Нет, двадцать градусов левее солнца. Или два лаптя, или восемь пальцев, подумал Алекс. Скучновато, однако, без компаса. Соорудить, что ли, какую-нибудь систему с солнечными часами? Кстати -- а сутки здесь такие же, как у нас? Что-то световой день больно длинный... или это субъективное ощущение? Потолковать бы по душам с кем-нибудь из паучников, да с ихней охраной связываться... Где они только таких дуболомов набрали? Из лагерных конвоев, не иначе. Наш мир, чужой мир -- этим бобикам все по барабану. "Запрещено!", "Стой, стрелять буду", "Шаг вправо, шаг влево -- побег, прыжок на месте -- провокация!" И семимильными шагами к коммунизму. Откуда-то справа бесшумно выпорхнула небольшая, синяя с черным птица и исчезла в кронах наверху. Алекс опустил автомат. Интересно, она сама по себе взлетела, подумал он, или опять мерзкие штучки товарища, простите, коуна Тауринкса или кого-то на него похожего? Будем надеяться на первое, а то ведь так можно и параноиком запросто заделаться. Два лаптя правее солнца, два лаптя правее солнца... Интересно, а почему Кобзев так упорно посылает поисковые группы именно в этом направлении? Окан постарался восстановить в памяти карту на столе у капитана. Видел он ее мельком да еще под достаточно неудобным углом, но в свое время дед неплохо натаскал его "хватать" детали периферийным зрением. Там были помечены земли трех ближайших местных феодалов -- Картроза, Бхаалейна и оставшегося, чье имя закрывала зеленая капитанская линейка. Еще там была помечена река, та самая, около которой готовились сооружать второй лагерь -- Драконья, -- лесной массив с жирным знаком вопроса и что-то вроде горной гряды. А гряда называлась Безза... Что-то мелькнуло слева. Алекс замер, медленно, не торопясь, начал разворачиваться, пытаясь "поймать" картинку, вызвавшую у бокового зрения ощущение неправильности. Ветка. Сломанная ветка кустарника примерно в метре от земли. Алекс осторожно подошел поближе. Присел, изучая окрестные травинки. Это мог быть какой-нибудь местный зверь. В конце концов, подумал Окан, после собакомедведя я ничуть не удивлюсь, если на меня сейчас вышагнет сесквоч, он же йети. Это в нашем мире неандертальцы вымерли, да и вымерли ли... в свете недавно открывшихся фактов... может, они просто... сюда ушли? Ну, а если это все же был человек и шел он во-он оттуда... примерно досюда, а потом меткий ефрейтор поехал в отпуск... а ну, а ну, что это у нас? На тонкой полоске мха, содранной с вытянувшегося поперек тропинки корня, четко виднелся отпечаток сапожного каблука. -- Ну и что вы можете сказать? Алекс легонько коснулся пальцами поникшего стебелька травы и встал. -- Здесь прошли люди, товарищ командир, -- ответил он. -- Трое или четверо. Недавно, чуть больше часа назад, -- трава еще расправиться не успела. Все -- взрослые мужчины, шли не таясь и не торопясь. -- В названном количестве уверены? -- Так точно, товарищ лейтенант. Обученные люди так не ходят. Там все сложнее -- прошел либо один, либо много, а сколько -- не понять. Эти же ломились, -- Алекс сделал паузу, подбирая сравнение, -- как туристы на пикник. Каждый сам по себе, отдельный след идентифицируется вполне четко. -- Значит, просто нагло прут, -- задумчиво сказал лейтенант. -- Или... заманивают? -- Не думаю, -- спокойно возразил Окан. -- Даже если предположить, что они заранее знали о нашей группе... и время выхода, и примерный маршрут... Не похоже это на местных. Вспомните друида. -- Кстати, о друиде, -- спохватился старлей. -- Вы в дозоре ничего такого... не фиксировали? Нестандартного поведения местной флоры? -- Ни флоры, ни фауны, -- усмехнулся Алекс. -- Но... товарищ командир, разрешите высказать предложение? Старший лейтенант кивнул. -- Учитывая особые способности отдельных местных жителей, -- начал Окан, -- а также ваше предположение о возможной засаде, я предлагаю двигаться следующим образом -- дозор уходит еще на двести метров вперед. Итого полкилометра, думаю, этого хватит. Остальная группа разворачивается в цепь, загибает фланги и следует за дозором, имея его в фокусе. Если они все-таки попытаются поймать нас в ловушку... -- Сами в нее и угодят, -- улыбнулся старший лейтенант. -- Действуйте, Окан. * * * Два "хьюи" зависли над перекатом реки. Они проделывали это уже пятый раз за полчаса, и, даже если кто-то из местных умудрился отследить их полет, все равно они бы не смогли определить, где именно спрыгнула на землю восьмерка темных силуэтов. -- Надеть камуфляжи! -- громким шепотом скомандовал Большой Глебовски, дождавшись, когда вполголоса чертыхающееся отделение вскарабкается на хоть и невысокий, но, как выяснилось, труднодоступный ночью склон. -- И -- все сюда! Путаясь в бесчисленных крючках "костюма Гилли", Крис попытался припомнить, за что маленький поляк получил такое не соответствующее ему с виду прозвище. Фильм вроде был такой... или не был? Сейчас голливудская продукция, даром что ее регулярно крутили на базе, казалась Крису чем-то далеким, как марсианские каналы. Хотя оно ведь так и есть, подумал Крис. Земля и Марс кажутся рядом, когда смотришь на них из другой вселенной. Так за что же его так назвали? Было это в первый день -- мы стояли около палатки, Седжвик раскуривал свою очередную сигару, потом пришел Дженнинг и сказал, что уже действует душевая... Ну да, а пять минут спустя прибежал Райконен и, давясь от смеха, начал показывать, какой у Глебовски этот... ну вот такой, ей-богу, парни... И хватался при этом за руку выше локтя. И тогда кто-то предложил называть Глебовски "Большим". Кто? Не помню. Забавно, что мы все так легко поверили Райконену, подумал Крис, видимо, он был очень уж убедителен. А еще забавнее, что сам Глебовски ничуть не удивился этому прозвищу, словно его уже где-то так называли. -- Значит, так, парни, -- начал поляк, блеснув белыми зубами на измазанном краской лице. -- Мы сейчас в пятнадцати милях от замка главной здешней шишки, того самого, где были Рид с Боллингтоном... Вообще-то там был полковник с адъютантом адмирала, подумал Крис. А мы делали вид, что прикрываем их. Что у нас за судьба такая снайперская -- носит, как пьяную пулю, туда-сюда. Сегодня "в распоряжении" одного, завтра "в подчинении" другого... спасибо, что напарника оставили. -- ...И к которому нам кровь из носу надо выйти к утру. Ну и... все остальное. Фотографии все запомнили? Где звезда? -- У тебя на лбу, Боб, -- хихикнул кто-то. Рид улыбнулся вместе с остальными. Огромная -- куда больше Сириуса или Венеры -- белая звезда, висевшая над горизонтом, и в самом деле походила на звезду на пехотной каске, которую Глебовски зачем-то повесил над койкой. По этому светилу полагалось ориентироваться ночью -- перепутать ее было невозможно ни с чем даже на здешнем усыпанном золотыми и багряными искрами небе, таком глубоком и звездном, что по сравнению с ним небосвод над Монтаной казался низким закопченным потолком. Капралу порой мерещилось даже, что местные жители нарочно прибили к хрустальному своду свою Полярную, отбрасывавшую наземь смутные тени. -- О'кей, о'кей, -- хмыкнул сержант добродушно. -- И еще.. -- Голос его посуровел. -- Вот что я хочу сказать, парни. Если для кого-то из вас дело обернется совсем уж полной задницей... Я хочу сказать, если кому-то будет угрожать опасность попасть в лапы к местным гукам, то, -- он звучно хлопнул себя по боку, где из кармана "Гилли" виднелась рукоятка "кольта", -- воспользуйтесь вот этим. А еще лучше -- гранатой. Лучше самому разнести себе башку, чем явиться в лагерь таким, как бедняга Пауэлл. Я не верю во всех этих зомби, зувемби и прочие вудуистские штучки, но своим глазам я доверять привык. За последние пятнадцать лет они меня не подводили. В этом, -- Глебовски снова ухмыльнулся, -- убедилась на своей шкуре куча народу. -- Э-э, простите, сарж, а как это соотносится с догмами христианства? -- спросил кто-то из вторых номеров. -- С чем-чем? -- нарочито удивленно переспросил сержант. -- Ну, -- замялся морпех. Энди Эббот, вспомнил Крис, из Пенсильвании. Ну да, у него на койке вечно валялся молитвенник в потрепанной коричневой обложке. Никогда не бывал в Пенсильвании. Интересно, они там все такие прибабахнутые? Хотя вряд ли -- Глебовски вон тоже оттуда. -- Нам ведь запрещено самим убивать себя, не так ли, сарж? Если мы сделаем это, то не попадем в рай. Несколько мгновений Глебовски непонимающе смотрел на Энди, а затем согнулся в приступе лошадиного ржания. -- Для того чтобы попасть в рай, -- сообщил он Энди в перерывах между фырканьем, -- ты, сынок, выбрал неправильную профессию. Или надо было становиться мусульманином. Ихний аллах выдает всем своим воинам полисы гарантийного страхования -- они попадут в рай обязательно. А знаешь, какой у них рай? Ликеры с мороженым до отвала, и каждый день к твоим услугам полсотни новых мисс Плейбой, и все они -- ты только представь, парень, -- целки! -- Да, Энди, поздновато ты задумался о своей бессмертной душе, -- густым басом поддержал сержанта Ральф Кон-рой. -- Раньше надо было вспоминать... О шестой заповеди, например. К замку они вышли, как и рассчитывали, -- на рассвете. Удобная все-таки вещь, эти памперсы для взрослых, думал Крис, устраивая винтовку на словно специально изогнувшийся корень. Конечно, они с Джимми отлили перед восходом, но ведь неизвестно, сколько им предстоит здесь лежать. Раньше, говорят, с таких вот заданий частенько приползали к своим с полными штанами. Впрочем, сегодня им это вряд ли предстоит. Сомнительно, чтобы полковник выслал половину своих снайперов на задание, длящееся больше суток. -- Срань, долбаная срань... -- донесся до Криса тихий шепот Веллингтона. . -- Чего там? -- Да антенна... черт, как меня задолбала эта рухлядь! По"моему, -- пожаловался Боллингтон, -- это все происки местных... ну, то, что половина нашей техники не желает работать. -- Ну да, -- прищурился Крис. -- А может, нам все это устроил твой личный гремлин, исключительно ради рядового Боллингтона, а мы просто страдаем за компанию. Кончать пороть чушь, Джимми. Если бы местные могли влиять на фундаментальные законы физики, они бы уже давно выкинули нас отсюда пинком под зад. -- Надо же, какой ты у нас умный, -- обиженно огрызнулся Боллингтон. -- Можно подумать, ты университет кончал. -- Почти угадал, Джимми, почти угадал, -- прошептал Крис, прижимаясь щекой к холодному пластику приклада. -- Только не университет, а колледж. В просветленную десятикратную оптику замок казался совсем рядом -- рукой подать. Он одновременно и походил на старинные европейские замки, и в чем-то был неуловимо чужим -- как домики в злосчастной деревне чем-то напоминали дома первых поселенцев, какими их принято рисовать в детских книжках, и все же выглядели вовсе по-другому. А еще он похож на японские замки, подумал вдруг Крис. Ширли бы понравилось. Ей всегда нравилось все японское. И сама она была словно японочка -- маленькая, черноволосая, -- вот только большие голубые глаза были абсолютно не азиатские и груди. Груди у нее были большие, для ее росточка, понятно, и когда она надевала свою прозрачную блузку... Черт, о чем я думаю! А замок этот, наверное, такой же, как все построенные похожими на людей существами замки во всех мирах, и это вполне естественно. Странно было бы, если бы это было не так. И вообще -- с чего мне Япония примерещилась? Из-за крыш на башнях, что ли, заостренных, как пагоды, и будто бы покрытых лаком, как доспехи самураев.... Но воспоминания уже проснулись где-то в голове и, шипя и пенясь, словно пиво из банки, ринулись наружу. Он снова увидел себя в тот вечер -- в черной кожаной куртке, педаль "Мустанга" вдавлена в пол, Фред на соседнем сиденье курит, здесь будет эта вечеринка, да здесь... Привет, парни, привет, привет, отлично выглядишь, как жизнь, на все сто, да, парни, вам крупно подфартило, тут как раз две клевые девчонки, пока не занятые, телки просто отпад, что одна, что вторая, я вас сейчас познакомлю, и если у вас, парни, есть хоть капля совести -- завтра с каждого по бочонку. Ни одна девчонка не стоит столько пива, шутит Фред, а ты улыбаешься и тут видишь _ее_, и улыбка застывает на губах. Привет, привет, это Ширли и Чэс, а это Крис и Фред соответственно, вот, а я удаляюсь и -- парни, вы помните? Ни о чем ты уже не помнишь. Утонул в синих глазах и с трудом переводишь взгляд на ее подругу, тоже голубые глаза, блондинка, не фигура, а мечта наяву, но ты уже утонул и потерян бесповоротно, и от того, что она берет за руку Фреда, а не тебя, он -- твой лучший друг -- сразу превращается в злейшего на земле врага, и вокруг его головы огненным ореолом вспыхивает окружность прицела. Чэс -- это сокращение от чэстити, невинность, не так ли? Ох, знал бы ты, как меня достала эта шутка, ну прости, прости, вот тебе коктейль, только не надувай свои премиленькие губки, Крис, уймись, что на тебя нашло сегодня, прямо не узнаю тебя. И вот наконец получилось, вроде бы само собой, медленный танец, прижимаешь ее к себе, чувствуя сквозь рубашку, как упираются в тебя ее соски, и не замечая короткие взгляды, которые она бросает из-за твоего плеча на столик. Два часа ночи, да, конечно, радостно соглашаешься ты, потому что уже нет больше сил смотреть, как она -- не с тобой, с другим! -- поехала, я и сам, собственно, уже собирался, пока, ребята, до завтра, прости, старик, что вот так, довез и кидаю, какие проблемы, старик, что я -- маленький, -- о нет, ты не маленький, падла! Снова ветер в лицо и девушка в белой ковбойской шляпе на соседнем сиденье, на белом топике приглашающе расстегнуты две верхние пуговки, волосы цвета спелой соломы рассыпались по плечам. И куда же мы едем, спрашивает она, ну, понимаешь, я вообще-то не местный и слишком поздно сообразил, что ключи от квартиры остались у Фреда. Но тут есть еще одно место, где можно... собственно, мы уже приехали. Не бог весть что, но маты тут есть. А ты что тут делаешь, спрашивает она, прогибаясь, и тебя от этого движения гибкого женского -- такого близкого -- тела бросает в дрожь. Стреляю, что еще можно делать в помещении стрелкового клуба. В самом деле, серьезно, могу показать, у меня как раз случайно все с собой, в багажнике. Спрингфилд, доработанный клон легендарного М1911. Ты всегда так с девушками знакомишься, нет, не всегда, только с теми, на которых ковбойская шляпа, говоришь ты, снимая эту шляпу и кладя ее на капот, и тонкие руки обвивают твою шею, а твои ладони ложатся на ее талию, потом скользят ниже, цепляясь за шортики, нет, сначала покажи, как ты это делаешь, что, как я стреляю, ну да, фары выключены и видны только две белые полоски -- топик и шорты. Ладно, в конце концов, я был здесь уже три раза, по двести патронов за тренировку, потому что здесь стреляют серьезные парни, в основном местная полиция, чтобы быть на уровне, приходится выкладываться полностью. На раз, два, три вспышка разрывает ночь, а грохот бьет по ушам, фиксируешь следующую мишень, бах, бах, немножко затянуто по времени, но это работа на публику, а со стороны должно смотреться эффектно. Кисловатый запах пороха висит в воздухе, он везде, даже на ее губах, а мат продавлен, ну и черт с ним, запах пьянит, ударяет в голову, и тут крыша съезжает окончательно и лицо под тобой -- Чэс, нет, Ширли, нет, Чэс -- какой-то дикий калейдоскоп, никак не прекращается, и ведь ты знаешь, что нужно, чтобы он прекратился, но не хочешь этого, наоборот, изо всех сил пытаешься оттянуть этот миг, когда кончится все! И только кровь гремит в ушах, как горная река... нет, не кровь и не в ушах. Потому что это ты слышишь сейчас и здесь, на еще холодном после ночи склоне пригорка в виду замка Дейга. Начинается. * * * -- Абсолютно бесшумных засад не бывает, так ведь, благородный дон? -- прошептал про себя Алекс, увидев, как резко повернул след в сторону залитой солнцем поляны. Было даже обидно немного. От местных он как-то не ожидал подобного дилетантства... чем-то от тех кустов определенно веет? Страхом? От первого нападавшего он уклонился, уйдя в нижний уровень, провел подсечку -- здоровенный, за центнер, бородач грохнулся так, что земля вздрогнула, кувыркнулся под ноги второму, уже набегавшему с поднятой дубиной, двумя аккуратными ударами вышиб из него дух, бросил взгляд в сторону Сошникова -- тот азартно выколачивал из своего спарринг-партнера годовой запас пыли -- и прыгнул на застывшего в стороне четвертого. Уже в полете Алекс ощутил нечто странное -- будто чужая липкая и холодная рука легла ему на темя, продавливая кость и наматывая извилины на пальцы. Но в этот момент он столкнулся с туземцем, и они вместе покатились по земле. Нехорошее чувство исчезло. Местный, оказавшийся на диво худосочным, попытался что-то пробулькать, но, ощутив под подбородком лезвие ножа, замолк. -- Так-то лучше, -- довольно заметил Алекс, вставая и пряча нож. Этот мозгляк и одет был получше, чем остальная троица. Хороший из него получится "язык". Да и напали они на нас первые -- значит, если что, наша совесть перед местными феодалами чиста, все в пределах необходимой самообороны. Интересно, с чего это они на нас кинулись? Первый раз местные жители проявили по отношению к советским солдатам неспровоцированную агрессию (атаку бойцов Картроза Окан не считал, полагая выступление Бубенчикова вполне достаточным поводом). -- Во, бляха-муха! -- Подошедший Сошников обиженно уставился на свой правый кулак, алевший содранной кожей. -- Донашивали на шмутье всякой дряни, суки позорные... -- Ни мритьяме! -- неожиданно заголосил пленник. -- Да кому ты нужен -- убивать тебя! -- отмахнулся Вася. -- Вот еще... Он осекся и недоуменно уставился на Окана. -- Чего ты, Студент? -- А интересно, -- задумчиво произнес Окан, сдергивая автомат из-за плеча и направляя его на пленника. -- Как мы с тобой узнали, что "ни мритьяме" означает "не убивайте меня"? -- Не убивайте меня! -- повторил бывший подмастерье гильдии провидцев Визенфил, с ужасом глядя на тонкий конец направленной на него железяки, откуда -- он теперь знал это совершенно точно -- в любой миг могла вылететь смерть. -- Не убивайте, благородные коуне ши! -- Так ты, выходит, колдун! -- догадался Сошников. Туземец истово закивал. -- Колдун... -- попробовал словечко на вкус Окан. -- Чародей... Волшебник... Ведун... Волхв... Маг... -- Эллисейн, -- подтвердил пленник, мелко дрожа. -- Эллисейн, -- повторил Окан. -- Тебя как звать, эллисейн? -- Визенфил, -- покорно отозвался туземец. Сошников потер виски. -- Вот же зараза какая, -- пожаловался он. -- Он наши мысли читает, да? Окан кивнул, не дожидаясь ответа пленника. -- А я как чувствую, что он у меня в башке делает, -- закончил Сошников. -- А ну-ка, прекратить! -- скомандовал Окан, легонько тыча местного жителя стволом в ребра. -- Но, почтенные коуне демоны, как же я тогда пойму ваши указания? -- спросил чародей... чик, решил про себя Алексей. -- А вы -- мои ответы? Окан пожал плечами. -- Научи нас языку, -- потребовал он, осененный внезапным наитием. -- Но я... -- Пленник сглотнул и признался: -- Я слабый чародей. Неученый. Почти анойя. -- В голове Окана отозвалось "чародей со слабым, едва определимым даром". -- У меня может не получиться. -- А ты попробуй. -- Алексей выдал кровожадную улыбку и только потом сообразил, что бессмысленно запугивать человека, способного выдернуть твои намерения у тебя же из мозгов. Пленник, впрочем, понял его правильно. В мозгу Окана снова закопошились неловкие бесплотные пальцы. Раз или два чародей ошибался -- мысли начинали путаться, воспоминания то накатывали, то становились словно бы не своими. Всякий раз Окан покрепче перехватывал автомат, и пленник торопливо исправлял ошибку. -- Так откуда вы взялись, лесовики? -- поинтересовался Окан, когда невидимая рука отпустила. Он не сразу понял, что задал вопрос не по-русски. -- Мы из людей коуна Дейнерика, -- ответил Визенфил торопливо. -- Беззаконники мы. Слово отозвалось в новоданной памяти целым фейерверком ассоциаций, но правильный аналог первым подобрал не образованный Окан, а как раз его товарищ. -- Разбойники, что ли? -- переспросил Сошников, с презрительным недоумением оглядывая разбросанные по полянке тела. -- Ну... -- сознался Визенфил. -- Немного. -- Тогда веди, -- пожал плечами Окан. -- Куда, милостивые коуне ши? -- не понял пленник. -- К главарю вашему веди, -- разъяснил спецназовец. -- Если я ничего не путаю, наши... владетели... с ним поговорить хотят. * * * Вой родился высоко в небе. Надрывно-тягучий, он падал из небесной голубизны, и это тянулось... тянулось и наконец жахнуло. Однако командование решило не мелочиться, подумал Крис, глядя поверх прицела на опадающий земляной столб. Когда в дело вступает восьмидюймовый калибр, становится уже не до шуток. Интересно, что адмирал приказал перетащить через портал, чтобы устроить этот -- бабах! -- фейерверк? Крейсер? Первый снаряд разорвался в ста метрах перед замком. Боллингтон начал было сообщать поправку, но из трубки донесся треск помех вперемешку с приказом заткнуться до особого распоряжения -- корректировку пока вела другая пара. Второй взрыв выметнул гейзер перед замковыми воротами. Третий пришелся точно по ним. Из облака дыма и пыли брызнули черточки обломков. Когда же туча опала, выяснилось, что ворот -- равно как и мостка перед ними -- больше не существует. Вместо них в стене замка зияла полукруглая дыра, словно какой-то очень большой и голодный подземный житель решил подзакусить любимым пудингом. Эффектно, решил Крис, но если они и дальше собираются грызть эту кладку фугасами, то мы застрянем надолго. Он попытался примерно оценить толщину замковых стен, но угол обзора не благоприятствовал. Футов десять у основания там точно есть, подумал Крис, никак не меньше -- и это сплошного камня! А ведь есть еще и вторая стена, внутренняя. Еще два снаряда разорвались во дворе замка. Тактическим бы их, неожиданно подумал Крис. Какие там заряды у стандартной М-110-й в ассортименте? Два и десять килотонн, по-моему. Ну, на две Хиросимы этот замок явно не тянет, а вот пара тысяч тонн стандартной взрывчатки живо бы разобрала его на элементы. Странно, что адмиралу эта мысль в голову не пришла. Заодно бы и туземцев пуганули. Но у командования, как выяснилось, имелось свое мнение на этот счет. Положив за стены еще один снаряд, оно сочло пристрелку законченной -- и вот тут-то началась настоящая канонада. Не меньше двух батарей бьют, решил Крис, вжимая ладони в уши. Взрыв следовал за взрывом почти без перерыва, замок давно уже скрылся за пеленой пыли и дыма, в которой мелькали очередные вспышки, и в такт им тяжко содрогалась земля. Огневой налет длился ровно двадцать минут. Затем наступила тишина. Крис осторожно отклеил руки от головы и посмотрел вперед. На месте замка медленно расползалось в стороны огромное серое облако. -- Там, наверное, камня на камне не осталось, -- сипло прошептал Боллингтон. Крис отрицательно качнул головой. -- Сомневаюсь. Разве что этот замок намного хлипче, чем кажется с виду. Впрочем, -- задумчиво добавил он, -- к чему гадать. Сейчас дым рассеется, и мы увидим... -- Стены! -- выдохнул Джимми. -- Стены стоят! Поймав в прицел выступивший из облака край замковой стены, Крис медленно прошелся взглядом вдоль него. Похоже, град восьмидюймовых снарядов не произвел на могучие стены особого впечатления. Только в двух местах в частоколе зубцов виднелись зияющие пустоты -- следы прямых попаданий. А еще пропали те самые крыши-пагоды, так приглянувшиеся снайперу. Вместо них башни венчали отдельные чудом уцелевшие балки. -- Этой проклятой штуке ничегошеньки не сделалось! -- воскликнул Боллингтон возмущенно. -- Такой чертов там-тарарам -- и ничего! Не иначе, местные ее заколдовали! -- Это всего лишь большие, хорошо уложенные камни, -- усмехнулся Крис. -- Особой магии для этого не требуется. По крайней мере, древние инки и прочие египтяне возводили гораздо более впечатляющие сооружения безо всякой потусторонней помощи. -- А вот я читал, -- возразил Джимми, -- что им помогали эти... маленькие и зеленые. Что у индейцев не было такой техники, с которой они могли бы... -- А они обходились без нее, -- ответил Крис равнодушно. -- Как цинично заметил один, по-моему, фараон: "Если человека сильно бить палкой по спине, то он может очень многое". Хотя, мелькнуло у него в голове, вряд ли у местного лорда нашлось столько же рабов, готовых волочь на себе эти глыбы. Здесь вообще с жителями негусто. Да и словечко "потусторонний"... теперь звучит как-то двусмысленно. -- Эй! -- воскликнул Джимми. -- Гляди! Но Крис и сам уже увидел Седжвика, спокойно идущего через поле к дымящейся воронке на месте замковых ворот. Винтовку снайпер закинул за спину и вообще выглядел так невозмутимо, словно перед ним расстилалось поле какого-нибудь загородного гольф-клуба. Вот только лунки самую малость великоваты, успел подумать Крис, вставая с лежки. -- Эй, -- суматошно вскинулся Джимми. -- Ты куда? А если там остался кто-то из местных? -- Тогда вызовешь пару Б-52, -- отозвался Крис. -- Может, они сумеют оставить на этой штуке еще пару-тройку вмятин. Седжвика Крис нагнал у самого замка. Старший сержант задумчиво взирал сквозь проем на перепаханный воронками внутренний двор. Вблизи видно было, что обстрел не прошел бесследно. Летевшие почти отвесно снаряды пробивали межэтажные перекрытия, скрывавшиеся между двойными стенами, окружавшими внутренний двор, и рвались внутри, между ними, вышвыривая в окна и бойницы струи праха и каменного крошева. Даже если бы в замке и оставалось хоть одно живое существо к началу обстрела, его перемололо бы на кровавый фарш. Но стены стояли -- неколебимо. -- Думаешь, местные все смылись? -- Они же не идиоты, -- медленно произнес Седжвик. -- А этот замок такая большая и жирная цель, что мы просто не могли оставить его в покое. -- Да, цель что надо, -- согласился Крис. -- Интересно, как командование отреагирует на известие, что весь достигнутый успех ограничивается парой превращенных в щепки курятников? -- Придумают что-нибудь, -- спокойно ответил Седжвик. -- Они всегда что-нибудь придумывают. * * * Обри Норденскольд обвел взглядом стену замка. Во время неудачных переговоров со здешним лордом он от напряжения даже не заметил, что стена кажется сплошной, хотя издалека отчетливо виделись очертания массивных базальтовых глыб. Теперь он понял, почему. Глыбы были аккуратно сварены друг с другом -- как броневые плиты на бортах какого-нибудь линкора. Стыки были заметны, но дефектоскопия уверяла, будто блоки сплавлены по всей толщине стены, на добрых шесть футов в глубину. Инженеры, да и научная группа, хватались за голову. Даже самой прогрессивной в мире американской науке и технике не под силу было вот так, ровненько, запаять швы в этой циклопической кладке. -- Думаете, нам удастся это вот подорвать? -- скептически заметил он. -- Почему же нет, -- миролюбиво ответил капитан Торн. Командир саперного взвода оглядел адмиральского любимчика снизу вверх и добавил: -- И не такое сносили. Тут, как в койке, -- не размер важен, а умение. А то -- Большой Глебовски, Большой Глебовски... -- добавил он почему-то -- должно быть, имел на поляка зуб. Он по-хозяйски прикрикнул на солдат, азартно запихивавших в ямы мешки гелигнита. -- Экой нас все же дрянью снабжают, -- ухитрялся он одновременно бурчать себе под нос при этом. -- Капризная такая сволочь... Обри искренне надеялся, что капризный гелигнит не рванет раньше времени. Офицеры стояли практически под самой стеной, и если даже их не разнесет в мелкие кусочки взрывом, то накроет горой обломков. -- Понимаете, -- объяснил Торн, -- силой артиллеристы уже пробовали. Головой такую стену не пробьешь. Но... -- Он важно поднял палец. -- Если взрывная волна пойдет снизу, то даже если она и не переломит монолит... то подроет его основание. А фундамент у этого замка... хлипковат. -- А зачем ему быть крепким? -- меланхолически заметил сержант Седжвик. Его отделение осталось охранять саперов, когда остальные американские солдаты с позором вернулись на базу, увозя с собой бесполезные пушки. -- Посмотрел бы я на того кретина, который попробует взять этот замок приступом. Если бы на нас сверху кипятком лили... вы бы тут недолго свой подкоп делали, капитан. -- Н-ну, пожалуй... -- не стал спорить Торн. -- Одним словом, если подойти с умом, то взорвать его можно. Правда, не понимаю, зачем -- военной ценности он уже не представляет... Капитан сбился и замолк, глядя на Обри. Он понимал, что несколько превысил пределы своей компетенции, усомнившись в приказе сверху, и теперь ждал, вставит ему адмиральский прихвостень пистон или простит промашку. -- Это мера устрашения, капитан, -- ответил Обри. Идея принадлежала не ему, а Макроуэну. -- Чтобы местные лорды понимали, на чьей стороне сила. -- Интересно, как они об этом узнают, -- хмыкнул Седжвик. -- Вряд ли наши патрули пропустят сюда их разведчиков. Обри усмехнулся. -- Мы пошлем им волшебное письмо, -- отозвался он. -- Не знал, что вы умеете писать по-здешнему, -- с уважением откликнулся Торн и, не оборачиваясь, гаркнул: -- Эй, вы, там -- заснули?! -- Я не умею, -- ответил Обри. -- Мы пошлем им звукозапись. Волшебная коробочка, говорящая человеческим голосом... -- Кхм... -- Седжвик прочистил горло. -- Сэр, можно надеяться, что мы вскоре получим нормальные рации? Обри уставился на него, потом неловко взмахнул руками. -- Боюсь, что нет, -- признался он. -- Мы использовали фонографы Эдисона... с ручным заводом. Это не такое сложное приспособление. По правде сказать, идея принадлежала самому майору Норденскольду. Он, правда, не очень верил, чтобы местных жителей, навидавшихся пирокинеза и телекинеза, могла устрашить говорящая коробочка, но чем черт не шутит? По его мнению, содержимое послания было куда важнее. Справедливо опасаясь после фиаско у замка Дейга вступать с местными лордами в переговоры лицом к лицу, руководство группировки вторжения решило отправить им звуковые письма с предложением мира. Сепаратного. Кем была выдвинута идея, восстановить было трудно -- адмирал Дженнистон приписал эту честь себе, -- но поддержана она была на удивление единодушно. Миролюбивый Обри надеялся, что нелепый конфликт таким образом удастся если не погасить, то изолировать. Кровожадный Макроуэн, не простивший туземцам гибели своих морпехов и не делавший различий (по его мнению, маловажных) между одним племенем и соседним, рассчитывал, что местных лордов удастся передавить поодиночке или натравить друг на друга, а адмирал Дженнистон уже примерял мысленно лавры миротворца. Фонографы роздали крестьянам в удаленных от базового лагеря деревнях вместе с подарками и строгим наказом доставить местным лордам. Обри ожидал реакции в течение недели. -- Капитан Торн, сэр! Готово! -- Пожалуй, -- заметил Торн, придирчиво оглядывая наполненную мешками гелигнита яму, -- нам стоит отойти подальше... * * * Майор Кобзев родился в удачное время. Именно в те годы, когда детский организм наиболее чувствителен к разлагающему влиянию буржуазного псевдоискусства, советский экран затопила волна трофейных кинофильмов, бурно прокатившаяся просторами одной шестой части суши и как-то незаметно сгинувшая. В ту самую пору девятилетнему Степке Кобзеву и довелось увидать фильм, поразивший его до самых глубин доверчивой мальчишечьей души. Это были "Приключения Робин Гуда". Много позднее, когда молодой гэбист Кобзев уже не верил в благородных разбойников и прочих дед-морозов, он пытался правдами и неправдами посмотреть старый фильм еще раз, но так и не получилось. По столицам он как-то не задерживался, а в тех дырах, которые Кобзеву приходилось затыкать своим телом, и обычного-то кинозала бывало не сыскать, а уж о таких диковинах, как кинотеатр повторного показа, и вовсе не слышали. Зачем это ему надо -- Кобзев внятно объяснить не сумел бы. Ему казалось, что он и так помнит каждый кадр, каждый прыжок и ужимку, что различает сквозь годы лязг жестяных шпаг и чувствует холод фанерных стен Ноттингемского замка. Он понимал, что должен скорей благодарить судьбу за то, что она не позволила ему испортить впечатления детства, что фильм показался бы ему устарелым, нелепым, вздорным, идеологически невыдержанным. Но почему-то все равно было обидно. И вот с тех самых пор образ атамана защитников сирых и угнетенных в воображении гэбиста неразрывно связывался со смазливой физиономией Эррола Флинна. Ну, был, конечно, еще один хрестоматийный кинообраз, но до Степана Разина почтенному коуну Дейнерику предстояло еще расти и расти. В чем майор и намеревался ему поспособствовать. Однако же предводитель "свободных охотников вольных гор", как витиевато отрекомендовал его Окан, если и походил на кого-то из любимых народом актеров, то скорее уж на Пуговкина. А вообще, решил майор, старательно изображая радушную улыбку, больше всего этот тип похож на выслужившегося приказчика. Уже и выбился вверх, распихав остальных, кого локтями, а кого и ножиком под ребра, приоделся, навесил тугой кошель на пояс, добавил в голос степенности, а свиные глазки все так же беспокойно шныряют по углам. Обладатель свиных глазок улыбнулся в ответ и что-то коротко протрещал. -- Он говорит, что очень рад познакомиться с... э-э, представителем великой заморской державы, -- перевел Окан. -- Страшно счастлив по этому поводу и так далее. -- Передайте ему, что я также очень рад и все, что по протоколу положено, -- не переставая улыбаться, прошипел Кобзев. -- И спросите заодно, не желает ли он еды или питья? Услышав это предложение, атаман осклабился еще шире и выдал очередную зубодробную фразу. -- Желает! -- перевел Окан. -- До него уже дошли слухи о восхитительном желтом снадобье, которым так щедро потчуют простой народ добрые пришельцы. Он также наслышан, что у нас есть еще более чудесные сладости. Короче, и того, и другого, и можно без хлеба. -- Распорядитесь, -- кивнул майор. -- Слушаюсь! Кобзев задумчиво посмотрел вслед вышедшему спецназовцу. Не то чтобы его до конца устраивал этот нарочито флегматичный парень с холодными серыми глазами прирожденного убийцы. Майор читал его личное дело, но так и не уяснил, какого лешего затесался сюда этот сынок не самых крупных, но все же достаточно высоких московских шишек. Притом что в группировку специально старались подбирать людей с минимумом родных, желательно вообще без таковых... К сожалению, второй из оказавшихся в распоряжении майора свежеиспеченных толмачей был слишком уж... простоват. Парень от сохи мог пригодиться на агитационном выезде Бубенчикова, но для ведения запланированных майором тайных переговоров он был явно не приспособлен. И уж тем более не годился для этого Шойфет со своей неуместной инициативой. При воспоминании о неугомонном Леве майор поежился. Нет уж, лучше Окан. Даже если он и делает из всего происходящего какие-то свои выводы -- пусть делает. Далеко он их не унесет. Сам же майор обучаться местному языку отказывался категорически, равно как и отсоветовал -- самым скорбным тоном, на какой только был способен, -- всему остальному руководящему составу группировки. Кто знает, а не взял ли колдун, вложивший в головы двоим разведчикам знание местного наречия, чего-нибудь ВЗАМЕН? -- Готово, товарищ майор. Перед собой Окан держал поднос, на котором были живописно расставлены две уже вскрытые банки вареной сгущенки, тарелка с ломтями белого хлеба, намазанными ею же, тарелка с грудой разнообразных конфет -- шоколадных, карамелек, леденцов и прочих -- без обертки, и три стакана с чем-то подозрительно оранжевым. -- Почему так долго! -- нарочито возмущенно воскликнул майор и, не меняя тона, добавил: -- Что в стаканах? -- Конфеты разворачивали, -- ответил Алекс, ставя поднос на стол. -- А в стаканах лимонад. Голос его был обманчиво почтителен, но Кобзев готов был поклясться, что Окан воспринимает происходящее не то как игру в фанты, не то как соревнование по лицедейству. Несерьезно, в общем, воспринимает. Да и к нему, майору Кобзеву, относится несерьезно. -- Тогда переведите ему, -- приказал майор, -- что мы приветствуем его от имени всего Советского Союза и сожалеем, что наша встреча началась с некоторого непонимания. * * * Коун Дейнерик ит-Кеулай так увлекся поглощением сладко пахнущей тягучей коричневой массы, которую глупые демоны зачем-то намазывали на невкусный хлеб, хотя ее и так можно есть, что едва не пропустил мимо ушей вкрадчивые слова толмача: -- Верно, ваши люди ушли в леса, спасаясь от несправедливых порядков, установленных в вашей прекрасной стране чародеями и владетелями? -- Точно! -- подтвердил Дейнерик, облизывая ложку. -- Разве от них дождешься справедливости? -- И, конечно, вам не по нраву порядки, при которых человек остается тем, кем родился, не в силах занять подобающее его способностям место? -- Вот-вот! -- Дейнерик обрадованно кивнул сначала толмачу, а потом, спохватившись, его хозяину. Главарь разбойников понимал, что говорит на своем нелепом наречии главный демон, а толмач только переводит. Но толмачу хотелось уважительно кивать. У него были холодные, умные глаза убийцы и тонкие руки чародея или письменника. А вот хозяину его кивать не хотелось. Хозяин был немного похож на самого коуна Дейнерика, только весь какой-то рубленый, угловатый и рожа глупая. На месте толмача Дейнерик бы в два счета избавился от такого хозяина и занял его место сам. Но кто бы из них ни говорил умные слова, а только коун Дейнерик всегда полагал нечто в этом роде, только не смог бы высказать так гладко и красиво. -- И верно, почтенные коуне, -- заявил он, -- что там за порядки! Как нет таланта, так ты уже и не человек! Всякий анойя и то на тебя сверху вниз плюет! Обдирают простого человека, как осинку! -- В нашей стране, -- лился медовый голос толмача, -- тоже было так. Но мы сбросили с себя ярмо хозяев, и теперь в нашем краю все люди равны, и никто не может обидеть простого человека только потому, что стоит выше него. Дейнерик покивал. Был коун Дейнерик большой дурак. Если бы не природная глупость, едва ли единственный сын и наследник гильдейского купца Кеулая растерял бы все свое достояние чуть не до последнего медяка и подался бы с горя, обидевшись на весь свет и родные края в особенности, на Беззаконную гряду, рассчитывая найти там применение собственным талантам. Как и все дураки, о скудоумии своем бывший купец не догадывался, принимая за большой ум злую хитрость, а во всех свалившихся на него бедах винил устоявшиеся порядки, а в первый счет проклятых анойя, потому что настоящих чародеев винить было совестно -- те хоть что-то делают полезное, а всякая там бесталань... На Беззаконной гряде оказалось, что именно такая бесталань и не может найти себе места при Серебряном законе. Кто-то, у кого руки правильным концом вставлены, пытался завести какое-никакое хозяйство, если уж под владетельской рукой не получилось, но большинство беглецов испокон веку сбивались в шайки, чтоб грабить проезжих купцов. Важно было соблюдать тонкое равновесие: если брать слишком мало, мож