. Загоготали, захлопали крыльями гуси. Плыть до берега было три гребка, и девочка, тараща глаза и глотая невольные слезы, мигом выскочила на сухую траву. Не скоро успокоилось зашедшееся сердечко и перестало казаться, будто Речной Конь вот-вот явится снова и пустится за нею на берег. Потом она все-таки отдышалась, принесла длинный прут, которым стращала своевольных гусей, и долго мучилась, вылавливая из воды прялку. Легче было бы сделать это, вновь забравшись на поваленную березу, но Оленюшка не смела. День занялся неприветливым, однако дождь больше не шел. Волкодав выполнил обещание: не стал будить Эвриха. И тот, проснувшись, со стыдом обнаружил, что солнце, едва видимое за облаками, приблизилось к полуденной черте. Молодой аррант поспешно сел и завертел головой, ища своего спутника. Он увидел его почти сразу. Волкодав лежал под пологом возле давно потухшего костра и спал мертвым сном, поджав колени к груди. Был, значит, и его выносливости отмерен предел. На плече у венна сидел Мыш. И воинственно озирался, развернув когтистые крылья. Эврих осторожно поднялся, взял котелок и, ступая на цыпочках, отправился за водой. Женщина стояла на вершине холма и смотрела на дорогу, по которой подходили к деревне венн и аррант. Расстояние еще не давало подробно рассмотреть лицо и одежду, было видно только, как трепыхался на ветру подол темного платья. И почему-то чувствовалось, что стояла она там уже давно. Тропинку, что вела от берега Ренны к деревне, путешественники нашли без труда. Чем дальше от реки, тем шире становилась тропа, пока не упиралась в самую настоящую, хорошо укатанную дорогу. По этой дороге выгоняли на пастбище скот. По ней же ездили в город: там, где в большак вливалась тропинка с реки, дорога как раз делала поворот, убегая на запад, в сторону моря. Туда же тянулись и пробитые тележными колесами глубокие колеи. - А надо нам в деревню, идти? - нерешительно спросил Эврих. - Что там делать-то? Может, прямо в Кондар?.. - Не хочешь, не ходи, - мрачно сказал Волкодав. - Я тебя потом догоню. Он все смотрел на женщину, стоявшую на вершине холма. Эврих упрямо мотнул кудрявой головой и продолжал идти за ним следом. Вчера ночью он не слышал всего разговора, происходившего между венном и бесплотной пришелицей, стоявшей по другую сторону круга, - только то, что говорил Волкодав. Аррант, однако, понимал: венну было почему-то очень важно побывать в деревне. И, кажется, примерно затем же, зачем это требовалось несколько дней назад ему самому. Только Эврих, родившийся в просвещенной стране, не стеснялся говорить о своих страхах, ибо это помогало их преодолеть. Варвар, в отличие от него, явно считал разумное поведение признаком непростительной слабости... А Волкодав не спускал глаз с женщины, до встречи с которой оставалось идти едва ли сотню шагов, и думал о том, что предсказание Матери Кендарат готово было вот-вот исполниться. "Скажи, добрый человек, не видал ли ты где-нибудь там, на Засеке, моих молодых сыновей, служивших в наемниках?.." Он не ускорял и не замедлял шага, но из таинственного места глубоко внутри живота разбегались по телу льдистые морозные паутинки. Они проникали в ноги, делая походку деревянной, и стягивали горло, не давая дышать. Волкодав знал: это был страх. Кто-нибудь, очень хорошо знавший венна, мог бы даже догадаться, что ему было страшно. Например, Мыш. Черный зверек то и дело срывался с плеча и описывал стремительные круги, отыскивая врага, но не находил никого достойного схватки и возвращался обратно. Эврих знал венна хуже. Всего более настораживало Волкодава то, что он никак не мог разобрать, какого роду-племени была стоявшая на холме. В свое время он хотя и с трудом, но привык, что в больших городах можно было встретить вельха в сольвеннской рубахе и сегванских штанах. Да к тому же при мономатанских сандалиях. Но в деревне?.. Он бывал в Нарлаке и знал, что здесь, как и всюду, по деревням обитали большей частью родственники. Откуда бы взяться простоволосой старухе в разноперых обносках, явно подаренных с чужого плеча и кое-как перешитых?.. У него даже мелькнула в памяти каторга, страшные недра Самоцветных гор, где различиям в одежде подавно не было места: грязь, пот и кровь быстро облачали всех в одинаковые лохмотья... Подойдя к женщине вплотную, Волкодав на всякий случай поздоровался так, как это было принято у нарлаков: - Да согреет тебя Священный Огонь, мать достойных мужей... Она немного помедлила, а потом, к его немалому удивлению, ответила на веннский лад: - И тебе, сын славной матери, поздорову. - Здравствуй, почтенная госпожа. - поклонился Эврих. На сей раз женщина отозвалась без промедления: - И ты здравствуй, достопочтенный. Волкодав между тем уже видел, что зря посчитал ее за старуху. Он вообще с трудом определял возраст, но почему-то подозревал, что тут вряд ли справился бы даже Тилорн. Женщина была определенно не молодой. Но вот старой она казалась, только если он смотрел ей прямо в глаза, бездонно глубокие и какие-то древние глаза много видевшего человека. А так - ни одного седого волоска в голове. И лицо - красивое и гладкое, почти без морщин... - Я жду своих сыновей, - радостным голосом проговорила вдруг женщина. - Они, наверное, скоро придут сюда. Скажи, Серый Пес, не встречал ты их где-нибудь на Засеке?.. Он почувствовал, как сердце судорожно бухнуло в ребра, и даже не заметил, что женщина назвала его родовым именем, распознать которое сумел бы далеко не всякий сольвенн, не говоря уже про нарлаков. А она продолжала: - Мои сыновья молоды и красивы. Они придут со стороны гор. Они должны появиться со дня на день, они знают, что я жду их на этом холме. Не встречал ли ты их где-нибудь по дороге? Волкодав открыл рот, кашлянул и кое-как заставил себя выговорить: - Пока мы шли через Засечный кряж, мы встретили семерых... - Голос был чужим и сиплым, он успел понять, что Мать Кендарат была права от первого до последнего слова, что в тот раз сквозь светлые Врата его протащили на руках слишком добрые люди, и Те, кто стерег эти Врата, просто пожалели праведников, не стали губить их ради одного недостойного... Но вот вдругорядь... Он попытался сообразить, был ли среди насильников хоть один нарлак, но не смог вспомнить ничего вразумительного и сказал женщине: - Те семеро были плохими людьми... То есть не семеро, шестеро... Один оказался лучше других... Он остался в живых... Женщина величественно кивнула. - Значит, - с улыбкой сказала она, - вы не встретили моих сыновей. Тот мальчик, ты говоришь, был один, а мои дети всегда держатся вместе... Они бы непременно помогли вам драться против злодеев. Что ж... значит, сегодня с гор больше никто не вернется. Войдите в мой дом, добрые люди. Отдохните с дороги. Вы, должно быть, в Кондар держите путь?.. Развалюха, в которой она обитала, даже с большой натяжкой не заслуживала, чтобы называть ее домом. В Нарлаке от века было теплее и суше, чем в стране сольвеннов и тем более в веннских лесах. Сметливый народ давно привык пользоваться подарком Богов и вместо бревенчатых изб, поднятых от сырости на подклеты, строил землянки. Конечно, в землю закапывались не все, только те, кто был победнее. Волкодав землянок не любил отчаянно, полагая, что не дело уважающему себя человеку так жить, но не спорить же с повадками целой страны. Тем более что в свое время ему приходилось бывать во вполне уютных нарлакских жилищах, сухих, теплых и разумно устроенных... Так вот, хозяева тех жилищ вряд ли согласились бы держать в землянке женщины даже скотину. Несчастный домишко, похоже, видел не только Последнюю войну, но и самое Великую Ночь. Его крыша едва возвышалась над кочковатой землей. Издали она казалась зеленым веселеньким холмиком, но вблизи было видно, что там и сям из-под дерна торчат клочья грязной бересты, а кое-где и вовсе зияют мокрые дыры... и вообще ногами поблизости лучше особо не топать, не то, не ровен час, провалится окончательно. Сквозь дыры тянулся наружу жидкий дым едва теплившегося очага. Волкодав знал, что ему предстояло увидеть внутри. Покрытые плесенью стены, влажный пол с клочьями гниющей соломы... и, конечно, ни кусочка съестного. Ни тебе окороков, подвешенных к кровельным балкам, ни связок румяного лука, ни душистых хлебов в ларе. Ну там - горшочек с водянистой кашей на тусклом глиняном очаге... И что за народ эти нарлаки, в который раз с отвращением сказал себе венн. Тоже мне, каменные города строят! Бросить беспомощную вдову одну в нищете!.. - Как прикажешь называть тебя, достопочтенная? - спросил женщину Эврих, пока они шли. Она посмотрела на молодого арранта, ласково улыбнулась ему, и сказала: - Здесь меня называют Сумасшедшей Сигиной. Волкодав только вздохнул про себя. Лютое напряжение, пережитое на холме, еще не до конца отпустило его. Сумасшедшая!.. Дело, значит, было даже хуже, чем он предполагал. - Ты не похожа на безумную, госпожа, - осторожно проговорил Эврих. - Мне кажется, ты беседуешь достойно и мудро... - Когда я пришла сюда, чтобы ожидать здесь сыновей, они... - Сигина кивнула в сторону деревни, - ...они сразу сказали мне, что я сумасшедшая. Поначалу они подкармливали меня и даже помогли выстроить дом. Но я не умею ходить босиком по снегу и говорить загадочные слова, которых люди ждут от скорбных рассудком. Я просто жду моих сыновей... - Давно ли покинули тебя твои дети, госпожа? - спросил Эврих. Она безмятежно улыбнулась ему и спросила: - Я не помню, когда это случилось. А разве это так важно? Вблизи землянки обнаружился огород, видимо дававший Сигине ее единственное или почти единственное пропитание. Огород был совсем невелик: одинокой немолодой женщине не под силу было вскопать лишний клочок земли. Да еще если она действительно по полдня проводила на вершине холма, ожидая давным-давно сгинувших сыновей... Волкодав про себя усомнился, что они вообще были когда-то, те сыновья. Сигина первая спустилась к двери по оплывшим земляным ступенькам, и путешественники последовали за ней. Волкодав, как подобало, поклонился порогу и перешагнул его, входя в дом. Там все оказалось в точности так, как он и предвидел. Только вместо горшка висел над очажком измятый котел. Висел криво, боком, чтобы варево не выливалось в проржавевшую дыру... Мыш чихнул, снялся с плеча венна и самым непочтительным образом вылетел наружу. Ему не понравилось в доме. Да и кому могло здесь понравиться? - Если позволишь, мы на несколько дней задержимся у тебя, почтенная Сигина, - сказал Волкодав. - Мы тебя не стесним. Он возвращался от реки, неся на плечах бревно. Бревно было довольно толстое и к тому же совсем свежее: тело дерева, убитого и унесенного стремительной Ренной при последнем разливе. Венн собирался расколоть дерево на доски. Река была к нему милостива. Она подарила ему на отмели еще два хороших ствола с остатками толстых сучьев как раз на нужной высоте. Сгодятся подпереть крышу в землянке Сумасшедшей Сигины. А еще на перекате сыскалась ободранная, но вполне крепкая и толстая колодина, разбухшая от долгого лежания в сырости. Одному ее точно не дотащить. Но если впрячься вдвоем с Эврихом, да потом обтесать, устраивая ступеньки - не будет износу доброй лесенке в дом. УВИДИТ даже и день, когда к Сигине вправду вернутся ее знаменитые сыновья... Шершавое бревно скребло плечи, полуденное солнце жгло потную спину, но на душе было легко. Примерно так Волкодав чувствовал себя в Беловодье, когда строил дом. Святое дело - дом строить. Хороший, большой дом. Под могучими старыми соснами, разросшимися на приволье. Приятно было теперь вспомнить о нем. О доме, где его ждали. Седой Варох со славным внучком Зуйко. И Тилорн с Ниилит... Сигина, конечно же, действительно была сумасшедшей. Тихой дурочкой из тех, каких соплеменники Волкодава называли блаженными. Она не валялась в припадках, не заговаривалась, не бегала нагишом. Она просто ждала своих сыновей. Которых, очень может быть, похоронила еще грудными младенцами. А всего скорее, и вообще не рожала. Венн догадывался, что обитателям деревни это сильно не нравилось. Людям не нравится, когда кто-то ведет себя странно. Не так, как заведено у всех остальных. Люди начинают задумываться, от каких Богов эта странность, от Светлых или от Темных?.. Но с другой стороны, почему безобидной женщине и не ждать придуманных сыновей?.. Кому от этого плохо?.. Если бы еще жили где-нибудь на свете Серые Псы, и если бы забрела к ним со своим вечным ожиданием безумная Сигина, дочь неведомо какого народа, ей уж всяко нашлось бы местечко под кровом общинного дома, в тепле доброго очага. Небось, не протоптала бы дубовых половиц, не просидела лавок, не объела большой дружной семьи... И на здоровье ходила бы встречать сыновей куда только душа просит. Хоть на берег Светыни, хоть к ближайшему большаку... Да. Если бы еще жили где-нибудь на свете Серые Псы... Как Волкодав и предполагал, в развалюхе-землянке не водилось даже запаха съестного, если не считать той самой каши из горстки лежалого ячменя. Однако эта беда была поправимой. Путешественники собирались в Кондаре купить место на корабле, чтобы отправиться через море, а потому несли с собой изрядный кошелек серебра. Хватит и на проезд, и в случае чего на новую одежду, и на приличную комнатку в постоялом дворе... Сегодня, во второй раз после Врат, Эврих раскупорил общую мошну, взял несколько мелких монет и отправился с ними в деревню. Он хорошо говорил по-нарлакски. И, не в пример своему спутнику, умел ладить с людьми. Наверное, уже возвратился с мешочком гороха и куском копченой свинины. А если помечтать, отчего не представить себе еще горшочек молока да ковригу свежего хлеба... Бревно было не легонькое, бегом с ним не побежишь. Венн выбрался на кручу и зашагал по знакомой тропе сквозь редкий лесок. Мыш, сидевший на взлохмаченном комле, сорвался в полет и беззвучно упорхнул между ветлами. Нюх у Волкодава был на зависть большинству обычных людей, но все же не такой, как у него. Должно быть, жадный зверек учуял лакомый дух, повеявший от дома Сигины... Волкодав ошибался. Он не успел еще миновать прибрежные заросли, когда Мыш примчался обратно и с криками завертелся у него перед лицом. Маленький летучий охотник вел себя подобным образом, только если приключалось нечто скверное. И требующее, по его разумению, немедленного вмешательства. - Ну, что там еще... - проворчал венн. Но все же скатил с плеч бревно, поставил его так, чтобы потом легче было снова навьючивать, и сперва пошел следом за зверьком, потом побежал. Без гнувшего к земле груза бежалось радостно и свободно. До землянки Сигины путь был недальний. Волкодав перемахнул журчавший ручей, пробежал через луг и рассмотрел вернувшегося Эвриха. Было похоже, молодой ученый принес не хлеб с молоком, а полновесный синяк под глазом. Волкодав, торопясь, преодолел последнюю сотню шагов и убедился в этом окончательно. Эврих понуро сидел на пне, торчавшем недалеко от входа в землянку, Сигина стояла подле него и жалеючи гладила по голове, по золотым завиткам. Эврих прижимал что-то к лицу. Когда он поднял голову и оглянулся на Волкодава, тот увидел, что аррант держал в руках толстую железную подкову. Венн остановился перед ним, ожидая объяснений. - Они не захотели мне ничего продавать, - после долгого молчания проговорил Эврих, и Волкодав понял, что ему было стыдно. - Они сказали мне... прости, почтенная, но они сказали мне, что ты и так всем здесь задолжала... и эти деньги в счет долга следует отобрать у твоих постояльцев... Сигина виновато развела руками: - Они меня вправду поначалу подкармливали. Наверное, я им в самом деле должна... - И много их было? - поинтересовался венн. Я же тебя учил, бестолкового, послышалось Эвриху. Здоровая половина лица молодого ученого стала наливаться краской. Он мрачно отвернулся от Волкодава и буркнул: - Ты бы на них посмотрел! Мужик с братьями... каждый толще медведя... - Это, наверное, Летмал, - продолжая гладить Эвриха по голове, пояснила Сигина. - С Кроммалом и Данмалом. Озорные ребята. И отец их такой же был. В молодости, как сейчас помню... Венн вздохнул. Он начал уже понимать, что бревнышко, не донесенное им до землянки, так и останется в лесу. Если только кто-нибудь не подберет на дрова. Он спросил: - Ты не хотела бы пойти с нами в Кондар, госпожа? - В Кондар? - задумалась женщина. - Но как же... когда придут мои мальчики... - А твои сыновья знают, что ты ждешь их именно здесь? - Нет, конечно, - улыбнулась она. - Но разве это так важно? Улыбка у нее была замечательная. - Тогда почему ты не уйдешь из этой деревни, достопочтенная? - удивился Эврих. - Здесь ближе всего к горам, - терпеливо, как несмышленому ребенку, объяснила она. Волкодав сразу подумал о каторге. УЖ не в Самоцветные ли горы угодили когда-то ее беспутные сыновья?.. Он хмуро осведомился: - А что они там, в горах, делают? - Мы узнали, что младшенький затерялся где-то среди высоких хребтов, и старший отправился его выручать, - с гордостью поведала Сигина. - Как только он разыщет братика, они сразу спустятся и придут. Вот я их здесь и жду. Аррант переглянулся с Волкодавом и сказал ей: - Твоим сыновьям, достопочтенная, гораздо легче будет найти тебя в Кондаре. Кондар - большой город. Туда они заглянут обязательно, а маленькую деревушку могут и миновать стороной. Сигина открыла рот возразить, дескать, как же может такое случиться, чтобы ее дети с ней разминулись, но тут Волкодав вновь подал голос: - В Кондаре мы обязательно найдем добрых людей, госпожа. Ты, наверное, сможешь часто разговаривать с ними о своих сыновьях. Они не будут смеяться над тобой, как те, что живут здесь. Женщина в нерешительности смотрела то на одного, то на другого. Вот ее взгляд обратился на кособокую дверь землянки. Потом она повернулась к горам. К ледяным пикам, горевшим в фиолетовом небе под лучами неистового сизого солнца... - Я слышал, из Кондара тоже видны горы, - прогоняя вставшее перед глазами видение, сказал ей Волкодав. - Засечный кряж тянется до самого моря, - поддержал Эврих. - И туда сходятся все дороги, ведущие с гор. Хочешь, я карту тебе покажу? Я был в Кондаре. Там пятеро ворот, не считая морской гавани. Ты сможешь обходить все эти ворота и расспрашивать стражников о сыновьях. Сигина вдруг всплеснула руками: - Так я ведь задерживать вас буду, детки! Вам, небось, быстро надо идти... А со мной, старой... У меня уж и ноги кривые... Эврих, забыв про болезненно-багровую опухоль, наливавшуюся под глазом, звонко расхохотался: - Не торопись зваться старушкой, достопочтенная! Успеешь еще! Собирай лучше вещички, да у тебя их, небось, не очень и много... Женщина с неожиданно проказливой улыбкой подхватила штопаный- перештопаный подол и нырнула в землянку. Волкодав надел рубашку, растянутую на ветхом заборчике и сохнувшую после стирки, застегнул поясной ремень и сказал Эвриху: - А я пока в деревню схожу. Убогое жилище Сигины отделял от селения покатый бугор, заросший жимолостью в полтора человеческих роста. Сперва Волкодав хотел обойти кустарник кругом, но заметил тропинку и пошел напрямик. Сплетение густых ветвей заставляло пригибаться и низко опускать голову, он даже спросил себя, кто бы и зачем мог натоптать такую тропу. Но ничего дельного так и не придумал. И что он собирался делать в деревне, он тоже еще не знал. Несколько лет назад он бы, пожалуй, выяснил у людей, кто именно подбил глаз его другу и отнял честные деньги. Потом заставил бы недоноска вернуть отнятое. Да позаботился, чтобы поганец еще долго вздрагивал и оглядывался по углам всякий раз, когда его посетит искушение обобрать прохожего человека... Может, он и на сей раз так поступит. Некоторые обидчики слабых только и начинают что-нибудь понимать, если с ними разговаривают на их языке... Волкодав пересек кустарник и выбрался на открытое место. И увидел, что жители деревни, все два с небольшим десятка человек, собрались перед самой вместительной землянкой, выступавшей из земли выше других жилищ. Нарлаки не строили общинных домов; следовало предположить, что здесь обитало семейство старейшины. Жители деревни о чем-то разговаривали с четырьмя всадниками, приехавшими неизвестно откуда. Может, со стороны леса, а может, даже из города. Насколько мог судить Волкодав, разговор был малоприятный. Когда он подошел ближе, кое-кто из деревенских оглянулся на рослого незнакомца, но ничьи глаза не задержались на нем надолго. Происходившее перед домом старейшины было гораздо важней. - И это все, чем ты сегодня богат?.. - спрашивал один из всадников, наклоняясь вперед и ставя локоть на луку седла. - И за эти гроши мы ночей не спим, от лихих людей тебя охраняя?.. И сам он, и трое его спутников были молодые крепкие мужики на хороших выносливых лошадях. Все - при оружии и явно знали, как с ним обращаться. И деревню посещали уж точно не в первый раз. - Здесь даже больше, чем ты обычно берешь... - ответил человек, стоявший перед мордой коня. Старейшина. Если венн что-нибудь понимал, он разрывался между страхом перед приезжими и боязнью унижения в глазах соплеменников. Жилистый рыжебородый мужчина, уже не молодой и видевший жизнь, но еще не согнутый грузом лет. Все правильно, таковы и бывают старейшины деревень. Юнец не набрался ума, не годится быть вождем и старику, более не ищущему объятий жены. Этот был в самой поре. А за спиной у него, как три медведя, стояли здоровенные сыновья. Не иначе, тот самый Летмал с братцами Кроммалом и Данмалом... На широкой, как грабли, ладони старейшины тускло переливались монеты. Острое зрение позволило Волкодаву рассмотреть среди позеленевшей меди два новеньких сребреника. Те, что Эврих при нем доставал из общего кошелька. Вожак всадников между тем не торопясь отстегнул от пояса кожаную суму и как бы брезгливо протянул ее старейшине, принимая скудную дань. Сборщики, присланные конисом Кондара?.. - задумался Волкодав. Ой, непохоже. Скорее уж чья-нибудь шайка. Из тех, что предпочитают не грабить местный люд напрямую, а вынуждают платить как бы за охрану от чьих-то возможных набегов... До сих пор Волкодав полагал, что этим промышляли только островные сегваны, чьи морские дружины издавна наводили страх на жителей побережий. Один из приспешников вожака, кудрявый, черноволосый молодой малый, вдруг стремительным движением выхватил из налучи снаряженный к стрельбе лук: никто и ахнуть не успел, как свистнула над головами стрела. В двух десятках шагов взвился над травяной крышей землянки пестрый рябой пух. Курица, пригвожденная меткой стрелой, беспомощно трепыхнулась и свесила головку, разинув окровавленный клюв. - Оп-па!.. - довольный выстрелом, расхохотался юноша. И обратился к стоявшей поблизости молодой женщине: - Ты! Сходи принеси!.. Волкодав про себя выругался. Мало ли что в жизни бывает, особенно в такой беззаконной стране, как этот Нарлак. Но уж женщин с ребятишками могли бы спрятать подальше. Знали ведь - приедут, да такие все добры молодцы, что как бы не начали безобразничать. Нет уж. Подобные дела - они все-таки для мужчин. Женщинам про них не потребно даже и знать... Молодуха тем временем пугливо взбежала на крышу, не без труда раскачала и вытащила глубоко воткнувшуюся стрелу (.Боевую, бронебойную... ишь ты! - сказал себе венн). Потом вернулась и протянула добычу стрелку, робея и стараясь держаться от него как можно дальше. Парень, широко улыбаясь, спрыгнул наземь, поймал женщину за запястье, притянул к себе и смачно поцеловал в губы. Не умея вырваться, она забилась в его руках точно как та несчастная пеструшка. Забытая курица шмякнулась наземь, широкая ладонь нашарила мягкую женскую грудь, горсть алчно сжалась... Волкодав заметил краем глаза, как дернулся матерый с виду старший сын предводителя... Аетмал?.. жена небось!.. - но в лицо мужику вмиг нацелились два длинных копья, и он, багровея, замер на месте. Вожак всадников и подручные от души веселились, наслаждаясь собственной властью. - Отпустил бы женщину, парень, - по-нарлакски сказал Волкодав. - Ты ей не в радость. К нему разом повернулись три головы в клепаных шлемах. Скосил глаза даже тот, что держал плачущую молодуху. Деревенские тоже оглянулись, пораженные неожиданным вмешательством. Всадники действительно наезжали сюда отнюдь не впервой. И временами развлекались еще веселее теперешнего. Но ни разу не получали отпора. При виде воина в кольчуге земледелец робеет. У него все же сидит глубоко внутри запрет на убийство, он знает: отнятие жизни противно Богам, творящим урожай и приплод. Те, что приезжали, такой запрет в себе изжили давным-давно, если когда и был. И это некоторым образом чувствовалось в каждом их движении, в каждом слове. Умирать раньше времени никому не хотелось. Лучше уж потерпеть. Люди, через головы которых говорил Волкодав, постепенно оправились от первого удивления и подались в стороны, торопливо оставляя между ним и четверкой чистое место. Охотник на кур, назло предупреждению, вновь жестоко щипнул молодуху и наконец выпустил ее, вернее, отбросил, как недопитую кружку. Размазывая слезы, женщина вскочила на ноги и юркнула в ближайшую дверь. Четверо с интересом рассматривали Волкодава, силясь понять, отколь выискался неразумный. Наконец вожак спросил напрямую: - А ты еще кто таков, чтобы нам указывать? Венн пожал плечами: - Человек прохожий. Мыш, оставшийся пошнырять в зарослях жимолости, вылетел из кустарника и сел на столбик плетня, присматривая за происходившим. На него мало кто оглянулся. - Они с дружком нынче утром пожаловали, господин, у дурочки жить поселились, - пояснил старейшина. И поспешно добавил: - Мы не знаем этого человека! Не наш он!.. Он со страхом и почти с ненавистью поглядывал на Волкодава. Молодухе небось ничего смертельного не грозило. Ну, оттрепал бы ее Сонморов посланник, раз так уж понравилась. Ну, Летмал еще лишний раз бы поколотил, особенно, если зимой вдруг кудрявенького родила бы... Зато теперь-то что будет? Вожак тронул пятками лошадь и направил ее туда, где стоял Волкодав. Сидевший в седле отлично видел, что незнакомец был безоружен. Если не считать длинного ножа на поясе. Нож был самый настоящий боевой, но хвататься за него чужак не спешил. Просто стоял и спокойно смотрел, и, кажется, даже слегка усмехался. ...И непостижимым образом веяло от него той самой жутью, которую конный нарлак ведал в себе самом... Той же беспощадной готовностью... Этот был воином. Не понаслышке смерть знал. Не доехав нескольких шагов, предводитель вдруг заорал так, что его конь насторожил уши и присел на задние ноги. Всадник же взметнулся в седле, замахиваясь копьем. Кто-то из деревенских ахнул, шарахнулись бабы, ребятня завизжала. Спокойнее всех остался пришелец из-за реки. Он попросту не двинулся с места, всаднику только показалось, будто серо- зеленые глаза на миг посветлели. - Что орешь? Лошадь напугал... - сказал Волкодав нарлаку, вынужденному успокаивать завертевшегося коня. Тот, не на шутку раздраженный, огрызнулся: - Сам штанов не испачкай! Волкодав улыбнулся, показывая пустую дырку на месте переднего зуба, который ему вышибли еще на каторге: - А что, надо было бояться?.. Всадник снова поставил локоть на луку седла. - У дуры поселился и сам спятил? - с непритворным изумлением спросил он Волкодава. - Не знаешь, кто такой Сонмор? Венн про себя сделал окончательный вывод: молодцов прислал вовсе не государь конис. Будь этот Сонмор вельможей, данщик сразу втоптал бы оскорбителя в землю титулами своего господина. Так ведь нет. Сонмора следовало бояться не из-за стародавних заслуг его рода. Свою славу, какой бы она ни была, он нажил себе сам. Деревенские переминались с ноги на ногу, шептались. Подал голос ребенок, на него шикнули. - Я не знаю, кто такой Сонмор, - сказал Волкодав. - И знать не хочу. Я только думаю, что он, не в пример тебе, понимает: не мори овец голодом, больше шерсти продашь... - И добавил, повинуясь внезапному вдохновению: - А много он получит из того, что ты здесь собрал? Половину-то довезешь хоть? Или в корчме с дружками пропьешь ?.. Он был заранее уверен, что этих слов данщик не перенесет. Ибо рыльце у него скорее всего в пуху. Так оно и случилось. Новый удар копья, на сей раз безо всякого крика, был уже настоящим. Длинный блестящий наконечник устремился в живот Волкодаву. Всадник, как все нарлаки, бил сверху вниз, занося копье над головой. Таранного удара, любимого велиморцами, здесь почти не знали. Венн убрался вперед и слегка в сторону, уловил копье чуть позади втулки и помог ему взять еще больший разгон, а потом основательно войти в землю. И с удовлетворением заметил, что нападавший едва не вывалился из седла, посунувшись за ускользающим древком. - Ты тут все дела сделал? - спросил Волкодав, не косясь на схватившегося за налучь стрелка. - Сделал, так езжяй. Я сам в Кондар иду. Буду нужен твоему Сонмору, пускай приходит, поговорим... Предводителю понадобилось несколько вполне постыдных мгновений, пока он высвобождал копье из плотной утоптанной земли. Было видно: спокойная наглость безоружного чужестранца произвела на него впечатление. Что думать о таком человеке? Непонятно. И как себя с ним вести, тоже - Змеев хвост! - поди еще догадайся... - Не пойдет к тебе Сонмор! - зло предрек данщик. - Понадобишься - самого за ноги приволокут!.. Волкодав не ответил. Нарлак махнул своим подчиненным и медленно, шагом, храня неторопливое достоинство, поехал вон из деревни. Трое последовали за вожаком. Один за другим они миновали Волкодава. Молодому стрелку страсть хотелось толкнуть чужака лошадью и попытать его удаль. Он поймал пустой взгляд венна и передумал. Вовремя передумал, надо заметить. Когда они удалились. Волкодав повернулся и обнаружил, что на него смотрела вся деревня от мала до велика. Иные, помоложе и поглупее, - с восторгом. Старшие, давно ученые жизнью, - недоброжелательно. - Кто просил тебя вмешиваться, прохожий человек? - первым заговорил старейшина, и в голосе его была злоба. - Ты пришел и ушел, а нам с ними жить!.. Волкодав почесал затылок: - Деньги, которые ты им заплатил, были на четверть моими. Так что я тут не вовсе чужой... - Чего ты хочешь? - недобро осведомился старейшина. - Гороху, - сказал венн. - Кусочек сала, если найдется. Хлеба коврижку и горшочек молока. На два сребреника. Жена старейшины начала что-то говорить мужу, но тот, не желая слушать бабьих советов, вытянул руку: - Прогоните его, сыновья! Удивительное дело, подумал Волкодав, глядя на подходивших к нему троих верзил. Они боялись всадников. Ъсадники побоялись меня. Но вот уехали, и эти люди почему-то решили, будто прямо сейчас меня поколотят... Чудеса... Таких Летмалов он на своем веку видел достаточно. Здоровенный молодой мужик, на несколько лет моложе его самого. Соплеменники Волкодава сказали бы, дескать, Боги задумывали вылепить быка, но глины чуток не хватило, пришлось переделывать в человека. Одна незадача, успели уже вложить в ту глину бычий умишко. Такие, пока не пробьется борода, что телята: кто поведет, за тем и пойдут. И, случается, вызревают в справных богатырей, незатейливых и чистых душою. Летмал был ростом с венна, но вдвое шире его и, наверное, во столько же раз тяжелее. Такому, чтоб тяжести поднимать, и серьга от грыжи в ухо не требуется. Волкодав мимолетно подумал: этот малый, доведись ему несчастье, вряд ли выжил бы в Самоцветных горах. И еще, что почетное место старейшины вряд ли к нему перейдет. А и перейдет, вмиг под задницей треснет. Вот у младшего, Данмала, соображения побольше. То-то он торопится вслед брату, ловит его за рубаху... Руки Летмала, казавшиеся из рукавов, были величиной с медвежьи лапы и едва ли не такие же косматые. Они протянулись к неподвижно стоявшему Волкодаву: левая с растопыренными пальцами - схватить за грудки, правая, сомкнутая в кулак, изготовилась свернуть на сторону челюсть. Замахивался Летмал так, как это обычно делают деревенские драчуны, привыкшие хвастаться необоримой силой удара. Волкодав не позволил ему собрать в горсть свой ворот и подавно не стал дожидаться кулака. Он просто подстерег нужный момент, повернулся и присел, коснувшись одним коленом земли. Летмал запнулся и, увлекаемый собственным разгоном, изумленно полетел через венна в дорожную пыль. Упал он тяжело. До сих пор его редко сбивали с ног. Средний сын старейшины, Кроммал, невнятно выкрикнул по-нарлакски нечто такое, чего при женщинах нипочем не следовало бы повторять, и рванулся отмщать за старшего брата. - Я Летмала пальцем не трогал, - сказал ему Волкодав. - И тебя трогать не собираюсь... Данмал, действительно самый смышленый из троих, крепко обхватил Кроммала поперек тела. Тот вырывался. - Не надо!.. - расслышал Волкодав. - Убьет... Летмал поднялся на ноги и тяжело двинулся на обидчика вдругорядь. Широкое лицо, опушенное мягкой светлой бородкой, было цвета свеклы. Венну не хотелось снова отправлять его наземь, ибо во второй раз это пришлось бы делать уже убедительнее. Так, чтобы встал к вечеру. - Могли бы и словами сказать, что на откуп деньги нужны... - укорил он старейшину. - А то сразу синяки ставить... Тем временем Летмал, зверея, шагнул навстречу неминуемому... Но тут между ним и Волкодавом ринулся Мыш. Свирепый маленький хищник повис в воздухе перед молодым нарлаком, кровожадно ощерил пасть и зашипел ему в глаза. Летмал невольно шарахнулся, отмахиваясь руками. - Хватит! - сказал Волкодав. - Я ухожу. Он свистнул, подзывая Мыша, повернулся и пошел вон из деревни. Мыш вцепился в плечо, потом перебрался на голову, чтобы удобней было оскорбительно шипеть и плеваться в сторону недругов. До самого кустарника Волкодав ждал камня в спину. Не говоря уже о стреле: мало ли что удумает озлобленный народ... Красноватые сполохи, всегда предварявшие нападение, так и не протянулись к нему. На счастье деревенских. Венн отболтал весь язык, объясняясь сперва с данщиками, потом со старейшиной и его сыновьями. Поэтому у него не было никакой охоты еще о чем-то рассказывать Эвриху и Сигине. Он и не стал. Подбитый глаз молодого арранта закрылся и заплыл, но второй смотрел вопросительно. - Они там небогато живут... - проворчал в конце концов Волкодав. - Пусть их... Сигина, выглянувшая из землянки, ничего не сказала. Только пронзительно глянула на венна, и он долго потом не мог отделаться от беспокоящего чувства: эта женщина откуда-то в точности знала все, что произошло с ним в деревне... Откуда бы? Еще он слегка удивился про себя тому, что жидкой, отдающей плесенью каши в котле оказалось как раз на три полные миски. Можно подумать, Сигина предвидела нынче гостей. Потом он вспомнил, что Сумасшедшая со дня на день ожидала прихода несуществующих сыновей, и это все объяснило. Вечером, когда солнце уже опускалось за небоскат, к землянке Сигины пришла тихая молодая женщина. Волкодав издалека заметил ее и узнал жену Летмала, которую так грубо тискал кудрявый стрелок. Она несмело подошла ближе, и венн, встав, поклонился: - Добрый вечер, дочь славной матери... Глядя на него, поднялся и Эврих, чтобы поприветствовать женщину по-аррантски. Молодуха еле слышно пролепетала что-то в ответ. Необычное внимание двоих путешественников, обращавшихся с ней, как с госпожой, больше путало ее, нежели радовало. Зато пушистый белый песик, прибежавший с нею вместе, никаких сомнений не испытал: сразу подскочил к Волкодаву и завертел хвостом, восторженно тявкая и напрашиваясь на ласку. Женщина поискала глазами Сигину, но та возилась в землянке. Рано утром предполагалось двинуться в путь, и она перебирала свои скудные пожитки, решая, что брать с собой, что не брать. - Матушка Сигина... - окликнула молодуха. Она держала в руках небольшой сверток. Если у Волкодава еще не отшибло нюх, в свертке было съестное. Сигина не услышала голоса, и венн сказал: - Госпожа Сигина там... в доме. Женщина стала спускаться по оплывшей земляной лесенке, пугливо оглядываясь на странного бородатого чужеземца, вздумавшего почтить ее вставанием. Она-то на лавку присесть не смела ни при муже, ни при свекоре со свекровью, ни при мужниных братьях... Беленький кобелек ластился, вскидывал передние лапки ему на колено. Мыш, сидевший на плече, ревниво поглядывал вниз, скаля на песика острые зубы. - Рейтамира, доченька! - обрадовалась в землянке Сигина. Волкодав про себя сделал вывод, что молодая женщина с красивым и звучным именем Рейтамира время от времени подкармливала деревенскую дурочку. Хотя дома ее за это вряд ли хвалили. Еще он видел, что Летмал успел уже сорвать злобу на безответной жене. И при этом не оставил синяков, которые могли бы заметить люди. Вот на это у подобных тупиц почему-то всегда хватало ума. Венну достаточно было посмотреть, как она шла, и внутри холодной гадюкой шевельнулось желание сходить в деревню еще. Он хотел поделиться своим наблюдением с Эврихом, но передумал. И женщине срам, и арранта зря печалить не стоило. Рейтамира вновь вышла наружу, отворачиваясь и пряча мокрые глаза. Она обняла Сигину и попрощалась с нею уже вовсе неслышно. Похоже, ее не на шутку подкосил предстоявший уход Сумасшедшей. Да. Не с кем станет посоветоваться и поговорить, не у кого будет всплакнуть на плече... Волкодав подошел к женщине и сказал ей: - Дело к ночи, госпожа... Позволь, провожу до деревни. Рейтамира отшатнулась, вскинула на него глаза... Что всегда поражало его в женщинах, так это их способность с первого взгляда заглянуть в самую душу. А может, это он сам, как все мужчины его племени, не мог от них ничего утаить?.. Вот даже и забитая жена нарлакского лоботряса немедленно поняла: венн имел в виду только то, что сказал. Он в самом деле хотел проводить ее до деревни, проследив, чтобы не случилось беды. А вовсе не дожидался удобного случая потребовать с нее награды за то, что отогнал распустившего руки молодого стрелка. - Спасибо, добрый человек... - отозвалась она. - Только я... муж осерчает... - А мужу твоему, - тихо сказал венн, - ничего не надо растолковать? А то я с радостью... - Что ты!.. - испугалась она. - Что ты... что ты... Отвернулась - и пошла обратно домой. Шла медленно, с большой неохотой, низко опустив голову, обмотанную, по нарлакскому обычаю, "наметом" - куском вышитой ткани вроде длинного, спадавшего на спину полотенца... - Может, мне все-таки здесь остаться? - появляясь из землянки и с сомнением глядя вслед молодухе, проговорила Сигина. - Совсем одну девочку брошу... Нехорошо! - Муж у нее, по-моему, скотина порядочная... - хмуро проговорил Эврих. - Бьет, - сказал Волкодав. Эврих про себя полагал, что не всякий мужчина так уж не прав, когда бьет жену. Но на всякий случай оставил свое мнение при себе. - Рейтамира второй год замужем, - пояснила Сигина. - Деревня бедная, кто сюда дочку отдаст? Да за Летмала?.. Вот и взял сироту. А она еще и дите ему все никак не родит... Я и то уж решила: как придут мои сыновья... Что именно должны были совершить для Рейтамиры ее сыновья, так и осталось никому не известным. Со стороны кустарника, оборвав заливистую соловьиную трель, прозвучал и тут же затих жалобный, отчаянный вскрик. Потом собачье тявканье, оборвавшееся судорожным визгом. Закат еще не отгорел до конца; Сигина и двое встрепенувшихся мужчин увидели несчастную молодуху, что было сил бежавшую через пустошь обратно к землянке.