду, - делало его положение затруднительным. - Что молчишь? - Взгляд Добрыни стал яростным, тонкие губы побелели. - Я любую правду вынесу. - Пойми меня правильно, Добр... Святовид, я не могу дать простой ответ, что случится в будущем. Возможно, оттого, что мы попали сюда и как-то вмешались в вашу жизнь, ход событий изменится, и будущее станет другим, нежели то, из которого мы явились... Добрыня задумался. Потом хмуро спросил: - А как было у вас? - Христианство то побеждало, то проигрывало. Сломив внешнее сопротивление, оно оказывалось перед необходимостью уживаться с иными представлениями о мире. В конечном итоге власть над душой человека оно так и не смогло завоевать. Святовид с сомнением покачал головой: - Не хочешь говорить... Запомни: что бы ни ждало нас в грядущем, я не сдамся Змею. Пусть один останусь из Перунова воинства, но не сдамся... - Знаешь что, - быстро сказал Ильин. - Я вдруг вспомнил стихи старинного поэта... Жил он в одно время с великим кудесником слова Пушкиным, через восемь веков после нашего сегодняшнего разговора. Был он чиновником, по-вашему - тиуном, толстым и плешивым, над ним смеялись разные зубастые людишки из пишущей братии. Даже имя его - Бенедиктов - чем-то вроде бранной клички стало. Но кое-какие строчки его застревают в памяти. Вот послушай: Не унывай, о малодушный род! Не падайте, о племена земные! Бог не устал: бог шествует вперед; Мир борется с враждебной силой змия. Когда Ильин умолк, Добрыня еще долго сосредоточенно раздумывал над услышанным. Потом растерянно развел руками. - Значит, и восьми веков человеку не хватило, чтобы понять, где истина? Выходит, эта борьба конца не имеет? В чем же тогда ее смысл? - Ты же сам говорил - двести поколений сменилось с тех пор, как столкнулись Змей и Всадник. И борьба между ними не прекратилась... А ваше время и наше разделяют около тридцати поколений... Добрыня повернулся и побрел к своей избе, курившейся дымом - белые пряди струились над оконцем, над дверным проемом, то и дело заволакивая мудроотрешенную деревянную морду коня, венчавшую охлупень. Ильин смотрел вслед волхву, на его разом ссутулившиеся плечи и с внезапной ясностью осознавал: оба они только что прикоснулись к цепи, связующей прошлое и будущее. Беседа двух людей в глухом углу Новгородской земли набатом отзовется в будущем, каждое слово, сказанное ими сегодня, громовым эхом прокатится через грозные ущелья времени. Потому что сейчас на его глазах Добрыня принял решение. Один из последних хранителей Знания выбрал свой жребий. Но с кем ты, спросил себя Ильин. На стороне тех, кому суждено погибнуть? В стане тех, кто выйдет победителем? Или ты останешься вне схватки?.. IV То, что Виктор узнал за несколько недель пребывания среди язычников, коренным образом изменило его представления о прошлом. Он много раздумывал над сообщениями летописцев, противоречившими истинному ходу событий. Особенно занимала его история с "обращением" Добрыни. В конце концов он пришел к выводу, что монахи православных монастырей, создававшие летописные своды, пошли на сознательное искажение истины: Добрыня был настолько популярен в народе, что изобразить его активным борцом за христианскую веру значило косвенным образом повысить престиж новой религии. Конечно, произошло это десятилетия, если не столетия спустя, когда ушли в мир иной люди, знавшие обстоятельства исчезновения новгородского посадника. Фальсификация, вероятно, внедрялась в летописи постепенно. Ведь они переписывались, подправлялись, редактировались каждым последующим поколением хронистов, что находило отражение в самом стиле описаний. Именно это обстоятельство позволило в свое время академику Шахматову отделить наслоения позднейших эпох и реконструировать первоначальную летопись. Но ему, разумеется, не удалось восстановить сведения, попросту выброшенные редакторами. О тех или иных событиях можно догадываться, сопоставляя противоречивые тексты разных сводов. Прошлое не менее загадочно, чем будущее. И эти тайны времени возникают по воле людей, заинтересованных в сокрытии истины. Приходя к власти, узурпатор стремится к воздействию на память подданных, ибо сопоставление прошлого и настоящего не всегда бывает в пользу последнего. К тому же знание минувшего может дать каждому философскую опору для противостояния власти - оно учит, что любой правитель бессилен перед естественным ходом жизни. События эпохи Владимира Святославича, крестившего киевлян и начавшего насильственную христианизацию всех земель, входивших в его державу, с особенной наглядностью подтверждали для Ильина умозрительно выведенный тезис. Уничтожение письменных памятников, преследование старых обычаев, физическое истребление носителей духовной традиции язычества приобрело характер культурного геноцида. Виктору пришлось долго растолковывать Анне и Овцыну значение этого термина, хорошо известного любому читателю газет в двадцатом веке. Ивана он не решился просвещать на этот счет - выплеск благочестивых чувств мог привести к изрядным разрушениям. - Выходит, мы, жители будущего, являемся как бы пленниками тех, кто сегодня устанавливает контроль над прошлым? - с оторопью в голосе спросила княжна. - В духовном смысле это так и есть. Тот, кто контролирует прошлое, владеет и будущим, - сказал Ильин. - Прошлое чревато будущим, - глубокомысленно заметил Овцын. - Изменяя представление о нем, я приобретаю господство над еще не родившимся. Это же самая страшная власть - власть над временем! - Необходимо что-то сделать, чтобы разрушить этот заговор! - воскликнула княжна. - Если мы обладаем знанием, мы должны предупредить наши века на языке, понятном им. Ведь подобное же послание, написанное Святовидом, там попросту не примут на веру - те же церковники скомпрометируют его, а ученые истолкуют как пристрастное мнение... - Да Святовиду и не придет в голову предупреждать будущее. Он с настоящим-то не в ладах, самому быть бы живу, - возразил Овцын. Мысль о послании в будущее не оставляла их все последние дни перед уходом из лесного поселка. Но идея, казавшаяся поначалу простой и легко осуществимой, представилась немыслимо сложной, когда Виктор постарался охладить благородное негодование друзей, показав, как непросто перевести замысел в практическую плоскость. Написать на бересте от своего имени, а затем запечатать в глиняном горшке и зарыть там, где, как он знает, будут производиться раскопки? Но такую находку попросту выбросят, да еще выругают автора неуместной шутки, подсунувшего сосуд археологам. Написать на какой-нибудь скале или в укромном месте православного храма от имени жертвы преследователей? Да такое сообщение тысячу раз уничтожат... Нет, любая форма письменного послания, если поразмыслить, - ненадежный способ передачи Знания. В почти сплошь неграмотном обществе Древней Руси только устное сообщение может стать своего рода палочкой эстафеты времени. Но имеет ли шансы на успех у людей, подвергшихся христианизации, а тем более у их потомков, устная информация об истинных намерениях священников и миссионеров? Она покажется им клеветой, своеобразной формой мести со стороны проигравших... Не усматривая в каверзных вопросах Виктора попытку отвратить их от намерения вмешаться в ход истории, Анна и Василий продолжали обсуждать самые немыслимые проекты. - Если нам не дано вернуться назад и рассказать о происходившем, мы просто обязаны придумать форму передачи Знания, - заявила Анна, выслушав соображения Виктора. - Только искусство может победить власть времени. Овцыну запомнился рассказ Ильина об одном из эпизодов второй мировой войны, когда крохотная подводная лодка смогла торпедировать линкор. Торпеда казалась ему одним из лучших созданий человеческого ума. Образ ее постоянно присутствовал в его построениях. Что может сыграть роль торпеды, неостановимо прошивающей толщу времени и производящей взрыв в точно обозначенном веке? Как запустить из глубины столетий снаряд, который поразит устои исторической лжи через много столетий после того, как Истина будет похоронена? Овцын размышлял вслух: ясно, что сообщение должно быть передано некой тайнописью, но по внешности не вызывать подозрений. В то же время в нем должно содержаться нечто такое, что вызывало бы у людей желание делиться полученными сведениями с другими, и таким образом складывалась как бы живая цепочка. - Ты хочешь сказать... может быть, это должно быть какое-то изображение? - спросила Анна. - Я думаю, необходимо запустить несколько сообщений в разной форме. Тогда само обилие их натолкнет потомков на мысль, что это не простое совпадение... - Я не умею рисовать, - вздохнул Ильин. - И вырезать из дерева не могу. Не талантлив, к сожалению. Может быть, ты, Василий, карандашом или кистью владеешь? Овцын отрицательно покачал головой и сказал: - Шпагой, эспадроном, саблей могу вензеля по воздуху выписывать, а на бумаге - увольте... Это вот Иван у нас богомаз - говорил мне как-то, что приходилось ему иконы малевать. - А ты, Анюта? - спросил Ильин. - Я рисую, но не очень, - сникла княжна. - Женские головки больше. V Накануне их ухода Виктор пришел проститься с Добрыней. Старик с непроницаемым лицом выслушал слова благодарности за кров и пищу, потом предложил филологу следовать за ним. Привыкнув к сдержанности волхва, Ильин не стал задавать вопросов и двинулся за Добрыней в глубь леса. Обойдя небольшое озеро, кормившее поселок рыбой, они взобрались на лесистую гривку, полого поднимавшуюся по направлению к скалистым обрывам водораздела, хорошо видным от воды. Виктор слышал, что в той стороне находилось языческое святилище, но никогда не был там. Когда достигли первого утеса, волхв раздвинул руками кусты у его подножия и, призывно кивнув головой Ильину, скрылся в зарослях. Пробравшись по узкой тропке через густой малинник, Виктор заметил узкий лаз, где исчез Добрыня. Протиснувшись за ним, филолог оказался в пещере, стены которой круто уходили в темноту. В нос ударил острый запах навоза. Напротив входа переливалась овальная гирлянда огней. Подойдя ближе, Ильин увидел, что это деревянные плошки с каким-то маслом, поставленные кругом продолговатого камня с углублением. Язычки пламени непрерывно трепетали - понизу тянул слабый сквозняк. В темном углу пещеры, куда отошел Добрыня, кто-то шумно вздыхал и возился. Неожиданно голос волхва раскатился под сводами: - Помоги! Виктор двинулся вперед, выставив руки перед собой. Наткнувшись на стену, сказал: - Ничего не вижу. - Сюда! - Добрыня был совсем рядом. Ильин сделал еще два шага и натолкнулся на что-то живое. По телу прошел внезапный озноб. - Что это?! - Козел. Возьми его за рога и вали набок. Надо связать ноги. Нащупав толстые костяные завитки на голове животного, Виктор вцепился в них и рванул в сторону. Шерстистая туша дернулась на месте, но козел удержался на ногах. Только с помощью волхва Ильину удалось побороть тяжело дышавшего противника. Усевшись на его крутой бок, судорожно вздымавшийся и опадавший под ним, Виктор ждал, пока Добрыня возился с сыромятным ремнем. - Понесли, - наконец сказал старик, и Ильин, продолжая держаться одной рукой за рог, схватил другой связанные ноги козла. Добрыня показал, как уложить жертву в углубление продолговатого камня. Козел несколько раз дернулся и затих, словно осознав значительность минуты. - Испрошу у богов помощи тебе, пришедший с небес, - сказал Добрыня. - Верю тебе, что не Змеем послан. А те трое - они от него. Берегись их. Ильин не стал на этот раз оспаривать мнение жреца, таинственная обстановка святилища как бы обязывала к немногословности. Воздев руки к своду, Добрыня принялся нараспев произносить молитву на санскрите. Глаза Виктора, привыкшие к темноте, различали теперь изваяния, к которым обращался жрец. Это были несколько фаллических столбиков из дерева и камня, испещренные какими-то письменами, навершие одного из них украшала воинственная усатая физиономия, под ней было изображено несколько пар рук. "Да ведь это лингам. А персонаж этот - какое-то подобие многорукого Шивы!" - внезапно озарило Ильина. У кого-то из путешественников по Индии он читал об этих изображениях, воплощающих представление о мужском начале мира - их устанавливают на перекрестках дорог, на деревенских торжищах. Мелодичный речитатив на санскрите усиливал впечатление, будто происходящее совершается где-то в индуистском храме. Когда Добрыня повернулся в профиль, в слабом мерцании огней его отрешенное лицо напомнило Ильину облик аскета-отшельника из Гималаев, виденного как-то в телевизионном "Клубе путешественников". В полутьме сверкнуло широкое лезвие. Быстрым движением перерезав глотку козла, волхв навалился на него всем телом. Ноги животного судорожно дергались, из горла с бульканьем била черная струя. По узкой канавке, выбитой в камне-жертвеннике, кровь устремилась к глиняному сосуду, стоявшему на земле, глухо ударила в его дно. Теплый, удушливый запах - запах самой жизни - помутил сознание Виктора. Он едва не упал, ощутив свинцовую тяжесть, разлившуюся по телу. - Запали хворост, - продолжая удерживать агонизирующую жертву, велел волхв. Ильин огромным усилием воли заставил себя преодолеть охватившую его немощь. Заметив кучу сухого валежника у алтаря, вытащил из нее веточку и зажег от масляного светильника. Прикрыв огонек ладонями, дал ему разгореться и с нескольких сторон подпалил сучья. Минуты не прошло, как стены пещеры вынырнули из темноты. Даже высокий свод, и тот стал различим в игре красноватых бликов. Оставив отрезанную голову козла на жертвеннике, Добрыня ловко вскинул на руки тяжелую тушу и отнес к стене, где свисал ремень, перекинутый через деревянный костыль, торчавший из щели между камнями. Вставив пяльцы между задними ногами туши, волхв обмотал их ремнем и поднял козла на воздух. Захлестнув ремень вокруг костыля, принялся ловко орудовать ножом, снимая шкуру. Содрав ее, бросил в сторону и одним движением выпустил наружу внутренности жертвы. Схватив окровавленными руками расползающиеся скользкие кишки, Добрыня принес их к костру и швырнул в огонь. Шипение и треск наполнили пещеру. Едкий дым повалил кверху, пламя село, и все вокруг погрузилось в полутьму. Не дожидаясь, пока костер разгорится, жрец принялся поливать сучья кровью из глиняного сосуда, громко восклицая что-то на санскрите. Но время от времени он переходил на родной язык, и тогда Ильин разбирал одно и то же заклинание: "Огонь! Огонь! Возьми свой огник!" Дым уходил вверх белым столбом Редкие языки пламени вырывались из костра, высвечивая худощавую фигуру старика. Ильину уже порядком надоел этот спектакль, и он тоскливо думал о том, что ничего нет утомительнее, чем присутствовать на церемониях, не задевающих сердце. Никакого мистического трепета он не ощущал, было неловко за Добрыню и немного противно - пузырящиеся и лопающиеся на костре кишки, считал Ильин, могут разве что раздосадовать богов. Небожители явно предпочли бы тушу, подвешенную на пяльцах. Однако волхв рассудил по-другому. Когда пламя справилось с требухой, он вытер руки о козлиную шкуру, разрезал на дощечке печень жертвенного животного и кивком пригласил Ильина присесть рядом. - Сырое? Я не могу... - Богов оскорбишь. Удачи не будет. Виктор осторожно взял податливый кусок двумя пальцами и откусил от него. Слегка солоноватый вкус теплой печени вызвал легкую тошноту, но с ней удалось справиться. Ильин понимал, что Добрыня притащил его сюда вовсе не для того, чтобы угостить субпродуктами. Если он сейчас оскорбит благочестивые чувства волхва, тот вряд ли скажет, ради чего затеяно это действо. Подтверждение его мыслей пришло почти сразу же. Дожевав печень, старик медленно заговорил: - Идешь в мир, много зла в нем. Вот уже двадцать шесть весен, как зашаталась вера русичей, хитрые иноземцы полонили душу Владимира... - Как же это могло произойти? Ведь ты был его близким человеком, имел влияние на него... - Он слушал меня во всем. Когда я сказал: заключи мир с Болгарией Волжской, он исполнил совет. Когда я говорил: построй для наших богов достойные их святилища, он строил. Когда говорил: не крестись, станешь подвластен цесарю, он тоже слушал. - А в результате великий князь принял иноземных епископов и позволил им сокрушить Перуна и Сварога? - Не знаю, может, похоть его погубила... Было у него много наложниц, несколько сотен. И среди них много гречанок, хазарских пленниц. Не через них ли пробрались к его сердцу греческие попы? Да еще могли запугать его опасностью, от многих сынов исходящей - будут-де искать твоего великого стола Киевского и не найдешь нигде опоры. Ежели примешь веру Христову - цесарь тебе братом будет, любую помощь подаст. Раз у тебя были такие подозрения, почему же ты не отговорил его? - Он на меня за Святополка, сына своего, взъярился. Отрок и умом, и красотой взял, но не люб он Владимиру, ибо родил он его от вдовы старшего брата своего Ярополка, им убитого... А я княжича привечал, баловал... - Святополк тоже, надо полагать, не очень-то расположен к своему отцу, если мать его Владимир взял за себя силой... Добрыня долго молчал, вздыхая, потом, явно перебарывая себя, заговорил: - На мне грех лежит... Я во всем виноват... И снова умолк, как бы не в силах говорить дальше. - Как же, ты ведь был ревностным сторонником славянской веры, насколько мне известно... Ильин прикусил язык. Такие оговорки, как не раз уже бывало, могли вызвать только подозрительность Добрыни: слишком хорошо знает пришелец подробности его жизни. Но старик был погружен в собственные мысли и не заметил оплошности Виктора. - Я стоял крепко за наших богов - еще покойный князь Святослав, родитель нынешнего великого князя, привил нам, своим дружинникам, презрение к религии греков. Мы смеялись над тем, что им положено всю жизнь довольствоваться одной женщиной, что надо по урочным дням не есть мяса, дабы не прогневить бога - как будто ему есть дело до того, что у тебя в кишках... Но пока великий воитель проводил время в походах, дети его оставались на воспитании у бабки своей - княгини Ольги, которая приняла христианство. Дома христиан давным-давно стояли в Киеве, да и в других городах русских их было немало. Народ не любил их за ханжество, но зла им не творил. Знать бы, к чему приведет эта терпимость... - Добрыня проскрежетал зубами и опять умолк. Ильин не решился нарушить молчание, хотя на языке у него вертелось много вопросов. Он боялся спугнуть откровенное настроение Добрыни. - Итак, Ольга занималась воспитанием внуков. Особым попечением окружила она старшего - Ярополка, которому предстояло занять Киевский стол. Был он мягкосердечен и милостив, и к христианам благоволил... Когда же Святослав погиб в Днепровских порогах от стрелы печенега, приял Ярополк власть. Дружина роптала, боялись, что поддастся он на увещевания греков, давно мечтавших подчинить души русичей. И народ не жаловал нового князя. Глупцы мы были! Принимали кроткий нрав его за хитрость. И я первый повинен в том, что случилось... Второй сын Святослава от сестры моей Малуши, то бишь племянник мой Владимир, сидел на княжении в Новгороде. И восхотел стола Киевского, и стал говорить нам, что возвеличит богов славянских, а льстивых греков изгонит. А летами был он совсем еще мальчик, да и Ярополк всего на год старше его. По сути дела, братьев стравили те бояре, которые к ним приближены были. У Ярополка - Свенельд, а у Владимира - я... Не думал я, что отрок мой единокровный меня обманет... Когда междоусобица возгорелась, изгнал Ярополк Владимира с новгородского княжения. Бежали мы за море к варягам. Три года у них обретались, наконец, собрали охочих людей на Русь идти. Отбили с их помощью Новгород и на Киев пошли. А потом... - Добрыня схватил себя жилистыми руками за волосы и стал раскачивать головой из стороны в сторону, словно надеясь избавиться от воспоминаний. - Убили варяга Ярополка, когда пришел он безоружный в стан Владимиров на переговоры. - М-да, - не выдержал Ильин. - Хороши нравы у вас. А еще на христиан киваете. Добрыня тяжело вздохнул и, виновато глядя в сторону, заговорил: - Мы их не трогали, не гнали, так как они нас сейчас... Единственный раз, когда церковь ихнюю порушили - после того, как Киев взяли... Дружина сильно ярилась против Ярополка, а заодно и против попов греческих, коих он привечал. Вот и сожгли мы церковь ихнюю, что у речки Почайны стояла, а на месте их требище устроили Перуново... - Так вот с каким змеем ты на Пучай-реке бился... - вырвалось у Ильина. - А ты что, слыхал про тот случай? - недоверчиво спросил Добрыня. - Местные болтают? Это по-здешнему, по-новгородскому переиначено: Почайна в Пучайну... - Да, слышал краем уха, - безразлично ответил Виктор и тут же поспешил увести разговор от щекотливой темы: - Так ты о Святополке начал было... Старик кивнул. - Помню... Когда погиб Ярополк, было ему девятнадцать лет. Жену его гречанку взял Владимир себе в наложницы. - А Святополк точно сын Владимиров? - прервал Ильин. - Слушай, чему сам я был свидетелем... В Вышгороде дело было, где замок великокняжеский. Сыновья Владимира, молодые князья, на совет к отцу съехались. Затеяли в Днепре купаться, а отец на тот час с боярами на берегу сидел, смотрел, как дети в ловкости между собой и дружинниками состязаются. В одночасье подвода с припасами из ближнего села едет - за съестным для пира было послано, - а среди бочонков и туесов древняя старуха сидит. Увидела великого князя, слезает с телеги и со слезами к нему кидается. Он тоже признал ее, дозволил в плечо себя поцеловать, говорит: моя кормилица пожаловала, сколько лет не бывала. А старуха со слезой да со всхлипом причитает: как нянчилась-де с двумя братишками - Ярополком да Владимиром. Гладит великого князя по руке и говорит: уж каким ты забиякой был, все старшенького стукнуть норовил. Владимир в лице переменился, но не станешь же выжившей из ума бабке рот затыкать. А тут подбегают к нему несколько сыновей, и Святополк-отрок среди них, по пояс голый. Старуха глядь: а у него на спине под лопаткой пятно родимое. Всплеснула руками и говорит: никак чадо Ярополково, по отцовской отметине признаю - у него маленького точь-в-точь такая была... Ильин помолчал, осмысливая услышанное, затем неуверенно начал: - Так выходит... на престол Киевский Святополк законное право имеет - он сын истинного великого князя. - В любом случае - он первый наследник. Ведь старший сын Владимира Вышеслав недавно умер от неизвестной причины. - Не Святополк ли... - Нет-нет, - быстро возразил Добрыня. - Святополк все время под приглядом у отца, до Турова-то от Киева рукой подать, да и соглядатаев хватает... К тому же слух до меня дошел, будто недавно его вместе с женой в темницу ввергли по Владимирову указу. А престол похотел он Борису передать, который сейчас в Ростове княжит. - Ладно, будущее покажет. Вернемся теперь к матери Святополка. Ты говоришь, она была гречанкой, значит, и веру исповедовала христианскую. - Конечно. - Выходит, Святополк, которого она наверняка Воспитала в ненависти к Владимиру... - Тут все перепутано. Слушай внимательно. Буду говорить по порядку... Я сказал уже: стоило Владимиру сесть на Киевский стол, как он по моему совету воздвиг новое капище, куда собрал все изваяния богов, а над прочими вознес Перуна, бога воинов, вызолотил ему усы. И стали совершаться в святилище богатые требы... Но что потом п