ствующими документами. А кроме того, есть еще одно косвенное свидетельство вашего родства. Вы когда-то увлекались филателией, не правда ли? - Увлекался, ну и что же? - И у вас был альбом, на титульном листе которого вы написали: "Потомкам моим завещаю эту коллекцию. Лето 1931 года. А.Хромов". - Так этот альбом у них? - Да, он хранится у вашей праправнучки Елены Николаевны Хромовой. Я не знал, как мне благодарить Кинолу. - Где же она, эта моя праправнучка? - В Австралии. - В Австралии? Почему в Австралии? Как она гуда попала? Кинолу улыбнулся. - Вот этого я уже не могу сказать. Знаю только, что живет она в новом городе Торитауне, выстроенном не так давно по соседству с месторождением тория, работает в Научно-исследовательском институте атомной физики. Елена Николаевна - крупный ученый-физик, ваш коллега. "Праправнучка в Институте атомной физики! Вот это кстати!" - с волнением подумал я. - А можно связаться с нею? - Конечно. Я уже разговаривал с Еленой Николаевной по радиотелефону. Вот вам ее номер, можете хоть сейчас поговорить. Я вдруг спохватился. - А моя праправнучка говорит-то хоть по-русски? - По-русски, по-русски, - заверил меня Кинолу, рассмеявшись. - Вы не смейтесь. Знаете, через переводчика не получится настоящего душевного разговора. А как же она с коренными-то жителями разговаривает? С помощью кибернетического переводчика? - Нет, я думаю, она знает и английский. В наше время редко встретишь человека, который не знал бы по крайней мере двух языков. Мы прошли в комнату, где висел на стене большой плоский телевизионный экран. Кинолу с помощью кнопок на раме набрал нужный номер, и матовая поверхность экрана загорелась голубым светом. В левом углу экрана вспыхивало и гасло красное пятно вызова абонента. Внезапно ровный голубой фон исчез, и я увидел перед собой женщину средних лет. С жадностью вглядывался я в ее несколько суховатое лицо с правильным, удлиненным овалом и насмешливым прищуром светло-серых умных глаз. Мне вдруг почему-то захотелось найти в ней какие-нибудь знакомые черты, которые подтвердили бы наше, хоть и очень отдаленное, родство. Мое желание было, конечно, очень наивно, и все же я отыскал едва уловимое сходство между ней и моей женой - в узковатом разрезе широко расставленных глаз, в темно-русых пышных волосах. Впрочем, я не берусь утверждать, что это сходство существовало в действительности, а не было фантазией человека, не успевшего примириться с потерей своей семьи. Она узнала Кинолу и опросила: - Ну, где же мой пращур? - Вот он! Кинолу подтолкнул меня к экрану. - О, так вот вы какой! - воскликнула она и уставилась на меня с таким откровенным любопытством, что я смутился. - Вот так же и вы, Александр Александрович, разглядывали бы современника грозного Аттилы, восставшего из гроба, - рассмеялся Кинолу и заторопился: - Ну, я пойду, а вы тут знакомьтесь, налаживайте родственные отношения. Елена Николаевна своей непринужденностью, теплотой и искренним интересом ко мне быстро растопила холодок первых минут знакомства. Мы разговорились. Через несколько минут я уже поделился с нею своими планами на будущее. Она задумалась. - Сколько вы еще пробудете в санатории? - Три месяца. - Вот что я вам посоветую, - сразу же перешла она к делу. - Возьмите университетский курс атомной физики профессора Сахарова. Это, на мой взгляд, лучший из учебников, которые сейчас есть. Кроме того, недавно вышли телевизионные записи лекций того же Сахарова. Такое сочетание очень удобно. Вы сможете, прослушав сначала лекцию по телевизору, проработать потом тот же материал по учебнику. Если же что покажется сложным, звоните мне, я всегда буду рада вам помочь. Мы долго говорили в этот вечер. Елена Николаевна рассказывала мне о своей семье. Ее муж, Ярослав Павлович, был астрономом и работал на Луне. Там были сооружены прекрасно оборудованные астрономические обсерватории. Почти полное отсутствие атмосферы на Луне облегчало наблюдения, поэтому можно было с величайшей точностью определять положение планет, комет и астероидов, предупреждать ракетопланы о возможных столкновениях с крупными метеоритами, сообщать о прохождении метеоритных роев, следить за точностью измерения времени, предсказывать магнитные бури - словом, вести важнейшие научные наблюдения и делать ту огромную вспомогательную работу, без которой нельзя было обойтись ни одной межпланетной экспедиции. Дочь Елены Николаевны, Аня, работала животноводом на одной австралийской ферме. Был у меня еще один прямой потомок, брат Елены Николаевны. Но он вместе с ее мужем находился на Луне. - С нетерпением буду ждать вашего приезда, - сказала Елена Николаевна, прощаясь. Я пообещал. - Но сначала съезжу хоть ненадолго в Москву. Очень хочется посмотреть, какою она стала теперь. Наверное, и не узнать. Разговор с Еленой Николаевной, ее горячая, энергичная поддержка сразу вселили в меня уверенность. На следующий же день Кинолу достал мне учебник и телевизионные лекции профессора Сахарова - тридцать небольших пластмассовых коробочек. - Приступайте, что же с вами поделаешь! Но только помните: работать не более трех-четырех часов в сутки и обязательно с перерывами. - Конечно, конечно! - заверил я его и, тут же вставив первую коробочку в телевизор, перенесся в большой лекционный зал университета. Профессор Сахаров читал вводную лекцию. Он рассказывал о бессмертном научном подвиге супругов Кюри, открывших радий и давших человечеству новый мощный источник энергии - атомное ядро. Неожиданно рядом с профессором на экране возникла маленькая светящаяся точка, через мгновение она превратилась в яркий шар, затмивший свет солнца. Шар быстро рос, обволакиваясь черной шапкой дыма и белыми сгустками конденсировавшихся водяных паров. Вслед за ним снизу медленно поднималось черное облако, а по земле неслась, поднимая пыль, взрывная волна чудовищной разрушительной силы. Она выворачивала деревья, дробила огромные камни, сметала многоэтажные дома, сеяла смерть на своем пути. В памяти проснулось что-то страшное, что хотелось забыть навсегда... - Это было первое, проклятое человечеством применение атомной энергии, - донесся голос Сахарова. - Вы видите перед собою снятый замедленной съемкой взрыв атомной бомбы... Но почти одновременно с изобретением бомбы люди нашли способ мирного использования атомной энергии. На экране появилось здание первой атомной электростанции, хорошо знакомой мне: когда-то я принимал участие в создании этой станции. Теперь она после ряда реконструкций была превращена в музей. - Вам, конечно, сейчас странно видеть такие громоздкие электростанции с огромными атомными котлами. Они вам кажутся неуклюжими и примитивными. Но это лишь первые шаги человека в обуздании атома. В то время человек напоминал того мальчика, который, выпустив из бутылки сказочного джинна, стоит, испуганный и беспомощный, боясь, что огромная, но слепая сила этого духа обратится против него самого. Но сила разума неизмеримо могущественнее силы физической, и глупые джинны всегда покоряются своему умному и хитрому освободителю. Могучий человеческий гений разрешил чрезвычайно сложную и важную проблему, найдя наиболее удобный и экономичный способ устранения опасности вредных излучений, неизбежно возникающих при ядерной реакции. И это сделало его подлинным властелином атома... Легко себе представить, с каким наслаждением прослушал я эту первую лекцию! Вероятно, то же самое почувствовал бы Бетховен, если бы к нему через десять лет полной глухоты вновь вернулся слух и он услышал бы свою гениальную музыку. С этого дня начались мои ежедневные занятия. Конечно, я занимался отнюдь не три часа в день, а все семь, а то и восемь. Однако с атомной физикой мне приходилось знакомиться не только по учебникам. Гуляя как-то по парку санатория, я услышал, что меня зовут откуда-то сверху. Я поднял голову и на крыше здания увидел моего партнера по теннису - Ионеску. Он стоял, облокотившись о перила, и махал мне рукой, приглашая подняться к нему. Быстроходный лифт доставил меня на крышу. Здесь, на площадке под навесом, стояло несколько странных машин, отдаленно напоминавших собой обычные кресла, закрытые прозрачными колпаками. По бокам у машин торчали два коротких блестящих крыла. Это были одноместные и двухместные орнитоптеры - летательные аппараты с машущими крыльями. У них не было ни пропеллеров, ни реактивных двигателей, они перемещались в воздухе подобно птицам или насекомым - за счет движения крыльев. Я уже не раз видел их в полете. Они стали одним из самых распространенных видов транспорта. - Я делаю профилактический осмотр своей "божьей коровки", - сказал Ионеску. - Хотите помочь мне? Я охотно согласился. Мы проверили один из блоков мотора. - Надо бы поставить новые шестерни, - сказал Ионеску. - Вы пока продолжайте разборку, а я мигом принесу новые. В его отсутствие я попытался добраться до рулевого привода, но мне мешала крышка, покрывавшая весь двигатель. Я поискал болты, крепившие ее к корпусу, - их не было. Заметив с одной стороны крышки выступ, я взял гаечный ключ и, пользуясь им как рычагом, поддел ее. Крышка не поддалась. Я навалился на ключ всем телом. В этот момент появился Ионеску. - Стойте! - закричал он вдруг не своим голосом. - Вы с ума сошли! Что вы делаете?! Я выронил ключ, не понимая, что случилось. - Хорошо, что я вовремя подоспел, - уже успокаиваясь, сказал он. - А то бы вы тут натворили дел! - Но ведь я только попробовал открыть крышку... - Крышку трансформаторной оболочки, - сказал он мне таким тоном, как будто этим разъяснил все. - А что такое трансформаторная оболочка? - спросил я. Я привык уже к роли маленького Почемучки, который, ничуть не смущаясь, без конца задает взрослым вопросы. - Как, вы не знаете? О, тогда придется вам рассказать, чтобы с вами не повторялись подобные курьезы. Прилаживая на место новые шестерни, он стал мне объяснять: - Под этой крышкой расположен атомный двигатель. - Такой маленький?! А как же вредные излучения, неизбежные при атомном распаде? - Их устраняет трансформаторная оболочка. - Она их задерживает? - Нет, здесь процесс сложнее. Я не специалист, поэтому смогу объяснить вам лишь схематично, что здесь происходит. Но, я думаю, вы поймете. Для человека наибольшую опасность представляют незаряженные частицы, возникающие при распаде атомного горючего, - нейтрон и гамма-частица. Если бы их удалось превратить в частицы, имеющие электрический заряд, то задержать их было бы просто. Такие "обратные" реакции были открыты лет восемь-десять тому назад. В трансформаторной оболочке нейтральные частицы превращаются в заряженные и потом улавливаются. Вам, конечно, интересно, как это делается. Но тут уж я вам не помощник. - Большое спасибо, - сказал я. - За что же? За скверное объяснение? - Нет, за то, что вы спасли меня от лучевой болезни. Я с опаской и уважением покосился на крышку. Под нею скрывалось одно из самых замечательных чудес техники двадцать второго века - портативный атомный двигатель, который вместе с окутывающей его трансформаторной оболочкой был не больше спортивного чемоданчика. Мне и без слов стало ясно, что появление такого маленького и вместе с тем очень мощного, надежного и неприхотливого двигателя явилось подлинной революцией в технике: его можно было поставить всюду, где только была нужда в каком-нибудь двигателе. Мне вспомнились атомные реакторы нашего времени: заключенные в огромные толщи свинца и бетона, они могли быть использованы лишь на океанских лайнерах, а лучшие образцы их с трудом можно было втиснуть в крупные подводные лодки. Но что меня особенно поразило, так это кибернетика. Пожалуй, если бы от меня потребовалось коротко определить главное в технике двадцать второго века, то я, не задумываясь, назвал бы две вещи: атом и кибернетику. Это определение не было бы, конечно, исчерпывающим, но зато наглядно отражало бы главное содержание техники этих дней. Кибернетика! Как часто потом мне приходилось сталкиваться с этим едва начавшим распространяться в наши дни словом. Без кибернетических машин, во многом подражавшим человеческим действиям, в современном производстве просто нельзя было обойтись, как в наши дни немыслимо было обойтись без электричества. Они стали венцом автоматики, ее триумфом. Они высвободили из производства целые армии людей, заменив их на всех тех операциях, которые можно было производить без участия человека. Но машина, какой бы "умной" и совершенной она ни была, всегда остается лишь машиной, неспособной к самостоятельному творчеству. Творчество - это то поле деятельности, где человека никогда не заменят никакая сверхсовершенная машина. 3. ЭЛЕКТРОН НЕИСЧЕРПАЕМ Спустя два с половиной месяца я с удовлетворением сообщил Елене Николаевне, что проштудировал курс атомной физики. - Теперь выполняйте свое слово, - сказал я. - Какое? - Вы обещали рассказать мне о своей работе. - Обещала, я помню. Но сначала давайте вот как сделаем. Журнал "Атомная физика" печатал регулярные отчеты о нашей работе. Там есть и несколько больших статей, написанных сотрудниками чашей лаборатории. Прочтите сначала все это. А потом уже мы с вами поговорим. Я прочитал статьи о работе их лаборатории и был поражен грандиозностью проблемы, которую взялись решать эти люди. Миллиарды лет непрерывно льются на Землю солнечные лучи. Они приносят с собой тепло и свет, а с ними и жизнь. Они дают жизнь всему сущему на Земле, начиная от невидимых глазом бактерий и кончая человеком. Без животворных лучей солнца наша планета была бы мертва и пустынна. Могильный покой, невообразимая тишина, лишь изредка нарушаемая глухим звуком падения метеоритов, царили бы на ее поверхности. Но солнце слепо раздает свои дары. Его лучи скользят по полюсам нашей планеты, не в силах растопить гигантские пласты векового льда. Огромные пространства, занятые ледяными пустынями, долгое время так и оставались пустынями. На пороге третьего тысячелетия человек заговорил о том, чтобы улучшить климат в северном полушарии. Но осуществить свою мечту люди смогли лишь тогда, когда стало возможным вести хозяйство Земли в интересах всех народов. Построив гигантские плотины и повернув морские течения, люди улучшили климат северных районов Европы, Азии и Америки... Антарктида - еще одна огромная ледяная пустыня. Занятые грандиозными преобразованиями в северном полушарии, люди временно как бы забыли об этом "белом пятне" на карте мира. Но вскоре Антарктида потребовала от людей пристального внимания к себе. Через несколько лет после растопления льдов в северном полушарии было обнаружено, что слой льда на Антарктиде из года в год увеличивается. Уровень Мирового океана, немного поднявшийся в период таяния льдов в северном полушарии, теперь снова упал. По всей видимости, испарявшиеся с поверхности океана воды конденсировались в новые слои льда на южном материке. Некоторые предварительные работы ученых говорили о том, что дальнейшее оледенение шестого материка грозит серьезными последствиями. Появились опасения, что в результате образования на Южном полюсе огромных масс льда может измениться наклон земной оси. Перед учеными мира возникла задача: растопив вновь образовавшиеся наслоения льда, приостановить оледенение Антарктиды. Группа ученых Торитаунского института атомной физики выдвинула смелую идею: создать искусственное солнце, которое, находясь на расстоянии трехсот-пятисот километров от Земли, излучало бы энергию, достаточную для того, чтобы приостановить новое оледенение Антарктиды. Возглавила работу ученых Елена Николаевна. Было ясно, что в недрах микросолнца должны были протекать мощные термоядерные реакции, подобные тем, которые происходят в таинственных глубинах настоящего солнца. Только с помощью таких циклических превращений можно было бы обеспечить длительное существование микросолнца и получить необходимое количество света и тепла. Но это были лишь отправные предпосылки. С самого начала работы перед учеными встал вопрос: как обеспечить устойчивость искусственного микросолнца? Настоящее солнце не "крошится", не разлетается на части в результате того, что все силы, действующие на него, уравновешиваются. С одной стороны, находящееся под огромным давлением газовое вещество, из которого состоит солнце, стремится расширяться. С другой стороны, этой страшной разрушающей силе противодействует сила тяжести самих газов. Поэтому в течение многих миллиардов, лет солнце существовало и будет существовать, имея устойчивую форму шара. Каким же способом сделать устойчивым искусственное солнце? Если внутри него будут происходить обычные термоядерные реакции, то за сотые доли секунды там возникнут огромные давления и температуры, то есть появится разрушающая сила, стремящаяся разорвать микросолнце на клочки. Следовательно, в результате простого термоядерного взрыва микросолнце не может быть создано. Как же найти противодействующую силу? Вес микросолнца будет сравнительно невелик, поэтому сила тяжести, которая спасает от разрушения настоящее солнце, здесь окажется недостаточной. Никакая, даже самая прочная оболочка, если ею окружить микросолнце, не выдержит колоссального давления. "Найти сдерживающую силу!" - вот задача, которую в первую очередь должна была решить группа Елены Николаевны. Прошли годы упорных поисков и многочисленных, порой очень опасных опытов. Много раз казалось, что выход уже найден, что проблема в основном решена, но более тщательное исследование сводило на нет всю предыдущую работу. И все же каждый отрицательный результат подводил все ближе и ближе к решению этого необычайно сложного вопроса. Однажды - это было два года назад - Елене Николаевне удалось искусственно создать в одной новой, очень сложной термоядерной реакции, протекавшей при температуре свыше четырехсот миллионов градусов, совершенно неизвестную атомную частицу. Она обладала чрезвычайно интересными свойствами: ее заряд был отрицательным и в сотни миллионов раз превосходил заряд обычного электрона; масса же отрицательной частицы была в сотни раз больше массы протона. Просуществовав менее секунды, частица исчезла, но точнейшая измерительная аппаратура успела зафиксировать ее существование. Опыт удалось повторить еще три раза. Открытие Елены Николаевны заинтересовало всех ученых, работающих в области атомной физики. Изучение свойств новой атомной частицы, названной термоэлектроном, было сопряжено с величайшими трудностями. Для получения термоэлектрона требовалось очень точное соблюдение условий реакции и, что самое главное, сверхвысокие температуры, специальные подземные камеры, охлаждаемые потоками жидкого гелия, и уникальные измерительные приборы, которые от высокой температуры часто выходили из строя. Все это чрезвычайно тормозило экспериментальное исследование свойств термоэлектрона. Одновременно торитаунские ученые пытались теоретически доказать возможность длительного существования открытой Еленой Николаевной атомной частицы. Прошло полгода, и Виктор Платонов, один из ведущих ученых группы Елены Николаевны, доказал, что при определенных условиях термоэлектрон притягивает к себе множество положительно заряженных ядер атомов, потерявших из-за высокой температуры свои электронные оболочки. Эти ядра, словно электроны в обычном атоме, начинают вращаться вокруг термоэлектрона по сложным орбитам. Таким образом, возникает сложный атом, в центре которого находится отрицательный термоэлектрон, а по орбитам вращаются положительные ядра - остатки обычных атомов. Работа Виктора Платонова, опубликованная в журнале "Атомная физика", наделала много шуму в ученом мире. Обратная модель атома! В центре атома отрицательный заряд! Уже казалось возможным создание нового вещества, состоящего из атомов с атомным номером настолько большим, что ему не находилось места в таблице Менделеева. Какими свойствами будет обладать вещество, созданное из таких атомов? Чем оно будет отличаться от известных нам веществ? ...Задавались вопросы, выдвигались смелые гипотезы, ученые трудились не покладая рук, а в это время в далекой Антарктиде ледяной щит миллиметр за миллиметром, незаметно для глаза, но безостановочно и непрерывно рос... Прошло еще несколько месяцев, и с новой теоретической работой выступил Чжу Фанши. Он убедительно показал возможность осуществления новой ядерной реакции, при которой миллионы термоэлектронов должны образовать очень сложные соединения - "политермоэлектроны", как он их назвал. Политермоэлектроны представляли собой как бы гигантские молекулы, состоящие из термоэлектронов. Они обладали двумя ценными свойствами. Во-первых, политермоэлектроны притягивались друг к другу с колоссальной силой, стремясь сжаться в тугой клубок. Во-вторых, для их существования не требовалось поддерживать вокруг них сверхвысокую температуру: после образования политермоэлектронов температура резко падала, они на какой-то миг отскакивали друг от друга, при этом некоторые политермоэлектроны распадались на отдельные термоэлектроны с выделением огромной порции света и тепла. Под действием вновь возросшей температуры политермоэлектроны стремительно стягивались в плотный клубок. Проходило еще мгновение, температура снова падала, и снова политермоэлектроны, отскакивая друг от друга, выделяли порцию световой и тепловой энергии. Реакция, которую Чжу Фанши назвал пульсирующей, раз начавшись, могла протекать в течение десятилетий. "Пульсирующая реакция отличается от прежних атомных реакций тем, что ее коэффициент полезного действия близок к единице, - писал в своей работе Чжу Фанши. - Это означает, что материя в процессе пульсирующей реакции почти целиком превращается в тепло и свет. Если на базе пульсирующей реакции создать микросолнце, то должны пройти годы, прежде чем вся масса политермоэлектронов превратится в тепловую и световую энергию". Открытия торитаунских ученых сулили огромные перспективы атомной физике. В научной прессе их называли основой атомной физики будущего... Но это было лишь началом исследований. Предстояла очень трудоемкая, скрупулезная работа, которая всегда лежит на пути от теоретической идеи к ее воплощению. Когда после долгих месяцев работы группа Елены Николаевны составила, наконец, все уравнения, определявшие закономерности новой реакции, то оказалось, что размер микросолнца не будет постоянным. Оно должно сжиматься и разжиматься, словно сердце, беспрерывно меняя свой объем. Тревожило сомнение: не разорвется ли оно, как атомная бомба, после первых же пульсаций? Ответ могли дать только длительные и сложные расчеты. О последнем этапе работы торитаунских ученых писал профессор Джемс Конт. За сухим изложением фактов в его статье я почувствовал, что торитаунские ученые находятся в серьезном затруднении, а сам автор далеко не уверен в успехе эксперимента. Вот вкратце и все, что я нашел в литературе о работе лаборатории, возглавляемой моей праправнучкой. Последняя статья была написана почти год назад. Больше никаких сообщений в печати не появлялось. Что же могло произойти за этот год? В какой стадии теперь работы по созданию микросолнца? Какие проблемы остались у них нерешенными? На все эти вопросы могла мне ответить только Елена Николаевна. Я связался с ней по радиотелефону. - Вы еще продолжаете исследовать эту проблему теоретически? - Не только. Одновременно мы готовим эксперимент, создаем небольшую модель микросолнца. С ее помощью мы надеемся проварить основные закономерности, связанные с пульсациями. Сейчас все наши надежды на этот эксперимент. - А расчеты? - С расчетами много сложнее. Скоро год, как мы составили уравнения и отдали их в вычислительный центр, а нам успели посчитать только три пульсации. Через месяц обещают закончить расчет четвертой. Вы представляете, за год - четыре пульсации! И это несмотря на то, что вычислительные машины производят десять миллионов операций в секунду. Настолько сложны оказались расчеты. Нет, этот путь слишком длительный, и мы не можем делать на него основную ставку. - Зачем же они тогда вообще нужны? - По ним мы можем, хотя бы приближенно, судить о поведении микросолнца. - А как обстоит дело с моделью? - Все подготовительные работы к эксперименту закончены. Через неделю загорится первое микросолнце. - Через неделю? - воскликнул я. - Елена Николаевна, а как же я? У меня ровно через десять дней кончается срок пребывания в санатории. Мне очень хотелось бы принять участие в этом опыте, хотя бы в качестве простого наблюдателя. - Вы ознакомитесь с результатами опыта по протоколам наших наблюдений. - Нет! Я здесь не останусь! Я сейчас же пойду к Кинолу и потребую, чтобы меня отпустили, тем более что я чувствую себя прекрасно. Я обязательно буду на вашем опыте! - Ну что же, попробуйте. Если удастся уговорить врачей, то сообщите мне, я вас встречу в Торитауне. - Эх, а в Москву-то я собирался! - спохватился я. - Еще побываете. Я с удовольствием съезжу туда вместе с вами после опыта. Я кинулся искать Кинолу. Он сидел в столовой. - Выписывайте меня из санатория! - сказал я без всякого предисловия. От неожиданности он даже поперхнулся супом и удивленно спросил: - Что случилось? Я передал ему содержание разговора с Еленой Николаевной и добавил: - Если добром не отпустите - сам сбегу. Он помолчал, глядя в свою тарелку с супом, помешал его ложкой, внимательно наблюдая за тем, как переливаются золотыми искорками кружки жира, потом сказал: - Отпустить вас досрочно из санатория, мне кажется, можно. - Вот спасибо! - воскликнул я. - Только поедете вы не сегодня, а дня через три-четыре. Вам обязательно надо пройти заключительное обследование. - Но я же не успею. Ведь ехать-то мне в Австралию! Кинолу улыбнулся. - Вы забыли, что теперь век совсем иных скоростей, чем это было сто пятьдесят лет назад. Вопрос решился неожиданно быстро и просто. На пятый день утром, когда Кинолу пришел за мной в палату, я был уже готов к путешествию. У подъезда нас ожидал красивый автомобиль каплевидной формы с большим выпуклым смотровым стеклом, тупым, обрывающимся к земле носом, с килем на задней части кузова и с двумя небольшими крыльями по бокам, придававшими машине устойчивость при больших скоростях. - Ничего не забыли? - спросил меня Кинолу. - Тогда поехали! 4. ИЗ СИБИРИ В АВСТРАЛИЮ Мы выехали на широкую гладь шоссе. Слева, под откосом, быстро катила свои воды в Яну извилистая сибирская река Дулгалах. Я внимательно наблюдал, как Кинолу управляет машиной. Перед ним не было ни баранки, ни рычага переключения скоростей, только небольшой пульт с разноцветными рычажками и кнопками. Двигатель в автомобиле был атомный. Трансформаторная оболочка надежно защищала нас от смертельных лучей. - Вы не против быстрой езды? - спросил меня Кинолу. - Какой же русский не любит быстрой езды! - невольно вспомнились мне знакомые с детства слова. - Конечно, не против. Кинолу нажал на пульте управления зеленую кнопку. Тотчас на приборной доске рядом с часами вспыхнула зеленая сигнальная лампочка. - Вот теперь можно спокойно поговорить, - сказал он удовлетворенно и небрежно облокотился рукой на спинку сиденья. Я понял, что управление машиной перешло к надежным кибернетическим приборам, но все же внимательно следил за спидометром. Стрелка спидометра переползла через отметку сто километров в час и продолжала ползти вверх. Мне стало как-то не по себе. Автомобиль набирал огромную скорость. Сто сорок километров в час. Сто шестьдесят... Сто восемьдесят... Двести! Стрелка спидометра ползет к цифре "300", а мой спутник не обращает внимания на дорогу. За окнами мелькали деревья, кусты, образуя однородный сизо-зеленый поток, в котором невозможно было разобрать ни одной детали. Разделенная надвое полосой газона широкая лента дороги, как серебряная струя, била нам навстречу и в последний момент, изгибаясь, уходила под колеса автомобиля... Вдали на дороге показалась черная точка. Это был встречный автомобиль. Миг - и он с ревом крупного артиллерийского снаряда проносится мимо. Заметив, что я поморщился от этого рева, Кинолу внимательно посмотрел мне в лицо. - Не слишком ли быстро мы едем, Александр Александрович? - Да нет, не слишком... Мне нравится, но почему вы все же не следите за управлением? Можно ли так доверяться приборам? - Ах, вот вы чем обеспокоены! Ну это вы напрасно. Присмотритесь, вдоль дороги тянется сплошной барьер из камня. В автомобиле специальные оптические системы непрерывно следят за ходом этой белой черты. Машина все время идет на определенном, одном и том же удалении от барьера и не сбавит скорости до тех пор, пока дорога не сделает крутого поворота или пока не будет перекрестка. - Снова кибернетика? - Конечно. Каждая машина имеет такую систему. Неожиданно нас сильно качнуло вперед, машина резко сбавила ход и, проехав еще немного, бесшумно остановилась. - В чем дело? - спросил я. - Почему мы остановились? - Развилка шоссе. Машина не знает, по какой дороге ехать. - Кинолу свернул на правое шоссе и снова включил автоматическое управление. Мы понеслись с прежней скоростью, а я, совершенно успокоенный, стал смотреть телепередачу на маленьком вмонтированном в панель экране. Немного не доехав до города, мы свернули в сторону и вскоре подъехали к аэродрому. Перед нами было высокое здание аэропорта с тонким золотым шпилем на башне. - Приехали, - сказал Кинолу. - Можно выходить. Сейчас отправим назад машину и пойдем к стратоплану. Посадка уже началась. - Он нажал несколько кнопок на пульте управления, вышел из машины и захлопнул дверцу. Автомобиль плавно тронулся с места, развернулся на широкой площади перед зданием аэропорта и понесся назад. Запоминающее устройство надежно управляло им на обратном пути. Большое ровное поле аэродрома было покрыто огромными шестиугольными бетонными плитами. Мы подошли к стратоплану. Белый, сверкающий на солнце фюзеляж, два этажа окошек в передней части и длинный, точно бивень сказочного единорога, штырь на носу. Крылья большие, от средней части фюзеляжа и до самого хвоста сильно скошенные назад. Стреловидное вертикальное оперение. В хвостовой части несколько сопел реактивных двигателей. Стратоплан лежал горизонтально на большой ажурной эстакаде, которая была почти втрое длиннее его фюзеляжа. Вид стратоплана на этой эстакаде напомнил мне знаменитый гвардейский миномет "катюшу" с ее реактивными снарядами на тонких стальных направляющих для запуска. Мы поднялись вслед за другими пассажирами внутрь стратоплана по приставной лестнице и заняли свои места. Я, словно любопытный ребенок, попросился к окну, и Кинолу охотно уступил мне это место. Из окна стратоплана, с высоты эстакады, аэродром казался мозаичным набором шестиугольников. Невдалеке от нас виднелось еще несколько эстакад с серебристыми стратопланами. Наступило время взлета. Автоматически, как в вагоне метро, закрылась входная дверца. Нос эстакады плавно поднялся вверх. Теперь она, точно ствол зенитного орудия, смотрела в небо. Спинки наших кресел откинулись назад. Мы лежали, вытянувшись во весь рост. Это понятно: человек, лежа на спине, может выдержать значительно большие перегрузки, чем в любом другом положении. Откуда-то сверху донеслась команда: "Пассажирам приготовиться к взлету!" - и спустя несколько секунд: "Взлет!" Раздался оглушительный рев, невидимая сила вдавила меня в спинку кресла. Руки и ноги налились тяжестью, голова уперлась в мягкую спинку кресла, но через секунду все это прошло. Стратоплан взмыл вверх. - Ну как, профессор? - обернулся ко мне Кинолу. - Отлично! Смотрите, мы уже в облаках. Вот это скорость! А сколько времени мы будем лететь до Австралии? - Двадцать восемь минут с секундами. - Меньше получаса? - поразился я. - Значит, мы будем лететь со скоростью порядка двадцати тысяч километров в час? Я снова посмотрел в окно. Стратоплан продолжал стремительно набирать высоту. По мере подъема небо меняло свой цвет. Из нежно-голубого на малых высотах оно стало светло-синим, потом потемнело до синего, потом сделалось темно-синим с фиолетовым оттенком, я, наконец, на высоте свыше двадцати километров оно стало черно-фиолетовым, каким оно бывает в безлунные южные ночи. Появлялись звезды - сначала крупные, потом более мелкие, и, наконец, все они вспыхнули, яркие, немигающие, горящие спокойным белым огнем. Ровно очерченным огненным диском непривычно рядом со звездами висело солнце, а неподалеку сиял тоненький серп луны. - Стратосфера... Кинолу утвердительно кивнул головой. Я снова прильнул к окну. Промелькнули, быстро уходя вниз, странные тонкие белые тени. Вот еще и еще... - Смотрите скорее! - воскликнул я. - Серебристые облака! Значит, мы на высоте восьмидесяти двух километров! Прошла еще минута, и уже около трехсот километров отделяло нас от Земли. Снаружи, за стеклом кабины стратоплана, была почти полная пустота - ионосфера. Вверху сняла тысячами звезд могучая вселенная. В этом кажущемся спокойствии без смены дня я ночи кипела своя волнующая жизнь. Где-то далеко, в глубине темной ночи, сталкивались и разрушалась старые звездные системы. Разрушались, превращаясь в пыль и осколки, чтобы через многие миллиарды лет, смешавшись с пылью и осколками других погибших галактик, вновь возникнуть где-нибудь в другом месте новыми молодыми звездными мирами. Это был бесконечный круговорот жизни. Мы летели уже пятнадцать минут. Привычные для глаза созвездия северного полушария постепенно уходили назад, а на юге появлялись новые звезды. Необычно накренился рукояткой вниз ковш Большой Медведицы. Полярная звезда находилась уже не над головой, как обычно, а ниже и сзади, почти у самого горизонта. Белый сверкающий серп убывающей луны на глазах медленно опрокидывался рожками кверху и, наконец, совсем перевернулся на спину, став похожим на одинокий челн без паруса в безбрежном черном океане вселенной. - Где-то внизу сейчас моя родина, - сказал Кинолу. Я посмотрел через окно на Землю, стараясь разглядеть очертания полуострова Малакка, но Землю плотно окутывали облака. Как-то не верилось, что за такое короткое время мы пронеслись над огромными пространствами Восточной Сибири, необъятного Китая, что под нами уже плещут воды южных морей Тихого океана. Наконец из репродукторов донеслась команда: "Пассажирам занять свои места! Идем на посадку! Австралия!" Чтобы сбавить скорость, стратоплан начал спускаться по спирали, описывая в воздухе огромные крут. Постепенно небо стало светлеть. Потускнели, а потом и совсем погасли мелкие звезды. Через несколько секунд исчезли и самые яркие из них. Небо принимало свою обычную окраску. Из царства темной ночи мы вновь возвращались в яркий солнечный день. Внизу сквозь мелкие облачка стала проглядывать земля. Еще один огромный круг, и впереди показалась бетонированная посадочная полоса аэродрома. Стратоплан пронесся низко над аэродромом, так что видна была его тень со скошенными назад (крыльями, и неожиданно взмыл свечой вверх. Теперь реактивные двигатели работали как тормоза, замедляя наш спуск на Землю. Стратоплан садился вертикально. "Интересно бы посмотреть сейчас на нас со стороны, - мелькнуло у меня в голове. - Наверное, наш стратоплан похож на карандаш, который ставят на стол неотточенной стороной". Я ощутил небольшой толчок, и тотчас же рев двигателей прекратился. Стратоплан, опираясь на эстакаду, медленно занял горизонтальное положение. Дверь распахнулась: "Можно выходить!" Мы покинули кабину стратоплана последними и, не спускаясь на Землю, остановились на верху лестницы. Около стратоплана образовалась толпа. Смешались встречавшие и прилетевшие. Царила обычная веселая сутолока, какая всегда бывает при встречах на вокзалах и в портах. Елену Николаевну я узнал издали. Она помахала мне ярким букетом цветов, пробралась сквозь толпу, обняла меня, и мы расцеловались. Меня тронула эта простая ласка. Мне было приятно, что и у меня нашелся близкий человек, который пришел встретить меня. Дорога к городу шла вдоль моря. Это было новое море, образовавшееся в результате растопления льдов в северном полушарии. Широкая водная гладь уходила далеко за горизонт. По другую сторону дороги мелькали проносившиеся навстречу темно-зеленые пальмы с широкими веерными листьями, огромные эвкалипты - гордость Австралии, кусты акации и широколистые бананы с гроздьями сочных продолговатых плодов. Внизу, у подножья возвышенности, по которой спускалось шоссе, раскинулся большой, утопающий в зелени город. - Вот он, наш Торитаун, - сказала Елена Николаевна. - А где же знаменитые месторождения тория? - Километрах в пятидесяти к югу. Вам было бы интересно посмотреть, как добывают силикат тория. Весь процесс полностью механизирован. Торий - основа атомной энергетики. В земной коре его в двадцать семь раз больше, чем урана. Мы въехали в Торитаун. Широкие, прямые улицы, высокие, светлые здания, объединенные в архитектурные ансамбли, фонтаны на перекрестках улиц - и зелень, масса зелени, за которой порой нельзя разглядеть фасады домов. Воздух Торитауна свеж и напоен ароматами, как цветущий сад. "Не мудрено, что продолжительность жизни людей увеличилась", - подумал я. Да, город и в самом деле был чудесным садом. Вдоль улиц, отделяя проезжую часть от жилых домов, тянулись широкие полосы скверов. Живой зеленый забор защищал жителей от шума и пыли. Зелень густо покрывала дома, опоясывая их ярусами снизу доверху. Изменилась соответственно и архитектура. Дома имели специальные выступы, широкие карнизы и небольшие балкончики, предназначенные для зеленых насаждений. Дом, где жила Елена Николаевна, находился неподалеку от центра города. Мы поднялись на лифте на девятый этаж. Елена Николаевна показала мне мою комнату. Светлая и просторная комната была обставлена красивой мебелью мягкого светло-коричневого тона. После обеда мы спустились во двор. Здесь также было очень много зелени: цветов, декоративного кустарника, фруктовых деревьев. - Кто ухаживает за садом? - спросил я. - Сами жильцы. И вас привлечем, вот подождите. - О, я с большим удовольствием. Мы прошлись по неширокой аллейке, в конце которой стояла красивая беседка. Из-за нее раздавался чей-то сердитый высокий дребезжащий голосок. Похоже, он кого-то отчитывал. - Так вы говорите, с большим удовольствием? - повторила вдруг Елена Николаевна, почему-то лукаво улыбаясь, и потянула меня к самой беседке. Я услышал: - Деревья, это вам не палки, молодой человек, - шумел тот же тонкий старческий голос. - Это живые существа. Они все чувствуют: и боль и ласку, они не терпят грубости. Мы заглянули за беседку. Там спиной к нам стояла седая старушка, высокая, но уже немного согбенная годами. А перед нею с растерянным видом переминался с ноги на ногу тот, кого она называла "молодым человеком", - огромный широкоплечий атлет лет шестидесяти. Он был весь красный, разводил беспомощно руками и смотрел на старушку виноватыми глазами. - Уходите! Сейчас же уходите отсюда, и чтобы я вас больше здесь не видела! Да, да! По крайней мере раньше чем через месяц лучше и не появляйтесь. Провинившийся "молодой человек" покорно пошел прочь. Вслед за ним ушла и старушка, все еще что-то ворча себе под нос и тяжело опираясь на палку. Мы переглянулись с Еленой Николаевной и расхохотались. - Что это за грозная старушка? - спросил я. - Она руководит нашими работами в саду. Прежде-то она работ