оявились даже такие, кто не охотился и не пахал земли. Некоторые, с ума сойти, держали постоялые дворы, готовили еду и варили пиво гостям, стелили им постели и тел жили с весны до весны. И, самое удивительное, жили неплохо... Скоро, того и гляди, явится во главе храброй дружины боевой галирадский боярин и выстроит крепость-городок, начнет с купцов пошлину собирать... Словом, никто не оборачивался вслед Волкодаву, шедшему по улице со своей корзиной и Нелетучим Мышом, примостившимся на плече. Большой Погост успел утратить любопытство, насмотревшись на самых разных людей. Здесь не особенно удивились бы даже чернокожему из Мономатаны, одетому в набедренную повязку из пестрой шкуры питона. Подумаешь, бродяга-венн, несущий на спине обросшего волосами калеку. Если кто из троих и притягивал лишние взгляды, так разве что красавица Ниилит, боязливо державшаяся за руку Волкодава и одетая - тьфу, стыдобища! - в мужскую рубаху. Волкодав остановился перед воротами гостиного двора. Над ними, колеблемая ветром, качалась и поскрипывала вывеска: могучий конь, влекущий сани с поклажей. Коня когда-то выкрасили белым, и краска не совсем еще с него облупилась. - "Белый Конь"! - без запинки прочла Ниилит. Волкодав покосился на нее. Волшебник и прехорошенькая девчонка, умеющая читать. Очень даже неплохо. Двор за воротами оказался почти пуст, если не считать нескольких рослых бронзовых халисунцев, которые, оживленно переговариваясь, укладывали какие-то тюки в крепкую, на высоких колесах повозку. Волкодав кивнул им, как подобает вежливому гостю. Халисунцы на миг прервали болтовню и кивнули в ответ. Дверь стояла гостеприимно распахнутой. Волкодав откинул пеструю занавеску и вошел внутрь. Было около полудня, и корчма не могла похвастаться многолюдьем. Служанка протирала столы, а на усыпанном соломой полу расположился молодой работник. Бережно подтесывая, он приспосабливал новую ножку к длинной скамье. Волкодав спустил с плеч корзину, вынул из нее Тилорна и усадил на лавку возле двери. Ниилит тотчас села рядом, обхватила клонившееся тело, подперла. Тилорну, точно младенцу, еще предстояло учиться сидеть самому. Мудрец улыбнулся Ниилит и виновато вздохнул. Волкодав подошел к стойке. Корчмарь, протиравший глиняные кружки вышитым полотенцем, сейчас же оставил свое занятие и подался вперед, всем видом изображая радушие. Он был из восточных вельхов: Волкодав понял это по вышитой повязке на лбу. - Благо тебе, добрый хозяин, под кровом этого дома, - обратился он к вельху на его родном языке. - Хорошо ли бродит нынче пиво в твоих котлах? - Благодарение Богам, в нашем доме все хорошо, - откликнулся тот и опустил ладонь на деревянную стойку, защищаясь от возможного сглаза. - Урожай ячменя, по воле Трехрогого, был отменный, и по его же воле не переводится у нас солод... - тут он окинул рослого Волкодава оценивающим взглядом, - ...в чем господин мой может убедиться и сам, если пожелает освежиться с дороги. Кроме того, у нас есть славные жареные поросята, пища воинов. Есть каша, молоко и творог для больного и сладости для красавицы. Что господин мой прикажет подать? Волкодав с усмешкой похлопал рукой по тощему кошелю, висевшему на ремне. Звяканье раздалось далеко не сразу: трем медным грошам понадобилось время, чтобы собраться в одном углу. - Моя удача, - сказал Волкодав, - нынче такова, что я ищу не жареных поросят, а работы. Может, подскажешь, почтенный, не пригодился бы охранник кому-нибудь из купцов, едущих в Галирад? - Сегодня, боюсь, я тебя ничем не обрадую, - ответствовал вельх. - Впрочем, завтра должен прибыть досточтимый Фитела: он всегда останавливается у меня, чем я по праву горжусь. Попытай счастья. Только, сказать тебе правду, его обозы всегда очень хорошо охраняются. Если желаешь, у меня наверху есть комнаты для ночлега... - В жилище достойного мужа мы вошли. - Волкодав церемонно поклонился. - Мы заночуем у озера. А утром, если не возражаешь, снова заглянем к тебе. И он повернулся идти, но хозяин перегнулся через стойку и осторожно придержал его за рукав. Он сказал; - Нет нужды ночевать у озера, если можно остановиться под крышей. Я ничего не возьму с тебя за постой. По совести говоря, комната оказалась не слишком роскошной. Тем не менее в ней была кровать - самая настоящая деревянная кровать с одеялом, подушкой и чистыми, пускай небелеными, полотняными простынями. - Может быть, Ниилит... - нерешительно начал Тилорн, но Волкодав молча уложил его и накрыл одеялом. - С ума сойти... - прошептал ученый, гладя мягкую, хорошо выделанную овчину. - С ума сойти... Я уже и забыл, как все это выглядит... Я тоже, подумал Волкодав, но вслух, конечно, ничего не сказал. Медяки снова стукнулись один о другой, случайно встретившись в кошеле, и его вдруг посетила шальная мысль: а что, если в самом деле сладостей для Ниилит?.. Нет, чепуха. Уж лучше чашку молока да кусок белого хлеба Тилорну... В это время в дверь постучали. Волкодав кивнул, и Ниилит, стоявшая у входа, открыла. Через порог шагнул корчмарь с плетеным подносом в руках. Была на том подносе деревянная плошка с хорошим ломтем жареной свинины, большая миска пшенной каши на молоке, кружка пива, хлеб и несколько пряников. Корчмарь улыбался, глядя на Волкодава. - Я решил, - сказал он, - что подкрепиться вам все-таки не помешает. Гость не должен оставаться голодным, раз уж вошел в дом. - А не проторгуешься ты так, достойный хозяин? - не торопясь принимать поднос, хмуро спросил Волкодав. - Никто ведь не знает, как скоро я смогу возвратить тебе долг... - ...и сможешь ли вообще, - подхватил тот и поставил еду на подоконник. Отломил кусочек хлеба, макнул в жир и угостил Мыша. Черный зверек сперва угрожающе распахнул крылья, но потом передумал, взял хлеб и с аппетитом принялся есть. - Я не первый год живу и торгую в этих местах, - продолжал корчмарь. - Я знаю твой народ и давно понял, что венны никогда не забывают долгов... - Тут его взгляд как бы невзначай скользнул по косам Волкодава, говорившим о недавно исполненной мести. - А кроме того, господин мой, я усвоил, что люди куда как глазасты и склонны все замечать. Стало быть, очень скоро вся округа прослышит о том, что корчмарь Айр-Донн не отказал в ночлеге и пище храбрецу из племени веннов, который совершил некое достойное дело и оттого временно обеднел. Поживешь с мое на этаком перепутье... Не договорив, он вновь улыбнулся, вышел за дверь и без стука притворил ее за собой. - Спасибо тебе, добрый Айр-Донн, - запоздало подал голос Тилорн. Нелетучий Мыш прожевал хлеб и пощекотал Волкодава крылом, выпрашивая добавку. Вечером, выбравшись во двор подышать, Волкодав засмотрелся на старую яблоню, росшую подле крыльца. Раскрывшиеся цветы нежно-розовым облаком окутывали ее до самой верхушки, но узловатый, исковерканный ствол и корявые сучья говорили о трудно прожитом веке. Так, бывает, немолодая женщина вынет из сундука красно-белое свадебное платье, приложит к груди - и задумается и вновь станет похожа на ту юную красавицу, которой когда-то была... - Эгей!.. - В высоком окне дома появился мальчишка и, желая, как видно, покрасоваться перед незнакомцем, махнул с подоконника прямо на дерево. Взвились оборванные лепестки, жалобно охнули столетние ветви. Большой сук, не выдержав, надломился и повис: белая трещина пролегла меж ним и стволом. Волкодав за ухо спустил наземь прыгуна: - Живо неси вар и веревку... - Да ну ее!.. - отбежав в сторонку, раздосадованно прокричал сорванец. - Она уж и яблок-то не дает! - Сказано тебе - неси, вот и неси, - строго заметил. Айр-Донн, вышедший на крыльцо. - Слушай, что старшие говорят! - И, когда тот убежал, пояснил смотревшему на него Волкодаву: - Это мой сын. Баловник, сил нет. А яблоня, почтенный, в самом деле пустоцвет. Всякий год срубить собираюсь, а погляжу, как цветет, и отступлюсь. Если бы еще и яблоки были... Мальчишка принес вар и лыковую веревку, и Айр-Донн увел его в дом: сын собирал со столов пустые кружки, помогал мыть посуду. Оставшись один, Волкодав надежно подвязал сук и замазал рану, чтобы не завелась гниль. Потом сел наземь и прислонился спиной к изогнутому стволу. По двору туда и сюда ходили люди, из корчмы доносился приглушенный гул голосов. Цветущие ветви рдели над головой Волкодава, тихо светясь в предзакатном розовом небе... Такие же яблони росли у него дома... Как всегда, при мысли о доме слева в груди заныло глухо и тяжело. Волкодав закрыл глаза и, откинув голову, прижался к дереву затылком. Какие яблоки чуть не до нового урожая хранились в общинном подполе, в больших плетеных корзинах, - румяные, сочные слитки благословенного солнца... Какой дух всегда был в том подполе, войдешь - и точно мать в щеку поцеловала... Ни один Серый Пес не дерзнул бы обидеть старую яблоню. Это ведь все равно что обидеть женщину, которая с возрастом утратила материнство и сменила рогатую бисерную кику на скромный платок... Кто теперь полными ведрами разбрасывал под яблонями навоз, кто подпирал жердями тяжелые, клонящиеся ветви, кто благодарил за добро? Старое, мудрое дерево с заботливой лаской смотрело на молодого бестолкового парня... Давно уже к Волкодаву никто не подходил незамеченным. А тут, поди же ты, не услышал шагов. Потому, может, и не услышал, что не было в них ни зла, ни угрозы. Мягонькие пальчики погладили его руку, и он мгновенно вскинулся, открывая глаза. Перед ним стояла девчушка лет десяти. Стояла и смотрела на него безо всякого страха: ведь рядом не было взрослых, которые объяснили бы ей, что широкоплечие мужчины с поломанными носами и семивершковыми ножами в ножнах бывают очень, очень опасны. Одета она была в одну длинную, до пят, льняную рубашонку без пояса, перешитую из родительской. Такие носят все веннские дети, пока не войдут в лета. Реденькие светлые волосы свисали на плечи из-под тесемки на лбу. Только и поймешь, что не мальчик, по одинокой бусине, висящей на нитке между ключиц. - Здравствуй, Серый Пес, - сказала девочка. - Что ты такой грустный сидишь? - И ты здравствуй, - медленно проговорил Волкодав, в самом деле чувствуя себя громадным злым псом, которого ни с того ни с сего облепили, кувыркаясь, глупые маленькие щенята. И, как тот пес, он замер, не смея пошевелиться: не оттолкнуть бы, не испугать... А в сознании билось неотвязное: и у меня был бы дом... была бы и доченька... - Зря ходишь одна, - сказал он наконец. - Люди... всякие бывают... Она склонила голову к плечику и застенчиво улыбнулась ему. Бывают, мол, но я-то ведь знаю, что ты не из таких. Волкодав неумело улыбнулся в ответ и сразу вспомнил о своих шрамах и о том, что во рту не хватало переднего зуба: улыбка его вовсе не красила. Однако волшебное существо смотрело ясными серыми глазами, упорно отказываясь бояться. Потом подняло руки к шее: - Хочешь, я тебе бусину подарю? Тут Волкодав сообразил наконец, что уснул под яблоней и угодил в сказку. Веннские женщины дарили бусы женихам и мужьям, и те нанизывали их на ремешки, которыми стягивали косы. С гладкими ремешками показывались на люди одни вдовцы и те, до кого женщина еще не снисходила. Вмиг разучившись говорить, Волкодав сумел только молча кивнуть головой. Девочка живо распутала нитку, надела граненую хрустальную бусину на его ремешок, закрепила узелком. И засмеялась, довольная удавшейся хитростью: - А мне все говорили, у меня, у дурнушки, никто и бус не попросит... - Ты подрастай поскорее, - прошептал Волкодав. - Там поглядим. И горько пожалел про себя, что оставил объевшегося Мыша отсыпаться на вколоченном в стену деревянном гвозде. То-то было бы радости - дай мышку погладить... - Где живешь-то? - спросил он, разгибая колени. - Давай провожу. Мать, поди, с ума уже сходит. И заметил, что девочка в самом деле была худенькая и маленькая для десяти лет. Пока он сидел, они с ней смотрели друг Другу в глаза, но стоило подняться, и она еле достала макушкой до его поясного ремня. Волкодав осторожно взял теплую доверчивую ладошку и пошел с девочкой со двора. Оказывается, ее семья, как и Волкодав со своими, была здесь проездом. Только остановилась на другом конце Большого Погоста, у дальней родни. Когда Волкодав с девочкой приблизились ко двору, навстречу из ворот выбежала красивая полная женщина. Увидела их и, всплеснув руками, остановилась. Волкодаву хватило одного взгляда на расшитую кику и красно-синюю с белой ниткой поневу: женщина была дочерью Пятнистых Оленей, взявшей мужа из рода Барсука. - Здравствуй, Барсучиха, - поклонился Волкодав. - И ты здравствуй... - замялась она, близоруко пытаясь высмотреть знаки рода на его рубахе или ремне. Ей, впрочем, было не до того. Она шагнула вперед, ловя за руку дочь: - Спасибо, добрый молодец, что привел непутевую! Вот я тебе, горюшко мое... И тут, в довершение всех бед, на глаза ей попалась искристая бусина, ввязанная в волосы Волкодава. - Ай, стыдодейка! Мать вольна в своем детище: захочет - накажет, а то и проклянет, тут даже Богам встревать не с руки. Но оплеуха, назначенная дочери, пришлась в подставленную ладонь Волкодава. - Меня бей, - сказал он спокойно. На голоса из ворот выглянул осанистый мужчина в хороших сапогах, с посеребренной гривной на шее. Заметив подле своих рослого незнакомца, он поспешно направился к ним. - Ты, добрый молодец, здесь что позабыл? - спросил он, загораживая жену. Косы недавнего убийцы не минули его глаз. Волкодав покосился на девочку. Та стояла повесив головку, а в дорожную пыль возле босых ног капали да капали слезы. Не обращая внимания на гневливых родителей, Волкодав опустился перед ней на колени. - Не поминай лихом, славница, - сказал он негромко. - Матерь свою слушай, а и тебе спасибо за честь. Выпрямился во весь рост и пошел обратно, туда, где смутно белела в сумерках вывеска Айр-Доннова двора. За его спиной женщина поясняла супругу, что свирепый с виду молодец ничем не обидел ни ее, ни дитя. Супруг же крутил усы и молча прикидывал, не разбойник ли из ватаги Жадобы явился в Большой Погост. - Он чей хоть? - спросила жена. - Не разглядел? - Серый Пес, - ответил муж, думая о своем. Женщина не поверила: - Да их уж двенадцатый год как нет никого. Он пожал плечами: - Выходит, есть. Через несколько дней они узнают о том, как на Светыни сгорел замок кунса Винитария по прозвищу Людоед, вспомнят косы Волкодава - и не будут знать, радоваться им или бояться. Зачем кому-то в битвах погибать? Как влажно дышит пашня под ногами, Какое небо щедрое над нами! Зачем под этим небом враждовать?.. Над яблоней гудит пчелиный рой, Смеются дети в зарослях малины, В краю, где не сражаются мужчины, Где властно беззащитное добро. Где кроткого достоинства полны Прекрасных женщин ласковые лица... Мне этот край до смерти будет сниться, Край тишины, священной тишины. Я не устану день и ночь шагать, Не замечая голода и жажды. Я так хочу прийти туда однажды - И ножны ремешком перевязать. Но долог путь, и яростны враги, И только сила силу остановит. Как в Тишину войти по лужам крови, Меча не выпуская из руки?.. 3. КУПЕЦ ЕДЕТ В ГОРОД Торговец Фитела вел свой род из береговых сегванов. Это был стройный чернобородый мужчина с умным, тонким лицом и холеными пальцами, привыкшими к перу и чернилам. Восемь телег, нагруженных его товарами, въехали на подворье Айр-Донна, как и было обещано, утром следующего дня. Рядом с телегами ехала на низкорослых выносливых лошадках охрана - четырнадцать молодцов один к одному. Пересчитав их, Волкодав опечалился и с упавшим сердцем подумал, что Фителу будет ой как непросто уговорить взять еще одного. Сегваны крепко уважали число семь, это он знал. И уж кому держаться счастливых чисел, как не купцу! Тем не менее Волкодав должен был попробовать. И не просто попробовать, а добиться своего. Он подошел к Фителе, когда тот покончил с завтраком и, откинувшись спиной к скобленым бревнам стены, с удовольствием смаковал саккаремское вино, выставленное для дорогого гостя Айр-Донном. - Легких дорог тебе, почтеннейший Фитела, - поздоровался Волкодав. - И тебе добро, сын славной матери, - учтиво ответил купец. У сегванов род числили по отцу, но Фитела знал, как разговаривать с венном. - Люди передают, - сказал Волкодав, - будто в здешних лесах опять неспокойно. Черные волосы Фителы стягивал тонкий серебряный обруч, посередине лба в этот обруч был вделан небольшой изумруд. Изумруд заискрился, когда Фитела покачал головой: - Я не нанимаю новых охранников в десяти днях пути до Галирада. Волкодав улыбнулся: - Мудрейший Храмн не советовал снимать кольчугу тотчас после сражения. Мало ли какой враг таится в кустах. Если Фитела повторит свой отказ, останется только уйти. Но сегван посмотрел на него с пробудившимся любопытством. - Мудрость Храмна превыше скромного разумения смертных, - сказал он и отпил вина. - Возможно, ты и прав. Однако я почему-то не вижу при тебе оружия, подобающего наемнику, а мои люди не заметили в стойле боевого коня. - Я надеюсь, что оружие и коня дашь мне ты, - невозмутимо проговорил Волкодав. - И еще мне понадобится место на телеге: со мной молодая девушка и больной друг. - Вот это да! - восхитился Фитела и поставил кубок на стол. Двое охранников, молодой и постарше, сидевшие поблизости за пивом, дружно расхохотались. - И все-таки, - продолжал купец, - что-то я никак не пойму, зачем бы мне платить лишнему воину, венн. Волкодав пожал плечами: - Если я лишний, прикажи тем, кому ты платишь, выкинуть меня отсюда. Это была испытанная уловка, срабатывавшая до сих пор безотказно. Двое, потягивавшие пиво, были явно не из худших в отряде, иначе навряд ли они бы сидели подле купца. Оба носили волосы связанными в пышный хвост на затылке. Островные сегваны, определил Волкодав. Краем глаза он перехватил озабоченный взгляд Айр-Донна. Корчмарь уже прикидывал, во что обойдется его заведению молодецкая забава гостей. - А что ты думаешь, и прикажу, - весело ответил торговец и позвал: - Авдика! Молодой воин отставил пузатую кружку, взял прислоненное к стенке копье и подошел. - Да, хозяин? - Выкинь отсюда этого человека. - Сейчас. - И Авдика пошел к Волкодаву, держа копье вперед черенком. Если не считать ножа, Волкодав был безоружен. Невелика честь пускать против такого в ход острие. Авдика. был моложе венна и несколько меньше ростом, но плечист, крепок и явно не новичок в драке. - Давай-ка отсюда! - сказал он и замахнулся. Волкодав не двинулся с места. Когда Авдика ударил - надо заметить, вполсилы, - он вскинул руку, и оскепище, встретившись с ней, отскочило. - Вот ты как, - проворчал молодой воин. Мигом перевернул копье, и наконечник грозно нацелился в живот Волкодаву. Охранник шагнул вперед... Относительно того, что было дальше, немногочисленные видоки позже расходились во мнениях. Кое-кто божился, будто Волкодав стремительно нагнулся и подхватил юношу под колени. Другие утверждали, что он поймал его за руку, рванул на себя и бросил через плечо. На самом деле венн не сделал ни того ни другого, но не в том суть. Сапоги Авдики мелькнули в воздухе. Молодой сегван полетел кувырком и с треском обрушился на пол, мало не за порог. Волкодав остался стоять, держа в руке его копье. - Сколько твоих воинов я должен победить, чтобы перестать казаться тебе лишним, почтенный купец? - спросил он негромко, силясь хоть как-то успокоить лютую боль в правом боку. - Пожалуй, хватит двоих. - Фитела был совершенно серьезен. Его охранники один за другим вбегали на шум и останавливались у входа, не вполне понимая, в чем дело. - А ну-ка ты, Аптахар! Аптахар был кряжист и широкоплеч, в кудрявой бороде поблескивали серебряные нити. В нем не было стремительной гибкости юнца, но широкие ладони и толстая шея говорили сами за себя. И вновь мало кто понял, что произошло. Вроде бы Аптахар для затравки толкнул венна в грудь, и венн вроде бы покачнулся. Но потом Аптахар, дело неслыханное, почему-то потерял равновесие. Спустя некоторое время он лежал на полу, и Волкодав, сидя на нем верхом, легонько придерживал его правую руку. Аптахар лежал очень смирно: напряженный локоть был готов затрещать. Волкодав выпустил его и встал. От боли в боку по вискам тек пот и подкатывала дурнота. Оставалось только надеяться, что они этого не заметят. По счастью, корчма была не особенно ярко освещена... Поднявшийся Авдика стоял перед купцом, смущенно опустив голову. - Ну, что скажешь? - спросил его Фитела. - Делить мне вашу плату на пятнадцать вместо четырнадцати? Или не делить? Молодой воин покрылся малиновыми пятнами, но ответил честно: - Этот человек мог покалечить меня, хозяин. - Мог, - кивнул Фитела и повернулся к Аптахару: - А ты что скажешь? Тому, похоже, не было нужды опасаться за свою репутацию. Разминая и ощупывая локоть, он проворчал: - Я не знаю, кто учил его драться, но, по мне, так и Хегг с ней, с этой пятнадцатой долей, чем парень в нужный момент будет не у нас, а у Жадобы. Фитела допил вино, поставил кубок на стол и промокнул губы обшитым кружевами платочком. - Чем там болен твой друг? - спросил он Волкодава. - Надеюсь, не проказой? Невысокая мохноногая лошадка мерно рысила у колеса телеги, в которой лежал Тилорн и сидела Ниилит. Ниилит держала вожжи: возница, очень довольный неожиданной подменой, клевал носом, прислонившись к обшитым кожей тюкам. Что было в тех тюках, Волкодав не знал и знать не хотел. Фитела дал новому охраннику три серебряные монеты, но Айр-Донн так и не взял с него платы. - Когда-нибудь после расплатишься, - сказал корчмарь. - Когда в самом деле разбогатеешь. Пришлось Волкодаву раздобыть белой краски и подновить вывеску. Не уходить же из дому, ничем не отдарив за добро. Краска попалась отменная: он так и не сумел как следует оттереть ее от рук и вычистить из-под ногтей. Зато денег оказалось более чем достаточно для того, чтобы купить Ниилит хорошую рубашку из тонкого льна, шерстяную сольвеннскую безрукавку, плетеный пестренький поясок и кожаные башмачки-поршни. Не помешал бы плащ, но плащ, как и синие стеклянные бусы, пришлось отложить на потом. Хорошенько поразмыслив, Волкодав употребил оставшиеся деньги на просторную рубаху для Тилорна и еще выторговал тонких стираных клоков - на повязки. Болячки и язвы, оставленные заточением, заживать не спешили. Тилорн ликовал по поводу обнов едва не больше девчонки. Волкодав успел заметить, как радовала бывшего узника всякая мелочь, говорившая о возвращении к достойной человеческой жизни. Чего уж тут не понять. Гораздо удивительнее было другое. Осчастливив нехитрыми подарками Тилорна и Ниилит, Волкодав поймал себя на том, что и сам готов был улыбаться неизвестно чему. - А себе ты что-нибудь купишь, господин? - смущаясь, спросила Ниилит. Он пожал плечами: - У меня все есть. В самом деле, его одежда еще не собиралась разваливаться, а оружие, как и было обещано, Фитела ему дал. Волкодав сам выбрал прочное, с широким жалом копье, могучий веннский лук, оплетенный берестой, и два топора: один на длинном топорище - для рукопашной, другой на коротком - чтобы можно было метать. Не помешал бы и меч, но меч - оружие особенное, просто так его не дают и не берут. Когда-то, очень давно, маленький мальчик из рода Серого Пса впервые задумался о том, как это, должно быть, горько и страшно - жить бездомным сиротой, у которого все пожитки вполне умещаются в полупустом мешке за спиной. А. теперь он и сам вот уже двенадцатый год другой жизни не знал. И узнает ли - не у кого спросить... Сидя на послушной лошадке, Волкодав придерживал копье правой рукой, уперев его в стремя, и прикидывал, что на привале надо будет сделать для него петлю вроде тех, какими пользовались другие. Лук в налучи покачивался слева при седле, справа висел берестяной тул с двумя десятками стрел. Стрелы Волкодав тоже выбирал сам, следя за тем, чтобы ушко у каждой было выкрашено в свой цвет, смотря по тому, каков наконечник. Чтобы в бою можно было сразу выхватить нужную, не раздумывая и не ошибаясь. День миновал без каких-либо происшествий. Дорога, не нарушенная ни переправой, ни буреломом, вилась между песчаных холмов, поросших добрыми соснами. Ветер шевелил пушистые ветви, пятна света и тени плясали по лесной траве, по вьюкам на телегах, скользили по лицу Тилорна. Некоторое время тот напряженно хмурился, потом обрадовано заявил: - Я уже различаю тени и свет! Даже очертания иногда! да. - А я думал, тебя ослепили, - сказал Волкодав. Тилорн улыбнулся. - Нет. Это от плохой еды и... м-м-м... переживаний. Ты же, друг мой, кормишь меня столь незаслуженно хорошо, что я, чего доброго, не только вновь стану видеть, но и растолстею... Волкодав вдруг почувствовал себя так, словно это ему, а не Тилорну предстояло вскоре прозреть. Необычное ощущение крепко засело в душе. И до самого вечера, пока они не выехали на широкую поляну у озера и Аптахар не распорядился устроить привал, Волкодав волновался неизвестно о чем и все думал, что бы такое сделать, чтобы зрение поскорей вернулось к Тилорну. Ничему-то он, старый пес, в жизни своей не научился. На ночь телеги поставили в круг и на каждой с внешней стороны укрепили по два щита. Посередине круга поставили палатку для Фителы. Разложили костер и повесили над ним железный котел. Волкодав уже не слишком удивился, когда Ниилит взяла большую деревянную поварешку и принялась хозяйничать у котла. Он натянул свой полог возле колеса повозки, постелил покрывало, потом вынул из телеги Тилорна и, взяв на руки, унес его за пределы круга. - Смех и грех, - молвил калека, управившись со своими делами и пытаясь одернуть длинную рубаху. Ладони Волкодава обнимали его ребра, без труда поддерживая тщедушное тело. - Смех и грех! - повторил Тилорн и смущенно вздохнул. - Когда лежу или когда ты вот так держишь, ну прямо сейчас горы сверну. А стоит попробовать... Поставь меня, пожалуйста, на землю, друг Волкодав. Волкодав, подумав, чуть-чуть развел ладони. Какое-то время Тилорн и вправду стоял, шатаясь из стороны в сторону и поводя руками. Потом его колени беспомощно подломились. Волкодав не дал упасть - подхватил и понес обратно к костру. - Не спеши, - посоветовал он Тилорну. - Куда торопишься? - Мне так стыдно обременять тебя, - ответил тот. - Ума не приложу, что бы мы без тебя делали, друг мой! Хотя, правду сказать, поначалу я очень опасался за девочку... Волкодав едва не споткнулся. Ему словно плеснули в лицо водой, холодной и грязной. - Что? - спросил он, надеясь ослышаться. - Я обидел тебя? - что-то почувствовав, неподдельно перепугался Тилорн. И торопливо принялся объяснять: - Я... ну ты же сам... ты - молодой, сильный мужчина, а Ниилит, как я понимаю, очень красива... я же тебя совершенно не знал... я боялся, что ты... Волкодав! Я обидел тебя? Волкодав молча прошел между телегами, уложил ученого под полог, укрыл шерстяным плащом. Тот все еще пытался что-то говорить и даже поймал его за руку. Волкодав выдернул руку и, мало что видя перед собой, ушел на другую сторону лагеря, к берегу озера, где паслись стреноженные кони. И там долго стоял неподвижно, глядя на легкий туман, завивавшийся над водой. Далеко за озером, за лесами алели, рея в прозрачном воздухе, снеговые зубцы гор. Их еще озаряли лучи солнца, ушедшего за горизонт. Волкодав хорошо помнил, как его, напрочь отвыкшего от света, в лохмотьях, с многолетними шрамами от цепей на шее, запястьях и лодыжках, вытолкнули из пещеры на голубой горб ледника, под беспощадное морозное солнце, Вот тебе твоя свобода, сказали ему. Иди. И он пошел, шатаясь, скользя босыми ногами по плотному снегу, зажимая ладонью рану в боку... За спиной прошуршали шаги. Волкодав узнал походку Авдики и не стал оборачиваться. - С девкой поссорился? - спросил молодой сегван и понимающе кивнул: - Бывает. - Бывает, - сказал Волкодав. - Слушай, венн... - Авдика помедлил, отвел глаза, потом решился; - Знаешь, я что-то так и не уразумел, как это ты меня ринул намедни у Айр-Донна. Может, покажешь, если не жалко? Волкодав пожал плечами. Ему было не жалко. Эта ухватка не входила в число запретных, которые нельзя передавать стороннему человеку. Он пересадил Нелетучего Мыша на холку своему коню, щипавшему травку неподалеку. Конь повернул голову, незлобиво обнюхал Мыша, с которым успел уже познакомиться, потом фыркнул и снова опустил морду к траве. Цепляясь за шерсть, Нелетучий Мыш забрался ему в гриву и принялся слизывать соль. Авдика поднял копье и, как тогда в корчме, наставил его на Волкодава. Венну почему-то вдруг померещилось в нем некое сходство с тем комесом, которого он убил одиннадцать лет назад... Наверное, все дело было в светлых волосах и в прическе. - Смотри, - начал он объяснять. - Левой отводишь острие, вот так. Правой перехватываешь оскепище... Древко снова начало неудержимо выворачиваться из рук молодого сегвана. Авдика попытался удержать, но вместо этого волей-неволей побежал кругом Волкодава. Потом ноги выскочили из-под него. "Смерч подхватывает и уносит соломинку". Авдика растянулся на земле, хохоча и поминая трехгранный кремень Туннворна. - Как, как ты меня? А ну, еще раз, - Волкодаву же показалось, будто у края поляны остановился кроткий серенький ослик и с вышитого седла на них с Авдикой зорко и пристально посмотрела смуглая седая старушка. Кан-киро веддаарди лургва, мысленно сказал ей Волкодав. Именем Богини, да правит миром Любовь. Вот видишь, Мать Кендарат, и у меня теперь есть ученик... Когда Ниилит позвала есть. Волкодав явился к костру с котелком - для Тилорна. Юная стряпуха сварила густую похлебку из ячменя, заправив ее салом, жареным луком и еще чем-то душистым, на саккаремский лад. Ниилит позволили распоряжаться съестными припасами по своему разумению, и было похоже, что жалеть о том не придется. Купец Фитела, как пристало вождю, первым отведал приготовленную снедь, за ним Аптахар. Фитела ничего не сказал, только улыбнулся и удовлетворенно кивнул. Аптахар же крякнул, провел рукой по усам и потрепал Ниилит по плечу: - Третий год хожу с тобой, Фитела, и ни разу еще не ложился спать голодным, но, во имя детородного чрева Роданы, такой еды у нас до сих пор не бывало! - Смотри, избалуешь молодцов, - обращаясь к Ниилит, заметил купец. - Этак они у меня, чего доброго, осетров и соленых орешков требовать станут. Ниилит заерзала на месте, моргая смущенно и немного испуганно. Как следовало понимать эти слова - как похвалу или как упрек?.. Воины со смехом и прибаутками уселись в кружок и друг за другом, по старшинству, начали опускать ложки в котел. Когда очередь дошла до Волкодава, он наполнил свой котелок и отнес его Тилорну. - Волкодав... - страдая, начал было тот, но ответа не дождался. Волкодав усадил его, вручил ложку и котелок и молча ушел. Сел на свое место и принялся за еду. Возможно, похлебка была в самом деле навариста и вкусна. Но он никакого вкуса так и не ощутил. Когда Фитела раздавал хлеб, Волкодаву досталась большая горбушка. Он разломил ее и половину съел, половину отложил. После вечери они с Ниилит мыли опустевший котел, и тогда он размахнулся и забросил оставшийся кусок чуть не на середину озера, отдаривая за ласку. - Выкупайся, если хочешь, - предложил он Ниилит. - Я постерегу. Там, куда упал хлеб, гулко плеснула крупная рыбина. И опять все стало тихо. Жившие в озере приняли подношение и пообещали не пугать Ниилит. - Спасибо, господин, - тихо поблагодарила она и ушла за куст раздеваться. Волкодав сел спиной к озеру, обхватил руками колени и уставился в сгущавшуюся темноту. Око Богов видело, Боги знают: он радовался, как последний щенок, тому, что уцелел... тому, что оказался вдруг не один... Ниилит плескалась в озере у него за спиной. Она плавала, точно лягушонок, и ничуть не боялась темной воды с ее холодными ключами и всякими тварями, живущими в глубине. И в особенности когда он, Волкодав, стерег на берегу. Теплый тихий вечер был очень хорош, и обозники допоздна засиделись возле костра. Порывшись в своих пожитках, Авдика вытащил арфу - пустотелый деревянный короб с деревянными же рогами, сомкнутыми в кольцо. Оказывается, молодой сегван неплохо управлялся с пятью струнами и к тому же знал уйму песен, от героических до смешных и непристойных. Пели почти все, не исключая самого Фителы, и даже Волкодаву временами хотелось присоединиться. Он с некоторым удивлением осознал и это желание, и собственную нерешительность. Он не умел веселиться. - Явился однажды Комгалу в ночном сновиденье Могучий и грозный, украшенный мудростью Бог... - жалостно выводил Авдика вельхскую балладу времен Последней войны. Помимо собственной воли Волкодав начал вспоминать песни, которые удивили бы походников, но на ум упрямо лезла всего одна. Ее сложили рабы в Самоцветных горах, и называлась она Песней Отчаяния. О чем ты споешь нам, струна золотая?.. У каторжников, годами работавших под землей, никаких струн не было и в помине. Но струнам полагалось быть, и притом золотым, а иначе и петь незачем. О чем ты споешь нам, струна золотая?.. Здесь камень холодный безгласен и слеп. Здесь вечная ночь, а зари не бывает. Здесь тщетной, надежды прижизненный склеп... Венн произносил про себя старинные слова, послужившие отходной молитвой сотням людей. В Самоцветных горах живые обитали в могиле, а мертвые, наоборот, уходили на свет. Только мертвые. И он, Волкодав. Единственный. Черный мрак штолен и косматое сизое солнце, повисшее перед самым входом в пещеру... В рудничном, отвале твой путь оборвется, Где мертвые смотрят последние сны, И горное солнце, холодное солнце В слепые глаза поглядит с вышины... Он вырвался, но от себя ведь не уйдешь. У того, кто семь лет пел Песнь Отчаяния и Песнь Смерти, душа смерзается ледяным комом. Может, бывают среди людей и такие, кто даже оттуда сумел бы вынести в сердце радость и доброту. Но к Волкодаву это не относилось. Еще четыре года после тех семи он сам истреблял в себе человека. Он должен был стать воином. Убить Людоеда. И умереть. Все. Сколько ни вразумляла, сколько ни отогревала его Мать Кендарат, ничего у нее так и не получилось. Теперь... А теперь, наверное, было слишком поздно. Его очередь нести стражу наступала после полуночи, когда всего больше хочется спать. Волкодав не ложился. Весенняя ночь была прозрачна и светла для его глаз, привыкших к подземному мраку. Сначала он как следует освоился с луком, оттянув тетиву до правою уха сперва четырьмя пальцами, затем тремя и наконец двумя. Лук, сработанный из березы, можжевельника и лосиных жил, был отменно силен. Его рога так и выгибались вперед, если снять тетиву. Волкодав поставил на травяном взгорке несколько прутьев и хорошенько пристрелял лук. Теперь, случись бой, на него и впрямь можно будет положиться. Спрятав лук, он занялся топором - тем, у которого было короткое топорище. Когда, подброшенный, он начал уверенно возвращаться рукоятью в ладонь, Волкодав несколько раз метнул его в обрубки прутьев, торчавшие из травы. Авдика долго следил за ним, приподнявшись на локте. Волкодаву было все равно. Он не слишком удивился, увидев своим напарником Аптахара. Ясное дело, у Фителы не было никаких оснований вот так прямо сразу доверять новому, только сегодня нанятому охраннику. Да еще венну. С веннами сегваны ладили далеко не всегда. - Не люблю вашего племени! - ворчливо заявил ему Аптахар. - Вы, венны, мне должок задолжали! Волкодав усмехнулся про себя. У него дома считали верхом неприличия усомниться в человеке, с которым случилось разделить кров и еду. Хлеб свят. Вкусившие от одного хлеба - родня. Чем иногда кончалась такая доверчивость, Волкодав тоже отлично знал. Он не собирался рассказывать Аптахару о том, как сам когда-то относился к сегванам. - Ну и девка у тебя, - обойдя с ним несколько раз кругом телег, проговорил Аптахар. - Хороша! - Может, и хороша, - сказал Волкодав. - Что-то я не видел, чтобы ты с ней миловался, - продолжал Аптахар. - Слушай, венн, а не уступишь для сына? Глянулась моему Авдике, прямо сил нет. Уж мы бы тебя не обидели. Два коня серебром. Идет? - Она не рабыня, чтобы я ее продавал, а ты покупал, - спокойно сказал Волкодав. - Она сама знает, с кем ей миловаться. - Он не стал упоминать об очень нехорошей смерти человека, посягнувшего на Ниилит. - Твой сын будет славным воином, - добавил он, подумав. - Он попросил меня объяснить прием, которым я его повалил. Аптахар не без гордости разгладил пальцем усы. - Вот он тебя им и скрутит, когда станете бодаться из-за девчонки. - Быть может, - сказал Волкодав, - после этого он попросит меня объяснить ему еще какой-нибудь прием. Аптахар сначала нахмурился, потом собрался захохотать, но вовремя сообразил, что переполошит весь отряд, и ограничился широченной улыбкой и добродушным тычком, пришедшимся Волкодаву как раз в незажившие ребра. Когда Аптахар разбудил двоих на смену, Волкодав к своему пологу не пошел. Он улегся возле потухшего костра, прижался больным боком к земле и закрыл глаза. Он уже засыпал, когда его плечо тронула маленькая рука. Ниилит стояла подле него на коленях. - Господин, - прошептала она. - Пойдем, господин! Волкодав молча смотрел на нее и не шевелился. Ниилит потянула его за руку: - Тилорн очень просит, чтобы ты простил его, господин... У меня тоже имя есть, подумал Волкодав. Вслух же сказал: - Я не знаю, о каком Тилорне ты говоришь. Ниилит всхлипнула, прижалась лицом к его ладони и принялась твердить, дрожа и задыхаясь от слез: - Господин... нам холодно без тебя, господин... Пришлось-таки Волкодаву подняться и, превозмогая себя, пойти с ней. Хорошо хоть, у Тилорна хватило ума больше не заговаривать с ним. Наверное, понял, что уже все сказал. Он лишь тоскливо вздохнул, когда Волкодав забрался на свое место и повернулся к нему спиной, постаравшись не прикоснуться ни плечом, ни коленом. Розовый отблеск зари медленно полз по северному краю небес. Нелетучий Мыш сидел на телеге, на самом верхнем тюке. Раскрывая крылья, он поворачивался туда-сюда и негромко щебетал, а потом настораживал уши - не послышится ли ответ. Он знал, что неподалеку в лесу гнездились его сородичи, и неуверенно ждал - не слетит ли подруга?.. Утром Волкодав подошел к Аптахару, неся Нелетучего Мыша на запястье. - В чем дело? - сердито буркнул Аптахар. Близко знавшие его шутили, что по утрам к нему лучше не обращаться: Аптахар, мол, гуляет всю ночь, зато потом просыпается к полудню. - Он беспокоится, - сказал Волкодав. Действительно, черный зверек непоседливо переступал по руке, озирался по сторонам и то и дело шипел, разворачивая крылья. - Ну и что? - раздраженно спросил Аптахар. - К нему прилетали дикие мыши, - объяснил Волкодав. - Похоже, они видели кого-то в лесу. - Наденем кольчуги? - предложил подошедший Авдика, и Волкодав подумал про себя, что юноша, верно, не прочь был с ним подружиться. Не иначе, ради Ниилит. А может, ради Кан-киро. - Иди на свое место, венн! - приказал Аптахар. Он вовсе не был намерен прислушиваться к новичку только из-за того, что им случилось вместе стоять на страже. Волкодав пожал плечами и отошел. Однако успел услышать, как Фитела, усаживаясь на коня, заметил: - Если припоминаешь, Аптахар, я плачу тебе за доставленный в целости груз, а не за то, чтобы сберегались кольчуги. Некоторое время Аптахар, багровея, молча наматывал на палец длинный полуседой ус. Потом возвысил голос: - Надеть брони! Невысокая мохноногая лошадка мерно рысила у колеса телеги. Вот только ехал Волкодав не так, как вчера: не с той стороны повозки, где помещался Тилорн,