пришел через него ответ Раатхакса. В который уже раз Кобзев пожалел, что сам не знает эвейнского. Без посредников было бы куда проще... но допускать здешних телепатов к себе в голову он не собирался, а выучить язык по старинке все времени не было. Да и зачем -- в конце концов, еще лет десять-двадцать, и вся здешняя интеллигенция будет учиться в приюте для убогих имени Патриса Лумумбы. -- Если кузнец делает меч, он не в ответе за тех, кто этим мечом убивает, -- проговорил гэбист. -- Мы продали этим людям наше оружие. У вас есть чародеи. Они могут противостоять такому. -- "Ну да, -- мелькнуло у него в голове, -- мы же не стали дарить этим уркам минометы и гаубицы". -- Мы не в ответе за то, против кого поднимут наш меч. -- Значит, это не ваши люди? -- спросил Раатхакс, выслушав перевод. -- Они не ходят под рукой вашего владетеля? Кобзев решительно покачал головой. -- Передайте ему, -- проговорил он, -- что мы решительно против убийства мирных жителей и что так поступают только негодяи. Лева разразился многословной тирадой, экспансивно размахивая руками. Управляющий прервал его и что-то пробурчал негромко. -- Он говорит... -- Лева покраснел, -- чтобы мы впредь не торговали своим оружием... Нет, не так. Чтобы мы не продавали его тем, кто нарушает Серебряный закон. Это не требование -- по закону он не может указывать нам, чем и как торговать. Но... -- Он переспросил что-то у туземца и продолжил: -- Есть разница между... законом и обычаем... порядком... Нет... -- Он напряженно потер лоб в поисках подходящего слова. -- Вот! Понял! _Порядочностью_. Кобзев мрачно воззрился на управляющего. Раатхакс ит-Ллайшар иронически усмехнулся и, с неожиданным для столь дородного мужчины проворством запрыгнув в седло, развернул коня. * * * -- Черт! -- ругнулся гэбист. -- И что это должно было означать? Вопрос был, строго говоря, риторический, но Леву Шойфета это, как обычно, не остановило. -- Что теперь у владетеля Бхаалейна развязаны руки, -- ответил он. Возможно, майор Кобзев не так настаивал бы на том, чтобы база советских войск в дружественном Эвейне была перенесена от точки перехода в места более обжитые, если бы знал, что творилось в новом лагере после наступления темноты... Разумеется, выйти из лагеря иначе как через главные ворота было почти невозможно -- минные поля, ограда, датчики, прожектора... История с собакомедведем пошла бедняге Сапрыкину впрок. Начальство, проверив колючесть проволоки и мелкость сетки, милостиво покивало, и вопрос о безопасности базы сочли закрытым. Ошибку майор Кобзев допустил только одну. Да и не ошибка это была, в общем. Какие, ко всем чертям, увольнительные на иностранной территории? Может, тебе еще билетик до городу Парижу? Ах, назад в Союз? А секретность? Разболтает в пьяном виде какой-нибудь солдатик, и через день об этом будут трезвонить все Барановичи, а через два -- весь Тель-Авив, где половина этих самых барановичей и Рабиновичей проживает. Нет уж, потерпят без водки и баб! Возможно, сказался благоприобретенный аскетизм службиста, возможно, одна половина здравого смысла одолела другую... так или иначе, но тягу рядового состава к бабам и водке майор Кобзев недооценил радикально. Покуда тесниться приходилось на пятачке посреди густого леса с дикими драугбэрами, никто как-то не задумывался, чего лишен, -- кроме тех немногих, кому приходилось сталкиваться с туземцами в мирной обстановке. Но с переездом под бок многолюдной деревне необходимость стала осознанной. А осознанная необходимость, как писали классики, есть свобода. Вообще-то часовой при попытке проникнуть на охраняемую территорию должен действовать строго по уставу, начиная с сакраментального "Стой, кто идет!" и далее по пунктам. Но диалог, который можно было услышать у шлагбаума на КПП почти ежевечерне, с предписанным имел мало общего: -- Стой, кто идет? -- Да я это, я! Вот идиот, кого еще понесет к воротам в такое время? Не договаривались, что ли? -- А если комендант? -- Вы что, не споили его еще? Вот трезвенник! Я думал, у вас уже все верхи в кармане. -- Угу. Сидят и гадят. Да ты проходи, не маячь... Сколько с тебя, знаешь? Флягу, и чтобы полную. -- Да чтоб вы упились, гниды! -- Ты мне, блин, не выступай! Щас как... -- Все, все, молчу! Уже пошутить нельзя... -- Шутки у него! Мне, между прочим, с начкаром -- делись, с этими, на пульте -- делись... Ты иди, шутник. Пока еще до деревни дотащишься... весь самогон без тебя выдуют. -- Без меня -- не выдуют! -- Погоди! А ты что на продажу волочишь? -- Тебе скажи! Нечего мне рынок забивать. Сам придумай. * * * Огромный вороной тяжеловоз -- ибо закованную в доспехи тушу воеводы Тауторикса мог выдержать далеко не каждый конь -- прядал ушами и нетерпеливо переступал с ноги на ногу. -- Ну? -- осведомился воевода. -- Где они? -- Их нет, -- отозвался дружинник. Из-под шлема на его побелевшее лицо скатывались крупные капли пота. -- Их нет в этом лесу до самого окоема. Тауторикс нахмурился. Эврил был не самым сильным из бхаалейнских провидцев-наймитов. Но лучшего у него н отряде не случилось. -- Не нравится мне это, -- пробасил стоявший неподалеку Уолле. -- По тому, что поведал тот хромой трус, и по словам лазутчиков, так и так выходит, что до лагеря не больше пяти тысяч шагов, а скорей -- четыре-три будет. И чтобы лихие людишки за три тысячи дозорных не поставили -- неслыханное это дело. Неслыханное и невиданное. -- Может, -- насмешливо предположил один из младших дружинников, -- они там все умом тронулись? Оттого и речи дурные ведут. На наших демонов тоже, бывает, как найдет, как понесет ерунду молоть -- только холодную тряпку на лоб, и отлеживаться. -- Может, может... -- Тауторикс яростно стиснул поводья. -- А может, надеются на что-то. -- На что? -- вскинулся молодой дружинник. -- На _шиевы_ громобои? -- Может, и на них, -- вздохнул воевода. -- Иль на что другое. Ладно. -- Он приподнялся и, возвыся голос, скомандовал: -- Вперед! Они проскакали почти две тысячи, прежде чем Эврил поднял коня на дыбы. -- За этим поворотом, -- выдохнул он, -- четверо. -- Фаулей! -- не оборачиваясь, позвал воевода. -- Твоя очередь. Дружинник кивнул и, соскочив с коня, исчез в лесу. Несколько минут спустя из-за поворота донеслись заливистые трели сойта. Воевода поморщился -- он-то помнил, что в здешнем лесу сойтов отродясь не водилось. -- Что, они прямо так и стояли посреди дороги? -- недоверчиво спросил Тауторикс, глядя на распростертые тела. -- Мне что -- делать было нечего, как таскать их? -- удивился Фаулей. -- Как стояли, так и лежат, двое на дороге и двое около костерка. -- А котелок-то над ним не пустой, -- втянув ноздрями воздух, заметил один из дружинников. -- Ох, не нравится мне это, -- снова повторил Тауторикс. -- Лихой народишко умом, конечно, обделен, коли против Серебряного закона идти удумал, но не такие ж они убогие! -- Может, это у них уловка была такая? -- несмело предположил кто-то из дружинников. -- Мы, мол, мирные путники, сидим, едим. -- Ох, не нравится... -- в третий раз повторил воевода, I вглядываясь в предмет, валяющийся на дороге рядом с одним из разбойников. Тускло отблескивающая штука хоть | и не походила на виданные им до сих пор громобоиные i палки ши, но сходилась с ними своим чужеродным урод-; ством. Он легким движением послал вороного вперед. Шаг, второй, третий... Сноп огня и дыма вырвался из-под дорожной пыли под правым передним копытом. Падая, конь дико заржал -- и, словно в ответ, из-за деревьев донеслись злые, тревожные крики. -- Вперед! -- взревел Тауторикс, пытаясь высвободить | застрявшую под умирающим вороным ногу. -- Не дайте им уйти! Один из дружинников, решив, очевидно, что колдовские ловушки стоят только на дороге, послал коня в галоп обочиной -- первый взрыв полыхнул под задними копытами, конь грохнулся набок, и второй взрыв разорвал дружинника пополам. -- Вперед! -- прохрипел воевода, уже понимая, что это бесполезно, что отступники не разбегутся, едва завидев блеск дружинных клинков, заслышав топот боевых коней. -- Я их чую! -- крикнул один из дружинников, Кром-ли, обладавший кузнечным даром. -- Металл в земле! -- Где? -- заозирался огневик Салах. -- Вон там! -- прокричал кузнец, тыча рукой. -- Чуть присыпано песком! Песок под взглядом огневика зашипел, растекаясь стеклянной лавой, -- и дорога снова вздыбилась огнем и дымом. -- Эврил, да что же ты медлишь! -- взвыл Тауторикс. Он нутром чуял, что вот сейчас станет поздно, сейчас выбегут из леса разбойники, замелькают огоньки на концах громобойных палок... и даже Салах никого не спасет, потому что не по его силе выставлять пламенный щит такой крепости. -- Сей... час... -- выдавил провидец, обмякая в седле. Самый миг единения Тауторикс, как всегда, пропустил. Он много лет служил Бхаалейну -- сначала простым дружинником, потом десятником, потом воеводой, -- он повидал множество сражений, но никогда не мог уловить того момента, когда боевой отряд сливается в единое целое, ведомое общим знанием. И тем более никогда он не переживал этого чуда сам. Незримый для вражеских провидцев, не раз заходивший в тыл ничего не подозревающим чародейным дозорам, он и благами мысленного соединения не мог воспользоваться отродясь. Взгляд Кромли пробегал по дороге, как петляющий по лесу заяц, и вослед ему будто бежал Черный волк ночи, от чьей поступи сама земля всплескивалась и горела. По мере того как углублялось единение, Эврил приходил в себя. Он чуть повернул голову -- и Салах, воздев руку, прикрыл отряд огневым щитом за миг до того, как впереди, справа от дороги, замелькали с громким треском неяркие вспышки. В воздухе заплясали, сгорая, пламенные черты. -- Фаулей! -- Воевода сумел наконец выбраться из-под вороного. -- Смешай им мысли! Дружинник коротко кивнул. Вспышки справа погасли -- но тут же застрекотало в чаще слева. Двое дружинников со стоном повалились из седел. Салах протяжно завыл, пытаясь растянуть щит как можно шире. -- Бейте! -- вскричал Тауторикс, указуя мечом на дорогу впереди. -- Все бейте! И -- вперед, да сохранят нас дни! Дорога словно взорвалась. Отряд ринулся вперед, сквозь дым и пыль, сквозь звездный дождь сгорающих в Салаховом щите кусочков металла, сквозь разлетевшиеся под ударами бхаалейновых родовичей бревенчатые ворота в разбойничий лагерь. -- Вперед! Бей, руби! Еще двое дружинников упали под автоматными очередями, но остальные, неуловимо быстро орудуя мечами, уже расходились веером по лабиринту узких проходов между хижинами. Прогремело несколько коротких, в упор, очередей и три глухих взрыва -- не все разбойники вспомнили о проходах в окружающем лагерь кольце минных полей. Здесь, в лагере, оружие ши было хуже чем бесполезно. Свинцовые пульки не разбирали своих и чужих, разбойники опасались стрелять, чтобы не положить вместе с нападавшими половину собственного, сбившегося в безмозглую толпу войска, а меч в умелых руках становится продолжением тела. Под ударами движителей рушились стены и слетали крыши, взгляд Салаха прожигал в грудах обломков черные борозды до самой земли, и само присутствие Фаулея приводило разбойников в тоскливое, отчаянное исступление, когда кажется, что и остаться -- смерть, и бежать -- поздно. Воевода Тауторикс не был чародеем, но опыт многих схваток помогал там, где бессилен оказывался даже дар Эврила, ощущавшего каждый враждебный рассудок в пределах лагеря и передававшего свое знание остальным дружинникам. Он срубил ошалевшего лесовика, выскочившего прямо на него из-за угла. Рядом трещали доски под напором колдовской силы, и слышался чей-то пронзительный, заупокойный вой. Воевода и не ожидал, что разгромить беззаконников окажется так просто. Пока что отряд потерял всего троих, а жертв среди лихого люда было просто не пересчитать. Задумавшись, Тауторикс едва не потерял бдительности. Поэтому высокий демон, спрыгнувший с крыши прямо перед ним, чуть не застал воеводу врасплох. Трудно сказать, что предупредило Тауторикса -- то ли едва слышный за царящим в лагере гамом скрип, то ли скользнувшая по земле тень, -- но он вскинул меч за миг до того, как приклад автомата должен был врезаться ему в лоб. Лязгнуло железо, на миг противники замерли лицом к лицу, и Тауторикс успел отчетливо разглядеть своего врага. А это был именно ши. Демон даже не удосужился сменить обычную для своих сородичей однотонно-грязную одежду на зеленое разбойничье тряпье. Почему он не воспользовался громобоем, воевода не знал -- быть может, в том просто иссякла сила. И это не был простой лиходей. Легко парировав встречный удар воеводы мертвым громобоем, демон выхватил широкий нож и наотмашь полоснул им Тауторикса по бедру, там, где кончалась кольчужная юбка. Воевода охнул от боли и неожиданности, припадая на раненую ногу. Он привык к иной манере ведения боя... и так же привык полагать, что тяжелый, сработанный гильдейскими мастерами доспех надежно защищает его от любого оружия. Что же, за самоуверенность надо платить, подумал он мрачно. Но ты, проклятый демон, не сможешь потратить моей платы! Тауторикс рубанул мечом сверху вниз, вкладывая в удар все свои силы. В поединке с другим дружинником или хотя бы просто эвейнским воином он не осмелился бы поставить все на один выпад... Но ши мог принять клинок только на свой нелепый громобойный жезл, а тот не выдержал натиска зачарованного булата. Лезвие рассекло грудь демона, точно нож хозяйки -- брюхо жирного лосося, из тех, что каждую весну идут на нерест по перекатам Драконьей реки. И когда тело демона осело наземь, воевода Тауторикс увидел стоявшего за его спиной разбойника. Тот тоже сжимал в руках громобой, но по уверенной осанке его, по злому прищуру темных глазок, по предвкушению в оскале воевода понял -- этот жезл полон смерти, и эта смерть сейчас ринется к его сердцу. Стальная кираса, какую из всех дружинников мог носить только богатырь Тауторикс, вдруг показалась воеводе очень тонкой. Разбойник промедлил миг, пристраивая тупой конец жезла поудобнее на выступающем пузе, и выстрелил. Жезл взорвался. Разбойник завизжал тоненько, глядя на свисающие с белых костей кровавые ошметки, только что служившие ему руками. Крик оборвался, когда опомнившийся Тауторикс одним ударом снес ему голову с плеч. Тело завалилось на спину, дернулось раз и застыло. Только тогда воевода обернулся. Из дверей полуразрушенной хижины ему улыбался кузнец Кремли. Крики стихали. В стороне бухнуло пару раз -- верно, часть разбойников пыталась вырваться из ставшего смертельной ловушкой лагеря, но без своих вожаков гибла на минных полях. Теперь Тауториксу предстояло самое трудное. Эврила он нашел на площади посреди лагеря. Провидец стоял, пьяно покачиваясь, среди собиравшихся к нему дружинников. Воевода подошел к нему сзади и обеими руками зажал чародею нос и рот. Провидец забился, точно выброшенная на берег рыба, и Тауторикс ощутил -- не рассудком, а чувствами, по тому, как отпустило потрясенных победой дружинников, -- что единение разорвано. Это всегда было самым трудным. Чтобы безопасно соединять рассудки бойцов, следовало иметь в отряде хотя бы одного, кто сможет в случае нужды разорвать связь. В летописях гильдий и владений поминался не один случай, когда, раз возникнув, единство укреплялось до того предела, что дружинники теряли собственные личности, становясь безумным, стремящимся только к убийству целым, и разорвать его можно было, лишь уничтожив провидца. -- Очнулся? -- ласково спросил воевода. Эврил молча кивнул, оправляя кафтан. -- А вы что выпялились? -- гаркнул Тауторикс, заставляя себя забыть о боли в ноге. Многие его бойцы были ранены куда серьезней. -- Наших раненых -- собрать, перевязать, залечить -- это, Блейн, к тебе относится! А это гнездо лиходейское... -- он помолчал, оглядывая развалины лагеря, -- выжечь, чтобы и следа от него не осталось! * * * Майор Кобзев растерянно поддел носком башмака обгорелую доску. Та, скрипнув, переломилась пополам. -- Как это могло произойти? -- спросил он, не обращаясь ни к кому. Над пепелищем витал острый запах гари. -- Неизвестно, -- ответил капитан Перовский, напрягаясь. Гэбист резко обернулся к нему. -- Что значит -- неизвестно? -- поинтересовался он. -- Тренировочный лагерь был укреплен почти так же, как наша база. -- Именно "почти", -- ответил Перовский. -- Не было ни сигнализации, ни нормальных караулов... на здешних чурок надежды мало. Но минные поля... я не представляю, как они их преодолели. -- Они их не преодолевали, -- поправил навязавшийся в компанию гэбисту Вяземский. Кобзев от его общества пытался всячески отделаться, но полковник настоял, желая посмотреть, как самодовольный кагэбэшник сядет в лужу. -- А что же -- перелетели? -- саркастически осведомился Кобзев. Вяземский покачал головой. -- Взорвали, -- отозвался он. -- Все мины, заложенные на дороге, сдетонировали. Подозреваю, это сделал кто-то из их чародеев. Кобзев открыл было рот и захлопнул снова. Сказать ему было нечего. Самый подлый из всех придуманных человеком видов оружия оказался вдруг ошеломительно бесполезным, и что с этим делать -- гэбист пока не понимал. -- А когда их дружинники проникли в лагерь, началась бойня. Хотя как им удалось это, не понимаю и я, -- продолжил Вяземский. -- Наши... бойцы народно-освободительной армии запаниковали и ломанулись в лес -- кое-кто прямо через минное поле, вон до сих пор лежат. -- Да это просто... я их... -- От возмущения и гнева у Кобзева язык отнялся. -- Паразиты!.. Помещичьи суки!.. -- С какой стати? -- с горьким злорадством поинтересовался Вяземский. -- То есть как? -- бросил сгоряча гэбист. -- Они убили троих наших офицеров... Тела уже нашли? -- Два, -- коротко отозвался Перовский. -- Третьего ищем... он мог оказаться под завалами. -- Они были в своем праве, -- ответил полковник. -- Мы находимся за границей Бхаалейна, за границей Империи. Здесь не действуют их законы. Владетель обещал не трогать наших ребят только в своих землях. И все! А ваши офицеры, -- гэбист обратил внимание на это презрительное "ваши", точно убитые инструктора внутренних войск делали не одно дело с Вяземским, -- попались под горячую руку. Мысленно Кобзев трижды проклял свой длинный язык, заставивший его прилюдно откреститься от излишне ретивых борцов за социальную справедливость. Если бы он взял ответственность на себя, этого не случилось бы... "Да, -- напомнил внутренний голос, -- местные всего лишь разорвали бы с таким трудом достигнутый договор и, скорее всего, напали бы на базовый лагерь. И еще неизвестно, чем бы это кончилось". Нет, тогда у ворот он выбрал меньшее из зол... -- Я им этого так не оставлю! -- прорычал он вполголоса -- скорее, чтобы выпустить пар. Но Вяземский услышал. -- И что вы намерены предпринять, товарищ майор? -- осведомился он. -- По меньшей мере потребовать объяснений от этого... разжиревшего кровососа, -- буркнул Кобзев. -- Он ответит, что наши люди зря полезли в лагерь лесных разбойников, -- холодно ответил Вяземский. -- И будет со своей точки зрения прав. Нас предупреждали. "По крайней мере, ты не сказал "вас", как собирался", -- зло подумал гэбист. -- Не знаю, с кем здешние жители имели дело прежде, -- продолжал полковник, не замечая, как мрачнеет Кобзев, -- но они разработали действенный способ борьбы с идеологическим противником. Их закон -- это единое целое. Все, что нарушает закон... ставит нарушителя вне закона. Он уже не человек, а враг. Оспорить закон -- значит выйти из-под его опеки. -- Рано или поздно им придется признать превосходство коммунистической идеологии, -- процедил Кобзев. Ему и самому неловко было сыпать затверженными оборотами посреди пепелища, но слова имели над ним власть -- вернее, были воплощением той власти, которой гэбист служил. -- И на признавших ополчатся остальные, -- Вяземский обвел взмахом руки руины лагеря. -- Как здесь. Он помолчал. -- До тех пор, покуда мы хотим поддерживать мир с эвейнцами, -- промолвил он, -- мы должны играть по их правилам. Как бы это ни было противно нам или нашим... принципам. -- И все же я заставлю здешнего помещика, или кто он у них, извиниться, -- прошептал Кобзев. -- Я не могу и дальше списывать наших людей на неоправданные потери. Вяземский пожал плечами. -- Как бы вам не пришлось об этом пожалеть, товарищ майор, -- ответил он и тут же поправился: -- Нет... как бы жалеть не пришлось _нам_. * * * -- Коун Раатхакс! Коун Раатхакс! Управляющий оторвался от придирчивого осмотра, которому подвергал лубяные лукошки с ягодами. -- Пирри! -- укорительно пропыхтел он. -- Или тебе не говорили было, что... -- Придворный под рукою почтенного владетеля ходить должен неспешно, речи вести угодно и держать себя почтительно, -- оттараторил мальчишка. -- Все помню, вот! А только из лесу гробы железные выехали! Со стен за воеводой послали и за вами! -- А владетеля известили, олухи? -- воскликнул управляющий, коротким взмахом десницы дозволяя нести лукошки по назначению -- на замковую кухню. -- Как же не можно, коун? -- возмутился Пирри, от избытка чувств хватая почтенного управляющего за рукав. -- Первым делом... к нему этот, лопоухий побежал... Коун Раатхакс отцепился от излишне настырного воспитанника и отвесил ему несильный учительный подзатыльник. -- Тебе сколько раз повторять надо, что к товарищам надо относиться с подобающим уважением, шкодливый отрок? -- строго поинтересовался он. -- Тем более к тем, кто не может требовать его по праву рождения, как некоторые шалопаи? -- Хорошо, хорошо, коун, -- отмахнулся мальчишка. Управляющий подозревал, что Пирри в очередной раз пропустил его слова мимо ушей, но времени устроить ему выволочку не было. -- А теперь, Пирренакс ат-Рахтаварин, можешь отвести меня, куда намеревался, -- проговорил он, скрывая улыбку. Мальчишка был младшим из внебрачных детей владетеля, и детская наивная гордость своим происхождением еще не выветрилась из его буйной головы. Ничего, постарше станет -- успокоится и поймет, что способности важнее древности и важности рода. Сам Раатхакс усвоил это намного раньше... но ему было проще -- ему не застил глаза сильный дар, как этому, на удивление таланному мальчишке. Как и все Бхаалейны, управляющий кирном был по природе своей движителем, но едва ль могучим -- не анойя, конечно, но к тому близко. -- А вон уже коун Тауторикс идет! -- выпалил мальчишка и осекся. Не то чтобы управляющий недолюбливал воеводу. Просто тот за все годы преданного своего служения Бхаалейну и не пытался добиться всеобщей любви. Даже свои же дружинники скорей уважали его и немного побаивались. -- Идемте, коун Раатхакс! -- разнесся над внутренним двором кирна его могучий глас. -- Кажется, наши бешеные соседи-демоны решили наведаться к нам в гости. Я бы лично предпочел повстречаться с Картрозовой дружиной -- от тех, по крайней мере, знаешь, чего ожидать. Ступая на лестницу, ведущую на стены, управляющий сосредоточился. Поднять свое тело ему было не по талану даже в молодости, когда коун Раатхакс еще не был таким почтенным и не отрастил столь выдающегося живота, но он еще мог избежать унизительной одышки, всякий раз уменьшая собственный вес почти вдвое, когда приходилось бегать вверх-вниз по ступенькам. Пирри, конечно, умчался вперед, не оглядываясь, зато воевода, к тайной радости управляющего, отстал, гремя в тесном проходе доспехами, которые носил почти постоянно, даже когда в них не было особенной нужды. Как сейчас. Действительно, на опушке леса выстраивались в ряд пять боевых повозок ши. Из первой уже выскакивали бойцы в грязно-зеленом. -- Или они лишились ума, что готовы напасть на замок, -- промолвил управляющий, -- или желают поговорить, но опасаются вероломства с нашей стороны. -- Подлое семя, -- пробурчал Тауторикс -- вроде бы себе под нос, но так громко, что бас его донесся, наверное, до самого двора в шести человеческих ростах внизу. -- Или не их сородичей видел я в становище беззаконников? Одну руку они протягивают нам, а второй сжимают за спиной лиходейский нож! -- И все же нельзя отказывать им в праве быть выслушанными, -- отозвался Раатхакс. -- Владетель принял их под свою руку, и, пока демоны не отвергнут его покровительства словом или делом, мы не можем воевать с ними. Обождем. От кучки демонов отделились трое и двинулись пешком по дороге в направлении кирна. Раатхакс пригляделся, но громовых жезлов не увидал. Вместо того один из ши сжимал в руках белый плат на палке -- некое подобие знамени. -- Надо полагать, посланники, -- пробормотал управляющий. -- Похоже на то, -- послышался новый голос. Воевода и Раатхакс разом обернулись. Рахтаварин ит-Таварин ат-Бхаалейн не пользовался лестницами. Могучее его тело плыло в воздухе вдоль внутреннего края настенной площадки. -- Не знаю, чего хотят эти настырные демоны, -- проговорил владетель, -- но будем готовы к худшему, а надеяться станем на лучшее. Тауторикс -- готовь дружину к бою. Тебя же, Раатхакс, я попрошу выйти с ними на переговоры. Возьми с собой двоих, кого посчитаешь достойным... -- Я поеду один, -- сорвалось с языка у управляющего. Владетель Бхаалейн поднял брови. -- Мне бы пришлось взять с собою чародеев немалого талана, чтобы не было зазорно, -- пояснил Раатхакс. -- Если же ши замыслили некое изощренное коварство, силы колдунов едва ли достанет, чтобы защитить и себя, и меня. Пусть лучше погибну я один, нежели ослаблю их смертью твое владение. Тауторикс одобрительно хмыкнул. -- Пусть так, -- кивнул владетель, хотя по лицу его видно было, как хочется ему возразить. -- А ну, Пирри! -- Управляющий ухватил за ухо не успевшего вовремя отскочить мальчишку. -- Беги быстро в конюшню, пусть седлают мне... поспокойнее кого-нибудь... * * * Хотя на стенах замка Раатхакс и мог завести спор с воеводой, готовым наброситься на подозрительных ши со всей мощью Бхаалейна по любому поводу и без оного, но сейчас, подъезжая к застывшим на полпути от опушки к стенам кирна посланникам, он чувствовал, как в душе его закипает гнев. Слишком молоды и убоги были эти посланцы. Оскорбительно молоды. Демоны не снизошли до того, чтобы направить к владетелю своих вожаков, воевод или старейшин, -- нет, они послали юнцов, безвластных и безответных. Впрочем, одно знакомое лицо управляющий узрел. То был толмач Лейв, такой же тощий и трусливо ежащийся, как и в тот день, когда трое владетелей порешили заключить мир с демонами стоячих камней. Тот ши, что, как решил Раатхакс, был среди этих созданий за старшего, пробулькал что-то на своем наречии, и толмач перевел: -- Сотник Анатолис Бобрушков при моем пособлении приветствует вас, коун Раатхакс, от своего имени и от имени воевод нашего войска. Управляющий кивнул. -- Я приветствую вас от имени владения Бхаалейн, -- неохотно ответил он. -- Зачем вы явились ко двору моего господина, ши? Толмач обменялся несколькими фразами с простоватого вида сотником и ответил: -- Наши воеводы хотят знать, почему вы убили наших людей в нарушение договора между владетелем Бхаалейна и Советским Союзом. Управляющий замком едва не задохнулся от негодования. -- Да как осмеливаются твои господа порочить имя Бхаалейна? -- прогремел он. -- Когда, где нарушали свое слово владетели этой земли? От века она такого не упомнит! Толмач вздрогнул было, но потом стал твердо. -- Ваши дружинники, -- пояснил он, не спрашиваясь у сотника, -- напали на становище беззаконников, которым наши воеводы... продавали, -- от управляющего не укрылась едва заметная запинка, с которой толмач выговорил это слово, -- громовое оружие. Это... внутреннее дело Эвейна, и по нашему закону мы не можем поднять голос в их защиту. Но при этом погибли трое наших... приказчиков, так будет правильно? Раатхакс кивнул. Для человека, учившего язык Серебряной империи без посредства чародеев, толмач изъяснялся на нем весьма гладко. -- Наши воеводы, -- продолжал Лейв, -- считают, что вы виновны в гибели советских людей, и требуют извинений. -- Ши, -- надменно ответил Раатхакс, -- не могут ничего требовать от владетеля Бхаалейна. Толмач, задумчиво покосившись на него, перевел. -- В таком случае, -- пришел через него ответ, -- чего стоит договор, который заключило с вами наше _правительство_? Последнее слово управляющий не совсем понял -- ни "императорский двор", ни "совет гильдий" не передавали его смысла в полной мере, -- но оскорбительное значение вопроса было ему вполне ясно. -- Твои слова могут быть рождены незнанием или злодушием, -- ответил он. -- Ради вашего же блага сочту, что первым. Никогда еще владетели Бхаалейна не нарушали священного слова. Ваши демоны находятся под его рукой, покуда не нарушают законов гостеприимства. Трое приказчиков, о которых идет речь, -- если то были приказчики, ибо воевода наш утверждает, будто они дрались, как воины, -- Раатхакс не смог удержаться, чтобы не вернуть демонам оскорбление, пусть и не в лицо, но заклеймив их лжецами, -- эти трое стакнулись с врагами владетеля и тем отказались от его покровительства. В их смерти -- только их вина. Толмач опять посоветовался с сотником, которому беседа явно наскучила. -- Наши воеводы, -- проговорил он с явной неохотой, -- не желают, чтобы их подручных убивали чужеплеменники, не спросив ни имени, ни чина. Они не считают, что подобное нарушение договора служит поводом для его немедленного и безоговорочного расторжения, но требуют, чтобы владетель Бхаалейна извинился перед ними за сие досадное происшествие. Фраза была такая длинная и витиеватая, что к ее концу с толмача градом катился пот. Управляющий на миг прикрыл глаза, пытаясь вникнуть в смысл услышанного. Что за притча? Так полагают безумные ши, будто ат-Бхаалейн нарушил данное им слово, или нет? Если полагают, то... дальше и говорить не о чем, Тауторикса кликать надобно, с дружиной. Если же нет и все ж требуют извинений... тут и воеводы не надобно. Из глубин Раатхаксова сердца, точно из колодезя, поднимался черный, холодный гнев, и казалось -- вот еще немного, и выхлестнет он, и дородный управляющий, сбросив груз прожитых лет и набранных пудов, сам набросится на оскорбителей. Раатхакс неторопливо окинул взглядом щуплого толмача. -- Передай своим хозяевам, смерд, -- произнес он величаво, -- что Рахтаварин ит-Таварин ат-Бхаалейн называет их лишенными чести. Именем Серебряного закона подобное оскорбление должно смываться кровью. * * * -- О чем там еще толкует этот пузатый урод? -- поинтересовался капитан Бобрушков. Лева Шойфет беспомощно пожал плечами. -- Не совсем понимаю... -- замялся он. -- А какого хера? -- возмутился капитан. -- Они тут что -- совсем кретины? Лыка своего зеленого не вяжут? -- Он говорит, что оскорбление, которое мы ему нанесли, должно смываться кровью, -- не без тайного удовлетворения процитировал Лева. -- Сколько потребуется крови, я не уточнял. Капитан уставился на надменного Раатхакса. -- Он что -- больной? -- только и выдавил он. -- По местным меркам -- едва ли, -- ответил Лева. Он уже усвоил, что может говорить почти все, что захочется, если только выдать эти слова за перевод с эвейнского. Или комментарии к переводу. -- Он придворный... в общем, он ко двору местного феодала приписан. Я сейчас попробую поподробнее его расспросить... Он пустился в дискуссию с посланцем владетеля Бхаалейна, а капитану Бобрушкову оставалось только беспомощно выслушивать многосложные эвейнские слова, сыпавшиеся из Левы, точно макароны с вилки. -- Он вызывает нас на поединок, -- внезапно прервавшись, перевел Лева. -- То есть не он лично, а его господин с войском. -- Он помедлил, прислушиваясь к словам парламентера. -- Говорит, что из уважения к себе, а не к нам не станет выводить в поле всю свою дружину, а ограничится равным числом бойцов... чтобы никто не мог назвать его трусом. -- Товарищ военный переводчик, -- с трудом переведя дыхание, выдавил Бобрушков. -- А вы ему объяснили, что такое БМД? Лева снова пустился в объяснения, размахивая руками на манер ветряной мельницы. Раатхакс презрительно глянул сначала на капитана, потом на БМД, плюнул в траву и развернулся. Его прямая, как палка, спина еще долго маячила перед глазами у ошарашенного Бобрушкова. Капитан не мог поверить, что местные жители решатся напасть на его отряд, до той минуты, когда ворота замка распахнулись и дружина владетеля Бхаалейна под его родовыми знаменами не вышла торжественным шагом на разводной мост. * * * Перед началом боя у Калея ит-Велта всегда дрожали руки. Раньше он довольно долго и безуспешно пытался с этим бороться, сейчас же перестал -- в конце концов, колотень прекращалась сразу, стоило только сделать первый шаг в сторону врага. А раз так -- то и внимания особливого ей уделять не след. Мало ли кто чем перед сечей балуется. Кто Керуну хвалу шепчет, Энке-одноглазый, тот всегда диев нехорошо поминает, а у него, Калея, руки вот -- и что с того? Вот и сейчас, стоило только Тауториксу потянуть из ножен меч -- и не успел еще сверкающий клинок, описав дугу, указать на едва различимую цепочку ши, как дрожь тут же прошла, ровно и не было ее никогда. Калей тоже достал меч -- не торопясь, потому что до ши было еще топать и топать. Жаль, что воевода приказал выступить по-пешему, подумал он, на конях бы в два счета домчали до демонского строя. Видать, крепко запали воеводе в душу шиевы подземные ловушки. Хотя б когда они успели их спрятать под стенами замка? И, словно в ответ на его мысли, впереди раздался одинокий хлопок, затем еще и еще -- и пошли вспыхивать на поставленном огневиками щите алые капли. -- Слава! -- Слава! -- подхватили десятники зычный рык воеводы. Бегом так бегом, подумал Калей, перехватывая меч поудобнее. Все равно они не могли бежать быстрее, чем чародеи, держащие щит, -- рой огненных пчел хоть и поредел, но не иссяк, и дружинник хорошо представлял, что случится с любым, посмевшим выйти из-под защиты. А пока... пока пусть демоны поближе познакомятся с родовым даром Бхаалейна. Родичи владетеля и впрямь старались вовсю. Калей видел, как расшвыривало по сторонам фигурки в грязно-зеленых одеждах -- словно клочья сена, срываемые со стога ураганом, как взлетела вверх похожая на гроб повозка и рухнула, заставив землю содрогнуться. И вдруг со стороны ши раздался новый хлопок, намного более громкий, чем предыдущие, -- и позади дружинного строя вырос столб дыма и пыли. Трое воинов, оказавшихся поблизости, упали. Калей успел заметить, что двое так и остались лежать не шевелясь, а третий, хватаясь за живот, пытается привстать. Еще два столба взметнулись впереди, никого не задев, затем ши пустили в ход еще одно колдовство -- что-то громко застучало, и сразу же дико завопил дружинник, бегущий справа от Калея, -- пуля крупнокалиберного прошила огневой щит, превратившись при этом в каплю раскаленного металла. Следующая очередь смела сразу четверых. Калей бросился вперед. Грязно-зеленые фигурки демонов были совсем близко, и он даже успел наметить для себя первого врага -- демона, который, отбросив оказавшийся бесполезным громобой, прилаживал на плечо какую-то хитрую штуковину. Ему оставалось не больше полтораста шагов, когда штуковина глухо рявкнула, выбросив клуб сизого дыма, -- и перед лицом Калея распустился ослепительно красивый огненный цветок. * * * Первым, кого увидел Лева, выбравшись из кустов, был капитан Бобрушков. Капитан сидел на земле, осторожно придерживая левое плечо, и, уставившись на разбитый БТР, монотонно повторял одну и ту же фразу: -- Вот суки, б... -- Э-э... товарищ капитан... -- осторожно начал Лева. Бобрушков медленно повернул голову и посмотрел стеклянными глазами куда-то сквозь Шойфета. -- Плечо сломали, суки, -- пожаловался он невнятно. -- Или вывихнули. Б..., болит-то как. Рядом с Левой, лязгнув, затормозила БМД, на башне которой гордо восседал командир первого взвода старший лейтенант Лоза. -- Не, ну ты видел! -- закричал он, спрыгивая на землю. -- Как мы их, а! -- Мы их или они нас? -- уточнил Лева. -- Конечно, мы их! -- радостно воскликнул Лоза. -- Видел, как они драпали к себе в замок, хвост поджав? Эх, жаль, снарядов мало осталось, а то б я им... -- Ты че -- весь боекомплект успел расстрелять? -- вскинулся Бобрушков. -- А у меня какая-то гнида половину укладки бронебойными засыпала, -- не переставая глупо улыбаться, ответил Лоза. Первый в его жизни бой -- выигранный, как ему казалось, -- все еще кружил голову, пьянил запахом пороха соляры и солоноватым привкусом крови. -- Хорошо, что додумались бээмдэшки к лесу отвести -- Бобрушков попытался нажать на плечо, но тут же, скривившись от боли, отдернул руку. -- Если б не твои пушки, нам бы был полный п...ц. Пулеметы их ни х... не брали, видел? -- Но на правом фланге их же пулеметами положили? -- возразил Лоза. -- Ага, после того, как они там всех в капусту порубили. -- Капитан оперся на здоровую руку и медленно, неуклюже попытался встать. -- Б..., ну помогите же! Очнувшийся от столбняка Лева вместе со старлеем помогли Бобрушкову принять вертикальное положение. -- Если бы твои пушки, Коля, -- продолжил капитан, -- не пробивали ту хрень, которой они от нас загородились, они бы нас всех, как Павленкова, за шкирку и... -- Да, Павленков красиво полетал, -- кивнул Лоза. -- Метров на двадцать. Считай, столько тонн.... вот так подпрыгнуть, это... б... ни х... себе! Как думаешь, там живой кто остался? -- Вряд ли, -- отозвался Бобрушков почти равнодушно. -- Спасибо еще, что гранаты не рванули -- как раз в эту машину два ящика запихали. -- Спасибо, что они его нам на голову не уронили, -- буркнул Лоза. -- Была у них такая мысль, по-моему. -- Наверное, не успели, -- робко предположил Лева. Офицеры уставились на него как по команде. -- Те, в ярких кафтанах... -- попытался объяснить Лева. Странно, но он помнил почти весь ход сражения -- пусть и смутно, разрозненными отрывками, -- хотя ему казалось, будто бой длился еще долго после того, как он, поддавшись панике, бросился сломя голову в густой кустарник на опушке. Он помнил, как выступала, разворачиваясь в боевые порядки, дружина Бхаалейна, как развевались белые знамена со сложным угловатым узором, как сверкали на ярком летнем солнце кирасы воинов и полыхали неестественным анилиновым многоцветьем кафтаны чародеев... как загремели выстрелы, и наивный Лева Шойфет напрягся, думая, что вот сейчас, сейчас начнут падать защитники прогнившего феодального строя... А потом пули точно наткнулись на невидимую стену, чье неотвратимое приближение можно было отследить только по высверкам мельчайших огненных точек. Над полем битвы разнеслись голоса бхаалейнских десятников, и воины перешли на бег. Не было и речи о сомкнутом строе русских княжьих дружин или римских легионов -- бхаалейновцы атаковали россыпью, парами, тройками, редко звеньями слаженных бойцов, собравшись, впрочем, в рыхлые группы в центре и на обоих флангах. А чародеи, тоже делившись на три отряда, из-за их спин поддерживали оберегая рукопашников от пуль, и колдовали сами. Словно буря обрушилась на позиции десантников, одного, то другого солдата чья-то незримая рука сбивала ног