жиданно для себя процитировал пришедшее на память стихотворение Владимира Соловьева: Милый друг! Иль ты не видишь, Что все видимое нами - Только отблеск, только тени От незримого очами... Собеседник, пожилой кряжистый купчина, пораженно умолк. Мелодично льющаяся речь, каким-то чудодейственным образом претворенная из обыденной, всегда действовала на людей этой эпохи подобно магическому заклинанию. Собственно говоря, назначение поэзии так и понималось: сообщить высшим силам о желаниях и надеждах людей. Оттого и непохожесть высокого слога сказителей и жрецов воспринималась как должное - негоже с богами изъясняться на будничном наречии. Повседневная речь славян оказалась куда ближе к разговорному языку двадцатого века, чем мог раньше судить Ильин по письменным памятникам. Книжное слово всегда воспринималось древними как некая аналогия священного косноязычия шаманов и прорицателей. Тем более что авторами книг целые века были исключительно монахи и священники - конкуренты поверженной религии. Им собственным творчеством необходимо было доказывать свою приобщенность к мистическим стихиям, к невидимому миру. Стихи Соловьева, непривычные по звучанию, несомненно, были восприняты как некий ритуальный текст, а заложенная в них мысль усвоена без дополнительных разъяснений. Это в очередной раз подтвердило убеждение, сложившееся у Ильина: сущность религиозного сознания, с готовностью принимавшего разделение на здешний и нездешний миры, остается неизменной несмотря на изменение форм культа. Именно это и позволяло ему без особого труда находить общий язык с последователями славянских верований, хотя он был едва знаком с их догматикой и богослужебной практикой. У Овцына, выросшего в условиях полного и безраздельного господства христианства, беседы Виктора с язычниками вызывали усмешку, он старался не принимать участия в обсуждении примет русалок, способов распознавания мест обитания нечистой силы вроде леших и водяных. Да и Анна не могла без иронических ухмылок слушать подобные разговоры. Так что филологу приходилось взвалить на себя эту деликатную ношу... - Надобно тебе сказать, хозяин, что оборотень в наших местах не такой частый гость, как на Днепре. Возле Смоленска - там да, там проходу не дадут. А у нас больше упырь балует. Лешак опять же заломать может. И всякая иная нежить ведется. Вот, к примеру, деревня Черный Бор, где у вас ночлег после Ильменя будет, - там баенник зловредный завелся. Заметив недоверчивый вопросительный взгляд Анны, словоохотливый Истома стукнул себя в грудь кулаком и сказал: - Да лопни у меня селезенка, коли вру. Сам в той бане парился - чур меня, чтоб я еще раз в нее сунулся. Не веришь, егоза? Вот попроси у отца, чтоб он на ночлег в третью избу с северного краю попросился - сам увидишь, какие там дела творятся. Не только баенник шалит - там и домовой, говорят, шалопутный какой-то, и дворовой будорага. Ужасть берет. - Ладно, проверим, - прервал его Ильин. - Ты лучше про оборотней докончи. Ты начал с того, что его по волчьей шерсти на голове можно узнать. - Правильно, - кивнул Истома. - Потому и зовут по-иному волкодлак. Он то так, то так перекинется - ино человеком, ино зверем. Ежели волка встретишь, смотри на задние лапы: колени вперед, как у человека, значит, оборотень. Убивай смело - он как подохнет, человеком обернется... А ежели приметил такого малого, у которого клыки из-под губы торчат и волос на загривке дыбится, тоже не теряйся, тем, что есть под рукой, бей... - А если ошибешься? - с едва скрытой язвительностью спросила Анна. - Сколько случаев было, никто еще не ошибся, - Истому явно раздражала во всем сомневающаяся дочь хозяина, и, отвечая ей, он даже не удостоил ее взглядом... - Ты очень хорошо рассказываешь, - Ильин поспешил поощрить рулевого. - Не обращай внимания на мою девчонку - без матери выросла, овдовел я, когда ей два дня было. Все с мужиками, вот и набралась вежества. Анна уничтожающе сверкнула на него глазами, но промолчала. - Вожжой ее постегай, хозяин, - хохотнул один из гребцов. - Или вицу вырежь - ладно прилипает к мягким местам. Княжна и на этот раз сдержалась, хотя Ильин опасался, что остряку достанется хороший разряд. Прижав к груди голову Анны, Виктор с нежностью погладил ее по волосам. Взгляд Овцына красноречиво засвидетельствовал, что полномочия мнимого отца явно превышены. Когда вернулись к нечистой силе, Истома продолжил перечень признаков нежити. - Ежели опасаешься, что ребенок упырь, погляди ему в рот - у него должно быть два ряда зубов... - А как же становятся ими? - поинтересовался Овцын. - Или от рождения это кровопийство? - Нет, зачем. Портят. Если тебя, скажем, упырь укусит, ты сам таким сделаешься. Целые деревни в упырей превращаются. Василий передернул плечами. - Я ему укушу. Зубы проглотит. - Это ежели живой ты будешь - может, и отобьешься... А коли ты мертвый в гробу лежишь - да через него черная кошка перескочит? Вдругорядь упырем станешь, из могилы почнешь выбираться, на живых кидаться... Самоубийца тоже может кровопивцем сделаться, колдун... - Как же спастись от них? - деловито узнал долговязый гребец. - Заговоры надо знать, - с превосходством сказал Истома. - Да по кладбищам не шататься по ночам. А уж ты-то, Поздей, как меду наберешься, куда только не залезешь. Гребцы дружно засмеялись - видимо, рулевой верно нащупал болевую точку долговязого. - Скажи, уважаемый, - обратился Ильин к Истоме. - Ты вот все о признаках нежити говорил. Но ведь еще важнее знать, где она обитает, чтобы ненароком с ней не повстречаться. - Разумно толкуешь, хозяин... Первое дело - болота, там всякая злая сила кишит. Только зевни - она тебя в трясину и утащит. Второе место, излюбленное нечистью, - банище. Без надобности туда тоже не суйся, особо по ночам. И перекрестков дорог бойся - там бесы невидимым образом хороводят. Видал, наверное, как на росстанях пыль столбом крутит - то не ветер балует, то ведьмину свадьбу нечисть справляет. Брось нож в такой хоровод пыли, он враз рассыплется, а на земле кровь увидишь. Пойди потом в ближнюю деревню да по домам погляди внимательно - обязательно какую-нибудь бабу с рукой либо щекой замотанной найдешь. Та ведьма и есть. - М-да, - задумчиво произнес Ильин. - Вся поднебесная некими бесплотными силами заселена, того и гляди на кого-нибудь налетишь. - А как же, - закивал Истома. - Ведь их, нечистиков разных, многие тыщи. Какое дело ни возьми - им некий дух заведует, добрый либо злой. Даже и у христианских попов так заведено: за лошадями один святой приглядывает, за курями другой, в бабьих печалях третий помогает. Совсем как у нас. - У кого у нас? - опять подала голос Анна. - У кого - у кого, - передразнил рулевой. - Не думай, мы тоже в церкву ходим, попу то куренка, то рыбки принесем... Все-таки небезопасно было объявлять себя открытым приверженцем дедовской веры - Истома, видно, искусился уже в подобных ситуациях. Высокий берег, вдоль которого шла ладья, на всем своем протяжении был покрыт смешанным лесом. Только редкие избушки - теплины охотников и рыбаков свидетельствовали о населенности этих мест. Серые кучи льда, лежавшие в затененных ложбинах, вызывали ощущение хрупкости, недолговечности этой зелени, этого голубого неба с пухлыми ленивыми облаками. Когда суденышко приближалось к таким местам, из чащобы тянуло холодной сыростью. Северное лето еще боролось с остатками зимнего воинства, только теперь этот поединок довершался вдали от человеческого глаза, в темных непролазных дебрях. "Вот это неизменное, вековечное, над чем не властно время", - думал Ильин, глядя на проплывающие за бортом молодо зеленеющие кроны берез, на беспокойное серебро осиновой листвы. "Все умирает и возрождается, целиком повторяя то мгновение жизни, породившей этот непрочный, мятущийся мир... Впрочем, что это я. Слова, поэзия... Земля каждую секунду преображается, и к прошлому нет возврата. Только цикл изменений в природе не так приметен. Вымерли ящеры и гигантские папоротники, мамонты и бронированные рыбы... И в человеческом сообществе то же - по-видимому, все возвращается на круги своя - война сменяет мир, тиран наследует доброму правителю, и снова люди уповают на благодетеля... Полное подобие времен года... Но неприметно вымирают мамонты-человеки и место их занимают макаки. Гигантам тесно на земле, пигмеи куда лучше приспособлены к жизни... Так что же: эволюция - это неизбежный путь измельчания всего сущего?.." - Эй, ворона бьются! - крикнул кто-то из гребцов. Ильин вздрогнул. Прямо по курсу ладьи в вышине трепыхался многокрылый черный клубок. Время от времени птицы разлетались в разные стороны и снова кидались друг на друга, роняя перья. - Плохая примета, - нахмурился Ильин. - Быть войне. - Так то и без воронов ясно, - отозвался Поздей. - Князь Ярослав варяг по какую лихоманку привел? - Верное твое слово, - кивнул рулевой. - Чтоб ему на вторую ногу охрометь. Столько годов в мире и благоденствии прожили. Почитай, как Владимир Святославич на Царьград ходил - лет тому уж тридцать, наверное, будет - с той поры и не было брани. А теперь этот змееныш смуту затевает, опять на наших загривках вся тягота военная повиснет. - Да уж, от варяг, да от наших княжих мужей не жди добра, для них люди, что солома, - сказал широкогрудый гребец, сидевший, опершись спиной о мачту. VIII - Что такое КБ? - спросила Анна. - Откуда ты взяла это?.. Я разве говорил при тебе?.. - удивленно отозвался Ильин. - Слышала, как ты Василию объяснял про ваше времяпрепровождение. Ильину не по себе стало - он припомнил, как рассказывал Овцыну: "Зашел к приятелю на работу - он в КБ мается. Как раз чей-то день рождения был - заперлись, выпили как следует, у кого-то ключи от пустой квартиры оказались, поехали туда, стали вызванивать "куриц"... - Так что такое КБ? - повторила Анна. - Ничего хорошего, - мрачно сказал Виктор. - Конструкторское бюро. - А что там делают? - У кульманов - чертежных досок - по целым дням треплются: про тряпки, про летающие тарелки... "Слава богу, про "куриц" не спросила - наверное, не поняла, чистая душа", - со стыдом подумал Ильин. - Хоть бы одним глазком взглянуть на все это, - вздохнула Анна. Ее не переставало удивлять скептическое отношение Виктора к своему времени. Хотя он уже тысячу раз рассказывал ей об издержках цивилизации, сделавших жизнь горожанина в конце XX века далеко не такой идилличной, какой она представлялась мечтателям вроде Веры Павловны из "Что делать?", Анна все же не могла себе представить, как можно не любить мир самодвижущихся экипажей, электричества, эскалаторов, огромных летательных аппаратов, телевидения и пересадки сердца... - Знаешь, я для тебя прозвище придумал. Целый год оно вызревало. Буду тебя в честь твоей любимой героини Верой Павловной звать. - Ради бога, я совсем не обижусь, мой повелитель... Расскажи мне, пожалуйста, о твоей жене. Почему вы развелись?.. И Анна снова прильнула к нему. Выдался один из тех редких часов, когда они могли остаться вдвоем. Овцын ушел к реке вместе с бурлацким "шишкой" - так здесь именовали руководителей ватаг, проводивших суда вверх по Ловати, - чтобы многоопытный артельщик определил, смотря по грузу, сколько людей потребуется на переход до волока. Лежа на кипах свежего духовитого сена у стены постоялого двора, Виктор и Анна видели все, что делалось у воды, на деревенской улице и в огородах. Народу в деревне было немного - старухи да мелюзга, - все трудоспособные с раннего утра разбрелись по пойме. Повсюду, куда глаз хватал, шел покос - то и дело то в одном, то в другом месте ярко вспыхивали отсветы солнца на косах. Постоялый двор, дававший приют путникам и бурлакам, был также пуст - все его немногочисленные на эту пору обитатели были в разгоне. Только к вечеру ожидались хлебные барки с верховьев - на них должна была вернуться ватага, водившая караван немецких гостей к волоку на Двину. - Поцелуй меня сюда, - попросила княжна. Ильин провел губами по обтянутой шелковистой кожей ключице, медленно отвел рукой расшитый ворот полотняной рубашки. Грудь княжны порывисто вздымалась. Все поплыло перед глазами Ильина. - Я обожаю тебя, - простонала Анна. Виктор на мгновение поднял голову, чтобы занять более удобную позицию, и вдруг ощутил чей-то взгляд. Разом придя в себя, он резко повернулся и встретился глазами с большим черным псом, который внимательно разглядывал их с княжной, неспешно помахивая закрученным хвостом. С высунутого языка падали частые капли. - Что ты? - княжна погладила Ильина ладонью по щеке. "Не вовремя мы это затеяли... И вообще - говорил же: не надо, не надо!.. Размазня!" - Виктор исполнился презрения к самому себе. Считал, что из всей их команды по-настоящему ответственный человек - он сам, и вот... - Ну что ты? - по-прежнему не открывая глаз, повторила Анна. Голос ее звучал глухо и многообещающе. - Я пошутил, - вдруг брякнул Ильин, свирепо глянув на пса. И почувствовал, как мгновенно напряглось тело княжны. Анна отвела его руку, села. В глазах ее стоял ужас. Быстро запахнув ворот, она вскочила и бросилась вниз по пологому склону к Ловати. Сознание Ильина заторможенно пыталось удержать образ того, что минуту назад творилось с ним. И тут, словно льдина, вынырнувшая из неведомых глубин, возникла фраза. Виктор прямо-таки физически почувствовал ее обжигающее прикосновение где-то у темени: "Женщина может простить все, кроме насмешки"... - Кто это сказал? - потерянно спросил себя Виктор. - Скорее всего француз какой-нибудь, это в их духе... Скотина ты, дружок... И закричал: - Я подлец, Аня! Я дурак! Но она со всех ног бежала в сторону пристани. И вряд ли слышала его. - Трещина... - произнес Ильин, поднимаясь с сена. - Это трещина. И, схватив попавшийся на глаза камень, запустил в пса. IX Деревня Черный Бор вытянулась по гривке высокого берега Ловати. В неверном жемчужном полусвете очертания крыш с длинными изогнутыми коньками напоминали варяжские ладьи. Молочный диск луны, рассеченный узким облаком, стоял над верхушками ближнего леса. Каждый куст, каждая жердь прясла, огораживавшего селение, отбрасывали бесконечные тени. Ильин и Овцын, осторожно ступая по травянистому косогору, двигались от деревни в сторону реки. На прибрежной луговине темнели невысокие строения. - Верно говорят, что на банище нечистой силе раздолье, - свистящим шепотом сказал Василий. - Тут тебя и удавят, и в воду бросят. Никто и крика твоего предсмертного не услышит. - Будет стращать... Итак не по себе. Но Овцын не унимался. - А что, если уж мы нежить ловить идем, о ней и говорить самое время. Настраиваться надо - сам же советовал... Ко всему приготовиться не вредно - ты баенника ждешь, а на тебя водяной кинется или русалки защекочут. Тут им самое место гулять - видишь, ракита над речкой склонилась, они в ветвях ее и любят сидеть... - Это ты откуда взял? - А сегодня днем старухи здешние рассказывали. Видели, будто бы, как тот баенник знаменитый с ними шуры-муры разводил... - Ну и тип, никому проходу не дает! У нас в институте тоже такой вот баенник есть - Алик Мирзоян. Стоит уборщице нагнуться, чтобы сор из мусорной корзины взять... - Тсс! - шикнул Овцын, подняв палец. - Слышишь? Ильин замер на месте, но ничего подозрительного его слух не уловил. Овцын знаком предложил лечь на траву, Виктор последовал его примеру. Затаившись, они до боли в глазах вглядывались в угольно-черные пирамидки бань, но все было спокойно. Ильин постарался припомнить все, что он слышал о загадочном обитателе бани, переполошившем здешние места. От обычных граждан деревенских задворьев он отличался ярко выраженными индивидуальными чертами, которые стали ясны после многочисленных расспросов. Классический баенник, по представлениям окрестных жителей, воплощал в себе не только злое, но и доброе начало. Главное было соблюдать известные правила при посещении его владений. Нельзя, говорили мужики, мыться больше чем в три смены. Кто придет на четвертый пар, того баенник доймет угаром, а то начнет песком швыряться, раскаленными камнями, вениками засечет до полусмерти. Ибо на четвертый пар ходят к нему гости - домовые, лешие, овинники. Ежели уважать банного духа, не гневить его попусту, он и на добрые дела способен, особенно девкам гадать любит. Коли поднимет на голову подол сарафана желающая всю правду ведать, да сунет голый зад в приоткрытую дверь бани, обитатель ее из-под полка выберется да и погладит по мягкому месту своей шерстистой лапой - знай, что счастье предсказывает, а коли шлепнет - беды жди. Само собой разумеется, у тех хозяев, которые баеннику водицы в кадушке, щелока в горшке, веников неизмызганных оставляют, и мыться любо-дорого - тут баенник главной своей обязанности не забывает, угар весь начисто выгоняет. А вот этот, что объявился по весне, - поначалу в одной только бане у скорняка Ропы Волосатый Нос шалил, а потом и в другие стал наведываться - он из ряда вон оказался. Зловредная нежить, в один голос говорили свидетели его подвигов. Стоило забыть в бане горшок с квасом или ненароком поставить возле нее ушат с только что сваренным пивом - баенник с непостижимой быстротой утаскивал посудины к себе под полок, а потом выбрасывал на берег Ловати. Когда покрытую рыжей шерстью спину баенника заметила на своей повети жена Ропы, а потом обнаружила скорлупу от дюжины только что снесенных курами яиц, сообразила, что и другие необъяснимые пропажи дело рук нечистого. Из амбара мельника Шмеля Очунной Рожи еще по весне, когда пошли первые слухи о баеннике, исчезли лапти и еще новые порты. Убожье Пегая Борода жаловался, что у него увели целый окорок, припасенный к великому празднику первого выпаса деревенского стада - Ярилину дню. Но еще сильнее взбудоражило Черный Бор другое злодеяние баенника. Приметливые бабы обратили внимание, что некоторые из девок, ходивших гадать на банище, не в себе - одних мутит, другие в обморок падают во время прополки огурцов. Дальнейшие исследования подтвердили: девки уже не девки, а бабы на сносях. Выходит, до того понравились бесстыжим поглаживания банного жителя, что и на срамное дело с нежитью пошли. Тут уж не стерпели мужики - виданное ли дело: нечистая сила столько девок перепортила! Вооружились навозными вилами и отправились в полнолуние сводить счеты с баенником. Тряслись от страха, поминутно останавливались, чтобы еще раз все заговоры прочитать, но все же никто назад не повернул. У бани Волосатого Носа столпились, стали хором кричать: подобру-поздорову уйди от нашей деревни, не то мы на тебя лешему пожалуемся, - лошадь на дубу для него повесили, он за такую жертву что хочешь сделает и тебе, окаянному, шею свернет. Послушали, не ответит ли чего. Молчал баенник. Тогда самый старый из деревни - дедушка Плохой Долгая Спина - вышел из толпы, поклонился перед дверью бани, открыл ее и хотел на порожек отступное положить - жареного петуха да пареной репы туесок. А из бани вдруг такой рев раздался, что Плохой с перепугу затылком об косяк звезданулся и тут же мешком свалился. Из мужиков кое-кто вилы побросал - и деру в деревню. Но нашлись и те, что не сробели, - громко выкрикивая заклинания, окружили баню и принялись совать свои орудия в волоковое оконце, в дверь. У одного нечистая сила вилы выхватила, но другой успел нежить зацепить - заблажил баенник пуще прежнего. Из дверей вылетели отобранные вилы, попали пастуху Булгаку прямо в лоб. Повалился он рядом с дедушкой Плохим. - Ах, ты так! - заревели мужики. - Ужо мы тебя доймем. - Не стоишь, Ропа, за баню свою?.. Волосатый Нос подумал недолго, кинул шапку оземь. - Ин ладно, тащите уголья. Кто пошустрее, сбегали в деревню, принесли в горшке огня. С четырех углов навалили хвороста и подпалили баню. Сруб занялся враз. Загудело пламя, облако сажи поднялось от прокопченных стен. Разогнал мужиков по сторонам нестерпимый жар. Но нечистый на удивление долго крепился. Думали было, уморили его, и тут он снова возопил, да так свирепо, как только нежить может. И из огненного столба, что на месте бани поднялся, выкатился кубарем - огромный, весь покрытый рыжим волосом, бородатый. В точности такой, каким его знающие старые люди видывали. Вскочил на ноги да как саданет кулачищем своим Ропе между глаз - мужик и ослабел, кулем в траву повалился. А баенник еще ужаснее заревел - тут уж и самые крепкие не выдержали, откуда только прыть взялась, в одно мгновение на гребень береговой взлетели. Нечисть же в воду бросилась и на ту сторону Ловати подалась. - К водяному ушел, - решили мужики. Но и тоска на черноборцев нашла великая - ждали, что вся нежить теперь взбеленится. Домовые, говорили пугливые, скотину душить примутся, овинники снопы осеннего урожая пожгут, лешие ягодниц в болота заводить начнут... В банях с тех пор и мыться перестали, к речке тоже подходить боялись. Одна баба вышла с бельем на мостки да вскорости, все рубахи побросав, с криком домой прибежала - заметила в глубине два зеленых глаза, видно, водяной подбирался. Вокруг деревни день и ночь сторожа с цепами и вилами ходили, на лес, на реку покрикивали, чтоб знала нежить: люд в Черном Бору не дурак, голыми руками его не возьмешь. Такое положение дел застали Ильин и его спутники, прибывшие в Черный Бор в конце июня. Заинтригованные похождениями баенника, они решили попытаться встретиться с ним - благо стояло полнолуние, лучшая, по мнению селян, пора для свиданий с нежитью. Овцын и Анна, правда, весьма скептически отнеслись к рассказам черноборцев, но Виктор, привыкший за годы работы с фольклорными текстами отыскивать реальную подоснову любой былины и сказки, возлагал на предстоящую операцию немалые надежды. - Так нам сразу и бросится в объятия пленник времени, - хмыкнув, сказала княжна. - А ты, кстати, и не пойдешь с нами, - решительно заявил Ильин. - Мало ли что может случиться... Теперь, лежа на траве и прислушиваясь к гулкой ночной тишине, нарушаемой только всплесками рыбы да ленивым щелканьем какого-то запоздалого соловья, Ильин вдруг представил всю абсурдность происходящего. Время, в которое он попал, определенно воздействовало на его психику - что ни говори, а стереотипы общественного сознания - это не баран чихнул. Если в народе широко разлита вера в реальность всяких оборотней и чертей, ты и сам волей-неволей начинаешь проникаться верой в то, что каждый куст и копна, залитые лунным светом, являются обиталищем бесплотных сил. Со стороны банища раздался тихий скрип. Овцын толкнул Виктора локтем. Одна из теней, протянувшихся к воде, дрогнула - кто-то крался вдоль стены низкого сруба. У Ильина озноб прошел по коже. - Подползаем ближе, - шепнул Овцын. - Ты забирай влево, к берегу, а я правее... Еще в деревне они договорились применить, в случае надобности, свои сверхъестественные способности. Никто из мужиков не рискнул идти с ними, не было, следовательно, необходимости скрывать "секретное оружие", как именовал его Ильин. У баенника был, по-видимому, хороший слух - стоило Овцыну пошевелиться, как фигура у сруба замерла. Виктор понял, что подобраться незамеченными им не удастся, и шепнул Василию: - Надо подниматься и в открытую к нему идти. В случае чего... Овцын кивнул и тут же пружинисто встал на ноги. В то же мгновение со стороны бани послышался ужасающий рев. Ильина словно взрывной волной к земле прижало, обессиливающий озноб пробежал по всему телу. Из угольно-черной тени выпрыгнуло голое волосатое существо и, продолжая наполнять ночь нечеловеческим рычанием, принялось выламывать из стены бани тонкое бревно. Овцын на минуту замер, потрясенный диким воем, потом медленно, неуверенно направился к срубу, возле которого бесновался баенник. Выворотив бревно из стены, нежить в раскачку двинулась навстречу Василию, оглашая воздух еще более жуткими воплями. Все это длилось так недолго, что Ильин едва успел прийти в себя после пережитого страха. Поднявшись с земли, он увидел, как баенник поднял бревно над головой, намереваясь метнуть его в Овцына. Одновременно с ним Василий вскинул руки, и сумрак прошила ветвистая молния. Черная лесина, нацеленная в него, разлетелась в мелкие кусочки. Оцепеневший банный житель несколько мгновений еще держал над головой руки, потом сжал их в кулаки и прыгнул на Овцына. Новый разряд, послабее первого, ударил его в грудь. Все волосатое тело на миг озарилось голубым сиянием. Существо рухнуло навзничь на траву, в падении высоко вскинув голые пятки. Подбежав к поверженному противнику, Овцын и Ильин стали с опаской осматривать мускулистое тело баенника. По виду это был обычный человек, лет двадцати восьми, правда, выдающийся по оволосению - и грудь, и плечи, и руки были покрыты рыжей шерстью. Широкая рыжая борода скрывала половину лица. На груди серебрилась цепочка с предметом странной формы - нечто вроде небольшого молотка. Прямой узкий нос и высокий лоб обитателя банища свидетельствовали о хорошей породе - если, конечно, можно говорить о генетике применительно к нежити, заметил про себя Ильин. Приложив пальцы к широкому запястью лежащего, он послушал пульс - удары, хотя и не очень явственные, следовали ритмично один за другим. - Сейчас очухается, - сказал Виктор. - На всякий случай приготовься. Ильин принялся довольно сильно похлопывать баенника по щекам. Когда тот с трудом разлепил веки, Ильина пронзил яростно-растерянный взгляд светлосерых глаз. - Спокойно, - тоном видавшего виды лекаря произнес Виктор. - Не волноваться. Но баенник и не подумал подчиниться. Пробормотав что-то непонятное, он в одно мгновение оказался на ногах и, если бы не бдительность Овцына, Ильину пришлось бы испытать крепость волосатого кулачища. Строго дозированный разряд вразумил нечистую силу и показал ей истинных хозяев положения. - Кто ты такой? - строго спросил Ильин. - Почему голый шатаешься? - Я викинг, - с сильным скандинавским акцентом ответил волосатый. - Проклятые мужики - порази их Тор! - сожгли в бане всю мою одежду. У меня ничего нет, одна кольчуга уцелела... Я покажу... И он махнул в сторону крайнего сруба. - Пошли, - хмуро сказал Овцын, явно разочарованный тем, что знакомство с нежитью не состоялось. В бане Василий добыл кресалом огня и запалил лучину. Викинг сунулся под низкий полок и вытащил оттуда скрученный в жгут доспех. Встряхнув его на руках, поднес поближе к свету. Ильин и Овцын склонили головы над закопченной кольчугой. У ворота были приклепаны пластинки с руническими письменами. Викинг пояснил: - Это места, где я воевал: Ирландия, Испания, Сицилия, Греция. Виктор уважительно присвистнул: - Когда же это ты успел? Тебе, по виду, совсем немного лет... И вообще, давай-ка познакомимся. Я Удача, богомаз, иначе говоря, художник, а это Василий, мой ученик... - А меня зовут Торир Бычья Шея... - Как ты попал сюда? - Я бежал из родных мест, мой род живет на берегу Хардангер-фьорда. - Это, видимо, Норвегия, - задумчиво сказал Ильин. - Если, конечно, такое название сейчас в ходу. - Правильно, Хардангер-фьорд - это Норвегия. Наш конунг Олаф Толстый, раньше он тоже был викингом, воевал и в здешних местах... - А почему ты бежал? - спросил Овцын. Торир долго молчал, катая желваки на щеках и зловеще поигрывая мышцами шеи. Потом через силу сказал: - Я нидинг, изгой. Каждый может убить меня... Я совершил убийство... - Знаю о подобных случаях, - сказал Ильин. - В частности, первооткрыватель Америки, Эйрик Рыжий, был изгнан с родины за убийство... - Какой еще Америки? - недоуменно воззрился на него викинг. - Я слышал сагу об Эйрике, он открыл Винланд... - Ну конечно, конечно, черт меня подери, - спохватился Ильин. - Именно так он назвал эту землю... - Черта не поминай, - недобро сказал Торир, совсем в том же тоне, как Ивашка и Добрыня минувшим летом. - Одним словом, ты решил бежать за море, - не давая втянуть себя в догматический спор, подытожил Ильин. - Непонятно только, почему на Русь. - Сюда, я слышал, из наших мест мало ходят. Может быть, удастся исчезнуть с глаз тех, кто знает, что я - нидинг. - Ты что, давно здесь? - снова вступил в разговор Овцын. - По-нашему знатно говоришь. - Нет, я весной сюда пришел... А языку славянскому в Йомсбурге научился. Я ведь был йомсвикингом. С этими словами он что есть силы хватил себя кулачищем по темени и исступленно затряс головой. Расспросы продолжались больше часа. За это время Торир успел поведать, что Йомсбург - это военный лагерь викингов на острове в устье Одры. Десятки тысяч воинов - не только скандинавы, но и немцы, славяне. Славян там даже больше, чем выходцев с севера и из германских земель. В крепости, обнесенной идеально круглым валом и рвом, живут одни мужчины. Под началом херсира - военного вождя - они целыми днями готовятся к будущим битвам: ведут поединки между собой, занимаются бегом, поднимают тяжести, соревнуются в гребле... Йомсбург - самая большая из подобных крепостей, разбросанных по берегам Варяжского моря. Они господствуют над торговыми путями, но главное назначение их - готовить воинов для дальних походов. Из Йомсбурга каждую весну выходят сотни судов с викингами, волна за волной они обрушиваются на побережья Европы, громят богатые арабские города на севере Африки. Отряды, прошедшие обучение в бургах, захватывали Париж, Рим, Иерусалим. Их видели под стенами Тегерана и Багдада. Нет на земле места, до которого не добрались бы йомсвикинги, если на то был приказ вождя. Торир с юности ходил на судах своего отца в набеги на побережья Ирландии и Англии. В этих походах его заметили знаменитые викинги и забрали с собой в Йомсбург. Природные качества неустрашимого бойца вскоре сделали его берсерком, то есть таким воином, который впадал в ярость перед битвой, рвал на себе одежду, издавая ужасающие вопли, а потом кидался на врага, сокрушая все и вся на своем пути. Таких людей очень ценили херсиры, они составляли ударную силу викингов. Сами конунги знали их по именам, о подвигах берсерков скальды слагали драпы - хвалебные песни. Но именно привычка впадать в слепое бешенство при виде противника не раз служила дурную службу Ториру Бычьей Шее. Его отцу, влиятельному бонду - землевладельцу - то и дело приходилось платить виру за убитых его отпрыском. Наконец, терпению ярла - правителя области - пришел конец после того, как Торир уложил целую дюжину людей на самом большом празднике - празднике середины зимы. Бычью Шею объявили вне закона, и теперь родственники его жертв - таковых набралось много десятков - могли свести с ним счеты любым способом. - Чем ты теперь думаешь зарабатывать свой хлеб? - спросил Овцын, выслушав рассказ викинга. - Тем же, чем и раньше - мечом. Если не найду себе конунга в Кенугарде - по-вашему, в Киеве, - доберусь до Миклагарда - его еще Константинополем зовут... - Мечом? Но ведь ты без оружия, - удивился Ильин. - Я не досказал еще... Когда я приехал в Хольмгард, или Новгород, то хотел определиться на службу к конунгу Ярислейфу... - Ярославу? - уточнил Ильин. - Да, так вы его зовете... Я пришел к Эймунду, сыну конунга Ринга, - он херсир дружины Ярислейфа, - и попросился к нему на довольствие. Дело сладилось, но в тот же день меня узнал Эймундов дружинник - Харальд Жеребячий Лоб, родич одного из тех парней, которые неправильно поняли мои намерения во время праздника середины зимы... Я все побросал на постоялом дворе, потому что за мной пустились несколько крепких ребят с секирами. Я отвязал от коновязи чью-то лошадь, вскочил в сани и вылетел из города. Хотя на Волхове еще стоял лед, но повсюду уже чернели полыньи. Под полозьями раздавался треск, я каждую минуту готов был выброситься из саней. Не иначе, как сам Тор, чей амулет я ношу на груди, охранял меня, и я сумел добраться до Ильменя. Переночевал в охотничьей избушке, а на другой день поехал дальше. Но едва миновал озеро и выехал на Ловать - это было уже вечером, - попечительство бога меня оставило... Я дремал, лежа на соломенной подстилке, а лошадь лениво брела по зимнику. Очнулся уже в воде - кобыла храпит, бьет копытами по кромке льда, пытаясь выкарабкаться из полыньи. Я сам кое-как вылез. Хватился меча, сумки с деньгами - все на дно ушло... - А почему ты не пошел в Черный Бор, не попросился на ночлег? - спросил Овцын, сочувственно глядя на викинга. - После всего, что было, я решил: лучше никому не доверяться. Знаешь, когда тебя объявляют нидингом, ты и вправду начинаешь чувствовать себя волком... А тут еще я увидел, как над этими маленькими избушками клубится пар, когда из них выскакивают голые люди и начинают валяться в снегу. Я полежал в лесу на противоположном берегу, Наблюдая за деревней до тех пор, пока одежда моя не превратилась в ледяные латы. Тогда я с трудом поднялся и, едва переставляя ноги, дотащился до крайней избушки на берегу. Тогда я не знал, что это баня - у нас нет таких в Норвегии... Можете представить мое блаженство, когда я оказался в жарко натопленном срубе, да еще ушат горячей воды как нарочно поджидал меня. Я разделся догола и залез на эту вот штуку... - На полок, - подсказал Ильин. - Утром проснулся как ни в чем не бывало. Правда, в темноте с непривычки ударился головой о потолок, да и сажей перемазался изрядно. Выглянул наружу - оттепель, лед на реке совсем почернел. Куда пойдешь в такую погоду? Решил, что пережду здесь, пока снег не сойдет, а потом дальше берегом двинусь. - Это, видимо, в конце апреля было? - сказал Ильин. - По-здешнему, месяц березозол. - Правильно, именно в это время, - ответил Торир. - Слушайте дальше. Раз уж я осел в этой бане, надо было и о пропитании позаботиться. Стал я в деревню пробираться, что найду - сюда тащу. Так и кормился целую неделю. А потом заявляется мужик с охапкой дров - едва я под этот... полок спрятаться успел - и начинает топить очаг. Целый день жарил - только тем я и спасся, что на земле холодной лежал... А потом настоящий ужас начался - когда этот мужик, хозяин бани, вместе с женой своей заявились. Голову на отсечение дам, что ни один йомсвикинг такой пытки не вынесет, какую эта железная баба себе и своему мужу устроила. Хлестала себя и его двумя вениками до того, что от обоих дым пошел. Я уж не думал, что жив останусь, носом в самый угол забился - оттуда сквозь щель свежим воздухом тянуло... Потом старуха со стариком пришли - ветхие, морщинистые, в чем душа держится. Но едва на полок залезли, такое побоище вениками учинили... - Ты расскажи, как с девками у тебя вышло, - не вытерпел Овцын. - А что тут рассказывать, - Торир пожал плечами. - Я лежу на полке, отдыхаю - после похода в деревню, когда мне окорок утянуть удалось. Слышу голоса, выглянул в щелку - девки. Смотрю, одна подол на голову задрала и в дверь соседней бани зад сунула. Другая таким же образом поступила - во вторую баню по соседству пристроилась. А ко мне третья идет. Едва я в сторону отошел, открывается дверь и... Я подумал, что это очень кстати... - Почему же потом к тебе еще столько девок приходило? Именно твою баню выбирали? - Отец всегда говорил мне: Торир, если делаешь дело, делай его хорошо... X Когда ладья поднялась на несколько верст вверх по Ловати, Ильин снял тюки с поклажей с той скамьи, под которой прятался Торир. Викинг выбрался из убежища, блаженно щурясь на солнце. Его обнаженный торс золотился в ореоле рыжих волос. Серебряный молот Тора на груди пускал зайчики в глаза Анне и Овцыну, сидевшим на корме. - Ой, какой миленький амулет! - воскликнула княжна, когда Бычья Шея перебрался поближе. - Вас действительно охраняет этот бог... Ей явно хотелось сказать что-нибудь приятное викингу. Тот понял это и в долгу не остался. - Я бы сильно удивился, если бы узнал, что боги отказали в своем покровительстве такой милашке. Длинные волнистые волосы Торира, перехваченные узким ремешком, рассыпались по плечам. Одолженные Ильиным порты плотно обтягивали мускулистые бедра викинга. Невольно залюбовавшись богатырской внешностью нового спутника, Овцын заметил: - Если придется кое с кем помериться силами, Торир нам в обузу не будет. Берсерк помолчал с минуту, и слегка покраснев, заговорил, глядя в глаза Василию: - Я скажу вам, как немногие скажут своим друзьям. Мне бы хотелось, чтобы вы нуждались в помощи. Тогда бы вы узнали, на что я способен. Ведь если вы не попадете в беду, мне вовек не отблагодарить вас за то, что вы сделали... Я бы наверно кончился от голода через несколько дней - мужики меня к деревне две недели не подпускали. Через некоторое время Анна несмело спросила: - А почему вы не ушли из этой бани, от этой деревни? - Кто вы? - не понял викинг. - Я был один. - То есть ты, - смутилась княжна. - У нас принято вежливо обращаться на вы... - Не слышал... Что же касается твоего вопроса, ты сама ответишь на него, если подумаешь. Как отнесутся люди к голому человеку в одной кольчуге? - Не удивлюсь, если выломают колья из ограды, - сказал Овцын. - Это было бы еще не самое плохое, - отозвался Торир. - Если уж на нас, когда мы пришли вчера с банища, смотрели как на оживших мертвяков, - со смехом сказал Ильин. - Я и сама думала, вы уже не вернетесь. После того страшного рева, после молний, пластавших тьму... Мужики, сторожившие вас у околицы, примчались все в поту, заикаются от страха... - Да, - признался Торир. - После того как Василий разнес в щепу целое бревно, я вообразил, будто передо мной сам Тор-громовержец. Оттого я, наверное, и плюхнулся на траву. - Нет, это я тебя немножечко приласкал, - самодовольно объяснил Овцын. - Знаешь что, - сказал Бычья Шея. - Ты мне нравишься. Хочешь побратаемся?.. - С удовольствием, - сразу ответил Василий, но тут же пожалел о своей поспешности. Викинг схватил острейший нож, лежавший у основания мачты и чиркнул им себя по предплечью. Анна вскрикнула, вскинув руки к лицу. Да и у Ильина дыхание перехватило, когда он увидел ручеек крови, бойко заструившийся из надреза. Все это заняло одно мгновение. В следующее викинг метнул нож рукояткой вперед в сторону Овцына. - Лови. Василий едва успел схватить его и с недоумением уставился на Торира. - Режь скорее, - буднично сказал викинг. - Много крови зря уйдет. Овцын, отвернувшись в сторону, полоснул себя чуть выше локтя. Тяжелые алые капли застучали по днищу ладьи. Торир пересел к Василию на скамью, схватил его за руку и приложил свой порез к его ране. Вскинув глаза к небу, быстро заговорил по-норвежски. Ильин разобрал только имена богов: Один, Тор, Бальдер. - Поклянись своими богами. Овцын быстро перекрестился и призвал в свидетели Богоматерь и Дмитрия Солунского, покровителя воинов. Торир поморщился, увидев крестное знамение. - Держи руку вверх, - сказал он, когда обряд братания закончился. - Сейчас кровь запечется, и жилы закроются... Ну вот, теперь мы с тобой побратимы. Это выше, чем молочные братья. Все наше имущество отныне общее, мы должны пировать всегда вместе, ты мстишь за мою кровь, я - за твою... Они сели спиной к мачте, подняв вверх левые руки, прижавшись друг к другу. Торир с покровительственной интонацией продолжал: - Я удивлен, что такой боец, как ты, исповедует бога хилых и старых, это не для тебя. Знаешь что, я дам тебе прозвище Василий Огненная Рука. Ты не обидишься?