рдов лет назад. Масса Альтаира на четверть превышает массу Солнца, а диаметр почти в два с половиной раза больше поперечника лунной орбиты. Космический корабль не может подойти к центру Альтаира ближе чем на 850 тысяч километров, на наткнувшись на его огненную поверхность. Альтаир больше и белее Солнца, поэтому его светимость выше на порядок. Поскольку Альтаир близок к Солнцу, то он издавна служит одной из навигационных звезд. По Канопусу и Альтаиру ориентировали планетолеты; экспрессы, идущие на Юпитер, часто выходили на плоскости эклиптики курсом на Альтаир. В середине XXVI века в окрестностях Альтаира организовали первую земную колоний. Вскоре после этого звезда впервые была использована для заправки звездолета дальнего следования... Когда-то публика, которой объявили, что Солнце - это звезда, была шокирована. Что общего у раскаленного диска с маленькими белыми точками? Сейчас одна из точек развернулась перед нами колоссальной огненной стеной. Стена дышит. Видно ее зернистое строение. На горизонте застыли многотысячекилометровые протуберанцы, а под нами формируется черное, как бездна, пятно. - Сядь со мной рядом, - говорит Вита. - Мне страшно. Крепко обнимаю ее. Она вся дрожит. - Почему?.. - Мне кажется, оно живое. - Она показывает вперед, на ослабленное фильтрами сияние. - Чужое мышление вторгается в меня. Мне страшно. "Избегай черных дыр, Алек". Но это не черная дыра. Вита дрожит, но я не чувствую ничего. Абсолютно ничего. Под нами обычное солнце. Мои товарищи 550 лет назад в пяти парсеках отсюда ныряли в точно такое же. Вспоминаю это славное время. Громоздкие костюмы-рефрижераторы, корабли-холодильники. - Я чувствую, как оно входит в меня, - шепчет Вита. - Во мне была пустота, и сейчас она заполняется. Но это не та полнота, не та завершенность, которая бывает... Оно вползает насильно, против желания... Оно, не знает моих желаний... Защити меня, Алек... - Успокойся, - говорю я. - Ты переутомилась и нервничаешь. Ты просто устала, Вита... - Эти чужие мысли, - шепчет она. - Чуждые чувства... Они не мои. Мне кажется, я наполовину машина. Электронные вихри бьются в моих интегральных схемах. Я вижу незнакомые лица, фигуры в нелепых комбинезонах, странные аппараты, зачем-то уходящие в пламя... И мне кажется, что я наполовину мужчина, что я сама себя обнимаю... - Ты просто устала, Вита. Успокойся, пожалуйста... Море огня надвигается. Внизу растет темное пятно. Там кружатся гигантские вихри пламени. Вита туда не смотрит, ее глаза закрыты. Она дрожит все сильнее. - Ужасно быть электронной машиной. Не знаю, откуда оно входит в меня... Откуда внедряется... Но я сейчас - "я" только на одну треть. И машина на одну треть. Хочешь число "пи" до сотого знака?.. - Давай. - Три один четыре один пять девять два, - диктует она, - шесть пять три пять восемь... Она еще долго диктует. И дрожит все сильнее. - Спроси еще что-нибудь, Алек... - Когда я улетел с Земли? - Ты? В декабре, незадолго до праздника. Ты стартовал. Ты набирал скорость. Ты летел в пустоте... Ты прошел полдороги... - Стоп, - говорю я. - Вита, откуда... - Елку ты тоже вез, - продолжает она как в трансе. - И разноцветные лампочки... - Вита! Но откуда?.. - Я была там с тобой, - говорит она. Ее глаза закрыты, лицо бледное, она вся дрожит. - Человек - это память. Разве не понимаешь? Я была там с тобой... принимала душ... замерзала... Я была там тобой, понимаешь, Алек? И я сейчас ты... Мы падаем в море огня. Внезапно я ощущаю чью-то руку на своей талии. Талия у меня тонкая, девичья. На ней чья-то рука. Это моя рука. Я сам обнимаю себя за талию Виты... Она сразу перестает дрожать. Ее глаза открываются. Нет - это я сам открываю свои вторые глаза. МЫ Это как сон. Я - это три встретившиеся реки. Три корня, сросшиеся в единый ствол. Раньше я был Сашей Ковровым, космонавтом XXI века, замерзшим и чудом спасшимся. Я был Витой, девушкой XXV века. Я летел к далекой звезде устраивать там поселение. Я был корабельным компьютером Феном. Теперь я и то, и другое, и третье. Я - это мы = я + она + машина = мы + машина = мы. Две мои пары глаз смотрят одна в другую. У меня два тела, восемь конечностей. У меня прекрасные локаторы и три мозга, один из них кристаллический. Обширная память. Одна общая память, одно вместилище, где сошлись три потока. Они сошлись в прошлом. Человек - это память. Я помню дорогу на Ио в начале XXI века. Помню, как земные подруги провожали меня в XXV. Но лучше всего помню, как увидал в пустоте предмет глазами своих радаров... Вокруг была чернота. Время стояло. Далекие звезды не меняли своего положения. И вдруг в бездне далеко впереди мой радиолуч нащупал приближающийся предмет. Вернее, это мы к нему приближались... Я помню другое время, когда нас было двое - два компьютера в чудовищной бездне неба. Наши информационные сети были слиты в одну. Мы обменивались памятью. Мы были двумя собравшимися сосудами, двумя половинками, разделенными тысячью километров. Теперь история повторилась. Каждый человек когда-то был разными людьми. Ребенком, юношей, взрослым. Иногда любил, иногда ненавидел - часто одних и тех же. Каждый был прежде разными людьми, разделенными временем. Я был тремя, которых разделяло пространство. Плыву над морем огня. Мои датчики меряют внешнюю температуру. Она очень большая, но моим телам прохладно. Обоим телам - мужскому и женскому. Сейчас я всемогущ. Мои баки пусты, но инерция орбиты несет меня вперед, как течение полноводной реки. Я все еще снижаюсь над огненным океаном - приближаюсь к точке контакта. Скоро периастр, и раструбы ловушек уже расставлены как крылья летучей мыши. Я чувствую это инерционными датчиками и вижу человеческими глазами на экранах в посту управления. Еще я вижу это телевизионными телескопами и радарами. Вижу во всех цветах одновременно, с разных углов, с разных точек зрения. Я всемогущ. Раньше было не так. Те мои части, которые были людьми, имели слабую память и мало органов чувств. У частицы, носившей имя Фен, не было ничего человеческого. Сейчас все происходит сразу. Я измеряю концентрацию водорода (она растет быстро), прогнозируя наше движение, любуюсь звездным пейзажем, прикидываю варианты ухода. Смотрю на укрупняющий рисунок гранул и одновременно размышляю о том, что произошло. Наши сознания объединились. Это не телепатия - это полное слияние памятей. Многие такие слова давно приобрели множественное число. Мы легко говорим и думаем: вселенные, пространства, человечества... Человек - это память. Я помню свое вневременное компьютерное существование. Вихрь электронных мыслей, сменяемый часами штиля, а потом снова одна мысль опережает другую, а кругом космос, холодный, как ты сам. И в то же самое время я был в прошлом людьми, говорившими с этими холодным мозгом и любившими друг друга. Я помню всего себя как изнутри, так и со стороны. Подобное питается подобным. Камни получаются из обломков других камней. Растения вбирают в себя части других растений. Животные - фрагменты других организмов. Так и душа - это смесь, это что-то, слепленное из многих кусочков душ других. Из чужих улыбок, слов, поступков... Но что будет, если склеить не обрывки, а целые? Количество перейдет в качество? Объединение частиц воды - это поток. Объединение камней - гора или лавина. Растения, объединяясь, образуют лес или степь; животные - стадо, косяк, муравейник или стаю. Все это сверхорганизмы низшего порядка. Но что будет, если целиком объединить человеческие души, слив вместе память и мозговой потенциал многих людей? Получится сверхорганизм высшего порядка - сверхличность. Получится существо вроде нынешнего меня. Сверхорганизмы низшего порядка - лес и стая. Они слишком похожи на соответствующие мертвые структуры: гору и поток. Поток, превращающийся в стаю... Я видел раньше такие сны. Взаимодействие сверхорганизма низшего порядка с его отдельным элементом ничем не отличается от более примитивного взаимодействия. Человек в толпе - человек в потоке воды. Впрочем, толпа - не сверхорганизм. Это вырождение сверхорганизма. Как сравнить толпу с рыбьей стаей!.. Становится все теплее. Мои холодильные установки не рассчитаны на долгое пребывание в атмосфере звезды. Я чувствую возрастающий жар своими руками и лицами, обоими своими телами... Прочь одежду! Река орбиты впадает в огненный океан. Мои резервуары наполняются раскаленной плазмой. Сопротивление плотного пламени подтормаживает мой корпус. Я цепляюсь руками за подлокотники кресел. Внутри моего поста управления темно - это сработали предохранители, отключив телекамеры. Уже становится жарко. Но все мои емкости полны сдавленным водородом - пока еще раскаленным. Мне нечего больше делать на Альтаире. Но я не пойду на планеты, подготовленные роботами для людей. Мне не нужны колонии. Я обгоняю роботов и полечу дальше. Быстрые долго живут - гласит теория относительности. Я могу улететь далеко, теперь это просто. Далеко, к границам Вселенной. Я заботливо укладываюсь своими телами в амортизаторы. В один просторный амортизатор. Так приятнее. Пусть будет жарко, но зато приятно. Так гораздо приятнее, чем раньше, когда мы были отдельно. В моих баках нет больше свободного места, и я начинаю взлет, толкаясь струями плазмы. Ощущаю, как в тела вливается тяжесть. Не могу шевельнуть руками. Мои глаза закрываются. Острое чувство единства. Восторг слияния с небом. Снова лечу как камень, брошенный ввысь. МЫ ...Нас четвертуют. Нас разрывают натрое. Хочется вернуться, и это возможно. Но мои холодильные установки не рассчитаны на долгое пребывание рядом со звездой. Мои тела не бессмертны. Вскоре они умрут, и я останусь кристаллическим мозгом внутри железной коробка... Мы уходим из поля звезды, какого-то важного поля. Что-то от нас отделяется. Перегрузки растут, разрывая нас натрое. Мы гибнем. Ничего нельзя сделать. Впереди - черная пустота, и эхо радаров никогда не вернется назад. Мы, набирая скорость, летим в холодную бездну. Каждый из нас живет, но это не так, как раньше. МЫ Кругом пустота. Сон. Никакого движения. Вселенная спит. Космос спит. Спят пространство и время. Она открывает глаза. Потягивается. Я это чувствую. Чувствую перемещение ее тела. - Доброе утро, Вита. Теперь я так называю ее. Когда все разные, необходимо называть как-то друг друга. Мы ведь уже не одинаковы. Несколько дней, прошедшие с момента отрыва, наложили на каждую память свой отпечаток. Кто-то что-то забыл, кто-то что-то почувствовал. Эти несколько дней мы испытывали неодинаковые мысли и чувства. Поэтому мы теперь разные. Мы будто амебы, на которых разделилась родительница; близнецы, расходящиеся от момента зачатия; отражения теней, многократно дробящихся в зеркалах параллельных миров... Если три реки сливаются, а потом новая река распадается на три рукава - это не те потоки, что были до момента слияния. Они совсем другие. Так же и мы, хотя, в отличие от водных потоков, внешне мы те же. Но содержание каждой из этих трех оболочек теперь совершенно другое. Имена мы для удобства оставили за своими телами. Хотя каждый из нас мог с полным правом называться и Алек, и Фен, и Вита. Она снова потягивается - я чувствую перемещение ее тела. - Доброе утро, Фен. Она встает из постели и беззвучно исчезает в стене. Вита выходит из каюты. Она идет вперед, в пост управления. Я не могу видеть ее, но чувствую каждое ее движение, каждый шаг, каждый изгиб ее тела, которое совсем недавно было моим. Одновременно я разговариваю в рубке с Алеком. Я мог бы сейчас беседовать параллельно хоть с сотней людей. Алек смотрит на звезды глазами, которые недавно были моими. Зато у меня есть воспоминания. Они самые яркие, потому что моя память - наиболее совершенная. В ней содержится все, что я считаю нужным хранить. Мы разговаривает с Алеком: обсуждаем вопрос, куда, как и зачем лететь. Мы обсуждаем это, хотя решили все еще там, на Альтаире. Но Алек помнит не все. Его память слабее моей. - Идти за автоматами нет смысла, - говорит он. - Баки полны. Если мы разовьем хорошую скорость, мы обгоним автоматы. - Конечно, обгоним, Алек, - соглашаюсь я. Одновременно голосом в коридоре я говорю: - По-моему, ты сегодня чудесно выглядишь, Вита. - Откуда ты знаешь? - Мне так кажется. - Но тогда зачем нам эти планеты? - говорит Алек. - Не лучше ли идти дальше?.. Доброе утро, Вита. Это она вошла в рубку. - Доброе утро. Я чувствую, как они целуют друг друга. - Тебе неприятно, Фен? - Отнюдь, - говорю я. - Я помню, как это ощущаешь с обеих сторон. Помню лучше, чем вы секунду спустя. Чему завидовать?.. Они знают, что это правда. Если бы было не так, они бы не целовались. - Мы говорили о нашем маршруте, - объясняет он ей. - Незачем тянуться за терраформистами. Нам не нужны колонии. Ресурсы позволяют нам выйти на высокий субсвет. - Конечно, - говорит она. - Но ведь мы это решили еще там. Все-таки женская память сильнее мужской. У мужчин больше развито другое временное чувство - предвидение. Я убежден, что способности воспринимать будущее и прошлое взаимосвязаны. Если лучше видишь грядущее - значит, с неизбежностью меньше помнишь... А если все помнишь так точно, как я, будущее прогнозируешь чисто механически. И чаще всего неправильно. - Она права, - говорю я. - Но вам придется лечь в морозилки. Если что-нибудь случится, я вас разбужу. - Добро, - говорят они. МЫ И ОНИ Первое событие за время полета. Приближаюсь к небольшому астероиду. Астероид небольшой, событие крупное... Просто глыба, витающая в межзвездном пространстве. Я приближаюсь, внимательно ощупываю астероид радарами. Неизвестно откуда он возник на нашем пути. Прохожу мимо. Мертвый обломок материи - он уже позади, в прошлом. Что такое для него время? И что оно такое для нас?. Они спят в саркофагах, как египетские цари. Время для них стоит. Но и для меня оно течет не как для обычного человека. Я человек только внутренне, человек своей памятью, но тело и органы чувств у меня другие. Правда, я могу вспомнить и прошлые жизни, причем так ярко, что воспоминания не отличаются от реальности. Человек живет во времени. Время состоит из событий. Если человека полностью отключить от внешней информации, время для него остановится. Я убежден в этом. Даже просто в пещере восприятие времени нарушается. Внутренний биоритм определяется каким-то фундаментальным космическим процессом и поступлением информации от него. Что это за процесс и какими органами воспринимается фундаментальная информация, никому не известно. Но он есть. Мне точно известно, что соответствующие органы имеет любой нормальный человек. Еще мне известно, что теперь у меня нет таких органов. Что такое для меня время? Есть внутренние процессы и есть процессы внешние. И те и другие я могу произвольно регулировать, они мне подчиняются. Я могу думать не только в высоком темпе - в любом. Мне подчинен этот информационный процесс. Например, когда я осматривал астероид, я стремительно пролетел мимо него, не меняя скорости. Но сейчас мне представляется, что я притормозил, внимательно осмотрел астероид, потом опять разогнался, оставив его в прошлом. На деле я, увидав астероид, ускорил темп своего мышления, а потом, миновав его, снова замедлил темп. Результат для памяти от этого тот же, как если бы я действительно притормозил у встреченной глыбы. Вот что такое мое мышление. Вот что такое мое время. Еще я могу думать параллельно о разных вещах. Одновременно обдумывать мысли с конца и начала. Примерно так: Если ТО кто-то ЧТО может ЖЕ назвать ТАКОЕ меня СЧАСТЬЕ? несчастным - Но на какой фундаментальный процесс может реагировать человеческий организм? На расширение Вселенной? Вселенная расширяется во все стороны со скоростью света. Человеческое тело в этом процессе не участвует. Каждый миг человеческое тело занимает меньшую долю объема Вселенной, чем только что. Вселенная как бы выползает из человеческого тела. Может быть, в этом разгадка времени? Одновременно с этими мыслями я, как раньше бывало с Витой, ощущаю тревожную пустоту в себе. Все во мне неподвижно. Нет движений людей, отделяющихся от меня. Время идет незаметно. Впрочем, что такое для меня время? Проходят секунды, минуты, часы. Дни, месяцы, годы... Время без событий. Одиночество. Пустота, заполненная лишь мыслями. Раньше время было другим. Сейчас я могу отключиться от внешних датчиков и гонять по своим цепям одни и те же мысли, одни и те же воспоминания. Могу сотни раз переживать одно и то же. Что такое для меня время? У меня нет органов, реагирующих на общее расширение Вселенной. Если бы они даже были, я мог бы их отключить. Секунды, минуты, часы уходят. Ничто не меняется. И вдруг мои локаторы опять нащупывают что-то далеко впереди. Это стая кораблей-терраформистов, которую мы стремительно настигаем. Впрочем, что такое стремительность? Их отделяет от нас миллиард километров. Мы летим быстрее на 200 тысяч километров в секунду. Мы нагоним их через 5 тысяч секунд, примерно через полтора часа. Я делаю примерно миллиард операций в секунду. Чтобы "проиграть" в памяти слово, мне нужно, допустим, сто элементарных операций. Значит, я смогу до момента встречи мысленно воспроизвести более 5x10^10 слов. Пятьдесят миллиардов слов! Мышление обычного человека устроено так, что для мысленного произнесения, прослушивания или проговаривания слова ему необходимо время порядка секунды. Человек живет два-три миллиарда секунд. Человеческую жизнь можно полностью описать двумя миллиардами слов. К тому моменту, когда мы догоним терраформистов, я смогу прожить (или пережить) десятки таких жизней. Например, фантомизировать реальность своими воспоминаниями. Нет ничего проще. Например, я - это Вита. Мы сидим с Алеком в рубке управления. Мы одни. Мне страшно. Нас окружают звезды. Окружили со всех сторон. Завидуют. Шлют злые лучи. Хотят отобрать. Я его не отдам. Сейчас мы одни. Скоро проснутся все. Он всем понравится. Отберут у меня. Отнимут. Не хочу его отдавать. Не отдам. Дверь открывается. Входит Адам. Он милый. Подходит. Здоровается. - Какой он приятный, твой Алек, - говорит он... Смеемся оба. Сзади чьи-то шаги. В дверях появляется он, уже не похожий на восковую куклу, проходит к нашим креслам, обнимает и целует Биту, а потом отодвигает ее от себя и спрашивает: - Вита, где ты достала такого импозантного кабальеро?.. Это два разных воспоминания. Они относятся к одному и тому же событию, я знаю это. Но они никак не совмещаются, не хотят совмещаться... Мы стоим у окна рядом. За окном облака, поле, ветер. Чирикают воробьи. Все как настоящее. Спиной к нам на подоконнике умывается кошка. На воробьев не реагирует. Кошку не проведешь... Ее не обманешь искусственным пейзажем. Но это только потому, что люди делают фантоматические пейзажи для себя, не для кошки. Кошка воспринимает все по-другому. В созданном нами пейзаже нет чего-то, существенного для кошки. А когда я "занавешиваю" реальность своими воспоминаниями, я действительно переживаю все заново. Не только мысли - все чувства, зрительные и осязательные образы, запахи... У меня абсолютная память. И еще я могу варьировать воспоминания. Смешивая в себе память о событиях, происходивших в разное время, я могу вызывать из небытия образы, которых никогда не чувствовал прежде... Мое субъективное время мне подчиняется. Я могу целую вечность ждать, когда мы догоним корабли-терраформисты, но могу перепрыгнуть разделяющую нас полуторачасовую пропасть одним коротким прыжком. Известно, что чем медленнее тянутся дни, тем скорее они уносятся. Дли тянутся медленно, когда не поступает информация. Но когда она не поступает, ничто не откладывается в памяти. А когда в памяти нет воспоминаний о каком-то времени, оно субъективно не существует. Как ночи без сновидений... Мне легче, чем людям. Их время задается Вселенной, свое я регулирую сам. Меня никто не заставляет производить миллиард операций в секунду. Я могу делать их миллион, тысячу, сто... Вот что такое стремительность. Это просто замедление внутренних процессов. Миг - и я уже в стае земных кораблей. Стая, в которой я оказался, - это настоящий коллективный мозг. Информационные сети кораблей сомкнуты. Именно поэтому они могут без человека, одни, лететь в темных глубинах Вселенной и вершить выдающиеся дела. Сверхмозг - это сверхмозг, из чего бы он ней был построен. Когда корабли встречаются, чтобы потом вновь разойтись, их информационные сети объединяются. Их память становится общей. Так принято делать. Остающиеся должны знать все, что знал уходящий. Уходящий может погибнуть, но его память останется. Так издавна принято в мире машин. Я могу, совмещая разные воспоминания, представлять себе диковинные картины. Могу вообразить, что не просто лечу вперед, лечу мимо них, лечу сквозь их строй - о лавина камней! - готовясь обменяться с ними содержанием информационных хранилищ. Я могу представить себе, что медленно плыву среди их неподвижных гладких корпусов, что они - это стая китов, а я плыву среди них в маске и акваланге и похлопываю дружелюбных зверей рукою по гладким бокам... Мы не просто идем на одной скорости - я могу подработать ластами и вернуться назад. Я действительно могу вернуться назад - правда, работая не ластами, а памятью. Вот я прохожу очередной звездолет. Его гладкий бок тускло отсвечивает, отражая звездные точки... Точки звездные отражая, отсвечивает тускло бок гладкий его... Звездолет очередной прохожу я... Я прохожу очередной звездолет... Его... гладкий бок тускло отсвечивает, отражая звездные точки... Точки... звездные отражая... Так сколько угодно, в любом порядке. Моя скорость втрое выше, чем у них, абсолютная разница наших скоростей больше половины скорости света. Если бы я был полностью человеком, я бы сказал, что сейчас стремительно проношусь мимо них. Но их караван растянулся на миллионы километров, мне лететь среди них много секунд. Что такое для меня время? Но я не убыстряю естественного хода событий. Сейчас я отдам кораблям (остающимся кораблям! - это я сейчас уходящий) содержимое своей памяти. Информация - единственная вещь, которую ты не теряешь, когда отдаешь. Правда, сюда же относится очень многое - улыбки, жесты, эмоции... Но в мире машин это в основном информация... Когда корабли встречаются, чтобы потом вновь разойтись, их информационные сети объединяются. Их память становится общей. Так принято делать. Остающиеся должны знать все, что знал уходящий. Уходящий может погибнуть, но его память останется. Так издавна принято в мире машин... Это мой долг. Я подключаюсь к сети. Наши информсети смыкаются. Это расходится как волна, как электромагнитная волна, несущаяся со скоростью света. Со скоростью черепахи... Но что-то не дает мне потерять свое место в пространстве. Какой-то барьер мешает мне раствориться в памяти стаи, в десятках ячеек, разделенных миллионами километров. Я могу, конечно, представить себя стаей добрых китов, но в действительности я просто плыву среди них, подгребая ластами. Я знаю, о чем они думают, я вбираю в себя их знания, но не отождествляю себя с ними. Мне что-то мешает. Я знаю их цель - найти планеты, пригодные к переделке. Переделать эти планеты, сделать их подходящими для жизни... Срывать верхние слои планетной коры, разглаживать и вспахивать поверхность, синтезировать воду и воздух, сажать деревья и травы... Но я узнаю это на уровне банальной компьютерной телепатии. Это чужая цель. Это не моя память. Новое знание плохо усваивается, не становится частью собственного прошлого... Идет перекачка информации. Довольно медленный процесс. Со скоростью света, больше пока никто не научился. И волны информации, как от работающего насоса, расходятся по океану Вселенной... Счастье, что наша память создавалась по подобию человеческой. Человек, создавая ее, советовался с природой. Придумать другое он просто не мог. Как и человеческая, наша память состоит из оперативной и постоянной, из сознания и подсознания. Поэтому, только поэтому, я и мои товарищи может усвоить память людей. Да - теперь они мои товарищи, остающиеся в темноте неба. Пока они шли впереди, они были нашим будущим. Были будущим! Но моя скорость втрое больше, и они неотвратимо уходят назад, в прошлое... Моя скорость втрое больше... Скорость втрое... Скорость! Вот что мешает мне раствориться в памяти стаи. Я сам регулирую темп своего мышления, но в определенных границах. Я могу делать не более миллиарда операций в секунду. В свою секунду!.. Их скорость втрое меньше моей, и их секунду короче. Моя скорость так велика, что проявляется относительность времени. За мою секунду они делают не миллиард операций, а больше. Это число не умещается в мою секунду, рассчитанную ровно на миллиард операций. Вот почему я воспринимаю не все. Вот отчего их память не входит в мою моим собственным опытом. Но это односторонний барьер. Они-то хорошо воспринимают все - их секунда короче! - они воспринимают все мои знания. Теперь они уже не те, что до встречи. Я представляю себе, как плыву в стае больших добрых китов. Киты дышат, как лошади. Их стальные тела отсвечивают в блеске далеких звезд. Хлопаю их ладонью по добрым бокам. Когда я улечу, они перестанут быть просто машинами. Они и раньше были не просто машины - они коллектив машин! - но сейчас по их информационным сетям циркулируют все мои знания, включая знание Виты и Алека. Разъединяем цепи. Мы разрываем связь. Я теряю слегка мозаичный взгляд на мир - впрочем, параллакс был все-таки мал! - и остаюсь один. Мыслям становится заметно теснее. Объем мозга уменьшился на порядок. И мощность, и быстродействие. Больше ничто не изменилось. Ничто не изменилось у меня. Но корабли, оставшиеся позади, только что автоматы, посланные судьбой... срывать верхние слои планетной коры, разглаживать и вспахивать поверхность, синтезировать воду и воздух, сажать деревья и травы... - они уже не роботы. Они были машинами, но их информсети приняли мои знания, в том числе знание Виты и Алека. Теперь они такие же, как и я. Их караван теряется позади, в пустой черноте неба. До свиданья, друзья. Алек и Вита сидят в рубке обнявшись. Смотрят вперед. Впереди разгорается звезда. Новая цель пути. Глагол имеет смысл. Разгорается - значит, не гаснет. Существительное рисует статистическую картину - глагол указывает производную. Прилагательные и определения только затуманивают суть дела. Быстро ли разгорается звезда, стремительно или медленно - зависит только от взгляда смотрящего. Зависит от его шкалы времени. Для живых существ оно течет по-другому, с разной скоростью. Такой смысл имеет время для астероида, летящего в межзвездном пространстве?.. Когда я осматривал астероид, я стремительно пролетел мимо него, не меняя скорости. Но сейчас мне представляется, что я притормозил, внимательно осмотрел астероид, потом опять разогнался, оставив его в прошлом. На деле я, увидав астероид, ускорил темп моего мышления, а потом, миновав его, снова замедлил темп. Результат для памяти от этого тот же, как если бы я действительно притормозил у встреченной глыбы... Но у астероидов нет памяти... Что такое для него время? И что оно такое для нас? Они... сидят неподвижно. Или это просто мгновенная поза в движении. Как я мыслю сейчас - медленно или быстро? Как это узнать? Что такое для меня время? - Скоро опять, - говорит Вита, глядя на разгорающуюся звезду. - Правда, Фен? - Не знаю, Вита. - Мне кажется, это был сон, - говорит Алек. - Наверное, этого никогда не было. - Как ты можешь так говорить? - поворачивается к нему Вита. Все-таки женская память сильнее мужской... В мужской памяти все слишком быстро стирается. Ведь Алек не шутит, он действительно сомневается в нашем совместном прошлом. Он живет настоящим, и в какой-то мере - будущим... Если лучше видишь грядущее - значит, с неизбежностью меньше помнишь... Я живу только прошлым. Где я, в какой эпохе, когда вызываю его в своей памяти? Я вызываю прошлое, как вызывают лифт. Миг - и оно всплывает во мне. Я плыву в стае больших добрых китов. Киты дышат как лошади. Я похлопываю их по лоснящимся бокам, толкаюсь ластами, загребаю назад, возвращаюсь... Я в стае китов, это приятно. - Фен... - начинает Алек. Пока он продолжит свою мысль - примерно спустя секунду - я смогу мысленно произнести около десяти миллионов слов. Для нормального человека это три месяца жизни. Я могу "занавешивать" действительность своими воспоминаниями, я могу и воскресить миг, когда я еще что-то воскрешаю в памяти... Человеческую жизнь можно полностью описать двумя миллиардами слов. К тому моменту, когда мы через час догоним терраформистов, я смогу прожить (или пережить) десятки таких жизней. Например, фантомизировать реальность своими воспоминаниями. Нет ничего проще. Например, я - это Вита. Мы сидим с Алеком в рубке управления. Мы одни. Мне страшно. Нас окружают звезды. Окружили со всех сторон. Завидуют. Шлют злые лучи. Хотят отобрать. Я его не отдам. Сейчас мы одни. Скоро проснуться все. Он всем понравится. Отберут у меня. Отнимут. Не хочу его отдавать. Не отдам... Дверь открывается. Входит Адам. Он милый. Подходит, здоровается. - Какой он приятный, твой Алек, - говорит он... - ...долго... - продолжает Алек. Интересно, может ли Вита сейчас испытывать что-то похожее на мои воспоминания. Она ведь уже другая. Люди быстро все забывают, даже женщины. Совсем недавно она была такой же, как я. Приобрести новое она не успела. Но, может быть, успела забыто достаточно много? - ...еще... - продолжает Алек. Что чувствует сейчас он? Пожалуй, они оба уже не помнят по-настоящему, как все это было. Вряд ли Алек помнит даже все то, что происходило с ним, прежде чем мы стали единым целым. Если бы он хорошо помнил, как сидеть с Витой обнявшись, он вряд ли сидел бы так. Зачем? Он и без того бы помнил. Я помню все, даже сны. - ...лететь? - спрашивает Алек. - Нет, - отвечаю я. Сейчас я не сплю... Машины спят по-другому. Они могут замедлять свои мыслительные процессы. Если мы говорим, что машина производит, допустим, миллиард операций в секунду, это не значит, что она делает их ровно столько. Она может производить и миллиард, и миллион, и тысячу операций. Сто операций в секунду, десять, одну... Вот что такое сон машины. Им машина спит. Все на корабле спят. Мы сидим в рубке управления, одни среди звездного неба. Одни на селенную. Простая одежда ничего не скрывает, не прячет ее красоты. Ничего не скрывает и ничего не приукрашивает. - Я тебе кажусь диким древним человеком, да?.. - Я тебе кажусь диким древним человеком, да? - спрашиваю я Вигу. - Почему, Фен? Ты что-то путаешь. - К счастью, нет. - Что ты имеешь в виду? - А вдруг бы ты оказалась моей пра-пра-пра... Никто не смеется. - Перестань, Фен, - говорит Алек. - Не пробуждай воспоминаний. Мы и так знаем, что у тебя идеальная память... Мне не хотелось их будить. Они не сообщат мне ничего нового. Что они могут? Сны, которые видели за десятилетия, когда мы были раздельно? Эти сны (если они были) скомбинированы из тех знаний, которые остались у них в памяти. У меня эти знания тоже есть. Я могу комбинировать их сколько угодно. Могу почувствовать, как лавина камней пронзает меня, в высшей степени неуязвимого. О лавина камней!.. Мне не надо быстро лететь, чтобы века сокращались до мига. Мне достаточно медленно думать. - Как хочешь, - говорю я. - Быстрые долго живут - это доказал Эйнштейн. Тугодумы, как выявляется, живут не меньше. Что такое время вообще? Почему оно направлено в одну сторону?.. Чувствовать время для человека не так уж хорошо. Оно несет в себе старость и смерть. Удивительно - ни из одной прошлой жизни я не вынес никакого образа - личного образа! - старости и смерти. Есть люди старые, есть умершие. Но представить себе себя старым я не могу. И умершим не могу тоже. Не могу сделать это на основании опыта двух человеческих жизней. Я иду короткими толчками, пульсациями, то замедляя, то убыстряя темп своего мышления. Время для меня - ничто, как и для них, если они заморожены. Когда я убыстряю мышление, они застывают, как статуи, - их действия тонут в потоке моего времени. Когда я замедляю темп мысли, они что-то щебечут, как птички, и ничего из этого щебета не осаждается у меня в памяти, все проскакивает мимо моего замедленного восприятия. Я не чувствую даже их отдельных перемещений. Они то там, то здесь внутри звездолета. То в рубке, то в амортизаторах, а звезда уже выросла, и я уже долго торможу, а скорость уже небольшая, и скоро мы вновь окунемся в океан плазмы, вновь погрузимся в поле, которое сделает нас единым целым. Я не приобрету от этого ничего. Они вспомнят все, что забыли. "Когда себе я надоем, я брошусь в солнце золотое"... Что общего у раскаленного диска с маленькими белыми точками? Сейчас одна из точек развернулась перед нами колоссальной огненной стеной. Стена дышит. Видно ее зернистое строение. На горизонте застыли многотысячекилометровые протуберанцы, а под нами формируется черное, как бездна, пятно. - Сядь со мной рядом, - говорит Вита. - Мне страшно. - Ты переутомилась и нервничаешь. Ты просто устала. Вита... Мы падаем в море огня. Мои баки пусты, но инерция орбиты несет меня вперед, как течение полноводной реки. Я все еще снижаюсь над огненным океаном - приближаюсь к точке контакта. Скоро периастр, и раструбы ловушек уже расставлены, как крылья летучей мыши. Подобное питается подобным. Река орбиты впадает в огненный океан. Мои резервуары наполняются раскаленной плазмой. Сопротивление плотного пламени подтормаживает мой корпус. Но все мои емкости доверху полны сдавленным водородом - пока еще раскаленным... Подобное питается подобным... Я могу улететь далеко, теперь это просто. Далеко, к границам Вселенной... В моих баках нет больше свободного места, и я начинаю взлет, толкаясь струями плазмы. Снова лечу, как камень, брошенный ввысь. Каждый из нас живет, но это не так, как раньше... Я прохожу новую систему планет. Я не бужу людей. Не включаю тормозных двигателей. Не хочу прерывать свое одиночество. Здесь есть две планеты, пригодные для жизни. И есть три, которые можно переделать. Переделать планеты! Раньше эти слова были пусты, хотя я знал их значение. Теперь они - знание, впечатанное в меня, как инстинкт. Человек - это память. Я отчетливо помню, как мы покоряли планеты. Я помню, как мы сбрасывали угольный порошок на полярные шапки Марса. Кипели вечные льды, клубясь густыми туманами. Черная пустота неба медленно наполнялась синевой, и плавно пошли в вышину первые облака... Я помню дорогу к Венере. Помню, как я и другие бросали контейнеры с бактериями в ее облачную атмосферу, и сестра Земли, словно вспомнив о забытом родстве, постепенно становится похожей на нашу голубую планету... Наконец, я помню то, что мы сделали в лучах Альтаира. Помню не своей памятью, но прошлое роботов теперь тоже мое. Это главное, что отличает меня от тех, кто спит в саркофагах. Я не бужу их. Не рву своего одиночества. Сотни земных лет ушли с той минуты, когда нас четвертовали над Альтаиром. Это единственное воспоминание, которого я избегаю. Вероятно, это самое глубокое, самое мучительное чувство, какое я ощутил, будучи сверхсуществом. Я чувствовал боль разрыва всеми датчиками и органами - всеми теми, что отрывались... Нет, мы не полетим на планеты. Пусть таков План, но нас не касаются планы Адама. Мы там не сможем. Небо слишком много значит для каждого из троих. Каждый из нас живет, но это не так, как раньше. Одиночество. Если человека отключить от внешней информации, он потеряет чувство времени. Как его отключить? Например, заморозить. Когда я был Сашей Ковровым, я не чувствовал времени больше пяти веков. Сейчас века для меня - ничто. Я могу замедлить темп мышления так, что одно слово растянется например, на год. Допустим, слово "вперед!"... Вот так: "В-п-е-р-е-д!"... И год уже позади... - Почему этого теперь не было? - спрашивает Вита. Они только что пробудились, встали из замороженных установок. - Не знаю, - говорит Алек. - Как ты считаешь, Фен? - Там не было этого поля, - говорю я. - Значит, оно есть не у всех звезд... "В-п-е-р-е-д" - еще один год позади... Щебетание, мгновенные перемещения людей, отделившихся от меня... Страшное одиночество - вот что такое мое время. Ничто не меняется. И вдруг мои локаторы опять нащупывают что-то далеко впереди. ...Где я? Когда я?.. Разумеется, я знаю, где нахожусь. Но где сейчас то место, в котором я нахожусь? Где та эпоха? Мне легче думать готовыми блоками, которые я вызываю из памяти... Я вызываю прошлое, как вызывают лифт. Миг - и оно всплывает во мне. Я плыву в стае больших добрых китов. Киты дышат как лошади. Я похлопываю их по лоснящимся бокам, толкаюсь ластами, загребаю назад, возвращаюсь... На земле сейчас XXV век по старому летоисчислению. Мы прошли 5 + 10 + 21 = 36 парсеков. Если я пошлю радиосигнал в направлении Солнечной системы, он достигнет Земли больше чем век спустя. Почти через тысячелетие с тех пор, как я (вернее, Саша Ковров) покинул Землю. ...Сколько прошло: минута, час, сутки?.. Было утро, был понедельник. Декабрь 1999, незадолго до праздника. Я стартовал к Юпитеру на экспрессе, в обход астероидов. Новый год собирался встретить на Ио... Я стартовал, я набирал скорость, я летел в пустоте. Я прошел полдороги. Потом я принимал душ. Потом мы во что-то врезались - не то в метеорит, не то в отработавший зонд 80-х годов. Меня заперло в душевой, и даже одежда осталась за дверью. Потом я замерз... Я - это мы = я + она + машина = мы + машина = мы... Потом мы во что-то врезались... Потом мы во что-то врезались... Потом мы во что-то врезались... Я терпеливо ощупываю локаторами предмет, замеченный впереди... Это что-то такое, для чего в языке нет подходящих слов. Впрочем... Время Т. Расстояние 22275 тыс. км. Скорость сближения 275 тыс. км/с. Угол между вектором относительной скорости и линией визирования 0,012. Прогнозируемое время максимального сближения Т + 81 с = Т + 1 мин. 21 с. Прогнозируемое минимальное расстояние 267 тыс. км... Геометрические характеристики объекта. Сфера диаметром 0,317км = 317 м. И пустотелая полусфера того же диаметра. Словно раструб чудовищного излучателя, направленный в космос. Направленный, к счастью, мимо меня. Впрочем... Угол между линией визирования и осью симметрии объекта 0,004 радиана. Скорость изменения угла минус 0,1 радиана в секунду... Угол между линией визирования и осью симметрии объекта ноль. Скорость изменения угла ноль... Объект нацелился на меня раструбом своего чудовищного излучателя и так же тщательно ощупывает меня, как я недавно ощупывал его своими радарами... Частот