чародея, тот закрылся за его спиной, оставив по себе лишь висящий в воздухе запах прелой листвы. Солнце зашло, и померкло огненное зарево, в котором купался замок Коннегейльт. Комната погрузилась в холодные синие сумерки. -- Он справится? -- спросил чародей-отверзатель холодным шепотом. -- Обязательно, -- отозвался Дартеникс с уверенностью, которой на самом деле не ощущал. -- Обязательно. * * * Торжище подходило к концу, и Эгиль по кличке Тор-ню искренне радовался этому. Не то чтобы он совсем уж не любил эльфов. В конце концов, именно торговлей с эльфами он зарабатывал себе на хлеб. Именно эльфийскими резными фигурками, эльфийскими луками, эльфийскими снадобьями и зельями приторговывал Эгиль по дороге от одной пущи к другой, потому что именно этим, с точки зрения нелюдей, барахлом он и предпочитал брать плату за доставленное тем железо и бронзу. Но каждый раз, стоило ему хоть немного пообщаться с этими заносчивыми, высокомерными, этими... -- Эгиль не знал слова "снобы", иначе непременно им бы воспользовался, -- этими остроухими зазнайками, его начинала переполнять темная, кипучая злоба. Хватало уже того, что ни один из них даже не подумал поинтересоваться, тот ли Эгиль может невозбранно заходить в запретные леса. А между тем охранную грамоту раздобыть ухитрился еще Эгилев дед, тоже Эгиль, и с тех пор она так и переходила от отца к сыну. Ну, ничего. Сегодня-то он с ними расквитается. Пусть не за все, но... Эту новость он нарочно припас под конец, дабы насладиться сполна. -- А, чуть не забыл, -- заметил небрежно Торню, закидывая на телегу драгоценный мешок с сушеными травами. -- Стоячие камни снова отворились. Он почти что с чувственным наслаждением понаблюдал, как осунулось и словно бы заострилось при этих словах доселе невозмутимое лицо эльфа, велевшего называть себя -- как бишь его там? -- Эдарисом. -- И кто же на этот раз ступил из врат на землю благословенного Эвейна? -- певуче произнес эльф. -- Ши, понятное дело. -- Торню демонстративно сплюнул, сделав вид, что не заметил, как перекосилось при этом лицо эльфа. "Что, кустик, проняло тебя? -- с яростным весельем подумал он. -- Так-то вы ловки породу свою показывать, а как до настоящего дела дойдет, сразу ваша хваленая невозмутимость куда-то девается. И дергаться вы начинаете ну прям как обычные люди". -- И что же начали совершать _эти_ ши? -- Да уж не пряники раздавать, -- огрызнулся Эгиль. Ему вдруг страшно захотелось поболе застращать длинноухого. -- Жечь, палить, убивать. А ты думал, чего еще-то от демонов ждать? -- В самом деле. -- Эльф постарался вложить в свою фразу максимум сарказма, который, впрочем, по большей части остался Торню незамеченным. -- Чего еще ожидать от вышедших из стоячих камней? -- Смеешься, значит? -- криво ухмыльнулся Эгиль. Эльфы никогда не упускали случая напомнить людям, кто на этой земле перворожденные хозяева, а кто явился в благословенный край точно приблуда. -- Ну-ну. Смейся-смейся, эльф. Посмотрим, как ты заулыбаешься, когда эти ши придут в _твой_ лес. Лицо эльфа, и до того невыразительное донельзя, при этих словах закаменело еще больше. -- Если они придут в наш лес, -- четко выговаривая каждое слово, произнес он, -- они найдут в нем свою погибель. * * * -- Не думал, признаться, что у нас можно столько наворовать, -- раздумчиво произнес майор Кареев. -- Особенно на салатиках, -- пробурчал Вяземский. -- Пф! -- неразборчиво возмутился Аркаша, но протестовать более активно не осмелился. И было отчего. Свидетельства преступлений виднелись повсюду. Каптерка была набита какими-то свертками, тюками, ящиками из-под боеприпасов, в которых что-то подозрительно погромыхивало при малейшем касании. Половина всего этого барахла уже была перерыта, записана в тетрадку, безжалостно экспроприированную в ящике Аркашиного же стола, и ничуть не походила на товары для обмена на продовольствие. -- Так, что у нас дальше? -- поинтересовался полковник лениво. Спать ему уже перехотелось, и в голове стояло мутное, звенящее марево, которое, как полковник знал по опыту, к побудке превратится в тягомотную, ни кофе, ни анальгином не снимаемую боль. -- Дальше... -- Кареев снял со шкафчика очередную коробку. -- Ножи стальные, булатные, охотничьи -- четыре штуки. Уже записывали. -- Добавил, -- Вяземский в очередной раз переправил цифры в шестой строке. -- Произведения изобразительного искусства... -- Статуэтки, -- сократил Вяземский. -- Местного производства. Нет, Аркаша, ты не от обезьяны произошел... -- Я, -- обиженно перебил снабженец, -- произошел от человека. -- Ты произошел от хомячка! -- отрубил полковник. -- И вообще, статуэтки уже были... позиция двадцать восемь. -- Нет, эти лучше записать отдельной строкой, -- мрачно заметил Кареев. -- На этих бирки не сняты. -- Какие бирки? -- изумился артиллерист. -- Комиссионный магазин номер 1, город Барановичи, -- не без ехидства ответил дежурный по лагерю. -- Два рубля восемьдесят семь копеек. Дорогие какие, сволочи. -- Потому и не берут, -- машинально отозвался Вяземский и только потом сообразил, что, собственно, ляпнул. -- Теперь хоть ясно, на что они нашему... хомячку. -- Да, товарищ полковник... -- Поздно пить боржоми, Аркаша, -- проникновенно проговорил Вяземский. -- После этой ночи ты у меня до конца дней своих останешься хомячком. -- А вот еще... пакетик, -- кровожадно пропел Кареев. -- Мы хоть к утру-то управимся? -- А черт его знает, -- меланхолически ответил артиллерист. -- Так что у нас в пакетике? -- Трава сушеная, -- с некоторым недоумением проговорил дежурный, принюхиваясь. -- Сено. -- Сам ты сено! -- огрызнулся Либин. -- Деревня! Это лечебный эль... лечебный сбор! -- И что он лечит? -- полюбопытствовал Вяземский. Аркаша потупился, что при его габаритах убедительно не выглядело. -- Он не лечит, -- сознался снабженец. -- Это... в общем... для лучшего стояния. -- Тебе-то зачем? -- изумился Вяземский. -- Это, -- Аркаша многозначительно закатил глаза, -- не мне. Это, товарищ полковник, не кому-нибудь, а товарищу командующему. -- Да? -- Кареев скептически оглядел холщовый кисетик, понюхал зачем-то и решительно завязал обратно. -- Давайте не будем его приходовать, товарищ полковник. -- Действительно, -- согласился Вяземский. -- А вот что у него в сейфе? -- Спирт? -- предположил Кареев. -- То есть наливка? -- Не пори горячки, Толя, -- возразил Вяземский. -- Наливку мы уже нашли. -- А у него там НЗ, -- неуверенно пробормотал вертолетчик, возясь со связкой ключей. От острого взгляда Вяземского не укрылось судорожное движение Аркашиных могучих телес -- будто снабженец решил повторить подвиг Матросова и лечь на сейф грудью. Дверца отворилась. -- Так, -- подытожил Вяземский, водворяя челюсть на место. -- Аркаша, а это уже трибунал. Без вопросов. -- Товарищ полковник!.. -- Это после таких фокусов я тебе товарищ? -- поинтересовался артиллерист опасным голосом. В сейфе лежали деньги. Причем стопки привычных кирпичных и лиловых бумажек с портретом Ленина, перетянутые резиночками, занимали едва одну полочку. На всех остальных блестели аккуратные стопочки эвейнских серебряных и золотых монет. -- Ну что же я поделать могу, товарищ полковник! -- возопил Аркаша. -- Валюта у них такая! -- Червонцы ты тоже в местном сельмаге отоваривать собирался? -- риторически вопросил Вяземский. -- Вот что, Аркадий Наумович... Снабженец съежился. По имени-отчеству полковник называл его только в сильном гневе. -- Кончаем с инвентаризацией, -- приказал артиллерист. -- Тут все ясно. Что нам дальше делать с этим ворюгой? -- Я не ворюга! -- не утерпел Аркаша. -- Я бизнесмен! -- Ты торгаш, -- безжалостно припечатал Вяземский. -- Акула капитализма, без стыда и без совести. -- Спекулянт, -- подытожил Кареев. -- Идиоты, -- буркнул Либин. -- Что-о? -- Идиоты вы, я сказал! -- рявкнул снабженец. -- У вас хоть капля соображения есть? Что половина нашего барахла местным задаром не нужна -- это вы знаете? Сколько раз меня на смех поднимали? А со всеми болячками -- так к Аркадию Наумовичу! Как сережки секретутке кобзевской, курве, так я не спекулянт! Как начштабу барахло ящиками закупать, так я не спекулянт! А как оборотный фонд в сейфе, так Аркашу под трибунал?! -- Аркаша, хватит! -- прервал его Вяземский. -- Я бы с большим удовольствием отдал тебя на растерзание Бубенчикову с Кобзевым... -- Давно пора, -- буркнул Кареев. -- ...Но тогда мы останемся без свежих продуктов, -- задумчиво продолжил Вяземский. -- Так что... пойдешь ты, Аркаша, добровольцем. Снабженец перевел было дух, но тут же снова насторожился. -- Каким добровольцем? -- выпалил он. -- Куда? -- В разведку, -- пояснил Вяземский. -- Начальство, в великой мудрости своей, порешило отправить разведгруппу в центральные районы Эвейна... проще говоря -- в столицу, Андилайте. Так что станешь ты, Аркаша, купцом-демоном на возах потусторонних товаров. -- А-а... -- с подозрительным облегчением выдохнул снабженец. -- А я уже думал, по лесам с автоматом шлындрать... -- Вы, Аркадий Наумович, -- заметил Кареев, -- и так кого угодно в гроб вгоните. Скажите спасибо, что за вас Александр Николаевич заступился -- И имей в виду, -- поддержал его артиллерист, -- что ваша группа выступает завтра же, не дожидаясь возвращения разведки из-за эвейнских границ. Так что спать тебе, Аркаша, -- он обвел широким взмахом руки разгромленную каптерку, -- не придется. Снабженец обвел взглядом груды коробок и тяжело, как стельная корова, вздохнул. Глава 13 -- Слушай, Студент, -- неслышно шепнул "Джон" Maлов. -- Как думаешь, эта десантура всегда такая дохлая или нам просто самые отборные достались? -- Да ладно тебе, -- рассеянно отозвался Окан. -- Ты глянь, сколько на себе волокут. -- Глянул! Мне похорошело. -- Неужели? -- Не, ну я всяко помаю. -- Когда Дмитрий начинал торопиться, это сразу можно было понять по тому, как он сглатывал звуки. -- Ну, рация, ну батареи запасные. Но грантамет-то на кой? -- Очевидно, ввиду недостаточной степени изученности местной фауны, -- все тем же задумчиво-спокойным тоном произнес Алекс, -- командование решило дополнительно подстраховаться. -- Че? -- выпучился Малов. -- Студент, ну ты даешь! Прям этот, как его, Сенкевич из "В мире животных". -- "В мире животных" ведет Дроздов, -- поправил его Алекс. -- А Сенкевич -- это "Клуб путешественников". -- Один хрен, я их всегда путаю, -- махнул рукой Малов. -- Студент, так ты скажи, только скажи, как человек, на кой нам сдался гранатомет? -- Поскольку местная агентурная разведка, -- завел было Окан, но, увидев, как Малов снова начинает закатывать глаза, сдался и перешел на "нормальную" речь: -- В общем, местные рассказали, что у них в реках живут водяные драконы -- твари метров под десять в длину, да еще с хорошей чешуей. Любым нашим крокодилом, будь он хоть трижды Геной, закусит и не заметит. И вроде бы, по недостоверным слухам, существует и наземный вариант, а может, даже летающий. -- Ни хрена себе! -- Малов, судя по всему, попытался представить себе десятиметрового летающего крокодила. -- Может, конечно, нам просто лапшу на уши навешали... -- признал Окан. -- Всяких охотничьих баек, типа "во-от такой боковой плавник!". Но, с другой стороны, река-то -- Драконья. А если вспомнить давешнюю зверюгу, на которой отбыл наш зеленый друг... -- Не говори, мля. -- Дмитрий наставил ствол пулемета на маячившие впереди заросли. -- Я, мля, как-то раз был на медвежьей охоте. Век не забуду. Зверюга живучая по самое не балуйся. Из кустов на тебя навалится -- хрен ты ее одной очередью положишь, даже из моей дуры. -- Вот я и говорю, -- кивнул Окан. -- Гранатомет -- самое то. -- Мля, -- подытожил Малов. Некоторое время они молча шли рядом. -- Не нравится мне этот лес, -- неожиданно сказал Окан. -- Какой-то он... неестественный. -- Да ну? -- Малов с подозрением уставился на ближайшее дерево. -- А че в нем не так? Лес как лес. Зеленый, мля. -- Вот-вот. -- Окан повел носом, словно бы принюхиваясь к чему-то. -- Такой зеленый... точь-в-точь скверик у горкома, в котором к приезду начальства каждый листик подкрасили... а все остальное французским шампунем помыли. -- Ну, ты, мля, сравнил! -- недоверчиво усмехнулся Малов. -- То, млин, скверик чахлый, а то целый лес. -- Я же не говорю, что тут каждое деревце вымыли, -- пояснил Алекс. -- А вот, например, удобрение какое-нибудь с ковра-самолета распылить... -- Ну, ты, Студент, как загнешь, так загнешь. -- Или, допустим, воздействовать каким-нибудь излучением, -- продолжил Окан. -- Стимулирующим. -- Че?! -- Жаль, счетчика Гейгера нам не положено, -- лицемерно вздохнул Алекс, позабавленный расстройством товарища. -- Замерить бы местный фон... -- Эй, так тут че, радиация может быть? -- вскинулся Малов.. -- Типа как после ядерной бомбы? Мля, мы так не договаривались! У нас в соседнем доме был один, все норовил внутренности в толчок выхаркать. Тоже, мля, в армии дозу схватил, на этом... Тоцком полигоне. -- Вообще-то на такие вещи научники должны были в первую очередь внимание обращать, -- заметил Алекс. -- Не настолько же они идиоты... или настолько? -- Не, ну пусть тогда скафандры специальные выдадут, -- продолжал волноваться Малов. -- Эти... просвинцованные. -- Спецтрусы тебе выдадут... просвинцованные, -- не выдержав, улыбнулся Окан. -- Чтобы самый твой ценный для Родины орган защитить. -- Мля, Студент, я же серьезно! -- Я, -- Окан посерьезнел, -- тоже. -- Тогда какого... -- Мне просто не нравится этот лес, Дима, -- признался Алекс. -- Сильно не нравится. И я очень жалею, что с нами сейчас нет старшины. -- Сидоренко? -- переспросил Малов. -- А на кой он нам сдался? -- Наш дорогой старшина, -- отозвался Окан, -- за свои многочисленные "командировки" в Кампучию и всякие другие Никарагуа сумел выработать у себя исключительной силы экстрасенсорное восприятие. То, которое он сам именует "жопным чувством". Вот именно его мне сейчас и не хватает. -- Мля, Студент, от твоих разговоров и у меня кошки на душе скрести начали, -- пожаловался Малов. -- И затылок зудит, будто его кто-то гляделками буравит на манер Стаханова. -- Самовнушение -- великая вещь, -- прошептал себе под нос Алекс, глядя на открывшуюся перед ними залитую солнцем поляну. -- Если только это... не что-то иное. * * * -- Это ши, вне всякого сомнения. -- От прыганья по веткам Филандеваль, Летящий-как-птица, слегка запыхался. В молодые годы, лет сто тому назад, имя подходило ему куда больше, но годы уходят, а прозвания не переменить. Еще десять-пятнадцать весен, и он уже не сможет обходить дозором рубежи пущи, а станет восседать вместе со старейшинами в Круге совета. -- Их речь не похожа ни на один из говоров Эвейна, ни на один из языков соседних земель. Даже на орочий. -- С каких это пор ты стал великим знатоком наречий Серебряной? -- Скользящий-среди-стволов, представлявшийся Эгилю Торню Эдарисом, свесил ноги с ветки, но спрыгивать на землю не спешил. Филандевалю он был почти ровесником, но Та, кто приносит судьбы, оказалась к нему благосклонней. И рука его крепче, и взор -- яснее, и язык -- острей. Оттого небольшой отряд дозорных вел он, а не единственный равный ему старшинством. -- А их одежда? Предметы, что они несут? Разве ты видел когда-нибудь подобное? -- Я не претендую на то, что видел все сотворенное под светом Благословляющей, -- задумчиво глядя вслед уходящим ши, отозвался Скользящий. -- Но я никогда не видывал ничего схожего. И я не понимаю их назначения. А когда в мой лес приносят вещи, назначения которых я не понимаю... не нравится мне все это. -- Так чего же мы ждем? -- возбужденно воскликнул Филандеваль. -- Они перешли границу без нашего на то дозволения -- разве этого мало? -- Мы не ведаем их силы, -- осмелилась вступить в разговор старших Иллиена. -- Так же, как и они, не ведают нашей, дитя. -- Филандеваль скользнул по ее лицу предупреждающе холодным взглядом. Девушка слегка порозовела лицом, и эльф незаметно поморщился, отведя взгляд. Еще один признак нечистой крови. Что за бес попутал прекрасную Шилиеллу поддаться на сладкие уговоры полукровки Аратамиеля? Если бы только в человеческой сути было дело! Не может сохранять чистоту рода столь маленькая община, и даже гости, приходящие из других пущ, не спасают положения. В жилах самого Филандеваля, потомка Хранителя священной рощи, текло немного людской крови -- в шестнадцатом колене и в седьмом тоже. Хотя он-то не может краснеть так... по-человечески, как эта девочка, во всех прочих отношениях унаследовавшая материнскую прелесть. Но ее дар, ее проклятый дар! -- Гляди, -- Летящий снова повысил голос, -- что они делают? -- Что-то, -- голос Скользящего на миг дрогнул, -- нам непонятное. -- Они собираются колдовать! -- выдохнул Филандеваль. -- В нашем лесу. Разве мы можем позволить такое?! Эдарис задумчиво склонил голову. -- Не можем. * * * -- Товарищ генерал-майор! -- На лице вытянувшегося перед командующим капитана-связиста сияла довольная улыбка. -- Разрешите доложить -- есть устойчивая связь с группой Дерябина! Слышимость превосходная, можете убедиться. -- И убедюсь, -- заявил Свистунов, проходя в палатку. -- Сюды, что ли, говорить? -- Вот в него, товарищ генерал-майор. -- Связист протянул командующему массивный эбонитовый микрофон. -- Как слышите? Прием. -- На связи сержант Колокольцев! -- донесся из стоявшего на столе черного ящика искаженный помехами, но вполне различимый голос. -- Слышим вас хорошо! -- Ну вот! -- торжествующе сказал Свистунов, поворачиваясь к сгрудившимся у входа в палатку начштаба группировки и двум адъютантам. -- А говорили -- невозможно, невозможно, всякие там физические-химические законы... В Советской армии действует только один физический закон -- приказ вышестоящего командования! Верно я говорю, а, солдат? -- поинтересовался генерал-майор у сидящего за аппаратурой сержанта-связиста, хлопнув его при этом по спине так, что очки солдата сползли на самый кончик носа. -- Э-э... Так точно, товарищ генерал-майор, -- выдохнул связист. -- То-то... -- Свистунов осекся, с подозрением уставившись на динамик. -- Что это было? Из черного ящика снова донесся треск, но на этот раз никто из присутствующих уже не спутал его с помехами -- это были автоматные очереди. -- А-а-а! -- прохрипел кто-то, перекрывая грохот выстрелов, казалось, в самый микрофон. -- Больно... -- Справа! Справа они! -- Получайте, гады! И грохот взрыва. -- По ветвям, Джон! Бей поверху! -- А-а, суки! -- На, на, на, на.... Грохот выстрелов стих так же внезапно, как и начался, и остался только один звук -- хрипящее бульканье, словно кто-то неплотно прикрутил кран. -- Мамочка. -- Голос был чистым, словно какое-то волшебство на миг убрало все помехи. -- Мама. Больно-то как! Мамочка. Хрип стих. * * * Все произошло очень быстро. Короткое шуршание -- Алекс, обернувшись, успел увидеть, как ткнулся в землю радист, из спины которого торчали две белоперые, словно в насмешку, стрелы, как пытается вскочить лейтенант... а потом все потонуло в грохоте стрельбы. -- Справа! Справа они! -- проорал один из десантников, поливая лес из "ручника". Через миг он получил стрелу в горло, качнувшись, упал на спину, выпустив последнюю очередь в ярко-голубое небо над поляной. -- Слушай мою... -- Дерябин захрипел страшно и почти тут же смолк. -- Получайте, гады! -- рявкнул кто-то, выбрасывая вперед руку. Черный кругляш "лимонки" еще не долетел до земли, а бросавший уже падал, хватаясь за выросший из груди наконечник. -- По ветвям, Джон! -- закричал Окан, заметив, откуда сорвалась очередная шуршащая посланница смерти. -- Бей поверху! -- А-а, суки! От расстреливаемого из трех стволов дерева брызнули листья, щепки... и еще что-то тугое, зеленое слетело с ветвей и безвольной куклой шлепнулось оземь. -- На, на, на, на.... -- Назад, Джон! -- скомандовал Окан, выпуская длинную, в полрожка, отсекающую очередь. -- Прикрой слева, отходим, отходим! Он уже списал со счетов десантников -- те, потеряв командира, метались суматошно, пытаясь отстреливаться, каждый сам за себя, и не слушая более опытных спецназовцев. Уйти бы самим, пожертвовав обреченными, выбраться из этого обманчивого, гиблого леса... доложить командованию... Алекс выпустил оставшиеся патроны, согнулся, нашаривая гранату на поясе... когда прилетевшая сзади стрела вонзилась в левое бедро. "Как неловко", -- мелькнуло в голове у Окана, и, уже оседая вбок, он понял -- это не ошибка невидимого стрелка, стрела попала точно в цель, потому что одного противника всегда надо брать живым для допроса... -- А-а, бля! Алекс успел увидеть, как падает, падает Дима Малов, как мечутся под летящими со всех, казалось, сторон стрелами последние десантники. Как они умирают. А потом он увидел что-то темное, несущееся в лицо. И наступила темнота. * * * Свистунов медленно отвернулся от рации на столе, и, увидев его белое от гнева лицо, начштаба содрогнулся. -- У нас, -- неспешно и веско произнес командующий, -- дежурное звено к взлету готово? -- Так точно, товарищ генерал-майор, -- отрапортовал начштаба. Он не стал напоминать начальнику, что дежурное звено было и единственным -- менялись только пилоты. -- Ми-двадцатьчетверки... в полной боевой... -- Поднимайте, -- скомандовал Свистунов. -- Но, товарищ генерал... -- Я сказал, поднимайте! -- рявкнул командующий. -- Пусть выйдут на сигнал рации -- связист, обеспечьте -- и там, там... -- Есть, товарищ генерал-майор! -- выдохнул начштаба и ринулся прочь из палатки. Свистунов тяжело вздохнул и, сразу став каким-то съежившимся и мешковатым, словно воздушный шар, из которого начали выпускать воздух, облокотился о шкаф с аппаратурой. -- И пусть следом поднимут пару транспортных с десантом, -- велел он одному из адъютантов. -- Может... -- Он прервался, вытащил из кармана брюк белый платок, тщательно протер лицо. -- Может, найдут кого, -- закончил он шепотом, пряча платок в карман. * * * Из темноты его выдернули. Небрежно, рывком за плечи, подняв с земли и усадив в неловкой позе у могучего ствола. Бедро с застрявшей стрелой сразу же отозвалось ослепительной вспышкой боли -- она-то, похоже, и привела Окана в сознание. Первым, что он увидел, были сапожки. Небольшие зеленые сапожки. Носок правого почти касался округлого светло-коричневого булыжника, заляпанного чем-то темным. Им-то, должно быть, меня и приложили промеж глаз, подумал Окан и начал было размышлять, как поднять разламывающуюся на части голову, чтобы увидеть владельца сапог, но эту проблему тут же решили без него -- резко дернув за волосы, так, что перед глазами снова упала темная пелена и заплясали звездочки. Окан терпеливо ждал, пока пелена наконец развеется и он сможет увидеть стоящего перед ним человека. Зеленое. Вначале была зеленая курточка, очень затейливая, что-то между "лохматой" накидкой и карнавальным костюмчиком. Вроде бы беспорядочно нашитые лоскутики и ленточки всевозможных оттенков зелени на самом деле образовывали узор такой красоты -- и сложности, -- что Алекс даже не стал пытаться в него всмотреться. Не с такой, и без того норовящей вот-вот лопнуть, головой. И вообще, как говорил незабвенный... черт, кто же это у нас был такой незабвенный, а? Забыл... короче, без пол-литры не обойтись. На плечики курточки падали -- нет, решил Алекс, падали -- не то слово, они ниспадали, они изысканно струились -- волосы цвета золота, настоящего, девятьсот двадцать пятая проба и герб Союза на слитках. Волосы эти обрамляли тонкое, смугловатое, неимоверно прекрасное лицо. -- Зачем вы пришли в наш лес, ши? "Эльф, ну чистый эльф, -- устало подумал Алекс и только после этого заметил заостренные кончики ушей стоящего перед ним существа. -- Ой, и вправду эльф! Интересно, а он мне нужен? А Кобзеву? Вот вопрос, достойный принца датского -- нужен или не нужен майору ГБ Кобзеву живой эльф. Наверное, не нужен. Зачем нам эльф? Не, нам эльф не нужен!" Крепко же они меня приложили. Словно каша в башке... и кто-то эту кашу помешивает. Мля, чего они мне вкололи... а спать-то как хочется, прямо сил никаких нет. Взять, что ли, да улечься? -- Зачем вы пришли в наш лес, ши? -- повторил эльф с презрительным терпением, точно втолковывая что-то деревенскому придурочному. Вот ведь заладил, надоеда, подумал Алекс, нудит и нудит. Ответить ему, что ли? А что? Если б я знал, на кой хрен нас понесло в этот чертов лес. Так приказал нам наш воевода, а ему приказал другой воевода, постарше, а ему... он ее убил, и в землю закопал, и надпись написал... Соврать, что ли? Но так хочется сказать правду этому милому, наверняка доброму и такому прекрасному существу... -- Перестань путать его мысли, Сигилль, -- велел Скользящий. -- Но... -- Это не чародей. "У-ти, пусечка, -- с умилением подумал Алекс, -- подойди поближе... я тебе мигом шею сломаю, гнида". Он прикинул, дотянется ли до этого прекрасноглазого урода, если резко выбросить голову вперед. Не, слишком далеко стоит, зараза, как знает. А так хочется врезать по этому точеному носу... чтобы вместо него появилась набухшая, капающая юшкой слива! -- Зачем вы пришли в наш лес, ши? "А ни хрена я тебе не скажу, -- со злостью подумал Окан. -- Хочешь гестапо изображать -- нет проблем. Буду молчать, как партизан. Как эта... которая гоп-стоп, Зоя... черт, здорово они меня, такую известную фамилию забыл. Козельская? Нет, Козельск -- это из другой оперы, его Батый брал... Ну, еще чуть-чуть ближе!" -- Ты ведь понимаешь меня, ши. -- Это был не вопрос, а констатация факта, сказанная почему-то очень печальным голосом. -- Мы, в отличие от ваших колдунов, не умеем читать мысли. Только видеть их. Иногда. Когда есть что видеть. У тебя самый сложный рисунок из всех, кто с тобой был. "И кого вы убили, -- яростно подумал Окан. -- Ребят... пусть дураки они, пусть я их и не знал почти... и Диму. За Диму я вас отдельно на клочья порву". -- Ты не чародей, -- продолжил эльф. -- Но и не простой дружинник. Ты дрался лучше всех. Ты знаешь то, что нужно нам. "Интересно, а знаю ли я какие-нибудь местные ругательства? -- подумал Окан. -- Надо бы попробовать. Вот как, например, сказать, "засунь себе башку между ног и поцелуй себя...". -- Мы все равно узнаем все, что хотим, -- спокойно предупредил эльф. -- Просто это будет дольше... и больнее. Ну-ну, гнида, подумал Алекс, попробуй! -- Эмолин, разведи костер, -- приказал эльф, не отрывая взгляд от Алекса. Где-то сбоку зашуршало, послышались шаги. -- Филандеваль -- поможешь мне, ты старше. Иллиена, принеси из моего мешка _эхкаа_. -- Нет! Вот тут-то точеное лицо эльфа на миг дрогнуло, теряя невозмутимость, и на миг в нем проступило... нет, не удивление. Скорее, недоумение. Брезгливое такое. -- Неужели ты собираешься... Алекс повернул голову почти одновременно с эльфом. Очень уж ему захотелось посмотреть на обладательницу такого милого голосочка. Вот только стояла она как раз слева, а булыган как раз над левым глазом и врезался. -- Что ты сказала, Иллиена? -- осведомился эльф. "Ого, а у нас бунт на корабле, -- подумал Алекс, доворачивая -- насколько позволяли вцепившиеся в волосы пальцы -- голову влево. -- И кто же у нас знамя мятежа?". "Не переигрывай, -- шепнул внутренний голос, очень похожий на голос деда. -- Чувство юмора -- последняя опора пленного. Отметь -- последняя". И тут он увидел _ее_. Девочка. Не девушка даже. Стройная, тоненькая, с огромными голубыми -- вот это цвет, подумал Алекс, вот он действительно голубой, а не те бледные оттенки, что у людей бывают, -- глазами и длинными пушистыми волосами цвета меди. Красивая. Не так, как старший эльф -- жуткой притягательностью старинной гравюры, невозможным совершенством. Она чуть-чуть ближе к человеку. И сейчас чертовски напугана собственной храбростью. Какого черта она здесь делает, подумал Алекс, у нее даже лука нет. Только короткий нож на поясе. -- Я хотела... Ты ведь не станешь... -- Она собралась с духом и выпалила: -- Надо уходить, Эдарис! Мой дар... тревожится. -- Принеси. Мне. _Экхаа_. Младшая, -- медленно, внятно проговаривая каждое слово, произнес эльф. Нет, решил Алекс, не произнес -- пропел. Они хоть и говорят на том же языке, что и местные, но по-другому. Более... певуче, что ли? "А ведь старый профессор наверняка слышал про них, -- внезапно подумал Алекс. -- Эльфы, маги, драконы... кто дальше? Орки? Хоббиты?" Он вдруг ощутил какую-то странную детскую обиду. Не свою, а того четырнадцатилетнего пацана, запоем читавшего при свете ночника толстенную книжку в мягкой обложке, привезенную говорливой материной подругой из загранкомандировки. Затейливое золотое тиснение "The Lord of the Rings". Только вот сказочка в реальности оказалась злобненькая. Кровавая сказка. -- Не думай, что мне доставит удовольствие то, что сейчас произойдет, ши, -- неожиданно обратился к пленнику эльф -- Эдарис, так его назвала девочка? -- Но вы пришли в наш лес. "Черт, да он словно наших фильмов насмотрелся, -- подумал Алекс. -- Самых идиотских. Как же, как же, мы вообще добрые внутри, только на лицо ужасные. Эти на лицо прекрасные, да вот внутренняя сущность у них подкачала. И ведь самое интересное -- ему действительно неприятно будет меня пытать. Его с души воротит от предстоящего занятия. Он даже со мной, демоном, пытается договориться на свой лад вежливо. Но если я буду отмалчиваться и дальше -- нарежет на ленточки. С полной убежденностью в собственной правоте. Хотя я даже не совсем понимаю, чего он от меня хочет. Интересно, найдут наши меня... то, что от меня останется? Дед рассказывал, как они находили своих, попавших к бандеровцам, к "лесным братьям". Как все-таки обидно умирать в неполных двадцать!" -- Я советую тебе еще раз подумать, ши, -- проговорил эльф почти умоляюще. -- Пока есть время. Пока младшее дитя не принесла _экхаа_. "Как все мы веселы бываем и угрюмы, -- шевельнулись где-то вдали серебряные струны. -- Но если надо выбирать и выбор труден, мы выбираем деревянные костюмы. Люди, люди..." Интересно, этим двоим, что по бокам, держать меня еще не надоело? Связали бы, что ли. Еще какой-то звук шевельнулся в памяти. Или не в памяти? Далекое, почти на грани слышимости, гудение. -- Ты еще молод, ши, -- вымолвил эльф. -- Ты еще не представляешь, насколько разной бывает смерть. А я стар... вашим счетом мне уже двести и семь весен... и я помню много смертей. -- "Ого, -- вяло удивился спецназовец, -- местным счетом двести лет -- это наших сто шестьдесят. Бодрый какой дедушка". -- Умирали мои друзья -- оттого что люди приходят в наш лес, запретный для чужих. Алекс мотнул, точнее -- попытался мотнуть головой. Звук не пропадал, наоборот, он нарастал, набирал силу, и его уже нельзя было спутать ни с чем в этом мире. -- Кто бы говорил... -- Алекс попытался улыбнуться, но результат его усилий больше напоминал кривой оскал. -- Кто бы говорил про смерть. -- Его вдруг начала бить дрожь. -- Ты же свою смерть... не знаешь... а я... знаю. -- Что ты... -- Эльф осекся и медленно, словно нехотя, оглянулся. В полутора километрах от них прорвавшийся сквозь разрыв в облаках солнечный луч полыхнул ослепительными зайчиками на остеклении кабин МИ-24. Капитан Шипков качнул штурвал на себя, заставив вертолет клюнуть носом, и надавил гашетку. Иллиена стояла в пяти шагах от чужака, когда тот, страшно оскалившись, начал вглядываться во что-то впереди. Она даже успела почувствовать смену его чувств -- от тоскливого страха и упрямства к ярко, почти зримо полыхнувшей надежде, и сразу же -- отчаяние и какая-то странная, с оттенком самоубийственного безумства радость. А затем на лес с жутким неживым воем обрушилась смерть. Первым погиб Эмолин. Костер, который он разводил, послужил летчикам ориентиром, и первые же ракеты разорвали эльдара на дымящиеся клочья. Если бы в эльфийском пантеоне нашлось какое-нибудь злобное божество, отвечающее за справедливость и месть, оно бы, наверное, порадовалось от души, глядя, как мечутся по поляне лесные жители -- совсем как десантники двадцать минут назад. Большая часть ракет рвалась в кронах деревьев, осыпая землю градом осколков. Но и тех, что долетали до земли, тоже хватало. Вокруг бушевал ураган огня и смертоносного железа, и Иллиена бежала, бежала изо всех сил, не разбирая дороги, а впереди... _земля вдруг вздыбилась рыжей вспышкой и плеснула вокруг острым, пахучим металлом, и жалобно вскрикнула березка, чей подрубленный ствол оседал на землю, и могучий кедр отозвался протяжным стоном иссеченного ствола, а в воздухе повис сизый дым, и..._ горячая волна подняла ее в воздух, словно пушинку, и небрежно швырнула оземь, и горячее железо ввинтилось в мозг. Что было дальше, она не помнила. Она не помнила, как ползла, цепляясь за пучки травы, вжимаясь в содрогавшуюся от взрывов землю, как свалилась в промоину под огромным вывернувшимся корнем старого вяза и затаилась там, сжавшись в комочек и тихонько поскуливая, словно крохотный пушистый зверек с перебитой лапкой. Там ее и нашел Окан. * * * Алекса спасла каска. Обыкновенная советская армейская каска кого-то из убитых десантников, валявшаяся в паре шагов от того места, где он стоял. В самые первые мгновения, пока мозги еще хоть что-то осмысливали, он успел зацепиться за нее взглядом, а потом и рукой, подтащить к себе и что было сил нахлобучить на голову. А затем близкие разрывы мигом выбили все мысли, кроме одной -- не в меня, господи! Не в меня! Его спасла каска, принявшая на себя два осколка, и то, что эти осколки шли по касательной. Еще -- то, что он лежал на поляне и осколки не сыпались сверху, а свистели над ним, рвали гимнастерку и кожу под ней, но только один, чуть меньше земляного ореха, с маху ввинтился в плечо, заставив содрогнуться от ошеломляющей боли. Еще -- что очередь курсового крупнокалиберного пропахала борозду метром левее. А еще ему просто повезло. Когда стих грохот разрывов и рев вертолетов перестал накатывать волнами и начал удаляться, Алекс отпустил пучки травы, за которые он судорожно цеплялся все время налета, и, приподнявшись, огляделся по сторонам. Прежнего, ярко-зеленого до неестественности, радостно сиявшего леса больше не существовало. Вместо него были лунный пейзаж изрытой воронками поляны, серые от земли и пыли, иссеченные осколками деревья, сизый дым, лениво струившийся из воронок, бледные языки пламени на кустарнике. Пахло гарью, свежевывороченной землей и взрывчаткой. И кровью. Алекс попытался встать и тут же, охнув, осел назад, хватаясь за ногу. Огляделся вокруг, в поисках чего-нибудь, могущего сойти за костыль. В трех метрах валялась подходящая ветка, а за ней -- чей-то АКМС. Ветка была ближе, но... автомат можно было использовать не только как костыль. Голова просто раскалывалась. Ну, еще бы, подумал Окан, лупили по ней, бедной, будь здоров, аки по колоколу монастырскому. Что-что, а уж контузию я себе точно заработал. Ясность мысли, только-только вернувшаяся, снова улетучилась, оставив бойца в тупом, мучительном оцепенении. Он попробовал, извернувшись, посмотреть на рану, но под одеждой мало что можно было понять -- маленькая дырочка и медленно увеличивающееся пятно вокруг. Надо же, вяло удивился Алекс, такая кроха -- и такая адская боль. Впрочем, артерия, скорее всего, не задета, а то бы сейчас из меня по-другому хлестало. Он вытащил индпакет и хотел было перевязать хотя бы пробитую стрелой ногу, но руки слушались просто отвратительно -- тряслись, пальцы не сгибались и вообще... вдобавок порезы на спине и плечах вспыхивали болью при каждом движении. Поэтому он ограничился тем, что запихнул пакет под одежду, на рану -- пусть впитывает -- и пополз к автомату. Путь оказался неожиданно долгим. Пришлось даже один раз отдыхать, потому что голова болела просто неимоверно, поминутно застилая глаза мутно-красной пеленой, а когда он, опершись на АКМС, попытался встать, начала еще и кружиться. Его бы, наверное, стошнило, но одна даже мысль об этом требовала слишком много сил. И все же он встал и пошел, сам не понимая, зачем и куда. Воронки, тела, воронки... один, уже мертвый десантник, попал под прямое, и на краю ямы лежала только нижняя часть туловища, поблескивая пряжкой ремня с серпасто-молоткастым гербом. А еще была рука, намертво вцепившаяся в ветку -- зеленый рукав на завязках, длинные тонкие пальцы, а ниже локтя -- ничего. Потом он услышал стон. * * * -- Летят! -- послышалось из-за полога палатки. -- Летят! С того момента, когда слух об уничтоженной туземцами разведгруппе распространился по лагерю, Лева Шойфет сидел в своей берлоге тише воды ниже травы. Он боялся, что кто-нибудь непременно сорвет на нем зло. Но сейчас он не мог сдержаться. Выскочив из палатки, он вместе со всеми бросился к посадочной площадке. Тяжелые, брюхастые туши транспортных вертолетов уже опускались, вздымая клубы пыли. Возбужденные и злые часовые отталкивали напирающих товарищей. Все уже знали, что случилось в далеком лесу, хотя официально никто никому и ничего не объяснял. В отсутствие достоверных сведений плодились и множились байки самые дикие. Но того, что предстало взглядам столпившихся у края площадки солдат, не ожидал никто из них. Даже спешно сорванный с новой базы Кобзев, один из немногих, пропущенных за оцепление. Леву не пропустили, но из уважения, каким на Руси обычно пользуются юродивые, позволили без особых усилий пропихнуться к самому краю, откуда все было прекрасно видно. Десантники высыпали из вертолета первыми -- бешеные, готовые сорваться не то в слезы, не то в убийственную ярость. Командир суетился вокруг, пытаясь как-то успокоить подопечных, но у него явно не очень получалось. А потом из вертолета вышел переводчик. Лева не сразу вспомнил, что этот рослый, худощавый парень с ледяными серыми глазами на самом деле спецназовец и свое знание эвейнского получил случайно. В последнее время он и его товарищ все больше освобождали Леву от будничных заданий, оставляя официальному переводчику лингвистические изыскания. Чем глубже Лева изучал местное наречие, тем больше вопросов у него появлялось. Первоначальная версия -- о некоем племени протокельтов, проникшем в мир Эвейна через случайно отворившиеся ворота, -- трещала по всем швам. В языке находились следы и более поздних контактов -- слова, не характерные для кельтской группы, зато вполне обычные в германских, балтских, более и менее древних наречиях, -- и более ранних, целая группа корней, не имевших вообще ничего общего ни с индоевропейскими, ни с какими бы то ни было языками из тех, на которые поочередно грешил педантичный Лева (сходство с эскимосским или кечуа он проверять не стал). Все это пришло Леве в голову уже потом, а первой его мыслью было несвязное: "Господи!.." Спецназовец был... изранен, подобралось слово. Кровь пропитывала лохмотья, в которые превратилась его форма, стекала темной змейкой по руке, сочилась из множества глубоких царапин. Лицо застыло грубо разрисованной фаянсовой маской. А на руках он держал туземку. Если Окан -- теперь Лева вспомнил фамилию своего по