дому, кого встречал, он говорил: "Настройте дешифратор". В аллеях парка было полно народу. Вокруг каждого из командиров образовалась толпа, главным образом команда его звездолета. Меня расспрашивали меньше, чем Осиму, Петри и Камагина, я сел на скамью с Мэри и Астром, с другой стороны поместился Ромеро. В парке по земному графику шла осень, меж деревьев шумел несильный ветер, на людей сыпались желтеющие листья. - Нас будут убивать, отец? - спросил Астр. Он пристально смотрел на меня. Я с усилием усмехнулся и отвел глаза. - Зачем нас убивать? Разрушителям наши жизни сейчас нужнее, чем нам. Астр нахмурился, размышляя. Над толпой появился Труб с Лусином на спине. Ангел приземлился около нашей скамейки, и Лусин соскочил за грунт. Перья на крыльях ангела топорщились. Он поглядел на меня, как на изменника. - Вы же люди, Эли! - в его голосе громыхали металлические раскаты. - Покориться без сопротивления!.. Эли, ангелы в плен не сдаются, нет, Эли! - Все что я могу сказать, я уже сказал в обращении через МУМ, - ответил я и попросил их настроить свои дешифраторы. - Рассматривайте себя не как пленников, а как передовой отряд внутри вражеского стана, - объяснил я. - Мы-то можем себя так рассматривать, но согласятся ли наши враги видеть в нас не жертвы их произвола, а действующий вражеский отряд в их лагере, - возразил Лусин, и я поразился, до чего он ясно выстроил это суждение. Со временем я привык, что косноязычный Лусин становится красноречив, если ограничивается мыслями без слов. Когда мы встречаемся с ним сейчас на Земле, мы надеваем дешифраторы, словно находимся по-прежнему в дальних странствиях: так, одними мыслями, нам объясняться легче. - Доживем - увидим, - сдержанно сказал Ромеро. Мэри молча прижималась ко мне плечом. Нам не нужно было обмениваться мыслями, чтобы понимать друг друга. Лусин, печальный, тихо разговаривал с Ромеро, Астр и Труб присоединились к кучке, обступившей Камагина. Листья падали все гуще, и я вспомнил тот осенний день на недостижимо далекой Земле, когда на аллее Зеленого проспекта повстречал Мэри. Сейчас она была рядом, измученная, терпеливая, бесконечно близкая, тесно прижавшаяся ко мне, а я с нежностью думал о той, холодной, отстраненной, презрительно отвечавшей из мои вопросы... - Не надо! - умоляюще прошептала Мэри, дешифратор передал ей мои мысли. - Не надо, конечно! - повторил я со вздохом и увидел идущего к нам Орлана, сопровождаемого теми же двумя призрачными разрушителями. Впоследствии мы разглядели, что они не призрачны, а только очень уж "нечеловечны". Непохожесть на людей становилась заметней, когда разрушители двигались; неподвижных, особенно издали, легко было спутать с человеком. Но движение выдавало их, они не шагали, а, скорее, порхали, не сгибали колени при ходьбе, а легонько перепрыгивали, выбрасывая вперед, как костыли, то одну то другую ногу. И при этом у них изгибалось все тело, как у скороходов, побивающих рекорд быстроты, - они зато и передвигались много быстрее нас. Еще меньше человеческого было в их лицах: все они были безносы. На головах, по рисунку вполне человеческих, имелись и волосы, и уши, и глаза - тоже два - и рот, и подбородок, но вместо носа было круглое отверстие, прикрытое клапаном, похожим на хоботок, - клапан то вздымался, то опадал при дыхания. "Шевелят носами", - как-то сказал о разрушителях Ромеро. Лица их светились по настроению, то разгораясь, то погасая: были то белыми, то желтыми, то синими. Изменение блеска и окраски лиц не походило на удивительный цветовой язык вегажителей, скорее, напоминало наше покраснение и побеление, но только усиленное до зловещности. Орлан поднял вверх голову - не повернул ее на шее спереди назад, как делаем мы, когда "поднимаем" голову, а именно приподнял: шея вдруг удлинилась и голова пошла вверх над плечами сантиметров на тридцать. Потом мы дознались, что таков способ приветствования у разрушителей: они учтиво вздымают головы, как наши предки приподнимали шляпы. Не опуская головы, Орлан заговорил: - Ни один из ходовых механизмов корабля не действует. Что вы сделали с ними? - Виноваты в этом вы, ведь вы заблокировали наши аннигиляторы, - сказал я. - Мы разблокировали их, но мы не знаем схем ваших аппаратов. Объясните, как обращаться с ними. - Этого не будет, - объявил я. - Командующий ими корабельный мозг поврежден. Но если бы мы и знали, как обращаться с аннигиляторами без него, мы все разно не раскрыли бы наших секретов. Голова Орлана упала. Это было так неожиданно, что я вздрогнул, а Мэри вскрикнула. Шея исчезла вся, а голова наполовину провалилась в грудную клетку, при этом раздался звук, как при ударе хлопушкой. Над плечами Орлана теперь торчали лишь лоб и два глаза, и эти не исчезнувшие остатки лица синевато пылали. Так мы впервые увидели, как разрушители выражают свое неодобрение и негодование. - Я сообщу об этом Великому, - донесся из недр Орлана, словно из ящика, измененный голос. - Пожалуйста, - сказал я. Он собирался уходить, когда я задержал его: - Можно задать несколько вопросов? - Задавайте, - голова его возвратилась в естественное положение. - Вопросы такие. Что вы собираетесь с нами делать? Кто такой Великий разрушитель? Откуда вы знаете, как меня зовут и кто я? Как вы обучились человеческому языку? Как вы проникли на наш звездолет? - Ни на один из этих вопросов ответа пока не будет, - сообщил он, опять с хлопаньем втягивая голову в плечи. Но тут же возвратил ее в прежнее состояние. - А получите ли вы ответ потом, решит Великий. Я снова не дал ему уйти: - Тогда скажите, что мы можем и чего не можем делать? - Можете делать все, что делали прежде, за одним исключением: доступ к механизмам корабля воспрещен. - Раскройте стереоэкраны в обсервационном зале, - попросил я. - Надеюсь, вам не повредит, если мы полюбуемся светилами вашего красочного скопления? - Светилами любоваться можно, - бросил он, упархивая. 3 В отчете Ромеро описаны те первые дни плена, когда мы еще находились на звездолете, - и наши тревоги, и недоумения, и овладевшее многими отчаяние, и бешенство, клокотавшие в других, и знакомство с суровыми стражами, и столкновения, неизбежно возникавшие между нами и ними. Из тех дней я всего яснее запомнил, что меня непрерывно грызли жестокие вопросы, я непрестанно искал на них ответа и ответа не находил, а на некоторые и сегодня, по прошествии многих лет, не могу найти ответа. И самым мучительным из вопросов была мера моей вины в том, что совершилось. Ни на кого ответственность я переложить не мог. Везде было одно: моя вина. Временами от этих мыслей сохла голова. Лишь двум друзьям я мог поверить свои терзания - Мэри и Ромеро, и оба спорили со мной. Мэри видела лишь катастрофическое сочетание несчастных обстоятельств, Ромеро твердил, что психологию нужно оставить историкам, а мое дело - анализировать положение. - Я понимаю, вам странно, что именно я обращаюсь с призывом забыть о психологии, - сказал он как-то. - Друг мой, копается много в прошлом тот, кто пасует перед будущим, а ваша область - будущее, уж таков вы. Давайте же распутывать загадки, поставленные появлением разрушителей. Больше Мэри с Ромеро разобрались в моем состоянии маленький космонавт с Астром. Мы встретились с Камагиным возле обсервационного зала, и он остановил меня. - Адмирал, - сказал он, волнуясь, - вы имеете все основания быть недовольным мною... Я возразил: - У вас еще больше оснований быть недовольным мною. - Нет! Тысячу раз - нет! - воскликнул он. - Даже МУМ не предвидела того, что совершилось, а человек, вы или я, не больше чем человек. Я давно собирался извиниться, Эли... Я отошел от него растроганным. В этот же день Астр сказал мне: - Мне очень жалко тебя, отец! Он сидел в моей комнате и смотрел стереоленту с видами Земли: пейзажи незнакомой ему планеты - Гималаи, Сахара, Восточный океан, стоэтажные здания Столицы. - Почему? - спросил я рассеянно. Мне вообразилось, что слова его имеют отношение к картинам. - Я подумал, что не ты, а я адмирал, и что я сжег два своих корабля, а третий сдал в плен... И мне не захотелось жить, а тебе ведь хуже, ты - не играешь в адмирала... - Играй, пожалуйста, в игры не выше солдата или инженера, - посоветовал я и вышел из комнаты. Я страшно разнервничался. В обсервационном зале мы видели изо дня в день одно и то же: яркие звезды, зеленые огни эскадры. То ли разрушители не хотели, чтобы мы разобрались в астрографии их полета, то ли механизмы корабля разладились, но трудно было понять, куда и с какой скоростью движется вражеская эскадра. Ясно было лишь, что наш звездолет несется в центре флота, на всех сторонах сферы сверкали вражеские крейсера. Осима доказывал, что такая дислокация сделана не для охраны "Волопаса", а чтоб обеспечить его движение - чужие корабли своими полями тащили наш звездолет за собой. Оранжевая понемногу отклонялась от оси полета. В зените появилась другая звезда, горячей, почти синяя, но неяркая. Со временем и она осталась в стороне, а приборы показали, что звездолеты выбрасываются в эйнштейново пространство. Мы снова увидели - уже в оптике - малоприметное белое светило и темную планетку, ее спутника. - Если здесь их база, то она хорошо укрыта, - заметил Камагин. - И белого карлика отыскать не просто в этом переплетении гигантов и сверхгигантов, а затерянный в темноте спутник просто неприметен. 4 Звездолеты врагов один за другим уносились в черноту, их пронзительные огни тускнели. Осталось около десятка кораблей, когда "Волопас" пошел на посадку. День этот навеки остался в моей памяти. Наши галактические суда не умеют причаливать к планетам. А гигантские корабли разрушителей опускались на поверхность планеты с легкостью, словно авиетки. На плоской равнине в считанные часы возникла своеобразная горная страна. И на одной из долинок между звездолетами врага плавно опустился "Волопас". - Выходить! - приказал Орлан, появившийся в обсервационном зале, откуда мы наблюдали за посадкой. Он стоял с двумя неизменными телохранителями, бесстрастный, похожий на призрак, хотя теперь мы твердо знали, что и он, и его охрана вполне вещественны - уже не один Осима дотрагивался до них или сталкивался. Я распорядился надевать скафандры. Орлан отменил мой приказ: - Излишне, адмирал Эли. На базе созданы условия, в которых вы нуждаетесь: атмосфера с азотом и кислородом, вода, привычные вам гравитация и температура, даже ваш любимый зеленый цвет. А что до радиации, - он показал на белое светило, - то она не опасна. Из ворот "Волопаса" выкатили причальную площадку. Я вышел с Мэри и Астром. Астр радостно сказал: - Отец, правда, эта планета напоминает Землю? Мама говорит, что нет, а по-моему, похожа! Если планета походила на Землю, то так же, как сами разрушители копировали людей - призрачным, а не реальным сходством. Объяснять это Астру было напрасно: он видел Землю лишь на стереоэкране. Крохотное белое солнце, висевшее над планетой, света давало ровно столько, чтоб видеть, но тепла от него не было. Земные лунные ночи больше напоминали местный полдень, чем земные дни, - в небе планеты сумрачно посверкивали звезды. Планета была зеленой, но зеленью холодной, с металлическим отблеском. Вверху, затмевая звезды на белесом небе, висели облачка, они тоже были едко-зеленые. - Металлическая! - грустно сказал Лусин. - Незнакомый металл, Эли. - Отлично известный металл: никель, - поправил его Камагин. - В мое время после железа никель являлся главным конструкционным материалом. Ручаюсь, что вся эта зелень - соли и окислы никеля. Лишь наш совершенно черный звездолет нарушал однотонную зеленость никелевой планеты. По зеленой поверхности струились зеленые реки, реки впадали в зеленые озера, над озерами нависали зеленые холмы. Я потрогал рукой одно из зеленых растений, оно было неживое, просто гроздья кристаллов, мутноватых, скользких. Я зачерпнул ладонями жидкости в речке, это тоже были никелевые растворы, неприятно и остро пахнувшие, они окрасили мою руку в зеленый цвет, такой равномерно прочный, что казалось, я надел зеленую перчатку. Потом мы шли по аллее металлических деревьев, стволы блестели синевато-бело, а кроны, тоже металлические, покрывали зеленые осадки - металлические ветви качались, ветер, то усиливаясь, то спадая, шевелил кристаллы. Неприятный запах никелевых соединений, исходивший от всего в этом металлическом лесу, становился непереносим. - Зеленая тоска, дорогой Эли! - со вздохом проговорил Ромеро. - Выть по-волчьи... Во время высадки мы увидели своих стражей - головоглазов. На звездолете они охраняли служебные помещения и на глаза старались не попадаться. Здесь они были везде - на причальной площадке, у гравитационного эскалатора, перебрасывавшего нас с корабля на планету. И прежде чем мы попали в металлический лес и на берега солевых речек, нам пришлось пройти через молчаливые аллеи стражей, бдительно наблюдавших, чтобы мы не приблизились к их кораблям: если пленник слишком отклонялся, его возвращали на предписанную дорогу увесистыми гравитационными оплеухами. Мне первому досталась такая пощечина, и я уже не повторял столкновения со стражами. Так держали себя и другие люди, но с ангелами головоглазам пришлось повозиться. Труба с его крылатыми сородичами высосало на планету по тому же силовому транспортеру, что и нас, но на почве ангелы повели себя по-иному. Труб взлетел, а за ним с гамом устремились другие ангелы. Головоглазы заметались, их перископы страшно засверкали, но сила гравитационных ударов квадратно уменьшалась с отдалением, и ангелы быстро усвоили эту нехитрую истину: они взлетали повыше и там, недоступные для кары, дико резвилась. Вскоре в их пеструю толпу шумно ворвались пегасы, а за пегасами, огромный и величественный, вынесся Громовержец с Лусином на спине и круг за кругом стал уходить все выше. Драконы поменьше бросились за своим вождем, и образовалась трехэтажная суматоха. Выше всех, полностью недоступные для головоглазов, тихо реяла крылатые драконы, пониже сновали ангелы, а под ними бесновались летающие лошади, ошалевшие от вольного воздуха после тесных конюшен звездолета. Кое-кого из пегасов зловредам удалось сшибить, но и эти, побегав по грунту, вновь с радостным ржанием уносились к своим. Стоявшие возле меня Камагин и Осима обменялись взглядами. - Только без слов! - предупредил я мысленно. - А также без молчаливых рассуждений. Мы не знаем, какая техника подслушивания на базе. И не жестикулируйте, пожалуйста. Они продолжали объясняться восхищенными взглядами, выразительно кривили лица, но рук из карманов не вынимали, чтобы не привлечь внимания резкими жестами. К нам присоединились Ромеро и Петри, и беседа безруких и глухонемых стала такой оживленной, что я опять встревожился. Развязка затянувшейся неразберихи была крутой. В одном из звездолетов засверкало желтым огнем пятно, и пляска в воздухе оборвалась. И лошади, и ангелы, и драконы, и Лусин верхом на драконе покатились вниз. Если бы я мог любоваться этим зрелищем взглядом постороннего наблюдателя, оно, вероятно, показалось бы забавным. И ангелы, и пегасы с прежней энергией махали крыльями, но летели вниз, как лыжники с трамплина. Ромеро приподнял и опустил бровь. Код его мимики был недопустимо прост. - Ну, что ж - звездолеты! - пробормотал мыслью Камагин. - Не везде же будут эти чертовы машины! Передние углубились в лес. К нам, обгоняя задних, добрались Труб и Лусин. Труб был сконфужен неудачным весельем в воздухе, а Лусин сиял. Громовержец показал свои летные способности, и это почти примиряло Лусина с пленом. - Хорошо, а? - похвастался он вслух. Я промолчал, а Камагин, подкрепляя мысль взглядом, ответил через дешифратор: - Отлично Лусин. Твои крылатые друзья облегчат нам заключение. Я обратился к Трубу, уныло поджавшему крылья: - Как летается на высоте? Отвечай через прибор. В отличие от Лусина, обретавшего красноречие при мысленных объяснениях, Труб сразу начинал мекать, чуть переходил на прямую мысль. Он был из тех, кого Ромеро называет косномысленными. - Леталось... видишь ли, Эли... вроде на Земле! Лучше Оры... Выше - труднее... Быстрое разрежение - вверх... - Падалось легче, чем поднималось, - добавил Ромеро. Из объяснений Труба я уяснил себе, что тяготеющее поле планеты сконструировано не по Ньютону. За поворотом металлической аллеи открылось металлическое сооружение в зеленой чешуе окислов, в оползнях солей. Внутрь него вел туннель. Я остановился и оглянулся. Позади меня двигались все три экипажа звездолетов, за ними то шагом, то короткими взлетами, то отставали, то торопились ангелы, шествие завершали пегасы и драконы. Немыслимо было и думать, что такую ораву пленных можно втиснуть в приземистое помещение. - Нас приглашают, и пока вроде вежливо. - Ромеро кивнул на охранников, усиленно мотавших в сторону дома мерцающими перископами. - Подождем Орлана, - решил я. Пока мы ждали, зеленая тучка, приползшая в зенит, пролилась зеленым дождем из солей никеля. Сперва падали отдельные капли, быстро запятнавшие нас, потом хлынул ливень, наподобие тех, что устраиваются на Земле в дни летних гроз. В потемневшем небе засверкали молнии, темно-красные, и не ослепительно яркие, как у нас, а тусклые. Я отыскал Мэри и Астра и укрыл их своим плащом. Мэри дрожала, а сын с обидой доказывал, что способен вынести все, что выносят другие мужчины. - Безусловно, - утешил его я. - И если бы этот ливень вынуждал на духовные или физические усилия, я сам потребовал бы от тебя: ну, поборись! Но он только пачкает, а грязи добавлять не обязательно. Ливень оборвался внезапно, как налетел, в небе засветился тот же невыразительный белый карлик, медленно клонившийся к горизонту. Мы были мокры и перепачканы, люди превратились в зеленые статуи, ангелы топорщили повисшие зеленые крылья, Труб встряхивался, как пес, выбравшийся из воды, я выжимал отяжелевший плащ. За этим занятием нас застал Орлан. - У нас под душ идут, чтобы очиститься, у вас - чтоб запачкаться, - сказал я сердито. - Никелевая планета! - пояснил он со снисходительным бесстрастием. - Среди наших баз имеются марганцевые, железные, свинцовые, кобальтовые, натриевые, золотые, ртутные... Для вас выбрана никелевая, потому что она - зеленая. - Я предпочел бы золотую, они нам знакомы, - оказал я, намекая на то, что одну золотую планету мы уничтожили. Он пропустил намек мимо ушей. - Вы не вынесли бы там хлорных соединений золота. Великий хочет сохранить вам жизни. - Если вы заботитесь о наших жизнях, зачем загонять нас в эту тесную берлогу? - Места в ней хватит всем. Туннель вел во вместительный вестибюль, откуда отпочковывались широкие коридоры с самосветящимися стенами. Под шапкой невзрачного домика скрывался обширный комплекс помещений. Все здесь, как и снаружи, было никелевое, но соединения никеля потеряли мертвенную зеленую однообразность, а металлически чистый, он уже блистал синеватостью. Не скажу, что я был восхищен богатством и теплотой цвета, но мне уже не хотелось волком выть от "зеленой тоски". - Направо - людям, прямо и налево - вашим союзникам, - распорядился Орлан. Я осведомился, имеют ли люди право общаться с своими друзьями. Право такое было. Ангелы повалили прямо, пегасы с драконами понеслись налево, мы с Орланом повернули направо. Самосветящийся коридор вел в огромный четырехугольный зал, тоже с самосветящимися стенами и потолком. Вдоль стен тянулись странные, похожие на желоба, сооружения. В такой тюрьме можно было разместить команды целого флота галактических кораблей, а не только три экипажа. - Нары, - сказал Ромеро, показывая на желоба. - Размещайтесь! - сказал Орлан и повернулся ко мне. - Вы пойдете со мной, адмирал. Ко мне подошли Осима и Камагин, сзади встал Ромеро. - Мы не пустим адмирала одного, - сказал Осима. Ничто не изменилось на бесстрастном лице Орлана. - Адмирал пойдет один. Вы не нужны. Ромеро указал на телохранителей Орлана: - Разрешите заметить, что вас тоже сопровождают адъютанты. Охрана положена нашему адмиралу по рангу. - Он пойдет один, - холодно повторил Орлан. - Не волнуйтесь, - сказал я друзьям. - Один я пойду или втроем, все равно мы в полной их власти. 5 Я еле поспевал за моими проводниками: их плавные прыжки, напоминавшие танец, а не ходьбу, были быстрее даже моего бега. Временами они останавливались и поджидали меня, не оборачиваясь, точно видели спиной так же хорошо, как глазами. Я не мог отделаться от ощущения, что вокруг невидимки. По коридору можно было устроить шествие по десять человек в ряду, а мне не хватало пространства. Притворяясь, что не удержался, я раза три отскакивал в сторону, но везде была пустота, столкнуться с невидимками не удалось. В новом помещении, маленьком и скудно освещенном, Орлан приказал мне остановиться. Я стоял посреди комнаты. Орлан с телохранителями подошел к двери напротив, и она открылась им навстречу. В помещение вприпрыжку вбежал человек, и я сразу узнал его. Это был Андре. Он двигался не как Андре, у него была старчески согбенная фигура, он уныло, не как Андре, склонял голову, нелепо размахивал руками, нелепо скрипучим голосом что-то бормотал. Ничего не было у него от Андре, все было иное, незнакомое, неожиданное, непредставимое!.. Но это мог быть только Андре. - Андре! - закричал я, кидаясь к нему. Он поднял голову, и я увидел лицо его, постаревшее, изможденное, до того непонятнее, что восторг встречи мгновенно превратился в страх. Я схватил Андре, прижал к груди, застонал от ликования и боли, но уже в ту первую минуту почувствовал, что не одну радость принесет воскрешение Андре из небытия, и, может быть, меньше всего - радость. Андре оттолкнул меня. Он меня не узнал. - Андре! - молил я. - Взгляни, это же я, Эли, я твой друг Эли, вспомни, я же Эли, я Эли, Андре! Андре! Он с тоской отворачивался. Мое ликование превращалось в ужас. Я рванул его к себе. Он смотрел на меня и не видел: зрячий, он был слеп. Такие глаза я иногда подглядывал у людей, отдавшихся тяжкой думе. Только здесь все было усилено безмерно, нечеловечески жестоко. Я снова обрел Андре, но он не вышел ко мне, он был в каком-то своем, далеком мире. Он лишь присутствовал здесь - его не было! - Андре! - кричал я в отчаянии. - Это же я, Эли! Андре! Он сумел вырваться и побежал. Я нагнал его, еще сильнее рванул к себе. В исступлении я готов был бить его, рвать ногтями, кусать, целовать, облизать слезами, только бы это вернуло его в сознание. Он должен узнать меня, должен вспомнить себя и друзей - лишь это одно я отчетливо понимал в ту минуту, когда, хрипя от ярости, тряс его. Андре, страдальчески закрыв глаза, бессильно метался в моих руках. Он вдруг побледнел, а длинные огненные кудри - единственное, что сохранилось от старого Андре, - то закрывали, то освобождали лицо, вспышками пламени проносились перед моими затуманившимися зрачками, это одно я видел с ясностью: кудри Андре не проносились, а вспыхивали. Орлан и два телохранителя, бесстрастные, стояли в стороне. Я оставил Андре и подскочил к Орлану. Я был готов броситься на него. Он не шевельнулся. - Подлые уроды! - крикнул я. - Что вы сделали с Андре? Зачем его лишили разума? Ответ Орлана прозвучал так торжественно и скорбно, что, вероятно, лишь это удержало меня от рукопашной схватки: - Великий не хотел лишать его разума. В бешенстве я поднес свою руку ко рту и прикусил ее, чтобы внешней грубой болью перебить внутреннее терзание. Еще лучше было бы заплакать в голос, проклиная судьбу и врагов и себя, взывая о прощении, ибо сам я больше всех людей виноват был в нынешнем состоянии друга. Но на слезы мне не хватило сил, сухое отчаяние палило меня. И я продолжал кусать руку, чтоб хоть этим перебороть себя. Андре, согбенный, жалко покачивающий головой, уже не старался убежать, хоть я и не держал его больше. А неподалеку равнодушно-неподвижные возвышались три призрачно похожих на людей нечеловека. Внезапно до меня донесся тихий голос, Андре монотонно пел, покачиваясь в такт туловищем, словно пел нелепую свою песенку не голосом, а каждым движением тела: Жил-был у бабушки серенький козлик, Ах, серенький козлик, ах, серенький козлик... Пел он тоненько и жалобно, никогда прежде я не слыхал у Андре такого голоса. Я повернулся к Орлану: - Чего вы хотите от меня? - Человек Андре поступает в твое распоряжение, адмирал Эли, - сказал Орлан. - Идем, Андре, - сказал я и потянул его за рукав. Я снова шел за Орланом, а позади покорно плелся Андре. 6 В помещение, где находились друзья, я вошел спокойно. К нам кинулся Камагин и в ужасе отпрянул. Он мало общался с Андре, но узнал его сразу. Ромеро, побелев, подскочил к Андре. Трость Ромеро - он даже в плену не расставался с нею - со стуком упала на пол среди наступившей вдруг тишины. - Андре! - прервал молчание страшный шепот Ромеро. - Эли!.. Вы понимаете? - Да, - сказал я горько. - Телесная оболочка осталась, духа нет. Ромеро взял Андре за руку. Теперь он говорил так спокойно, будто они встретились после недолгой разлуки и ничего с Андре не произошло. - Здравствуй, Андре. У нас тебе будет хорошо, мы твои старые друзья. Идем, идем! Он тихонько тянул и подталкивал Андре, тот, покачивая багрово-красными локонами, медленно шел - без охоты, без сопротивления, без понимания... Мой взгляд пересекся с отчаянным взглядом Мэри. Я хотел вздохнуть, но не хватило силы. Надо было напрячь мускулы, раскрыть рот, я не сумел ни того, ни другого. Кровь жарко бросилась в лицо. Мэри положила руку мне на плечо - я судорожно глотнул воздуха. - Забавно, - проговорил я, силясь улыбнуться. - Вроде кратковременного паралича. - Присядь, - сказала Мэри. Я примостился к сыну. Я старался не поворачиваться в ту сторону, где сидел Андре, окруженный товарищами. Похожие на желоб нары неожиданно оказались удобными, на них можно было покачаться, как в гамаке. Астр со страхом смотрел на меня. Ему наконец удалось улыбнуться. - Наши постели, кажется, покоятся на силовых опорах, - сказал я, только сейчас разглядев, что они висят в воздухе. - Почему ты не играешь, Астр? Я видел, как ангелы помогали тебе нести игрушки, а одного пегаса, хитрец, ты навьючил, как верблюда. - Мне не до игр, отец, - сказал он грустно. На это я не нашел ответа. Астр был еще мал, чтоб узнать, что такое настоящая человеческая свобода, но неволю познал рано. Я не буду забегать вперед, в моем рассказе еще найдутся черные главы и без того, чтоб непрерывно вспоминать одно плохое. - Играй! - сказал я настойчиво. - Играй, веселись, проказничай. Плюнь им в лицо весельем, разгневай их беззаботностью, ничто ведь не будет им так приятно, как наша скорбь. Лиши их этой мрачной радости! Такое понимание обстановки, вероятно, еще не являлось ему на ум. - Я буду играть, - пообещал он. - Ты будешь доволен, отец! - Он вскочил и отошел. Не знаю, сколько я сидел, молчаливый, рядом с молчаливой Мэри, пока не почувствовал стеснения, словно опять кругом стало исчезать пространство. Подняв голову, я повстречался с холодным взглядом немигающих глаз Орлана. "Машина с глазами!" - с омерзением подумал я. Он не был призраком, каким почудился вначале, но мало чем отличался от отвратительного живого робота. Еще отвратительнее были его спутники. - Великий зовет тебя, - объявил Орлан. Вокруг стали собираться пленные. - Зачем я понадобился твоему повелителю? - Он скажет сам. - Такая тайна, что нельзя ни с кем поделиться ею? - Тайны нет. Великий предлагает человечеству братский союз. Если бы Орлан сообщил, что разрушители собираются нас освободить, я был бы поражен меньше. Все, что мы успели узнать о зловредах, делало мысль о союзе с ними противоестественной. До меня донеслось возмущенное восклицание Камагина. Я сказал Орлану: - У вас, похоже, решения принимает единолично властитель, а у нас она коллективны. Отойди, пока мы посовещаемся. Не исключено, что товарищи не разрешат идти к твоему властителю. - Не идти ты не можешь. - Не идти я всегда могу. Другой вопрос, что вы способны доставить меня силой. Но насилие - неудачное начало для проектируемого вами братства... Разрушители отошли. Для живых машин они держали себя, в общем, прилично. Я попросил настроить дешифраторы на мое мозговое излучение - совещаться будем мысленно. Непосвященному наше собрание должно было представляться странным: молчаливые люда уставились глазами в пол, словно прислушиваются к чему-то, совершающемуся у каждого внутри. Лишь Камагин, временами импульсивно дергавшийся, нарушал гармонию оцепенения, да из-за спин сидевших ближе ко мне доносилось унылое бормотание Андре, он все вспоминал дряхлого козлика. Я приказал себе не вслушиваться в его голос - и не вслушивался. Я начал с того, что титул властителя - Великий разрушитель - не свидетельствует ни о его доброте, ни о широком разуме. Впрочем, о "доброте" разрушителей мы знаем еще с Сигмы. Властитель врагов обратился с предложением о братстве не к Эли Гамазину, адмиралу Большого Галактического флота, штурмующего его звездные заграждения, хотя ничто не мешало ему и тогда высказать такой проект, - нет, он вступает в переговоры со своим пленником, над жизнью которого властен, - можно, естественно, усомниться в честности его намерений. И на каких принципах основать союз человека, творца и всеобщего помощника, с разрушителем и тираном? Совместно покорять еще свободные народы? Рука об руку истреблять еще не истребленное, разрушать еще не разрушенное? Обратить в своих врагов всех звездных друзей человечества, высокомерно объявив их недочеловеками и античеловеками? Отказаться от союза с неведомыми нам пока галактами, так разительно похожими на нас самих и внешне, и по обращению с другими разумными существами? Не лучше ли презрительно игнорировать обращение властителя и, возможно, заплатив за такую дерзость нашими жизнями, дать ему ясное представление о воле и намерениях человека? Едва я закончил, как, опережая других, донеслась возбужденная мысль Камагина: - Никаких переговоров с преступниками! Всей силой воли, всем остающимся оружием! - Единственное, чем мы еще владеем - наши маленькие жизни, - вставил Ромеро. - Значит, отдать наши маленькие жизни! - Камагин вскочил. Ему лишь с трудом удалось не прокричать об этом вслух. - Я за переговоры! - сообщил рассудительный Осима. - Умереть всегда успеется. Но раз адмирал будет говорить от имени человечества, пусть не забывает, что за ним стоит вся мощь человеческая. Мы в плену, но человечество свободно! - Пригрозить Великому крахом его величия! - поддержал Петри Осиму. - Стукнуть кулаком по столу! Пусть снимает рогатки со звездных проходов в скопление. Полное прекращение космического разбоя, другой основы быть не может. - Пусть освободит нас и вернет захваченный звездолет, - добавила Мэри. - Короче, разрушители должны капитулировать, - хладнокровно подвел итоги Ромеро. - И этот результат, которого мы не сумели добиться объединенной мощью человечества, должен быть получен действием речи адмирала. Неплохая программа, и я поддерживаю ее, хотя сомневаюсь в исполнимости. Я не спешил обнародовать свои соображения и сказал только: - Принципы, вызвавшие войну с разрушителями, остаются обязательными для нас и в плену. Лишь на их основе возможно соглашение. После этого я сообщил Орлану, что согласен на встречу. У выхода мне встретился Лусин, возвращавшийся от своих крылатых друзей. Лусин еще не знал об Андре и сразу не обратил внимания на старческую фигурку, склонившуюся на нарах, но до меня донеслось тоскливое бормотанье: "Серенький козлик, серенький козлик..." Выходя, я услышал звонкий возглас Астра: - Скорей возвращайся, отец! Я улыбнулся ему. 7 Великий разрушитель был еще больше похож на человека, чем Орлан, а еще менее "человечен", чем тот. Он был, прежде всего, огромен, почти четырех метров роста, но то, что делало Орлана подобным призраку, во властителе было рельефней. Непропорционально маленькая голова гнездилась на непропорционально длинной шее. На голове сверкали огромные глаза, жадно распахивался и прикрывался огромный рот. И оттого, что лицо властителя тоже было безносым, оно казалось скорее змеиной мордой, а не лицом. "Не образ, а образина человека", - сформулировал я впечатление от облика властителя. Он смотрел на меня светящимися глазами. Это не метафора - из глазниц исторгался трассирующий свет: он оконтуривал меня фосфоресцирующими глазами. Я сперва сравнил его с Орланом, у того окраска кожи показывала настроение. Властитель старался пугать собеседников, для этого, возможно, сверкание глаз подходило больше, чем озаренность лица. Властитель тяжко восседал на помосте вроде трона. Для меня сиденья приготовлено не было. Я опустился на пол и скрестил ноги. В обширном зале мы были вдвоем. - Ты знаешь, что я хочу предложить вам союз? - не то спросил, не то установил Великий разрушитель. Он разговаривал сносным человеческим языком. - Знаю, - ответил я, - но, прежде чем говорить о союзе, я должен задать несколько вопросов. - Задавай. - Он, как и Орлан, не признавал нашего вежливого обращения на "вы". Я подчеркивал холодным "вы", что дружественности между нами нет. - Вы похожи на человека и говорите по-человечески. Но мы даже отдаленно не родня. - Я принимаю любой облик, какой захочу, лишь бы он был биологически возможен. Я облекся в человекоподобие, чтоб тебе было удобнее. - Я предпочел бы ваш естественный вид. Мне было бы приятней, если бы вы меньше походили на меня. Он разъяснил, что смена образа - дело хитрое. Изготовление новой оболочки требует немалого времени. И вообще он не злоупотребляет своей свободой трансформации. Про себя я порадовался: если смена облика непроста даже для властителя, то появление псевдолюдей среди нас в ближайшее время не грозит. Было несколько мелочей, смущавших меня, и раньше, чем переходить к основному, я коснулся их: - Наш звездолет был глухо задраен, но Орлан появился в нем. Как он это сумел? - Появился не он, а его изображение, сфокусированное в звездолет. Разве вы не применяете передачу изображений? - Применяем - в видеостолбах. Но там силуэта-картинки... Осима же разбил пальцы об изображение Орлана. - Вы, очевидно, передаете только оптические характеристики, а мы и другие свойства - твердость, теплоту, даже электрическую напряженность. Все очень просто. Я должен был признать - да, просто. - Есть еще вопросы? - И вопросы и разъяснения. Я сообщил, что облечен властью для войны, но не для союза. Если он собирается затрагивать проблемы, интересующие все человечество, то во всяком случае та часть человечества, что находится неподалеку, то есть все мои товарищи, должна участвовать в обсуждении. Он возразил: если транслировать нашу беседу, его подданные тоже услышат ее. Мне это безразлично, сказал я. Он заметил, что я разговариваю тоном победителя, а не побежденного. Я указал, что нужно различать разговоры и переговоры: разговаривает он со своими пленными, но в переговоры вступает со всем человечеством - стало быть, нужно ему привыкать к тону, который свободное человечество изберет для переговоров. Он объявил, что для начала удовольствуется соглашением со мной, а не со всем человечеством. Я поинтересовался, имеет ли он в виду одного меня или с товарищами. Он имел в виду всех нас. В таком случае, без информации, передаваемой всем, не обойтись, стоял я на своем. Ему внове был такой дерзкий тон. Не худо приучаться к любому тону, повторил я, и можно начать с меня. Уже не один пленник представал перед ним - и у всех тряслись поджилки, ибо он волен в их жизни и смерти. У меня, возможно, тоже трясутся поджилки, но волен он лишь в физическом моем существовании, а не в помыслах и желаниях, добивается же он того, чтоб мы возжелали дружбы с ним, трясущиеся поджилки вряд ли способствуют таким желаниям. И вообще - мучить пленников он способен, ограничиваясь своими обычаями и на своем языке, но завоевать их дружбу надо на их языке и согласно их обычаям. После этого я отказался от дальнейшего разговора и замолчал, вызывающе глядя на него. Он тоже молчал - и немалое время. Я имел возможность убедиться, что старинное выражение "глаза его метали молнии" - отнюдь не гипербола. Впечатление было такое, будто меня ослепляют вспышками прожекторов. - Хорошо, пусть наша беседа транслируется, - сказал он потом. - Но если мы не договоримся, я должен буду показать своим подданным, как расправлюсь с упрямцами. - Я отдаю себе в этом отчет, - сказал я спокойно. Я очень волновался. В ту же минуту дешифратор донес ко мне возбужденные голоса друзей. Они, позабыв об осторожности, не мыслями, а словами обсуждали мое положение. Я прервал их разноголосый хор приглашением послушать мою беседу с Великим разрушителем. Наступило удивленное молчание, потом Ромеро торжественно проговорил одну из своих любимых напыщенных фраз: "Начинайте, адмирал, мы все превратились в слух". Еще я услышал смятенное восклицание Лусина: "Какой ужас, Эли, какой ужас!" - я понял, что оно относится не ко мне, а к Андре. - Приступим? - предложил Великий разрушитель. Голос его гремел угрожающе. Приняв человеческий облик, он не усвоил человеческого обхождения. Для дружеских переговоров такой зычный рев был, по меньшей мере, нетактичен. 8 Он признавал наши успехи. Внешне мы похожи на старых его противников, галактов. Разрушители, столкнувшиеся с нами в Плеядах, так и докладывали на базу: "Видим галактов, возьмем их в плен". Война с галактами, длившаяся бездну времени, подошла к завершению. Галакты блокированы на оставшихся у них планетах. Вся их надежда ныне на то, что их оставят в покое, - напрасная надежда, он объявляет это твердо. Но люди оказались неожиданно иными. Они сумели рассеять в Плеядах флот разрушителей, а в Персее взорвали одну из мощно оснащенных планет. Ему, Великому разрушителю, пришлось запретить своим кораблям выход на галактические дороги, захваченные людьми. Зато тем прочнее он укрепился в своем звездном скоплении. Здесь его мощь опирается на шесть первоклассных крепостных планет, оснащенных сверхмощными механизмами для искривления внутреннего звездного пространства. Нет в мире силы, способной прорвать воздвигнутую им ограду. - Мы ее, однако, взорвали, - возразил я. - Я говорю о полете трех наших кораблей. - Вам повезло: в момент вторжения вдруг ослабели защитные механизмы Третьей планеты. Больше это не повторится. - Если вы не хотели нашего вторжения, то почему же не выпустили нас обратно? - немедленно поинтересовался я. Он прогремел: - К переговорам это отношения не имеет. Важно, что вы захвачены нами, а не победили нас. Что мы захвачены, я отрицать не мог. Великий разрушитель повторил, что кое в чем мы превзошли разрушителей, зат