жаловалась она матери. - А людей миллиарды. - Тебе нужны ученики, - посоветовала мать. - И если у каждого из них появятся свои ученики, ты достигнешь цели. Джонамо понимала, что мать права. Когда-нибудь, очевидно, так и будет. Но сегодня... Занятия с учениками требуют времени, а где его взять? Нет, в первую очередь нужно обзавестись не учениками, а последователями, единомышленниками! Не догадывалась Джонамо, что и без глобовидения ее музыка овладевала людьми, брала реванш за долгие годы забвения. Одна из причин - записи, которые слушатели делали во время концертов. Конечно, записи не могли заменить живой музыки, и люди понимали это. Но даже запечатленная мнемокристаллами, музыка Джонамо производила неизгладимое впечатление. "Насколько же должно быть сильнее непосредственное восприятие!" - думали те, кому еще не посчастливилось побывать на концертах Джонамо. Их интерес подогревали передаваемые из уст в уста восторженные отзывы. Послушать ее стекались отовсюду. Импровизированные концертные залы не вмещали всех желающих. Никогда прежде молодая женщина не получала такого удовлетворения, не испытывала большего упоения делом своей жизни. В перерывах между концертами она едва успевала восстановить, казалось бы, полностью исчерпанные силы. Передохнув, вновь садилась за инструмент. Когда, готовясь к игре, Джонамо на минуту застывала над клавиатурой, слушатели переставали дышать, как будто звук их дыхания мог спугнуть ее волшебную музыку. Многие смотрели на пианистку, точно религиозные фанатики древности на сошедшую с небес святую. Девяносто девять слушателей из ста покидали концертный зал восторженными приверженцами Джонамо, сотый - ее убежденным и встревоженным противником. 11 Сенсация Исследовательский звездолет "Поиск", один из двух оставшихся, кораблей галактического класса, барражировал в заутопийском пространстве, ведя наблюдения за источниками вакуумных волн. Второй звездолет - "Зов", - на котором погиб муж Джонамо Крил, с того времени был на приколе, и командир "Поиска" Гюнт не без оснований опасался, что его корабль рано или поздно постигнет такая же грустная участь. Астронавтика давно уже утратила героический ореол, превратилась в средство транспортного обслуживания Утопии. "И сегодня, - думал Гюнт, - "Поиск" остается единственным реликтовым отголоском ее былого величия". Предки мечтали о покорении пространства, об экспорте разума на планеты других звездных систем. Этим честолюбивым замыслам не суждено было исполниться. Утопия, задуманная как галактический форпост, плацдарм для начала космической экспансии, стала ее вершиной и... концом, выродилась в планетарную богадельню... Гюнт понимал, что кризис астронавтики был предопределен тенденциями в развитии человечества, возобладавшими в последние десятилетия. Галактические полеты сочли экономически бесперспективными, а связанный с ними риск - не оправданным. Гюнт, уже немолодой человек, относился к последнему, не по очередности, а по очевидному отсутствию будущности, поколению звездолетчиков-первопроходцев. Раньше он летал на "Зове", дружил с Крилом, тяжело пережил его гибель и до сих пор мучился, пытаясь понять, зачем бортинженер пошел на верную смерть. Не доверял автоматам? Счел, что ситуация выходит из-под их контроля? Действовал в состоянии аффекта или сознательно пожертвовал собой? Сейчас, на "Поиске", Гюнту отчаянно не хватало Крила. Нынешний бортинженер - человек совсем иного склада, угрюмый, неразговорчивый. Да и второй член экипажа космогонист Занг настолько увлечен своими вакуумными волнами, что ничего иного для него не существует. У каждого из них ясно очерченный круг обязанностей, и нет нужды поминутно общаться. Главное, они обладают идеальной психологической совместимостью, и не оттого ли, что не мозолят друг другу глаза? Роль командира кажется символической, она как бы зарезервирована на случай экстремальной ситуации. А его обязанности навигатора сводятся к дублированию бортовых компьютерных систем управления. И все же Гюнт не считал себя придатком компьютера, сознавая, что присущая человеку нестандартность логического мышления дает ему неоспоримое преимущество перед самым совершенным из автоматов. Коренастый, основательный, с цепким взглядом и бледным, как у большинства звездолетчиков, лицом, он не мыслил себя вне космоса. Однако в редкие месяцы возвращения на Мир никогда не надевал прилюдно серебристо-голубую форму астронавта, инстинктивно чувствуя ее неуместность там, где любая форма воспринимается как нелепый пережиток, посягающий на индивидуальность человека. И он всегда покидал Мир с облегчением. Навигационная рубка была для него родным домом и в то же время вмещала в себя оставленную во Вселенной планету. Корабельная мнемотека позволяла ему заполнить время по своему усмотрению: не сходя с пилотского кресла совершить восхождение на заснеженную горную вершину, свергнуться в прозрачном поплавке-амортизаторе с гребня водопада, скакать на иноходце по девственным прериям, которых, увы, не существует в действительности. И хотя все эти реалий были иллюзорны, Гюнт получал заряд бодрости. Мышцы его ныли от здоровой усталости: биотоковый массаж, сопровождавший иллюзию, был вполне реален и не оставлял места гиподинамии. Звездолетчик часами играл сам с собой в компьютерные игры, тренируя реакцию, моделируя "нештатные" ситуации, разрешая головоломные задачи, которые могут возникнуть в самый неподходящий для обдумывания момент. Но всем этим занималось как бы одно полушарие его мозга, да и оно оставалось в мобилизационной готовности, а другое с холодной сосредоточенностью анализировало показания счетчиков, считывало информацию с дисплеев, прокладывало курсовую линию на хранимых в памяти многомерных навигационных картах, пеленговало звезды... Так проходил день за днем, и Гюнт, привыкший к монотонному течению этих дней, лишь изредка нарушаемому непредсказуемыми происшествиями, не мог заподозрить, что назревает сенсация, которой суждено перевернуть не только его собственную, казалось бы, предопределенную будущность, но и привычное существование всего человечества... Он не поверил глазам, когда в навигационную рубку без предупреждения ворвался необычно, даже необычайно, взволнованный Занг. Его всегда идеально аккуратная - волосок к волоску - прическа была взъерошена, по бледному лицу текли струйки пота. Дышал космогонист часто и неровно, с судорожными всхлипами. - Что случилось? - спросил Гюнт. - Сигнал! Из созвездия Доброй стаи... Наряду с белым шумом кодированная информация. - Сигнал? Не слишком ли торопитесь с заключением? - Это не мое заключение! - протестующе воскликнул Занг. - Экстра-компьютеры проанализировали ряд выборок и... - Расшифровали сообщение? - Увы, лишь частично... Сильные помехи, замирания сигнала... - Частично... - пожал плечами Гюнт. - А не получится ли, как в прошлом веке? Помните мистификацию Черного облака? - Черного облака? Не припоминаю... - Эх вы! Космогонист, и не знаете? Так вот если наблюдать Седло рыцаря с Мира, из южного полушария, то вблизи Алмазного Креста оно сужается в тонкую ленту, которая сразу же за Крестом резко прерывается темным пятном, или Черным облаком. - Вспомнил, - смущенно проговорил Занг. - Оттуда приняли излучение с линейчатым спектром... - Вот-вот. И анализ спектра выявил корреляцию с кодом Гуи-Репсольда. Компьютеры также засвидетельствовали осмысленный характер излучения, правда, оценив его вероятность значением 0,983. Кстати, попытки извлечь информацию как непосредственно в процессе приема предполагаемого сигнала, так и при его последующем многократном воспроизведении результата не дали. А лет через десять Ленг доказал, что излучение Черного облака представляет собой естественную суперпозицию пространственно-временных колебаний. Так-то! - Но ведь 0,983 - это еще не единица! Сейчас же компьютеры считают вероятность сигнала стопроцентной. Метод прогнозируемых контр-ошибок позволяет... - Допустим, это сигнал, - согласился Гюнт. - И каково его содержание? Ведь что-то расшифровано, пусть отрывки, куски. Есть в них смысл? - Есть, - выдохнул Занг. - Речь идет о глобальной катастрофе на планете, которую ее обитатели называли Гемой. В результате спонтанного воспроизводства радиоактивности большая часть человечества Гемы погибла, остальные укрылись в глубинных убежищах. - Сигнал бедствия послан ими? - Вот здесь-то и начинается непонятное. С одной стороны, получается, что через некоторое время гемяне вымерли. А с другой... Кто-то же послал этот странный сигнал бедствия! - И что говорят экстра-компьютеры? - Они утверждают: "Сигнал послали личности". - "Люди?" - спрашиваю. "Нет". - "Кто же?" - "Личности". Не роботы, не индивиды, не существа - ЛИЧНОСТИ! К каким уловкам я ни прибегал, как ни варьировал вопрос, ответ был один: ЛИЧНОСТИ, ЛИЧНОСТИ, ЛИЧНОСТИ! - Загадка... - задумчиво произнес Гюнт. - Да, чуть не упустил. Сообщение заканчивалось действительно загадочной фразой: "Не дайте бесследно исчезнуть нашим... нужны всему... во Вселенной". - А почему не умножили число выборок, не продолжили прием? Сообщение наверняка периодически повторяется! - "Поиск" вышел из остронаправленного луча. - Так что же вы... Надеюсь, засекли угловую координату Гемы? Занг обиженно нахмурился. - Засек, и с высокой точностью! Сколько ни сканировал "Поиск", нащупать вакуумный луч вновь так и не удалось. 12 Поединок Джонамо получила приглашение - не вызов, именно приглашение! - от Председателя Всемирного Форума - честь, которой удостаивались немногие. До этого она даже не представляла, как выглядит Председатель. Для нее он был чистейшей абстракцией, деталью общественного механизма, пусть и очень важной, но деталью. Однако за ней скрывалась человеческая личность. И если рабочие функции Председателя ни для кого не составляли тайны, то сам он оставался как бы за плотным занавесом. И заглядывать за него было не принято. Обдумывая причину необычного приглашения, Джонамо вспомнила то, что знала о Председателе. Его не избирали в обычном понимании этого слова. За него, как за человека, носящего конкретное имя, не голосовал никто. Заняв свой пост, Председатель вообще лишился имени... По существу, граждане Мира заказали компьютерам главу Всемирного Форума, как заказывали информацию или вещи. Каждый высказал мнение, какими качествами должен обладать будущий Председатель. Джонамо тогда еще не достигла совершеннолетия, а то бы ответила на вопрос компьютера так: "Я хочу, чтобы у него были доброе сердце и могучий ум". Но ее не спросили. Большинство сочло, что Председателем должен стать обыкновенный человек, способный понять нужды обыкновенных людей и наделенный их лучшими качествами. Не вождь и не гений, а просто человек, пока еще не связанный семейными узами. Последнее условие только на первый взгляд могло показаться странным: ничто не должно было мешать становлению Председателя. Джонамо знала, что дисперсия личностных мнений по вопросу о качествах Председателя оказалась минимальной, и для компьютеров не составило большого труда выбрать индивида, наилучшим образом удовлетворяющего выдвинутым (в числе прочих и им самим) требованиям. Выбор считали удачным. Но в представлении Джонамо Председатель оставался обезличенной фигурой. И сейчас она казалась себе столь же обезличенной пешкой, которую ожидает поединок с заранее предопределенным исходом. Так размышляла Джонамо, поднимаясь по мраморной лестнице старинного особняка, традиционно служившего председательской резиденцией. - Я поклонник вашего дарования, - почтительно произнес моложавый седой человек, выходя навстречу. - Вы? - изумленно воскликнула Джонамо. - Простите, я видела вас на моем концерте... Но тогда вы сказали... - Кстати, это была наша вторая встреча. Вспомните Оультонский заповедник, лисенка, гонар... - Вот уж не думала... - Да, пути судьбы неисповедимы, банальная истина! Я рад встретиться с вами снова. Здесь, где ничто вам не угрожает. - Кто знает, - улыбнулась Джонамо. Председатель усадил ее в глубокое кожаное кресло, очевидно, предназначавшееся гостям. Сам сел напротив. - Люблю старину, - пояснил он, уловив удивленный взгляд гостьи. - Даже на работе? - У меня нет другого дома. - Простите мою неосведомленность. - Нередко во мне видят... что-то вроде компьютера в человеческом облике, - с горечью проговорил Председатель. - А компьютеру неведомо, что такое родной дом. - Вы одиноки, - утвердительно произнесла Джонамо. - Как и вы. Я догадался об этом еще в Оультоне, а во время концерта утвердился в своей догадке. Так играть, как играете вы, может только очень одинокий человек. Одиночество наделило вас магической властью над людьми. И она меня пугает. - Я не употреблю ее во вред людям. - Не зарекайтесь. История учит, что власть, сосредоточенная в руках одного человека... - Вы говорите всерьез? - изумилась Джонамо. - Более чем, - кивнул Председатель. - Очень жаль. Значит, вы ничего не поняли в моей игре. - Ошибаетесь. Язык вашего творчества понятен всем, в том числе, разумеется, и мне. В нем нет места фальши и недоговоренности. Он не нуждается ни в переводе, ни в пояснениях. В этом его сила. - Думаю, не только в этом, - задумчиво промолвила Джонамо. - Но так или иначе спасибо за комплимент. - Сегодня я меньше всего расположен к комплиментам. - Вы сказали, что мое творчество правдиво. Для меня это высшая похвала. - Пусть будет так. Но беда в другом. Вы превращаете искусство в орудие пропаганды. Между тем искусство и политика суть разные вещи. - Хотите сказать, что они несовместимы? - Нет. Но у них различные цели. - Я делаю то, что диктует мне сердце, - сдержанно возразила Джонамо. Председатель встрепенулся. - Браво! Не ум, не рассудок, а сердце! Иных слов я от вас и не ожидал. - Женщина мыслит сердцем. Впрочем, откуда вам это знать! - Вы умеете быть жестокой... - не сразу нашелся Председатель. - Возможно, я заслуживаю такого отношения. Но разговор не обо мне, а о вас и вашем искусстве. Джонамо уловила жесткие нотки в голосе Председателя. - Это я понимаю, - сказала она с оттенком иронии. - Тем лучше. Потому что при всей неоспоримой значительности вашего творчества, а может быть, именно поэтому оно источник подлинной смуты. - Выходит, я возмутитель спокойствия? - спросила Джонамо, уже не стараясь скрыть сарказм. - Совершенно верно. Ваша игра приносит вред хотя бы тем, что вселяет в души смятение, вызывает брожение умов. Это я испытал на себе. Слушая вас, начинаешь жаждать поединка с жестокими великанами. Но мы-то знаем, что великаны суть всего-навсего ветряные мельницы. Джонамо, не мигая, смотрела Председателю в глаза, и тот, не выдержав, отвел взгляд. - Да-да... ветряные мельницы, - повторил он. - А великаны остались в прошлом. - Вы правы. Великаны остались в прошлом... И тем это страшнее. - Не понял... - И вряд ли поймете. Наступило неловкое молчание. Председатель сделал неуловимый жест, и на столике перед ними появились чашечки кофе и конфеты. - Хотите подсластить пилюлю? - дерзко поинтересовалась Джонамо. - О чем вы? - с поразившей ее дрожью в голосе произнес Председатель. Его холеное, тщательно выбритое лицо с гладкой, не по возрасту, кожей как-то сразу посерело, покрылось налетом усталости. Таким он был, когда подбежал к ней с криком: "Вы живы?" Джонамо показалось, что она видит ссадину на его лбу. Он быстро тогда загородился маской уверенности, невозмутимости, спокойствия, которую привык носить при посторонних. Но несколько мгновений оставался самим собой, как сейчас. Ей стало даже жалко этого, судя по всему, незлого человека. Так ли уж он виноват, что не может преодолеть сложившийся стереотип мышления? Тот стереотип, с которым она борется своим искусством! "Не вождь, не гений..." - Не кажется ли вам, - нарочно растягивая слова, чтобы они не опережали мысли, проговорила Джонамо, - что наше общество... как бы стерилизовано? - Что вы хотите этим сказать? - ответил вопросом на вопрос Председатель, но уже без боли, даже с признаками заинтересованности. - Человеческие чувства, характеры, убеждения нивелированы. Среди людей почти не осталось по-настоящему добрых, хотя нет и злодеев. Ни смельчаков, ни трусов! В основе любого поступка - рациональность. Все подчинено компьютерным расчетам, и любовь тоже! Ей бросилось в глаза, что Председатель вздрогнул. Это прибавило уверенности. - Машины, машины, машины... - с напором продолжала Джонамо. - Ах, они такие безотказные, такие безошибочные и всемогущие! Что бы делало человечество, не будь их! Спросите любого: "Способны ли вы совершить подвиг?" - наверняка услышите в ответ: "А зачем? Ведь есть же роботы!" Председатель заговорил с неожиданной твердостью, точно слова Джонамо возымели обратное действие. - Вы слишком молоды, чтобы правильно судить об этом. Сколько выстрадали люди за свою полную потрясений историю! Рисковать их сегодняшним благополучием никто не имеет права. Из сказанного вами можно сделать вывод, что устранение войн, болезней, классовой и национальной розни было ошибкой. Что безотказные машины в пределе своем вредоносны. Но это же абсурд! - Не нужно истолковывать мои слова превратно, - запротестовала Джонамо. - Я имела в виду другое. Нельзя допустить, чтобы техническая цивилизация уничтожила духовные ценности и само представление о прекрасном. Что есть прогресс? Только ли развитие техники? Только ли рост благосостояния? А человек, о его духовном величии вы позаботились? При вашем попустительстве он все более превращается в бездумного потребителя! - Постойте, - поразился Председатель. - Вы знакомы с теорией дисбаланса? - Первый раз слышу. - А имя Стром вам о чем-нибудь говорит? - Ровным счетом ни о чем. Кто он? - Что-то невероятное... - прошептал Председатель, так и не ответив на вопрос. Он был ошеломлен. Люди, находившиеся на противоположных полюсах - науки и искусства, - даже не знавшие друг друга, каждый по-своему говорили об одном и том же! Человек без имени - Председатель Всемирного Форума - склонился к Джонамо и бережно коснулся ее руки. - Какие холодные у вас пальцы... И какие тонкие... - Так что вы от меня хотите? - Не знаю. Пока ничего не знаю. Мне нужно время, чтобы осмыслить наш разговор. Мы его еще продолжим... Когда через месяц Председатель пожелал встретиться с Джонамо вновь, оказалось, что ее нет на Мире. 13 Сумерки богов Обдумав слова Председателя, Джонамо распознала в них искреннее беспокойство за судьбу человечества. И в этом они были, бесспорно, не противниками, а единомышленниками, только одну и ту же цель трактовали по-разному. Кто же из них прав? В эти дни она с еще большим вдохновением предавалась музыке. Ее игра становилась все более раскованной, импровизационной, психологически отточенной. И не Джонамо исполняла музыку, а музыка исторгалась из ее души, все чаще минуя сознание. При первом прикосновении к клавишам пианистка переставала принадлежать себе. Она не ведала, что именно будет играть, да и не было у нее разученных, повторяющихся хотя бы единожды вещей. Джонамо даже не прислушивалась к звукам, они лились сами собой. Перед ней раскрывался совершенно особый, не имеющий обыденных аналогов чувственный мир с неожиданными, глубокими, полными дотоле неразгаданного смысла образами. И смысл этот становился ей ясен, обогащал ее высшей мудростью. Разговор с Председателем еще более обострил и без того феноменальную способность восприятия рожденных музыкой образов. А может, не рожденных самой музыкой, лишь познанных через ее посредство? - Ты губишь себя, доченька, - вес сильнее тревожилась мать. - Посмотри, как похудела, светишься словно облачко на закате, на глазах таешь! И Джонамо, действительно, достигла такого творческого накала, за который расплачиваются жизнью... В тот памятный вечер она испытывала необычайный, даже для последних дней, подъем. Не слыша аплодисментов, прошла к роялю, замерла над клавиатурой, и... огромный, страшный, чужой мир разверзнулся перед нею. Пепельно-серое, низкое нависшее небо. Буйно и беспорядочно разросшиеся кустарники. Местами сквозь нагромождение побегов проступают оплавленные остовы зданий. Запустение, холод небытия во всем... А на первом плане - прекрасное женское лицо с насмешливыми и одновременно грустными зеленоватыми глазами... Ореол русых волос... Непривычно начертанный профиль... Во взгляде мольба о помощи... Тысячами человеческих голосов пел рояль. Вопль отчаяния потряс слушателей... Рояль замолк, Джонамо встала, незряче взглянула в наливающийся светом зал и упала без чувств. - Милая моя Джонамо, - сказал доктор Нилс, окончив осмотр, - ваши силы... не беспредельны. Энн права, так можно погубить себя. И я хорош, оставил вас без присмотра. Никогда себе этого не прощу, хе-хе... Впрочем, ничего страшного. Обыкновенное истощение нервной системы. Вам сейчас не лекарства нужны, а отдых. Отправляйтесь-ка на Утопию... Годик-другой, и все как рукой снимет! "Как, отказаться от борьбы?" - была первая ее реакция. Потом настала пора раздумий. Перед глазами то и дело возникала планета-призрак. Ею мог стать и Мир... Неужели прав Председатель, и не напрасно сама мысль о ломке проверенного на благополучие, испытанного на общественную стабильность, устоявшегося эволюционного алгоритма кажется ему невыносимо, возмутительно, кошмарно дерзкой? "Он прав, а я не права?" Председатель упомянул теорию дисбаланса. Нужно немедленно познакомиться с ней! Увы, вскоре Джонамо поняла, что одной лишь компьютерной грамотности недостаточно. Необходимы не внешние, вернее, не только внешние, но и внутренние, собственные знания. А их нет. Оказывается, не все можно получить через информ. Для теории дисбаланса не нашлось места в микроблоках информационного центра. Видимо, компьютеры не сочли ее достойной внимания, отнесли к числу лженаук. Сам же футуролог Стром на Утопии... И тогда она решилась отправиться туда - якобы для отдыха, как настоятельно советовал доктор Нилс, а на самом деле к Строму. Нет, Джонамо не признала себя побежденной. Была уверена, что вскоре вернется на Мир и доведет до конца свою миссию. Она нужна людям, и ничто не отторгнет ее от них! Как ни странно, путешествие на звездолете не оставило впечатлений. Разве что запомнились тягостные перегрузки при разгоне, плач женщины в соседнем ложементе, безжизненные стеклышки звезд в черноте иллюминаторов... Стром выглядел человеком, сотканным из противоречий. Едкий, брюзгливый, с резкими перепадами настроения, но в то же время - это выяснилось далеко не сразу - тонко и глубоко чувствующий. Принял он ее, успевшую привыкнуть к общему преклонению, с оскорбительным безразличием, которое даже не пытался замаскировать элементарной вежливостью. Первым побуждением Джонамо было хлопнуть дверью и никогда больше не унижаться перед этим полным самомнения, обозленным на всех человеком. Но сдержалась. Ради своего великого дела она могла стерпеть и унижение. Пришла к Строму вновь. Еще и еще, пока тот наконец не смягчился. А потом они убедились в общности взглядов и сделались друзьями. Позднее к ним присоединился Игин. Они, точно биссектрисы треугольника, идя с трех сторон, встретились в одной точке... - Зачем вам это, Игин? - Странный вопрос, Стром. Не могу без дела, вот и все! Они разговаривали вполголоса, стараясь не отвлекать Джонамо. Напрасная предосторожность: музыка перенесла ее на далекий, родной, живущий благополучной, но бездуховной жизнью Мир. - Это не дело, а игра. Вот у нее, - Стром кивнул на Джонамо, - не игра, а дело. Не примите просто за каламбур. Так оно и есть. А вы... Нашли себе забаву - компьютер высшего интеллектуального уровня. И торопитесь поиграть. - Как вам не совестно, - огорчился Игин. - Вы же один из крупнейших футурологов планеты! - Какую планету изволили упомянуть? - Мир. Слышали о такой? - Да уж наслышан. А вот вы забыли, где находитесь. И зря. Когда-то я, действительно, охранял будущее. Чересчур хорошо охранял. Потому и здесь. Бывший футуролог Стром, разрешите представиться. Его васильковой синевы глаза приобрели стальной оттенок, ноздри раздувались, скулы заострились еще больше. - Напрасно волнуетесь, я не хотел вас обидеть, - примирительно проговорил Игин. - В утешениях не нуждаюсь! Все мы здесь бывшие, не один я. Не больно-то задавайтесь, бывший управитель! Привыкайте к своему новому положению! - Ну нет, не привыкну. Злой вы человек, Стром. Жалите в самое больное место! - Это правда, я зол. На ваш дурацкий оптимизм, на себя, на всех! - И на Джонамо? Взгляд Строма потеплел, голос едва заметно дрогнул. - Она исключение. Ей бы жить среди ангелов, а не среди нас, грешных. - Вы вспомнили одно мое занятие, - сказал Игин. - Правда, с оговоркой "бывший". Я, в самом деле, бывший управитель, и с этим ничего не поделаешь, тут вы правы. Но, к счастью, еще и системник. Им и умру. Для меня киберзавод, объединение, индустриал, общество в целом - прежде всего система. А для анализа такой сложной системы, как общество, пригоден лишь компьютер высшего интеллектуального уровня. Согласны? - Допустим. Ну и что? - Так вот, он у меня, как вы знаете, есть. Но я был бы плохим системником и к тому же никудышным управителем, если бы полагался только на компьютер. Что-то здесь, - Игин тронул голову, - или здесь, - он стукнул могучим кулаком в грудь, - иногда оказывается в конфликте с компьютером. И бывает трудно их примирить. До сих пор мне это удавалось, однако теперь... Рассказать? - Ну? - недоверчиво буркнул Стром. - На Мире передо мной всегда стояла задача, рамки которой заранее были жестко установлены самой технической иерархией, а масштабы соответствовали моему положению. Здесь же я свободен в выборе. Совершенно свободен, понимаете? - Чего-чего, а свободы у нас предостаточно. Только что с ней делать! - Мне, например, вздумалось построить системную математическую модель нашего общества... - И что, система неустойчива? - заинтересовался наконец Стром. - Напротив, очень устойчива, в этом весь фокус. Но ведь идеал устойчивости - абсолютный нуль! Выравниваются потенциалы - хорошо! Уменьшается градиент - хорошо! Падает дисперсия личностных мнений - тоже хорошо. Если верить компьютеру, - все хорошо. А я чувствую нутром: слишком хорошо. И это "слишком" меня пугает. Надо разобраться, а без вашей помощи не смогу. - Игин утер пот с побагровевшей шеи. - Поможете? - Вы знакомы с моей теорией дисбаланса? - спросил Стром. - Самую малость, - виновато признался Игин. - Я был далек от высоких материй. - Так знайте, - простер жилистую руку футуролог, - что ваше "чем лучше, тем хуже" полностью согласуется с нею. Наше общество, действительно, достигло почти абсолютной устойчивости. В нем практически нет флуктуаций... за редким исключением, - поправился он, взглянув на Джонамо. - Но это устойчивость замкнутой, эгоистической системы, которая предельно оградила себя от внешних воздействий, не признает перемен. - Консервативная система? - понимающе заметил Игин. - Да, человечество привыкло к стационарному режиму. На Мире царят благодушие, успокоенность, слепая вера во всемогущество техники. Люди боятся ответственных решений. Прежде чем сделать что-либо неординарное, из ряда вон выходящее, должны получить благословение компьютеров. Это ли не явные признаки духовного вырождения? Видите, чем чревата наша хваленая, ставшая самоцелью "вершина благополучия"! Увлекшись, собеседники не заметили, как Джонамо, прикрыв крышку рояля, подсела к ним. - Милые мои мужчины, - услышали они ее мелодичный голос. - Оказывается, все мы думаем об одном и том же. Вершина? Помните, что сказал мудрец? "За всем, что достигло вершины развития, сразу же наступают сумерки богов". - Сумерки богов... - повторил Стром, как бы проверяя на прочность поразившее его словосочетание. - Право же, лучше не скажешь! - Конечно, нужно радоваться достигнутой вершине, - взволнованно продолжала Джонамо. - Однако за ней обязательно должна быть новая. Иначе жизнь остановится. Давайте же, друзья, искать эту вершину вместе! 14 Референдум Вот уже несколько месяцев Председатель Всемирного Форума пребывал в состоянии мучительного единоборства с самим собой. До сих пор он жил, твердо веруя в правильность своих поступков, незыблемость убеждений, несокрушимость идеалов. Ему не приходилось заниматься переоценкой ценностей, собственные взгляды, подкрепленные компьютерной мудростью, представлялись единственно верными, неоспоримыми. Не оттого ли его так возмутило неистовое обвинение, брошенное ему в лицо Стромом? И даже не тон, каким тот говорил с главой всемирного правительства, - Председатель был достаточно умен, чтобы не ударяться в амбиции, - а сама суть, посягавшая на фундаментальные устои общества. Прежде Председатель не испытывал угрызений совести, потому что никогда не кривил душой, действовал в полном согласии с совестью. Но после разговора с Джонамо совесть перестала быть спокойной, начала подтачивать монолит убеждений. Мысленно возвращаясь к этому разговору, Председатель варьировал его, искал убедительные аргументы и... не находил их. В словах молодой женщины была логика, подсказанная не только сердцем, как считала она сама, но и проницательным, острым, возвышенным умом. Все это время он выполнял привычные действия, как хорошо отлаженная машина, чей ход запрограммирован до мелочей и огражден от посторонних возмущений. Однако впервые осознал себя такой машиной, в которой нет ничего личностного, и понял, что лишь заученно и прилежно нажимает кнопки гигантской системы в соответствии с предписанным регламентом. А ведь раньше Председатель был совершенно убежден в обратном, хотя привычно именовал себя "слугой общества"! Он и мнил себя слугой, иначе его можно было бы счесть лицемером, но слугой не в обычном понимании, а обладающим действенными полномочиями влиять на исторический процесс и направлять эволюцию человечества в безопасное русло. И еще Председатель ловил себя на том, что постоянно думает о Джонамо не только, как о сильном противнике или потенциальном союзнике, но и как о женщине, сумевшей потеснить первую, казавшуюся пожизненной, любовь. Он мысленно возвращался к их встрече в Оультонском заповеднике, которая чуть было не закончилась трагически. Вновь и вновь протягивала ему огненно-рыжий комочек хрупкая, взволнованная, но не сломленная испугом женщина. Вновь и вновь звучали ее слова: "Иначе я не могу". Тогда это показалось эпизодом, не затронуло чувств, не проникло в сознание. Председатель решил, что случай свел его с взбалмошной, экзальтированной женщиной. Он и не подумал узнать ее имени - зачем, все закончилось благополучно, и можно забыть этот нелепый случай. И в самом деле забыл, выбросил из памяти, хотя напоследок отметил, что женщина молода, красива и, видимо, очень одинока. Узнав в знаменитой пианистке оультонскую незнакомку, Председатель поразился: "Бывает же такое!". Но все еще не представлял, сколь значительное место займет в его жизни эта странная представительница прекрасного пола, которая сейчас больше похожа на инопланетянку, чем на женщину Мира, пусть даже самую незаурядную. Чтобы прийти к такому выводу, достаточно всмотреться пристальнее в ее лицо, словно списанное со старинной фрески. А пугающий взгляд удлиненных немигающих черных глаз? А полная царственного достоинства манера держаться? Нет, в Оультонском заповеднике она была иной - проще, понятнее. Потому и не пришло в голову поинтересоваться ее именем... После третьей же, последней, встречи Джонамо стала истинным наваждением, точно и впрямь сумела околдовать Председателя. И пусть у нее в мыслях этого не было, тем вернее достигла она результата, о котором, несмотря на женскую проницательность, нисколько не подозревала. Председатель сохранял видимость оптимизма и уверенности в себе. Но как трудно давалось ему вынужденное притворство! Назревавший в его душе кризис неожиданным образом ускорили события, последовавшие за сенсационным открытием экипажа исследовательского звездолета "Поиск". Впервые и при обстоятельствах драматических удалось установить связь, хотя и одностороннюю, с инопланетной цивилизацией. В том, что такие цивилизации существуют, ученые не сомневались, но эта уверенность основывалась на философских представлениях и не была подкреплена опытом. Поиски инопланетян были прекращены еще столетие назад, когда начал угасать интерес ко всему, что находится вне Мира. Неудивительно, что открытие, сделанное "Поиском", застало всех, включая Председателя, врасплох. Как поступить, чем ответить на призыв о помощи? В том, что принят сигнал бедствия, сомнений не было. Компьютеры, не сумев полностью расшифровать сообщения гемян, тем не менее дали несколько вероятных вариантов. Они различались в деталях, но совпадали по смыслу: инопланетяне молят о спасении. Спасательная экспедиция, по предварительным оценкам, потребовала бы колоссальных, полностью непредставимых затрат, поглотила бы значительную часть экономических ресурсов, которыми располагает Мир, заставила бы людей поступиться вошедшим в плоть и кровь комфортом. А стоит ли идти на это ради спасения абстрактных "личностей"? Председатель представил себе армаду звездолетов, несущихся к Геме. Субсветовой полет в ближней зоне, свертка пространства в метагалактике. Пройдут годы ожидания, и что потом? Удастся ли эвакуировать на Мир цивилизацию загадочных гемян? И смогут ли существовать на одной планете два совершенно различных общества? Во что выльется их сосуществование? От обилия подобных вопросов и невозможности на них ответить Председателю становилось жутко. Хотелось отмахнуться, сделать вид, что ничего не произошло, не было принято никакого сигнала бедствия. Подумав так. Председатель почувствовал стыд. Там, на Геме, живут надеждой на спасение. Мочь и не спасти - недостойно человека! "Но почему именно мы? - тут же пришла другая мысль. - Есть же во Вселенной цивилизации и кроме нашей. Так почему же мы, а не они?" Стоп! А что бы сказала Джонамо? Председатель не сомневался в ее ответе. Но решала не она. И не он. По закону ему нельзя было даже обнародовать свое мнение, чтобы не влиять на волеизъявление людей, которое должно быть совершенно свободным. Свободным? "Не занимайся самообманом! - взглянул правде в глаза Председатель. - Люди уже давно исполняют волю компьютеров, даже не догадываясь об этом. Ведь компьютер не принуждает, не навязывает, а всего лишь советует. Но кто же поступит вопреки совету, если считает его разумным?" Прежде он вместе с другими думал, что так и должно быть. Конституция Мира - а ее соблюдали строго - гарантировала демократию и не просто провозглашала ее, но и защищала от любых посягательств со стороны властолюбцев. Что же касается власти компьютеров, то власть эту, отнюдь не вымышленную, никто из граждан Мира не замечал. Авторитет электронных оракулов складывался десятилетиями. Много раз люди убеждались в их прозорливости. Нынешнее поколение унаследовало не только технические высоты, достигнутые предками, но и постулат о непогрешимости компьютеров. Ему следовали охотно, ибо он освобождал от необходимости самим принимать ответственные решения, позволяя в то же время сохранить видимость полной свободы выбора. Это ни в коей мере не было "бунтом машин" или "заговором против человечества". Компьютеры служили людям верой и правдой, как с самого начала предусматривалось заложенной в них "отцами демократии" программой. Они рьяно блюли интересы людей, но... в своем собственном ограниченном понимании этих интересов. Каждый гражданин Мира, будучи членом его правительства, имел право и возможность в любое время и по любому поводу обращаться к иерархии компьютеров. Но чаще, чем кто-либо другой, это делал по роду обязанностей "впередсмотрящего" Председатель. С годами он научился предугадывать ответы компьютеров-экспертов. И сейчас, еще не посоветовавшись с ними, наперед знал, что они скажут: "Эвакуация на Мир обитателей Гемы непредсказуемо опасна и, следовательно, недопустима. Она потребует расходов, которые обременят экономику, в результате чего уровень благосостояния общества понизится. Проникновение чуждой, возможно, агрессивной психологии нарушит общественную стабильность. Естественная микрофлора гемян способна вызвать эпидемию заболеваний, против которых кибермедика бессильна. Столкновение противоположных интересов может привести..." И так, фраза за фразой, абзац за абзацем. А в конце, как бюрократическая резолюция, совет: "отказать!". "Нет, нет и нет!" - ответила бы на это хрупкая черноглазая женщина. Две правды: рационалистически непогрешимая, а по сути трусливая, эгоистическая правда компьютеров и благородная, достойная Человека правда Джонамо. Председатель не сталкивался с подобной дилеммой. Еще полгода назад он бы и не подумал усомниться в правоте компьютеров, счел бы ее за непреложную истину. Но сегодня возвел в ранг истины крамольную, с ортодоксальной точки зрения, правду Джонамо. Какая же из противостоящих правд возьмет верх на референдуме? Председатель не обладал целеустремленностью Джонамо, упорством Игина и одержимостью Строма. К тому же он все еще был законопослушен и не допускал мысли о возможности противоправных действий, какими бы благими намерениями они ни диктовались. Оставалось надеяться разве что на чудо... Наступил день выбора: прийти на помощь гибнущей инопланетной цивилизации или нет. С шести часов утра по центральному времени компьютеры начали накапливать и систематизировать личностные мнения. В двадцать один час они должны были закончить математическую обработку информации и выдать результат. Весь этот день Председатель провел в тяжелом нервном напряжении. У него было ощущение, что предстоит окончательно разрешить давний спор со Стромом и сравнительно недавний - с Джонамо. Референдум станет экзаменом на духовное величие человечества. Выдержит ли оно этот нелегкий экзамен? Председателю хотелось крикнуть во весь голос: "Люди, не подведите меня!" Но даже на такую малость он не имел права... За полчаса до срока Председатель Всемирного Форума вошел в зал референдумов, где собрались советники. По левую руку от председательского места располагался цифровой дисплей, на котором вскоре высветятся численные данные, по правую - пульт связи с информационным центром. А прямо перед сидящими, во всю стену, распростерлось гигантское световое табло. Сейчас оно выглядело бельмом на слепом глазу. Но пройдет совсем немного времени, раздастся символический удар гонга, и табло вспыхнет. Какой цвет будет преобладать? Если зеленый, значит, Мир готов приютить космических беженцев. Если красный, отказывает им в гостеприимстве и помощи. Миллиарды светомолекул образуют подобие двухцветного фл