Александр Шепиловский. На острие луча --------------------------------------------------------------- Фантастическая повесть Иркутск, Восточно-Сибирское книжное издательство, 1974. OCR: Александр Симаков Ў http://www.drycleaner.ru http://www.shepilovsky.narod.ru/ Ў http://www.shepilovsky.narod.ru/ --------------------------------------------------------------- ОТ АВТОРА Фантастика многолика, многогранна. Автор имеет право ставить своих героев в самые невероятные условия. И я воспользовался этим правом. Герои повести Фил - человек одаренный сверх всякой меры. Он специалист во всех науках. С какими бы головоломными проблемами Фил ни сталкивался, он их легко решает и осуществляет грандиозные проекты. Кто не знает барона Мюнхгаузена? Достопочтенный барон вытащил сам себя за волосы из болота. Фил не может этого сделать, но зато он может получить твердый свет и повернуть вспять ход биологических процессов своего организма. Фил имеет смелость оперировать точными цифрами и ссылаться на последние научные достижения. В этом его главное отличие от знаменитого враля. Тем не менее, родство их оспаривать невозможно. Насколько мне удалось серьезные научные достижения сочетать со сказочными событиями - пусть судит читатель. И если читатель улыбнется, я буду рад. А если у него взыграет воображение и появится интерес к затронутым вопросам - буду рад вдвойне. ГЛАВА ПЕРВАЯ Хитрое учреждение. Спор. Исчезновение профессора. Поиски помощника. Заказ мумии. Когда я родился, счастливые родители дали мне такое имя, что я даже в раннем детстве стеснялся произносить его. Не знаю - в каком справочнике они его выкопали. Безусловно, согласиться с этим я не мог и всегда представлялся сокращенно, ФИЛ, одними инициалами. Казалось бы, сотрудники должны это понять и не вгонять человека в краску. Так нет же! Упорно ломают собственный язык, выговаривая имя, данное мне при рождении, и вообще почему-то считают меня пустозвоном. Это они вслух не стесняются сказать, а что про себя думают, можно только догадываться. Мы не только научные работники, мы также и кладовщики, и лаборанты, и мастера-универсалы. Мы трудимся неплохо, добросовестно, лодырей нет, но я уже разочаровался: за стены учреждения пока ни один чертеж не вышел, ни один винтик не вылетел, ни одна мысль не выскочила. Мы не принесли пользы даже букашке, а уж о людях я помалкиваю. На редкость минус-продуктивное предприятие с оригинальной, но бестолковой вывеской: "Все из всего". Не нравится мне такая бесперспективная работа, и я уже понял, что рано или поздно уйду отсюда. Я даже своей должности толком не знаю. Несмотря на это, у меня есть свой начальник, такой худенький - не буду говорить плюгавенький, чтобы не обидеть его. Однако голова у него массивная и похожа на кокосовый орех. Зовут его Марлис. С мнением Марлиса считаются все, с моим - никто. А почему? Я не считаю свои проекты дерзновенными, идеи - сногсшибательными, а размах - колоссальным. Я не хвастун. Но что-нибудь новенькое у меня всегда в запасе есть. Беда в том, что мне не верят, все отворачиваются: "Ах, это неосуществимо! Чего не может быть, того не может быть, это бред, абсурд!". А чем сами занимаются? И что мне поручают? Я только что отполировал молотой рыбьей чешуей подкову. Это называется научный эксперимент, Ко мне подошел Марлис, выхватил из рук подкову, покрутил ее, потер пальцем. - Сколько времени убил? - Около двадцати часов. Чешуя не годится. - Попробуем высушенной, толченой змеиной кожей. А сейчас настоящая работа есть. Достали штучку тонны на четыре. Прямо, с завода. Пошли, - и, не глядя, швырнул подкову в распахнутое окно. Мы прошли в вестибюль, где стояла новая сверкающая свежей краской и поблескивающая стеклом приборов электронная вычислительная машина. Вокруг нее с отвертками, ключами и клещами бегали сотрудники. Пятеро из них чуть не рвали на части описание машины. Вооружившись монтировкой, Марлис сунул мне в руки зубило: - Срубай тот колпак. Ничего не поделаешь, надо подчиняться. Я ожесточенно рубил железо и твердил про себя: "Уйду, уйду". Рядом со мной одухотворенно трудился недавно поступивший в учреждение юноша. Он, пожалуй, единственный относился ко мне с доверием. Никогда он не позволял себе никаких насмешек и осуждающе смотрел на сотрудников, когда те вдруг обрушивались, на меня. - Поднажмем! Поживей! - призывал Марлис. Мы поднажали, и к вечеру машина превратилась в кучу транзисторов, диодов, лампочек, проводов, кусков железа. Перед нами встала задача, как из этой огромной кучи сконструировать и построить другую вычислительную машину, которая была бы экономичнее и производительнее разобранной. Посовещались, поспорили и распределили обязанности. Мне поручили подумать, в какой цвет выкрасить будущую машину, замерить ее габариты и по ходу дела подтаскивать кому чего потребуется. Я пробовал возразить, но меня и слушать не стали. А Марлис утешил; - Не всякому это доверят. Ответственное дело. Гордись! Чаша терпения была полна. Еще одна капля, и я взорвусь. А пока стерпел. В последний раз. Работали с энтузиазмом и скоро от большой кучи остались лишь две медные штанги, кромка панели, срубленный мною колпак и полмотка проволоки. Остальное все ушло в дело. Настроение у меня было мрачное. Я уже предвидел финал и, воспользовавшись правом выбора цвета, покрыл готовую уродливую машину черной матовой краской. - Ну и вкус у тебя, - покачал головой Марлис. Остальные только вызывающе улыбнулись. К машине подключили питание, испытали, и, убедившись, что она пожирает энергии в два раза больше разобранной, постановили не мешкая утащить ее в объемистый подвал, уже наполовину загруженный подобной продукцией. Никто не унывал. Как будто так и должно быть. Марлис даже повеселел, и смахнув верстака обрывки изоляционной ленты, с победоносным видом уселся на него. Хорош пример для подчиненных. Зазвонил телефон. Начальник "второй" снял трубку и, послушав, прикрыл микрофон ладонью. - Это Бейгер. Спрашивает точное время. Говорит, все часы вышли из строя. Марлис вскочил. - Подожди. Я сам побегу и предложу ему свои ручные часы. Бейгеру без них нельзя. Он быстро-быстро засеменил к дверям. Замечу, что профессор Бейгер - человек со странностями. Конопатый, вечно в меховой шапчонке, он до невозможности серьезный, такой серьезный, что не умеет шутить и радоваться. Лишь раз я видел его слабую усмешку, это когда Марлис в глубоком раздумье вместо своего затылка почесал затылок подвернувшейся уборщицы и у него тут же родилась какая-то идея. Профессор - человек необщительный. К нему не подступишься. Все знали, что у него могучий, цепкий ум и что он работает над изобретением экстра-класса. А вот над каким именно - никто не знал. Даже директор. Лишь я один смутно догадывался о работе Бейгера по нечаянно оброненным скупым словам его, по смятым выброшенным эскизам, в общем, по разным мелочам. Необходимые узлы и детали изготовляли по его заказу в нашей мастерской. Бумаги свои он хранил в личном сейфе, с ключом от которого никогда не расставался. Вот с ним бы я наверняка отлично сработался, но подружиться, да что там, даже поговорить и то не мог. Скала, а не человек. Ему верят, его ценят, создают все условия для работы. А мне? Как беспризорник в чужой квартире - всем мешаю. Только и слышу: "Куда полез? Не трогай! Тебя не спрашивают". Тяжело. Профессора даже за глаза зовут уважаемый да почитаемый, а меня в глаза пустозвоном. За что, спрашивается? Может, я ничуть не глупее его. Может, пустозвон-то не я, а они все. Венулся Марлис и торжественно поднял руку, показывая рубцеватый след от браслета часов. - Взял! И даже спасибо сказал. По-древнегречески. - По древне? - переспросил Кнехт, помощник Марлиса. - По древне. Это слово зацепило всех, и зашел разговор о минувших столетиях. Побывали в каменном веке, заглянули в Вавилон и остановились на второй Пунической войне. - Да, - сказал Марлис, поглаживая соленоид, - интересно все это. Не пожалел бы своей индийской вазы, чтобы взглянуть, как великий Ганнибал переправлялся через Рону. Но, - он сморщил нос, - человечество никогда не увидит свое прошлое, м-да... О нем можно судить лишь косвенно по археологическим находкам, да по сохранившимся документам. Я не мог удержаться и чрезвычайно вежливо спросил: - Вы серьезно, Марлис, в это верите? Он пренебрежительно усмехнулся: - Разве можно увидеть сейчас живого... ну скажем, Ганнибала, от которого, неизвестно, остался ли прах? - Почему бы и нет, - ответил я. - При желании можно увидеть настоящего неподдельного питекантропа. - Уж не машину ли времени ты изобрел? В словах его зазвучала неприкрытая издевка. Но я хладнокровно ответил: - Машина времени - это чистейшая фантазия и никто изобретать ее не собирается. Увидеть прошлое можно другим способом. - Интересно, каким же? Все открыто смеялись мне в лицо, но я невозмутимо продолжал: - Мы свыклись с мыслью, что путешествовать разрешено природой только из настоящего в будущее. А я утверждаю, что путешествие возможно и в обратном направлении, то есть можно увидеть самого себя в годовалом возрасте, и бабушку свою, когда она еще плакала в пеленках, и переправу Ганнибала через Рону и если хотите, пещерных людей. Почему я вижу всех вас? Волны света разных длин и частот, отразившись от ваших тел, воспринимаются моими глазами. Энергия волн дает импульс в зрительный центр головного мозга и воспринимается моим сознанием, то есть я вижу ваше изображение. Видит вас также и вон та порхающая птичка. Гляньте в окошко. Не надо, улетела уже. Этот же отраженный свет уносит в пространство, в бесконечность и ваш образ. Настроившись на эти волны специальной аппаратурой, которую можно создать - да, да, можно и сообщив себе колоссальную скорость, намного превышающую скорость света, я буду преспокойно путешествовать в пространстве, и для меня время как бы потечет в обратном направлении. Обгоняя свет, я тем самым буду обгонять ваше изображение, излучившееся когда-то в космос, и улавливать его своей аппаратурой. Вы на земле будете стареть, а для меня молодеть. Сообщая себе все большую и большую скорость, я буду видеть жизнь такой, какой она была хоть год, хоть тысячи лет назад. Правда, люди будут бестелесны и немы, но я буду их видеть. - Фу, какая чушь! - поморщился Марлис. Остальные улыбнулись: "Ну и загнул?" - Не чушь, а строгий математический расчет и железная логика физики, - вскричал я. - Какая здесь физика, вдруг строгим голосом сказал Марлис. - Каждый школьник знает, что скорость света - предел и никакое материальное тело, будь то ракета или простая молекула, не достигнут этой скорости, ибо в противном случае масса их станет бесконечной, что определенно .невозможно. Сверхсветовых скоростей вообще нет в природе. Ты просто переутомился, нанюхался краски. Иди приляг, отдохни. На сигаретку. А сам прекрасно знает, что я не курю. Я понял, что спорить с этими неучами бесполезно и, отшвырнув в сторону амперметр, направился к выходу. Никто не окликнул меня, только раздался чей-то шепот: - Смотри-ка, распетушился. Не успел я взяться за ручку двери, как она распахнулась и на пороге застыла наша уборщица. Узенькие глазки ее на этот раз заметно расширились, нижняя губа, как в судороге, исказилась. - Вы больны? - спросил я. " Она покачала головой и срывающимся голосом проговорила: - Там, тама... в шестой мертвец. - Какой еще мертвец? - удивился я. - Живой, настоящий. Подбежали сотрудники. - Живой, говорите? - переспросил Марлис. - Значит, это не мертвец. - Да мертвец же, о господи! Сама видела. Мы бросились в шестую. Я был впереди и бесшумно распахнул двухстворчатую дверь. От увиденной картины все отпрянули назад. По комнате медленно вышагивал скелет. На нем были блестящие коричневые штиблеты, а сбоку, у бедра, висела черная расческа. Двери были моментально прихлопнуты. Марлис вытер обмоткой соленоида мгновенно вспотевший лоб, оставив на нем несколько царапин. - Черт те что! - Ерунда какая-то, - пробурчал Кнехт. - Действительно, вздор, - сказал начальник "второй" и повернулся к своему помощнику; - Зайдите-ка, узнайте, в чем дело. - А почему именно я? Ведь не секрет, что у меня больное сердце. Вот вы, дорогой лаборант, молодой еще, зайдите и смело спросите: "Гражданин, что вы тут делаете?" Лаборант побледнел и ткнул пальцем в меня. В это время дверь приоткрылась, и скелет высунул череп и спросил: - Что вы тут как заговорщики шепчетесь? Возмутительно! Молодой лаборант и помощник, громыхая по ненатертому паркету, бросились бежать. - А ведь серьезные люди, научные работники к тому же, - сказал скелет и "цокнул" языком. Языка не было, но звук-то мы отлично слышали. Я посмотрел на его штиблеты, хмыкнул про себя и глянул на остальных. Они гипсовыми изваяниями так и вперились в пустые глазницы черепа. - Что с вами? - дрогнувшим голосом спросил скелет и весь вывалился наружу. Порази меня гром, раздави меня бульдозером, но его был голос необщительного профессора! И штиблеты вот его. Конечно, он! В чудеса я не верю и поэтому спокойно спросил: - Профессор, посмотрите на себя. Вы ничего странного не замечаете? - Что вы имеете в виду? - Ваш облик. Вы же скелет. - Галлюцинации. - У одного - возможно. Но не у всех же разом. Вероятно, ставя эксперимент, вы подверглись какому-то излучению и мягкие ткани организма, а также ваш костюм стали невидимы. Лучи повлияли также на ваш зрительный нерв, и вы видите себя нормальным человеком. Убежден, что притронувшись сейчас к вам, я нащупаю не кость, а тело. И не дав Бейгеру опомниться, я положил ладонь на его плечо. Меня трудно ошарашить, но тут я был потрясен. Пальцы с небольшим усилием, как через студень, прошли сквозь мякоть мышц, сквозь сухожилия, я ощутил твердую ключицу, обхватил ее и непроизвольно сжал в кулак. Профессор чертыхнулся, я убрал руку и, не теряя самообладания, сказал: - Вы и в самом деле скелет! В полном значении этого слова. - Скелет, - подтвердил Марлис. - Скелет, говорите? Возмутительно! Что-то я не предусмотрел. Профессор засопел и пошел в глубь лаборатории. Я за ним. Услышав мои шаги, он обернулся: - Прошу без посторонних, - и скрылся за эбонитовой перегородкой, из-под которой выглядывали его штиблеты с торчащими из них костями ног. Тотчас послышалось монотонное, все усиливающееся гудение. Внезапно оно оборвалось, раздался сухой, как при электрическом разряде треск, и помещение наполнилось желтоватым плотным туманом. Во время гудения я смотрел на штиблеты. Сразу же после треска кости ног вдруг задрожали, потеряли резкие очертания и совершенно растаяли в воздухе. Остались одни штиблеты да упавшая рядом расческа. Я зажмурился и вновь открыл глаза. Картина не изменилась. Я заглянул за перегородку. Скелета не было. - Что с вами? - спросил я и, втайне надеясь встретить профессора, провел рукой над штиблетами: пусто. - Где вы? - уже крикнул я. - Мы здесь, - отозвался Марлис. - Исчез профессор! - Сбежал? - Кругом капитальные стены. Исчез он. Нет его. Нету! Растаял. - Не может быть! - Ищите. Остались только его штиблеты с расческой, а главное бумаги и аппаратура. Я допускаю лишь одно: профессор жив, но для нашего мира его нет. Возможно, он находится в четвертом измерении. - Ну, Фил, ты опять загибать начал. Ты хочешь сказать, что его вообще нет. - Почему же. Вообще-то он есть, но где-то там, нам это ни вообразить, ни тем более объяснить невозможно. Думаю, он вне опасности. Чтобы узнать все, вернуть его, нужно разобраться в бумагах, в формулах, узнать соль, докопаться до всего. Сейф в этой комнатушке. Туда. Интересное явление. На этот раз меня послушались все и дружно двинулись к сейфу. - Ах ты! Ключ-то он взял с собой, - остановился Марлис. - Взломать, - неуверенно сказал вернувшийся из любопытства Кнехт. - А как на это директор посмотрит? - Он в отъезде, - отозвался начальник "второй". - Я за него. Но ломать не разрешаю. Отвечать мне одному придется. Предлагаю изготовить по слепку ключ. Мастера-то мы отличные. Еще не полностью рассеялся желтоватый туман, а начальник "второй" тянул отомкнутую дверцу сейфа на себя. - Батюшки! - проскулил он. - Коллеги, бумаг-то нет. Сгорели они. Толкаясь, мы заглянули внутрь. На полках лежали три пухлые стопки пепла, сохранившие прежнюю форму бесценных бумаг. - Похоже на вредительство, - изрек Марлис. - А по-моему, это проделки профессора, - сказал Кнехт. - Неспроста он бука такой. Все окутал тайной, И сжег-то по-хитрому. Без доступа воздуха. - Никто ничего не сжигал, - возразил я. Марлис махнул рукой. - Ну, Фил опять понес. Хотел я плюнуть на все и уйти, но сдержался. - Послушайте и постарайтесь понять. Профессор держал в тайне свои работы. Вы только знали, что они очень важны, не более. Мне удалось проникнуть глубже, о многом догадаться, почувствовать интуитивно. Профессор работал над передачей человека по радио. - Скажи, как толково объяснил. - Человек, грубо говоря, прежде всего физика и химия. Возьмем вас, Марлис, и используем ваши ткани в этом пространстве как модель, как матрицу и будем посылать информацию об их атомарном и энергетическом устройстве в другой "кусок" пространства, можно в соседнюю комнату, можно и на Юпитер. Там из "местных" атомов будет созидаться такой же Марлис. - То есть робот? - Об этом надо узнать у профессора. - Сказки, - проворчал Марлис. - Расскажи питекантропу о принципе работы телевизора, он обязательно ответит так же. Марлис побагровел, но смолчал. - Профессор допустил ошибку, - продолжал я. Бумаги сожжены, но не огнем. Они истлели в силовом поле, поскольку сейф связан сигнализацией с этим генератором. Штиблеты и расческа синтетические, поэтому в четвертое измерение не попали. Почему именно - загадка. Аппараты помогли бы нам кое в чем разобраться, но боюсь, что они тоже сожжены. Попрошу снять крышки, люки и убедиться в этом. Марлис первым бросился к аппаратуре. Как я и предвидел, все внутреннее оборудование, хаос проводов, печатные схемы, реле, датчики - все истлело. - Дело серьезное, - мрачно сказал начальник "второй". - Профессор исчез, ухватиться не за что. Мы в тупике. Выхода нет. - Выход есть. - Говори, Фил, скорей говори. - Не догадываетесь? Увидеть прошлое. - А! Опять за старое. Я попытался убедить их: - Отраженный свет уже умчал в пространство изображение листков, где есть формулы и схема. Нужно догнать это рассеянное изображение, сфокусировать его и прочитать, переписать, а, проще сфотографировать. И я уверен, эти бумаги помогут нам найти профессора. - Белая горячка! - негромко, но чтобы все услышали, сказал начальник "второй". Захлебываясь, Марлис что-то зашептал на ухо Кнехту. Тот согласно закивал головой. Стоило ли с ними разговаривать дальше? И я правильно сделал, молча покинув лабораторию. Хватит! Я шел и возмущался, раздумывая о недальновидности некоторых людей, не верящих в торжество науки и разума, об их скептицизме и невежестве. Размышляя таким образом, я невольно подумал, а как практически осуществить этот небывалый эксперимент, как обогнать свет? Не погорячился ли я? Не хватало еще оказаться хвастуном. И вот я дома. Просторные светлые комнаты, чистый здоровый воздух всегда располагаю! к работе. В одной наглухо изолированной комнатушке стоит большой, окутанный паутиной проводов агрегат. Для непосвященного человека - океан загадок. Но я-то отлично знаю свое детище - ядерный микроскоп, или, как я его называю, ядроскоп. С детства я мечтал проникнуть в микромир, увидеть эти кирпичики мироздания, отдельные атомы, их ядра и прочие элементарные частицы. Можно все знать, ясно представлять, но, не увидев своими глазами, нельзя в полной мере судить о вещи или явлении. Над созданием ядроскопа пришлось основательно подумать. Сколько было бессонных мучительных ночей - не перечесть. Говорят, что большие задачи под силу организованным, сплоченным коллективам. Согласен. Я не возвеличиваю себя, честное слово, но я не виноват, что мне удается одному справиться с ними. Я знаю, что энциклопедический ум, способный на круп- * нейшие открытия во многих отраслях знания - явление фантастическое. Я ни в коей мере не считаю себя таким и тем не менее занимаюсь медициной и математикой, историей и физикой, ничего не путаю и делаю скромные открытия. Жаль, что их никто не признает. Как однажды возразил Марлис: "Сумасбродные идеи". И что особенно обидно, даже исчезнувший профессор как-то заметил: "Фил или чудо-гений, или обыкновенный чудак. Склоняюсь к последнему". Я постепенно замкнулся в себе и хоть бессистемно, зато увлеченно трудился дома. Совсем недавно моя мечта увидеть атомы превратилась в действительность. Обычные световые лучи и даже гамма-лучи меня не устраивали: как ни коротки их волны, все же по сравнению с атомом они выглядят гигантами. Поэтому я на помощь призвал тяготение, сверхкороткие волны которого мне удалось превратить в видимый свет. Сейчас, после ухода из лаборатории, я остался одинок, но это не очень расстроило меня. Привык уже. Правда, изредка становилось скучновато, хотелось поболтать с кем-нибудь о пустяках, посмеяться и вспомнить детство. С соседями - дядей Кошой и тетей Шашей - я особенно дружбы не водил, да и они ко мне влечения не испытывали. Не спеша, жуя вчерашнюю брынзу, я смотрел в потолок и думал о профессоре. Как быть? В дверь осторожно постучали. Я проглотил брынзу и, накрыв тарелку полотенцем, разрешил войти. Средних лет женщина, прилично одетая, переступила порог. - Я ищу Фила, - робко сказала она. Я подал ей стул, усадил и вдруг заметил, что глаза ее наполнились слезами. В полном недоумении смотрел я, как она вытирает их платочком, и не знал, что делать. Наконец она справилась со своим волнением и сказала: - Я Лавния, супруга профессора Бейгера. Я заклинаю, я умоляю вас! Помогите вернуть мне мужа, а детям отца. - Но почему вы обращаетесь ко мне? - Ах, я в таком состоянии, что цепляюсь за соломинку. Я только что была в учреждении, но там никто ничего не знает. Все в замешательстве. Марлис сказал, что, якобы, вы можете спасти профессора. Помогите! Я так несчастна! Из фарфоровой фляги я плеснул в стакан яблочного сока. - Выпейте. Вы просто не заметили иронии в словах Марлиса. Но я действительно говорил, что Бейгера можно спасти. И знаете, я займусь этим. Да, займусь! Не знал я тогда, какие неимоверные трудности и смертельные опасности возникнут на моем пути. - О, вы благородный человек! - встрепенулась Лавния. - Я просто человек. Скажите, вы в курсе работ профессора? - Нет. Физикой не увлекалась и жалею об этом. Я модельер по части одежды. - Но, возможно, Бейгер что-нибудь говорил? Порой даже одна фраза много значит. - В домашней обстановке он о своих заботах молчал. Подолгу засиживался у себя в кабинете, все писал, чертил. Вот со старшим сыном иногда беседовал, доказывал ему что-то, объяснял, но из их бесед я не понимала ничего. Мой бедный мальчик! Уже две недели, как он сорвался с гимнастического снаряда, с брусьев. В больнице лежит с сотрясением мозга. От него сейчас тоже ничего не узнаешь. Несчастье за несчастьем! Скажите правду, где Бейгер? Его не похитили? - Разумеется, нет. Вы все узнаете, когда я сам .уверюсь в своих предположениях. Вот еще что. У профессора сохранились его бумаги? - Никаких. Все написанное он уносил в учреждение, а брошенные в корзину черновики я сразу же сжигала после его ухода. Кто же знал, кто? И сегодня вот сожгла. - Да-а! Ну ладно. Оставьте мне адрес. Я зайду к, вам. И будьте спокойны. После ухода Лавнии я доел брынзу, запил соком и прилег на кушетку. Значит решено. В космос. Со сверхсветовой. Работы впереди - я только зажмурился и покачал головой. С чего начинать? И тут я почувствовал острую необходимость иметь близкого друга и помощника. В космосе безусловно веселее вдвоем, а главное, работа по подготовке пошла бы быстрее. Помощник нужен идеальный, беспредельно верящий мне. Но где найти такого? Я вспомнил сотрудника, поступившего в лабораторию незадолго до моего ухода. Утром я его подкараулил у входа в учреждение, отозвал в сторону и для начала поинтересовался, есть ли сдвиги в поисках профессора. - Никаких! - ответил он. Затор! Штиблеты и расческу, после ничего не обнаружившей экспертизы, отдали в музей, корпусы аппаратов и генераторов утащили в подвал. Ну, а сейф пока пустует. Боясь сразу отпугнуть его путешествием в прошлое и сверхсветовой скоростью, я напомнил ему о последней статье в научном журнале и заметил, что атом можно увидеть и что ядроскоп уже построен. Он отшатнулся от меня и замахал руками, будто на него налетел осиный рой: - Что вы! Что вы! Это совершенно невозможно. Не-е-возможно. Как только величина предмета окажется меньше длины световой волны, последняя не в состоянии обрисовать контуры предмета. А размеры атома слишком малы по сравнению с длиной световой волны. - Можно использовать другой принцип, - ответил я. - Волны тяготения, после того, как они обрисуют атом, превратить в видимый свет. - Это, извините, абсурд. Их энергия так неуловимо мала, что практически они нигде не применимы. Другое дело, тяготение в космосе, где огромные массы, а то волны... в этом-то объеме... Он нервно захихикал и даже отказался зайти ко мне вечером посмотреть в ядроскоп, считая его небылицей. "Вы шутник. Фил", - были его последние слова. Почему же люди шарахаются от моих идей и рассуждений? Я сделал еще несколько попыток найти помощника. И все безуспешно. Никто мне не верил. Я было приуныл, но со свойственной мне изобретательностью - учтите, это не хвастовство - быстро нашел выход из положения. Шаг, признаться, отчаянный, но лично я ничем не рисковал. Просто нужно приобрести древнеегипетскую мумию, оживить ее, дать ей в короткий срок должное образование, провести, если потребуется, психологическую обработку и идеальный помощник готов. Уж этот-то египтянин, попав из своей древней жизни в нашу, увидев своими глазами чудеса нашей техники, безусловно поверит мне. Иначе и быть не может. Но не всякая мумия могла меня удовлетворить. Мне нужна была мумия с мозгами и внутренностями, пусть высохшими, но сохранившимися на своих местах. Это непременное условие. Стоит какому-нибудь органу разложиться, и оживление не удастся, а если и удастся, то получишь калеку или парализованного. В успехе я не сомневался, потому что много времени уделял изучению, пожалуй, самой трудной, ответственной и благородной науки - биологии. Человек накопил громадные запасы знаний, проникнув в глубь атома и в мир галактик, а сам себя знает весьма поверхностно. Вся современная медицина лишь первый шаг на длинном тернистом пути познания тайн жизни, которому нет конца. Чтобы заказать мумию, я пришел в "Бюро нужных и ненужных услуг". У окошка стояло двое мужчин. Первый заказал килограмм льда с северного полюса и сразу вышел. Второму понадобился глаз кальмара и обязательно трехтонного. - А если кальмар меньше будет? - спросила девушка в мелких завитушках с припудренным прыщиком на щеке. - Нет, меня устраивает глаз только трехтонного кальмара и никаких "если". - Трудно такого гиганта найти. - Ничего, поищите, я подожду. Если попадется меньшего веса, можно подрастить его в океанариуме, - и он ушел. - Вам что? - спросила девушка, беря чистый бланк. - Вас не удивляют такие странные заказы? - поинтересовался я. - Привыкла. И не то еще заказывают: лунную пыль, повозку скифов, волосок из бороды Магомета или бациллу какую-нибудь. - И всегда выполняете? - Не всегда. Одному захотелось, чтобы мы вырастили в его комнатном аквариуме жемчужину. Это же глупо. Хотя и выполнимо. Зачем ее выращивать, если можно купить готовую. Так что вам? - Мумию. Девушка даже не ойкнула. Действительно, ко всему привыкла. - Такой заказ впервые, - только и сказала она. - Отлично. Запишите, я продиктую ряд условий, каким должна удовлетворять мумия. И ни одно из них не должно быть нарушено. Пусть проверят опытные специалисты. Слушайте. Девушка исписала три бланка. - Все. Да, еще дополните, чтобы подошвы у мумии были целые, а то, знаете, их отрезали, боясь, что умерший загрязнит небо земной пылью. Когда можно узнать о результатах? - Наведывайтесь, - неопределенно пожала плечами девушка. - А поконкретнее? - На-ве-ды-вай-тесь. Следующий! Зашедшая за мной женщина прямо с порога затараторила о скорпионах. ГЛАВА ВТОРАЯ Нуль-пространство. Мумия заговорила. Инциденты, на прогулке. Квинт учится. Сделав этот важный заказ, я свободно вздохнул и вплотную подошел к вопросу: как лететь. Ракеты меня, конечно, не интересовали. На них не то что скорость света не превысишь, а даже и не приблизишься к ней. Я искал принципиально новые пути. И нашел. Для чего же у меня голова? Но для этого требовалось особое вещество, нет, не вещество и не поле, а нечто пока необъяснимое. Где найти это? Не знаю. Но бывает же так, что бьешься над какой-нибудь задачей день, другой, а решить не можешь. И так к ней подступишься и эдак, и ничего не получается. А потом вдруг в самый неподходящий момент, когда о задаче и не думаешь, приходит решение. Так случилось и у меня. Если тебя сверлит беспокойная мысль, уснешь не скоро, а то и вовсе не успеть. Уж как я долго ворочался думая о том, "пока не объяснимом". И, уже засыпая, вспомнил, как однажды разбил стеклянный колпак с приборами на вакуумной камере ядроскопа. Голову мою, будто бумажку пылесосом, сразу притянуло к образовавшейся дыре. Это пустячное воспоминание заставило меня вскочить с постели и задуматься. Как ни глубок вакуум в камере ядроскопа, все же это не идеальный вакуум, хотя бы потому, что он пронизан полем тяготения, он может передавать тепло от одной стенки камеры к другой. Вакуум в космическом пространстве тоже, собственно, не вакуум. Он тоже пронизан элетромагнитным полем, в нем видны звезды, в нем мириады атомов. Какой же, спрашивается, это вакуум? А вот получить бы чистый, физический вакуум, такое нуль-пространство, где царит абсолютный покой, где нет никаких полей. Но я не говорю, что там нет и материи. О, это такая штука! Нуль-пространство является как бы прослойкой между миром и антимиром, энергия одного знака компенсируется энергией другого знака, а плюс на минус - нуль. Так что материя в нуль-пространстве находится не в возбужденном состоянии, К чему я это клоню? А к тому, что эта пустота и была то "пока необъяснимое". Как получить ее? А никак. Нуль-пространство есть всюду, оно непосредственно среди нас и в нас, оно реально, как мир, нужно лишь суметь попасть в него, и тогда бери его сколько хочешь. Я стал деятельно готовиться к проникновению в нуль-пространство. Уже на утро тринадцатого дня я укрепил на груди генератор медленных кси-квази-лучей, открытых мною с помощью ядроскопа, за спину надел баллончик со сжатым воздухом, необходимым для дыхания и для возвращения из нуль-пространства, пристегнул к поясу специальный овальный сосуд с системой рычажков, в рот вставил шланг с загубниками, проверил, хорошо ли дышится, и приготовился к прыжку в нуль-пространство. На какой-то миг шевельнулось чувство неуверенности и страха, но здравый рассудок погасил его и, обозвав себя полушепотом "мямлей", я включил генератор. Он запел, как показалось мне, траурную мелодию. Кси-лучи постепенно очищали пространство вокруг меня, вытесняя не только воздух, но и отгоняя все, какие есть в приводе, поля. По мере распространения лучей тьма сгущалась, и как только степень вакуума сравнялась с пустотой нуль-пространства, оно поглотило меня. Тело потеряло вес. Темнота и тишина. Жутко. Но в жуть вкрапливались всплески радости. Я нажал кнопку вмонтированного в сосуд фонарика. Но, как и следовало ожидать, света не было. Ему просто было не в чем распространяться. Невольно мелькнула неприятная мысль: "А вдруг в расчеты вкралась ошибка?" Тогда я обречен вечно торчать здесь. Космонавту, отставшему от корабля и затерянному в безбрежных просторах космоса, все же легче, он видит звезды и таит надежду на спасение. А тут один как перст. И что за мрачные мысли приходят. Усилием воли я растоптал их, обрел хладнокровие и, закрыв средний клапанчик, дернул за тросик баллончика. Из его направленных отверстий вырвался, обтекая меня, воздух и я мгновенно очутился в своем мире. Но что это? Почему-то полутемно, и я накрыт чем-то мягко-шелестящим. Я толкнул мягкое. Сразу стало светло. Я увидел, что нахожусь у соседей под вешалкой, закрытый плащами и пиджаками. Очевидно, произошел сдвиг по пространственной фазе. Во избежание сдвига нужно в момент выхода в нуль-пространство быть в состоянии абсолютного покоя. А это очень трудно. Соседи сидели спиной ко мне. Дверь находилась рядом. Я вытолкнул изо рта загубник и хотел незаметно уйти, но, когда раздвинул плащи, в их карманах что-то звякнуло и соседи, как по команде, разом оглянулись. Одновременно я сделал боковой шаг к двери. Увидев меня, дядя Коша смутился, снял замызганный фартук - он чистил рыбу - и мизинцем соскреб со лба прилипшую чешуйку. Тетя Шаша закрыла цветастый журнал и, свернув его в трубку, ударила о колено. Она на пол-головы выше мужа и раза в три массивнее его. Напомаженные губы плотно сжались. Соседи уставились на мою амуницию. - Здравствуйте, - без воодушевления сказал я. - Простите, что без стука вошел. Не найдется ли у вас щепотки соли? - Коша, достань, - повелительно сказала тетя Шаша. - Видишь, ему соль срочно понадобилась. Солонку вы, конечно, принесли? - Да я так, в кулаке унесу. - В кулаке... А как вы сумели тихо зайти сюда? Вы же знаете, как скрипит наша дверь. - Я очень тихо открывал ее. - Подслушивали? Я возмущенно кашлянул и крепче сжал подвернувшийся под руку фонарик. - Неужели вы считаете меня... - Не считаю, а вижу. Чего кривитесь? Возьмите соль. Дядя Коша молча отсыпал из баночки "Питательная мука" мне на ладонь горку соли. Я не стал больше ни разговаривать, ни извиняться и вышел. Соль швырнул веером по коридору, а потом подумал, что не следовало бы этого делать: убирать самому придется. Освободившись от амуниции, я хотел было приступить к исследованию заключенного в сосуд нуль-пространства, но в дверь постучали и тут же ввалились двое дюжих парней в стиранных халатах. - Мы из "бюро услуг", - доложил старший. - Посылка вам... Радость какая! Дождался. Мумию свою. Парни осторожно внесли громоздкий длинный ящик, обшитый полотном, с многочисленными печатями, и ушли. Не читая надписей, я содрал печати, сорвал с ящика полотно и принялся за крышку, вкривь и вкось привинченную шурупами к неоструганным доскам. И вот передо мной, наконец, открылась долгожданная мумия, высохшая, желто-серая с морщинистой кожей, туго запеленатая в ткань, пропитанную бальзамом. Кто ты, житель древних, веков?! Фараон, жрец или простолюдин? Ведь в древнем Египте бальзамировали не только знатных людей. Да что там, даже кошек и собак не забывали. Ощущая неприятный холодок задеревеневшей мумии, я положил ее на стол и, переворачивая бревном, аккуратно распеленал. В ящик кинул обрывки полотна, бечевки, широченные зеленые бинты, поставил его на торец, взвалил на спину и, чуть покачиваясь, потащил его в подвал. В конце узкого коридора я покачнулся и стукнул углом ящика о давно не беленную стену. Сзади послышался протяжный скрип открываемой двери и сердитый голос тети Шаши: - Фил! Фи-ил! Имейте порядочность вернуть мне фонарик. Не должна я из-за вас в кладовке в потемках шариться. Слышите! - Зайдите ко мне, сразу слева на тумбочке лежит фонарик ваш. - А куда вы это шифоньер потащили? Я промолчал и стал спускаться. - Гляди-ко! - распылилась она. - Кругом виноват и разговаривать еще не хочет. Когда я отнес ящик и возвращался назад, на лестнице меня поджидала негодующая тетя Шаша. - Вы хотите, чтобы я стала нервнобольной? Да? Психопаткой? Да? Специально посылаете за фонариком? Что у вас за мужчина на столе валяется? Как я мог забыть, что мумию оставил в комнате. - Здесь что, морг? - кричала она. - Или, скажете, он жив? Я не слепая, я вижу, что это давно высохший труп. Вы убийца! - Это просто мумия, - постарался улыбнуться я. - Успокойтесь. Возвышаясь надо мной на две ступеньки, она подавляла меня своей величиной. - Какой такой мумий? - Манекен, - догадался я. - Ма-не-кен? Ни в одном магазине таких худых манекенов не видела. Отдайте мой фонарик. - Тетя Шаша умеет быстро остывать. - Кто же знал, что это всего лишь манекен. Я попросил прощения и вынес ей фонарик. Она проверила, горит ли он, чем сильно обидела меня, и указала на свежую вмятину на стене. - Чтобы сегодня же заделали. - Хорошо, хорошо. Я вернулся к мумии. Я не суетился, за что попало не хватался. Все было давно рассчитано и предусмотрено. Сначала я мумию просветил, нет ли где изъянов, на месте ли сердце, печень, легкие и остальные органы, целы ли кости, в особенности череп. Потом накрыл ее простыней: мне показалось, что она за мной подсматривает. Из чуланчика принес бутыль со специальной клейкой жидкостью, наполнил ванну холодной водой и вылил туда эту жидкость. После перемешивания у меня получился питательный раствор, в котором мумия должна будет набухать, прибавлять в весе, восстанавливать утерянные атомы, одним словом, "доходить до кондиции". Негнущуюся, легкую мумию я взял обеими руками под мышки, вошел в ванную и осторожно погрузил ее в раствор. Пока мумия созревала, я приналег на древнеегипетский язык, заучивая фразы и обороты, которые могли мне пригодиться для первого разговора. Все вопросы, связанные с подготовкой к полету в космос, пришлось временно отложить. Когда раствор из желтого стал прозрачным, я подогрел его до температуры человеческого тела, еще сутки выждал и приступил к оживлению. Смерть этого египтянина наступила в результате потери крови. На шее у него была рана, очевидно, нанесенная кинжалом. Рану я сразу же надежно зашил. Всецело положась на интуицию, ввел в тело вторую группу крови и не ошибся. Вообще меня интуиция часто выручала и я всегда доверяюсь ей. Принято считать, что клиническая смерть, то есть остановка сердца и дыхания может продолжаться не более двадцати минут. Но после этого происходит полный распад белковых структур, высшие отделы мозга погибают и наступает смерть биологическая. Это, как утверждает современная, еще несовершенная медицина - явление необратимое. У меня на этот счет, как я уже говорил, имеются свои соображения. Раз организм не разложился, значит, он цел, органы, кровеносные сосуды, мозг хоть и высохли, но они есть. И вот я даю органам желудочный сок и всякие другие жидкости, артериям кровь и довожу таким образом мумию до состояния клинической смерти. Интересно, как-то поведет себя мой египтянин? Нагнетая в артерии по направлению к сердцу кровь, я стал массажировать его и одновременно делать искусственное дыхание. Вскоре надобность в этом отпала. Мумия приятно порозовела и посвежела. Появился пульс. Грудь ритмично поднималась и опускалась. Теперь это была уже не мумия. Эго был спящий крепким сном усталый человек, а мне оставалось лишь