ь. Гранты, места на выставках... -- Нет, нет. -- Крис отстранил протягиваемый ему блокнот. -- Это тебе. Совсем. Это. -- Он снова ожесточенно зашуршал разговорником. -- Дар. -- Дайта? -- недоверчиво переспросила девушка. -- Ши-ийна дайта ми сте? -- Тебе-тебе, -- кивнул Джимми. -- Айх! -- Прозвучало почти как земное "ой", и от этого сходства оба снайпера заулыбались еще больше. -- Айхегойн аф омбенин! Рев мегафона больно врезался в уши. БТР проезжал где-то совсем рядом, может, даже по той самой улочке. -- Тилла от угней фратта бус! Этна испуганно посмотрела на Рида. -- Тилла ярите коллаери? -- прошептала она. -- Угнес ши яри? Угнес. Крис знал это слово. Огонь -- вот как переводить оно с эвейнского. -- Я... -- он виновато отвел глаза. -- Не знаю. Такой эиказ. Нам приказали... Точно так же говорили те немцы в Нюрнберге, подумал он. И потом... в Сайгоне... -- Давай лучше, -- Крис встал с кровати и обвел рукой комнату, -- отдерем все эти рисунки, чтобы ничего не сгорело! Девочка беспомощно покачала головой, будто поняв, что предлагает демон. Крис пригляделся и понял, что глаза обманули его. То были не доски, а брусья, складывавшие стену. Невозможно было снести дом, не уничтожив этой красоты. * * * За всю свою жизнь Брендайг ит-Арбрен не чувствовал себя настолько плохо. Болело все -- живот, легкие, запястья, -- от боли мутилось в голове, и без того словно набитой конским волосом. Чародей смутно ощущал, что руки его связаны, а тело -- притянуто прочными путами к жесткому ложу, но не мог заставить себя даже поднять веки. В висках стучали кузнечные молоты, и где-то в глубине черепа ворочался, скрипя, тяжеленный жернов. Он попытался сосредоточиться, чтобы пережечь путы. Это было очень тяжело, кожу опаляли неточно нацеленные чары, но Брендайг не отступал, покуда над ухом его не послышался голос: -- Не делайте этого. От неожиданности чародей открыл глаза и тут же со стоном смежил веки -- свет буравил дно глазниц. Но и того, что Брендайг увидал, оказал ось достаточно. Он находился в почти пустом шатре. У изголовья его стоял ши в неудобной на вид одежде с золотыми побрякушками. Еще двое караулили у входа, прижимая к груди громовые железки. _ -- Не пытайтесь применить свои способности, -- повторил ши. По-эвейнски он изъяснялся бегло, хотя и выбор слов, и странный акцент выдавали в нем чужака. -- Вас держат на прицеле трое. Вы можете убить любого из них или меня, но остальные расстреляют вас. И не пытайтесь встать. Вы были тяжело ранены, вам удалили почку... -- Зачем? -- прохрипел Брендайг. -- Иначе вы умерли бы, -- объяснил ши с непонятной снисходительностью. "Неужели у них нет целителей?" -- мелькнуло в мыслях у Брендайга. Дии, как болит голова! Только бы не выдать, что сейчас он немногим опаснее мухи... что, когда перед глазами все плывет, колдовать -- непосильная задача. Говорят, гильдейских учат еще и не такое терпеть... подвешивают за ногу вниз головой, и давай, прожигай дырочки в дубовом брусе, да такие, чтоб червяк не прополз. Но он-то в колдовской скулле не обучался, только отец показывал всякие хитрые приемы... Ох, моя голова... -- Чего вам надобно, ши? Зря он не послушал этого гильдейского. Может, и впрямь умней было затаиться по лесам, ждать подмоги... только откуда? Из столицы? -- Объясниться с вами, -- ответил демон. -- Поговорить. -- О чем мне говорить... с тобой? "И что я тебе сейчас наговорю... когда мне так плохо?.." -- Вам больно? -- не то чтобы с тревогой, но и не безразлично спросил ши. -- Мы можем... отогнать боль. -- Зачем... вам? -- Мы не чудовища, как бы ни считали ваши... вожди, -- на последнем слове ши замялся. -- Мы не желаем вам зла. Брендайг смежил веки, не в силах ответить. Демон бросил что-то повелительным тоном на своем птичьем наречии. Чьи-то умелые, сильные пальцы впились в локоть чародея, надавили; почуялось на сгибе сосущее давление, почти незаметное на фоне мучительного колокольного битья в висках и тупой злой боли в распоротом боку. Мука не то чтобы ушла, но как бы отстранилась, встала за спиною, точно надоедливый демон-толмач, глумливо заглядывая через плечо. И очень захотелось спать... если бы только его не теребили, не тормошили эти руки... если бы не мешали наблюдать за прекрасными арабесками, плывущими неторопливо изнутри сжатых век... "Скажите... -- нудел голос за спиной, -- ответьте... разъясните..." Брендайг знал, что это говорит боль -- она ведь не ушла, она стоит там, за левым плечом, только и ждет случая впиться в тело вновь. И он отвечал. Отвечал, покуда не провалился в сон. Глубокий-глубокий. -- И что вам удалось узнать? -- осведомился Макроуэн. Подполковник расхаживал взад-вперед перед палаткой, мерно, как маятник. -- Больше, чем за все предыдущие недели, -- ответил Обри, вытирая лоб. В лагере не было жарко, но многочасовой допрос измученного, поминутно проваливающегося в морфиновое забытье пленника вымотал майора донельзя. Макроуэн остановился. -- Они действительно... парапсихики... эсперы... называйте, как хотите. Чародеи, колдуны, чернокнижники -- вот как они воспринимают это сами. Их способности передаются по наследству, а здешние дворянские роды -- это семьи ведьмаков. Наш подопечный, -- он кивнул в сторону палатки, -- Брендайг, младший брат лорда соседнего владения, и его дар -- пирокинез. Макроуэн помрачнел лицом. Это ему пришлось отдавать приказ -- просеять весь пепел в сгоревшем бронетранспортере в поисках личных жетонов погибших. -- Тогда почему он, -- подполковник тоже указал в сторону палатки подбородком, будто опасаясь называть ее жильца по имени, -- не пытается... -- Он попытался пережечь ремни, которыми его примотали к койке. Я дал ему понять, что это плохо для него кончится, -- без улыбки ответил Обри. -- Кажется, он понял. Их нельзя назвать неуязвимыми. Кроме того, его накачали промедолом по самые брови. Их... колдовство требует ясности рассудка. -- И что вы еще узнали? -- спросил Макроуэн, прокашлявшись. -- Что мы тонем в дерьме, -- без обиняков ответил Обри. -- Трудно с ним общаться, он и вообще-то не слишком умен, да вдобавок засыпает от наркотика. Но кое-что мне удалось установить. Здешний государственный строй -- что-то вроде феодализма, где все ключевые посты заняты эсперами. Лорды в своих владениях -- почти самовластные хозяева, покуда они не нарушают общеимперских законов. Центральная власть есть, но скорее символическая, император царствует, но не пытается править. Мы оказались на самой границе страны, еще сотня миль к западу -- и упрешься в море, где на островах живут дикари. Здешние жители привыкли сражаться, благо налеты тут случаются часто. А мы по глупости Уолша начали пальбу. Кстати, ведь убили здешнего лорда. Подполковник поднял брови. -- Туземцы просто выбрали себе нового -- "по доверенности", если я правильно понимаю, -- и продолжают, как мы видим, сражаться дальше, -- пояснил Обри. -- Нет, в меня надежду вселяет совсем другое. Макроуэн опять пошевелил бровями. Обри показалось, что на лице его собеседника других подвижных деталей просто нет -- остальное так и отштамповано на листовой стали. -- Местные лорды плохо ладят между собой, -- объяснил он. -- Этот парень оказался на стороне партизан только потому, что те убедили соседей помочь им. Но брат нашего пленника не слишком доверяет своим ближним... а у; нас есть хороший повод завязать с ним переговоры. Листовая сталь треснула и раскололась в улыбке. -- И все же я посоветовал бы направить посольство к императорскому двору, -- предупредил Обри. -- Получится у нас натравить здешних князьков друг на друга или нет... а подстраховаться не помешает. Глава 11 Никогда не думала Моренис, что ей придется лечить такое количество раненых и в такой спешке. Она вообще не готовилась на дружинного целителя. Полем ее деятельности были личики и ручки благородных дам, с возрастом неизбежно терявшие белизну и гладкость. Она привыкла наводить красоту на стареющих супруг и молодящихся дочурок владетелей, пользовать богатых купцов и гильдейских магов, вращаться в таких высоких кругах, что собственный дар Моренис уже не казался таким скромным. В конце концов, пусть всякий знахарь может срастить перелом или заживить дурную рану, пусть любой мало-мальски достойный целитель способен исправить последствия удара или избавить от падучей, но кто лучше Моренис тау-Эпонракс сведет старый шрам или сотрет следы длительных и неумеренных возлияний? Известность ее была совершенно определенного рода, но именно эта, чуть постыдная слава позволяла Моренис странствовать по всей Серебряной империи, не задерживаясь особенно нигде, да, в общем, и не стремясь к тому. Весть о ее пребывании распространялась скорей лесного пожара, и приглашения не заставляли себя ждать. Неделя здесь, две недели там, а через год глядишь -- и она уже у другого берега смотрит на другой океан. Подобный образ жизни она вела уже пятый год, и менять его не собиралась. Так она попала в замок великого владетеля Бхаалейна -- по протекции владетеля Дайтекса, хотя и не великого, но весьма уважаемого соседями за могучий дар и не менее солидное состояние. Так ее и втянуло в войну. И вот теперь она, точно дурно сработанный голем, брела по замковому двору, по рядам раненых. Поначалу Моренис пыталась соблюдать те правила, которые установила для себя сама, -- заглаживала шрамы, стирала все следы своего вмешательства, чтобы и пятнышка не осталось на ровной коже. Потом махнула рукой -- лишь бы не ощутить, что жизнь вытекает из больного прямо у нее на глазах, как это случилось с одним мальчишкой, чье оцарапанное оружием демонов сердце пыталось колотиться еще несколько секунд после того, как кровяная подушка сдавила его мертвой хваткой. Возвращать умерших к жизни целительница не умела -- это был не ее дар. Потом Моренис перестала даже снимать боль тем раненым, кому не грозила смерть от болевого шока. Быстрей, быстрей, пока еще можно... бросить короткий взгляд, наложить руки на кровавое месиво, плеснуть живительной силой, заставляя ткани отторгать мертвечину и затягивать рану, отряхнуть руки, перейти к следующему... и так, пока глаза ее не начинали закрываться, а ноги -- подкашиваться от усталости. Внезапно что-то остановило ее. Целительница попыталась проморгаться, чтобы разогнать висящий перед глазами туман. У лежащего перед ней паренька была почти отрублена кисть -- запястье висело на коже и рваных жилах, и только грубо наложенный жгут не дал ему истечь кровью до подхода лекарей. Но не это привлекло внимание Моренис. На парне была не кольчуга воителя и не кожаная рубаха-подкольчужник. Он был одет в грязно-зеленую форму захватчиков. Первым побуждением Моренис было остановить раненому сердце. Она умела это делать -- такие вещи входили в лекарский тривий, потому что всякий целитель должен быть в силах отпускать тех, кому не в силах помочь. Но этому парню она помочь могла. Не самая страшная рана -- если бы рука потерялась или начала портиться, восстановить ее было бы гораздо сложнее. Клятва, которую давали целители дням, не дозволяла убивать силой иначе как для облегчения страданий. Даже врагов. Кроме того, это была не ее война. Усталость лишала целительницу способности рассуждать здраво, и те, кто наполнил просторный двор ранеными, казались ей едва ли не ближе тех, кто заставил ее, Моренис тау-Эпонракс, выплескивать все свои силы, без остатка, на их исцеление. И Моренис склонилась к раненому пришельцу. Ей пришло в голову, что его тело может и не поддаться ее силе и тогда стоящая перед ней дилемма разрешится сама собой. Но нет -- ткани его ничем не отличались от людских, это был всего лишь человек. Даже не чародей. Без громобойной железки он выглядел жалким и совсем не страшным. Небрежным движением сорвав жгут, Моренис аккуратно затянула сосуды мыслью -- не годится, чтобы больной истек кровью, пока она мешкает. Вообще-то этот дар не входил в способности целителя, но в роду Моренис встречались движители, хотя оба ее родителя были анойя; и вот такая непроявленная способность оказалась очень кстати. Раненый, бормоча что-то, пытался не то отодвинуться, не то оттолкнуть целительницу, но от слабости мог только вяло махать здоровой рукой. Придавив пациента коленом к земле, чтобы не дергался, Моренис прижала полуотрубленную руку к культе и принялась торопливо сращивать разрыв. Жилку к жилке, сосудик к сосудику, и не вздумай перепутать! В скулле ходили байки о нерадивых учениках, соединявших артерии с венами, и Моренис вовсе не хотелось, чтобы ее имя упоминалось в такой вот истории. Раненый прекратил биться, с неподдельным изумлением взирая, как только что мертво болтавшаяся кисть начинает наливаться розовым цветом. Неужели у них там совсем никакой медицины нет? Тогда понятно, почему они на людей кидаются. "Знал бы ты, поганец, чего мне это стоит, -- тупо подумала Моренис. -- Как там у тебя почки -- здоровые? Мне бы такие. Выдержат, не буду я тебе кровь чистить, много чести. Следующий". Как она добралась до конца двора, Моренис не помнила. Просто, потянувшись к следующему раненому, она обнаружила, что в руки ей ложится не раздробленная лодыжка, а глиняная кружка со сладким ягодным вином. -- Пейте, -- приказал Лоргас. Старший целитель замка Бхаалейн выглядел едва ли не хуже, чем его пациенты. В его-то возрасте столько силы отдавать, с внезапной жалостью подумала Моренис, прикладываясь к кружке. Обычно она не жаловала вино, предпочитая воду или легкий сидр. Но в этот раз обжигающая жидкость словно бы сама змейкой вползала в горло. Оторвавшись от кружки, девушка с удивлением обнаружила, что та показывает дно. С виноватым видом Моренис сунула ее старшему товарищу. -- Допивайте, -- махнул рукой Лоргас. -- Если я выпью еще хоть каплю, то упаду. Целители помолчали. Помощник Лоргаса, Виртуракс, вправлял кому-то из воителей вывих. Глядя на него, старик только головой покачал. -- Показать бы ему, как это делается, -- прошептал он, -- да сил уже нет. -- А что станет с пленными? -- поинтересовалась Моренис, движимая внезапным интересом. -- Какими пленными? -- Лоргас все же взял у девушки кружку и допил залпом. -- Что-то не припомню, чтобы наши брали пленных. И я их понимаю. -- Там лежит один из... этих, -- сообщила Моренис почти нормальным голосом. Вино не сняло усталости, но заставляло забыть о ней. -- Ши. -- В устах целителя это слово прозвучало проклятием. -- Вы исцелили его? -- "И не откажу в помощи страждущему..." -- нараспев проговорила Моренис, и Лоргас подхватил: -- "Будь то праведник или убийца, без пристрастия исцелю его". Я помню, девушка. Хоть я и давным-давно покинул скуллу, я помню наш обет. Но... клятва говорит о людях. -- В том-то и дело, -- помолчав, призналась Моренис. -- Это человек. Его тело ничем не отличается от наших. Если пришельцы в самом деле ши, то они одной с нами крови. -- Вы сказали "ши"? В этом дворе? Я не ослышался? Моренис и не заметила, как подошел Тауторикс. Доспехи старого воина были заляпаны кровью, которую бхаалейнский воевода не потрудился стереть после битвы. Глаза его все еще горели убийственной яростью. -- Вы не ослышались, коун, -- холодно произнесла целительница, внутренне подбираясь. Тауторикса она недолюбливала с первого дня пребывания в кирне Бхаалейн. Этот потомственный вояка, лишенный даже капли чародейного дара, если не считать за подобный дар стойкость перед всякого рода чтением мыслей и намерений, воплощал все, к чему стремилась Моренис и чего опасалась: безмятежное упорство и целеустремленность. Сам Тауторикс целительницу откровенно презирал, как, впрочем, и все, что, по его разумению, нельзя было приспособить к военному делу. -- Что ж, и старый конь, бывает, оступится. -- Воевода попытался пожать плечами. В кольчуге это у него получилось бы, а доспехи только лязгнули. -- Прикажите своим помощникам выкинуть его за ворота... хотя нет, вначале я его лично добью. -- Да как вы смеете! -- рявкнула Моренис невозможным басом и закашлялась. Тауторикс воззрился на нее с недоумением. -- Койна целитель, -- промолвил он, -- я командую обороной замка. Ежели желаете жаловаться -- извольте обращаться к владетелю. А у меня под ногами не путайтесь. Моренис стиснула нашитый на платье знак целителей так, что ткань едва не треснула. -- А вы ничего не забыли, коун Тауторикс? -- прохрипела она. -- Клятва целителей не позволяет мне допустить, чтобы этому человеку был причинен вред. Напомнить вам, что бывает е теми, по чьей вине нарушается обет целителя? Воевода отшатнулся, будто Моренис призвала себе в подмогу стайку летающих змей. Закон гильдий был прост и суров, и в основе его лежал принцип "где я, там гильдия". Моренис могла лишить все войско Бхаалейна помощи лекарей, просто воззвав к своей клятве. И что тогда? Собирать по окрестным деревням знахарей, не давших обета? Пользовать солдат травками и вареной плесенью? Тауторикс был человеком не робкого десятка. Отступился он не сразу. -- Разве клятва целителей не относится лишь к людям? -- саркастически поинтересовался он. -- Се человек, -- Моренис ткнула пальцем в распростертого на земле юношу. -- Именем знака и гильдии я беру его под свою защиту до той поры, покуда здоровье не вернется к нему. Лоргас открыто улыбался. Видно было, что перспектива посадить в лужу высокомерного Тауторикса в его глазах стоила жизни одного никчемного ши. Секунду воевода раздумывал, потом резко повернулся, чтобы уйти, и бросил через плечо: -- Хорошо. Вы исполняйте свою клятву, а я исполню свою. Отныне вы в ответе за все, что натворит этот презренный в пределах Бхаалейна, -- до тех пор, пока ваша длань простерта над ним. Помните об этом. Выпустив эту прощальную стрелу, воевода удалился. Моренис огляделась. Двор стремительно пустел -- легкораненые расходились сами, прочих уносили отлеживаться после исцеления, порой не менее мучительного, чем рана. Молодой пришелец лежал на мостовой, не осмеливаясь шевельнуться. Похоже, он уловил, что в беседе речь шла о нем, и теперь с тревогой глядел на девушку. "Теперь у меня есть собственный демон, -- подумала Моренис, пытаясь подбодрить себя. -- Интересно, желания он исполняет?" -- Что же мне с тобой делать? -- задумчиво вопросила она, глядя на лежащего сверху вниз. -- А? Но пленник, конечно, ничего не ответил. * * * Толя Громов готовился к смерти уже третий день, и занятие это успело ему поднадоесть. Первый раз он понял, что умирает, когда над ним покачивалось высокое блеклое небо и по нему болтались туда-сюда облака. Потом -- когда здоровенный старикан, напяливший на себя что-то вроде выпотрошенного "Запорожца", обернулся к нему, и в глазах его была скучная решимость мясника. Потом -- когда Толю перетащили в эту комнату. Всякий раз тревога оказывалась ложной, и рядовому Громову уже начинало казаться, что он обречен страдать от неопределенности до конца своих дней -- само собой, скорого и кровавого. В комнату к нему не заходил никто, кроме стройной девчонки с редкостно надменным личиком, которую Толя про себя обозвал "фельдшерицей", потому что на сестричку, даже медицинскую, она не тянула никак -- таких сестер в колыбели давят. Она бегло оглядывала Толину руку -- на запястье остался широкий багровый шрам, но в остальном раны как не бывало -- и уходила. Еду для пленника оставляли обычно на полу, пропихнув поднос в полуоткрытую дверь. Один раз только вломились, гремя железом и увесистыми золотыми цепями, трое плечистых и невысоких, как большинство тутошних жителей, мужиков, Толя опять решил, что его сейчас убьют. Но мужики только поспорили, да и убрались восвояси, даже не глянув на Толю, безуспешно строившего героические рожи. На третий день Толя откормился и отоспался достаточно, чтобы, встав с кровати, не только отлить поспешно да и завалиться обратно, но подойти к окну, прорубленному, как назло, довольно высоко и в другом конце комнаты. За окном был внутренний двор замка. Туземцы ворочали здоровенные тюки и бочки, по временам прерываясь, чтобы закатить грандиозный скандал, отголоски которого долетали даже до рядового Громова, на высоту пятого этажа. Толя смерил взглядом окошко -- нет, даже если в трубочку свернуться, плечи все равно не пройдут. Да и хорошо же он выглядеть будет, пропихиваясь через окно на глазах всего замка. Ночью?.. Ну ладно, ночью можно, если добыть веревку... а откуда? Надо отдать начитавшемуся "Графа Монте-Кристо" Толе должное -- он не принялся немедля рвать простыни на ленточки, а вначале попробовал прикинуть, какой же ширины эти ленты получатся, если импровизированный канат должен доставать до земли. Выходила тесемка, на которой и кошку спускать страшно, потому что простыня была одна, а валяные шерстяные одеяла без ножа на полосы не пустишь. Ножа у Толи не было. Вдобавок оказалось, что порвать он не может даже простыню -- та была льняная, жутко прочная, -- и всю идею пришлось пустить на утиль. Никаких других планов побега Толя придумать не мог, как ни роились в его мозгу воздушные шары Сайруса Смита, подземные ходы и бравые штурмы крепости изнутри на манер никогда не виденных, но немного знакомых по пересказам менее идеологически подкованных товарищей американских боевиков. Толя Громов был товарищем идеологически подкованным. Это значило, что в голове у него царила полная каша. До тех пор, пока шаткая конструкция, заменявшая советскому солдату мировоззрение, не сталкивалась с реальностью, все было более-менее в порядке. Но при первом же столкновении оказывалось, что реальность неизмеримо прочнее. Тюремная камера служит неплохим укрепляющим для убеждений, только если они у тебя есть. Толя же проводил время, пытаясь соединить несоединимое, -- то, что видели глаза, с тем, что вбивали в мозги. Толю Громова учили, что в стране, которую пришла освобождать от феодального гнета Советская армия, царит эксплуататорский режим, население стенает под ярмом и ждет не дождется своих спасителей... за исключением, само собой, наймитов местной буржуазии, которую так и подмывало назвать непонятным и красивым словом "компрадорская". И Толя верил в это довольно долго... аккурат до того злосчастного боя. При одном воспоминании о том, с какой яростью сражались солдаты Бхаалейна, у Толи мутнело в глазах. А еще неприятней было думать, что здешние, насквозь феодальные жители оказались ничуть не более отсталыми, чем героические советские бойцы. Во всяком случае, в военном деле. Заскрипел замок, и дверь отворилась. Толя на всякий случай отодвинулся к дальней стене. Первым в его камеру вступил здоровенный мужик в кожаной куртке и с самострелом в руках. Стальной наконечник притягивал взгляд Толи, как змеиное жало -- птаху. Рядовой Громов успел понаблюдать, как солдаты здешнего барона тренируются в стрельбе из этих чудовищ. Короткие и толстенькие стрелы пробивали доски не хуже пистолетных пуль, только темп стрельбы был пониже. За солдатом вошла "фельдшерица", а с ней -- немолодой интеллигент в рясе. "Отпевать будет", -- немедля решил пессимистичный Толя, хотя крестов на груди старикана не болталось. Он стиснул зубы и приготовился умереть с честью. -- Стыдно вам должно быть, -- пробасил Вирронакс. -- Об эдакого труса руки марать позорно. Ни воин, ни маг, ни честной работник -- одно слово, чужинец. -- Тогда что ж ты его на мушке держишь, доблестный? -- огрызнулась Моренис. -- Ждешь, что этот трус тебе в горло вцепится? Из тебя таких, как он, можно штабелями кроить. -- И крыса на кота бросается, если ее в угол загнать, -- буркнул неумолимый Вирронакс. -- Поступай, как знаешь, лекарка. Мое дело -- воеводину волю блюсти. Сказано -- следить пуще глазу. -- Вот и следи! -- Моренис прожгла воина яростным взглядом и обернулась к замковому провидцу. -- Об этом ши я говорила, коун Паратакс. -- Да уж понятно, койна Моренис, -- усмехнулся чародей чуть приметно. -- Едва ли в этом замке найдется еще один демон... живой, я имею в виду. Позвольте, я поработаю с ним... Поскольку именно об этом и умоляла его вчера вечером Моренис, целительница смолчала. Провидец постоял минуту, собираясь не то с мыслями, не то с силами, потом шагнул к скромному ложу пришельца и почти ласково коснулся лба ши кончиками пальцев. Юноша дернулся тревожно и застыл. Чтение мыслей не было даром Моренис, но чародейное касание целительницы подтвердило бы то, что она знала и так -- вся мозговая деятельность пришельца сейчас перенаправлена провидцем на усвоение образов и строя чужого языка. Паратакс перекачивал в разум юноши основное наречие Эвейна, как это обычно делалось с иноземцами, пересекавшими границу Серебряной империи. Хотя и говорят "быстрей мысли", на самом деле слова рождаются в человеческом мозгу немногим быстрей, чем слетают с языка. И все же целительнице показалось не совсем обычным, что прошло добрых четверть часа, прежде чем Паратакс вышел из забытья и, вздохнув, отнял руки ото лба пришлого демона, ей мнилось, что передача знаний должна проходить быстрее. -- Получилось? -- нетерпеливо спросила Моренис, поднимаясь с тюфяка, на который присела, чтобы не трудить ноги. Вирронакс на протяжении всего часа так и не пошевелился, держа ши на прицеле самострела. -- Трудно сказать, -- ответил чародей, потягиваясь. -- У него человеческий разум, это несомненно, однако он не слишком умен и вдобавок словно опоен чем-то. В его рассудке есть неправильность... как если бы его с рождения учили путать слова. Вам будет трудно общаться. Я проникал в его память, но... да вы поймете сами. -- Вы лазили по его воспоминаниям? -- возмущенно воскликнула девушка, вскакивая. -- А как же... -- Я не забыл о клятве провидцев, -- надменно прервал ее Паратакс. -- Не считай других бесчестными, юница, лишь потому, что честна сама. Но подумай -- клятва налагает запрет лишь на память и мысли эвейнцев. Даже разум иноземца открыт нам, если только тот не склонится перед Серебряным законом. А этот человек -- ши, он не принадлежит нашему миру. -- Простите, коун Паратакс. -- Моренис смиренно склонила голову. -- Я судила поспешно. -- Я не в обиде, -- промолвил чародей чопорно. -- Теперь этот ши -- в вашей власти, покуда не истечет срок его исцеления. Провидец пожал плечами, как бы стряхивая с себя груз ответственности. Он шагнул к двери, обернулся, вспомнив что-то, и прищелкнул пальцами. -- Совсем забыл, -- пробурчал он, явно раздосадованный. Глаза юноши распахнулись, словно по неслышной команде. -- Вот так, -- удовлетворенно заключил Паратакс и вышел. Моренис осталась с демоном наедине, если не считать безмолвно подпиравшего стену Вирронакса. -- Ты понимаешь меня? -- медленно и отчетливо проговорила целительница, подавшись к юноше всем телом. Ши несколько мгновений смотрел на нее слезящимися блекло-серыми глазами. -- Да, -- прошептал он наконец по-эвейнски. Моренис помолчала. Ей только теперь пришло в голову, что она, в сущности, не знает, о чем спрашивать плененного демона. Все, что могло бы интересовать владетеля Бхаалейна, уже почерпнул из памяти пришельца Паратакс. Все, что могло бы интересовать ее саму, чародей мог бы вытащить из его рассудка по просьбе целительницы за пару минут. Тогда зачем же она просила наделить его даром речи? -- Как тебя зовут? -- спросила она, как могла, ласково. Девушку раздирали противоречивые чувства. Перед ней был демон, пришелец, чьи сородичи бездумно убивали невинных эвейнцев и стремились разрушить порядок бытия. И в то же время она видела испуганного мальчишку, чью полуоторванную руку она три дня назад приставляла на место. Ненавидеть демона было легко и приятно... а вот мальчишку -- куда сложнее. И тем сложнее, что он был явно напуган до полусмерти... хотя страх слишком часто порождает жестокость. Это Моренис тоже помнила. -- Толя, -- ответил ши. -- Толя Громов. Имя показалось целительнице уродливым и несообразным, как громовое оружие демонов. -- Я -- Моренис тау-Эпонракс, -- назвалась она. -- Я свободный мастер гильдии целителей, ныне служащий владетелю Бхаалейна по доброй воле и без срока обетования. -- Заметив в глазах пришельца недоумение, девушка почувствовала, что сбивается на законнический путаный лепет, и разъяснила: -- Это значит, что я не нанималась к нему, а дарю ему свои услуги до той поры, пока считаю нужным. Демон промолчал. Недоумение в его глазах почти физически отталкивало чародейку. -- Объясни, -- попросила Моренис, сама не зная, зачем, -- почему вы напали на нас? -- Это вы на нас напали, -- ответил ши медленно. Непривычные звуки эвейнской речи слетали с его языка чуть искаженными, и легкий налет чужинства придавал каждому слову особенную вескость. -- Я... не знаю. Я... _рядовой_. Последнее слово демон произнес на своем языке, и Моренис потребовала объяснений. Рассудок ее за время странствий привык усваивать незнакомые понятия, поэтому систему чинов и званий Советской армии она восприняла куда быстрее среднего эвейнца -- минут за пятнадцать. -- А _генерал_ командует _армией_, в которой дружинников еще больше? -- переспросила она. Толя Громов кивнул. -- Да зачем вам столько дружинников?! -- воскликнула целительница. -- Это все равно что считать легионами и леодрами -- в уме такое можно проделать, только применить-то куда? Толя пожал плечами. -- У нашей страны много могущественных врагов, -- ответил он, с трудом подбирая слова. -- У них тоже большие армии. А разве у вас... так не бывает? Разве ваши владетели не посылают дружинников в войско императора? Моренис покачала головой. -- Зачем императору войско? -- пожала она плечами. -- Он может приказать любому владетелю выступить с дружиной против варваров. Одному, двум, десяти -- сколько надо. Солдат покачал головой. Что-то похожее ему помнилось из учебника истории для шестого класса -- феодалы, каждый со своим маленьким отрядом рыцарей... но была же у тогдашних королей и своя армия! -- Но если у короля нет войска, -- наивно полюбопытствовал он, -- почему его не свергнут? Моренис воззрилась на него с ужасом. -- Керун, оборони нас! -- воскликнула она, разом забыв впитанные за время учебы хорошие манеры и превращаясь на миг в деревенскую знахарку, готовую по любому поводу поминать благих диев. -- Император обороняет Эвейн от демонов, -- объяснила она. -- Как бы иначе Серебряной державе удалось продержаться две тысячи лет? Толя хотел было ляпнуть, что демонов не бывает, но сообразил, что демонами здесь называли таких, как он сам, -- пришельцев из параллельного мира. -- Наверное, ваши императоры -- сильные чародеи? -- осторожно поинтересовался он. -- Не сильные, а редкие, -- поправила Моренис. -- Такой дар переходит по наследству только в одном роду. -- Какой дар? -- переспросил Толя, позабыв от любопытства о страхе. -- Открывать и закрывать врата стоячих камней, -- обыденно просто ответила Моренис. * * * Возможно, Толя Громов был бы испуган куда больше, если бы знал, что именно в эти минуты решалась его судьба. -- А я говорю -- меч ему в спину и на корм драконам! -- рявкнул Тауторикс, пытаясь по привычке треснуть кулаком по столу. Владетель взглядом остановил его руку. -- Обожди, воевода, -- негромко пророкотал он. -- Убить пленного ши -- невелика заслуга, да и спешки особенной тут нет. Куда он денется из кирна? -- А что ж его -- кормить, окаянного? -- непритворно возмутился воевода. -- Жрет, проклятый, за двоих! А проку -- как с кабана шерсти! -- Кормить, кормить, -- подтвердил владетель, пряча улыбку. -- Мы, кажется, от голода не помираем еще. Раатхакс? Управляющий, еще не отошедший от устроенной ему владетелем взбучки (с глазу на глаз, чтобы достоинство почтенного коуна не пострадало в глазах подчиненных, но все и так знали, почему из покоев владетеля Раатхакс выходил бледнее упыря), истово закивал. -- Ну вот, -- заключил владетель. -- Один пленный демон нас не объест. Другое меня тревожит, совсем другое. Мы выдержали одно сражение с этими ши... выдержим, наверное, и второе... но если дело дойдет до третьего, мне, пожалуй, некого будет выставить на поле боя. Разве что крестьян с вилами и косами -- против чародейного оружия куда как великая сила! -- Он иронически прищурился. -- Так что, коун Тауторикс, я бы на вашем месте не рвался так в битву. -- Нечисто тут дело, -- упрямо возразил воевода. -- Ох как нечисто! Видел я этого ши -- в него плюнуть стыдно! Как могли эдакие... -- он поискал достаточно обидное слово, не нашел, хекнул в сердцах и продолжил: -- положить едва ли не треть моих воинов? Даже и со своими свинцовыми пульками -- для чего ж нам чародеи приданы? -- Возможно, -- подал голос Терован, в последние годы взявший за привычку присутствовать при всяких беседах отца с доверенными советниками, но вмешивавшийся редко, -- здесь нам сумеет помочь коун Паратакс. Он ведь входил в рассудок пленника по просьбе койны Моренис. -- Наследник владетеля почтительно склонил голову перед провидцем. -- И, верно, не упустил случая извлечь оттуда что-нибудь полезное нам. -- Совершенно верно, коун Терован, -- так же вежливо отозвался немолодой чародей. -- Но если речь идет о том, почему боец-ши столь жалок в сравнении с дружинниками Бхаалейна, -- боюсь, ответ лежит на поверхности... и коуну Тауториксу очень не понравится. Паратакс прикрыл веки -- так поступало большинство провидцев, когда им приходилось передавать или читать мысленные образы, и перед внутренним взором собравшихся проявились картины, почерпнутые из памяти Толи Громова -- построение... развод караула... парад... парад на Красной площади по телевизору... снова построение... "Рр-няйсь! смир-рна!"... на грудь четвертого... строем... шагом... левой... правой... -- Да это не люди, -- невольно прошептал Лоргас, -- это мураши какие-то! Провидец прервал свое сосредоточение. -- Воистину так, -- ответил он. -- Каждый из них в отдельности -- ничто по сравнению с нашими бойцами. Но громобойное оружие придает им силу чародея средней руки... и их очень много. Очень. Владетель обвел тяжелым взглядом всех собравшихся за столом в больших палатах кирна. -- Их очень много, -- повторил он. -- И на каждого убитого нами они могут привести через стоячие камни десять или сто таких же. Поэтому я не рвусь в бой. Я предпочту решить дело миром... по крайней мере, сейчас. Терован посмотрел в глаза отцу. -- Я знаю, о чем ты думаешь, -- тихо промолвил владетель. -- Но я не призову на помощь императора, если только существование Бхаалейна не будет поставлено под угрозу. Возможно, я трусливый старик, -- по лицам советников пробежали рябью усмешки, -- но лучше будет нам самим договориться с демонами. -- Я не вижу в этом бесчестья, -- сказал Лоргас. -- Даже худой мир лучше доброй войны. Тауторикс прорычал что-то еле слышно, но спорить не осмелился. -- Оскорбление, нанесенное имени Бхаалейна, смыто кровью, -- успокоительным тоном проговорил владетель. -- Полагаю, что, когда недоразумение будет разрешено, ши продолжат переговоры с нами. -- Чтобы потом снова ударить нам в спину, -- буркнул воевода. -- Если бы они хотели уничтожить нас, -- сухо отмолвил владетель, -- им достаточно было обрушить на нас свое войско. Они смели бы нас числом. -- Вдобавок они совершенно не ценят жизни своих... _солдат_, -- добавил Паратакс и перевел: -- Бойцов-мурашей. Это я тоже почерпнул из памяти нашего пленника... Во время последней войны они почитали за героев тех, кто, не сдавшись в плен, убивал себя. Эвейнцы в ужасе переглянулись. -- Что за безумие ими владеет? -- вопросил Лоргас, не обращаясь ни к кому в отдельности. -- Странное и заразное, -- ответил провидец с некоторым самодовольством. -- Их с детства учат не верить ничему, кроме того, что говорят определенные люди. А те, конечно, воспитывают в них слепое повиновение, хитро скрытое под видом свободы, да вдобавок понукают распространить этот порядок до края света и дальше. -- Но тогда имеем ли мы право допускать их на наши земли? -- тревожно проговорил Терован. -- Что, если и наши крестьяне, наслушавшись демонских речей, обезумеют? -- Едва ли, -- отозвался Паратакс. -- Даже в их мире находится достаточно смельчаков, способных противостоять этой чуме. В нашем же их должно быть еще больше. Я видел их воинов, когда те приходят тайком в деревню на Драконьей реке. Это обычные юноши, быть может, излишне склонные к пьянству и мало приспособленные к ремеслу... но ничем не отличающиеся от наших бесталанных. И чем дальше, тем более слабеет хватка безумия. Владетель покивал, словно это и надеялся услышать. Но только Лоргасу пришло в голову задать следующий вопрос: -- Если, как ты говоришь, почтенный провидец, это стадо простодушных баранов ведут хитрые волки... что они сделают, когда безумие, которое только и удерживает в повиновении их отару, спадет совсем? Ответить не смог никто. * * * Дожидаясь ответа, Обри терпеливо оглядывая тронную залу. Даже побывав в замке Дейга (пережившем до этого, впрочем, падение вертолета и артиллерийский обстрел), он не ожидал, что жилище коуна Фориола окажется настолько внушительным. Замок Дейга был просто велик. Замок Фориол был огромен. Пока Обри вели по многочисленным проходам со двора, где стучали копытами и капризно ржали скакуны, в тронный зал, майору казалось, что его каким-то чудом занесло в Пентагон. Переходы казались бесконечными: хлопали двери, торопились куда-то серьезные люди неуловимо военного вида, волоча в руках всяческое барахло и отирая при встрече плечами белоштукатурные стены, и от коридоров министерства обороны США здешние отличались только скудноватым освещением. Обри заметил, впрочем, что здешние лампы горят ровно и -- для примитивных керосинок -- ярко, испуская сладковатый дух. В тронном зале мог бы поместиться истребитель, если бы не мешали колонны. В их расположении Обри поначалу не усмотрел никакой системы и решил было, что они понатыканы неведомыми архитекторами как придется, и только потом сообразил -- некоторые точки зала, не разделенного вроде бы никакими перегородками, невидимы из центрального прохода, В замке Дейга майор Норденскольд видел голые стены, покрытые копотью пожаров и каменной пылью. Здесь он узрел, как великолепно может быть обиталище эвейнского лорда (барона? маркграфа? язык, сколько усвоил его Обри, не содержал никаких специальных обозначений, которыми столь богата средневековая лексика, -- владетели, и все). Стены между высокими стрельчатыми окнами были целиком затянуты расшитым сканью шелком. Откуда в здешних краях шелк, Обри даже гадать не брался. Во всяком случае, здешние не в магазинах Солсбери его покупали. Золотые и серебряные нити взблескивали на солнце, тускло мерцал мелкий, неровный жемчуг; от пола до потолка взбегали причудливые, дивные лозы, усыпанные драгоценными цветами. Трон, на котором восседал в раздумье владетель Фориол, Обри счел бы уместным разве что в музее. Побывав в молодые годы в Париже, он на всю жизнь запомнил тронный зал Наполеона Бонапарта, этот образчик самого дорогостоящего на свете кича. Кресло Фориола было, пожалуй, еще пышнее, хотя доселе Обри полагал подобное нево