о, как один из скелетов проводил меня "долгим задумчивым
взглядом" (интересно, что он видел пустыми глазницами?), я решил
ретироваться подальше от населенных пунктов. Куда уходят люди в моей
ситуации? Правильно, в горы. А за неимением гор - в холмы. Уже тогда в
моем мозгу стали вызревать различные варианты возвращения в свой мир.
  Ни одного дня мне не удалось прожить в одиночестве. "Пятница" нашелся
очень быстро. Да не один, а... "с половиной". Так я узнал, что просто
ходячими скелетами местные кошмары не исчерпываются.
  Выбирая удобное место для шалаша, я обнаружил, что оно уже занято. В
шалаше жил Джон (вполне нормальное имя для местного англоязычного
населения) - высокий рыхлый и патологически трусливый парень. Поговорив с
ним, я понял, что он еще может считаться местным олицетворением храбрости.
Но осуждать бедолагу не стоило. Аборигенам было кого и чего бояться.
  Первой у шалаша я увидел неряшливую расплывшуюся женщину с каким-то
странным, дебильным лицом. Я даже назвал бы его супердебильным. Женщина не
обратила на меня ни малейшего внимания. Двигаясь медленно-медленно, она
возилась на небольшом огородике. Я попытался с ней заговорить -
безуспешно. Еще одна попытка - то же самое. Эти попытки здорово облегчили
мое знакомство с Джоном. Его удивил незнакомец, пытающийся заговорить с
шулу. По моему поведению Джон догадался, что я не опасен. Он вышел из
своего укрытия и мы познакомились.
  Еще за несколько месяцев до нашей встречи Джон работал при дворе местного
скелетного начальника. Он относился к третьему кругу (кто жил в первом -
никто не знал, а второй состоял из скелетов и женской прислуги) и был
вполне доволен безумным для меня, но вполне разумным для него
миропорядком. Неожиданно, каким-то шестым чувством Джон понял, что скелеты
начали смотреть на него не так как раньше. Для них он "созрел". Что такое
"созрел", Джон знал намного лучше других в силу своей жуткой профессии.
Единственным шансом выжить был побег.
  Оказывается (как говорил Джон), скелеты совсем не набрасываются на кого
угодно. Они мудро правят (?!) в своих владениях, отбирая лишь необходимый
им человеческий материал. Это либо пожилые люди со слабым здоровьем, либо
"созревшие" люди между тридцатью и сорока годами. В "созревшие" обычно
попадали матери трех-четырех детей и неженатые или бездетные мужчины.
Джону еще не было тридцати, он привык жить сегодняшним днем и, до поры -
до времени, не думал об опасности. К тому же, работа Джона позволяла ему
прекрасно обходиться без женщин.
  В чем состояла работа, и как Джон обходился без женщин, нормальный
цивилизованный человек вряд ли мог выслушать без сильнейшей рвоты и потери
аппетита как минимум на неделю. Я тогда, в свой первый день здесь, уже
успел проголодаться. Мой желудок был пуст. Таким образом, мне удалось
избежать рвоты. А как средство борьбы с голодом... Да, рассказ Джона очень
пригодился.
  "Проще всего" было с больными пожилыми людьми. Особым образом (после их
умерщвления или усыпления?) их скелеты освобождались от всего лишнего,
присущего людям (кожа, мышцы и прочее) и присоединялись к себе подобным в
их военно-полицейской деятельности. Молодые мужчины и женщины тоже
лишались своих скелетов (без черепа), но на этом их злоключения не
кончались. Из оставшихся после извлечения скелетов тел изготавливались
шулу.
  Естественная брезгливость так и не позволила мне узнать абсолютно точно,
как устроены шулу. То ли это были выпотрошенные и набитые каким-то
составом человеческие оболочки (кожа, грубо говоря). То ли, после
извлечения костей и еще других "мелочей", все извлеченное заменялось
суррогатами... Бр-р-р. Неважно. Суть в том, что шулу являлись местной
разновидностью зомби. Еще около года они вполне успешно функционировали на
самых простых работах, не нуждаясь ни в пище, ни в отдыхе (интересно,
какого типа батарейки скрывались у них внутри?). Интеллектом шулу не
блистали и говорить не могли, хотя иногда, совершенно неожиданно и не к
месту, выдавали бессмысленные речи. Шулу женского пола использовались
лишенными брезгливости аборигенами как суррогат женщин в интимных
отношениях. В третьем круге брезгливостью не страдал никто. В четвертом
тоже, но туда перепадало не так уж много полуживых чучел. А работой Джона
было зашивать готовеньких, поступивших из второго круга шулу.
  Джон гордился своей бывшей работой. Говорил, что считался выдающимся
специалистом. (Из его рассказа я понял, что особые нитки обладали очень
сильным зарядом статического электричества, а шулу "оживал" мгновенно
после наложения последнего стежка). Парень вовсю, что называется,
злоупотреблял служебным положением: ухитрялся удерживать новых шулу-женщин
при себе, пользовался ими сам и за определенную мзду допускал к ним других
работников. Даже решившись бежать, Джон ушел не с пустыми руками. Он
захватил с собой свое последнее изделие. Кстати, несколько месяцев спустя,
когда я собрался было пойти и поискать себе другое, более подходящее
место, Джон предложил мне (чтобы я не уходил) пользоваться его шулу без
стеснения. Я ухитрился без особых эмоций отказаться от щедрого подарка.
  Делать было нечего. Я расширил шалаш и стал жить с Джоном и его служанкой.
Мой напарник был вполне безобиден, в долину он спускался только по ночам
вместе со мной, чтобы украсть что-нибудь в садах. "Поживу несколько лет
тут, - говорил он, - потом спущусь вниз, найду какую-нибудь вдову, у
которой забрали мужа. Скелеты долго не заглядывают в те семьи, где уже
были".
  Поначалу я просто бесился. Скелеты, шулу... И я! Какого черта? Что за сила
забросила меня в этот одноэтажный бордель, попахивающий мертвечиной? Ну,
хорошо. Неважно какая. Как мне отсюда выбраться?
  Путь на свободу лежал через лестницу. Не приставную, а лестницу со
ступеньками. Хотя бы один лестничный пролет! Но к нему нужен дом высотой
минимум в два этажа. В местном Скелетлэнде (Скелетистане? Скелетии?)
таковых не имелось. Я попытался получить у Джона урок географии. Но узнал
немного, а полезного - еще меньше. За границами цивилизованного мира,
если можно было так назвать территорию контролируемую скелетами, жили
кочевники. Никто не складывал песен об этих свободных людях и никто не
пытался к ним убежать. Кочевники были отменными воинами и безгранично
жестокими грабителями. Насколько Джон помнил местную историю, скелеты
появились как последнее средство борьбы со страшным врагом. Как из
искусственных воинов скелеты превратились во властителей, и были ли они в
самом деле сами себе хозяевами, история умалчивает. Суть в том, что искать
спасения у кочевников было невозможно. В лучшем случае они могли сделать
меня рабом. Но не имея гарантий, что на землях кочевников мне удастся
найти хотя бы двухэтажное здание, отдаваться в беспросветное рабство не
хотелось. Что делать? Построить лестницу, даже отдельно от дома, я не мог.
Ни топора, ни пилы у меня не было, а если бы я их и украл, то плотник из
меня мог получиться только лет этак через... много.
  Даже такой радикальный (это всего лишь для постройки высокого дома) шаг,
как организация восстания против скелетов, не годился. Ну, подниму, ну,
одержу верх. Как? Неважно. Но в избавленные от скелетов края тут же
ворвутся кочевники. Мне будет не до лестниц. Тьфу, черт! Джон был
абсолютно уверен, что никто не будет восставать против скелетов. Да, есть
отдельные недовольные. Но их меньшинство. Да, людей забирают. Но раньше от
войн и набегов гибло намного больше. А тут, под надежной защитой - живи,
плодись, размножайся. Ах, у тебя нет детей? Ну, считай, что ты смертельно
болен.
  Такая вот идеология. И я на ее фоне. Прожив месяц жизнью дикаря я нашел
выход. Хотя, даже сейчас, сидя на камне и греясь на солнце, я не был
уверен в его стопроцентной надежности. А ведь какую работу предстояло
выполнить год назад!
  Я нашел подходящий склон: угол чуть меньше сорока пяти градусов,
сравнительно толстый слой земли, камень, выглядящий не слишком твердым. И
начал вырубать ступеньки. Один. Ворованной крестьянской мотыгой. Сколько я
их сломал и сколько еще украл!
  Было тяжело. Я тысячу раз поблагодарил себя за стремление к физическому
совершенству, заставившее меня приобрести телосложение атлета. Если бы не
мои мышцы... Не знаю, что бы сделал тот хлюпик, которым я был после
возвращения из армии. Но даже мышцы не могли спасти мои руки от мозолей.
  Особенно мешали дожди. Земляная составляющая ступенек смывалась очень
сильно. Но делать лестницу чисто каменной тоже было невозможно. Даже моя
мускулатура не справилась бы с работой всего за год.
  Сорок ступенек. Я посмотрел вниз. Выглядят достаточно ровно. Вот перила...
М-да, перил нет. Мне их вряд ли осилить. Остается надеяться, что это не
самое главное.
  Я оглянулся. Наверху, в четверти часа ходьбы, в тени гигантских елей
скрывался наш шалаш. Шулу, конечно, не заметит моего исчезновения, а
Джон... Перепугается. Решит, что скелеты меня схватили или еще что-то
вроде. Может быть, даже построит шалаш в другом месте. Его проблемы. Не
тащить же этого отставного живодера в Ленинград? Каждому свое. Каким бы
безумным кошмаром ни выглядел этот мир, в нем жили миллионы людей. Может
быть, он прекратит свое существование после моего ухода, но...
  К черту философию! Я поднялся. И остановился. Желательно было вернуться с
первой попытки. Неудачная попытка может вызвать недоверие к собственным
силам, а не веря в себя, далеко не уйдешь. Что из того? Сорок ступенек -
маловато. Спускаясь, я проскочу их за несколько секунд. Могу не успеть
настроиться. Надо... Надо подниматься! Не ахти как мудро, но двигаться я
буду медленнее. Глядишь, мои шансы возрастут... на сотую процента. Хе-хе.
  Спускаясь по лестнице (без намерения куда-нибудь переместиться), я
размышлял. Мои мысли отнюдь не прибавляли уверенности в себе. Я мог,
используя Дом и Лестницу, выходить в любой город. Я мог выходить в любой
вариант истории, хоть это и не соответствовало моему третьему этажу. Но
фантастический мир скелетов... Его могли создать только обитатели седьмого
этажа. Или мансард. И мог ли я, третьеэтажник, уйти отсюда, используя
всего лишь жалкий суррогат лестницы?
  К сожалению, выбор был небогат. Я не собирался кончить жизнь в шалаше или,
достигнув спасительного сорокалетнего возраста, в доме какой-нибудь вдовы.
И чтобы кто-то из моих детей стал ходячим скелетом или шулу? Не-ет. Я буду
ходить по этому убожеству пока не выберусь. Или пока стопчу ее "назад", до
состояния склона холма, каким он был не так давно.
  Решимость, желание вырваться из хитроумной ловушки переполняли меня. Да я
готов пообещать кому угодно и что угодно, лишь бы мой план удался! Что?
Кому? Какой святой обет годился для моего ... для моего... трусливого
побега?
  "Обещаю, - сказал я сам себе, - если я выберусь из этого проклятого места,
то обязательно сюда вернусь. Добровольно. И кое с кем разберусь. Как
минимум - со скелетами. А там - посмотрим"
Я остановился перед самой первой ступенькой. Бросил взгляд наверх, прикрыл
глаза. Представил серый гранит ступенек с закругленными углами. Представил
серый полумрак родного подъезда и влажный ленинградский воздух.
  Шаг. Шаг. Еще шаг. Перила с собачьими головами должны быть слева. Впереди
- лестничная площадка, над ней окно. Серый рассеянный ленинградский свет.
Тут бы это считали сумерками. Не тут! Там! Я же должен быть в Ленинграде.
Сейчас открою глаза, встану на лестничную площадку, в окне увижу
темно-желтую сплошную стену со странным одиноким окном примерно на уровне
пятого этажа.
  Я открыл глаза. Да, сыро, тускло. Под ногами гранит лестницы. А в окне...
Стена не была темно-желтой. Ее пересекали разноцветно-радужные огромные
буквы. Они складывались в совершенно дурацкую надпись. Что это еще за
"Норд-Вест Инвест"?


  2.Заблудившийся.


  Тысяча купаний в самой чистой горной речке не смогут заменить одну горячую
ванну. Год я не знал горячей воды (кроме как в похлебке) и не пользовался
мылом. Разумеется, не могла идти речь и о бритье, я подрезал волосы ножом,
глядя на свое карикатурное отражение в воде. Поэтому мое первое желание -
принять ванну - было исполнено с максимальной скоростью. Дурацкая цветная
реклама величиной со всю стену удивила меня, но ничуть не задержала на
триумфальном шествии к Большой Горячей Воде.
  Я со вкусом отмокал. Подстриг бороду (но не сбрил - легкая маскировка),
долго любовался то ли собой в зеркале, то ли самим зеркалом. Отсутствие
отца и матери меня даже радовало. Как бы я, грязный, вонючий, сразу же
кинулся пересказывать свои тошнотворные приключения? Подумать страшно. Не
исключено, меня вообще похоронили, и мой рассказ о жизни среди ходячих
скелетов и выпотрошенных, но полуживых мертвецов, заставил бы воспринимать
меня, немытого, как одного из таких зомби. Нет, лучше встретиться с
предками при полном параде.
  Я удобно и легко оделся, причесал роскошную шевелюру (тут уж без услуг
парикмахера не обойтись) и надолго задумался. В самый раз было заказывать
праздничный обед. Я глянул в окно. Не обед, ужин. Неважно. После
кулинарных изысков Джона и моих попыток подражать ему (только в
приготовлении пищи!) любая трапеза покажется мне деликатесом. Но вначале
надо вспомнить, что едят нормальные люди.
  Я остановился на фирменном блюде моего отца, которое он называл "Мясо по
де Голлю". Скорее всего, он попробовал такое мясо в каком-нибудь
французском ресторане, запомнил вкус и внешний вид, а об остальном уже
заботился Дом. Я тоже не особенно задумывался об ингредиентах и процессе
приготовления. Смешно: такая громадина, как Дом, вместе с грандиозными
процессами создания новых миров способна реагировать на мелкие
гастрономические прихоти каждого из тысяч своих жильцов.
  Я накрыл на стол, удобно уселся и включил телевизор. Пора было узнать, что
творится в мире.
  Несмотря на весь мой аппетит и давнюю мечту о хорошей еде, покушать не
удалось. После нескольких минут у экрана я понял, что заблудился.
Случилась накладка, которую даже трудно было представить. Очевидно, я
что-то напутал, вспоминая атрибутику родного дома: лестницу, решетку,
фигурки собачек на решетке. Я попал в другой вариант истории!
  Когда речь идет об исторических развилках, отстоящих лет на пятьсот-тысячу
тому назад, и необычных мирах, которые так давно возникли, сознание
воспринимает всю эту экзотику почти спокойно. Например, вариант Медведя с
его Рязанским Халифатом и Балтийской Федерацией: да, бредятина какая-то,
ну и пусть себе бредят люди. Но когда окарикатурен и искажен оказывается
донельзя знакомый мир... Просмотрев отрывок из теленовостей, я так и не
понял, где именно этом мир отклонился от нашего. Я просто усвоил
следующее: Ленинград здесь назывался Санкт-Петербургом, и располагался не
в Советском Союзе (такового просто не было), а в России (или Российской
Федерации?), Армения воевала с Азербайджаном, а Таджикистан с
Афганистаном. Деньги тут тоже называли рублями, но считали на десятки
тысяч и миллионы. Никаких следов КПСС и лично Генерального Секретаря не
наблюдалось. Управлял Россией Президент, какой-то Ельцин. В новостях
присутствовали коммунисты, но в почти анекдотическом плане. Жуткая война
шла в какой-то Боснии, там фигурировали сербы и мусульмане. Россия грозила
вмешаться на стороне сербов, я так понял. "Постойте, - подумал я, - сербы
- это же Югославия. Получается, в этом варианте Югославия называется
Боснией? Но откуда там, в центре Европы взялись мусульмане?"
Я плюнул на новости и серьезно занялся "мясом по де Голлю". Ну,
заблудился. С кем не бывает? Поем, полюбопытствую еще, как тут аборигены
живут. Сувенир захвачу какой-нибудь анекдотический. Например, местную
газету со стремным названием "Коммерсантъ" и еще более стремным заголовком
на первой странице: "Армения захватила 20 процентов территории
Азербайджана". Отец со смеху умрет. На экскурсию сюда попросится. Надо
будет запомнить, как местная порода собак выглядит. Какая-нибудь помесь
бульдога с бульдозером?
  Несмотря на то, что насыщение сопровождалось расслабленностью,
одновременно я почувствовал и некоторые опасения. Дело в том, что долбя
холмы, я мог забыть, как выглядит собака-тотем нашего варианта. Конечно,
именно таким образом я заблудился. Вспомнил другой тотем и попал в другой
мир. Потому-то и с родителями разминулся. А если я никогда не вспомню свой
тотем? Так и буду мотаться по близким вариантам, коллекционируя
анекдотические газетные заголовки? Что там в новостях мелькнуло?
"Обостряются российско-украинские противоречия", "Президент Чеченской
республики предъявляет ультиматум России", "Китайская мафия в Москве". Не
соскучишься. Черт побери, как выглядела наша собака-тотем?
  Я вспомнил Ветра, огромного дога, творение Дома. Он спас мне жизнь,
какое-то время жил со мной, потом исчез в той же неизвестности, из которой
пришел. Голова Ветра была точной копией собачьей головы с лепки,
украшающей Дом. Это позднее я узнал, как много значило такое "украшение".
Итак, Ветер, как он выглядел? Огромный дог, по-моему - серый...
  Я доел мясо, выпил стакан сока, вышел на лестничную площадку и занялся
изучением перил.
  Черненая металлическая решетка с литыми собачьими головами была такой же,
какой я ее помнил всю свою жизнь. Или думал, что помню? И вообще, почему
собачьи головки? Почему не собаки целиком?
  В задумчивости я вернулся домой. Хотелось общения, но общаться здесь было
не с кем. Подняться, что ли, выше этажом и попытаться найти Руту, мою
подругу? Обитатели четвертого этажа не зависят от вариантов. Нет. Стоп.
Пока я не разобрался, какая сволочь отправила меня в ссылку, надо быть
осторожным со всеми случайными знакомыми. Год я прожил без Руты и еще
немного могу прожить. Ну, а без общения еще день продержусь, в этом
сомнений нет.
  Смотреть телевизор после долгого перерыва почему-то не хотелось. Скорее
всего, мешала странность, непривычность всего происходящего на экране.
Одна реклама чего стоила! Какие-то идиотские банки с длиннющими
названиями-словосокращениями, фонды, сулящие безумные прибыли... Еще,
подумать только, реклама израильского кофе! В нашем мире и на нашем
телевидении израильскими могли быть только агрессоры. А тут - кофе.
Кстати, очень интересно, каковы размеры Израиля в этом мире? В нашем мире,
насколько я разбирался в географии и биологии, кофейные деревья в Израиле
не росли.
  Я уснул с мыслью о том, как завтра воображу решетку с миниатюрными литыми
песиками, похожими на Ветра. Это же надо так учудить! Собачьи головы...
  Первый удар я получил утром. Проснувшись в шесть часов и включив радио, я
узнал, что вернулся не только в другой вариант, но и на три года позднее,
чем предполагал. Упрятали меня летом 1989-го года. Долбежные работы
длились примерно год (сверхмаксимум - полтора). Я ожидал, что сейчас, судя
по погоде, то ли осень 1990-го, то ли весна 1991-го. Но за окном стояла
осень 1993-го. Наверное, в мире скелетов время шло медленнее раза в три.
Боже мой! Вот теперь-то мои родители точно меня похоронили. Куда я мог
исчезнуть на четыре года?
  Я так разнервничался, что пропустил мимо ушей местные идиотские новости.
Успел только понять, что у российского президента конфликт с главой
Верховного Совета, обладателем какой-то таджикской фамилии (или
узбекской?). Аллах их разберет. Уж не ставленник ли Кардинала?
  Плотно позавтракав, я заказал себе любимый пистолет, слегка вылинявшие
джинсы, футболку и кожаную куртку. Оценить настоящую прелесть красивой, а
главное - чистой одежды мог лишь человек, побывавший на моем месте.
  Я вышел из квартиры. Зажмурился. Представил нужную решетку (ох, не
нравится мне это, что-то не помню я таких собачек). И пошел вниз по
лестнице. Глаза, разумеется, открыл, но смотрел не по сторонам, а прямо
перед собой. Только у самого выхода скосил глаза на решетку. Порядок
(порядок ли?), собачки на месте.
  Было около семи утра. У соседнего молочного магазина стояла огромная
толпа. Я подошел поближе, прислушался. Говорили только о молоке: привезут,
не привезут, на прошлой неделе дважды не привозили... Ясно. Оставалось
вернуться домой и послушать местное радио. Хотя было и другое решение. В
трех минутах ходьбы отсюда, рядом со сквериком, располагались газетные
стенды. Что пишет пресса?
  Газеты оказались все знакомые: "Правда", "Известия", "Комсомолка". Никаких
"Коммерсантов"! Цена - копеечная, как и была. СССР, Пленум ЦК - все как у
людей. Генеральный Секретарь - какой-то Ивашко. Вот я и дома. Нельзя
сказать, чтобы я был поклонником КПСС. Да я тысячу лет бы мог прожить и не
вспомнить о ней. Но что поделаешь, если меня угораздило родиться в таком
"революционном" варианте? Как говорила в одном анекдоте крыса, когда
крысята, обитатели помойки, увидели синее небо, зеленую траву и
возмутились своей жизнью в мусоре: "Что поделаешь, детки, зато здесь наш
дом."
Я побрел к себе, мысленно представляя разговор с родителями. Надо же,
считай - с того света вернулся через четыре года.
  Родителей не было дома. Вот чертовщина-то какая! С отцом понятно, -
бродяга. Но мать ведь такая домоседка! Куда она делась?
  Я в буквальном смысле слова послонялся из угла в угол, не зная, что
делать. Включил телевизор. Сплошные вести с полей, старые фильмы, учебные
передачи. Никаких анекдотов. И никакой рекламы.
  Заниматься спортом, после ежедневной работы киркой, не хотелось. Шататься
по городу - тоже. Я решил, что стоит освежить свои навыки стрелка. Дом
оборудовал мне отличный тир, удовлетворил заявку на оружие. Водрузив
наушники, я занялся уничтожением мишеней.
  Дождавшись семи часов вечера, я нашел номер сводного брата Бориса и
позвонил ему. Мне ответили, что Борис Канаан тут не живет и никогда не
жил. Странно. После нескольких минут размышлений я перезвонил и вежливо
спросил, как долго у людей этот номер телефона. Оказалось - восемь лет. Я
заказал Дому телефонные справочники Ленинграда с 1988-го по 1993-й год.
Канаанов не было вообще. Итак, вторая попытка - опять мимо.
  Я не находил себе места. Куда меня занесло? Почему я не вернулся домой?
Может быть, из вымышленного мира со скелетами я попадаю в такие же
вымышленные миры? Не похоже. Вокруг - серый быт.
  Интересно было бы узнать, какая связь есть между тотемом и историей
варианта. Интересно, но нереально. На это можно жизнь угробить. Одних
собачьих пород - миллион. Стоп! Горячо. Что я знаю о породах собак?
  Уже через минуту вокруг меня громоздилась гора справочников по
собаководству. Но даже они мне не очень помогли. Я толком не мог
вспомнить, как выглядел Ветер! Больше всего он был похож на дога. Но если
задуматься и вообразить невероятно огромного доберман-пинчера (а ведь Дом
может позволить себе вырастить собаку-гиганта любой породы, хоть пуделя,
хоть болонку), то это тоже мог быть Ветер. Я разнервничался, попытался
представить морду Ветра. У дога она кирпичеобразна, у доберман-пинчера -
намного острее. Смотрю на рисунок дога - он. Но гляну на добермана... Тоже
он! Никакой зрительной памяти. А честно говоря, побаивался я смотреть на
Ветра в упор, не хотел встретиться взглядами. Но ведь на собачьей морде
свет клином не сошелся. Я о хвостах. У догов есть хвосты, у Ветра был
хвост. У доберманов - нет. Извините... В справочнике написано, что хвосты
у доберман-пинчеров купируют, обрезают. А если это сверхсобака из Дома?
Кто рискнет обрезать ей хвост?
  На всякий случай, я отложил книгу, раскрытую на рисунке доберман-пинчера.
Ничего не оставалось, как попробовать и этот вариант.
  Утром следующего дня я спустился по лестнице, украшенной хвостатыми
(вопреки правилам) доберман-пинчерами. Перед выходом я выслушал пересказ
исторической речи товарища Ивашко, говорившего о социалистической
демократии. Упоминались какие-то "печальные итоги августовских событий" и
несколько раз декларировался лозунг: "Перестройка должна быть
конструктивной". Помнится мне, что в 1989-м в армии на политзанятиях нам
что-то долбили про перестройку и демократию. Скорее всего - это мой мир,
непонятно только, куда делись родители и Борис. Да, надо будет узнать, что
это за печальные августовские события.
  Вариант Доберман-пинчера встретил меня дождем. Выходить в город не
хотелось. Я подумал, что не так уж важно узнавать фамилии генеральных
секретарей и цены. Важнее всего - родители и Борис.
  В комнате меня ждала стопка телефонных справочников Ленинграда. Я взял в
руки один из них и удивился. Справочник был тяжел и толст. Вчера я держал
в руках совсем другую книгу. Ну, неважно. Где здесь Канаан? Канаанов не
было.
  Я закрыл справочник. На задней странице обложки была таблица: "Коды
междугородней связи". Боже мой! Первым шел... Петроград. Насколько я
понимаю, Петроград и Ленинград здесь не одно и то же. По размеру Петроград
был больше идущего за ним следом Киева и... Варшавы. Что за черт? Я
"заказал" газету "Правда" и не глядя достал ее из ящика стола. Так и есть.
Адрес редакции - Ленинград, проспект Революции... Подумать только! Местные
ублюдки окрестили Москву именем Ленина. А когда они завоевали Польшу?
  И тут я понял, что мне это неинтересно.
  В самом начале своего знакомства с Домом я радостно кинулся бы выяснять
особенности других вариантов истории. Но сейчас... Плевал я на эти
особенности! Именно сейчас я понял, что никакие политические события не
заменят родных людей. Для меня, с моим знанием, что судьбы миллиардов и
границы государств зависят от тотема, оставалось мало святого в жизни.
Историй и человечеств много, а мать и отец - одни.
  Я задумался, что мне предпринять. Вернуться в мир, который я теперь считал
своим: с генсеком Ивашко и "конструктивной перестройкой". Пошататься по
улицам, сходить в кабак, подцепить девочку. Надо же! Последней у меня была
загадочная американка Кэт, из чьих объятий я и отправился прямиком в
ссылку. Это было... Четыре года назад! Вот так воздержание. Или моей
последней женщиной была блондинистая шлюха, которую я обнаружил, когда
проснулся в мире скелетов? Какая, к черту, разница? Просто надо
возвращаться к нормальной человеческой жизни.
  И тут же я подумал, что не годится мне так легко сдаваться. Надо же! Меня,
здоровенного детину почти двух метров ростом, имеющего возможность
получить от Дома за несколько секунд любую сумму денег и любое оружие,
вывели из игры с неописуемой легкостью. Не посылая наемных убийц, не сажая
на цепь и даже не объявляя о запрете на строительство домов, высотой
превышающих курятник. Я свободен, как никто! Но я не умею правильно
распоряжаться своей свободой.


  3. По старому следу.


  Кроме родителей, Ветра и Бориса, был еще один человек (надо же, пес Ветер
у меня зачислен в люди!), с которым я хотел бы встретиться, и который мог
бы подсказать какой-то выход из ситуации. Седой, контрразведчик из
варианта Медведя, бесстрашный супермен, почти в одиночку разрушивший все
тайные мусульманские структуры на территории Советского Союза. Где можно
его найти?
  Я подумал, что такого буйного помощника, как Седой, с его привычкой
убивать людей пачками, отец должен был вернуть в его родной вариант
немедленно после завершения работы. Значит, его можно найти в варианте
Медведя. А как я попаду в нужный мне вариант, если я даже в родной вариант
вернуться не могу? Да, я знаю, что медведи тоже разные бывают, но забивать
голову этим знанием не буду. Для меня они бывают только белые и бурые, с
обложек детских книг. Белые - это не по моей части, а бурые подойдут.
Хватит маяться дурью и вспоминать, когда в последний раз прикасался к
женщине. Еще прикоснусь и не один раз. А теперь - в Бирку, столицу
Балтийской Федерации!
  Я вышел в Бирке. На Доме красовались медвежьи морды, а на перилах -
медвежата. Удивительно, я даже вспомнил кафе, где мы пили кофе с отцом.
  Кофе мне не хотелось, и сама Бирка была не особенно нужна. Седой жил в
Новгороде и работал в ИИИ (институте изучения ислама). Там мы его нашли в
прошлый раз, там же я собирался найти его сейчас. Как? Подежурю
день-другой у входа в ИИИ, если он не на задании - увижу. А если на
задании? Тогда будем считать, что мне в очередной раз не повезло.
  Я напрягся и вспомнил Новгород. Вышел. Тщательно изучил ИИИ, запомнил, как
он должен выглядеть из дома напротив. Вернулся в Бирку, в Дом. И заказал в
окне... вид на ИИИ. Гениально! Теперь можно заказывать Дому кофе,
пирожные, все что душе угодно, и сидеть, бдеть, ждать, когда из здания
выйдет Седой. Ждал я до вечера. Недаром говорят, что нет занятия хуже, чем
ждать и догонять. Надоело! И вообще, Седой ведь не канцелярская крыса, ему
нечего делать в ИИИ. Я просто теряю время. Одновременно с этими мыслями,
сквозь сгущающиеся сумерки, я увидел Седого.
  Сильнее всего я испугался, что он сядет в машину и уедет, пока я буду
выбегать из Дома, настраиваясь на нужную картинку. Я помчался,
перепрыгивая через ступеньки и удерживая в памяти изрядно намозолившее
глаза здание ИИИ. Седой никуда не уехал, он стоял, словно ждал кого-то. Я
перешел с бега на быстрый шаг, меня прямо трясло от нетерпения.
  Седой повернулся и посмотрел на меня. Я - на него. Между нами было
приблизительно десять метров. И я увидел... Это был не Седой, это был
кто-то, загримированный под Седого. Этот "кто-то" поднес к губам зажатую в
кулаке трубочку, я успел увидеть стремительно летящую черную точку и
ощутить укол в лицо.

  Я сидел на жесткой, приделанной к стене кровати. Больше всего она была
похожа на вагонную полку. Сам я тоже был прикреплен к стене. На запястьях
и на щиколотках у меня плотно сидели стальные браслеты. От них отходили
длинные стальные же цепи, каждая из которых отдельно крепилась к стене. Но
если не считать цепей, то временами я мог почувствовать себя не как
заключенный на нарах, а как король на троне. Потому как меня, словно
придворные коронованную особу, окружали важнейшие чины разведки Балтийской
Федерации. Или они только называли себя важнейшими?
  Меня приковали сразу же после встречи с Лже-Седым. Общение с моим отцом,
который ухитрился убегать то ли три, то ли четыре раза из под самой
плотной опеки, внушило балтийцам почти мистическое преклонение перед
нашими семейными возможностями. Даже на долю секунды они боялись оставить
меня непривязанным.
  А попался я, как всегда, глупо. В любом порядочном разведывательном
учреждении ведется съемка прохожих, снующих мимо. Личности особо
назойливых, по возможности, устанавливаются. Меня в таковые занесли, уж
больно настойчиво я изучал ИИИ, а потом с трудом, но опознали.
(Оказывается, мой портрет хранился в картотеке). Дальше, дедуктивное
мышление местных Шерлокхолмсов пошло по следующему пути: "Что связывает
этого странного типа (меня) с ИИИ? Сотрудник ИИИ (Седой), которого тип (я)
похитил четыре года назад. Четыре года все было тихо, никто не появлялся.
Что случилось сейчас? Скорее всего, сотрудник сбежал, и тип пытается
выследить его здесь. Как поймать этого неуловимого типа? Подстроить
ловушку, куда заманить фальшивым сотрудником (благо его внешность, из-за
характерной седины, легко фальсифицировать)". А дальше - дело техники.
  Зачем я нужен разведке? Ну, вот идиотский вопрос! Да любая разведка (и не
только она) отдала бы свой годовой бюджет за возможность ходить пешком в
любую точку в мире, пользуясь только художественными открытками с видами
городов (так я, в свой прошлый визит сюда, прибыл в Тверь с толпой местных
спецназовцев). А если попасть в такие места, где наука-техника далеко
впереди и есть всевозможные невиданные типы оружия (это они так про наш
вариант истории понимают)... Ну, без особых объяснений ясно, как это все
важно. Потому и отнеслись ко мне с чрезвычайной серьезностью.
  Можно понять балтийцев. Они не подозревали о существовании Дома и считали,
что наша с отцом невероятная способность - либо нечто генетическое, либо
(скорее всего) результат использования какого-то таинственного механизма,
которым я и отец владеем. Если считать Дом механизмом, то тут балтийцы
были правы. Но они предполагали, что механизм этот должен быть чрезвычайно
портативен и (после тщательных поисков в моей одежде) вмонтирован у меня
внутри.
  Понимая, что сделать меня своим преданным соратником вряд ли возможно,
балтийцы решили любой ценой сами овладеть невероятным механизмом. И
единственным препятствием на их пути был я.
  Если не считать некоторых "мелких" неудобств, таких как цепи и... э-э-э...
параша, поначалу меня содержали прекрасно. Разговаривали более чем
вежливо. Кормили просто изумительно. Еду подавали настоящие красавицы,
готовые, как я понял, запрыгнуть ко мне на нары при малейшем моем желании
как поодиночке, так и в любом количестве. Несколько раз я чуть было не
поддался на провокацию. Остановила мысль о том, какую мелодию будут при
этом вызванивать мои четыре цепи, и сколько зрителей под разными углами
зрения будут наблюдать за моими действиями. Таким образом, и я, и девицы,
и мои тюремщики - все остались разочарованы.
  Не исключено, что в еду подмешивали какой-то слабый наркотик. Все время я
был беспричинно весел и беззаботен. Меня ничего не волновало. Я чувствовал
себя не как в тюрьме, а как на курорте. Но... Говорил только то, что хотел
сам, а не то, что хотели балтийцы. Да, мы с отцом такие. Ходим, куда
захотим, способность у нас такая. Откуда? Не знаем. Есть еще такие же
люди, один из них - наш враг (Кардинал). Как ходим? Представляем себе
нужное место и выходим именно в него. Механизм? Никакого механизма!!! Не
верите - проверьте.
  Проверяли. Притащили портативную рентгеновскую установку, просвечивали не
один раз, под разными углами. Даже мне стало интересно: вдруг обнаружат
что-то? Не обнаружили.
  Поиски машины временно отложили, рацион немного ухудшили и принялись
выяснять: где Седой и чем мы с ним занимались эти четыре года?
  Когда я стал рассказывать про мир скелетов, мой русский язык перестали
понимать, позвали специалистов по языку, и те помогали объяснять, что же
творится в том странном мире. Когда все поняли, то позвали местных
психиатров, и те стали выяснять, нормален ли я. По-моему, признали
нормальным. Потом я честно-откровенно признался, что заблудился и не могу
вернуться в свой мир (о тотемах я умолчал, не могу - и все). Мне радостно
предложили считать Балтийскую Федерацию своим домом и остаться здесь (о
том, что снимут цепи, никто даже не заикнулся). Про Седого я тоже
рассказал без утайки, о его подвигах в борьбе с Кардиналом и т.д. и т.п.
Балтийцы по своим разведывательным каналам уже знали, что несколько
отпрысков солидных рязанских шейхов бесследно исчезли при проведении
каких-то тайных операций. За это кое-кто в ОИР (Объединенной Исламской
Республике) поплатился жизнью.
  Узнав все, что было возможно, меня на время оставили в покое. Рацион еще
раз ухудшился, красавиц сменили когда обыкновенные женщины, а когда и
простые охранники. Мне стало скучно (убрали наркотики?), я попросил книги.
Увы, мало того, что книги были на языке не особенно похожем на русский,
так и написаны они были латиницей. Не особенно разгонишься почитать. Что
делать? Я решил, что будет очень интересным ознакомиться с местным
изобразительным и прочими искусствами. Опять же, мне пошли навстречу,
натащили книг по искусству. Книги с картинами художников, произведениями
скульпторов, граверов... Каталоги музеев... Не знаю, интересно ли это было
бы нашим искусствоведам, художники-то незнакомые... Мне стало интересно.
  Названия музеев расширяли мои познания о местной географии. Больше
половины городов были мне незнакомы. Не было Парижа! Я полюбопытствовал.
Париж здесь назывался Лютецией, и его музей выглядел беднее Лувра.
  Мое внимание привлекла фотография: "Зал холодного оружия". Я глянул на
обложку книги: "Музей прикладного искусства. Шомрон". Шомрон? Еще один
новый город и, возможно, новая страна. Наверное, где-то в Юго-Восточной
Азии. По звучанию похоже: Шом-рон, Ран-гун, Пном-пень...
  "Пень пнем", - подумал я и подозвал наблюдавшего за мной охранника,
ставшего в последнее время и искусствоведом-географом.
  - Шомрон? - консультант наморщил лоб. - Слышал, слышал, дай-ка я прочитаю.
Да, все правильно. Вот: "Древняя столица Израильского царства. Вместе с
Шомронским Университетом музей является главной достопримечательностью..."
Пару минут я слушал пересказ статьи о том, как хорош музей, потом до меня
дошло, что это в Израиле. Пока охранник читал, я задумался, какое
впечатление на моих тюремщиков могло произвести заявление о том, что я
еврей и требую выпустить меня в Израиль. Умерли бы со смеху.
  У нас, тех, кого не пускали в Израиль, помниться, называли, отказниками.
Отец как-то обмолвился, что двум-трем он помог, через Дом перетащил их
куда надо, наплетя невероятных баек и продержав два дня в полной темноте
(для маскировки). Ну, отец, он авантюрист известный. А я... известный
дурак. Заблудился в трех соснах, потерял родной вариант, клюнул на
приманку и сел на цепь. Если еще потребовать, чтобы меня выпустили в
Израиль... Точно, когда они поймут, что мой дар нельзя присвоить, они меня
убьют, чтобы не достался никому. Например, Израилю.
  Я принялся листать книгу о музее, мечтая, что когда-нибудь мне самому
удастся пройтись по его залам.

  То ли терпение тюремщиков иссякло, то ли на них надавило какое-то высокое
начальство (меня держали на Новгородчине, а столица же была в Бирке, в
Скандинавии), но меня стали пугать. Забрали книги, два дня почти не
кормили. Потом пришли новые, свирепого вида мужики и потребовали, чтобы я
все рассказал, а то они со мной сделают следующее... Я здорово струхнул.
Обещания были серьезными, особенно неприятно было то, что обещали сделать
с яйцами. Ну, что, рассказать всю правду про Дом? Я представил, как
местные коммандос пытаются ворваться в Дом этого варианта. Скорее всего,
после моего признания он исчезнет из Бирки и возникнет в другом городе. А
со мной, после неудачных поисков в Балтийской столице, сделают все, что
сулили. И даже если вдруг пожалеют и отпустят, то Дом меня, как предателя,
не примет.
  Вышло по-другому. В разведке имелся способ, более гуманный, чем пытки. На
следующий после угроз день ко мне явились те же мужики и двое в голубых
халатах. По проверкам моей психики я уже знал, что так одеваются врачи.
Один из мужиков оскалился:
  - Ну что, не хочешь говорить? Теперь ты нам все скажешь.
  Меня схватили, прижали к нарам. При всей моей силе я ничего не мог
сделать, держали профессионалы. Один из докторов вытащил огромный шприц,
второй взялся готовить вену на моей левой руке. Ввели, отпустили.
  Я не почувствовал в себе никаких изменений, но, наверное, наркотик
действовал не сразу, поэтому меня ни о чем и не спрашивали. В первые
секунды я обреченно подумал, что уже сейчас-то мне не по силам ничего
изменить, и я могу успокоиться. Потом пришла другая мысль, очень логичная,
еще более успокаивающая, а потому - приятная: "Для Дома, создающего целые
миры из фантазии семиэтажников, какой-то шприц с наркотиком - даже не укус
комара. Куда местным спецам до палачей из НКВД, а ведь даже те проворонили
Дом у себя под носом, в четверти часа ходьбы от Большого Дома на Литейном.
Я могу не бояться, Дом не позволит выдать свои секреты. Я могу не бояться.
Я могу не бояться. Я... могу... могу... я... не...
  Я, наконец-то, понял, что такое настоящий кайф. Это не опьянение, это не
близость с женщиной. Это невесомость! Я парил. Вокруг меня звучала
чудесная музыка человеческих голосов. Каждый звук - музыкальный аккорд.
Они хотят, чтобы я подпевал? Я могу, я могу даже позвать кого-нибудь,
чтобы пел с нами. Ветер сможет выть. Ветер, где ты? Ау-у!
  Тело было легким, как воздушный шарик. А шарики полагается привязывать.
Вот меня и привязали. Четырьмя стальными цепями, за руки и за ноги. А
разве у шариков бывают руки и ноги?
  Мне стало интересно, сколько у меня рук и ног. Кажется, их больше, чем
должно быть. Ах, вот в чем дело! Это же не руки-ноги, это лапы, я же пес,
Ветер, у меня много-много лап. И хвост. Конечно, хвост, как же мне без
хвоста? Смотрите, я могу шевелить хвостом. Пусть только кто-то попробует
отрезать мне хвост. Не позволю! Р-р-р-р-р!
  Рычать неудобно, першит в горле. Я не Ветер, я не пес, я пошутил. А кто я?
Человек. Я? Человек? Не-ет. Я - что-то другое. Есть что-то очень похожее
на человека. Папа мне говорил, кто я, но я забыл. Как выяснить? Это где-то
глубоко-глубоко во мне.
  Я увидел огромную саблю, кувыркающуюся в воздухе. Вначале я испугался, что
мне этой саблей отрубят хвост, потом вспомнил, что хвост мне уже отрубили.
Давным-давно. А сабля висит в музее. На стене. И еще много сабель. И
топоров, и булав, и мечей, и копий, и этих... как их... алебард. В этом...
как его... Шомроне.
  Я понял, что должен найти себе хороший топор, чтобы меня никто не обидел.
Неважно, что с моим хвостом, но если у меня будет хороший топор, то я сам
кому угодно отрублю не только хвост, но и что-то еще.
  Я сделал то, что должна была сделать порядочная собака: залаял, завыл.
Потом понял, что запутался. Какая, к черту, собака? Я же человек, и могу
взять в этом музее все, что угодно, например, мой любимый топор.
  Вокруг залаяли и завыли. Я выключил слух, как выключают радио. Я летал
очень далеко, хорошо бы подремать.

  Мне приснилось, что я в школе, на уроке испанского языка. От меня требуют,
чтобы я по-испански рассказал о походе в рыцарский зал Эрмитажа. А мне так
хотелось спать...
  Меня трясли за плечи дергали за одежду. При этом что-то кричали
по-испански, или очень похоже. Я открыл глаза, сел. На полу... Без
цепей... В музее, в оружейном зале... Точь-в-точь, как на фотографии из
книжки. Где здесь мой топор