о выглядели... Впрочем, подумал полковник, товарищу майору и без того сейчас хорошо. Привлечь в секретный проект товарища с такой анкетой -- ай-яй-яй, что скажут наверху! Могут ведь и выводы сделать, что среди нас появились такие товарищи, которые нам совсем не товарищи. И до тех пор, пока некоторые товарищи, которые нам совсем не товарищи... нет, только не замполит Полищук, чур меня, чур и вообще -- изыди! -- Итак, -- прервал затянувшуюся паузу майор, яростно вминая окурок точно в центр пепельницы. -- Теперь, когда предварительные формальности закончены, я могу ввести вас в курс дела -- вкратце, разумеется. Более подробные инструкции вы получите позже и, скорее всего, не от меня, а от вашего будущего непосредственного начальства. -- Вам, товарищ полковник, предстоит войти в состав командования спецчасти, которая будет выполнять э-э... важное правительственное задание по оказанию братской помощи сопредельным народам. Лихо, подумал полковник. Это каким же сопредельным народам мы еще не успели оказать братскую помощь? -- Насколько я понимаю, вы уже имеете опыт оказания подобной помощи? -- Так точно, -- отозвался Вяземский, глядя куда-то мимо Кобзева. -- Имею. Палящее африканское солнце в зените, и облако пыли целиком заволокло позиции, даже вспышки выстрелов с трудом пробивают его. Залп. Нас по этому облаку можно со спутника засечь, говорит он Петровичу, а что делать, спрашивает тот, водой, что ли, прикажете полить? Видели бы в Союзе эту воду, которую мы пьем, да меня бы от этих личинок наизнанку бы вывернуло, три дня бы потом в противохимическом костюме ходил бы, не снимая, а здесь подцепил пальцем, выкинул из стакана и пьешь дальше. И сразу -- колонна на шоссе, у "града" рассеивание по дальности больше, чем по фронту, и зона накрытия образует вытянутый эллипс, вот под него колонна и попала. Гиены неплохо поживились, да и остальные стервятники тоже, один гриф до того обожрался, что даже взлететь не сумел, и головной броневик по нему проехался -- в лепешку. -- Ну вот, -- кивнул Кобзев, словно бы радуясь, что не ошибся. -- Но здесь, сразу говорю, вероятный противник посерьезнее. Не исключено соприкосновение с... -- гэбист нарочито затянул паузу, -- американцами. "Неужто к латиносам", -- подумал полковник. -- "Гренада какая, что ли?" -- Про местные условия более подробно я смогу вам рассказать попозже, -- Кобзев слегка развел руками. -- Потому как сам пока всей полнотой информации не располагаю. Надо же, признался. -- Сейчас же... -- Гэбист встал. -- Вас доставят в базовый лагерь. А уж оттуда... -- Лететь хоть далеко? -- спросил полковник. -- Лететь больше не нужно, -- ответил гэбист. -- Это место, куда вы направляетесь... Оно как бы и чертовски далеко, а, с другой стороны, можно сказать, что и совсем рядом. Смотря как смотреть. Надо же, мать его за ногу, подумал полковник, он еще и философ. Доморощенный. -- А, простите, на это правительственное задание отправляют меня одного? -- поинтересовался он запоздало. -- Нет, -- отрезал Кобзев. * * * Туманный Альбион, словно вопреки своему названию, встретил Криса ярким солнечным светом и зычным рыком мастер-сержанта: -- Ну, чего расселись?! Быстрее, быстрее. Крис вопросительно оглянулся на Седжвика. Старший сержант, ничуть не торопясь, встал, потянулся, подхватил сумку и спокойно зашагал к выходу, где продолжал надсаживать глотку комитет по встрече. -- Так, построиться, остолопы! Вас что, нигде ничему не учили?! Так... Тут он заметил спокойно выходящего Седжвика, осекся, начал было разевать пасть, чтобы набрать воздух для нового, особого рыка, увидел нашивки Седжвика и осекся снова. -- Снайперы? Седжвик кивнул. -- Вам к капитану Томлинсону, сектор А-3, блок 4, 42-я комната. Мастер-сержант сделал пометку в блокноте и, разом утратив к Седжвику с Крисом всякий видимый интерес, повернулся к остальным вновь прибывшим. -- Чего уставились! -- заорал он так, что ближайший к нему морпех -- здоровенный, под два метра, негр, -- чуть подался назад. -- Я вас спрашиваю, учили вас хоть чему-нибудь в той поганой дыре, откуда вы свалились на мою голову? -- Сэр, да, сэр! -- выдохнула шеренга. От Томлинсона путь снайперов лежал в арсенал и только оттуда -- в казармы. Крис Рид проделал его в некотором обалдении. Он еще не до конца свыкся с мыслью, что из снайпера второго сорта стал настоящим, полноценным бойцом -- старшим пары. Но винтовка очень помогала утвердиться в этом. Крис еще раз любовно повел ладонью вдоль ствола. Новенькая, только что из Квонтико, М40А1. Не просто обычная "ремингтон 700 варминт", как у Седжвика, а доработанная модель. Ствол "Арткинсен" из нержавеющей стали. Пластиковая, армированная стекловолокном "Макмиллан" ложа. И на сладкое -- десятикратный "Унерлт", просветленная оптика с износостойким покрытием из фторида магния. Мечта, а не винтовка. Окончательно же Крис поверил в чудеса тогда, когда возле его койки материализовался такой же новенький и так же отчетливо, как и его винтовка, отдающий учебным центром морской пехоты "Квонтико" рядовой. -- Э-э, капрал Рид, сэр? Крис неохотно оторвался от созерцания чуда оружейной мысли и перевел взгляд на рядового. -- Да. Рядовой выронил сумку и вытянулся в стойке. -- Рядовой Боллингтон прибыл в ваше распоряжение, сэр, -- отрапортовал он. Несколько секунд Крис молча смотрел на него сверху вниз... и широко усмехнулся. Заулыбался и рядовой. -- Вольно. -- Крис ткнул в соседнюю койку. -- Садись. Давно из учебки? -- Две недели, сэр, -- выдохнул рядовой, устраиваясь на койке. -- А здесь? -- Второй день кантуюсь, -- вздохнул Боллингтон. -- И что слышно? -- полюбопытствовал Крис. Интерес его отнюдь не был праздным. Распоряжение об его откомандировании в "сводную группу особого назначения" (что бы это ни значило) было сформулировано настолько двусмысленно, что понять, в чем будет заключаться его новое задание, Крис так и не смог. -- А ничего! -- Боллингтон взмахнул длинными руками, точно идущий на взлет аист. -- Одни носятся, словно наскипидаренные, другие, как я, ходят без дела, на Стоунхендж пялятся. Тут недалеко. А совсем под боком -- другой круг камней, постарше и не такой красивый. -- Стоунхендж? -- переспросил Крис. О древнем могильнике он что-то слышал, но не думал, что повидает его своими глазами. -- Да что мы вообще делаем в Англии? Переброски ждем? Боллингтон замялся. -- Говорят -- да, -- выдавил он наконец. -- Но я не понимаю, как. Здесь нельзя посадить достаточно самолетов на всех или тяжелый транспорт. -- Ничего, -- успокоил его Крис. -- Скоро все узнаем. * * * Полковник Вяземский осторожно положил окурок на край пепельницы и прислушался, стараясь не обращать внимания на звон в ушах. Задание еще не началось, а избыток чая давал о себе знать. Полковник предчувствовал, что не успеет еще оказаться в той загадочной дыре, о местонахождении которой Кобзев предпочитал говорить глухо, как перейдет на зловещие шоколадки без этикетки, содержавшие, как подсказал ему знакомый военврач, лошадиную дозу фенамина, и будет жрать их до самого возвращения на Большую землю. -- Так и я говорю, -- отчетливо донеслось из-за окна. -- Кому он хочет повесить лапшу? Ну какой, спрашивается, из него Иванович, когда отец его всю жизнь был Шмулем и Шмулем же... Полковник вздохнул и принялся бегло просматривать разбросанные по столу бумаги. Он как раз успел запихнуть в ящик стола изрядно разбухшую синюю папку, когда за дверью раздался дробный топот. -- Ну и шо ты имеешь мне сказать, майор? Ой, простите, товарищ полковник, с очередным вас. И шо ж вам-таки нужно от бедного еврея, шо потребовалось выдергивать его среди ночи из постели, да еще и не его, а молодая девушка, между прочим, от таких фокусов запросто может заработать дефект речи, а? Вяземский потянулся было за новой сигарой, но раздумал. -- Дело есть, Аркаша. -- Ой, да шо, не знаю я ваши дела, товарищ полковник, -- замахал руками вошедший. -- Вас опять будут посылать в какую-нибудь Эфиопию или другую Тмутаракань помогать местным макакам строить развитой социализм, хотя они и без того спокойно жрали свои бананы, и вы хотите, шобы Аркадий Наумович поехал на этот раз с вами, потому что в прошлый раз вам без него было грустно и одиноко и некому было доставить свежий номер родной газеты "Правда" погибающей от дизентерии части? Ну шо, скажете, я не прав? А потом ваши подопечные макаки начнут запихивать снаряд не тем концом, и то, что от вас останется, упакуют в банку из-под шпрот, и ваша безутешная вдова, рыдая, повиснет у меня на шее и спросит: "Аркаша, ну почему ты его не уберег, почему не прикрыл своим телом от вражеской пули?" В качестве наглядного подтверждения своих слов говоривший выпятил вперед и без того немаленький живот. Вяземский решил, что за таким брюхом вполне мог бы укрыться мотострелковый взвод вместе с приданной бронетехникой. -- Ну, так и оно мне надо, скажу я вам, товарищ полковник? У меня, между прочим, справка есть. А еще жена с пятью детьми и любовницы во всех крупных городах нашего родимого Союза. Как в песне поется, -- полковник заранее сморщился, фальшивил Аркаша просто немилосердно, -- "Мой а-адрес не до-ом и не у-улица, мой а-ад-рес -- Советский Союз!". Вяземский нарочито медленно вытянул из обертки сигару, щелкнул "зиппой" и с наслаждением вдохнул душистый дым. -- Ты... все сказал? -- осведомился он, выдыхая почти идеальное колечко. -- Почти. Хорошие у вас, товарищ полковник, часики. "Сейко", да? Не продаете, случаем? -- Нет! -- отрезал Вяземский. Часы эти ему подарил вождь племени мбеле -- колоритнейшая личность, успешно сочетавшая племенные традиции с докторской степенью Сорбонны и автопарком из трех белых лимузинов, прокатиться на которых не погнушался бы и сам дорогой Леонид Ильич. Вождь обладал забавным видением социализма, которое однажды изложил Вяземскому в ходе полуторачасовой аудиенции -- Большая Родина Слонов поставляет ему на халяву оружия на пару "лимонов" "зеленых", а он за это объявляет всем, что вот-вот пойдет по пути социализма и в качестве первого шага проводит демократические выборы в свой новый гарем -- кстати, в этом вопросе советские товарищи тоже могли бы поспособствовать. Вяземский тогда было едва не посоветовал ему съездить на очередной фестиваль Дружбы Народов, но вовремя вспомнил о нехороших слухах, ходивших среди местных про племя мбеле в целом и самого вождя в частности, -- учитывая то, что простым каннибализмом местных не удивишь, жрали потихоньку все... -- и вовремя прикусил язык. А еще полковник точно помнил, что Аркаша Либин пытался купить у него часы уже пятый раз (предыдущие четыре раза -- именные "Командирские") и каждый раз наталкивался на решительный отказ. Впрочем, отказов снабженец просто не принимал. Вообще. Жить с ним рядом от этого становилось нелегко, зато работать -- одно удовольствие. -- Вот что, Аркаша, -- проговорил Вяземский негромко и, как мог только он, веско. -- Это тебе не Ангола. Это гораздо хуже. Поэтому мне нужен снабженец. Такой, как ты. Чтобы в Сахаре мог льда добыть. Польщенный Либин напыжился, отчего стал совершенно шарообразен, и Вяземский в очередной раз испугался, что его собеседник выкатится из кресла. Самым забавным было, что Вяземский почти не привирал. День, когда неимоверно небритый Аркаша с хриплым матом в одиночку приволок откуда-то ящик из-под патронов, полный дынь, стал для застрявшего посреди пустыни батальона счастливейшим в жизни его бойцов. Откуда снабженец достал дыни, он так никому и не рассказал -- (очевидно, считал профессиональной тайной, -- а чем он расплачивался, тоже осталось неясным, потому что ничего не пропало. Злые языки поговаривали, что через девять месяцев по Туркменистану забегают узкоглазые евреи, потому что больше у Аркаши ничего при себе не было. -- Ну, -- сдался Аркаша через полчаса улещиваний и уламываний, -- ладно, товарищ полковник. То есть что я говорю -- "так точно"! Так точно! И где мы будем исполнять интернациональный долг? Среди каких гоим? Вяземский мстительно улыбнулся. Вообще-то он не слишком сожалел о потерянном времени, но шумный Либин настолько его раздражал, что полковник позволил себе маленькую месть. -- В Барановичах, -- проговорил он, с наслаждением наблюдая, как опадают полускрытые неуставной бородой пухлые щеки. -- В Барановичах, Аркаша. Вытолкав оцепеневшего от таких новостей снабженца, Вяземский вернулся было к синей папке и остывшему чаю, плавно переходящему в чифирь, но не тут-то было. Дверь, как и в прошлый раз, распахнулась без стука. -- Разрешите, товарищ полковник? -- Первый из вошедших, высокий блондин, четким движением кинул руку к виску. -- Поручик Ржевский в ваше распоряжение прибыл! -- Как-как?! -- опешил Вяземский. -- Виноват, товарищ полковник! -- В голубых глазах -- "Черт, -- подумал полковник, -- да он еще и голубоглазый. Тоже мне, Зигфрид на мою голову, бабы небось штабелями под такого ложатся" -- плясали смешинки. -- Старший лейтенант Ржевский. -- Так-то лучше, -- усмехнулся Вяземский. -- А то ведь ввели у нас одно звание из тех. Я, грешным делом, и подумал -- уж не прапорщик ли вы? -- Никак нет, товарищ полковник! -- вскинулся Ржевский. -- Осмелюсь доложить... -- Ну-ну, -- подбодрил его полковник. -- Доложайте, тьфу, то есть продолжайте. Кстати, вы всегда изъясняетесь в подобном стиле? Или только с новым начальством? -- Никак нет, товарищ полковник, -- отозвался Ржевский. -- Само как-то получается. А что касается звания прапорщика, то его обесценили уже в Первую мировую, когда из-за убыли кадровых офицеров начали шлепать погоны всяким... отличившимся. -- Их еще "химическими" называли, -- сказал полковник. -- Из-за того, что знаки различия приходилось химическим карандашом рисовать. -- Ну а сейчас, -- старлей пожал плечами, -- это не звание, а, простите, анекдот. -- Достаточно, хм, спорное утверждение, -- заметил Вяземский и перевел взгляд на второго вошедшего -- смуглого, с четким орлиным профилем и орлиным же взором. В общем, если Ржевский выглядел истинным арийцем, то в его спутнике с первого взгляда угадывался сын гор. -- Ну а вы, надо полагать, корнет Оболенский? -- Старший лейтенант Мушни Кордава прибыл в ваше распоряжение, товарищ полковник, -- бодро отрапортовал кавказец и, опустив руку, уже обычным тоном добавил: -- Товарищ полковник, вы на этого шута горохового внимания не обращайте. Он такой по жизни, даром что артиллерист -- каких днем с огнем не сыскать. -- Ну это мы проверим. -- Полковник задумчиво постучал карандашом по столу и неожиданно для самого себя спросил: -- Товарищ Ржевский, а вы на гитаре играете? -- Товарищ полковник! -- Возмущение старшего лейтенанта было почти не наигранным. -- Да я в училище... -- В хорэ ты пел в училище, -- напомнил Кордава. -- Да, и что? -- с вызовом отозвался Ржевский. -- Сам играю, сам пою... -- Сам по библиотекам старые песни разыскиваешь и за свои выдаешь, -- докончил абхазец. -- Я тоже когда-то играл, -- вздохнул полковник. -- Да вот только профессия у нас... немузыкальная. Теперь вот только батареей и дирижировать. -- Чтоб как Валэра играть, большого слуха не нужно, -- съехидничал Кордава. -- Водка нужна, да, а слух не нужен. "Интересно, сколько раз они эту сцену репетировали? -- подумал полковник. -- Тоже мне, Тарапунька и Штепсель". -- Слушай ты, да! -- Ржевский картинно тряхнул чубом. -- Я... -- Отставить! -- тихо скомандовал полковник. -- Команды "Вольно" не было. Оба лейтенанта моментально подтянулись, старательно пожирая начальство преданными взглядами. Ну точно -- шуты гороховые, утвердился полковник в своей первоначальной мысли и неожиданно для себя улыбнулся. -- Вольно... поручик. -- Ух, -- выдохнул Ржевский. -- Товарищ полковник, разрешите обратиться? -- Обращайтесь. -- Нам сказали -- откомандированы для выполнения особо важного и секретного задания партии и правительства, -- начал Ржевский, -- но в чем оно будет заключаться -- никто не говорит. Зато подписок о неразглашении мы уже столько подмахнули, что можно эту комнату оклеить. -- Хоть одним глазком намекните, товарищ полковник, -- присоединился к товарищу Кордава. -- Мы ведь под вашим командованием будем, да? -- Под моим, -- подтвердил полковник. -- В составе специального сводного подразделения интернациональной помощи. -- Помогать, значит, будем, -- задумчиво сказал Ржевский. -- А кому именно, конечно, не скажете? -- Пока, -- улыбнулся Вяземский, -- не могу. Впрочем, вы скоро сами узнаете. Одно могу твердо обещать -- угадать не угадаете, зато, когда увидите, удивитесь так, что на всю оставшуюся жизнь хватит. -- На Марс летим, да? -- немедленно предположил Кордава, картинно выкатив глаза. -- Ну, -- полковник сделал вид, что задумался, и серьезно кивнул, -- что-то в этом роде. "А все-таки неплохая подбирается команда, -- не без удовольствия подумал он. -- Пожалуй, мне даже удастся пару часов поспать". * * * Тауринкс ит-Эйтелин вошел в деревню в тот неурочный час, когда мужчины уже разошлись по полям и пастбищам, а женщины, занятые домашними делами, прятались по чистеньким беленым хатам, украшенным зелеными и охряными узорами. Так и вышло, что первыми друида заметили дети. -- Э-эй! Эгей! Друид идет, орехов несет! -- Друид идет -- уши надерет! -- отшучивался Тауринкс, не пытаясь, впрочем, разогнать малышню. Он давно привык к таким вот встречам -- да и как не привыкнуть, когда сам он в детстве вот так же приветствовал восторженным визгом забредавших в его родные края чародеев. И его тогда не пугали ни чужекрайний выговор, ни незнакомые лица -- все затмевал чародейный знак на плече или груди. Так и серебряная гильдейская бляха, напаянная на застежку плаща, притягивала взгляды здешней детворы, как камень-магнит -- кованое железо, и никто не обращал внимания, что зашлый друид явно был родом не из этих краев. На восточные окраины Эвейна Тауринкса занесло случайно. Большую часть срока ученичества и не один год после того он провел на юге, где помощь лесных чародеев требовалась всегда -- то эльфийские пущи вдруг принимались подминать под себя честной лес, то грязевые потоки с гор прокатывались по узким долинам, смывая поля и дома. То местное зверье беситься вдруг начинало, то опять же дикари запредельные в побег пускались -- а до передовых дозоров имперского гарнизона не один день пути, пока еще весть дойдет без редких в том краю чародеев... поневоле друиду приходилось останавливать оголодавших безумцев своей силой. Работа всегда находилась. Какая блажь понесла Тауринкса из родных краев в странствия -- он и сам не мог толком объяснить. Захотелось увидеть своими глазами непроходные дебри востока. Кроме привычки, его ничто не держало на южном пределе -- семьей он, вечный странник, так и не обзавелся, не в гильдейском это обычае, хотя детишек по себе оставил, верно, больше, чем самый исправный семьянин. Жаль, не всегда дар передается наследникам... О доме и речи не могло идти -- это Тауринкс понимал, еще принося самый первый обет. Так что сборы его не были долгими. С котомкой за плечами и улыбкой на губах друид прошел весь срединный Эвейн, средоточие мощи Серебряной империи. И вот уже второй год он мерил шагами владения Бхаалейн, Картроз, Финдейг, Шориел и Такнаир. На пятерых эти роды поделили огромный и почти не населенный участок между Беззаконной грядой и заливом Рассветного океана, глубоко вдававшимся в эвейнские земли. Поговаривали, что за морем тоже есть какая-то земля, но байки эти друид слушал вполуха. Во-первых, Серебряной империи они уже не принадлежали, а значит, под защитой ее соединенных гильдий не находились. Пусть тамошние жители сами разбираются со своими чащами. А во-вторых, моря лесной чародей профессионально не любил и побаивался. -- Ну а староста ваш где? -- спросил Тауринкс у всех малышей разом, и, конечно, ответили ему тоже хором, да таким нестройным, что друид разом осознал свою ошибку. Его уже много лет не переставало удивлять, что со зверями общаться куда проще, чем с людьми, хотя последние вроде бы несравненно умнее. -- Ты! -- ткнул он пальцем в первого попавшегося мальчишку. -- Так где староста? -- Да в поле он, где ему быть! -- пискнул паренек. -- От, в той стороне, у реки, за заливным лугом. -- Спасибо. -- Тауринкс отсыпал советчику из кармана горсть лущеных кедровых орешков. -- У-у! -- восхищенно взвыл мальчишка и тут же для сохранности упихнул гостинец в рот. -- Можа, ваш провожыш? -- Ну, проводи, -- покладисто согласился друид. По дороге Тауринкс озирал деревушку хозяйским взглядом. Хорошо, право же, живут на востоке! Покойно. Разве на югах позволил бы кто себе поселиться без крепкой ограды? Сумасшедший или отщепенец, не ценящий ни своей жизни, ни чужой. А здесь -- ни палисада, ни даже изгородки самой завалящей; вот дом, вот огород, а за ним -- сразу луга, и поля, и лес где-то там подальше. Тихая здесь, верно, жизнь. Тауринкс бы от такой тишины озверел на третью неделю. Ему и дома-то, где житья не было от налетчиков-ырчей и диких драконов, казалось скучновато. Деревня стояла почти на самом берегу Драконьей реки, отделенная от воды широким заливным лугом. Имя свое речка получила, само собой, не от того, что в ней водились водяные драконы. Даже лишившись и так невеликого умишка, дракон не смог бы подняться по течению из родных морей в реку. Слишком мелкой была она, и галечные перекаты, искрившиеся на солнце, напоминали драконью чешую. На краю того самого луга столпились деревенские мужики -- на взгляд Тауринкса, все до единого. Собрание перешло уже через взаимные обвинения и перебранку к тому томительному молчанию, когда все уже сказано, но ничего не решено, потому что ни у кого не хватает духу примириться с отвратительным и неизбежным. Староста стоял поодаль, понурив голову. -- Дядь Тоур! -- гаркнул мальчуган, уже прожевавший угощение и теперь отчаянно сожалевший, что было орешков так мало. -- Дядь Тоур, друид пришел! Староста медленно поднял голову и, завидев серебряную бляху на плече Тауринкса, просветлел лицом. -- Коун друид! -- промолвил он и замолк, будто не зная, с какого боку приступить к описанию своих горестей. -- Добре вам, оннате, -- наскоро отмолвился Тауринкс, подходя поближе. Знаем мы этих деревенских. Сами такие были. Чай, не городские -- тем как заповедано суетиться по делу и без. Не пожар, не страда -- значит, обождет. А мужики смурные стоят, как бездетные. Что-то случилось, а не подогнать их -- сусоли сусолить станут до кукушкиных похорон. -- Что за беда стряслась? -- без обиняков спросил друид, обводя острым взглядом столпившихся вокруг деревенских. -- Эт, коун друид... -- Староста помялся совсем уж неуместно -- точно девка на выданье. -- Тауринксом меня кличут, -- резковато бросил чародей. -- Тауринкс ит-Эйтелин, друидской гильдии чародей в полном праве. А вы, верно, оннат Тоур будете? -- Тоур ит-Таннакс, -- кивнул староста, едва ли не краснея. "Э, -- понял Тауринкс, -- да ему не к делу приступать боязно. Стыдно ему. И впрямь -- ровно пацаненок нашкодивший стоит. Невеликая у них беда, в самом деле, только своими силами не сдюжить, а чужих в подмогу звать -- стыдно. Эк гордыня заела, надо ж! Ничего, сейчас я ему мозги-то прочищу". -- Так что стряслось-то, оннат Тоур? -- повторил друид. -- Беда страшная, что всю деревню на сход созвали? -- Да нет... -- с трудом промолвил староста. -- Беда-то невелика... -- Это тебе, Тоур, невелика! -- гаркнул из толпенки горластый мужичок, одетый скудней прочих. -- Не тебе, чай, скотину пасти! -- Пасти не мне! -- озлился староста. -- А владетельское мыто платить -- не всем? Ты бы, Норик, постыдился рот разевать! -- А чо? -- возмутился мужичонка. -- Как сено косить, так Норик корову потравил, а как старшой пришел, так невелико горе? Что за справедливость-та? Таких Нориков Тауринкс навидался изрядно -- и по молодости, и в зрелые годы. Почти в каждой деревне найдется человечек, которому работать не так почетно и приятно, как наводить тень на чужой труд, а пуще того -- на чужое понятие и мнение, благо своего нет, и охаять можно сегодня -- одно, а завтра -- и обратное, лишь бы соседское! А особенно такие людишки рвутся наводить справедливость и, дай им волю, -- наведут, да так, что камня на камне не останется! Среди чародеев такие попадаются редко, а коли попадутся -- то из городских гильдейских, где волшебники сидят друг у друга на шее и, чтобы выделиться, надо показать совершенно уж особенный дар. Только там и может разгуляться настоящий, отприродный завистник. Завистников друид недолюбливал. А потому, естественно, целиком и полностью принял сторону старосты против тощеватого Норика, не разбирая, прав тот или нет. -- Керуна еще попрекни, -- бросил он, подпустив в голос побольше яду. -- Так что стряслось-то, люди добрые, объяснит мне кто-нибудь? По толпе пробежал смешок. Видно, всем и взаправду представился Норик, донимающий лесного дня укорами, точно злая теща. Керун ведь, известно, к людям недобр. У него свои заботы, а у рода людского -- свои. -- Так, коун друид... на лугу горцова трава завелась, -- выдавил кто-то из-за плеча старосты. -- Эк!.. Тауринкс крякнул. Вообще-то мог и сам догадаться -- вон какими колтунами сбилась трава. Друид сделал пару шагов, раздвигая заросли, сорвал покрытый мелкими синеватыми чешуйками стебелек, принюхался, попробовал на язык, сплюнул горечь. Она, как есть она, клятая! Теперь отчаяние крестьян было ему понятно -- почитай, пропал луг. Мало того что жесткая, вроде проволоки, горцова трава превращала косьбу в сущую муку -- косы тупятся, трава ровно не ложится, стебли спутывают ее в тугие снопы. Но сорняк этот и для человека был знатной отравой, а для скотины -- втройне. Даже несколько случайно попавших в стог сена побегов могли оставить деревенских без буренки. Понятны становились и попреки настырному Норику. Тот, верно, недоглядел за скотиной, а та по невеликому уму нажралась горькой травы -- как только рубец наизнанку не вывернула от эдакой дряни! -- От! -- подтвердил мужичонка будто по подсказке. -- А говорят -- не стряслось! Дело-то скверное! Последние слова он выпалил с особенной радостью. И что за веселье иным людям с беды, хоть бы и своей? -- Да не то чтобы очень, -- отмолвил Тауринкс, только чтобы не согласиться с мужичонкой. -- Запущено, конечно... ой, как запущено... нешто своего друида в округе нет? -- В округе-то нейма, -- признался староста. -- Мало у нас друидов. Редкий в наших краях дар-то, и семей таланных нет. Вот при кирне Бхаалейн прижился один, на нем все и держится. Так он -- один, а деревень во владении, почитай, три десятка! До лугов ли потравленных? Скажет: пасите на других, что за деревня об одном лугу?! -- Да-а... -- протянул Тауринкс. -- Это скверно... скверно весьма... Собственно, друид ожидал чего-то в этом роде уже по состоянию окрестных лесов. Неухоженные леса, не совсем дикие, а словно бы заброшенные. Теперь нечего дивиться. Будь Тауринкс единственным земным чародеем на владение, да еще такое обширное -- у него бы тоже не до всякого медвежьего угла руки доходили. А насчет недостатка в таланных родах... Тауринкс вздохнул про себя. Он уже догадался, куда староста поведет речь позже, когда работа будет выполнена. Беспременно ведь найдется в деревне молодка незамужняя, а то и не одна, а то и мужняя жена, и коли хоть одна да заполучит дитя от захожего друида -- то-то радости будет! Хотя... ребенка заделать девке невелик труд, а вот передать ему дар -- посложней будет, и тут никакие усилия не помогут. Только диев моли, когда веришь. Тем более что дар друидов наследуется неохотно и сложно, не то что способности огневых чародеев или движителей. Сам Тауринкс, в свое время живо интересовавшийся этим вопросом (с подачи некоей молодой особы бешеного нрава, всерьез положившей на него оценивающий глаз), знал лишь три рода, в которых подобный его собственному дар был наследственным и два из них имели владетельское достоинство. Но попробуй все это объясни деревенским, да еще с пограничья! Еще повезет, коли удастся страждущих юниц выстроить в очередь. А ну как перебранку устроят из-за старшинства? Да ну их, право слово, к демонам стоячих камней! -- Ничего... -- пробормотал Тауринкс, прислушиваясь своим даром к трепету жизни на лугу. -- Как ни запущено, а справимся. Он шагнул вперед, по грудь в разнотравье, распростер руки и замер, прислушиваясь к биеньям жизни, к неторопливому, упорному шелесту растущих стеблей, к току вод от корней к листьям, к мельтешенью букашек и жучков вокруг. Это несведущему человеку кажется, будто трава растет привольно, а глянешь -- какое там! Едва не локтями пихаются. Но все это соперничество имеет один исход -- равновесие. На каждое рождение -- своя смерть, отмеренная на Керуновых весах. А для друида главное -- не раскачать эти весы слишком сильно, чтобы диев гнев не выплеснул содержимое обеих чаш да не пришлось вести отмер заново. Действовать следует осторожно. Вот... так. Стебелек, который Тауринкс машинально сжимал пальцами, ощутимо обвял. Друид повел руками, проверяя -- не затаилось ли где в глубине почвы зловредное семя. -- Все, -- объявил он. -- Только с неделю обождите, а лучше -- две, покуда не засохнет совсем. Староста начал было бормотать невнятные слова благодарности, но друид нетерпеливо оборвал его. -- Ничего мне не надо, -- отрубил он. -- Разве провизии в дорогу. Буду еще проходить вашими краями -- заверну, проверю, не нанесло ли опять. А вы, коли хотите мне отплатить добром, разведали бы, откуда эта дрянь взялась в ваших краях. -- Да что тут разведывать! -- бросил кто-то из деревенских. -- Ясное дело, со стоячих камней нанесло, вон как их разбудило! Тауринксу показалось, что он ослышался. -- Что, говорите, со стоячими камнями случилось? -- переспросил он. -- Да... -- Староста собрался наконец с силами и начал изъясняться внятно: -- Тут такое дело, коун Тауринкс -- недели, значится, три назад это началось. Можа, и раньше было, только не сведал никто. А тут -- ночью дело было -- видим, за рекой, точнеха в той стороне, -- он махнул рукой на северо-запад, -- зарево зеленое на полнеба! Думали -- все, дракон летит, огнем палит! Ан нет -- потрепетало ровно костер, да и угасло. И потом пару раз так же полыхало, да все недолго. А там, в Картрозовой стороне, -- оннат Тоур сплюнул, показывая тем самым неизбывное презрение бхаалейнцев к заречным подданным владетеля Картроза, -- как раз камни стоячие в лесу на холме торчат. -- А еще, -- вступил стоявший рядом широкоплечий мужик, -- брехал разъезжий один, что видел черную птицу без крыл, да побольше та птица избы будет. И летела проклятая от стоячих камней. Недобрый знак, коун друид, не будь я Арвир ит-Перуникс! -- А чего ж ему добрым быть, -- встрял неугомонный Норик, -- когда всем ведомо, что от стоячих камней никакого добра быть не может, а одни только _ши_ из них ползут! -- Это я припомню, -- отозвался Тауринкс насмешливо-спокойным голосом, -- если про тебя спросят, так и отвечу -- так его предки же со стоячих камней вышли, от них никакого добра не жди. Деревенские так и грянули хохотом над затрепанной шуткой. Норик покраснел и, слава дням, заткнулся. На самом деле Тауринксу хотелось не лясы точить с этими землепашцами, а бежать сломя голову к ближайшему броду. Неужели никто из них не понимает, что будет твориться здесь очень скоро, если только странные вспышки над стоячими камнями -- не плод чьей-то подогретой крепким медом фантазии? Нет, видно, не понимают. -- Со стоячими камнями я разберусь сам, -- заявил друид с уверенностью, которой на самом деле не чувствовал. -- Оно и след, уж не в обиду вам будь сказано, -- довольно заметил староста. -- Так что же, коун друид, пойдемте, устроим в вашу честь такой пир, чтобы им за рекой икнулось? -- Нет, -- отрезал Тауринкс. -- Я ухожу. Сейчас же. Такая тревожная поспешность прозвучала в его голосе, что староста, собравшийся было настоять, опешил. -- Если не будет меня... дней... десять, -- прикинул в уме друид, -- не мешкая, шлите весть владетелю. Пусть уж тогда его наймиты разбираются. Оннат Тоур молча боднул воздух. Суетливый Норик с перепугу зажал рот обеими ладонями, да так и стоял, точно мальчишка, ляпнувший сгоряча поносное слово на знакомого колдуна. Тауринкс развернулся и торопливо зашагал прочь от деревни, к ближнему броду через Драконью реку. Его манило громоздящееся где-то в лесной чаще кольцо установленных неведомо кем стоячих камней. * * * -- Скажет мне кто-нибудь, куда меня везут? -- взвыл Лева Шойфет, не в силах более сдерживаться. -- Не велено, -- лениво отозвался его сопровождающий дюжий дядя, чьи знаки различия Лева не сумел бы распознать даже под угрозой военного трибунала. Мимо промелькнул дорожный указатель с надписью "Барановичи -- 15 км". Лева с омерзением оглядел свой новый -- по названию, но не по сути -- костюм, состоявший из уставных штанов, тельняшки и мундира. И кирзовых сапог. Сапоги натирали. Нет, это все какая-то ошибка! Хотя для ошибки дело зашло слишком далеко. В том, что случилось обычное недоразумение, Лева был уверен куда раньше -- два дня назад, когда его вызвали к ректору. Он и тогда решительно не понимал, за что его будут пинать. Разве что настучали на очередной анекдот, пересказанный памятливым Левой. Потомок борцов за революцию Шойфет страдал патологическим неумением отличать опасные темы от безопасных, за что неоднократно подвергался репрессиям -- конечно, в своем понимании, потому что за спиной юного Левы стоял дедушка, Рувим Израилевич, занимавший должность не то чтобы высокую, зато крайне выгодную -- зам. зав. чего-то там в системе снабжения продуктами ветеранов войны. Поэтому обижать Леву было рискованно. Ректор, прикормленный ветеранской икрой, это тоже знал. Значит, дело не в том... В кабинете Леву ждали. Зрелище увешанного звездочками военного вогнало аспиранта в такой ступор, что глумливые реплики ректора долетали до него обрывками: "Один из лучших... молод и перспективен... прекрасный ученый... потомственный коммунист". Последнее соответствовало истине не вполне. Коммунистами оставались дед и отец Шойфеты, сам же Лева, избалованный благоденствием, был оторван от реальной жизни настолько, что никакая идеология в его мозгу поселиться не могла, не имея под собой почвы -- так не растут на голом камне деревья. Все притязания и мечты юноши сосредотачивались на научной карьере, ей Лева намеревался отдаться всецело, и сообщение, что он, выпускник иняза, должен будет отряхнуть пыль с получаемых за претерпленные на военной кафедре унижения лейтенантских звездочек, повергло его в шок. Леве даже не дали собраться толком. Все его пожитки умещались в целлофановом пакете, а тот лежал в вещмешке вместе с сопроводительными документами, где черным по белому значилось, что военный переводчик лейтенант Лев Лазаревич Шойфет направлен на базу авиации Краснознаменного и тэ-пэ Флота "Ай-Петри". Это было само по себе нелепо -- о флоте Лева знал только, что корабли плавают, а от качки у него начиналась болезнь -- морская или воздушная, смотря по обстоятельствам. Но самолет, вылетевший из-под Серпухова с Левой и грузом тушенки, направлялся вовсе не в Крым. Приготовившийся к долгим желудочным мукам, Лева был изрядно обрадован, когда проклятая машина приземлилась под Минском. Тушенку куда-то увезли, а Леву запихнули в армейский грузовик, подъезжавший теперь к Барановичам. Лева вздохнул и попытался опереться плечами о борт. Грузовик тут же тряхнуло, и Лева стукнулся лопаткой, чертыхнувшись про себя. Внезапно машина вильнула в сторону. Забыв о боли, Лева припал к щели в брезенте. С шоссе они свернули на какой-то проселок, проходивший под плотно сомкнутыми кронами. Мимо мелькали деревья. -- Подъезжаем, -- лениво отвесил сопровождающий. Лева приободрился, но прошло еще минут двадцать, прежде чем грузовик остановился у шлагбаума. Двое суровых и злых часовых проверили документы сопровождающего -- на Левины глянуть никому в голову не пришло. Машина проехала еще метров двести, и водитель заглушил мотор уже окончательно. -- Приехали, -- сообщил проводник. Лева вскочил так резво, что едва не пропорол теменем брезент. Первое, что он увидел, выскочив из кузова, была крыша. Всю территорию базы -- другого слова Лева подобрать не сумел -- накрывал растянутый, похоже, на окрестных дубах маскировочный полог. Лева уставился на него, раскрыв рот. Он привык не воспринимать всерьез разговоры о секретности с тех пор, как получил зверский нагоняй за утерю разведывательно-ценных методичек (отправленных в стирку вместе с пиджаком), и только сейчас понял, как на самом деле охраняют государственную тайну. -- Простите... -- робко пробормотал он, не опуская взгляда, -- а что у меня в сопроводиловке... база "Ай-Петри"... -- Какие "Петри"? -- фыркнул сопровождающий. -- Это пусть натовская разведка читает. Вот здесь ваше место, товарищ военный переводчик. Идите за мной. Лева послушно обогнул грузовик. И замер. В центре вырубки зиял огромный -- метров ста в поперечнике и не меньше двадцати в глубину -- котлован. А в котловане, посреди разливанных луж темной болотной воды, стояли тройками -- две и одна на них сверху на манер буквы "П" -- каменные глыбы. Каждая была размером, пожалуй, с автобус, разве что чуть потоньше. Если бы Лева хоть немного разбирался в геологии, то бы удивился еще больше, потому что глыбы были базальтовые, а добыть в Белоруссии базальт довольно сложно. Но это обстоятельство осталось лингвистом не замеченным, зато он обратил внимание на другое. Поверх стоящих неровным кругом глыб была уложена конструкция, изрядно напоминавшая ускоритель частиц из учебника физики. От сползания в болото кольцо из балок и магнитов удерживали стальные тросы. Пыхтели помпы, выкачивая из котлована сочащуюся со дна воду. На Левиных глазах автокран подцепил контейнер, покрашенный, как и все в армии, немаркой защитной краской, и подвел к кольцу. Запахло озоном, между двумя катушками проскочила искра, и что-то заметалось внутри круга. Древние менгиры, подпиравшие чудо современной техники, затянуло марево. И вдруг пространство в кольце разорвалось, и оттуда блеснуло -- вопреки всякой логике, снизу -- ослепительное солнце. Лева затряс головой, пытаясь разогнать бредовое наваждение. -- Вира-а! -- донеслось из провала. -- Вира-а... ля, то есть майна, ля, мать, е, короче, опускайте, е, вашу мать! Ниже, ниже! -- Не держит в...! -- взвыл кто-то, перекрывая гул. Контейнер тряхнуло, и он разом просел на пару метров, перекосившись так, что угол едва не зацепил металлическое кольцо. -- Не держит у него! ... на сосну намотай! -- донеслось из провала. -- Щас так ...якнет, ни ...я не соберешь! За этой яростной отповедью последовал поток мата настолько густого, что пристойных слов в нем отыскалось бы одно-два, да и те, верно, попали по случайности. -- Стр-ройбат, -- с великолепным презрением процедил сопровождающий. -- Лейтенант Шойхет, вам туда. Он махнул рукой в сторону времянки, над которой развевался зачем-то красный стяг. Даже не подумав обидеться на перевранную фамилию, Лева послушно за