сказал метеоролог. - Но на чем основана ваша уверенность в существовании третьей точки, в которой также наблюдается мираж? Нет ли здесь не совсем ясно осознанного требования симметрии явления? - Соображение симметрии может оказаться решающим! - выкрикнул кто-то из сидящих за дальним столиком. - Там, где мы мало знаем, симметрия почти всегда выводит на правильную дорогу... - Нет, товарищи, - сказал Максим Федорович, - я не думал о симметрии, я думал о другом... Мы сейчас знаем, что Алексеевым были посланы ракеты исследовательского назначения, хотя мы не знаем точно заданной им программы. Если опыт, видимо связанный с ракетами, удался, как сообщал Алексеев, и его непонятным пока следствием является мираж, то зачем, скажите на милость, понадобилось Алексееву устраивать такой же мираж над Америкой? По-видимому, то устройство, которое носится над планетой, срабатывает каждые восемь часов, а появление картин над Америкой - это, так сказать, непредусмотренные издержки производства, что ли... Значит, мираж должен наблюдаться еще через восемь часов, вот в этом третьем месте, возле Курильских островов... - Мираж - побочное явление?! - заволновался метеоролог. - Нет, нет, создание, пусть для непонятных пока целей, подобных отражательных плоскостей в атмосфере, с таким грандиозным увеличением, может быть только самоцелью, уже это одно является таким достижением, что... - Но специальностью Алексеева были свойства вакуума! - сказал я. - Именно свойствами вакуума он и занимался, об этом говорят утвержденные Академией планы его работ, об этом говорят списки заказанных и доставленных ему приборов. - Нет! - воскликнул Максим Федорович. - Нет, не только вакуумом, не только свойствами безвоздушной среды в сосуде интересовался Алексеев. Я знал его довольно близко, приходилось сталкиваться по работе. Больше всего на свете Алексеев интересовался звездами. Их возникновением, их эволюцией. Ведь это очень близко стоит к проблемам вакуума в широком понимании... Что ждет звезду? Что ждет наше Солнце? Вот что было страстью Алексеева, вот чем он только и жил. Есть у меня такое предчувствие, что без звезд и здесь не обошлось... - Максим Федорович протянул бумажку нетерпеливому Григорьеву. - Вот я записал: на сто пятьдесят третьем меридиане восточной долготы к югу от Курил... Как раз на расстоянии трети земного шара от нашего места. А час появления, по солнечному времени, тот же, что и у нас... - А идея заманчивая, - сказал Григорьев. - И ее легко проверить... - Позвольте, - неожиданно вмешался метеоролог (только сейчас я узнал его фамилию: это был довольно известный специалист по физике атмосферы Леднев). - Позвольте! Я все-таки сомневаюсь в том, что это явление связано с каким-то искусственным спутником! Почему мираж не возникает во всех пунктах, над которыми проходит спутник?.. - Аппаратура спутника периодического действия, по-видимому, - сказал Григорьев. - Каждые восемь часов спутник обнаруживает себя и аппаратура срабатывает. - Периодического действия?.. - протянул Леднев. - Какое-то очень сложное допущение. Максим Федорович вытащил из кармана рулетку, нажав кнопку, развернул ее гибкое стальное полотно с нанесенными на нем сантиметровыми делениями. Полотно, длиной в два метра, было похоже на тонкую шпагу. Максим Федорович согнул стальную ленту в кольцо и одел поверх глобуса. Все с напряженным вниманием следили за ним. - Ну что ж, это обычная школьная схема для демонстрации движения спутника над земной поверхностью, - сказал метеоролог. Лицо Григорьева выражало ожидание. Я был несколько разочарован слишком уж простым подходом к делу со стороны Максима Федоровича. "Не много ли он на себя берет, - подумал я, - хотя... Если окажется, что мираж виден и с Курил..." - Вот что, - заговорил Максим Федорович, и вновь его волнение передалось нам, - вот что... А если спутник движется по вытянутой орбите? Все последующее потонуло в выкриках. Все вскочили со своих мест. В шуме голосов можно было услышать: "Это перигей! Не спешите! Черт, а не человек!" Григорьев взял из рук Максима Федоровича ленту, согнутую в кольцо, и, надев кольцо на глобус, показал то место, где лента рулетки была в наибольшей близости к его поверхности. - Здесь, - сказал он, - в перигее, спутник и вызывает мираж. Это вы хотели сказать, Максим Федорович? - Да, если полный оборот спутника равен восьми часам, - подсказал один из астрономов. - Причем ровно восьми часам! - Совершенно верно, тогда под спутником, в момент прохождения перигея, будет уже не озеро Верхнее, а мы с вами, товарищи. А еще через восемь часов будут Курилы (говоря это, Григорьев поворачивал глобус). Да это проще, чем апельсин! И периодичность миража получает естественное объяснение... Надо срочно связаться с Москвой... Выбор пал на меня. Через несколько часов я был в Москве. - Вам повезло, - сказали мне в Управлении океанологических исследований, - примерно в этом районе находится наш лучший корабль "Руслан". Не думаем, однако, что он прервет свою программу работ ради вас... Я срочно связался с комиссией по расследованию катастрофы в лаборатории Алексеева, попросил Максима Федоровича к телефону. - Затруднения? - удивился Максим Федорович. - Да какие могут быть затруднения в таком деле? Я все улажу, - успокоил он меня. - Вот чепуха какая... Позади утомительный перелет во Владивосток. К счастью, он занял немного времени, и я мысленно посочувствовал тем, кто еще так недавно тратил на него целых пять часов. Во Владивостоке срочно связались по радио с капитаном "Руслана". - "Руслан" ведет сейчас исследование Тускароры, знаменитой Курильской впадины, и находится на расстоянии двухсот километров от интересующей вас точки. Мы можем предложить вам скоростной катер, можем отправить реактивным гидросамолетом. Я выбрал гидросамолет, и через два часа сверкающая металлическая чайка покачивалась рядом с белоснежным гигантом - гордостью советских океанологов "Русланом". С "Руслана" спустили шлюпку, а когда я поднялся наверх, меня встретил капитан и пригласил в свою каюту. - Мне сообщили о том, что я должен изменить курс и срочно идти к пункту, координаты которого вы мне сообщите. Это не далеко отсюда? Я передал капитану радиограмму, которую получил в самолете. В ней сообщалось точное местоположение, вычисленное и проверенное электронно-счетным центром. - Так, - сказал капитан, складывая телеграмму, - следовать вдоль по сто пятьдесят третьему меридиану, а там держаться в пределах указанного квадрата... Ладно, я дам необходимую команду... День за днем корабль бороздил океан, но нас ждала неудача: небо было все время затянуто тучами. - На небо глазеть лучше всего осенью, - ворчал руководитель научной группы "Руслана", - в этих местах весь сентябрь, да и весь октябрь солнце светит вовсю, а сейчас... Я понимал его. Волей-неволей мы срывали план научных работ. И я ловил на себе не очень приветливые взгляды членов океанологической экспедиции. Конечно, эти отважные люди не переносили вынужденного безделья. Как-то я спустился в трюм и в специальных стойках увидел огромные обтекаемые устройства с легкими рулями и иллюминаторами, похожими на увеличенные глаза рыб-телескопов. Это были аппараты для наблюдения подводного мира на глубине чуть ли не в 9000 метров. Я осторожно прикоснулся к матовой поверхности глубоководного устройства. Достаточно трещины толщиной с волос, чтобы острая водяная струя под гигантским давлением уничтожила бы всех, кто осмелился штурмовать тайны океана. А сейчас впустую проходят драгоценные для океанологов дни... И объяснить им, в чем суть дела, я не имею права. Каждый день приходили телеграммы от Топанова. Он незаметно для всех стал фактическим руководителем комиссии. Это произошло как само собою разумеющееся. Мы ждали солнечного утра, а когда оно наступило... - Это? - тихо спросил меня капитан. Его рука клещами стиснула мое плечо. - Это? А в небе, сверкая нестерпимыми для глаз бликами, раскинулось уже знакомое мне "море на нэби", но это уже было не море: бесконечный океан простерся над нашим кораблем. - Это! - ответил я, провожая глазами стремительно несущиеся к восходящему солнцу сияющие волны. ПОИСКИ СПУТНИКА Снежным комом разрасталась "проблема Алексеева". Все новые и новые люди втягивались в расследование, непрерывно обнаруживались такие свойства таинственного "миража", которые вынуждали нас проделывать массу дополнительных исследований и расчетов, иногда целиком изменять направление поисков. Решенные и нерешенные вопросы, гипотезы, человеческие страсти и интересы, удивительные факты и строгие математические построения образовали чудесный сплав, в центре которого находилась разгадка. Но никто и не предполагал, что действительность окажется такой необычной, так тесно сомкнется с самой удивительной фантастикой... Прежде всего были подвергнуты детальному анализу все параметры возможной орбиты "спутника Алексеева". Делая полный оборот за восемь часов без нескольких секунд, этот предполагаемый спутник мог иметь радиус, или, вернее, относительную полуось, орбиты примерно в 19000 километров. Это означало, что в случае сильно вытянутой эллиптической орбиты (а наличие перигея говорило именно об этом) высота "спутника Алексеева" над поверхностью Земли колебалась бы в пределах от 200 до 27000 километров. Однако было ясно, что неизменность периода обращения говорит за более значительную высоту прохождения спутника в перигее, так как приближение к поверхности Земли было бы связано с резким увеличением сопротивления воздуха. Замедление же спутника тотчас же вызвало бы уменьшение периода его обращения вокруг земного шара. Теперь нужно было попытаться точно определить орбиту предполагаемого "спутника Алексеева". Основная сложность заключалась в том, что спутник был невидим. Однако радиолокаторы по-прежнему отмечали слабое отражение радиолуча с высоты 2000 километров. Этим обстоятельством и предложил воспользоваться Григорьев, и уже через несколько часов нами был определен эксцентриситет, "сплющенность" эллиптической орбиты. "Спутник Алексеева" проходит перигей на высоте в 2000 километров. Наибольшее удаление - 26000 километров", - записал Григорьев в журнале. Вскоре были рассчитаны все промежуточные точки на небосводе, которые проходил спутник, и армия любителей астрономии, не говоря о всех обсерваториях Советского Союза, приняла участие в "ловле" "спутника Алексеева". К сожалению, с наступлением лета рассвет приходился на все более ранние часы, и в самом благоприятном положении спутник оказывался недоступным, так как в ярком голубом небе нельзя было разглядеть маленькую светящуюся точку. Довольно стройную гипотезу метеорологов, объясняющую появление миражей, пришлось окончательно отвергнуть. Дело в том, что при образовании эффекта миражей громадную роль играет положение солнца относительно наблюдателя. Если бы наш мираж возникал по тем же законам, по которым он возникает над раскаленными пустынями, то время его появления было бы тесно связано со временем восхода солнца, становясь все более и более ранним. Этого, однако, не происходило, и, чем дальше, тем больше увеличивался разрыв между появлением миража и восходом солнца... Все раньше и раньше всходило солнце, время же появления миража оставалось неизменным. Но работы метеорологов, занимавшихся изучением "широтных миражей", как они упорно называли это явление, не прошли бесследно. К ним пришлось вскоре обратиться за разрешением новых загадок, непрерывно возникавших в этом трудном и сложном расследовании. Все астрографы Советского Союза, повинуясь неторопливому тиканью часовых механизмов, внимательно следили за участками неба, по которым должен был мчаться "спутник Алексеева". Со дня на день ожидалось получение фотографии, на которой среди россыпи звезд мелькнула бы черточка спутника. Однако негативы, отовсюду поступавшие к нам с подробным описанием условий съемки, содержали неутешительное заключение: "спутник не обнаружен". Неудача была настолько полной, что Топанову понадобилась вся его выдержка, чтобы успокоить растерявшихся и перессорившихся членов комиссии. Топанов так же не избежал выпадов против себя. К стыду своему должен сознаться, что именно я обвинил во всем его очень заманчивую, но, по-видимому, неверную гипотезу. - Да, не все, что просто, является обязательно верным, - заявил я на этом заседании. - Нужно резко менять ход расследования, мы и так потеряли много времени... - А я, - ответил Топанов, - уверен, что мы идем правильным путем, и, не исследуя простые и логические гипотезы, мы не получим права на проверку более сложных предположений. Думается мне, что на эти ваши фотопластинки вы смотрите не так, как нужно... - Разучились? - не без иронии сказал один из астрономов. - Нет, нет, не разучились, а не научились, - быстро отпарировал Топанов. - В науку я верю. Не всегда верю ученым, особенно увлекающимся... Вы не получили от нашей гипотезы ожидаемого результата и уже готовы свою "игрушку" сломать и выбросить. Но мы здесь не в бирюльки играем. От выяснения причин гибели лаборатории Алексеева зависит план исследовательских работ в важнейших областях науки и техники. Честь, высокая честь заниматься этим и, между прочим, большая ответственность! А здесь вспыхнули такие страсти... - Топанов даже развел руками. - Так вот, товарищи, не умеете вы смотреть на эти пластинки. Нам известно, что, несмотря на значительную скорость запущенных Алексеевым ракет, их полезная нагрузка была сравнительно небольшой. Только тысяча триста килограммов груза помещалось в контейнере последней ступени. Мы не знаем, что произошло с контейнером ракеты Алексеева. Но он не носится как одно целое - это очевидно, это ясно, товарищи. Следовательно, контейнер мог быть наполнен не аппаратурой, а каким-нибудь газом, веществом, способным взрываться... Действительно, товарищи, может быть, Алексеев взорвал контейнер, и именно в этом и состоял его опыт? Может быть, съемки нужно вести с какими-то специальными фильтрами? Ведь их подбором никто не занимался. Ясно, что к "спутнику Алексеева" должен быть очень осторожный и терпеливый подход, а закатывать истерики по поводу первой же неудачи - последнее дело... Топанов будто нечаянно взглянул на меня и сел на свое место. Скоро мы получили возможность еще раз удивиться его прозорливости. Спутник действительно присутствовал на негативах, только увидеть его оказалось далеко непростым делом... ...Вечером мой милейший хозяин Федор Васильевич оторвал меня от расчетов. - Досыть! - сказал он и захлопнул мой блокнот. - Хватит! Идемте к нам, морского козла забьем... Сосед, старый рыбак, был партнером Федора Васильевича, моим же партнером была Татьяна. "Много с такой помощницей не наиграешь, - подумал я, - от горшка три вершка..." Мы сидели в "беседке" за широким столом из сосновых досок. Мысли о последних событиях не покидали меня, но постепенно я увлекся. Да иначе и быть не могло. Татьяна оказалась заправским игроком в домино. Первый же мой необдуманный ход вызвал бурю с ее стороны. Она бросила свои кости на стол и быстро-быстро заговорила о том, что дядьку (то есть я) ну ничего, "ничегосеньки" не соображает, что нужно было "робыть рыбу, а вин"..." Игра потребовала от меня предельного внимания, и Татьяна несколько раз подмигивала мне, одобряя тот или иной ход. - А чи можно до вас, люди добрые? - раздалось из-за забора. Голос был знакомый. Я быстро встал и подошел к калитке. Это был Топанов. Я хотел провести его к себе, но Топанов направился к столу. Он, оказывается, давно знал Федора Васильевича по каким-то делам, связанным с восстановлением разрушенного войной совхозного хозяйства. Игра продолжалась. Топанов вскоре заменил меня, так как Татьяна после какой-то моей ошибки, я сам так ее и не понял, дала мне отставку. Топанов играл вдумчиво и, по-видимому, сразу нашел общий язык с Татьяной, потому что она притихла и, морща носик, восхищенно следила за какой-то тонкой сетью, которую незаметно сплетал Топанов. - Ну, что сидишь? - спросил Топанов Татьяну, когда их противники, вдоволь настучавшись, напряженно ждали ее хода. - Ведь у тебя... - Генеральский! - закричала Татьяна. - А ну, тату, вставайте, вси вставайте! Татьяна торопливо поставила на место два дубля: дубль "шесть" и дубль "пусто". - Ты, Федор Васильевич, - сказал Топанов, - все меня забивал. Из последних сил старался, а дело-то было не во мне... Вот вам Татьяна и показала, где раки зимуют, вот и показала! - Топанов коротко рассмеялся, а потом добавил, развивая какую-то свою потаенную мысль. - И ничего нельзя со счетов скидывать... Особенно живое... Он, перегнувшись через стол, потрепал Татьяну по худому плечику. - Що дядьку каже, що вин каже? - заволновалась Татьяна. - Спать пора, ось що вин каже, - сказал Федор Васильевич. Татьяна убежала во двор, Федор Васильевич пошел за ней, и вскоре до нас донесся такой знакомый разговор про ужасную необходимость спать ночью, про давно обещанную поездку на лодке, про то, что ее "виддадут до чужих людей, як не буде слухаться", и про многие другие приятные и неприятные вещи. Мы пошли вместе с Максимом Федоровичем ко мне в комнату. - Я все думаю об Алексееве, - сказал мне Топанов, - все вспоминаю его, стараюсь понять... Вот вы, ученые, часто относитесь к матушке-природе, как к собранию более или менее хитро сплетенных фактов, но не подозреваете ее в коварстве. Вы всегда склонны искать причину неудачи прежде всего в каких-то новых свойствах, вам еще неизвестных, а я, грешный человек, когда сталкиваюсь с проявлением каких-то бессмысленных и коварных сил, всегда стараюсь понять человека, ставшего их жертвой. - Вы очеловечиваете природу? - сказал я. - Вы навязываете ей чисто человеческую хитрость и коварство? - Нет, не так прямо... Я просто хочу понять, что именно в качествах человека, в его мышлении, в его действиях могло привести к тем или другим удачам, или ошибкам. Что именно могло привести Алексеева к его удивительным открытиям, в существовании которых теперь можно не сомневаться, и что привело его к катастрофе?.. Ну не ждал, не гадал, не думал, что существует опасность, но почему именно _он_ с этим столкнулся, почему именно _его_ оплошность вскрыла какой-то страшный и грозный тайник природы? В комнате было темно. Я не зажигал свет, и сквозь открытое окно были видны яркие звезды. Тихо и назойливо звенел одинокий комар, да ровно посапывала спящая под окном Татьяна. Она засыпала быстро, как засыпают уставшие за день птицы. - Я знаю, - продолжал Топанов, - что вы на меня сердитесь за то, что я вас несколько осадил. Я знаю, что вы считаете меня несколько самонадеянным... - Не совсем так... - быстро сказал я, но Максим Федорович перебил меня. - Пусть... Я и не претендую на какую-то особую непогрешимость и всезнайство. В сложных вопросах науки и не нужно беспрекословное подчинение. Оно вредно. И если я почувствую, что неправ, то немедленно соглашусь с моим самым ярым оппонентом. - Вы уже много сделали, ведь именно вы поняли, с чем мы имеем дело... - Нет, я сделал очень немного. Вот вам кажется, что еще месяц-другой, и будет выяснено содержание работ Алексеева; там, глядишь, пяток новых формул украсят ваши справочники, и все? И разъезжайся по домам? Нет, нет и нет! Все только начинается, мы сделали только два-три первых шага, и вы нескоро избавитесь от старика Топанова, очень нескоро! - Топанов задумался. - Но, Максим Федорович, - решился я, - ведь мы занимаемся сугубо специальными проблемами, и вы должны считаться с опытом, со знаниями людей... - А не предлагать дилетантские вещи? Так? Договаривайте... - Ну вот сегодня, когда речь зашла о том, что спутник не удалось сфотографировать, несмотря на попытки лучших специалистов в области астрофотографии... Я вас заверяю, что каждый квадратный миллиметр тех участков пластинки, где ожидался "спутник Алексеева", просматривался при больших увеличениях. Ведь известно, что при фотографировании быстро летящего по небу спутника он обнаружится не отдельной звездочкой, а черточкой. И такой черточки не удалось найти. Так зачем предлагать еще и еще раз смотреть и просматривать эти никому не нужные негативы? - Согласен, - сказал Максим Федорович, - совершенно с вами согласен. Незачем их просматривать... пустым глазом, - добавил он неожиданно. - Да вы и не смотрели на них! Что из того, что на них просто так пялят глаза. Так смотреть не следует, в этом вы правы. - А как же? - А так нужно смотреть, как мать сына высматривает, что с войны должен вернуться! Дали вам в руки добросовестно сделанные фотографии, ценнейший материал! Так нужно изучать, товарищ ученый, изучать, а не глазеть. Не обиделись, надеюсь?.. - Нет... Но... - Вот что, - Максим Федорович придвинул свой стул поближе ко мне. - Я как-то давно одним делом занимался... Фальшивыми деньгами... Не волнуйся, я их не изготавливал. Так вот, когда получили мы эти деньги, тридцатки, такие рыженькие, мне и показали, что по внешнему виду их отличить нельзя, ну никак, понимаешь, нельзя! Все точно, до последней черточки! Еще бы, лучшие мастера одного иностранного государства старались... И простой микроскоп результата не дал. А вот когда вложили в стереоскоп с одной стороны нашу советскую кредитку, а с другой стороны липовую, сразу и показались в двух-трех местах штришки, будто из бумаги занозы вылезли... - Максим Федорович, вот вы говорите о стереоскопе... Да, астрономия давным-давно применяет и стереофотографию, и стереоскопы, и стереомикроскопию. Но дело все в том, что стереофотография используется только для сравнения, - вы следите за мной, Максим Федорович? - Слежу, слежу, - быстро откликнулся он. - Только для сравнения одного и того же участка неба, снятого, скажем, в различных лучах, с применением различных фильтров либо в различное время. - Вот именно: в различное время, - сказал Максим Федорович и поднялся. - Так вот, отправьте телеграмму такого содержания: "Срочно изготовьте фотографии тех участков звездного неба, на фоне которых возможен пролет спутника. Негативы присылайте вместе с прежними фотографиями, сделанными в расчетное время". Вот так или в этом роде, ну, вам виднее... СНОВА ЗАГАДКА Итак, каждый участок был снят дважды. Один раз в момент ожидаемого пролета "спутника Алексеева", второй раз до или после пролета. К нам прибыл специально сконструированный широкоугольный стереомикроскоп. Снимки оказались совершенно идентичными, за исключением очень мелких деталей, вполне удовлетворительно объясняемых неоднородностями эмульсионного слоя пластинок. - Попробуем подойти с другой стороны, - сказал неунывающий Топанов. - Что ж, бывает... Теперь займемся более внимательно документацией лаборатории. К этому времени метеоролог Леднев точными и прямыми опытами показал, что температура воздуха в отражающем мираж слое повышается из-за концентрации в нем инфракрасных лучей. По его предложению были подняты ракеты с фотоэлементами, чувствительными к инфракрасным лучам, и автоматически действующим передатчиком, сообщавшим на Землю данные о направлении и интенсивности излучения. Именно метеорологи обратили внимание на ряд последовательных заказов лаборатории Алексеева, поступивших на завод экспериментального вакуумного оборудования Сибирского филиала Академии наук. Речь шла о выполнении весьма сложных устройств, напоминавших собой плоские полые колбы со впаянными внутри электродами и мелкозернистым флуоресцирующим экраном, нанесенным на внутреннюю сторону квадратного основания колбы. "Рецептура как люминофоров, так и чувствительной к квантам света пленки на противоположной стороне колбы, - писали нам работники завода-изготовителя, - говорят а пользу того, что академик Алексеев стремился получить в свое распоряжение устройство для наблюдения объектов в инфракрасных лучах". "Все устройство представляет собой усовершенствованную модель так называемого стакана Холста, издавна употребляемого для обнаружения светящихся инфракрасными лучами удаленных предметов", - таково было заключение группы специалистов вакуумщиков, полученное нами совершенно независимо от мнения работников завода. Таким образом, Алексеев пользовался прибором для видения в инфракрасных лучах. Топанов попросил завод изготовить еще два точно таких же устройства. Вскоре грузовой самолет доставил нам большой ящик, из которого была извлечена огромная полупрозрачная колба, очень напоминающая большую телевизионную трубку, только с отломанным хвостом. Днище колбы мы поместили в ящик, в передней стенке которого находился объектив, сделанный из кристалла каменной соли, так как в этом диапазоне длин волн можно было ожидать большого поглощения инфракрасных лучей стеклом простой линзы. - Вы думаете, что Алексеев при помощи этого сооружения наблюдал мираж? - спросил я. - Трудно сказать, куда смотрел Алексеев, - ответил Топанов, внимательно следя за работой механиков, монтировавших установку. - Правда, напоминает большой фотоаппарат? Только вместо матового стекла - плоская колба. Под вечер экран колбы засветился голубым светом. Его установили внутрь камеры, ввинтили объектив из каменной соли. В полной темноте на расстоянии пятнадцати шагов был отчетливо виден слегка нагретый электрический чайник; инфракрасные лучи, излучаемые им, давали на экране четкое изображение. Все с нетерпением ждали утра. И утро наступило. Черным, непрозрачным для видимых лучей кварцевым стеклом закрыли объектив. Теперь сквозь него могли проходить только инфракрасные лучи. Вот на небе раскинулся знакомый мираж. Сейчас над нами отчетливо виден какой-то песчаный островок, отмель, но на экране ничего этого нет... На экране какое-то вытянутое светлое пятно... Мираж уходит в зенит, и это пятно как-то размазывается; вот оно закрыло собой весь экран, а потом вновь стало сигарообразным, узким и длинным, и исчезло... Григорьев, который производил съемку с флуоресцирующего экрана, отключил киноаппарат, пожал плечами и что-то огорченно проворчал. Разочарование было полным... Двадцать восьмого мая произошли два события, которые показали, что мы все-таки идем по правильному пути. Утреннее заседание комиссии было созвано по просьбе астронома Кашникова, костистого, длиннорукого застенчивого блондина. Кашников долго размахивал руками, от волнения ему было трудно говорить, потом неожиданно хриплым голосом выкрикнул: - Есть "спутник Алексеева"! Есть! Идемте ко мне! Мы все отправились в "библиотеку негативов", помещавшуюся в маленьком домике, который недели две назад притащил сюда в уже собранном виде подъемный кран. Здесь в деревянных некрашеных шкафах собирались тысячи негативов, по-прежнему прибывающих отовсюду. Все по одному подходили к стереомикроскопу и всматривались в черные размытые точки-звезды. - Против легкой царапины, я ее сделал иглой, - показывал нам Кашников. - Смотрите как раз против царапины... - Да, что-то есть, - говорили мы неуверенно. - Как будто одна звездочка выходит из плоскости... - Как будто! Да она совсем выскочила! - Кашников побежал к микроскопу и, отстранив Григорьева, который хотел было в него заглянуть, наклонился над окулярами и быстро завертел винтами. - Ну конечно же! Ясно, совершенно ясно! Звезда выходит из плоскости, так оно и должно быть. Это не обычный спутник! Оказывается, произошло вот что. Кашников как-то обратил внимание на то, что прибывший из Крымской обсерватории пакет с негативами содержал приписку: "Снимки сделаны на высокочувствительной пленке, возможная длина штриха 0,5 мм. Спутник не обнаружен". Кашников решил сравнить два одинаковых участка неба, из которых один был "без спутника", а на другом спутник мог быть. Этот участок неба был весь усеян тысячами звезд. "Какой-то участок Млечного Пути", - подумал Кашников и вскрикнул: - Одна звезда "вышла" из негатива! Эта звезда имела вид микроскопически маленького серебристого блюдца, которое одним краем оставалось на уровне пластинки, а другим будто вышло за нее и торчит, как заусенец. И была она именно на том снимке, который был сделан в момент прохождения спутника. Среди присланных из Крыма шестнадцати негативов Кашников обнаружил восемь таких, на которых также оказались размытые, ставшие на ребро звезды-диски. Наконец! Наконец астрономы получили надежное доказательство существования "спутника Алексеева". - Значит, в чем же дело? - спросил Топанов. - Этот спутник, выходит, сам не отражает свет, а только размывает изображение звезды, которое за ним находится? - Это ясно, - сказал Кашников. - Для меня это ясно. Вместо спутника носится комок каких-то газов. Проходя на фоне далеких звезд, он вызывает преломление луча, идущего от звезды. Спутник не существует как целое - это скорее облачко, вроде хвоста кометы... - А вот это еще не доказано, - заметил Григорьев. - Но нам сегодня улыбнулась удача. Только теперь мы можем прямо сказать, что по рассчитанной нами орбите непрерывно следует искусственный спутник пока еще не выясненной физической природы. А что касается преломления, то это мы уточним... СИГНАЛ В тот же день к Топанову пришел начальник аварийной команды и положил на его стол металлическую кассету для магнитной записи. Тончайшая ферромагнитная проволочка содержала подробную запись всех сигналов, которые посылались с небольшой радиостанции Алексеева. Антенна радиостанции почти всегда, как показали немногие, но тщательно собранные свидетельские показания, была направлена вертикально вверх. - По-видимому, на "спутнике Алексеева", - сказал начальник аварийной команды, - находилось какое-то управляемое устройство. Кассету мы не могли достать сразу, пришлось разрезать сварившийся в одно целое корпус передатчика. Хотите знать, что мы, аварийники, думаем? Мы убедились, что основные разрушения, с наибольшими температурами и давлениями, пришлись именно на блок питания и манипуляции радиостанции. И чему там было взрываться?.. Проволочка с записью была помещена в магнитофон, соединенный с осциллографом, и внимательно "просмотрена". На экране осциллографа появлялись четкие сигналы, следующие через равные промежутки времени. Затем вдруг возник одиночный импульс очень сложной формы. На нем запись обрывалась. - Не последний ли это сигнал? - спросил задумчиво Топанов. - А после него был взрыв... И лаборатории не стало... - А может быть, это взрыв и записан? - предположил Григорьев. - Я хочу сказать, что токи при замыкании могли иметь вот такую сложную форму... Григорьев переключил магнитофон на перемотку и вдруг спросил: - А точное время катастрофы нам известно? - Конечно, - ответил начальник аварийной команды, - хотя бы по времени отключения лаборатории от электрической сети; самописцы-то отметили. - Тогда мы можем кое-что узнать... - Григорьев вновь включил магнитофон на воспроизведение и внимательно всмотрелся в экран. - Вот эти равномерные пики - отметки времени. Каждая следует через пять секунд, двойные импульсы соответствуют минутам... И сразу же последний сигнал, и все... - Радиостанция включалась автоматически, ровно в четыре часа утра, - заметил Леднев, - мы можем подсчитать отметки времени, и тогда... - ...И тогда сравним с записью на электростанции и определим. Леднев бросился к двери. - Я сейчас на электростанцию, привезу ленту самописца, - бросил он на ходу. Мы все еще считали сигналы времени, утомительно вспыхивающие на экране, когда услышали шум автомобиля, на котором вернулся Леднев. Да, записанный на ферропроволоке сигнал сложной формы был последним сигналом. Именно это время показывала и лента электростанции. После этой минуты не существовало ни радиостанции, ни самой лаборатории Алексеева. - Значит, катастрофа произошла в пять утра... - проговорил Топанов. - Мираж... - тихо сказал Леднев. - Выходит, что в момент катастрофы над лабораторией Алексеева проносился мираж! Как мы раньше не обратили внимания на это совпадение? Выходит, что Алексеев послал этот сигнал, и вслед за тем... и вслед за тем... Нет, это просто страшно! Как мало мы знаем, черт возьми! - А как было бы здорово, - не глядя ни на кого, проговорил Топанов, - послать на "спутник Алексеева" вот этот самый сигнал. Проверить... - Послать сигнал? И притом избежать смертельной опасности? - спросил Григорьев. - А это уже не вопрос, а конкретная задача, - ответил Топанов. - Сигнал должен быть послан... В головную часть облегченной ракеты с потолком в 1500 километров был вмонтирован передатчик. В нужный момент он должен был послать сигнал, записанный с ферропроволоки. Наблюдение за ракетой велось с помощью радиолокаторов и оптическим путем со стратосферных самолетов. В пять часов утра седьмого июня в небо взвилась ракета. Мы находились на каменистой косе, далеко уходящей в море, сюда был перенесен пункт наблюдения. В момент, когда ракета достигла заданной высоты и с антенны ее радиопередатчика был послан сигнал, мы все увидели в голубом небе нестерпимо яркую точку. Вскоре "волны" миража поглотили ее. С самолетов пришли первые сообщения, Точно в секунду посылки сигнала ракета взорвалась, превратившись в огненный шар с поперечником в пять километров... ...Папка с результатами запуска ракеты лежала перед Топановым. - Но почему взорвалась ракета? - в сотый раз спрашивал членов комиссии радиофизик Григорьев. - Неужели она не израсходовала всего топлива? Что могло там взорваться? Прочтите еще раз данные ракеты. - В ракете не оставалось ни грамма горючего, - твердо сказал Топанов. - Все горючее полностью сгорело в первые пять секунд полета, я хорошо знаю ракеты этого типа. Взрываться, выходит, нечему. - И все-таки взрыв был! - развел руками Григорьев. - И какой взрыв! - Похоже, что какая-то часть вещества ракеты отдала скрытые запасы энергии... - заметил Мурашов. - Да по какой причине? - резко спросил Григорьев. - По какой причине? - повторил он. - Мы можем вызвать разложение тяжелых ядер урана или плутония, мы можем вызвать перегруппировку легких ядер, можем вызвать термоядерную реакцию, это так. Но ракета... Она разлетелась в пыль, как будто на ней была атомная бомба. - А почему погиб Алексеев? - спросил Топанов. - Откуда взялась энергия, превратившая здание лаборатории в груду обломков? Ничего мы не знаем... - И какова роль сигнала? - Голос Григорьева был едва слышен, он закрыл руками лицо и сейчас покачивался на стуле. - Этот сигнал и убил Алексеева, - сказал Топанов, задумчиво просматривая фотографии взрыва. - И хорошо, что мы его не послали с Земли. ...10 июня - памятное для всех нас число. Солнечное затмение, ожидавшееся утром, потребовало целого ряда подготовительных работ. Каждая научная база, с которой могли вестись наблюдения, обязана была включиться в работу. Нас это касалось в первую очередь, так как к тому времени у нас накопилось довольно много специального инструментария. Вечером я долго возился со спектрографом - его линза оказалась смещенной при перевозке и задала нам работу чуть ли не на всю ночь. В четыре утра меня поднял Топанов. Мы наскоро перекусили и поспешили к причалу, где нас ждала моторная лодка. - Вас не смущает, что солнечное затмение случайно совпадает по времени с появлением миража? - спросил Топанов. - Нет... - А вон Григорьев наводит переносной астрограф на точку, в которой должен появиться "спутник Алексеева"... Вы помогите ему... Я первым выпрыгнул на берег и направился к Григорьеву. - Что вы хотите делать? - спросил я его. - Ведь это бесполезно, спутник невидим... - Нужно сфотографировать то, что покажется вместо миража... - ответил Григорьев. - Так, на всякий случай... Да что вы стоите, через четверть часа начнется затмение! Томительно потянулись минуты. Вот на правый край солнечного диска надвинулся тонкий черный ноготок, еще минута, еще... Началось! Это было первое полное затмение, которое мне пришлось видеть. Я смотрел на солнце в маленькую вспомогательную трубку астрографа, окуляр которой был закрыт черным фильтром. Наконец от темно-красного диска солнца остался только серп, похожий на лунный. Он был настолько ярким, что вокруг стоял еще день, странный, призрачный день. - Появляется мираж! - донесся крик Топанова. Он указывал на запад своей палкой. Я мельком взглянул на ставшие привычными желто-зеленые полосы миража и опять было повернулся к астрографу, возле которого так удобно устроился, как вдруг единый крик вырвался у всех. Сперва я не понял, что произошло, но потом посмотрел вверх и застыл... Невиданное и неожиданное зрелище развернулось над нами. С запада на восток неслось какое-то сверкающее тело! Солнце в этот момент полностью заслонил черный диск Луны и, по небу, усеянному вдруг вспыхнувшими звездами, к нам вместо миража неслось сигарообразное светящееся облако. У нас над головой оно неожиданно развернулось. Теперь это было яркое светящееся ядро, от которого шли широкие спиральные ветви, игравшие быстро мигающими разноцветными блестками. - Снимать! - закричал Топанов. - Снимать! Мы бросились к приборам. А через минуту, где-то на востоке, этот светящийся паук повернулся к нам боком, вновь стал похож на огромную сигару и исчез из виду. Нечего и говорить, что сфотографировать полное солнечное затмение нам не удалось. Зато нам удались другие снимки... Снимки удивительного и загадочного "спутника Алексеева". Я получил долгожданную посылку из Москвы. Мой приятель прислал для Татьяны оригинально сделанный в виде небольшой гребенки аппарат для усиления звука. Один из зубчиков этой гребенки, касаясь твердого бугорка за ухом, вибрируя, передавал усиленные звуки речи. Татьяна долго возилась, прилаживая гребешок, потом сказала: "Чую, гарно чую... Я слышу все!.." Топанов принял участие в нашей прогулке "за оранжерею". Не знаю, сколько километров мы сделали в это неожиданно прохладное утро. Вот-вот должен был начаться дождь, и Татьяна время от времени поглядывала вверх, откуда изредка падали одинокие тяжелые капли. - Затмение помогло, а если бы не затмение, не случайность, то мы бы так и не узнали, что летает над нами, - говорил Топанов. - Удалось сфотографировать... Но что? Что мы видели? Что мы сняли? Думаю, что мы никогда не разгадаем тайны "спутника Алексеева", если хорошенько не поймем, что за человек был Алексеев. Вы, кажется, его лично знали, вы учились вместе с ним? Знал его и я. И сейчас, признаюсь, больше всего на свете меня интересует, что же запустил Алексеев, что это за светящийся паук? И как он умело и гибко защищает себя от этого загадочного радиоимпульса. Татьяна отдала мне на сохранение гребенку и внимательно проследила за тем, куда я ее прячу, но потом все-таки отобрала назад. Сбросив тапки, она пронеслась вдоль берега, то возвращаясь, то убегая далеко вперед; темная вода заполнила ее следы на песке, уходили эти следы вдаль, где Татьяна, откопав какой-то осколок, размахивала им и что-то кричала. Мы поравнялись с ней. Татьяна протянула нам позеленевшую от морской воды кость и спросила, "до якой тварыны вона налэжить?" Топанов сказал, что кость лошадиная. - А хиба ж в мори е кони? Конык, морский конык, маленький такий, цэ я знаю!.. - А вон там кто? - Топанов указал вдаль; казалось, прямо посередине моря - а на самом деле на отмели, что протянулась к косе, - понурясь, стояла лошадь. Вблизи стали видны резко выступавшие ребра, запавшие бока. Она низко опус