дто вынося приговор. В первый миг Пауэлла охватило облегчение -- его не будут пытать, выведывая военные тайны или хотя бы месторасположение базы и ее оборонительные схемы. Потом его охватило оцепенение. Такие слова могли означать лишь одно. -- Что же мне с тобой делать, ши? -- поинтересовался Торион, когда молчание стало нестерпимым. -- Убей уж сразу, -- прохрипел капрал. На самом деле ему очень хотелось жить. Но в то, что его отпустят, он не верил, а при мысли о пытках к горлу подступал кислый скользкий комок. -- Нет, -- решительно покачал головой лорд Дейга. -- Я поступлю иначе. Ваши воеводы, я вижу, мало осведомлены о силе наших чародеев и слишком полагаются на своих. Ты отправишься к ним, неся мое слово. А чтобы ты не вздумал, освободившись, отречься от данных под принуждением клятв, я покажу тебе, на что способен мой дар. Правда, это будет последнее, что ты увидишь в жизни. Но за деревню Золотой лес твоя кровь будет тысячекрат малой платой. -- Господин... -- с тревогой промолвил лекарь. -- Я знаю твою доброту, Льяндорз, -- прервал его Торион. -- Но так надо. Линдан, дай мне свою силу. А ты, ши, передай своим воякам, -- безжалостно приказал лорд Дейга, -- чтобы они убирались вместе со своей армией туда, откуда пришли. На моей земле убийцам нет места. Стремительным движением он выхватил из-за пояса дагу и вонзил в грудь капралу. До этого Пауэллу лишь казалось, что он испытывает боль. Сердце его словно пробило высоковольтным разрядом, мучения растекались по телу жгучими струйками... а потом все кончилось. Рукоять кинжала торчала у Пауэлла в груди, капрал смотрел на нее расширенными глазами и пришел в себя, только когда сообразил, что не дышит. Уже две минуты. Потом три. И вот тогда Джонатан Пауэлл закричал от страха. * * * -- Я могу поговорить с ним? -- поинтересовался Обри Норденскольд. -- Именно этого он и требует, майор. -- Врач даже не улыбнулся. -- Вначале он не желал видеть никого, кроме адмирала, но потом согласился на его адъютанта. -- В каком он состоянии? -- чуть суше, чем следовало, спросил Обри. Врач покосился на него как-то странно. -- Мертв, -- ответил он. Обри помедлил немного. -- Это шутка? -- полюбопытствовал он, всем видом давая понять, что если так, то его собеседнику лучше сразу подать рапорт об увольнении. Врач покачал головой. -- Нет. -- Тогда как понимать ваши слова? -- Хотел бы я знать и сам. -- Врач потер виски, словно его мучила головная боль. -- По всем показателям он покойник. Причем несвежий. Сердце его практически не бьется. ЭКГ выдает подпись нашего бухгалтера. Дыхание нерегулярно -- собственно, он дышит, только чтобы набрать воздуху для разговора. На теле видны слабые тени трупных пятен, и началось разложение. Из груди торчит кинжал, черт его дери! Пробивший, кстати, левый желудочек, что по всем канонам приводит к смерти в течение минуты. При этом сознание полностью сохранено. Иногда мне, правда, кажется, что пациент бредит, но, если бы мне кто-то описал ту картину, что я вижу перед собой, я бы накачал его промазином, так что мое мнение ничего не доказывает... Некоторое время майор Норденскольд молча глядел на врача. Он не верил в неупокоенных мертвецов. Но сейчас не поверить в эту муру а-ля Стивен Кинг -- значило признать, что строжайший тройной контроль безопасности позволил протащить через портал костоправа-придурка, нарисовавшего свой диплом гуашью на оберточной бумаге и не способного отличить матку от папки. -- Пойдемте со мной, -- приказал он. -- Вы говорили, что он очень измучен? -- Когда он вышел к воротам, его ноги были стерты до мяса, -- сознался врач. -- Тогда не буду долго его пытать, -- заметил майор. -- Но генерал требует узнать, как погибло отделение... Пауэлла. Он хотел сказать "отделение Клелайна", но осекся. Ясно было, что сержант уже никогда и никем не будет командовать. -- Заходите. -- Врач распахнул дверь госпитального барака. Госпиталь был почти пуст -- до сих пор единственными его пациентами были жертвы неумелого обращения со строительным инвентарем. У выгороженного пластиковыми полотнищами закутка стояли, цепляясь за свои винтовки, двое нервных морпехов. -- Он агрессивен? -- несколько недоуменным полушепотом спросил Норденскольд. Врач покачал головой. -- Нам пришлось привязать его к койке, -- пояснил он, -- но только потому, что он все время порывался встать и идти. -- Куда? -- Искать адмирала. -- Врач снова потер виски. -- У меня сложилось ощущение, что ему промыли мозги... но едва ли это возможно. Такие вещи делаются, знаете? -- гипноз, наркотики, болевое воздействие. Туземцы могли бы дойти до этого своим умом, у примитивных народов наблюдаются порой впечатляющие достижения... но нет. -- Почему? -- Майор Норденскольд постарался, чтобы голос ею не выдал внутренней дрожью. Больше всего он боялся показаться трусом. -- На промывку мозгов уходят в лучшем случае дни, -- объяснил врач. -- Реально -- недели. А капрал Пауэлл отсутствовал три дня. Притом что большую часть времени у него должна была отнять дорога. Не забудьте, он шел пешком. Обри Норденскольд молча кивнул. От места аварии "Си Найта" до базы по прямой было миль двадцать. Но это по прямой, а бредущему через лес капралу пришлось, видимо, форсировать реку и обходить не один овраг и бурелом; когда местные "секвойи" -- имя уже прижилось -- падали, перебраться через ствол было невозможно без альпинистского снаряжения. Просто чудо, что Пауэлл вообще добрался. -- А это точно он? -- спросил Обри вслух, пораженный внезапной мыслью. -- Капрал Пауэлл? -- догадался врач. -- Он. Все сходится... пломбы, шрамы... группа крови не определяется, но это меня уже не удивляет... только... -- Что? -- Перелом, -- коротко ответил врач. -- Снимок в икс-лучах показал костную мозоль от перелома голени. Раньше ее не было. Норденскольд покачал головой. Ситуация нравилась ему все меньше и меньше. Он с самого начала опасался чего-то в этом роде. Не от осторожности -- просто родители, пытаясь отбить у сына блажь служить отечеству, дали ему очень хорошее образование. Побочным продуктом последнего была привычка осмысливать происходящее, вместо того чтобы тупо исполнять приказы в порядке поступления. Звоночек в голове Обри первый раз тренькнул, когда майор выслушивал восторженный отчет биологов из разведгруппы, на словах "свидетельства регулярного контакта с земной биосферой". Если порталы могут раскрываться самопроизвольно -- пускай хотя бы раз в десять тысяч лет, какая разница! -- то местные жители, скорей всего, тоже пришли с Земли, хотя и очень, очень давно. А если так -- почему они застряли в Средневековье, а Земля построила современную цивилизацию? Обри Норденскольд не очень верил в байки про отсталых туземцев. Поэтому несоответствие между предсказаниями логики и показаниями разведки заставляло его, пусть неосознанно, ожидать от мира, в который США так необдуманно вторглись, очень больших неприятностей. Перед походом в госпиталь майор выкроил минуту проглядеть личное дело Пауэлла -- просто ради проформы. И все же в первый миг он не узнал лежащего на койке человека. Свой отпечаток на лице оставляют и усталость, и страдания, и еще многое другое. Но сходство Пауэлла нынешнего с откормленным, пышущим здоровьем парнем на фотографии в папке мог бы уловить только опытный физиономист. И зеленушную бледность, и трехдневную щетину, и мешки под глазами мог бы снять тот ловкий ретушер, что подсказывает нам -- а, вон пошел старый знакомый... надо ж, как изменился-то! Но только не жуткую, неровную _бугристостъ_, словно самый костяк лица ломали, и склеивали, и ломали снова, неумело и жестоко. -- Ну что вы на меня так смотрите, майор? -- хрипло осведомился лежащий. -- По карточке в досье не признали? Норденскольд проклял свое скандинавское происхождение. Будь он, скажем, негром, румянец был бы не так заметен. Правда, тогда Обри не был бы майором. Пауэлл закашлялся, потянулся к стакану с водой. Импровизированные путы из бинтов и жгутов не слишком стесняли его. Рядом, на столике, стоял кардиограф, но отключенный. -- Сушит, -- пожаловался он. -- Слюны совсем нет, во рту как кошки на... клали, простите, майор. Он прополоскал рот, сплюнул в ванночку, потом, фыркнув, марлевым тампоном смочил глаза. За его напускной веселостью проглядывала обреченность. Пауэлл знал, что умирает. Слова врача о том, что морпех уже мертв, Обри не принял в расчет. -- Так вы, значит, адмиральский адъютант? -- переспросил Пауэлл. -- С вами я могу говорить? Норденскольд кивнул. Он с трудом мог отвести взгляд от рукояти кинжала, торчащего у Пауэлла из груди. Рукоять была музейной красоты. -- Хорошо. -- Морпех с усилием кивнул. От него исходил слабый отвратительный запах -- вонь гниющего мяса, смешанная с резким ароматом спирта и дезинфектанта. -- И покончим с этим. Слушайте... Он приподнялся на койке, насколько позволяли путы. -- Эти слова говорит не посланец, -- произнес Пауэлл чужим звонким голосом. -- Эти слова говорит Торион, владетель Дейга. Именем святого завета, серебра Империи и родового дара я приказываю вам, презренные ши, покинуть мою землю под угрозой скорой и страшной кары. Не пытайтесь разжалобить меня -- нет пощады убийцам беззащитных. Не пытайтесь запугать меня -- нет боязни в видевшем смерть беззащитных. Не пытайтесь сломить меня -- нет поражения защищающему беззащитных. Уходите или умрите. -- Что-что-что? -- беспомощно переспросил Обри. Пауэлл рухнул на подушки. Лицо его пересекли глубокие тени. Он попытался сомкнуть веки, но не сумел, и ему пришлось помогать себе руками. Майор отвел взгляд. -- Он потребовал, чтобы я передал это нашему главному, -- прошептал Пауэлл. -- И впечатал послание прямо мне в мозг. Оно так там и горело, и жгло, все время, пока я шел. Я хотел свернуть, не возвращаться, но куда там! -- Его согнуло в беззвучной судороге кашля. -- Не хотел возвращаться... -- выдавил он. -- Почему? -- Норденскольд решительно нагнулся к нему. -- Я знал, что умру здесь... совсем. Как только передам сообщение, -- ответил морпех очень отчетливо. Врач попытался нащупать ему пульс, потом махнул рукой и вытащил фонендоскоп. -- Что они с тобой сделали, солдат? -- спросил Обри. Пауэлл молча ухмыльнулся. -- Убили, -- ответил он. -- Этот Торион... да вы видите, черт! Это он сделал, он. -- Морпех подбородком указал на торчащий из его ребер кинжал. -- А его дьяволы и того страшней. Один копался у меня в мозгах, другой спалил наших ребят, как пушинки в костре... Норденскольд решил, что умирающий бредит. -- Капрал, вам плохо? -- влез врач. Обри нетерпеливо отмахнулся от него. -- Вот дурацкий вопрос, -- скучно прошептал Пауэлл. -- Сейчас я умру совсем. И знаете?.. Совсем не страшно. Он умолк. И Обри лишь через пару минут понял, что капрал больше не заговорит. -- Черт, ну сделайте же что-нибудь! -- прикрикнул он на врача. -- Что? -- Медик презрительно покосился на штабиста. -- Адреналин вколоть? Я не знаю, как оживлять покойников. А теперь он покойник. С душком. -- А мы так ничего и не узнали, -- вздохнул Обри. -- Что ж, жаль, что зря потратил ваше время. Всего доброго. Он откинул пластиковое полотнище и вышел. Молчаливая пустота госпиталя действовала на него угнетающе. Чеканя шаг, майор Норденскольд двинулся к выходу. Поэтому он не услышал, как один из охранников, чернокожий, шепнул другому зловещее словечко "вуду". * * * -- ...А вы мне не можете представить никаких результатов! -- закончил майор, и уставился на Леву взглядом не то укоризненным, не то победным. Лева Шойфет вздохнул -- про себя, конечно. Ему пришло в голову, что фуражка имеет перед всеми головными уборами (исключая _ярмулке_) то преимущество, что ее нельзя снять и смущенно потискать в руках. А именно это стремление и обуревало Леву под пристальным майорским взором. -- Товарищ майор, вы считаете, что мои результаты недостаточны? -- поинтересовался он и для убедительности потряс прихваченной "на ковер" общей тетрадью, служившей временно русско-эвейнским словарем. -- Категорически! -- объявил Кобзев. -- Неделю назад вы меня убеждали, что этот язык отдаленно близок русскому. -- На обороте "отдаленно близок" Леву передернуло. -- А теперь приходите ко мне со списком из восьми сотен слов и заявляете, что это хороший результат? Шутить изволим, товарищ военный переводчик? Слово "военный" майор выделил особо, должно быть, чтобы поглубже ранить глубоко штатскую Левину душу. Сам он, однако, служил отнюдь не в рядах Советской армии, а вовсе даже в ГБ, отчего все инсинуации по поводу военной дисциплины, подтянутости, а главное -- неукоснительного исполнения самых невыполнимых приказов Лева игнорировал без малейших угрызений совести. -- Это, товарищ майор, не хороший, а отличный результат, -- парировал он, потрясая тетрадью. -- Да, этот язык относится к группе индоевропейских, как и русский. А еще английский и хинди. Много у них общего? Вопрос был, по сути дела, риторический, но Лева после него замялся, ожидая, что майор потребует доказательств. Лингвист пребывал почему-то в уверенности, что никто из командиров "руки помощи" иностранными языками не владеет -- ни вражьими, ни даже соцстранскими. Но Кобзев только сморщился -- видимо, аналогия на него подействовала. -- Ну вот, скажем: "Ливьедатисе". Что это значит? -- развивал Лева достигнутый тактический успех. -- На хинди? -- сумрачно переспросил майор. -- Нет, на здешнем, -- не смутился лингвист. -- Это значит "проходите, пожалуйста". "Вьедат" -- "ведите", "се" -- "себя". Вежливый оборот использует возвратную форму, ну, это тонкости. Одним словом, корни знакомые, а понять все равно ни черта невозможно. -- Я-асно, -- протянул Кобзев. -- И когда можно ожидать успехов? -- Смотря каких, -- Лева пожал плечами. -- Самые простые мысли я уже могу передать. А свободное владение языком... боюсь, его я добьюсь нескоро. -- Тогда вам ставится новая задача. -- Кобзев кашлянул для солидности и уточнил: -- Первоочередная. Нашей разведке требуется знать как можно больше о здешней общественной системе. -- Я уже начинал спрашивать об этом, -- признался Лева и тут же горько пожалел -- майор воззрился на него, как на схваченного с поличным шпиона. -- По собственной инициативе? -- Голос гэбиста был холоднее сухого льда. -- Да, -- выдавил Лева и, когда пауза затянулась, добавил: -- Я пытался расспросить его... ну и слово за слово... половину не понял... -- А что поняли? -- поинтересовался Кобзев. В глазах его загорелся огонек, чем-то напомнивший Леве предупредительные фонари перед котлованом, в очередной раз неизвестно зачем прокопанным посреди улицы. -- Кто вообще этот бродяга? Крестьянин? Купец? Священник? -- Друид, -- выдавил Лева. Против его ожиданий небо не обрушилось на землю и даже потолок палатки не заколебался. Приоткрыв один глаз, Лева увидел, что майор неожиданно терпеливо ждет продолжения, и понял, что Кобзев со словом "друид" попросту незнаком, но демонстрировать невежество не хочет. -- Насколько я понял, его пригласили... или вызвали... в соседнюю деревню, довольно большую, -- продолжал ободренный внезапным интересом гэбиста Лева. -- Что-то случилось с полями... и этот парень, кстати, его имя действительно Тауринкс... -- Что значит -- действительно? -- переспросил майор. -- Это с тем же успехом могло быть слово "человек" или фразочка типа "Что вам надо?", -- разъяснил лингвист. Леву несло. -- Так вот, Тауринксу что-то надо сделать -- я было подумал, молитву богам прочесть, но он упорно употребляет глагол "делать" -- чтобы урожаи поднялись. Это он объяснял на пальцах и рисунками. -- Бродячий агроном? -- скептически усмехнулся майор. -- Я тоже усомнился, -- признался Лева. -- Но Тауринкс принадлежит к... гильдии, наверное... занимающихся подобными делами. Скот и лесное хозяйство тоже в их ведении. Поэтому я и назвал его друидом. Специалисты вообще объединяются в гильдии -- он объяснял долго, но я понял только, что есть гильдии врачей и кузнецов, чем занимаются остальные -- шут разберет. Серебряная блямба у него на шее -- это гильдейский знак, кстати. -- Специалисты, говорите? -- Кобзев поглядывал на Леву как-то странно, будто ждал случая поймать его на ошибке. -- Те, кто занимается "эллите-диети". "Диети" -- это "делание" или "труд", а что такое "эллите", я так и не понял. По-моему, это... ну, умственный труд или работа, требующая образования. -- Интеллигенты, значит, -- резюмировал майор. -- Элитные диетологи. А кто у них тут еще есть, кроме этой интеллигенции? Крестьяне? Попы? -- Крестьяне, -- согласился Лева. -- Еще есть солдаты -- это слово я быстро узнал. -- Он извиняющимся жестом развел руками. -- И есть... наверное, "владетели". Те, кто владеет землями и командует солдатами. Феодалы, одним словом. Мы сейчас на земле владетеля Бхаалейна. А насчет священников... -- Он поморщился. -- Я так и не понял, какая у них религия. И есть ли вообще. То ли словарного запаса не хватает, то ли здешние обходятся без нее. -- Средневековье, -- протянул Кобзев. -- А кто над помещиками? Царь? -- Этого я не понял, -- признался Лева. -- Вроде бы кто-то есть... звучало слово... -- Он порылся в тетради. -- "Андилайте". Вот. Но я не понял, имя это, титул или место -- ну, как мы говорим "приказ из Москвы". -- Что ж, продолжайте, -- задумчиво разрешил майор. -- Выдоите из него сколько сумеете. Основные линии пропаганды мне уже ясны, но к местным условиям надо приспосабливаться. -- П... пропаганды? -- переспросил Лева несчастным голосом. -- А вы что думали? -- прищурился гэбист недобро. -- Как, по-вашему, мы сможем продемонстрировать местным преимущества социалистического строя? Да эти ваши помещики землю грызть начнут! Американцы им куда ближе -- кого-нибудь продать, что-нибудь купить... Или вы, товарищ переводчик, решили, что мы здесь войну затеяли? Да каждый наш пчих, там, за воротами, отзовется взрывом... хорошо, когда не ядерным. Не-ет, воевать здесь -- сущее безумие. Нам такую атмосферу создать надо, чтобы американцы сюда нос сунуть побоялись. Так что идите, учите язык. И чтобы в тетрадке вашей я нашел полный список местных властей. -- Так точно, товарищ майор, -- уныло ответил Лева и, неуклюже помахав рукой в районе виска, вышел. * * * Майор Кобзев буравил спину выходящего переводчика смурным взглядом. Вот же послал бог эдакое сокровище! Ну и что с того, что этот картавый мальчишка -- лучший аспирант? Умная голова дураку дана. Теперь гэбист жалел, что так разоткровенничался. Конечно, ничего и никому этот Шойфет... вот же фамилия... не расскажет. Просто не сообразит. А все же на душе осадок. Неряшливо сработано. Вовсе не обязательно знать всяким переводчикам, что за задачи ставит армии вторжения в своей мудрости могучее Политбюро. Хотя майор и сам понимал, что мелет успокоительную чушь. Ничего в Политбюро не знают об отряде вторжения. Подмахнули, не глядя, бумаги, одобрив очередной оборонный проект с невыразительным названием. Кто-то же распорядился создать Институт парапсихических исследований?! И ничего -- исследуют. У нас что прикажут, то и исследуют. Хоть гадалок вместо баллистических вычислителей посадят, хоть кукурузу на плеши. Кто мог знать, что именно эта курица снесет золотое яичко? Кобзев знал, в каком нелепом и скверном положении находится на самом деле. Провал операции стал бы катастрофой для всего Союза. Победа, достигнутая ценой конфронтации с американцами, была бы едва ли лучше поражения -- из странного сопряженного мира, где не работает радио и не взрываются ядерные бомбы (интересно, с чего научники это взяли -- пробовали, что ль?), война запросто могла перекинуться через ворота на Землю -- тут майор не приврал Леве ни капли. Но даже безусловный и бескровный триумф мог плохо кончиться для майора Кобзева лично. Потому что исполняют приказы -- одни, а отдают их -- другие. И этим другим трудно смириться с мыслью о том, что и славу по справедливости следовало бы отдавать... исполняющим. Вокруг проекта "Шеллак" и без того сплетаются интриги в самых верхах -- станет ли кто заботиться о судьбе невоспетых героев идеологического фронта? Кобзеву пришла в голову страшная мысль -- что и ввод "ограниченного контингента" в сопредельную южную страну случился только затем, чтобы замаскировать лихорадочную переброску элитных частей спецназа в глухие белорусские леса. Если в движение приведена эдакая махина -- до одного ли майора тут? "Задвинут, -- нашептывал Кобзеву червь сомнения, -- задвинут и медали не дадут". А чтобы не оказаться оттертым в самый неподходящий момент, действовать следует очень осторожно. И разумно. Копить информацию... которую добывает наивный, но талантливый еврейчик Шойфет. Знать, когда надо позволить другим сунуть голову в петлю, а когда отпускать удила смерти подобно. Пока что майор Кобзев знал слишком мало, чтобы решать по уму. Зато приказ сверху жег ему руки. Приказом предписывалось по возможности скорее начать пропаганду советского строя и образа жизни среди местного прогрессивного крестьянства. Того, что до сих пор группа вторжения не столкнулась с каким бы то ни было крестьянством, прогрессивным или реакционным, приказ не учитывал. Сам майор предпочел бы выждать еще пару недель. Выдоить пленника до последней капли, до последнего междометия в словарном запасе... настропалить еще одного переводчика, а то со всякими Шойфетами хлопот... не то чтобы Кобзев всерьез считал, будто безответный Лева спит и видит, как бы удрать в здешний Израиль, но... ненадежный, в общем, товарищ. Мало ли что напереводит по несознательности. Но приказ есть приказ. В конце концов, ничего здешние отсталые земледельцы Красной Армии не сделают... а своих надо загодя выстроить и отдраить, чтобы не вздумали портить торжественный момент... И майор Кобзев глубоко задумался, обмысливая про себя меры перестраховки. Так глубоко, что звериный рев, донесшийся из глубин непролазной чащи, скользнул мимо его сознания. * * * Всякий раз, заходя в палатку к Тауринксу, Лева Шойфет испытывал острое чувство собственной неполноценности. Дело было даже не в том, что пленный абориген выглядел как дар господень всему женскому роду. К собственной, весьма заурядной внешности Лева привык и даже испытывал некую извращенную гордость в ее отношении. Но и проведя в заключении неделю, Тауринкс ухитрялся выглядеть так, словно минуту назад натянул свой зеленый кафтан. И вот это Леве, способному самый лучший и новый костюм надеть так, что тот начинал напоминать рванину с чужого плеча, было совершенно непонятно и вызывало глубокую зависть. -- Добрый день, коун Тауринкс, -- приветствовал Лева аборигена. -- Добрый весьма, коун Лейв, -- с улыбкой ответил Тауринкс. Сколько мог судить Лева, фамилии здесь не были в ходу. К человеку обращались по имени, если возникала нужда -- по отчеству, и только владетели присоединяли к полному имени название поместья. -- Как поживаете? Вопрос был, конечно, глупый. Ценного пленника не выпускали из палатки даже в уборную, и сам Лева на его месте сбесился бы от скуки. -- Отдыхаю, -- безмятежно ответил Тауринкс. -- Смотрю, ваш лагерь расширяется? -- Откуда вы знаете, коун? -- опасливо поинтересовался Лева. -- Лес отступает, -- ответил друид. -- Какое тут может быть объяснение? Лева добросовестно заносил все реплики гостя в тетрадь, чтобы проанализировать на досуге. Но сейчас он закрыл тетрадку и отложил в сторону. Тауринкс взирал на него с интересом. -- Я все хотел спросить, -- прошептал Лева сипло, -- почему вы не боитесь? -- Чего? -- изумился Тауринкс. Или он искренен, или в юные годы играл в самодеятельности, решил Лева. -- Ну... -- Лингвист немного смутился. -- Вас схватили, держат в плену непонятные люди... -- Чего же непонятного в _ши_! -- Тауринкс поднял брови. -- Кроме того, мне нет нужды бояться. Только очень глупый человек поднимет руку на _эллисейна_. -- Что такое _ши_? -- спросил Лева. Рука его против воли потянулась к тетради. -- Так называют прошедших сквозь стоячие камни, -- обыденно пояснил друид. -- Вообще-то все мы -- потомки ши, но редко в мир приходят способные жить в мире, поэтому простой люд называет этим словом все враждебное и непонятное. Лингвист забыл даже записывать. Какой-то бродячий коновал объяснял ему, ученому, для чего предназначены точки перехода! Похоже было, что уровень развития местных жителей кардинально выше, чем предполагалось. Но друид бросил еще одно непонятное слово... -- А что значит "эллисейн"? -- Это тот, кто способен к _эллите_, -- ответил Тауринкс. -- Как я. -- "См. сепулька". -- Простите, что? -- Нет, ничего. -- Лева вздохнул. Все попытки прояснить смысл загадочного "эллите" тонули в путанице однокоренных слов. Впервые лингвист столкнулся с этим сочетанием звуков неделю назад и с тех пор не продвинулся в его понимании ни на йоту. Ясно было одно -- непокорное слово не индоевропейского происхождения; скорее оно укладывалось в ряд заимствований из некоего загадочного языка, соответствий которому лингвист пока не нашел. -- Полагаю, -- Тауринкс поглядел на Леву с жалостью, -- это потому, что у вас, ши, нет своих эллисейнов. Вы не занимаетесь _эллите-диети_. -- Да, но _что это такое_?! -- взвыл лингвист, окончательно позабыв требование начальства не показывать собственного незнания ни в какой области. Тауринкс поглядел на него как-то странно. -- Если бы вы знали, вы бы поняли, -- загадочно ответил он и отвернулся, чтобы понюхать букетик. Цветы (полевые, притащенные с Земли, в поллитровой банке вместо вазы) ему поставили на столик по строгому указанию Кобзева "обходиться как можно приветливее". Один раз. Неделю назад. Букет стоял с тех пор, даже не подвяв. В голове у Левы закрутились смутные, не оформившиеся еще подозрения. Но прежде чем он смог сформулировать их или вернуться к словечку "ши", из-за стен палатки донесся сокрушающий рев. Так мог бы громыхать... ну, скажем, лев размером с трамвай. Лева прикинул расстояние до леса и поежился. -- Кто это ревет? -- спросил он. Лицо Тауринкса отвердело. -- Драугбэрас, -- ответил друид. Лева попытался перевести про себя. Получалось что-то вроде "собачий медведь". При слове "собака" интеллигентному лингвисту представлялась соседская шавка, помесь болонки с пекинесом, а медведей он видел только в зоопарке. -- Он большой? -- поинтересовался Лева без особенного интереса. -- Очень, -- кратко отмолвил Тауринкс. -- Тш! Лева дисциплинированно замолк и честно попытался прислушаться. Несколько секунд не происходило ничего. А затем лагерь как будто взорвался -- гамом, ревом сирен, отдельными заполошными выстрелами. -- Что за черт?! -- недоуменно поинтересовался Лева по-русски, ни к кому не обращаясь. Вместо ответа Тауринкс внезапно и резко ударил его под колени. Опешивший Лева покатился кубарем, едва не вылетев из палатки. Друид решительным жестом отдернул полог и вышел. Если бы у Левы была хоть секунда подумать, он, несомненно, вспомнил бы о часовых, не бросился бы догонять пленного и, конечно, ничего бы не увидел. А так он бросился вслед за уходящим Тауринксом, выскочил из палатки, больно оцарапав лоб о брезент... да так и застыл. Прямо через лагерь, весьма целеустремленно и спокойно, шествовала зверюга, которая, несомненно, заслуживала наименования "собакомедведя". Во всяком случае, человек, в жизни не видевший гиены, назвал бы тварь именно так. Ростом тварь была со слона. Маленького, конечно. Метра эдак два с половиной в холке, и клыки у нее были соответственные -- с Левину ладонь длиной. Палаток она не обходила. Поэтому за ней стелилась защитного цвета ковровая дорожка. Когтистые лапы цеплялись за брезент, тварь фыркала, отмахивалась, но не сворачивала. "Почему никто не стреляет?" -- мелькнуло у Левы в голове. Потом он сообразил. Привлекать к себе внимание эдакой зверюги не решался ни один часовой. Тауринкс вышел из-за соседней палатки Двигался он не менее целеустремленно, чем мохнатое чудовище. Подойдя к собакомедведю, он, подпрыгнув, огрел зверюгу по холке, отчего тварь громоподобно взревела. У Левы заложило уши. Потом монстр развернулся и так же неторопливо двинулся по собственным следам. Тауринкс шел впереди него и чуть сбоку, чтобы время от времени, оборачиваясь, трепать собакомедведя по клыкастой морде. Зверь порыкивал, но тащился за друидом как приклеенный. Лагерь взирал на них в потрясенном молчании. Грохнул одинокий выстрел -- чудовище припало к земле и рявкнуло, -- метнулся между палаток такой же одинокий матюг и испуганно стих. На краю лагеря, где клонились, точно с перепою, вывороченные столбы, друид оглянулся. Переводчик мог поклясться, что Тауринкс смотрит точно на него и улыбается. Потом друид одним прыжком взлетел вдруг на спину услужливо присевшей зверюге, и та валким галопом припустила через контрольную полосу в чащу. Аллюр у нее был не собачий, а скорее медвежий, на бегу тварь заносила лапы вбок, но мчалась тем не менее очень быстро Ударила пулеметная очередь, но то ли у стрелка дрожали руки, то ли хранили Тауринкса его неведомые боги -- ни одна пуля не попала в цель. Друид со своим чудовищным скакуном благополучно скрылся в лесу. Лева стоял, оцепенев, не замечая воплей разоряющегося Бубенчикова. В голове у него забрезжила догадка о том, что может значить непокорное словечко "эллите" Но мысль эта была такой страшной и невероятной, что переводчик постарался от нее избавиться. Глава 4 Лес смыкал над дорогой ветки, и грязь, которая по всему владению Дейга уже высохла, чавкала под копытами коней. Гнедая кобылка под Линданом поминутно оступалась, угрожая выкинуть наездника из седла. Молодой чародей к верховой езде не был привычен -- в детстве его бы никто не пустил покататься на единственном в селе старом мерине, а в годы ученичества он куда чаще передвигался при помощи открывателей ворот, чем в седле, благо гильдия огневиков отличалась богатством и могла позволить себе такую роскошь, как переброску магов-недоучек через чародейные створы. Кавалькада продвигалась по лесу медленно, но молодой наймит все равно удерживался верхом только немалыми усилиями, изрядно отвлекавшими его от раздумий. А пораздумать между тем было о чем. Едва поднятый владетелем ши скрылся из виду, ковыляя по дороге к стоячим камням, как Торион ат-Дейга развил бурную деятельность, не вполне Линдану понятную. Вместо того чтобы оповещать соседей, как сделал бы на его месте наймит, или даже послать весть в Андилайте, владетель, собрав малую дружину, отправился в запретный лес, взяв с собою и Линдана заодно с прочими замковыми чародеями. Юноша догадывался, какой окажется цель их пути, но высказывать вслух свои предположения не решался. Во всяком роду, а особенно -- владетельском, найдется своя паршивая овца. Лес расступился внезапно, открывая взгляду широкую вырубку -- дату, на краю которой, вдали от дороги, примостился низкий, наполовину вросший в землю дом. На дерновой крыше паслась привязанная к дымоходу коза. Линдану показалось, что хозяйство здесь ведется скорей с остервенелым усердием, чем с душой, отчего первой утекала красота, точно вода из трясущихся от усталости ладоней. Крепкие бревна, добротные доски -- все сработано с запасом и на совесть, а все же нежилым, уродливым веяло от этого заброшенного хутора в лесной глуши. Никто не вышел встречать незваных гостей, никто не стоял в дверях, поясным поклоном приветствуя владетеля окрестных земель. Только ручной ворон покосился с насеста над крыльцом, разинул клюв в беззвучном карке и с прищелком захлопнул. -- Эй! -- окликнул Торион ат-Дейга негромко, но звучно. -- Есть ли кто живой, люди добрые? Дверь распахнулась внезапно. Возникшая на пороге женщина в первый миг показалась Линдану дряхлой. Потом он понял -- она едва ли старше владетеля. Но в запретный лес редко забредали целители, способные стереть следы тяжелого труда с лица, выпрямить стан, разгладить руки. А главное -- никакой целитель не может изгнать отчаяние из глаз, разве что ногтями выцарапать его из самой глубины зрачков. -- Пришел, -- проговорила она с безумной убежденностью, словно факт присутствия владетеля на ее пороге требовал нечеловечески твердой веры для своего принятия. -- Теперь убирайся, Торион. Ты и так принес нам немало зла. Мгновение владетель мерил ее взглядом, потом, к изумлению Линдана, перехватил поводья, словно намереваясь повернуть коня. -- Стой! -- донесся из глубины дома повелительный голос. -- Я переговорю с ним. Женщина обернулась, и на лице ее отразилось отчаяние. -- Смерть! -- вскрикнула она пронзительно, и ворон захлопал крыльями, недовольно ворочаясь на шестке. -- Смерть! Кое-кто из солдат торопливо сплевывал за спину, отгоняя злых духов. -- Оставь, Тунья, -- недовольно проворчал тот же голос, надвигаясь. -- Я же сказал -- поговорю с ним. Отодвинув женщину, на крыльцо вышел узкоплечий бородач в истертой кожаной рубахе. На шее его болталась, будто в насмешку, тяжелая серебряная цепь. -- Здравствуй, Бран, -- негромко приветствовал его владетель. -- И тебе привет, Торион, -- сдержанно ответил бородач. Дейга помолчал. Линдан, не вполне понимавший, что происходит, ощутил приближающееся откровение. Вот-вот прозвучат слова, призванные изменить судьбу этих двоих. И еще одно он заметил -- несомненные черты семейного сходства между тем, кто стоял на пороге отшельничьего хутора, и тем, кто взирал на него с высоты седла. Только бородач был старше. Намного старше -- пожалуй, вдвое. Первым заговорил владетель, хоть и не сразу, будто, против всякого вежества и обычая, ждал, что нарушит тишину хозяин, тот, к кому пришли с просьбой. -- Я вернулся, чтобы просить тебя, Бран, -- произнес он и снова замолк надолго. -- Просить твоей помощи. Линдан по едва заметным признакам догадался, каких сил потребовало от гордого владетеля это признание. Торион ит-Молой склонил голову. -- Не думал я, -- выговорил бородач Бран, -- что есть на земле Эвейнской сила, способная заставить тебя прийти ко мне с просьбой. -- На земле Эвейнской -- нет, -- отмолвил Торион. Женщина пронзительно, по-вороньи расхохоталась, и ворон на насесте забил крыльями. -- Смерть! -- вскрикнула она. -- Смерть! Погибель! Бран едва уловимо кивнул. -- А когда я говорил... да ты не помнишь, конечно, -- бросил он устало. -- Отчего ж, -- возразил Торион сдержанно. -- Я все помню. И бородач неизвестно отчего смутился. -- Чего же ты просишь от меня, гордец Торион? -- пробормотал он. -- Мне нужна твоя сила, -- выговорил владетель Дейга едва слышно. -- Вся твоя сила, Бран. Удивительное дело, подумал Линдан, ведь владетель приехал верхом, как же может бородач поглядывать на него свысока? -- Когда я отказался отринуть свою силу, -- произнес Бран с яростной насмешкой, -- на меня, точно на пса, накинули серебряную цепь закона и отправили в запретный лес доживать в одиночестве свои дни. Меня сделали изгоем из страха и стыда, и теперь ты -- ты, Торион, сын Молоя ит-Эвана! -- являешься ко мне, точно к колодцу. Скажи мне, мальчик Тори, -- кого ты собрался напоить смертью? В мозгу Линдана что-то беззвучно грохнуло, точно оружие ши. Теперь он понял. Можно было догадаться и раньше, но молодой чародей никогда прежде не слыхал, как звали отца нынешнего владетеля. Задним числом можно было недоумевать, отчего упоминание прежнего хозяина Дейга не приветствовалось во владениях его сына, но так или иначе -- до этих слов у Линдана и мысли не возникло о том, что бородач Бран мог приходиться Ториону дядей. Губы владетеля скривились в невеселой усмешке. -- Или ты не слышал, Бран? -- осведомился он. -- Отворились стоячие камни. Ши вырезали деревню Золотой лес. Мне нужна твоя помощь, Бран. Или ты останешься в запретном лесу лелеять свою обиду еще на двадцать лет? Мгновение Линдану казалось, что дядюшка пришибет племянника на месте. Потом бородач сумрачно усмехнулся, глядя не на собеседника, а почему-то на ворона над крыльцом. Умная птица покосилась на него блестящим глазом и залихватски прищелкнула клювом. -- Смеррррть! -- каркнула она вдруг, напугав Линдана до мурашек. Шарахнулась чья-то лошадь. -- Поговори с моей женою, Торион, -- с неожиданной мягкостью промолвил Бран. -- Ты знаешь ее дар. -- Знаю, -- кивнул владетель, нимало не просветлев лицом. Линдан зато не знал и боялся догадаться. -- Что ты видишь, Тунья? -- спросил Торион. -- Погибель, -- прошептала женщина, приваливаясь к столбу, подпиравшему козырек. -- Ты же знаешь, владетель, я вижу только горе и смерть. Иные пути мне закрыты. -- Расскажи мне о самом страшном пути, -- не отступал хозяин Дейги. -- Самый страшный путь для каждого из нас -- это смерть, -- отрезала женщина. -- И он ждет всех. -- Нет, -- покачал головой Торион. -- Самый страшный путь -- это бесчестье, и пройти этим путем под силу немногим. Так ты пойдешь со мною, Бран ит-Эван? Бородач кивнул. -- Ты не вернешься, -- предупредила Тунья обыденно, точно сообщала, что на ужин опять каша. Бран пожал плечами. -- Пусть, -- ответил он. -- Не время идти путем бесчестия. -- Дайте моему родичу коня, -- велел Торион. -- Нам надо торопиться. -- Он обвел взглядом тревожные лица. -- Со мной говорил из замка Виндерикс -- дозоры видели в стороне стоячих камней летающих големов. Пока они кружат над пустошами... -- У твоего замка они появятся завтра, -- проговорила пророчица Тунья. -- Торопись, владетель. Я прокляла бы тебя, но это мне не под силу... да и нужды в том нет. Ты не переживешь моего мужа. Торион посмотрел на нее пристально, и Линдан испугался уже, что повелитель Дейга прикажет убить дерзкую. Но вместо этого владетель, нагнувшись в седле, хлопнул по плечу Брана. -- Что ж, поедем своей дорогой... дядя, -- проговорил он. * * * При первом же взгляде на деревню Ваську Сошникова пробрал озноб. Вроде бы ничего особенного не открылось сидящим на броне БТРа. Поселок как поселок. На Украине таких на смотришься, если охота, сколько влезет -- знай глазами лупай. Только там хаты, а здесь все же дома. Не избы бревенчатые, а самые настоящие дома, из просмоленных досок, и крыши их крыты не соломой, а дранкой. И все же рядового Сошникова трясло. При всем внешнем сходстве это была чужая земля, и все в ней хоть чуточку, да отличалось от привычного с детства. Даже небо здесь было темней и ниже, даже солнце отливало зеленью, что уж говорить о таких мелочах, как наличники на окнах. Резные наличники, надо же! Совсем как в России... только узоры не плавные, как перетекающие друг в друга лепестки и листья, а рубленые, резкие. Кресты и свастики и что-то среднее между ними. -- У, фашисты, -- пробормотал Сошников чуть слышно, пытаясь отогнать напряжение, но под ложечкой все равно посасывало. -- Разговорчики! -- шепотом рявкнул лейтенант. На дорогу перед БТРом выбежала встрепанная курица и понеслась, не сворачивая, впереди, точно путеводный клубок. Кто-то, не сдержавшись, хихикнул. Заслышав "Ползин, два наряда!..", курица затрепетала крыльями, но не взлетела, а вдруг метнулась в сторону, едва не угодив под колеса, и возмущенно закудахтала из бурьянов. "К