тиве, заметь, -- чтобы никаких обид не было. ("Ведь никаких обид, правда? Убери пистолет, а?") И когда Х. переслал недавно записку с просьбой положить деньги за последний заказ -- ну, за директора аэропорта, -- не в "Интер-Амикус", а на его расчетный счет, они выполнили, хоть и не поняли, зачем это могло понадобиться. И вообще они не понимали, что за блажь такая была -- связываться с банком, вместо того, чтобы получать наличными, -- но в чужие мозги не лезли. Короче, до последнего времени все было прекрасно -- ни разу не встретившись лично, делали общее дело... Бурлящий поток новых кошмаров едва не сбил Х. с ног. Он устоял, однако потерял вдруг способность спрашивать о чем-либо. Потому что сомневаться не приходилось -- вибрирующий от ужаса Кирилл сказал правду. Силы нашлись только на отвлеченный, не имеющий никакого значения вопрос: кому и чем помешал директор аэропорта? Сокурснику становилось все труднее и труднее говорить. Из-за ежесекундного ожидания выстрела он беспрерывно проваливался в спасительное ирреальное состояние. "Директор аэропорта... -- наморщил он лоб. Последний заказ..." Кто-то из руководства портом решил сыграть ва-банк, через своих холуев, естественно. В крупные фирмы или к известным индивидуалам они не захотели обращаться, очевидно, чтобы максимально снизить риск утечки информации. Короче, войны побоялись. Убрать такую фигуру, как директор аэропорта -- это серьезный политический шаг. А с новичками -- дело сделано, и концов не найти... Что еще сообщить? Вообще-то с портом Петр контактировал, это его канал, так что больше -- ничего определенного... Х. взял себя в руки. Попытался собраться с мыслями. Изнуренно прикрыл глаза и вспомнил: чей номер телефона оставили соседке? "Какой соседке?" "Ну, которая внизу в машине." "Какой номер телефона?" "К ней непонятные сволочи приходили, еще до вас, все перерыли, хорошо хоть саму не тронули..." -- "А-а, ну так ясно, "авиаторы" тоже дергаются..." "Порт", "авиаторы", портфель, -- неотступный сюрреалистический бред! Спустя мгновение Х. уже тыкал пальцем в кнопки телефонного аппарата, висящего на стене, второй раз за ночь набирая поганый бандитский номер. Когда знакомый голос закопошился возле его туго натянутого уха, он сильно и спокойно известил криминальный мир о свершившемся. Содержимое вашего сраного портфеля найдено. Все разъяснилось: кто-то подбросил доллары в гараж, законсервированный на время отпуска. Разумеется, валюта будет отдана, но при одном условии... Докладчика грубо перебили: мол, оставь баксы себе на память, подотрись ими, ха-ха, это ведь очень мягкие бумажки. Главное -- верни косметичку с расписками. Х. злобно напомнил, что у него есть условие. Ха-ха, какие могут быть условия в его положении? Смешно... Да, есть! Он желает знать, кто подставил невиновного человека, он решительно требует, чтобы это подлец был назван громко и внятно -- фамилия, адрес, должность! В трубке удивленно замолчали. Затем ушла реплика в сторону: "Ты слышал, что он говорит?" Донесся слабый отклик: "Может, больной?" И голос вновь вернулся, чтобы подарить собеседнику равнодушный совет: с такими вопросиками, мужик, обращайся к своим посредникам, а нам отдай то, что взял по глупости. Эй, мужик, ты хорошо понял или еще раз повторить? Разговор стремительно затухал, тогда Х. отчаянно поинтересовался, пытаясь хоть немного продлить звуковые колебания: "Зачем вам расписки? Что вообще оно такое, которое в косметичке?" Опять был голос в сторону: "Странный какой-то парень". Впрочем, ответили: расписки -- это и есть расписки. Твои наниматели мечтали, чтобы косметичка попала в милицию и двинулась по инстанциям. Ублюдки не знали, что главный авиатор, параноик наш дорогой, ха-ха, постоянно таскал расписки с собой! Короче, твоя жадность до чужих портфелей с баксами сломала им всю комбинацию... "Бред! -- вдруг вытолкнул Х. из груди и сунул телефонную трубку обратно в аппарат. -- Бред, бред, бред... -- он повернулся к Кириллу, пребывая в состоянии бездонной опустошенности. -- Подставили, вот ведь как подставили..." "Ты что, дурак? -- удивился тот, на секунду осмелев. -- Что значит "подставили"? Деньги тебе посылались, заказы выполнялись. У тебя провал в памяти?" "Хватит мне мозги пачкать! -- проорал Х., обретая целительную ненависть. -- Не хотите ничего объяснять, не надо! Где Петр! Где Царь, я тебя спрашиваю!" Действительно, время объяснений и связанных с ними воспоминаний закончилось. Потому что Кирилл тихо сказал, переводя допрос в колею грубой грязной реальности: "Петр, между прочим, в Токсово поехал, искать тебя и твоего сына". -- "Сын-то вам зачем?" -- "Это не мы, это заказчики приказали. Чтобы ты не размышлял, отдавать бумаги или не отдавать. С нами у них разговор простой -- если напортачили, то исправьте". "Вы подлецы". "Подожди, не горячись. Ты мальчика-то хорошо спрятал, успел вывезти из поселка?" Было очевидно, что сокурсник пытается угрожать -- осторожно, пристрелочно, напялив трусливую маску сочувствия. Надо же, как он приободрился, пока длилась телефонная пауза! Увидел наконец соломинку, за которую можно уцепиться: "Имей в виду, -- торопливо добавил, -- Петр очень ловко умеет искать, у Петра большой опыт по этой части..." Да уж, согласился Х., несчастных хозяев дачи бандиты быстро нашли. Непостижимо быстро, до сих пор непонятно, как им удалось достичь такой скорости реакции. В общем, два трупа уже есть. А теперь они смеют утверждать, что убийца -- это Х.! Поразительное коварство... "Подожди, подожди, подожди! -- остановил Кирилл поток словесной желчи, готовый залить чистенькую квартиру целиком. -- Петр в Токсово кого-то убил? Не может быть. Он полный идиот, что ли? Нет, не может быть, когда он успел?" Бывшие сокурсники молча смотрели друг на друга: оба ничего не понимали, оба были в нокдауне. И тут зазвонил телефон -- как в детской книжке. Человек с пистолетом, напружинившись, разрешил снять трубку, но честно предупредил абонента, что если тот начнет болтать лишнее, мгновенно получит пулю в рот. "В рот" звучало гораздо убедительнее, чем, например, "в лоб". Вероятно, поэтому разговор не получился. Кирилл только слушал, мелко подрагивая, а когда сеанс связи окончился, он ошарашенно сообщил: "Это Петр, по сотовому звонил. Из Токсова. Ребята нашли тот дом, который твоя подруга описала, но тебя с мальчишкой не было, вы успели удрать..." Он обхватил голову руками, сполз вдоль стены на корточки и почему-то зашептал: "Его людей прикончили, всех троих. Пока они дачу обшаривали. А самого его ранило. Ты охрану нанял, что ли? Кто за тобой стоит -- не понимаю, сука, до сих пор не понимаю, не понимаю... -- Он вновь повалился на колени и застонал. -- Спрячь ствол, а? Не могу я больше, зачем ты так, а?" Троих убрали, думал Х., гулко скатываясь по лестнице. Они вернулись... "Мужики в кроссовках", о которых говорил Антон -- вернулись, сволочи... Пистолет трепыхался в кармане куртки, тупо бил в бок. Ослабевшие ноги мешали друг другу, отказывались бежать. Перед глазами всплывали кровавые пузырящиеся картины. "Только бы его не разбудили, только бы он не высунулся из сарая..." -- молился Х., врываясь в салон своего автомобиля. Отец испугался за сына. Нестерпимая, сумасшедшая, ни с чем не сравнимая боль. Взвинченная ожиданием пассажирка испытывала сильнейшую потребность в обсуждении происходящего, однако не получила и полслова в награду за терпение. Ее молча домчали до дома, нарушая разнообразные правила движения, высадили возле подъезда и оставили одну -- вышвырнули, словно ненужную вещь. Впрочем, женщина действительно была лишней, потому что водитель помчался дальше -- к Рябовскому шоссе, прочь из города. Я больше никогда не буду его ругать, продолжал молиться Х., сражаясь со слезами, обжигающими горло. Нельзя было бросать ребенка в такой ситуации! Боже, какая неосторожность, какая непоправимая глупость... Я буду прощать все его капризы и заскоки, лишь бы не вылез из сарая на улицу, потому что крик и грубость -- вовсе не метод воспитания, лишь бы его не нашли, лишь бы не нашли... Начинало светать. Ночь, похоже, кончалась. Но километров за десять до Токсова вновь настала темнота: простая туча сменилась грозовой, абсолютно черной, настоящей. Угрожающе взрыкивал гром, небо изредка вспыхивало -- как раз впереди. Водитель остановился на шоссе, не доезжая до станции. Съехал на обочину, вылез и растворился в лесопарке. Появляться с машиной в поселке он посчитал опасным, слишком заметным. Чтобы попасть к Той Улице, к Тому Дому, нужно было преодолеть около трехсот метров паркового пространства, занятого ничем не стесненной флорой. К счастью, человек прекрасно ориентировался в здешних местах. Его план отличался изящной незамысловатостью формы -- забрать сына, вернуться к машине, затем уносить колеса, бежать, куда угодно, главное -- скорей, без претензий на геройство, -- главное, чтобы не заметили, чтобы все обошлось... Его заметили, когда он уже подкрадывался к калитке. Обидно, в самом конце пути. Чужой участок, где прятался сын, был в двух прыжках, однако отец бросился назад, рассчитывая отвлечь внимание бандитов от этого хрупкого убежища. Несколько сопящих фигур уложили его на землю, навалившись мускулистыми телами. Мгновенно были обшарены карманы, изъят пистолет, прозвучала деловитая реплика: "Расписок у него нет, у гада". Сверху донесся веселый ответ: "Ничего, сам сейчас отдаст". Голос... Голос Кирилла! Лопух по фамилии Х. думал, что Петр звонил из Токсова на жизнь пожаловаться? -- торжествовал, упивался своей победой сокурсник. А Петр, наоборот, хотел, чтобы все ребята собрались и приехали к нему на помощь! Х. думал, если спустил у "вольво" колеса, то его не догонят? А во дворе запасные "жигули" стояли, специально для такой вот грязной работы! Х. думал, что ему простится сегодняшний вечерок? Никогда!.. Бандит счастливо захихикал, приводя в движение мертвую тишину улицы. Скрывать ему было нечего, зато было чем гордиться -- "...ты слушай, падаль, слушай!.." -- как Кирилл, неожиданно для себя ставший Героем, устремился по следам взбесившегося наемного убийцы, как заглянул в гости к Х. и никого там не обнаружил, но, о чудо, наша возлюбленная соседка вновь была у себя дома! Женщина, разумеется, поделилась свежей информацией -- оказывается, сыночка Х. не вывез, а спрятал где-то у соседей, рядом с местом летнего отдыха. Так что Герою оставалось только постараться опередить вишневую "ладу" -- опередить, осмотреться и подождать. "А ты, небось, был уверен, что я совсем в штаны понаклал? -- щедро рассыпались по душному кинозалу триумфальные ноты. -- Нет, падаль. И с женщинами, к твоему сожалению, я умею разговаривать не хуже, чем Царь. Значит, говоришь, в этом вонючем домишке и спит твой наследник?" Что ж, придется разбудить мальчишку... Нет, только не это! Отец забился под смявшей его тяжестью. Не надо было осторожничать, тайком пробираться через лесопарк! Надо было подкатывать на полном ходу к дому, хватать ребенка на руки -- и в машину! Тогда бы отец не опоздал, тогда бы никто не смог его опередить!.. Мускулистый холуй, молча прижимавший жертву к земле, усилил хватку, и живительный порыв отчаяния мгновенно оказался задушен. А гроза летела уже над Токсово, точно над участниками раскручивающегося фильма. Начало капать -- крупными твердыми каплями. Упираясь лицом в холодный гравий, Х. вдруг понял, что все это ему снится. Мир был тягостно нереален. Сейчас жертве выстрелят в затылок, и фильм кончится. Стало очень жарко. Несколько ног двинулись в сторону калитки -- будить спящего мальчишку. Кирилл напутствовал удаляющихся храбрецов: "Только осторожно, этих ублюдков кто-то охраняет. Вон в той даче сразу троих шлепнули -- приятелей Царя..." -- Голос начальника потерял праздничную звонкость, сделался озабоченным, блеклым... Итак, опасный преступник Х. спит и видит сон. Но когда он заснул -- еще вечером, убаюканный телевизором, не дослушав новости, с кроссвордом в руке? И газета выпала из ослабевших пальцев, и под расслабленными веками заклубился кровавый туман... Или позже, ночью, после многочисленных звонков в город? Истратив монетки, вернулся в чужой дом, уложил сына спать, и сам незаметно для себя заснул, так никуда и не поехав... "Ты пока не знаешь главного", -- негромко заговорил Кирилл. Хоть и оставался он напряженным, нервным, ждущим, безрассудной злобы уже не было в нем. Даже на корточки присел рядом с лежащим. "Теперь я могу открыть тебе секрет, а то противно смотреть, как ты идиотом прикидываешься. Дело в том, что директор аэропорта не подох, это все "дурочка", пущенная ментами. Как же ты его не добил, раззява, не проверил качество работы? Сорвал такой заказ. Из-за твоего прокола каша и заварилась... -- бандит прервался и вдруг странно зашипел. -- Подожди, что происходит?.. -- он резко выпрямился. -- Подожди, ничего не понимаю..." Оглушительно бахнул гром. 3. СОН (вне правил): Ночь замирает на мгновение, эффектно зависает в очередном прыжке. Казалось бы, ночь давно должна уйти, уступить сцену свету и овациям. Может, подступающий ливень сумеет вымыть из воздуха, прибить обратно к земле эту дьявольскую черную муть? Да, крайне неудачно было выбрано время для действия! Время, когда спит разум, и жизнью управляют иные силы, скрытые в каждом из нас. Итак, оглушительно бьет гром. Еще раз -- гром; и мгновенно, без паузы -- еще раз. Очень странный гром, слишком уж конкретный, удивительно близкий. Молний нет -- ни одной. Зато есть крики, переходящие в вопли. Распрямившийся было Кирилл пригибается, грязно ругаясь. Снова трескуче грохает, и этот очередной странный удар выталкивает разум из топкого безумия. Герой с трудной фамилией Х. понимает все и сразу. Он понимает, что на дачном участке стреляют. Что кто-то бегает -- он чувствует топот лицом. И тогда человек рвется изо всех сил, кричит: "Я отдам! Отда-а-ам!", однако его уложили на землю крепко, профессионально. Дождь вдруг раскалывается. Гром бьет совсем рядом, нечеловечески жутко, теперь уже со вспышкой. Гора мускулов, сидящая на обездвиженной жертве, крупно вздрагивает, всхлипывает басом, тоскливо говорит: "Ой..." и валится, валится на землю рядом. Медвежья хватка ослабевает. Отвратительная хрипящая пасть -- рядом с человеческим ухом. Оттолкнув слюнявую морду зверя, Х. выползает из-под громоздкого тела и садится, затем встает на колени. Бесформенно темный бандит корчится под его ногами, пытается приподняться следом, но тщетно... Х. ошалело озирается. Видит Кирилла, который трусливо пятится. Слышит детский голосок... -- Папа! -- отчетливо зовет Антон. -- Ты меня слышишь? Я ничего не слышу, в ушах звенит! Этот чудесный звук выплескивается из придорожных кустов. -- Папа, там еще какой-то мужик рядом с тобой! -- звонко продолжает мальчик. -- Ляг обратно, ты мне его загораживаешь! Лечь обратно? Х. недоуменно оглядывается на Кирилла, с трудом проникая в смысл услышанного. Сокурсник исступленно шепчет: "Счет в "Интер-Амикус"! Как я раньше не допер! Единственный банк в городе, где обслуживают детей!" "Ну и что?" -- заторможенно спрашивает Х. "А то, придурок, -- пятится Кирилл, -- что только одна тварь могла нас с Царем на твоей чертовой вечеринке подслушать!" -- уже не пятится, просто бежит. Убегает... Из канавы вылезает Антон. Ребенок полностью одет, мало того, за спиной ладно сидит его любимый рюкзачок, с которым он приехал сюда. -- Где ты взял пистолет? -- с истеричной строгостью кричит отец. -- Брось, это тебе не игрушка! Х. до сих пор "не допер", в отличие от сообразительного сокурсника, до сих пор не пришел в себя. Он даже не успел встать с колен. Сын неестественно громко объясняет ему, изредка потряхивая головой и ковыряясь в ушах, что пистолет взят у одного мужика -- из тех, предыдущих, которые час назад к убитым старикам приезжали. Сын с гордостью сообщает, что хоть и не стрелял он никогда раньше -- ничего сложного, получается. Посидел в соседском сарае и разобрался с этой штукой. Вот только пистолет оказался тяжелым, надо же, да еще дрыгается сильно, двумя руками и то трудно удержать. Отец берется руками за голову, стонет: "М-м-м, как болит...", -- потом обращает внимание на человека, лежащего на земле. -- Кто в него выстрелил? -- с ужасом вспоминает отец. -- Ты видел, Антон?" Вспугнутые мысли вновь запутались, вновь мельтешат, как микробы на предметном стеклышке микроскопа, потому что подстреленный бандит уже умер... Мальчик не успевает ответить. Из-за поворота выворачивает машина. "Прячься! -- шипит отец. -- Назад в кусты, быстро!", и мальчика сразу нет. Сам же он поднимается на ватных ногах медленно, слишком медленно. Автомобиль уже здесь. Модель из тех, что "удовольствие за рулем", то есть "БМВ". На месте водителя -- Петр Романов по кличке Царь. Рыжеватый и с реденькими усиками на рябом лице -- именно такой, каким запомнила этого мерзавца обиженная им женщина. Встретились. Наконец-то встретились! Х. угрожающе распрямляется, впитывая из воздуха ненависть пополам с дождем. Кроме сокурсника, в автомобиле еще находится... трепыхается на заднем сидении, связанная... Соседка Х. по лестнице! Возлюбленная продавщица! Петр говорит в открытое боковое окно: "Смотри внимательно, куда я целюсь", -- причем, пистолет его направлен на женщину. Он торопится предупредить, не давая собеседнику слова, что если сейчас же не будут отданы расписки, изъятые у директора аэропорта, то случится досадный выстрел. Ведь эта красотка по какой-то причине дорога Х., не правда ли? Хитрющий Кирилл отлично придумал, захватив ее с собой. А чтобы спустить курок, требуется лишь легкое усилие, незначительное движение пальчиком... В густом басе бандита колышется абсолютная искренность. "Зачем вы убили директора аэропорта!" -- нелепо кричит Х. "Мы убили?" -- изумляется Петр, пытается расхохотаться и вдруг сипло стонет. Некоторое время держится молчание. В машине горит тусклая лампочка. Видно, что Петру плохо. Белое лицо его словно фосфоресцирует, потому что обильно вспотело, руки болезненно дрожат. "Чем директор аэропорта помешал руководству пароходства?" -- уточняет Х. вопрос. "Не пароходства, а порта... -- морщится, страдает Петр. -- Перестань, нашел время ерундой мозги пачкать. Скорей надо, наверняка кто-нибудь на тебя уже настучал, козел, ты же кругом засвеченный, со всех сторон..." Х. беснуется: "Пока не объяснишь, ничего не получишь!" -- "Тихо," -- шипит Петр, кривясь то ли от боли, то ли от страха. (В самом деле: перепуганные жители поселка и так из-за шума давным-давно не спят, небось, телефоны обрывают.) "Ну и что, пусть обрывают!" -- отвечает безумец своим собственным мыслям. "А то, козел ты вонючий, что неизвестно, кто раньше приедет -- группы захвата или холуи директора аэропорта. Расписки им нужны позарез, и они тоже все-все знают про наемника по фамилии Х." "Пусть все приедут, плевать!.." Царь раздражен, но вынужден смириться с козлиным любопытством своего собеседника. Он торопится с объяснениями: просто "авиаторы" начали деньги возить, правда, мелкими партиями, но "портовики" были не согласны, наличность испокон веков через порт ходила -- не только на ввоз, но и на вывоз, тем более транзитом. ("Конкуренция, врубился?..") Через аэропорт обычно документы туда-сюда летали, разные срочные бумажки. Например, компромат -- вроде этих расписок. Ну, еще камушки... Петр стонет басом, закончив объяснения. Однако находит в себе силы, чтобы напомнить: "Говори, где косметичка! Я ведь не шучу насчет твоей девки". "Ты ранен, что ли? -- догадывается Х. -- Кто это тебя?" "Ой, ну хватит придуриваться! Будто сам не знаешь, кто! Времени же нет, козел ты, гегемон недоструганный!" Шелестят кусты, скрипит гравий. -- Папа, -- говорит Антон, дергая отца за руку, -- мне надоело прятаться, пошли скорей. На лице Петра -- вспышка ужаса. Он видит мальчика. Он дергается на сиденье, кричит, забыв про собственную просьбу не шуметь: "Убери его отсюда, прикажи ему уйти!.." -- и срывает ствол с головы женщины, и неловким движением сует оружие в раскрытое окно. Крик его оборван. Потому что ребенок очень быстро, но без суеты вскидывает обе руки и что-то делает. Гремит гром -- одновременно с коротенькой молнией, вылетающей из рук ребенка. Пронзительный звук вонзается в уши. И наступает пустота. Антон устало опускает потрудившийся пистолет: эта игрушка для него действительно тяжеловата. Неожиданно сверкает настоящая молния, разламывает мир надвое, затем снова гром -- тоже настоящий, -- и крупные твердые капли начинают штурмовать пригород всерьез. Наконец хлынул ливень! Петр проваливается куда-то под руль, оставив на всеобщее обозрение заляпанное кровью место водителя. Визжит женщина. Ей не нравится на заднем сиденье, она колотит головой в запертую дверцу... А скучный, надежный Х. на удивление легко выходит из ступора. Он прижимает мальчика к себе и бормочет: -- Антошенька, маленький мой, спокойно, успокойся, у тебя случайно получилось, мой хороший, не смотри туда, не надо смотреть... -- Еще кто-то едет, -- дергает сын отца. -- Бежим? Действительно, к безудержному шуму дождя примешивается рокот нескольких моторов. Х. открывает заднюю дверцу чужого "БМВ", выдергивает оттуда свою подругу. Ноги и руки у нее связаны. -- На ножик, -- мальчик что-то протягивает, -- у меня есть. Похоже, он отнюдь не нуждается в том, чтобы его успокаивали. Отец разрезает школьным перочинным ножом веревки, стягивающие женщину. Та бессмысленно бьется в крепких мужских руках. Вдруг с ужасающей ясностью слышны голоса: "... где стреляли?.. по-моему, там... грядки чертовы!.." Людей подбрасывает, словно пружиной. Мальчик тянет мужчину: -- Через участки, папа! С той стороны к ручью спустимся, и сразу в парк! Мужчина тянет женщину -- без слов. Взявшись за руки, втроем, они вбегают на территорию только что закончившейся битвы. В спину их толкают еле слышные, выпущенные издалека реплики: "...Алекс и Гонококк, обойдите со стороны дороги... Пень, свяжись с ребятами, пусть блокируют лесопарк..." Беглецы пересекают соседский участок, натыкаясь на трупы и на зреющие кабачки, минуют времянку, в которой отец и сын отдыхали вечность назад (возле домика также лежит бесформенное тело), прокрадываются мимо ветхого хозяйского парника и затем через боковой проход в ограде выскакивают из благоустроенного пространства. Лишь бы не на улицу, лишь бы не оказаться на виду! Спускаются по заросшему кустарником склону к ручью, перебираются на другую сторону, шагая по воде -- замочив ноги и не заметив этого. Женщина непрерывно всхлипывает: "Куда мы, а? Где мы, а?" Мужчина очень кстати вспоминает: "Там на шоссе машина оставлена!", и конечная цель маршрута определена. К машине! Беглецы просачиваются в лесопарк. Дождя здесь ощутимо меньше, идти не так противно. Вокруг черные сюрреалистические формы: Черное на Темном. До сих пор не светает, хотя, казалось бы, белые ночи -- оттого, что грозовая туча настолько низка, что едва не задевает головы людей. Аллеи и тропинки угадываются с трудом. Дорогу находит Антон, он ведет взрослых уверенно и безошибочно, он словно видит в темноте. Может, и вправду видит? Цель близка, однако мужчина вдруг останавливается, чтобы ошарашенно произнести: -- Подождите, кто стрелял в громилу, который меня к земле прижимал? Все останавливаются вместе с ним. -- Кто вообще тебя защищал на участке, не понимаю... Ответа нет. Ответить способен только мальчик, а он молчит. -- Не понимаю, -- оповещает отец окружающий его мир. -- Кто же тогда убил стариков на даче? Если не Кирилл с Петром, и не мафия из аэропорта... -- Вот бумажка, -- Антон вкладывает отцу в руки мятый клочок. -- Что это? -- удивляется тот. В темноте невозможно рассмотреть, что это. Тогда мальчик смущенно признается: все очень просто, дед Сергей записал телефон, который по телевизору передавали, вот и пришлось эту бумажку забрать. "Дед Сергей" -- именно так звали старика, одного из хозяев дачи. Х. молчит, не находя следующего вопроса, и с места не двигается, потому что неожиданно вспоминает некую несуразность. Откуда Антон знает, что хозяев дачи убили? -- Папа, он собирался куда-то идти, сразу после тебя. Взял и пошел, дурак такой. Наверное, звонить по этой бумажке... Очередная молния вспарывает пространство -- ярко-белые лица сфотографированы Небом. От грохота содрогается рассудок. Отец молчит, а сын продолжает: -- ...кроме них, никто тебя в Токсове не видел, только дед и бабка, точно говорю... Впрочем, отец уже заставил себя открыть рот: "Прекрати, что ты мелешь!" -- он пятится так же, как недавно пятился бандит Кирилл. Он открывает глаза сверх возможного, словно пытается разорвать веками брови -- почти как Петр за мгновение до... Темно. Проклятая ночь никак не уходит на запад, но человек наконец прозрел. -- Честное слово, -- волнуется ребенок, -- я просто бутылочку не успел достать, а ножами я еще плохо умею. Он ведь на улицу пошел, папа! А я сначала ему сзади... Дед Сергей шел звонить по телефону, который записал на дурацкой бумажке. Тогда юный герой взял кухонный нож, который удачно лежал возле плиты, и ударил старичка под коленками. Прием такой есть, чтобы обездвижить -- подрезать врагу сухожилия, он после этого ни стоять, ни сидеть не сможет, только лежать. Дед Сергей был хорошим хозяином, в их доме все кухонные ножи остро заточены. И сразу кастрюлю с кипятком ему на голову -- у них суп удачно на плите варился. Потом лезвие в шею -- хряк. А бабка услышала, выскочила на кухню... -- Да что же ты такое болтаешь, мерзавец! -- ужасается слушатель. -- Книжек своих начитался! -- Он тебе признается, дурак, -- булькает горлом женщина... Оказывается, отец и сын в этом мире не одни. -- Хватит, идем к машине, -- решает Х., -- там разберемся, -- однако не двигается с места. Ужас прожигает солнечное сплетение. Кто убил сотрудника почтового отделения? Ведь с тем любознательным парнем разделались точно таким же способом, знакомый из прокуратуры ясно нарисовал кровавую картинку! Давным-давно Х. выяснил это -- еще во время сеанса отчаянных междугородных переговоров. Почему раньше не сопоставил, почему не удивился такому совпадению? Кто-то подкараулил парня на лестнице, вошел следом, подрезал ему сухожилия под коленками... Какое мерзкое слово -- "сухожилия"!.. Кто-то пытал жертву, желая выяснить, действительно ли тот приготовил разоблачительное письмо... А может, у кого-то просто не получалось убить с первого раза, вот он и тыкал неумело ножом -- кто-то неопытный, совершенно непохожий на страшного мясника-затыкалу, если уж ввязавшийся в эти дела человек не насторожился, вздумал открывать квартиру при постороннем... Нет, новый вопрос так и не звучит: Х. еще не готов навсегда пересечь черту между реальностью и кошмарным сном. Зато продавщица готова: -- А что за бутылочка, Антон? -- ласково спрашивает она. И вдруг трясет мальчика за воротник курточки: -- Что за бутылочка?! -- визгливо шипит. -- Отвечай немедленно, что за бутылочка, ну? Ей отвечают далекие голоса -- увы, невпопад: "...ты слышал?.. по-моему на центральной аллее.. ты -- к спортшколе... а если к станции?.." Голоса близко. Женщина, ойкнув, хватается руками за лицо. Забыв про все, она отходит мелкими шажками, постепенно переходит на рысь, затем на галоп, и мгновенно исчезает в дожде. Наконец отец и сын остаются вдвоем. -- Скорей! -- психует Х., таща ребенка за руку. -- Что ты ногами еле шевелишь? -- Подожди, -- азартно шепчет тот, -- давай их задержим. Смотри, как я умею, -- он увлекает отца с тропинки вбок, за деревья, за кусты. -- Ну, папа, -- обиженно просит он, -- ну, чего ты? Х. покоряется. Антон дает отцу фонарик, отобранный, как и пистолет, у одного из бандитов, и просит посветить. Он снимает с плеч свой рюкзачок, засовывает внутрь руку и осторожно достает откуда-то со дна маленький пластмассовый флакон. Затем -- дротик из игрового комплекта "дартс". Он вздыхает с сожалением: -- Всего две стрелы осталось. Там на даче некогда было их вынимать обратно. Впечатляюще выглядят эти дротики, особенно в дрожащем свете фонарика. Свет дрожит вместе с рукой мужчины. Страшненькие игрушки -- длинная толстая игла из каленой стали, полированное древко, разноцветное оперение. Прекрасно летают, хоть и самодельные, ведь у Антона умелые талантливые руки, Антон тщательно сбалансировал каждый спортивный снаряд. Игла снабжена несколькими некрасивыми выемками, портящими внешний вид изделия... Между тем, вскрыт пластмассовый флакончик -- талантливыми руками ребенка. Распространяется пронзительный, душераздирающий запах тухлятины, словно все тухлое, что придумано природой, оказалось собрано вместе. Антон окунает в бутылочку иглу дротика. Вот зачем понадобились выемки... Бред! -- содрогается Х., роняя фонарик. Его одолевает чувство нереальности. Сон продолжается, никак не удается проснуться, нет выхода в унылую мирную реальность... Место для засады выбрано профессионально -- возле больших деревянных фигур, предназначенных для украшения паркового пространства. Человек за ними прячется легко и надежно, тем более, когда человеку -- девять лет от роду. Впрочем, отягощенный годами взрослый так же незаметен с аллеи, если присядет вот сюда, за деревянную Белоснежку в широкой резной юбке до земли. Антон выглядывает из-за гнома по имени Ворчун. Преодолевая шелест дождя, в ночи ползут, тихо струятся хвастливые мальчишечьи россказни о том, как трое мужиков, направляемые бандитом Петром Романовым, прибыли на дачу -- в гости к семейству Х., -- ходили по участку, топтали грядки, и юный герой заметил их, потому что отнюдь не спал в сарае на соседском участке. Он был готов к битве, он подобрался к ограде и сразил дротиком Первого. На крик подбежал Второй и тоже получил иглой в шею. Третий затаился возле времянки, трусливо водя пистолетом туда-сюда, но этот мужик плохо видел в темноте из-за своего дурацкого фонарика, гораздо хуже настоящих индейцев, даже выстрелил наугад, со страху, а возмездие настигло его совсем с другой стороны -- храбрый воин зашел с тыла, в несколько отточенных движений забрался на крышу времянки, как много раз проделывал это раньше, и бросил стрелу сверху. Позже, когда из машины возле калитки вылез их главарь -- ну, который был с усами, рыжий, -- новые дротики оказались еще не приготовлены. Но герой не растерялся, вытащил из руки поверженного Третьего пистолет, подпустил главаря поближе и выстрелил. Попал или нет, не понял, тот сразу удрал... Все правильно, эхом откликаются мысли любящего отца. Мальчик -- хороший гимнаст, способен забраться куда угодно, тренер его всегда хвалил. И в "дартс" играет с изумительной точностью, во дворе дома у него попросту нет соперников. А когда в квартире тренируется с дротиками, то любит представлять, будто подлые враги окружили справедливых индейцев -- смешно так, с нелепыми фразами из фильмов. Маленький еще, обязательно ему нужно превратить работу в игру... Антон не прерывает воспоминаний. Он гордится тем, что не сплоховал и в следующей битве, успел подготовиться, не зря просидел полчаса на дереве возле сарая, поджидая новых гостей ("...гибкость у мальчика отличная, так скрючивается, что перешагнешь его и не заметишь..."). Юный воин снова и снова смакует свою победу, однако Х. уже не пытается что-либо понять. Чувство нереальности происходящего становится все более изнурительным, нестерпимо вещественным. Понять -- значит спросить, спросить -- значит сойти с ума от очевидного ответа... Неужели не существовало никаких "мужиков в кроссовках"? Давно, еще в самом начале ночи? Которые якобы приходили, когда Х. звонил по междугородному телефону, которые якобы зарезали хозяев дачи и, не обнаружив постояльцев, поспешили ловить их на железнодорожную станцию? Зачем сыну понадобилось врать, а перед этим инсценировать обыск времянки? Чтобы заставить отца немедленно убежать? Существуют ли иные объяснения?.. Не хватает воздуха. Не вздохнуть. В глазах -- вода и мрак. Задыхаясь, Х. пытается выплюнуть, выхаркнуть застрявшие в горле вопросы, но... -- Он идет! -- изменившимся шепотом сообщает Антон. -- Всего один, я его вижу. Как мальчик может видеть в такой темноте, где даже время неразличимо? Сколько еще осталось до спасительного рассвета? Х. хочет что-нибудь предпринять, потому что Антон уже на аллее. Человек, опасливо бредущий по страшному ночному парку, немедленно ощупывает беззащитную фигурку ярким лучом света, полным косой мороси, и удивляется: "Мальчик? Ты что, заблудился?" Мальчик аккуратно кидает дротик и прыгает в сторону. Человек успевает крякнуть от боли, угрожающе сказать: "Ну, ты..." и сразу хрипит, схватившись за грудь, валится на колени, выпускает все из рук -- в том числе огнестрельное оружие, -- потом валится совсем, с сухим хрустом опрокидывается на гравий. -- Буфотоксин... -- извлекает Х. звуки мертвыми губами. -- Достаточно царапины... Антон вытягивает стрелу из упавшего человека и тихо зовет: -- Папа! Где ты поставил машину, с той стороны или с этой? Да-да, конечно, надо скорей идти к шоссе! Надо торопиться, но ребенок дрожит от холода, двигается с трудом -- устал, мой маленький. И несмотря на усталость, он героически шепчет, тратит силы на пустые слова, чтобы успокоить спятившего отца. Мол, ты не беспокойся, папа, маленьким детям ничего не бывает за Такое, никто не имеет права детей в тюрьму сажать или, например, расстреливать. Даже если поймают -- ну, максимум, в колонию засадят, но это не страшно. Мол, ты не сомневайся -- он все вызнал у опытных людей, прежде чем за Такую Работу взяться. Отец внимательно слушает и кивает дождю: "...жабий яд, Антошенька... индейцы травят им свои стрелы, все правильно..." Только когда неподалеку затеваются крики, к мужчине возвращается разум. "Стой! -- командует кто-то кому-то. -- А ну стой, сука!" Выстрел логически завершает крик. Вновь обретя волю и ужас, Х. ломится сквозь мокрую растительность. Он бежит почему-то именно на выстрел, хотя, рассуждая здраво, следовало бы в противоположную сторону. И вдруг спотыкается о распростертое на траве тело. Чей-то бас удовлетворенно произносит: "Ага, вот и клиент!" В лицо Х. обрушивается удар света -- концентрированный луч пронзает мозг до затылка. Бас радуется: "Все-таки нашли тебя, все-таки попался, ворюга..." Происходит еще один выстрел, и мир становится привычным, черным. Бандит лежит. Или это не бандит? Плоский фонарик светит в землю. Кто стрелял? -- Опять не успел дротиком, -- застенчиво сообщает мальчик, запыхавшись. -- Из пистолета мне, кстати, не нравится, слишком громко. Тем более, патроны кончились... -- он бросает оружие рядом с фонарем. Он с интересом склоняется над упавшим человеком... А сон продолжается. "Илья, это ты?" -- шепчет продавщица. Вот, оказывается, о кого споткнулся неосторожный бегун, вот к кому спешил на помощь потерявший рассудок герой. "Я здесь, не бойся! -- шепчет в ответ Х., упав к возлюбленной женщине, обхватив ее руками. -- Возьмись за меня, пойдем к машине. Идти сможешь?" "Жарко, -- жалуется она, -- где вода?" Х. растерянно озирается. Дождь все еще силен, воды вокруг отвратительно много. "Антон, -- зовет женщина, -- ты здесь? Это ведь ты мою собачку отравил, да? Такая здоровая была, и вдруг сдохла. Зимой, помнишь?" "Не разговаривай, -- умоляет ее мужчина. -- Береги силы". "Да где же вода?.. -- пытается она крикнуть. -- Жарко. Где море?.." -- ...Где море? -- задыхается продавщица. -- Ты уже вернулся из Ялты или пока нет? И больше не разговаривает, выполняя просьбу мужчины. "Алена! -- трясет ее тот. -- Ты что? Что молчишь?" -- забыв о необходимости беречь силы. -- Не плачь, папа, -- включается в разговор Антон. -- Я за нее уже отомстил. У автомеханика Х. была двухкомнатная квартира. У соседки -- отдельная однокомнатная. Так и не удалось соединить лестничную площадку в одно целое... "...По-моему, вон там стреляли, -- слышны бесцеремонные голоса, -- или там?.." Отец и сын бегут к шоссе. Осталось недалеко. Мальчик хромает, еле тащится, но не жалуется. Настоящий воин, отец может им гордиться. Воина никто ни о чем не спрашивает, однако он считает своим долгом объясниться. Да, яд был проверен как раз на соседской собаке, именно на том шикарном колли. А что такого? Не на самой же соседке было проверять? Бутылочку не украл, нет. Можно сказать, заработал. Подружился с одним мальчиком из класса, у которого папа химическую фирму организовал. (Точнее, "фирмочку" при каком-то химическом институте.) Обычное дело, ученые дяди и тети таскали с работы любые вещества задаром, чтобы потом другие вещества делать и официально продавать за границу. Дома у этого мальчика настоящий склад устроен, два лишних холодильника стоят -- с кодовыми замками, похожие на сейфы, так просто не откроешь. Но он, конечно, знает коды (подумаешь, тайна!). И в химии, кстати, здорово разбирается, у своего папы научился. Чтобы подружиться с ним, пришлось подарить ракету на резиновом моторчике, ну да ладно, для дела не жалко... Так вот, сын-химик и отлил ядовитую тухлятину из какой-то отцовской бутылочки, совсем чуть-чуть, а взамен долил туда другую фигню, кажется, спирт. Ровно столько же долил, и сказал, что всего лишь слабенько уменьшил концентрацию, поэтому никто ничего не заметит. В холодильнике, оказывается, хранилась не готовая продукция, а "ингредиенты" -- смешное слово... "Фирмочку", между прочим, закрыли и опечатали -- после того, как тухлятина была применена в настоящем деле. И отца этого мальчика забирали, допрашивали. Но попробуй докажи, что именно он яд кому-то продал, ведь таких "фирмочек" ужасно много. У отца, тем более, учет был хорошо организован, как положено, а количество "тьфу-токсина" (или как там его правильно называть?) сошлось до милиграмма. В конце концов от человека отстали, особенно, когда откинулся этот зануда-телевизионщик (ну, короче, после следующего заказа). Другие химические институты, наверное, точно так же трясли, но, само собой, ничего не вытрясли -- уроды ушастые в фуражках... Нет, папа, мальчик из класса никогда бы не признался! Потому что очень хорошо знает, что бывает за предательство. Тем более, он тоже мечтает начать деньги зарабатывать, уже сделал себе такую же бутылочку -- сначала хочет попробовать на дворовой кошке, потом еще на ком-нибудь, -- но до сих пор боится. Хотя, чего тут бояться? Антон, например, не испугался, когда слушал разговор двух сокурсников -- на папином празднике в ноябре. Подвыпившие мужики зашли в детскую комнату, думали, что пусто. И прямо там же курить начали, гады. А ребенок играл, прятался в "домике" за шкафом. Он догадливый, он сразу ухватил, КАКУЮ службу те собрались организовывать, КАКИХ исполнителей решили подбирать. Было жутко интересно! Поэтому через несколько дней будущий воин отправил одному из этих людей письмо -- по адресу, который нашел в записной книжке папы. Письмо было не написано, а напечатано на пишущей машинке в конторе отца. Сын ведь часто ходил к отцу на службу, был там своим. Кроме как на этой машинке, ребенку негде было напечатать историческое послание... А предварительно он открыл себе счет в банке, который обслуживает детей наравне со взрослыми -- по специальной карточке с фотографией. Вот только за последний заказ, ну, за директора аэропорта, он потребовал послать деньги на счет отца в сберкассе. Этакий подарок от неизв