ом. - Трудно тебе, сын... - сказал он с теплотой в голосе, столь несвойственной ему при жизни. - Знаю, ропщешь, проклинаешь отца. Ничего, скоро все изменится! - Как? - не удержавшись, спросил Фан-Орт, и видеозапись ответила: - До сих пор интеллект-автоматы выбирали звездную систему из числа сложившихся. И всякий раз оказывалось, что либо нет подходящей планеты, либо недостаточна устойчивость центрального светила. В отличие от "призраков" звезды стареют и умирают, ничего не поделаешь... Логический вывод: надо отдать предпочтение не успевшей сформироваться системе, у нее впереди заведомо долгая жизнь. Забыв, что перед его глазами не живой человек, а видеозапись, к тому же, сделанная годы назад, Фан-Орт взволнованно воскликнул: - Но что это мне даст?! Процесс формирования звездной системы длится миллиарды лет! Орт предугадал и этот возглас. Видеозапись сделала точно выверенную паузу, после которой продолжила: - Вот здесь и сработает первое из моих тайных открытий - "эмбрион" небесного тела, затравка, способная вызвать бурную конденсацию протопланетного облака. В результате время форми-рования системы сожмется до нескольких тысячелетий. - Но я не проживу и столько! - простонал Фан-Орт. - Вспомни притчу о близнецах, когда первый, возвратившись из субсветового полета молодым, застал второго глубоким старцем. Однако могло быть и наоборот. Принцип относительности, который мне удалось развить, носит обратимый характер. И мое второе открытие - эффект хронокомпрессии-хроноэкспансии, сжатия-расширения времени. А теперь перейдем к деталям... 10. Крах После необъяснимого исчезновения Кея власть и ответственость постепенно сосредоточились в руках Фан-Орта. На одной из ут-ренних встреч в конференц-зале он потребовал слова и, заявив, что нашел выход из тупика, изложил идеи отца, выдав их за свои. - Такая наполовину искусственная планета станет колыбелью будущей цивилизации, в становлении которой мы сыграем главную роль, - завершил он свое выступление. - Браво, Фан! Наконец-то ты нашел себя! - зааплодиро-вала Орена; к ней присоединились остальные. - Как ученого я недооценивал вас, Фан-Орт, - признал Эрро. - Ваши идеи это революция в науке. Интеллект-автоматы про-анализируют их, и можно будет... - Все и так ясно, - перебил Корби. - Зачем заниматься пере-страховкой? - Нет, почему же, пусть проверяют, - возразил Фан-Орт, уверенный, что отец не мог ошибиться. Интеллект-автоматы дали экспертную оценку 0,97. Такой оценки удостаивались перспективные, но все же требующие дополнительного исследования идеи. Оценка 0,99 означала бы рекомендацию к немедленному осуществлению. Фан-Орт был раздосадован. - Машины осторожничали, - сказал он недовольно. - Прекрасная идея, поздравляю! - не согласился с ним Эрро. - Вы что, издеваетесь? Программа же остается без изменений! - Наука не терпит спешки. Нужно провести серию экспериментов, и только тогда... - "Наука", "наука"... - зло передразнил Фан-Орт. - Носитесь со своей наукой, а для меня важно дело. И я не могу оставаться спокойным, когда его сознательно тормозят! - Подумаешь, не хватает двух сотых! - выкрикнул Корби. - Степень допустимого риска установили гемяне. Так ли уж объективно? Они ведь доверяли интеллект-автоматам больше, чем нам. Между тем, пионеры киберлогики не зря предупреждали, что когда-нибудь машины поработят человека. Это уже случилось! Но еще не поздно вырваться из-под их власти. Предлагаю избрать Фан-Орта командором с правом решающего голоса, иначе интеллект-автоматы и вовсе задушат нас! - Какая нелепость! - замахал руками Эрро. Орене, поддавшейся общему настроению, маленький "книжный червь" показался в этот момент особенно жалким, смешным и беспомощным. Она уже не помнила, что совсем недавно восхищалась его мудростью. Но ведь не он, целиком посвятивший себя науке, а, казалось бы, не имеющий к ней отношения Фан, сделал величайшее открытие. Ее Фан, которого Орена, к своему стыду, так недооценивала... "Зачем Эрро восстанавливает против себя всех? - подумала она с презрительной жалостью к этому неудачнику. - Неужели не понимает, что остался один?!" - Занимайтесь своей астрофизикой, ни в чем другом вы не смы-слите! - язвительно воскликнул Корби. - Друзья, одумайтесь, - убеждал Эрро. - Вы хотите совер-шить непоправимую ошибку! Больше того, предательство! В ответ раздался нечленораздельный гул, сквозь который про-рывались выкрики: - Лишить его слова! - Сам предатель! - Долой! Фан-Орт был избран командором сфероида. Против голосовал один Эрро. И первое, что сделал командор, обретя неограниченную власть, - внес ряд необходимых, по его мнению, изменений в программу интеллект-автоматов. Теперь они могли принимать самостоятельные решения лишь при аварийных ситуациях, когда промедлен ие вело бы к гибели... ...Месяц назад на экранах светозаров расцвел цветок с закру-ченными спиралью лепестками - вращающаяся туманность. Она сжималась, и процесс сжатия подходил к концу. На их глазах рож-далась звезда, которая станет новым Яром. В естественных условиях эта стадия продолжалась бы миллиарды лет, но благодаря "феномену Фан-Орта" - комбинированной хронокомпрессии-хроноэкспансии - она завершится неизмеримо быстрее. Нужно лишь вывести на орбиту новой Гемы ее "эмбрион", и начнется бурная конденсация протопланетного облака. Уже в ближайшие годы сформируется планета, пригодная для посадки сфероида, а спустя десятилетие и для инкубации эмбрионов. Фан-Орт с нарастающим нетерпением ждал, когда это произойдет. В прошлом его тоже не раз обуревало нетерпение, но близкое к отчаянию, нетерпение без надежды. Сейчас же он перестал быть пассивным наблюдателем. Ничто не мешало ему приступить к осуществлению замысла, в который Фан-Орт не счел нужным посвятить никого из товарищей, даже Орену. Он не собирался выслушивать чьи-либо замечания. Наконец-то он почувствовал себя Астронавигатором с большой буквы. При мысли, что от него зависит судьба множества людей, как уже живущих, так и еще не появившихся на свет, Фан-Орт испытывал не просто гордость, а болезненно сладкое наслаждение. Не зря он был лишен детства тираном-отцом, вытерпел такое, от чего любой на его месте лишился бы рассудка, а то и жизни. Не зря профессор Орт предпочел продлить себя в нем, вместо того, чтобы стать "призраком"! В отсек управления вошла Орена. - Милый, все собрались в конференц-зале. Ждут тебя. Настроение прекрасное. Даже Эрро считает, что скоро нашим мытарства закончатся! Ну, пошли. Обсудим, что предпринять дальше. - Хватит обсуждений! - Что ты хочешь этим сказать? - Я уже принял решение, - отрезал Фан-Орт. - И не отвлекай меня, сейчас самый ответственный момент. - Ответственный? Но ведь интеллект-автоматы... - Они отключены. От них мало толку. - Ты... не доверяешь мастерству интеллект-автоматов? А помнишь, что когда-то говорил об их надежности? Девять девяток, кажется? - Дело не в надежности! - В чем же тогда? - Они отказались выполнять маневр. Им, видишь ли, не нра-вится моя стратегия! Они собирались снова вывести сфероид на орбиту ожидания. Но я не желаю больше ждать. "Эмбрион" новой Гемы нужно запустить на расчетную траекторию как можно раньш е! - Не рискованно ли это? - встревожилась Орена. - Кто не рискует... Орена с сомнением покачала головой. - Ты хотя бы посоветовался с Эрро! - Эрро, опять Эрро! - вспылил Фан-Орт. - Этот зануда все испортит. Пусть уж занимается своей монографией, а я как-нибудь обойдусь без его советов! - Но ведь Эрро первоклассный астрофизик! - Может быть, это он открыл эффект хронокомпрессии-хроноэкспансии? - Конечно же, не он, а ты. И я горжусь тобой, милый. Но прошу тебя: продумай все еще раз. Не забывай, что мы отвечаем... - За твои банки с икрой? Можешь о них не беспокоиться, хотя мне куда дороже наши будущие дети. Не миллионы безродных людишек, а мои собственные потомки, которым я передам эстафету, полученную из рук отца. - Только помни свое детство и никогда... - Могла бы не говорить. Кстати, мы уже начали маневр, а ты ничего и не почувствовала, - усмехнулся Фан-Орт покровительственно. - Зачем вы заблокировали автоматы? - послышался за их спинами тонкий голос Эрро. Фан-Орт вскочил в бешенстве. - Это вас не касается! - Это касается всех нас. Немедленно снимите блокировку! - И не подумаю! - Тогда я сниму сам! - Только попробуйте! Эрро быстрыми шажками засеменил в аппаратную, но Фан-Орт догнал его и коротким злым движением сбил с ног. - Что ты делаешь, Фан! - закричала Орена. - Как тебе не стыдно! Ты дикарь, а не сверхчеловек! - Эй, вы, оба! - взревел Фан-Орт. - прочь отсюда или я вас... Эрро вскочил с неожиданной быстротой. Его лицо напоминало гипсовую маску, по нему струилась кровь. - Оглянитесь, - крикнул он на бегу. - Вот что вы наделали! Случившееся показалось Орене кошмарным сном: сигнальные матрицы приборов полыхали оранжевым пламенем, ее Фан-Орт, уверенный в себе гигант, обладающий молниеносной реакцией, не ведающий страха и сомнений, тупо смотрел на них, а карлик Эрро, этот книжный червь, жалкий задохлик с разбитым лицом, не теряя ни секунды, спешил разблокировать автоматы... Тяжесть, удушье, тьма обрушились на Орену. Перед тем, как по-терять сознание, она еще успела подумать: "Эрро опоздал, это конец..." - Рен, миленькая, ты жива... - донеслась сбивчивая скороговорка. - Я не виноват, поверь мне... Кто знал, что оторвется часть протопланетного облака... Словно из пращи... И прямо в сфероид! Было нечем дышать. Она возвращалась из вязкого беспамятства, не сразу осознавая, что произошло. - Эрро... жив? - Это он виноват! Он! Если бы не отвлек меня в такой момент, если бы... - Прекрати! Что с ним, что с остальными? - Все, все погибли... Мы уцелели чудом... Не ходи туда... Тебе туда нельзя... Там такой ужас... - захлебывался словами Фан-Орт. "Нет, это не Фан..." - подумала Орена. Перед ней на коленях стоял незнакомый человек, жалкий, испуганный, сломленный. Фан был не таким. Среди подростков-сверстников самый высокий, самый ловкий, самый сильный - он. Могучий юноша со скульптурным торсом - тоже он. Отяжелевший богатырь с надменным взглядом - и это он... Любила ли она Фан-Орта? Во всяком случае, была уверена, что любит. Хотя поначалу отчетливо видела его недостатки и пыталась с ними бороться. Потом смирилась и сама не заметила, как стала преувеличивать достоинства, дала укорениться в с ознании образу сверхчеловека, которому дозволено то, что запрещено обык-новенным людям. И сейчас Орена с горьким недоумением пыталась понять, как могла утратить собственное "я", слепо уверовать в незадачливого "сверхчеловека", который стоит сейчас перед ней на коленях и раз-мазывает по щекам слезы? ...Им была суждена долгая постылая жизнь. Жизнь без будущего. Предстояло терпеть друг друга - худшего наказания не бывает. Орена презирала себя за то, что не смогла распознать ничтожество. А Фан-Орт винил во всем отца, который, оказывается, так и не сделал из него сверхчеловека... Эрро успел-таки разблокировать автоматы. Но было уже слишком поздно. И все же гравитационные импульсы спасли сфероид от уничтожения пылающей плазмой: началась конденсация прото-планетного облака. Сфероид уподобился "эмбриону" планеты, с которым связывал надежды Фан-Орт. Вокруг него образова-лась скорлупа из силикатов и железа. Их частицы, слипаясь под воздействием гравитационных импульсов, упрочнялись и, в свою очередь, притягивали рассеянное в пространстве вещество. Скорлупа стано вилась все толще и толще, сфероид постепенно разбухал... Когда миновала опасность, интеллект-автоматы попытались выключить генератор гравитационных импульсов, чтобы прекратить конденсацию протопланетного облака, но процесс вышел из-под контроля: в катастрофе пострадали не только люди. И еще миллиарды лет будет продолжаться формирование пла-неты, названной впоследствии Землею, пока из прилегающего к ее орбите пространства не аккумулируется практически все твердое вещество. 11. Кольцо времени Интеллект-автоматы... Производная коллективного мозга гемян. Вызов Человека Всевышнему... Интеллект-автоматы... Безымянное нечто, наделенное ярким и действенным разумом. Не люди. Не машины. Не существа. У них нет аналогов. Они не поддаются описанию. Интеллект-автоматы... Наследники лучших человеческих ка-честв, свободные от пороков. Бесполые аскеты, педанты, стоики, познавшие любовь по произведениям классиков, а ненависть по учебникам психиатрии. Они так и останутся не понятыми людьми. Их будут ассоциировать с роботами. Но они и не претендуют на большее, как не претендуют на власть, славу, богатство и человеческую признательность. Для интеллект-автоматов программа не просто руководство к действию, а свод законов и нравственный кодекс. Люди тоже подчинены множеству программ. Одни составила для них природа, другие сочинили они сами, и не только для себя, а, бумерангом, для природы. Но природа далеко не всегда склонна подчиняться придуманным для нее людьми "законам"... Интеллект-автоматы сродни "призракам", однако для них "бессмертие" - не способ сохранения личности, а срок службы. Понятие "личность" к ним не применимо. Их можно различить лишь по номеру, иначе они были бы полными двойниками. В отличие от "призраков" интеллект-автоматы довольствуются общедоступной электромагнитной энергией, и не нуждаются в бес-леровых волнах, которыми питается "душа" "призрака". Им без-различно, есть у них душа или нет. Они обходятся без нее, но не бездушны. Душевности в них больше, чем во взятом наугад чело-веке. И больше любви к людям, чем в самих людях... - Что предпринять? - проиндуцировал задачу Координатор. - Что предпринять? - эхом повторил Первый. - Что предпринять? - откликнулся Второй. - Что предпринять?.. - Объединимся в систему мышления, - предложил Тринадцатый. - Прецедент известен. - Поручение Десятому, - выдал серию импульсов Координатор, - дать экспертную оценку идее. - Поручение принято. - подтвердил Десятый. - Временно отключаю рецепторы. - Обсуждается динамика ппроцесса, - объявил Координатор.- Информация, выводы, прогнозы? - Промоделирован очередной этап, - доложил Восьмой. - Аккумуляция вещества. Разогрев. Частичное расплавление внешнего ядра. Радиоактивный распад урана и тория. Дополнительное выделение тепла. Процесс затухающий. - Прогноз стационарности? - Период установления 7,6412 миллиарда лет. - Эмбрионы не просуществуют 7,6412 миллиарда лет, - констатировал Координатор. - Что предпринять? Подключился Десятый. - Экспертная оценка 1,0. - Принято к немедленному исполнению. Система мышления, к осуществлению которой тотчас приступили интеллект-автоматы, была адаптированным подобием коллективного мозга гемян. Она содержала значительно меньше структурных ячеек, упрощенную элементную базу, и все же обладала мощным интеллектуальным потенциалом. В свое время, давая экспертную оценку предложению Фан-Орта, интеллект-автоматы методом математического моделирования прогнозировали конечный результат - компрессию времени во внешней среде и его экспансию внутри сфероида. Физика процесса выходила за рамки формализованной задачи. Вновь обратившись к этой идее, не имевшей, как выяснилось, альтернативы, система мышления интеллект-автоматов математически обосновала "феномен Орта". Решив уравнение взаимодей-ствия элементарных частиц времени - хронотонов с гравитационным полем, она установила: время обладает энергетическим спектром с рядом разрешенных уровней, каждому из которых соответствует свой масштаб. Поглощение или излучение кванта гравитационной энергии вызывает переход хронотонов с одного уровня на другой, что, в свою очередь, и приводит к изменению масштаба времени, то есть к его компрессии либо экспансии. Сфероид - полое ядро будущей Земли - представлял собой подобие гравитационного резонатора, способного поглощать энергию формирующейся Солнечной системы. Его настройкой интеллект-автоматы добились того, что сотая секунды "внутреннего" времени стала равна суткам "наружного". Не обошлось и без побочных эффектов: в жидкой оболочке ядра возбудился ток, и в околоземном пространстве образовалось магнитное поле. "Эффекты полезны, - решили интеллект-автоматы. - Магнито-сфера защитит Землю от корпускулярного излучения Солнца, частицы солнечной плазмы будут обтекать ее, а космические частицы высоких энергий, попадая в магнитную ловушку, образуют радиационный пояс, не представляющий опасности для будущих флоры и фауны". Итак, задача-минимум решена. Миллиарды земных лет сокращены до тысячелетий, а когда они истекут, Земля будет готова принять Разум. Но как передать ей эстафету? До сих пор интеллект-автоматы не сделали ничего невозможного: "феномен Орта" был заимствован у природы и не противоречил ее законам. Теперь предстояло совершить невозможное... Интеллект-автоматы не знали, что это, как сверхзадача, заложено в их программу. Однако алгоритм невозможного в программе отсутствовал: коллективный мозг гемян лишь постулировал его существование. Сфероид, словно по чьей-то злейшей иронии, оказался в роли "затравки", предназначенной стать "центром кристаллизации" новой Гемы - Земли. Аккумулированное протопланетное вещество наглухо замуровало его, превратив в ловушку, из которой невозмож-но выбраться. К такому выводу пришла бы человеческая логика, но не логика интеллект-автоматов. Для человека слово "невозможно" имеет безусловно запретительный смысл. Утверждение, что безвыходных положений не бывает, не более, чем бравада. Интеллект-автомат же вообще не знает, что такое "невозможно" - решение любой проблемы, даже той, которую человеческий гений признал бы неразрешимой, он будет искать столько, сколько потребуется - вплоть до бесконечности. В своем защитном тщеславии люди сочли бы это тупым, бессмысленным упрямством. И были бы не так уж неправы - система мышления, в которую объединились интеллект-автоматы, отказалась от вероятностной методики поиска. Правда, поначалу она не избежала соблазна испробовать наиболее тривиальный путь: напрашивалась телепортация, которая, как и "феномен Орта", входила в арсенал возможного. Этим древним словом, имевшим когда-то мистический оттенок, обозначали совокупность трех физических процессов, приводящих к почти мгновенному переносу материального объекта на расстояние. Первый из них: преобразование одной из ряда равноценных форм материи (вещества) в другую форму (поле Беслера). Второй: направленное распространение этого поля в виде беслеровых волн, скорость которых многократно превышает скорость света. Третий: обратное преобразование поля в вещество. Но здесь возникли два препятствия. Во-первых, интеллект-автоматы не располагали источником волн Беслера, его надо было создать, а это представляло собой не менее трудную задачу. Во-вторых, математические функции, описывающие пространственно-временную динамику формирования Земли, имели разрыв - в закономерном взаимодействии хронотонов с нестационарным гравитационным полем наблюдался парадокс. В окрестностях "затравки" время самопроизвольно приостанавливало бег, периодически начинало течь в обратную сторону, так что причина и следствие менялись местами, и даже свертывалось в кольцо. Телепортировать эмбрионы через подверженную таким аномалиям область пространства было бы по меньшей мере рискованно. Системе мышления ничего не оставалось, как отказаться от дальнейших попыток осилить проблему "в лоб" (а именно это продолжал бы делать отдельно взятый интеллект-автомат) и перейти к решению зашифрованной в программе сверхзадачи: поиску алгоритма невозможного - логико-математического ключа, который позволил бы, не тратя времени зря, приоткрыть любую дверь, как бы крепко ни заперла ее природа. Математики называют невозможным то, вероятность чего равна нулю. Но нуль - абстракция, в предметном, не математическом, мире для него нет места. На нулевое значение любой физической величины всегда накладываются едва уловимые (а при недостаточной чувствительности измерительных приборов и вовсе не-уловимые) флуктуации - микроскопические скачки. "Нуль" хаотически смещается то в "плюс", то в "минус"... Невольно напрашивается сравнение с соотношением неопределенности - одним из краеугольных камней квантовой физики. Ничтожные скачки? Только не при разрыве функции! Прежде, когда интеллект-автоматы еще не объединились в систему мышления, они довольствовались графической интерпретацией бесконечности: кривая взмывает отвесно в "плюс бесконечность" и столь же круто возвращается снизу, из "минус беск онечности". Теперь же они не видели на хорошо знакомом графике главного - самой бесконечности. Разрыв кривой лишь намекал на нее своей загадочностью. Но что если "плюс бесконечность" - будущее, "минус бесконечность" - прошлое, а вертикальная ось, раз деляющая ветви кривой в точке разрыва - пресловутый нуль, бесконечно тонкая грань между ними? И этот "нуль" хаотически флуктуирует из прошлого в будущее, из будущего в прошлое? Упорядочить флуктуации - значит овладеть временем, произвольно поворачивать его в будущее или прошлое, замыкать в кольцо радиусом несколько наносекунд или триллион лет... Вселенная в своем вечном развитии движется по такому пространственно-временному кольцу, воспроизводя себя цикл за циклом, обращая прошлое будущим. Впрочем, система мышления не задавалась философскими во-просами, не пыталась заглянуть в разверзшуюся перед нею бездну, да и бездны-то самой не замечала. Никаких сомнений! Кольцо времени - вот средство решить неразрешимую проблему... Казалось заманчивым возвратиться к мгновениям до катастрофы, когда ее еще удалось бы предотвратить. Самое простое и очевидное решение. Однако оно получило экспертную оценку 0,1: вновь доверить судьбу эмбрионов безответственным людям интеллект-автоматы сочли нецелесообразным. Ведь и без того они вплотную приблизились к решению своей сверхзадачи и лишь в одном не прибавлялось ясности: кому же воспитывать будущее человечество? Ведь люди - не мальки, вызревающие из личинок. Хватит ли интеллект-автоматам тепла, чтобы пригреть человеческих младенцев, заброшенных в пока еще чуждый им мир, отнюдь не жаждущий их прихода. Человеческих детенышей, которым не суждено познать вкус материнского молока, услышать сказанное над колыбелью ласковое слово, испытать прикосновение доброй руки отца? Как нужен здесь Кей! Но его нет. Вернее, нет его материального воплощения. Триллионы единиц информации - вот все, что осталось от бывшего космокурьера. И снова встает вопрос: что предпринять? И снова самоотверженные интеллект-автоматы упрямо движутся к цели... Часть третья. Интракосмос 1. Великий Физик Великий Физик томился в своем домашнем кабинете. Это был и его рабочий кабинет: для ученого не существовало различия в по-нятиях "рабочее время" и "время досуга". Впрочем, последнее не имело ничего общего с бездельем. "Ничегонеделанье" Великий Физик считал проявлением ущербности. Привыкший к жесткой самодисциплине, он не давал себе поблажки ни в чем. Никто не видел его неряшливо одетым - строгий темно-серый костюм был всегда тщательно отутюжен и застегнут на все пуговицы, волнистые седые волосы с фиолетовым оттенком гладко причесаны, лицо выбрито до синевы. Эти внешние признаки педанта резко контрастировали с харак-тером ученого, вспыльчивым, импульсивным, даже сварливым, осо-бенно в пору неудач. Аристократическая внешность отнюдь не сочеталась с аристократическим воспитанием... Во всем, что касалось работы, Великий Физик был жаден и по-детски нетерпелив. Особенно при постановке проблемы. Сформулировать ее в миг озарения - значило сделать половину дела: дальше он двигался к цели напролом, сметая препятствия силой своего таланта. А решив проблему, тотчас остывал к ней. Возникало ощущение пустоты, которую нужно как можно скорее заполнить. Не развлечениями, не переменой обстановки, - только работой. Одной лишь работой, каторжной, изнурительной, приносящей ни с чем не сравнимое наслаждение. И приходилось вновь ждать озарения: только оно могло подсказать Проблему с большой буквы, а к иным Великий Физик не снисходил. Ждать терпеливо и смиренно, потому что никакими силами нельзя было ускорить его приход. Терпение и смиренность претили деятельной натуре ученого. Он тщетно взывал к ним, насилуя себя, а в душе его зрел бунт, накапливалось презрение к своей беспомощности. В такие дни Великий Физик делался невыносимым. Коллеги старались не попадаться ему на глаза, благо и сам он предпочитал никого не видеть, чтобы не срывать дурного настроения на неповинных людях. Наедине с собой ворчал: - Ах, старый осел! Ах, бестолочь! И за что тебе дали Нобелевскую? Сделанное прежде было для него не в счет. Всякий раз он как бы заново, с нуля, начинал свой путь в науке. С неуверенностью в себе, присущей новичкам. Он и чувствовал себя робким новичком - до тех пор, пока не приходило озарение. Оно являлось вдруг, без предупреждения, иногда ночью, во время сна. Врывалось, вламывалось, вторгалось, подчиняя Великого Физика бешеному рабочему ритму, который означал для него единственно полнокровную жизнь. Но вот уже несколько месяцев он тщетно ждал озарения, а оно все мешкало. Сознание собственной неполноценности опустошало душу Великого Физика. Он жалел себя злой, непрощающей жало-стью. И задавал безответный вопрос: - Неужели я иссяк? Больше всего Великий Физик страшился выйти в тираж, хотя то, что он уже успел сделать в науке, давно и прочно обессмертило его имя. Настолько, что оно как бы отделилось от своего носителя, заняло по достоинству место в пантеоне научной славы, в рассчитанных на века анналах. Сам же ученый стал безымянным Великим Физиком. А ведь когда-то он был обыкновенным, даже заурядным ребен-ком. Был замкнут, дружил лишь с одним из сверстников, носящим странное имя Абрагам. Внимание учителей распределялось между явными талантами и откровенными тупицами, его же сочли благополучным середнячком и предоставили самому себе. Это помогло ему сохранить свободу мышления. Потом жизнь покатилась по колее. Студенчество. Работа в научной лаборатории, куда его, не подававшего надежд, взяли по чистой случайности: надо было срочно заполнить "горящую" вакансию. Хорошенькая лаборантка, ставшая женой, а затем помехой в ра бо-те. Развод. Одиночество, не тяготившее его, поглощенного делом. Потом неожиданное, даже для него самого, открытие. За спиной перешептывались: - Повезло! - Зато как себя держит! Подумаешь, великий физик! Ироническое пpозвище подхватили. Но вскоре последовало второе открытие, затем еще одно. Недоброжелатели умолкли. Объявились "друзья", поползновения которых он отверг с презрительной усмешкой. Шли годы, и чуть ли не каждый знаменовался новым открытием. Данное в насмешку прозвище обрело истинный смысл, вытеснив имя и фамилию. Так он стал Великим Физиком. Неужели все в прошлом, и вместо открытий - мемуары, юбилейные торжества, интервью: - А как вам удалось открыть деление электрона? - О чем вы подумали, получив стабильное антивещество? - Это правда, что будет конец света? - Вы верите в Бога? На первый вопрос он ответит: - Понятия не имею! На второй: - Ни о чем. На третий: - Рано или поздно все кончается! А на четвертый: - Смотря что понимать под Богом. И с каждым вопросом будет накапливаться раздражение, пока не достигнет критической массы. Тогда он выставит репортеров вза-шей, и они напишут в своих газетенках о бывшем Великом Физике, который уже ни на что не годен. И будут правы? Ох уж это чувство пустоты... абсолютной... незаполнимой... всепоглощающей... *** Он полулежал в глубоком кресле, воспроизводившем формы его тела, мгновенно приспосабливавшемся к малейшим переменам позы. Кресло неназойливо вибрировало, массируя мышцы. Позади, во всю стену, до поры притаился испытанный УМ, усилитель мышления - аппаратурный комплекс, включавший в себя приемник биоволн мозга, компьютерный анализатор, синтезатор рекомендаций, а также тысячи линий связи, детекторы информации, оптимизаторы решений, шифраторы и дешифраторы, исполнительные устройства, другие всев озможные приборы и системы. Ученый был в состоянии, не поднимаясь с кресла, воспользоваться любым из интеллектуальных сокровищ человеческой цивилизации, войти в контакт с любым индивидом и любой организацией Земли. Смутная идея, пройдя УМ, либо обретала чеканные формы, либо отбрасывалась, как бесплодная. Увы, последнее время УМ отклонял идеи Великого Физика одну за другой, обостряя чувство неуверенности, и без того владевшее ученым. В его представлении усилитель мышления не был ни машиной, ни чем-то самостоятельно мыслящим. Он воспринимался как хорошо об-куренная трубка или иная многолетнепривычная вещь, неотделимая от личности Великого Физика, который порой забывал о средоточии электронной мудрости за своей спиной. Так парящая птица забывает о поддерживающих ее крыльях. И вот теперь крылья, казалось, утратили подъемную силу. УМ стал причинять неудобства, словно разболтавшийся протез. В его действиях появилась странная нервозность, он затягивал паузы, смягчал формулировки. Если раньше мог заявить: "Ни к черту не годится!", то теперь золотил горькую пилюлю: "Талантливо. Оригинально. Остроумно. Не пойдет!" И это еще более удручало... Взгляд ученого все чаще бесцельно блуждал по кабинету, словно искал поддержки от самой обстановки, в которой было сделано столько открытий. По левую руку, тоже во всю стену, громоздился стеллаж с книгами. Среди них виднелись и пергаментные рукописи, и роскошные фолианты в переплетах из тисненой золотом кожи, и пожелтевшие брошюры в мягких обложках. А по правую, напоминая пчелиные соты, поблескивали кристаллическими многогранниками микроблоки памяти. Они выглядели куда скромнее, чем фолианты, но каждый из них мог вместить информационное содержимое стеллажа, возвышавшегося напротив и пред ставлявшего лишь историческую ценность. Те, кому довелось побывать в кабинете Великого Физика, думали про себя, что антикварный книжный шкаф - такое же чудачество, как и давно вышедший из моды пиджак мрачного темносерого цвета с огромными лацканами и подбитыми ватой плечами: гений может не считаться с модой, даже если это шокирует обыкновенных людей, привыкших к яркой, легкой, свободного покроя одежде, в которой они, при всем ее разнообразии, так похожи друг на друга. Но Великий Физик меньше всего стремился к оригинальности. И одежда по образцу той, в которой творили науку его предшествен-ники, и прижизненные издания их трудов были символом преемственности поколений, напоминавшим ему, что все сделанные им открытия, вместе взятые, всего лишь капля в океане Знания, и в вечном стремлении переплыть этот океан ученые передают эстафету из рук в руки, роняя и вновь подхватывая ее. Каждый фолиант, каждый микроблок памяти - квант знаний, и чем больше таких квантов п ридется на долю Великого Физика, тем достойнее будет прожита его жизнь. Таков был главный, если не единственный, нравственный критерий ученого. О нем отзывались, и не без оснований, как о черством, равнодушном ко всему, что не касалось работы, эгоистичном человеке. "Я обязан быть эгоистом, - говорил себе Великий Физик. - Не желаю слышать о болезнях, смертях, катастрофах. Для меня не су-ществует жалости и сострадания - они отвлекают от науки, а она превыше всего!" Так он считал до последнего времени. Но сейчас, мысленно срав-нивая себя с бесплодной смоковницей, подумал, что напрасно избегал отрицательных эмоций. Его взгляд остановился на четвертой стене. Он рассматривал ее пристально, хотя там было пусто - голая, выбеленная плоскость. - Нет, так ничего не выйдет, - сказал Великий Физик пустоте. - Меня затянула рутина. Я отупел. Лишился способности предвосхищать новое. Избегая переживаний, иссушил не только душу, но и мозг. Мне нужно пережить потрясение, лишь оно поможет преодолеть дряхлость мысли. Если еще не поздно... В молодости Великий Физик, при всей своей замкнутости, которая воспринималась окружающими как заносчивость, был сантиментален, любил в одиночестве слушать старинные романсы, доводившие его до экстаза. Но, сделавшись маститым ученым, отказался от в сего, что, как он считал, было не на пользу занятиям наукой, в том числе и от романсов, напоминавших о бренности всего сущего, неизбывности утрат. Теперь же он вспомнил об этом увлечении молодости и подумал с почти суеверной надеждой: "А не вернут ли романсы своим болезненно эмоциональным воздействием утраченную свободу мышления?" Четвертая стена зрительно отступила, и на ее фоне возник, словно материализовавшись из пустоты, пожилой усталый человек с гитарой в руках - живший в середине четвертого тысячелетия прославленный исполнитель русских романсов. - Добрый вечер, - поздоровался певец. - Что бы вы хотели ус-лышать? - Добрый вечер, - ответил ученый, хотя этого вовсе не следовало делать: перед ним был не человек, а его голографический двой-ник (УМ скрупулезно воссоздал облик и голос давно умершего ар-тиста), но Великий Физик, не отличавшийся учтивостью в о бщении с коллегами, обращался к фантому с подчеркнутым почтением. - Будьте любезны, спойте по вашему выбору. Певец задумался, тронул струны и начал на тихой органной ноте: "Гори, гори, моя звезда..." Постепенно голос его крепчал, подчиняя своему колдовскому оба-янию единственного слушателя. Если бы кто-нибудь из знавших Великого Физика присутствовал на этом импровизированном концерте, он поразился бы перемене, происшедшей с презиравшим эмоции ученым: лицо старика, обычно насупленное, светилось нежностью, в уголках просветлевших глаз поблескивали слезинки. Великий Физик был во власти романсов, слившихся в его сознании воедино. Разбуженная ими память обрушила на него поток видений, - грустных и радостных, осмысленных и бессвязных, чувственных и подсознательных. Перед ним конспективно развертывалась повесть его жизни, и как же много в ней оказалось страниц, которые стоило бы переписать набело. А он ведь считал, что жил единственно правильным образом, вовремя исправляя ошибки, отсекая лишнее, несущественное. Дорожил временем, не растрачив ал его на мелочи. Но, лишаясь их, не обкрадывал ли себя? - Это мои самые любимые романсы, - сказал певец, взяв по-следний аккорд. Стряхнув чары, Великий Физик подумал: "Уже шесть столетий нет человека, а его искусство, образ и, по-жалуй, частица души живы. Не запись, репродукция, тиражируемая любым числом копий, а именно живое, неповторимое, непреходящее искусство. Ведь попроси я повторить романсы, споет подругому, и во мне отзовутся новые струны... Хотел бы знать, буду ли через столетия столь же нужен людям, не забудут ли меня, как уже сейчас забыли мое имя?" - Спасибо, - поблагодарил он певца. - Вы доставили мне ис-тинное наслаждение! Романсы отзвучали, но Великий Физик ощущал их крепнущее эмоциональное последействие. И оно было совсем иным, чем в моло-дые годы: видимо, время и образ жизни сделали его менее чувствительным и более мудрым. Не тоска от собственного бессилия перед неизбежностью конца, не слезливая жалость к себе, а давно забытая умиротворенность овладевала им. Сейчас, когда пустота четвертой стены вернулась на место, Великий Физик уже не испытывал досады из-за совершенных ошибок и многих самообманных заблуждений, казавшихся ему когда-то истиной. За те часы, что он слушал романсы, повесть прожитой жизни была переосмыслена и под ней подведена черта. И он уже не думал, с доброй завистью к певцу, о посмертной славе, как, даже будучи эгоистом, не стремился к прижизненной. Мимолетная горькая мысль о собственной безымянности, полученной в награду за научные заслуги, оставила после себя лишь снисходительную усмешку. Ведь один из его великих предшественников - лорд Рэлей родился Джоном Стреттом. Но Стретта тоже с почетом лишили собственного имени. Рэлей занял подобающее место в анналах науки, Стретт был предан забвению. Но проиграла ли от этого наука? И все же Великий Физик был вынужден признать, что романсы обманули его надежды - не растревожили душу, а, напротив, привели ее в равновесное состояние, внеся успокоение, наделив философской рассудительностью, от которой шаг до равнодушия. Да, потрясения не получилось. Не стучит в висках кровь, не пы-лает мозг. Как сладкая истома - умиротворенность, готовность подчиниться неизбежному не протестуя, отрешенность от жизненной прозы... Но ему-то необходимо другое! Не примирение с действительностью и самим собой, а прямо противоположное: нервный шок, возможно, глубокий стресс. Не проникновенная молитва, а высоковольтный разряд заставляет вновь забиться, казалось бы, навсегда ост ановившееся сердце! И чтобы вырваться из трясины умиротворенности, Великий Физик решился на крайность. 2. Два Виктора Соля Вот уже три раза при входе в устье галактики Соль был вынужден резко изменять траекторию, чтобы избежать столкновения: на него лоб в лоб неслось зеркальное отображение "Дианы", его собственного космообсервера, "Диана-перевертыш", в которой правое и левое поменялись местами. "Черный ящик" подтвердил, что это не галлюцинация. Ученые из Центра космических исследований изумленно разглядывали расшифрованное изображение "перевертыша", обмениваясь излишне глубокомысленными, на взгляд Соля, репликами: - Локальное искривление континуума? - Скорее изменение полярности. - Тогда бы и пилот инвертировался: минус на минус дали бы плюс. - Следовательно, он ничего бы не заметил! - А приборы? - А что приборы? - Коллеги, я подсчитал вероятность троекратной встречи с инвертированной "Дианой"... - Ну и? - Десять в минус стомиллионной, округление до порядка. - Практически нуль! - Не следует ли отсюда, коллеги, что явление вневероятностно? Виктор Соль, молчаливо присутствовавший при разговоре (уче-ные мужи вскоре утратили к нему и