ина? Сказав это, Солонников нахмурился. ...Именно сегодня стало ясно, что тема будет завершена в ближайшее время. Это ли не удача? Впрочем, ничего себе удача - растянутая на семь лет работа без единого отпуска! Но пока-то она еще не завершена... Сообщение, которое Борис прочитал утром, Степан послал вчера поздно вечером, то есть до криптокатастрофы. И до сих пор ни одного звонка из института... Он на мгновение совершенно протрезвел. Черт! Там же все должны на ушах стоять! Стрелять хлопушками, сыпать конфетти на процессорные блоки, напоить охранников, предварительно связав их... Телефоны всех кристалловцев должны разрываться. Но - тихо! И вот я тоже сижу - как затмение нашло... Он тщетно поискал глазами телефон, и вдруг понял, что совсем не спешит набирать свой рабочий номер. Укол стыда испытал он. Ну, выпили, нарассказали друг другу страшных историй... Впали в детство, поверили в страшную сказку. Допустим. Но почему лаборатория молчит?!. Может, тоже узнали про криптокатастрофу? Затаились все, боятся сглазить? Как я сейчас. Он попытался представить себе затаившегося Степана. Не получилось. Ученые, конечно, бывают суеверными, но не до такой же степени. Неожиданно для себя Солонников плеснул в рюмку водки и опрокинул в рот одним махом. Приехали! Ученый сверяет жизнь с гороскопом. Напасть какая-то! Он провел ладонью по лицу, откинулся в кресле. - Господа, это бред какой-то! Наваждение. Мне действительно пора в отпуск. - Ты только не волнуйся! - сказал Шумаков. - Ты у нас везучий, я давно замечаю. У тебя как раз все будет хорошо. Без иронии сказал. С легкой горечью. Все же развлекался он за столом сквозь слезы, так сказать. - Опять вы за свое! - всплеснул руками Данилевич. - Дело не в таланте, не в везении, дело совсем в другом... Что с вами, Борис Александрович? Солонников совершенно неприлично сверлил взглядом Данилевича. - Позвольте все же поинтересоваться, Леонид Иванович, почему колдун позвонил именно вам? - Господь с вами! - очень натурально испугался Данилевич. - Вы так на меня смотрите, будто я это все устроил! Это сейчас я легко рассказываю. А у самого сон вчера начисто пропал. Пульс - как морзянка. Я как представил себе все, что он не договорил... Ведь я немного знаю его - серьезный мужик, шутить не умеет. - Вы хорошо знаете колдуна? Давно знакомы? - Да нет! - поморщился Данилевич. - Неправильно выразился. Как журналист много чего слышал о нем от разных людей. Лично не знаком. Солонников задумчиво оглядел притихшее застолье. - Кто его пригласил в прошлый раз? Неуверенное переглядывание было ему ответом. Борбылев развел руками, как бы отвечая за всех. - Как в сказке! - восхитился Шумаков, честно зачерпнул красную икру столовой ложкой и стал раскачиваться на стуле. - Дети, кто этот дядя? Дети: а был ли дядя?.. Но почему же он позвонил именно вам? - Да не знаю я! - воскликнул Данилевич с отчаяннием. - Кто ж разберет колдунов? В прошлую пятницу я пришел в гости к Борису и с удовольствием, как человек и как журналист, пообщался с современным, так называемым колдуном. М-да, действительно, разные эмоции я испытал кроме одной - недоверия... Было очень убедительно! Все посмотрели на хозяина стола. Солонников пожал плечами: - Вы ввалились гурьбой и он очень естественно смотрелся среди вас. У меня, как говорят, и тени сомнения не возникло... На Солонникова продолжали смотреть. - Я не приглашал, - кратко сказал Солонников и стал набирать на тарелку закуску. - Слушай, Солоныч... - медленно сказал Шумаков. - Тут нестыковка... Может быть нас все же разыграли? - Кто? - спросил Солонников, высматривая что осталось из еды на другом конце стола. - Колдун-салон кооперейшн! Ну скажи, что ты нас разыграл. И нам будет легче. Смахнем, как дурной сон, а? А то уж больно мрачно все выходит. - Разыграл? - изумился Солонников, монтируя себе бутерброд по-сочнее. Пора было закусывать. - Я? И как же, интересно - смоделировав эти события? Твоя история, извини, разве выдумана? Я не говорю о реальности криптокатастрофы, но будьте до конца логичны! Вы уверены, что какая-то космическая скала пересекла плоскость эклиптики и этим изменила ваши судьбы. Так? А теперь подумайте - причем тут я? Я может быть, сейчас грешным делом тоже прикидываю - не попортил ли мне что-нибудь этот дурацкий астероид?.. Нет у меня времени на мистические фантазии! Я не астролог, не некромант, я ученый, в конце концов!!! Шумаков постукивал по скатерти пальцами, прикрыв глаза. Глянул на Солонникова: - А разве тебе есть что терять? Солонников усмехнулся. Прислушался к чему-то - и снова усмехнулся, покрутил головой. Рассмеялся: - Нет, ты не представляешь, Валера! Ты даже... - он поискал слова и махнул рукой, откусил от бутерброда. - Тут нельзя говорить "терять". Ну, не знаю... нельзя же потерять абсолютный слух, способности какие-то, данные от рождения - ты с ними живешь. Они часть тебя. Да, то что я делаю - у меня получается хорошо, но родился я таким, поэтому то, что я делаю - не работа. Я живу в этом, я шел к этому с детского сада, понимаешь? Повезло - стиль жизни. А если бы ты знал область моей деятельности... Поверь, это еще и очень интересно. - Да я не о работе тебя спрашиваю, - удивился Шумаков. - Я вообще. Впрочем, ладно. И почему, собственно, терять? Может быть еще ты чтонибудь приобретешь... - Ты знаешь, - вскипел Солонников, - я вот сижу и прикидываю - что же мне попросить? А главное - у кого?! - он осекся: - Ну, не люблю я эти бредни, пойми... - Не злись... - прошептал Шумаков. - Извини. - И грустно продолжил: - Но ты все равно боишься... Хотя чертовщину ты не веришь. Я вижу. Впрочем, многие на всякий случай крестяться, не веря в бога. Я знаю - ты боишься неизвестности! Но я тебе скажу, что этого незачем стыдиться. Страх неизвестности, если вдуматься, самый древний и самый... э-э... естественный страх. И многие, на мой взгляд, совершенно правильно считают, что лучше знать о надвигающейся беде, чтобы успеть что-то предпринять, чем стоять бараном в центре стада, радостно сознавая, что режут не тебя, а кого-то с краю. - Почему это "тоже боишься"? - обиделся Солонников. А слово "неизвестность" вызвало у него неуютное ощущение, словно где-то в квартире в дальней комнате распахнулось окно и по ногам потянул сквозняк. - Ничего я не боюсь. У меня слишком много дел, чтобы искать что-то еще. Поверь, то, чем занимаюсь я, и астрология так же далеки друг от друга, как космическая станция и комиксы про вампиров. - Да тоже, тоже... - Шумаков махнул рукой. - Все это старо! Он поднял над столом бутылку. - Мне немножко, - в пол-голоса сказал Данилевич, подставляя рюмку. Солонников мрачно следил за Шумаковым. Шумаков щедро плеснул себе в фужер для шампанского и выхлебал водку как воду. Глаза его увлажнились. Сопя носом, он разодрал сигаретную пачку. - Все это чушь и бред самолюбия, - просипел он сдавленно. - Все равно каждый в этой жизни хватает свой жирный кусок. Только у одного это власть, деньги, бабы, а у другого - нечеловеческая пустота и рубище. И еще каждый называет по-своему: место под солнцем или служение Абсолюту. Хозяин вещества, хозяин пустоты... А по-моему и тот и другой боятся остаться в одиночестве с пониманием собственной абсолютной ненужности. При этих словах Борис вздрогнул, но не было ни какой возможности вспомнить где он их слышал или читал, причем не очень давно. А может и сам думал что-то похожее. ...- Вторые при всем их уме особенно забавны! Хороша формула: уничтожение желаний - путь к совершенству. Знают, с чем бороться. Причем всегда есть с чем. Так может быть, естественнее иметь совершенные желания, а не корчить из себя святых? Ведь если вы в самом деле такие идеальные, и удел обычного человека не по вам, но вы не в силах изменить его - смело прыгайте с балкона, выбора-то нет! Вон у Солонникова семнадцатый этаж... Меня всегда раздражала философия. Какой смысл рассуждать о бренности жизни? Или жить, или уйти. Умри или радуйся. Я предпочитаю жить. Он сунул в рот сигарету. Встал, качаясь. Отшвырнул пачку. - Может я и трус, но живу честно, - сказал он, хлопая себя по карманам. - Да, я не знаю в чем смысл жизни, и потому я просто живу. Да, сегодня я не радостен. Но я хочу жить, мне это нравится, и ничто меня не остановит. Я не предам себя, но изменюсь сто раз, приспосабливаясь к жизни - ее не переспорить, она все равно мудрее и сложнее. А вы - прыгайте с балкона. И дайте мне спичку! Он прикурил и с дребезгом закрыл за собой балконную дверь. - Мне понравилось, - грустно, но как-то светло сказал Борбылев. - Только это не ново. Ни жить не ново, ни умирать не ново. Но раз человечество размножается, видимо жизнь все же несет в себе что-то влекущее... а, Борис? При всем страхе неизвестности. Почему человечество хочет жить? Солонников усмехнулся. А такой сегмент программы существует. Пожалуй, это самая здоровая и приятная тема: "Безусловный приоритет продолжения рода". В таких ситуациях человек наиболее предсказуем. А стало быть и реконструкции проходят с меньшими трудностями. Вот только никогда не бывает чистых ситуаций, замешано обычно круто... Не натянутая одинокая нить, а клубок без концов - не распутать. - Оно не хочет жить, - сказал Борис. - А как же? - с изумлением всплеснул руками Борбылев. - Оно просто живет, ни о чем не задумываясь. - Нет, Борис! - Борбылев покачал пальцем. - По-моему, вы усложняете... Какой-то вы сегодня невеселый. Что случилось? Солонников уклончиво пожал плечами и промолчал. Он сам не понимал причин своего минорного настроения. Хотя скорее всего просто после вчерашнего... - А мне кажется, Борис упрощает, - подал голос Данилевич. - По-моему, человечество распадается и расслаивается, оно совсем не однородно. Да, много тех, кто живет сегодняшним днем, причем отнюдь не в возвышенном библейском смысле. Такие - просто живут. Для них нет ни завтра, ни вчера. А давайте представим, что есть люди другие. Они не суетятся, ибо мыслят веками... Каждый день для них - просто кусочек вечности. Борбылев азартно заспорил с ним, настаивая, что вкус жизни как раз в ощущении каждой секунды, и надо бежать, бежать за этой секундой. Борис не в силах был прислушиваться к ним. Неожиданное напряжение, возникшее за столом, уходило. По лицу Борбылева снова блуждала улыбка. Все-таки рождение внука важнее каких бы то ни было небесных катаклизмов. И уж тем более катаклизмов скрытых. Сесть бы сейчас в кружок, с тоской подумал Борис, налить всем хорошего вина да и рассказать о проекте. Он непроизвольно вздохнул, представив, как зачарованно будут все смотреть на него, а он так же зачарованно будет видеть свою Дорогу с бредущим по ней человечеством, и говорить, говорить... И Дорога тут же появилась перед ним прямо над столом. Уходила вдаль, упираясь в закрытую дверь наташкиной комнаты, куда из гостей в отсутствие хозяйки мог заходить один только Степан, так как там стояло фортепьяно. И виделась Дорога как бы сквозь ресторанное стекло, с отраженными в нем скатертью и сервировкой. Дорога звала. Борис встряхнулся. - ...Я не соглашусь с Валерой, - мягко говорил Данилевич. - Нельзя так говорить. Разве я имею право сказать человеку - ты живешь неправильно? Или даже намекнуть ему на это? И дело здесь не в том, что на каждого есть Судья. Дело в жизни самой. Ну, кто, скажите мне, живет по неволе? Где этот коварный враг, что мешает каждому быть свободным и заставляет нас что-то делать, заставляет, в конце концов, жить? Это же нонсенс, поэтическая гипербола, абсурд. Либо это ложь для оправдания бездействия. Даже полоумный аскет-мазохист свободно сделал свой выбор. Вот об этом Валера правильно сказал. Кстати, знаете, какое есть объяснение принципу мазохизма? Когда человек делает себе больно, в его организме - или в мыслях - вырабатываются наркотические обезболивающие вещества, или оправдание самого себя, если совесть не чиста. Видите, я ничего из себя не корчу и честно радуюсь своей удаче. Он разлил по рюмкам остатки коньяка. - Вот и бутылочку уговорили, - Данилевич заботливо сунул пустую посуду под стол. - С вами я согласен, - сказал Борбылев. - Хотя это не совсем честно, так как я вам завидую. Но уже думаю - действительно, ерунда какая! Подумаешь, какой-то там гороскоп не сбудется - да тьфу на него! Внук у меня родился - вот главное. А Валерка прав по-существу - мы еще поборемся! Правда? - Борбылев спросил у рюмки и ей же согласно кивнул. - Завидуйте Солонникову, - улыбаясь сказал Данилевич. - Это будет честнее. Никаких подарков, но и не каких потерь... Позвольте экспромт. Э-э... Зачем подарки, если жизнь - подарок? Что есть потери, ведь жизнь в твоих руках? - Браво! - сказал Борис. - Леонид, серьезно. Запишите, а то забудем. Они чокнулись. - Да, да, - бормотал Данилевич, с озабоченным видом шаря по карманам в поисках ручки. - Что такое подарок? Что такое потеря? - Солонников обернулся на балкон. Шумаков жадно курил на фоне заката. - Вот у человека конкретная беда. Какая разница, в конце концов, что было причиной? Валерин личный просчет, зависть, невезение или этот астероид? Все равно выходить из ситуации он будет самым обычным земным способом, а не заклинанием звезд и сил природы. На Земле пока только физические законы действуют. - О! - сказал Данилевич, подняв палец. Хотя, подумал Солонников, разве у Валеры есть выбор? То есть выбор существует, конечно, но не большой - либо начинать новое дело, либо лезть в драку, разбирать дерьмо... А ведь для кого-то это не выбор, а вилы. Легче бросить все, плюнуть и забыть. - И все же лучше было бы совсем ничего не знать, - вздохнул Борбылев. - А то теперь все локти кусают - от якобы утерянных перспектив. Устроены мы так. Обратная сторона желания быть счастливым. - Это точно, - кивнул Данилевич. - Что-то мы, друзья, загрустили. Борис огляделся и только сейчас заметил, что гостиная погружена в густой красный сумрак. Тянулись к опустевшему серванту, преломляясь в рюмках и бутылках, дрожащие в горячем воздухе золотые лучи. - В самом деле! - Борис спохватился. Негоже давать гостям свободу впадать в депрессию. Солонников выбрался из-за стола и включил свет. - Я вам сейчас музыку заведу. Николай Николаевич, как там наша заначка? Борис присел перед узким шкафчиком с компакт-дисками. - Э-э, - протянул Борбылев, озорно глянув на Бориса. - Может быть осмотрим вашу библиотеку? Данилевич фыркнул: - Черти, помнят. Ну, не форме я был. Нес ерунду. Готов искупить. - Чем?? - хором вскричали Борбылев и Солонников. - А-а! - хитро улыбнулся Данилевич. - Делать заначки - большое искусство. - Я же вам говорил, - сказал Солонников Борбылеву. И оба кивнули друг другу с самым серьезным видом. - Подождите, господа! - воскликнул Борбылев. Поднялся, озирая стол - грязные тарелки, горки мандариновой кожуры, мятые салфетки - заявил: - Никуда не годится. Кулинар - это тот же поэт! Я меняю приборы. Нельзя принимать следующее блюдо в таком... гм... свинарнике. Леонид, вы собирались искупить... - Согласен на подсобные работы! - преданно глядя снизу вверх на Борбылева, выпалил Данилевич. - Только сохраните заначку! - Ваше рвение вам зачтется, - сурово изрек Борбылев. - Приступим. Борис как хирург поднял над столом растопыренные пальцы - с чего бы начать. - Нет-нет! - остановил его Борбылев. - Сегодня угощаю я. А это значит, что вы все будете только есть... пардон, вкушать. И иногда произносить хвалебные речи. Ничто не должно отвлекать от процесса поглощения и восхваления. - Тогда я с вашего позволения... - Борис кивнул в сторону балкона. Сквозь отражение ярко освещенной комнаты чернел неподвижный валерин силует. - Пгавильно, товагищ! - с неподражаемым акцентом сказал Борбылев. Он снял пиджак и теперь засучивал рукава белоснежной сорочки. - Агхивегное гешение. Борис улыбнулся, взял со стола сигареты. Проходя к балконной двери, тронул сенсор проигрывателя. - Искупающий, - раздался за его спиной строгий голос. И тут же нормальным голосом Борбылев спросил: - Или как сказать - искупляющий? - Совокупно-искупляющий. Совокупль... - обернулся Борис. И торопливо пояснил: - В смысле если уж искупать, так все сразу. - Э-э... - осторожно сказал Данилевич. - Да. Видимо, как-то так. - Короче, Леонид Иванович. Давайте попытаемся унести все за один раз. Зазвенели тарелки. Борис дернул в сторону тюль, отворил дверь. От плиток лоджии веяло теплом. Шумаков, облокотясь на барьер, смотрел вниз. Солонников покосился на него, щелкнул зажигалкой и затянулся. Шумаков повернул голову. Борис смотрел на гаснущий, уже не слепящий, закат и чувствовал, что нагрузился в этот раз основательно. За бурной беседой не заметно было, а сейчас расслабился. За спиной мягко ухнул ударник, вступил рояль - классика в обработке. Борис кивнул - то, что надо. Мелодичное в меру и уснуть не даст. Он сразу вспомнил про Степана. Что же я его не позвал?! Вот дела... Старею. Он фыркнул. Нет, правда - как же так? Неудобно... Ну и денек. А где же сейчас Степан? Неужели работает? Да нет, на пляже пиво пьет. Знаю я его. Погода-то какая! Да и повод есть... Хорошо! Борису вдруг показалось, что весь дом его полон гостей, старых добрых друзей. Будто бы все уютные уголки в квартире заняты, а не только гостиная, и стоит ему появиться в любом из них - его сразу втянут в круг, попросят поучаствовать в споре, выразить свое отношение, припомнить что-то из былого, выпить на брудершафт с пришедшими в первый раз... Это ощущение было настолько отчетливым, что Борис без труда поверил, что лишь на минутку вышел покурить. Улыбаясь, он стряхнул пепел в семнадцатиэтажную пропасть и заметил, что Шумаков смотрит на него. Борис потер пальцами лоб: - Валера... Шумаков сразу же отвернулся и проворчал: - Утешать пришел? - Ну что ты, как можно... Путного я сейчас ничего не скажу, конечно. Но тема интересная. Не ожидал... Шумаков покосился в его сторону. - Да нет, - усмехнулся Борис, - я не гороскопы имею в виду. Глупость. Есть одна странная фраза, по-моему фильм так называется - "невыносимая легкость бытия". В этих словах необычайно спрессовано все - свобода выбора, ответственность перед самим собой за этот выбор и главное - абсолютное безразличие мира, давшего нам свободу. Но так же и его равнодушная беззлобность к нам. Только глупец способен каждый день ждать чуда и исполнения самых сокровенных желаний, впрочем как и ежедневных злонамеренных козней. Однако мы вынуждены признать существование некоего непредсказуемого фактора, условно назовем, судьбы. Не всегда происходящее с нами, не взирая на наши усилия, соответствует... Но что же тогда такое судьба как предмет фатализма? Не следствие ли это нашей натуры, которая всегда ведет себя одинаково, незаметно для нас самих? Или... хм... просто программе мало данных, чтобы исходя из условий чего-то достичь, чего-то избежать? - Ну ты загнул, - Шумакова перекосило, как от кислого яблока. - Спросим иначе, - не отступал Солонников, - объективна ли судьба? Общий воздух ли это, которым дышат все, или это крошечная призма в глазу каждого, искажающая образ мира? Кто-нибудь мне внятно объяснит, чем занимаются гороскопы? Может быть они просто толкуют нашу натуру, и звезды здесь совершенно не причем? Но тогда кого винить? Ты правильно сказал, что жизнь все равно мудрее и проще измениться сто раз. Мы оба понимаем, что речь не идет о конформизме, а только о естественном следовании изменчивому миру... м-м... Мысль ушла. - Я понял, понял, - проворчал Шумаков. - Все в наших руках... - У него проступили желваки. Он ударил ребром ладони по барьеру. - О том и речь, Солоныч, что ни черта у меня не вышло! А уж я старался, поверь. Только не говори мне о везении и надежде, терпеть не могу. Борис задумался. Забавно, я тоже не помню в своем лексиконе фраз типа "мне повезло", "я надеюсь"... Шумаков вздохнул, тяжело оторвался от барьера, хлопнул Бориса по плечу и тут же на это плечо и оперся. - Не бери в голову, Солоныч. Справлюсь, как-нибудь. Это - мои проблемы. У тебя, наверное, своих хватает. Борис пожал свободным плечом. - Не бывает человека без проблем, - горячо дохнул в ухо Шумаков. - Не ве-рю! Даже тебе. У любого из нас...- он обвел указательным пальцем широкий полукруг, махнул рукой. - У каждого... Ладно, пошли. Николаич, разошелся. Опять чего-то состряпал. Выпутавшись из вздувающегося тюля, они вернулись в комнату. Стол преобразился. На овальном блюде красовалась запеченая утка; сверкали чистые приборы. - О, дичь! - Борис заапладировал. - Прошу! - сказал Борбылев. Белое полотенце свисало у него с согнутого локтя. Он бросал последние взгляды на свое творение, быстрыми движениями поправляя в сервировке незаметные отклонения от идеала. - Ну, Николай Николаевич, - развел руками Борис, - нет слов. Вы кулинарный бог. Сидя на краешке стула, Шумаков жевал веточку укропа и подозрительно приглядывался к утке: - А почему она мне напоминает скульптуру "рабочий и колхозница"? Борбылев ревниво оглядел кулинарное творение рук своих и задрал удивленно бровь: - Где? - Николай Николаевич смог передать порыв. Данилевич разливал водку из красивой запотевшей бутылки. - Вы сунули водку в морозилку? - догадался Солонников. - Гениально! Никогда бы не подумал. Данилевич скромно улыбнулся. Все расселись. Слово взял Шумаков. - Спешу заверить благородное собрание в моем совершеннейшем... э-э..., - он держал на весу переполненную рюмку и прикрывал ее ладонью, как свечу. - Я тут немного того - расслабился, вы уж извините... Короче, в жизни случается всякое, но негоже тащить в дом к хорошим людям свои маленькие проблемы. Нет, - он жестом усадил на место Солонникова, - погоди. Да, я шел сюда как загнанный зверь. Нет, как побитый пес... Как мамонт, провалившийся в гнусную ловушку, вырытую слабыми двуногими. Или не двуногими... Впрочем, уже не важно. Да, я был зол на весь свет. Сам не знаю, зачем согласился пойти. Напиться можно и в одиночестве. Но я пошел к дорогому Солонычу, видимо в тайне зная и надеясь - мне здесь станет лучше. Я не расчитывал, - он строго нахмурился, - что мне здесь помогут! Нет! Я не любитель халявы и жалости. Но! Кого-то вдохновляет и пробуждает к жизни прекрасная музыка, кого-то - звезды над нами и этот... внутри нас, кого-то - ящик пива, деньги, женщины или, там, свежевыпавший снег... да, как моего соседа. Меня же вдохновляют и пробуждают такие вот люди, - он качнул рюмкой в сторону Бориса. - Они не жадные, они никому ничего не хотят доказать, они ни с кем не воюют, они очень живые - просто живут, делают свое дело, и оно у них получается. А нам нравится смотреть на них и знать, что есть рядом мир, где можно встать утром и не думать ни о чем кроме своего пути. Где нет унылых сомнений в себе и, не менее унылых по сути, параноидальных порывов заявить о себе миру. Спасибо, что смог выговориться. Спасибо, что выслушали. Мне действительно стало легче. И я, кстати, знаю что мне теперь делать. Шумаков замолчал и осмотрелся как в первый раз. Никто его не торопил. - Да, что-то есть в этих стенах. Предлагаю тост за хозяина дома. Солоныч, дорогой, оставайся таким какой ты есть. За твою Наташку. За этот дом. Мне трудно выразить, я не поэт и даже не лектор. Но вот мы, такие разные не первый раз собираемся у тебя за столом. Почему? Я знаю! Мы устали от лжи суперменства и затхлости лености, царящих во внешнем мире... Нет, надо все же в театр попробовать - слог, никак, пошел. Брал ведь грамоты в школе... Хватит с нас героев, приступом берущих вражеские укрепления - в работе, общении, в жизни. Повидал я таких достаточно. Все это честно только на войне, а красиво только в книгах. В нормальной жизни копни любой такой "подвиг" - обнаружится, что стоит он обязательно на чьих-нибудь костях. А хуже того - на растоптанных душах. Прав лишь идущий своим путем - он никого ни о чем не просит, никого не топчет - все уже в его руках. Ну, ладно, - он оглядел замершие в воздухе рюмки, - пусть этот дом стоит прочно, и пусть в нем никому не будет тесно. - Как точно ты сказал в самом начале, Валера, - воскликнул Борбылев. - Именно так я и говорил сегодня утром. За вас, Борис! - Ура! - коротко сказал Данилевич. Чокаясь со всеми сразу, Борис почувствовал, что совершенно разомлел. Выпили. Шумаков преувеличенно осторожно поставил рюмку на стол. Еще раз поклонился и чинно сел. Взял самый маленький огурчик и интеллигентно захрустел им. - Спасибо, друзья, спасибо... - Борис растроганно улыбался. Где-то гремели невидимые фанфары, пели божественные нимфы. На миг Борис увидел свою Дорогу - ему показалось, что кто-то в бредущей толпе обернулся и помахал ему приветливо. Шумаков с ножом и вилкой наперевес хищно воздвигся над уткой, похожей на летящую куда-то по серебранной глади ладью, и сказал: - Ну-с... А вот теперь, Николай Николаевич, я с большим удовольствием закушу! - И это правильно! - сказал Борбылев. - Рекомендую бочок. Хорошо прожарился. - Так что там насчет астероида? - хитро поинтересовался Данилевич. Солонников с Борбылевым переглянулись и рассмеялись. А Шумаков сказал с полным ртом: - А шел бы он!.. Борис стоял на балконе и смотрел на тлеющий закат. От пылающего великолепия осталась рваная красная полоса, задавленная темным небом. Где-то, видимо, запалили прошлогоднюю траву - дым стлался в тихом воздухе, медленно заволакивая горизонт. Квадрат газона далеко внизу под балконом был загадочно освещен скрытыми лампами. Чертя в темноте рубиновыми огнями, во двор бесшумно свернула машина. Слабый отсвет фонаря призрачно колыхнулся на длинном полированном борту. Где-то под темными кронами бульвара неторопливо цокали каблучки. Борис поднял глаза к небу, вдохнул полной грудью. В глубокой синеве проступили первые звезды. Он задержал выдох, глядя на дрожащие крошечные огоньки. Это вы влияете на нас? Значит, вы знаете как мы устроены? Он подтащил плетеное кресло, уселся, задрав ноги на край бетонного барьера. Закурил, продолжая смотреть на звезды. Покачал головой. Нет, вы слишком далеко. Более того, я точно знаю, что многих из вас уже нет. А есть только свет, умирающим эхом дошедший до Земли. Забавно, что астрологи, возможно, до сих пор оперируют именами звезд, давным-давно ставших холодной плазмой... Оставайтесь вдохновением поэтов, а нам оставьте нравственный закон внутри нас. Это нам как-то ближе. Каждому. В отличие от чувства рифмы. Аминь. Раздался звонок в дверь - далекий из-за слабого, но навязчивого шума улицы. Ну наконец-то! Борис отправил окурок в прямоугольник вечерней синевы и оставался неподвижным еще несколько блаженных секунд. Снял пятки с барьера, не глядя попав в пляжные шлепанцы, и пошел открывать. Я тебе, стервец ты этакий, такую штрафную налью!.. Улыбаясь до ушей, он распахнул дверь, качнулся по инерции вперед... и отступил на шаг, превратив движение в вежливый полупоклон. Это был не Степан. Аккуратно и тщательно шаркая белыми штиблетами, на коврике перед ним топтался и ответно кланялся одетый по-летнему - причем явно не в простых магазинах - незнакомый крепкий сухопарый старик. Больше всего он был похож на неунывающего иностранного туриста с великолепным пенсионным обеспечением. Из тех, что стаями блуждают по старым станциям московского метро, с неприличным азартом глазея на лепнину и мозаику советского периода, слепят фотосвспышками спешащих прохожих, которые лишь скосят глаз на нездешнее чудо, удивятся праздному заморскому интересу - и побегут дальше по своим делам. Впрочем, старик больше походил на начальника тургруппы. Слишком был невозмутим. Не интересовали его трактористы с шестеренками в руках и доярки на фоне зорек. - Добрый вечер. Извините за позднее вторжение, - сказал вдруг старик к огромному удивлению Бориса на чистом русском языке. Повиснув на дверной ручке, Солонников довольно тупо глядел на нежданного гостя. Незнакомец учтиво смотрел в ответ, готовый ответить на любые вопросы. Солонников захлопнул рот, совершил полагающийся ритуал, пригласил войти. Старик помедлил, очень осторожно переступил порог и стал в прихожей, озираясь. Ну точно как иностранный турист на станции Маяковская! Они представились друг другу. Старик коротко и веско назвался Леонардом. Имя очень подходило. На осторожный вопрос Бориса о его, Леонарда, отчестве, старик сказал, что привык отзываться на одно имя и был бы очень признателен Борису за это маленькое нарушение этикета. Борису эта простота восхитила. Он предложил обращаться к себе так же - по имени. Старик кивнул, приняв это как должное. Борис заметил, что даже захлопнув дверь, продолжает держаться за дверную ручку. Он отлепился от никелированной скобы, и был вынужден схватится за стену. Леонард вежливо отвел взгляд, сделав вид, что его заинтересовала оскаленная африканская маска. Солонникову стало неловко. А может оно и лучше, что Степан не пришел. Степан человек азартный, увлекающийся. Никакая штрафная его не испугает - только раззадорит. Опять же рояль в соседней комнате стоит... Общение с роялем у Степана очень хорошо идет под крепкие напитки. А я все же завтра хочу поработать. Надо поработать... Вот сегодня что ты успел сделать? Кое-что успел! Но в общем, конечно... Пляж еще этот. Считай, это был отпуск в миниатюре. Да уж, отпуск... Неожиданно, старина, правда? Я не железный, в конце концов. Жара еще эта сегодня... Спортом надо было заниматься, а не культурные вечера устраивать. А может кондиционеры во все комнаты поставить? Не жить же в кабинете. Но Наташка не любит стерильный воздух. Иногда только заходит к нему, когда становится действительно жарко. Его эти бытовые неудобства не то что бы раздражают - нет, он и в очереди может постоять, если надо, или, скажем, поработать полевой сезон с Барбарисом где-нибудь в Гоби - было такое однажды... Но все эти большие и малые колдобины и заусенцы жизни сбивают его внутренний камертон. Штуку нежную, тонкую. Но и привычка опасная вещь. Привыкнет так человек к хорошему, избалуется... Все, завтра - работаем! В конце концов камертон во мне, а не где-то. Вот только разберусь с посетителями. Заплачу какой-нибудь взнос на спасение первой природы от второй, прослушав короткую энергичную лекцию, полную света и надежды. Правда поздновато для общественных организаций, усомнился Борис... Кого пустил я на ночь глядя? Скажи мне, дядя... И не Багават-Гиту он распространяет. Для кришнаита не достаточно радостен. Для члена партии зеленых слишком спокоен. Борису пришел на ум странный эпитет - неуловимо спокоен. Нет, подумал Борис, сейчас все равно не угадаю. А вот пьет он скорее всего коньяк. Солонников отлепился от стены. - Приятно у вас. Очень, - Леонард оторвался от созерцания маски. - Вы уж-же третий, кто мне это говорит сегодня. Ух, ну и дела! Борис поворочал отяжелевшим языком. Нет, господа, тренироваться надо. Либо красненьким по вечерам, либо по утрам с гантелями. Соку выпить? Нет, лучше воды. Со льдом. Принять ванну. Выспаться. Борис ослабил галстук. Хотел ослабить - рука наткнулась на растегнутый ворот и распущенный узел. Ага... Но когда?! Зарницей мелькнула мысль о нормах этикета. Но ей-богу, в такой духоте... Даже на балконе сейчас почувствуешь прохладу лишь десять минут простояв неподвижно. Он присмотрелся к Леонарду - тот оказался в летней рубашке с коротким рукавом, сухой, подтянутый. Без этой взмыленности и дневной утомленности. Словно вылез из автомобиля с кондиционером. Цивилизацию погубит либо тяга к излишнему комфорту, либо отсутствие последнего. А у нас в гостиной нет кондиционера, подумал Борис, и с легкой совестью не стал приводить себя в порядок. - Проходите, пожалуйста. Сюда, налево. Идя по коридору, Леонард покосился на плотно закрытую дверь кабинета. Борис шел следом, низко опустив голову - старался не наступить гостю на пятки. Леонард остановился перед разоренным столом в гостиной: - Вижу вы праздновали сегодня? День рождения? Юбилей? - Да нет... Просто друзья заходили. - Я не помешал? - Нет-нет, все уже ушли. Простите, Леонард, чему я обязан... Старик обернулся и Борис запнулся, натолкнувшись на его взгляд. На секунду Солонникова охватило нелепое чувство, что это он, Борис, на ночь глядя ввалился к кому-то в гости. К человеку терпеливому, но чрезвычайно занятому. Леонард молчал, спокойно и непонятно глядя на Солонникова. Борис испытал неловкость. - Дело у меня к вам, Борис Александрович, очень серьезное, - сказал наконец старик и стал разглядывать обстановку со странной беглой отрешенностью. Причем ложка на скатерти, портьера на окне и сам Борис были в этот момент равны по каким-то неведомым критериям. Как опытный художник бросает пустые взгляды на юную розовеющую натурщицу, или - сравнение своей неожиданностью резануло Бориса - судмедэксперт на глазах у замершей от ужаса толпы что-то спокойно перекладывает в ворохе окровавленных тряпок возле искореженного груды металла, недавно бывшей автомобилем... Не был он похож ни на интуриста, ни на члена партии зеленых, ни на кого. Борис тряхнул головой. - Да? Ну и отлично. Тогда прошу к столу. Совместим стол и дело... - Борису вдруг дико захотелось выпить. Он даже удивился. - Пожалуй, - сказал Леонард. - Прошу! - Борис мотнул головой вдоль стола. Сейчас, сейчас мы избавимся от неловкости! Он потер руки, предвкушая. Старик сделал светский кивок с оттяжечкой и прошел к предупредительно отодвинутому стулу на место Шумакова. Поддернул белые штанины - без стрелок, из типично летней "несминаемой" ткани, но чертовски элегантные - и уселся с прямой спиной. Борису его поза не казалось нарочитой. Школа, подумал Борис, проходя к своему месту во главе стола, спиной к балкону. Старая закалка. Сверкнула мысль: а не гость ли это из Римского клуба?!. Сомнительно. Хотя, Москва город большой. Какой-нибудь симпозиум обязательно сейчас идет. Могли и приехать... Кстати, не посмотрел на штемпель на конверте. Точнее, не помню, был он там или нет. Могли просто сунуть письмо в ящик, проезжая мимо вчера, а теперь вот зашли... Всерьез взвешивая это предположение, он машинально разлил водку под самый обрез рюмки, занес бутылку над второй - и спохватился: - Леонард, может быть, вам коньяку? - С удовольствием, Борис. Если вас не затруднит. - Минутку. Солонников поднялся, стараясь держаться прямо, выбрался из гостиной. В кабинете снял с полки громадный том. Открыл рельефную - навороченная геральдика - обложку. В выстланных лунным бархатом вырезах утонули две темные коллекционные бутылки. Борис не колеблясь вытащил одну. Зря Данилевич не верил, удивился Борис, заталкивая "книгу" на место. Тут тебе и форма, и содержание. Возвратясь, он намеренно поставил бутылку этикеткой к Леонарду. Показалось, тот оценит. Но старик лишь скользнул взглядом по бутылке двадцатипятилетнего коньяка, и с тем же выражением посмотрел на блюдечко с нарезанным лимоном. Борису стало смешно. Кого я удивить собрался? Да он, возможно, пил Курвуазье двухсотлетней выдержки, а я тут с Камю выпендриваюсь. Борис открыл бутылку. - Леонард, сами распорядитесь? - Не беспокойтесь, Борис Александрович, прошу вас, - неожиданно мягко сказал Леонард, расстилая на коленях салфетку. - Одну секунду, я только наберу закусочки. Хотя такой коньяк можно и не закусывать. Думаю то, что я расскажу, вас заинтересует. Борис вежливо покивал в ответ. Хватаясь по пути за спинки всех стульев, добрался до своего места, и благополучно приземлился в свое кресло, едва не промахнувшись. ...Интересно, думал Борис, по-детски подперев щеку кулаком и наблюдая за плавными движениями рук старика, лицо совсем незнакомое, но странное дело - я как-будто узнаю в первый раз увиденное. Это не воспоминание о человеке. Даже не о его тени. Это тень воспоминания о тени человека. Сквозь неумолимо опускающиеся веки он смотрел, как старик накладывает себе икорочки, водружает веточку зелени, отламывает кусочек черного хлеба, щелкнув пальцами, со вкусом зачерпывает ложкой горку маслин. Как он бросает щепотку молотого кофе на дольку лимона. Эстет. Порода так и прет... Побородок соскочил с ладони. Фу, черт!.. Солонников с усилием поморгал, потер ладонями лицо. Нет, господа, так нельзя... И тоже постарался выпрямить спину. Старик наконец наполнил свою рюмку. Они чокнулись. Пошлого тоста "за знакомство" никто не предложил. Выпили в молчании, только солидно кивнули друг другу. И Борис опять удивился, насколько естественно это получилось. - ...Только откройте ма-аленький секрет, - Солонников двумя пальцами показал насколько маленький, пьяно вглядываясь в лицо гостя и старательно обгладывая маслину. Маслины явно было мало и он, вооружившись вилкой, начал вылавливать последний гриб из рассола. - Кто вы? Я вот сижу, гадаю. Признаюсь, есть у меня одна версия, да слишком уж невероятная. На наводчика вы не похожи. Гурман-телепат на халяву? Смешно, но еще менее реально. Вы археолог? Футуролог? По роду своей деятельности я часто встречаюсь с самыми разными людьми. Но вас я не помню. И все же отчего-то кажется мне, что где-то я вас... Солонников подцепил наконец вилкой скользкий гриб, поднял глаза и в замешательстве замолчал, потому что Леонард неожиданно подался к нему. В глазах старика прыгали жадные огоньки, словно стремился он подхватить некие слова, готовые сорваться с языка Солонникова. Солонников остолбенел. Откинулся назад и отвел взгляд. Лицо его вспыхнуло от неловкости. Обдирая язык о зубы, он собрал слюну. В горле пересохло. Все тело охватил жар. Загорелся корешок каждого волоса, нестерпимо закололи в груди маленькие иголочки. Комната превратилась в печь. Судорожно зевая, как рыба на берегу, он ловил ртом воздух, скреб ногтями сквозь рубашку и ни одной мысли не было в голове. Он только боялся, чтобы, не дай бог, ничего не случилось с ним прямо за столом. Он испугался. Но отпустило. Словно сбросило с потолка в кресло. Картинка в глазах медленно сфокусировалась. Приехали, подумал Борис мрачно. Не глядя на Леонарда, лишь предупредительно подняв палец, он отыскал среди бутылок теплый боржоми и жадно присосался к горлышку. Наплевав на какой бы то ни было этикет. Леонард, впрочем, как ни в чем не бывало с большим удовольствием закусывал, не обращая внимания на Бориса. - Простите, - хрипло сказал Солонников. - Дальше без меня. Я - пас. Он откинулся в кресле, уронив руку через подлокотник. Расслабленно поднося ко рту горлышко бутылки, понемногу приходил в себя. Поерзал, доставая из заднего кармана сигареты. - Я закурю, - предупредил Солонников. Сунул в зубы сига