о смотрите на действительность, Эли. - Хочу уяснить недостатки, чтобы не дать им разрастись в неудачи. - В старину существовала забавная скороговорка: не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что нехорошо, да хорошо! Чем-то она напоминает ваш образ мышления. Напоминание Ромеро свидетельствовало лишь о непонимании. Я прибег к простому расчету. Ромеро математиком был неважным - не столько понимал математику, сколько верил в нее. Мысли он мог оспаривать любые, но цифра представлялась ему непогрешимой. - Возьмем нас с вами, Павел. В нормальном своем бытии мы составляем одну пару: Эли - Павел. Характеры наши могут быть скверные и хорошие, но сочетание их имеет лишь одно значение. - Мы можем бороться или мириться. - Все равно - взаимоотношение однозначно. Пусть в нас произошло раздвоение личности. Я теперь одновременно Эли Старый и Эли Новый, а вы Павел Старый и Павел Новый. Взаимоотношения наши теперь образуют шесть пар: Эли Старый - Эли Новый, Эли Старый - Павел Старый, Эли Старый - Павел Новый, Эли Новый - Павел Старый, Эли Новый - Павел Новый, Павел Старый - Павел Новый. Иначе говоря, начинается борьба между двумя личностями в нас самих, ибо такое раздвоение не может не быть драматичным, если только ты не галакт, у которого и старое, и новое одинаково прекрасно. И четыре разных взаимоотношения между нами вместо прежнего одного. Вдумайтесь, Павел. В четыре раза увеличивается возможность конфликтов, несогласований, несовпадений, несовместимостей!.. - И в четыре раза увеличивается возможность совпадений, симпатий, дружбы!.. Вы видите только скверное, Эли? Вы очень изменились. Я вас не узнаю. - Старею, Павел. Все мы стареем понемножку... когда-нибудь и как-нибудь. Он медленно проговорил, не сводя с меня пристального взгляда: - Вы храните тайну, Эли... Поделитесь, вам станет легче. Я встал. Разговор заходил опасно далеко. - Да, я храню одну горькую тайну. Еще не пришло время обнародовать ее. - Мне кажется, Эли, я знаю вашу тайну. Я усмехнулся. Он не мог знать моей тайны. 6 Голосу и Эллону не повезло. Из четырех образованных ими пар возобладала самая скверная: "Голос Старый - Эллон Старый". Это не могло не привести к трагедии. Нет, я не хочу сказать, что в каждом из них окаменело двоедушие и двуличие. Такое толкование было бы примитивным. Оба раздвоились, но не на двуличие, не на двоедушие, а на двоесущее. Ибо в двуличии присутствуют лишь одно лицо и одна личина, а в их двоесущии обе личности были одновременны и равноправны. И Эллон и Голос сохраняли свое единство, но то было чудовищное единство двух разных времен в одном "сейчас". Все стало ясно, когда мы уже не могли ничему помешать. Я сидел в командирском зале, когда нас с Олегом внезапно вызвали к себе Голос и Эллон. "Козерог" обходил в это время опасное сгущение звезд. МУМ работала с прежней четкостью, Осиме с Камагиным, подстраховывающим друг друга, оставалось лишь превращать ее рекомендации в команды. Я сказал Олегу: - Иди к Эллону, а я в рубку. Голос встретил меня взволнованным выкриком: - Эли, Эллон замышляет недоброе. Предотврати! Я быстро сказал: - Что замышляет Эллон? Мне надо знать точно. Голос простонал: - Не знаю. Очень плохое. Спеши, Эли! Я опрометью кинулся в лабораторию. В ней снова появилась Ирина. Я впервые увидел ее после выздоровления. Очень похудевшая, она стояла у коллапсана. Я улыбнулся ей, она ответила сухим кивком. Эллон что-то запальчиво втолковывал Олегу. Я подошел к ним. Эллон, зло посверкивая глазами, сказал мне: - Послушай и ты, что я говорил командующему. Больше терпеть плавающий Мозг я не намерен. Уберите его в какое-нибудь драконье или жабье тело. Ползающим я его приму, но не витающим. - Что сказал командующий? - Что драконов на корабле больше нет и что плавающий Мозг останется в своем высоком шаре. Надеюсь, адмирал, ты объяснишь командующему, что его решение неправильно и нуждается в отмене? - Мне не дано права отменять решения командующего, Эллон. Кроме того, я согласен с ним. Если бы взгляд убивал, я был бы мгновенно испепелен - так поглядел Эллон. Долгую минуту он молчал. Молчали и мы с Олегом. - Ваше мнение окончательное? - спросил Эллон. - Наше мнение окончательное, - ответили мы в один голос. Он высоко подбросил голову на тонкой шее и с таким стуком прихлопнул ее о плечи, что я вздрогнул. Ко всему у демиургов я привык - и к порхающей походке, и к фосфоресцированию синеватого лица, и к дикому хохоту, нередко нападающему на таких, как Эллон, - но к этой как бы вылетающей из плеч голове, к грохоту ее обратного падения никогда не привыкну. Это слишком уж нечеловеческое. - Раз оба адмирала сошлись на одном, настаивать бесполезно, - сказал Эллон почти безразлично, и нас с Олегом обмануло его коварное спокойствие. - Ты звал нас только затем, чтобы высказать претензии к Голосу? - спросил Олег. Он страшно осклабился. - Нет, адмирал, не только за этим. По приказу Орлана я прекратил доделку трансформатора времени, чтобы сконструировать стабилизатор. Теперь я трансформатор закончил. Полюбуйтесь. Он подвел нас к панели и показал ручки прямого времени - в будущее, ручки обратного времени - в прошлое, ручки возвращающие в настоящее и отключающие коллапсан. Потом мы вернулись к шару. В трансформаторе стояло кресло и панель с такими же ручками. - В прежней конструкции выбросом в другое время распоряжался оператор у коллапсана. Вы видели, как это происходило с Мизаром. Отныне сам путешественник командует своей судьбой. Он сделал шаг к открытому люку. Я невольно схватил его. Он поглядел на меня со злой иронией: - Ты боишься, что я хочу умчаться в другое время? И думаешь, что твоя рука помешает мне? Но согласись, адмирал, я мог бы выбрать для бегства часы, когда тебя тут нет и никто не смог бы мне помещать. Я отпустил его руку. Эллон вошел внутрь, захлопнул люк, сел в кресло. - Вы слышите меня? - донесся его голос. - Слушайте внимательно. Плавающему Мозгу не место на корабле! Он хорош в прошлом, но не в настоящем и не в будущем. Это я могу вам сообщить со всей определенностью, потому что меня готовили в надсмотрщики Четвертой имперской категории, и я отлично знаю, как обращаться с такими тварями. Довожу до вашего сведения, что Мозг сфокусирован в трансформатор и что я сейчас вышвырну его на Третью планету, задолго до того как вы завоевали ее. Олег бросился к трансформатору. Я метнулся к коллапсану, но мне преградила дорогу Ирина. Я отшвырнул ее. Она, лежа на полу, исступленно вцепилась в мою ногу. До нас донесся хохот Эллона. - Слишком поздно, адмирал. Мозг уже в Персее. А сейчас и я погонюсь за ним! Приходи вчера, адмирал, ни сегодня, ни завтра нас уже не будет. Приходи вчера! - Он стал быстро исчезать. Олег оставил шар и бросился мне на помощь. Он держал вырывающуюся Ирину, а я схватился за ручки коллапсана. В трансформаторе вновь появился Эллон: он вышвырнул себя в недалекое будущее и тут же вывалился обратно, чтобы пройти нуль времени по инерции. Ирина отчаянно закричала: - Не трогайте ручек возврата! Они уже в прошлом. Они не перенесут второй переброс через нуль времени! Я рванул ручку возврата. Что бы ни случилось теперь с Голосом, я не мог оставлять его в проклятом прошлом. В шаре вторично обрисовался Эллон. Он был один. И он был мертв. Он полулежал в кресле, дико распахнув огромный рот, руки его судорожно вцепились в подлокотники, глаза были закрыты. Ирина потеряла сознание. Олег крикнул, чтобы я вызвал помощь, и понес Ирину к креслу. Я вместо помощи вызвал Голос. Эллон мог ошибиться: он мог и не выбросить Голос в прошлое - ведь не было Голоса в возврате! На мой отчаянный призыв откликнулся лишь испуганный Граций: - Адмирал, Голос внезапно исчез! Я схватил Ирину за руку, рванул к себе. Она раскрыла глаза, я крикнул: - Говори, что делать? Немедленно говори! Она прошептала: - Ничего нельзя. Убили Эллона... Я рванул ее еще яростней: - Преступница! Скажи, как спасти Голос? Она приподнялась. Никогда не забуду взгляда, каким она посмотрела на меня! Олег сказал: - Не мучь ее, Эли. Может быть, она и преступница, но сейчас нуждается в помощи. Я орал и на нее и на него: - Не будет ей помощи! Пусть скажет, что делать! Она заговорила более внятным голосом: - Я сказала - ничего... Голос погиб. Он весь - естественный... В Эллоне больше искусственного, но и он не вынес второго поворота. Поторопились с возвратом!.. И я не помешала! Я убийца, как вы! Она зарыдала. В молчании мы стояли около нее. Я чувствовал, как меня оставляют силы. Олег сказал: - Ирина, твой поступок вынесут на суд экипажа. Но объясни нам, зачем ты это сделала? Она говорила сквозь слезы: - Он упросил меня. У меня разрывалась душа... Он сказал, мы не подходим друг другу, я из прошлого, ты из будущего. Когда-нибудь женщина будет счастлива с демиургом, но это не скоро. Так он говорил перед тем как вызвал вас. - Ты не отвечаешь, Ирина... - Он сказал, что хочет исчезнуть в прошлом, но возьмет с собой дракона. И я обещала помочь. Он сказал: "От тебя зависит моя жизнь, Ирина". А я - убийца! Никогда себе не прощу! Никогда вам не прощу! Она зарыдала громче. Я сказал после короткого молчания: - Эллон хотел ошеломить нас красочным спектаклем. Мы потеряли одного беззащитного друга и одного гениального инженера. Давай вытащим Эллона из шара, Олег. - Ирина, иди к себе, - сказал Олег. - Я пойду к себе, - сказала она покорно. Олег стоял и следил, пока она не скрылась в коридоре. Я старался высвободить Эллона из кресла, но он как бы прикипел к сиденью. Олег стал помогать мне, вдвоем мы извлекли демиурга из шара и понесли к свободной от механизмов стене. Олег вдруг охнул и выронил Эллона. Из коридора выбежала Ирина и молнией промелькнула мимо нас. Я не успел и шага сделать, как Ирина вскочила в трансформатор и захлопнула люк. Олег закричал: - Остановись, молю тебя, остановись! Она крикнула из трансформатора: - Прощайте! Не кляните меня! - и рванула рукоять. Она пропадала на глазах - фигура быстро стала силуэтом, силуэт быстро таял. Она дала слишком сильное ускорение! Мы оба бросились к коллапсану. Олег схватился за ручку возврата, но я не дал ее вырвать: - Проверь раньше, где она! Если в прошлом, остерегись! Он быстро проверил сигнальные огни над ручками. - Она в будущем, Эли! - Тогда возвращай. Из будущего есть возврат. Но она не возвратилась. Она слишком быстро умчалась в будущее. Мы долго стояли у трансформатора, ожидая, не обрисуется ли силуэт Ирины. Коллапсан, исчерпав энергию возвращения, выключился. - Все, Эли! - устало сказал Олег. - Ирины больше не будет. Может быть, наши далекие потомки где-нибудь встретятся с ней. Пойдем, известим экипаж о новой трагедии. - Извещать нужно не только о гибели трех членов экипажа... - Что ты имеешь в виду, Эли? Разве еще случилось несчастье? - Да, Олег. Я хочу потребовать наказания для нового предателя на корабле! - Нового предателя! Я не ошибся? - Ты не ошибся. Среди нас появился еще один лазутчик рамиров. Я его обнаружил. 7 Я заперся у себя. Олегу я сказал, что буду готовить доклад и выйду, когда все соберутся. Ко мне постучался Ромеро, но я не отозвался. Мэри просила впустить ее, но я крикнул, что должен сосредоточиться, должен от всего отключиться, - она притихла, я даже и шагов ее больше не слышал в соседней комнате. Лишь раз я заколебался. За дверью громко плакала Ольга. Ольгу я не мог не впустить, ее дочь погибла на моих глазах. Я отворил дверь и встал на пороге. - Ольга, можешь считать меня черствым человеком, но не могу сейчас с тобой говорить об Ирине. Ты скоро сама поймешь, почему. Пойди к Олегу, он все тебе расскажет. Мое сердце обливается кровью, Ольга, это не фраза! Она посмотрела на меня отчаянным взглядом и, ничего не сказав, отошла. Маленькая, поседевшая, сгорбившаяся, она пошатывалась, как больная. Мне было бесконечно жаль ее. Она пережила и мужа, и дочь, - и оба погибли страшно. Такой горькой участи нельзя было не сочувствовать всем сердцем. Но сейчас было нечто более горькое, чем даже ее горе. Никакого доклада я не готовил. Я лежал на диване, то терзая себя жестокими мыслями, то устало отдыхая от них. Я удивлялся, почему мы нигде не обнаружили рамиров в телесном облике, хотя рамиры, несомненно, существуют; и все снова и снова спрашивал себя, чем мы их так прогневали, что они уничтожают наш корабль за кораблем; и еще больше удивлялся, почему они и последний звездолет не превращают в клубочек пыли, раз уж воюют с нами и раз полное истребление любого противника им под силу, - тут была тайна, а я все не мог постичь ее; и о погибшем Лусине я думал, и о покинувшей нас так безжалостно Ирине, и о несчастном Голосе, вероятно распыленном по молекуле в разных столетиях прошлого, и о жестоком и гениальном Эллоне, и о милом умнице Мизаре, но больше всего о новом шпионе рамиров: и ненавидел его, и в душевном неистовстве сулил ему страшные кары, и грозил дать такой урок всем возможным лазутчикам наших врагов, чтобы никому не стало повадно! В дверь условленным трехкратным стуком просигналил Олег. Я впустил его. - Все свободные от неотложных вахт собрались в обсервационном зале. Как себя чувствуешь, Эли? - Почему ты спрашиваешь о моем самочувствии? - Ты очень бледен. - Зато решителен. Пойдем, Олег. - Постой. Я хочу знать, кого ты подозреваешь в шпионаже. - Ты узнаешь вместе со всеми. Пойдем. Он опять задержал меня: - Эли, я командую эскадрой. Мое право - знать больше всех и раньше всех. С минуту я размышлял. Олег ставил меня в безвыходное положение. Я улыбнулся. Думаю, улыбка получилась вымученной. - А если я подозреваю тебя, Олег? - Меня? Ты в своем уме, Эли? - Откуда же мне быть в своем уме, если все мы в той или иной степени впадали в безумие? Какое-то остаточное сумасшествие должно же сохраниться... - Я посмотрел ему прямо в глаза. - Олег, если ты приказываешь, я должен покориться. Прошу: не приказывай! Дай мне вести себя, как задумал! - Пойдем! - сказал он и вышел первым. В обсервационном зале были погашены звездные экраны. Впереди, на возвышении, поставили столик, за него уселись Олег и я. Я обвел взглядом зал. Здесь были все мои друзья: люди и демиурги. Позади величавой статуей возвышался Граций, рядом с ним поместился маленький Орлан, в первом ряду сидели Мэри и Ольга, а между ними Ромеро. Мэри с такой тревогой посмотрела на меня, что я поспешно отвернулся. Зал шумел. Олег постучал по столу, водворяя тишину. - Вы уже знаете о трагедии в лаборатории и оперативной рубке, - сказал Олег. - Но сейчас мы собрались не для того, чтобы почтить память погибших товарищей. Научный руководитель экспедиции считает, что на корабле обнаружен шпион рамиров. Он представит на обсуждение свои доказательства. Я встал. - Прежде чем представлять доказательства того, что на звездолет проник лазутчик врагов, прошу вотировать наказание шпиону. Мое предложение - смертная казнь! - Смерть? - понеслось до меня возмущенное восклицание Ромеро. Его голос заглушили протестующие выкрики из зала. Не только люди, но и демиурги негодовали. Я спокойно ждал тишины. - Да, смертная казнь! - повторил я. - На Земле уже пятьсот лет не совершаются казни. Казнь - пережиток древних времен, рудимент дикарской эпохи. Но я настаиваю на ней, ибо шпионаж - тоже пережиток варварства. Наказание за бесчестный поступок должно содержать в себе бесчестье. Ромеро поднял трость. - Назовите преступника, адмирал! Опишите преступление. И тогда мы решим, заслуживает ли он смертной казни. Я холодно сказал: - Казнь должна быть вотирована до того, как я назову имя преступника. - Но почему, адмирал? - Мы все здесь - друзья. И когда я назову шпиона, вы не сможете сразу отделаться от многолетней привычки считать его другом. Это скажется на вашем приговоре. Я хочу, чтобы каре было подвергнуто само преступление. - Но смертной казни вы требуете для члена экипажа, который, по вашим словам, очень нам близок, а не для преступления как такового. - Если бы я мог осудить преступление, презрительно игнорируя преступника, я бы пощадил его. К сожалению, преступление неотделимо от преступника. - Воля ваша, адмирал, до того, как назовут имя, я не проголосую за наказание. - В таком случае, я вообще не назову его. И он останется невредимым. И будет продолжать свое черное дело. И, выдавая наши планы рамирам, сделает невозможным вызволение звездолета. Заговорил Олег: - В старину существовал кодекс, карающий за преступление вне зависимости от личности преступника. Эли предлагает восстановить обычай заранее определять наказание за еще не совершенные преступления, чтобы предотвратить их. По-моему, это правильно. - Но, по словам Эли, преступление уже совершено и преступник имеется, - подал реплику Ромеро. - Зачем же тогда устанавливать ценник преступлений, прикрываемый благозвучным словом "кодекс"? Давайте судить преступника вместе с преступлением. Олег отвел его возражение: - Доказательства преступления еще не представлены, имя еще не названо. Мы имеем право вести себя так, будто рассматриваем лишь возможность злодейства. Я за кодекс, или, по-вашему, ценник преступлений. Упрямое лицо Ромеро показывало, что он будет противиться. Я знал, как сразить его. И не постеснялся громко сказать: - Вы держите себя так, Ромеро, будто опасаетесь, что подозрение в шпионаже падет на вас! Он хотел что-то запальчиво крикнуть, но сдержался. Ответ был не лишен достоинства: - Если бы я опасался за себя, я проголосовал бы за казнь. - Может быть, вы страшитесь, что неназванный преступник будет вам дороже себя, Ромеро? Он ответил угрюмо: - Могу допустить и это. - Это не ответ, Ромеро. Он переборол себя: - Хорошо, пусть по-вашему... Голосую за казнь преступнику... если преступление докажут! - Будем голосовать, - сказал Олег. - Кто - за? Лес рук поднялся над головами. Олег обратился ко мне: - Называй преступника, Эли, и представляй доказательства. Я знал, что первая же моя фраза породит шум и протесты. Через самое трудное я уже прошел - когда метался в запертой комнате, когда в последний раз стоял перед трупом Оана, когда в отчаянье, ночью, затыкал ладонью рот, чтобы не разбудить Мэри стоном, которого не мог подавить. Я постарался, чтобы мои слова прозвучали спокойно: - Шпион наших врагов - я. 8 Ответом было ошеломленное молчание. И единственным звуком, разорвавшим молчание, стал горестный возглас Грация: - Бедный Эли! И он тоже!.. - И снова установилось молчание. Я всматривался в зал и открывал на всех лицах одно и то же выражение горя и сочувствия. Лишь Мэри, смертельно побледневшая, прижавшая обе руки к груди, не поверила, что я болен, она-то знала, что безумие меня не коснулось. Ко мне подскочил Осима: - Адмирал, все будет в порядке! Я провожу вас в постель. - Он потянул меня из зала. Я отвел его руку. Олег обратился к залу, скованному, как спазмой, все тем же испуганным молчанием: - Не отложим ли заседание? Мне кажется, электронный медик... Ромеро прервал Олега ударом трости о пол. - Протестую, - сказал он, вскакивая. - Вы ищете легкого решения, но легких решений не существует. Адмирал Эли здоровее любого из нас. И мы должны его выслушать. - Вы единственный, кто не поражен, Ромеро, - заметил я. Он ответил с вызовом: - Я ждал именно такого признания, Эли. - Стало быть, продолжаем? - спросил Олег у зала. Раздалось несколько голосов: "Продолжаем! Продолжаем!" Большинство пребывало в прежнем молчании. Осима, недоуменно поглядев на мрачного Ромеро, возвратился на место. Олег сказал: - Говори, Эли. Я напомнил о признании Оана, что Жестокие боги проникают в среду аранов в облике паукообразных, чтобы иметь информацию о их жизни. Но кто такие араны? Деградирующая цивилизация, суеверная, бессильная. На что они способны? Чем опасны? Не следует ли отсюда, что, встретясь с несравненно более мощной цивилизацией, рамиры утроят свою настороженность, постараются заслать в нее значительно больше шпионов, чем к безобидным аранам? И мы знаем, что лазутчик рамиров проник в нашу среду, что его звали Оаном, что Оан раскрыл наши планы своим хозяевам и те сумели сорвать их. Но вот и новое. Мы были уверены, что, покончив с Оаном, покончили со шпионажем рамиров. Гибель "Змееносца" рассеивает эти иллюзии. Как могли рамиры узнать, что мы готовились сделать со "Змееносцем"? Внешняя картина наших действий не выдавала намерений. Но они установили нашу цель. Они знали план не извне, а изнутри. Как? От другого шпиона, оставшегося на корабле после гибели Оана! Нападение рамиров на "Змееносца" доказывает, что на "Козероге" их агент. И это естественно. Не будем считать врагов глупцами. Они не глупее нас. Они не могли не знать, что один соглядатай слишком тонкая ниточка от них к нам. Если ниточка эта порвется, иссякнет поток важной информации. Агент должен быть продублирован. На кого же пал их выбор? Поищем за них лучший маневр. Эффективным агентом будет тот, кто в курсе всех планов, к кому стекается вся корабельная информация, в чьем мозгу рождаются осуществляемые потом планы. Таких членов экипажа два - командующий эскадрой и научный руководитель. На этом месте Ромеро прервал меня: - Договаривайте до конца, Эли. Такой человек один - вы. Вы знаете все намерения командующего, а он не имеет возможности вникать во все научные исследования на корабле. - Принимаю вашу поправку, Ромеро. Я! Итак, умный враг постарается завербовать меня. Напомню, что так уже складывается моя судьба, что и в прежних экспедициях я оказывался в фокусе внимания противников. Разве ты, Орлан, не выбрал меня в качестве своего доверенного, когда замыслил переход на нашу сторону? Разве не сделал меня восприемником своих решений Главный Мозг на Третьей планете? Я неоднократно служил одновременно передающей антенной и приемником для тех, с кем сталкивала нас судьба. Рамиры постарались завоевать меня. Им это удалось. Я завоеван. Поверьте, мне горько говорить об этом. Но правде надо смотреть в глаза, если не хочешь терпеть поражение за поражением. - Что сегодня Оан? - спросил я дальше. - Труп предателя, заплатившего жизнью за предательство? Такой ответ очевиден, но он наивен. Рамиры могли бы и спасти своего агента, если бы постарались. Они не старались. И вот Оан висит в консерваторе. Не просто висит - продолжает службу. Он нынче - датчик связи с рамирами. Как осуществляется связь, не знаю, но он передает дальше сведения, поставляемые его агентом. Агент - я. Мой мозг схвачен и мобилизован, мои мысли прочитываются, мои желания расшифровываются, мои намерения угадываются. Здесь я сделал остановку. Мэри не сводила с меня отчаянных глаз, мне трудно было оборачиваться в ее сторону. И на Ромеро трудно было смотреть: он был очень уж хмур. И Осима смущал меня: капитан не верил ни одному слову, это было ясно написано на его лице. Я смотрел на Грация и Орлана: галакт страдал за меня, Орлан понимал меня, мне становилось легче и от сострадания и от понимания. Я перешел к тому, как узнал о своей неприглядной роли. Нет, было непросто разобраться в дьявольском хитросплетении пут, каким ухватили меня. Все началось с того, что я сам удивился, почему меня так тянет в консерватор, для чего разговариваю с мертвецами. Я не склонен к монологам, тут было что-то противное моей натуре, что-то навязанное. А когда погиб "Змееносец", стало ясно, что кто-то явился для рамиров поставщиком секретной информации. Простой перебор членов экипажа исключал всех, кроме меня. Консерватор - самое экранированное помещение звездолета. Оану проще наладить связь с тем, кто посещает консерватор, чем с тем, кто находится за его стенами. Так и выяснилось, что поставщиком информации являюсь я! - Я высказал все, что знаю о себе, и облегчил душу, - закончил я. - Я должен был предвидеть последствия своего общения с мертвецом, загадочность которого очевидна. Я поступал опрометчиво, - и это одно в наших условиях является преступлением. Но я требую казни для себя не только в качестве кары за проступок, а и для гарантии общего спасения. Рамиры прочно настроились на мой мозг. Хочу я или не хочу, они будут через меня получать информацию о наших планах. В момент, когда мы предпримем новую попытку вырваться, это опасно. Я сел. Общая растерянность терзала меня - не потому, что мне нужна была защита, нет, но и уходить из жизни в безмолвии зала я просто не мог. Олег спросил, согласны ли со мной, возражают ли, - все молчали. Ромеро что-то тихо говорил Мэри. - Итак, кто хочет слова? - снова спросил Олег. Внезапно взорвался Осима. Самооговоры адмирала - чепуха! У адмирала расстроены нервы, он долго крепился, но сдал, пусть жена поухаживает за адмиралом, больше ничего не нужно. И опять поднялся Ромеро: - Я уже сказал, что здоровье Эли - великолепно. И он познакомил нас со слишком важными данными, чтобы мы могли от них отмахнуться. Я настаиваю на обсуждении. - Тогда начинайте его, - предложил Олег. - Хорошо, начну я. В том, что сказал адмирал, есть нечто, с чем я могу согласиться, и нечто, против чего буду протестовать. Я соглашаюсь, что Оан - не просто мертвец, а хитро специализированный датчик связи рамиров. И я поддерживаю адмирала, что на корабле имеются поставщики информации для них и что одним из них является сам адмирал. - Иначе говоря, вы полностью поддерживаете формулу обвинения? - уточнил Олег. - И не думаю! - Но столько точек соприкосновения с тем, что доложил научный руководитель!.. - Точек расхождения больше. Назову главнейшие. Труп Оана - датчик связи, но вряд ли единственный. Рамиры не могли не учитывать, что мы можем уничтожить Оана, - скажем, сжечь его и вымести прах. Пока Оан был на корабле, он, вероятно, насадил и иные подслушивающие, подсматривающие, угадывающие устройства, - вряд ли мы найдем их все. Теперь второе. Сомневаюсь, чтобы адмирал был единственным источником информации для рамиров. Соображения те же - он может умереть, сойти с ума. Адмирал считает, что продублировал собою Оана. Но кто даст гарантию, что любой из нас не дублирует адмирала? Он, конечно, самый ценный поставщик информации, но много на себя берет, воображая, что единственный. - Вы еще мрачнее смотрите на положение вещей, чем научный руководитель, - заметил Олег. - Вы скоро увидите, что это не так. Адмирал никакой не шпион! Хотя бы уже потому, что стал им не добровольно, а шпион, замечу вам, - профессия, а не несчастная случайность. Любой из нас, возможно, такой же шпион, как Эли. Всех казнить? Таким образом, преступление не доказано, и кара, за которую мы проголосовали, бессмысленна. Не за что наказывать нашего друга Эли! Не могу не сказать и того, что кроме нелепости наказания есть и еще важнейшая причина, почему мы должны с негодованием отвести предложение адмирала. Могу я остановиться на этом? - Конечно, Ромеро! Зал молчал, когда говорил я, зашумел, когда Ромеро излагал свои контраргументы, и снова погрузился в молчание, чуть Ромеро заговорил о "важнейшей причине". Я хочу сделать пояснение. До сих пор я диктовал, сейчас даю запись. Я мог бы и не приводить похвалы в свой адрес, но делаю это потому, что из речи Ромеро последовали важные практические выводы. Ромеро говорил, обращаясь ко мне: - Адмирал, я знаю вас с детства - и не перестаю удивляться вам. Вы обычны и необычайны одновременно. Тайна ваша в том, что всегда вы соответствуете обстоятельствам. В средней обстановке вы среднейший из средних, не то чтобы приятель, даже проницательнейшая из академических машин не выделит вас из массы подобных вам. Разве не произошло именно это, когда набирали экспедицию на Ору? Но стоит запахнуть грозой, как вы меняетесь. Вы как бы пробуждаетесь от ординарности, выпрыгиваете из обычности. Вы, мне иногда кажется, просто рождены для великих потрясений. Мы порой теряемся в трудных обстоятельствах, чаще энергично боремся с ними, мужественно преодолеваем, мы все в себе напрягаем, чтобы встать вровень с ними, а вы им свой, вы всегда на уровне высочайших необычайностей, вы как бы созданы для них, а они для вас. В бурях вы - буря. Среди неожиданностей - неожиданность. В мире загадок - проницательнейший разведчик. Чем грозней противник, тем грозней и вы, вы всегда соответствуете своему противнику. Друзья мои, друзья, вспомните, как недавно, истерзанные разрывом связи времен, мы постепенно впадали в безумие, теряли волю к сопротивлению. И единственный, кто не поддался губительному раку времени, кто яростно восстал против ослабления, был он, наш научный руководитель, наш адмирал, наш друг Эли. Как же вы посмели потребовать, адмирал, чтобы мы сами, собственным решением, собственными руками погасили ваш мозг - величайшее из наших богатств, оборвали вашу волю - надежнейшую из гарантий нашего вызволения из беды? Эли, друг мой, как могла явиться в вашу светлую голову такая кощунственная мысль? Он, конечно, был оратором в старинном стиле - из тех, что витийствуют под аплодисменты и восторженные выкрики. Он добился своего - ему аплодировали и кричали. На меня уже никто не обращал внимания, все лица были обращены к Ромеро. Он стоял, опираясь одной рукой на трость, другой жестикулировал. Я, вероятно, и сам был бы покорен и красочной позой, и горячей речью, если бы дело шло не обо мне. Я постарался низвести Ромеро с горных высот психологии на унылую равнину практических забот: - Не знаю, Павел, отдаете ли вы себе отчет, что, отказываясь от борьбы с невольными агентами врага, вы предаете нас всех в их могущественные и безжалостные руки? - Нет, адмирал! Тысячу раз - нет! - Вы отрицаете, что рамиры - могущественны и безжалостны? - Что могущественные, соглашаюсь. Нелепо отрицать очевидность. Но что безжалостные - отрицаю! Я с негодованием воскликнул: - И вы говорите все это после того, как мы видели, как они издеваются над аранами? Разве не звучит в ваших ушах надрывный вопль: "Жестокие боги!" И разве трупы Лусина и Труба, уничтоженный "Телец", разгромленная эскадра не свидетельствуют, что они жестокие и что они нам враги? - Нет, нимало не свидетельствуют! - Кто-то из нас двоих и вправду сошел с ума! И надеюсь, что это не я. Кто же они такие, если не жестокие и не враги? - Адмирал! Они равнодушны к нам. 9 Я бы погрешил против истины, если бы не признался, что был потрясен. Есть слова радостные и неприятные, пустые и малозначащие, легковесные и такие, что тяжесть их ощущаешь как гирю. Большинство наших слов - информирующие. А есть слова-озаренья, слова-молнии, пронзительно высветляющие тьму, слова-ключи, размыкающие тайные двери к захороненной истине. Таким озаряющим, таким ключевым и прозвучало мне словечко "равнодушны". Для меня Ромеро мог дальше и не говорить. Я уверовал сразу и окончательно. А Ромеро все говорил, распаляясь от собственного красноречия. Все переворачивалось, все становилось с головы на ноги: в грозный мир, окружавший нас, в нелепый и дикий мир возвращалась естественность. Гибель "Змееносца" навела и Ромеро на мысль, что у рамиров и после смерти Оана имеется свой информатор на "Козероге". Но потом он усомнился, нужны ли им агенты среди нас. Враги ли они? И он вспомнил предания разрушителей и галактов, что могущественные рамиры переселились в центр Галактики, чтобы перестраивать ядро. Вот оно, это ужасное ядро, за стенами корабля! Невообразимый хаос, непрерывно длящийся вечный взрыв - такова грозная картина ядра. Что здесь перестраивать? Здесь может быть лишь одна надежда - не допустить до всеобщего столкновения звезд, до вселенского коллапса, грозящего гибелью всей Галактике. Всемирное тяготение, такое чудесное свойство материи в местах, где ее мало, становится проклятием, когда материя сгущена, как в ядре. Самые надежные лекарства превращаются в яды, если их брать в больших количествах. - Я вообразил себе, что мы на много порядков могущественней, чем сейчас. И пришел к выводу, что поставил бы себе тогда задачу - подальше убирать от ядра все, что возможно вынести на периферию Галактики, создать дисгармонию, направленную как-то против процессов, ведущих к взрыву. Не о том ли сигнализирует выброс из ядра шарового скопления с миллионами звезд? Не имеет ли к тому же отношения и распыление светил в Гибнущих мирах, а возможно, еще в тысячах скоплений, которые остались нам неизвестны? И если при этом гибнут какие-то формы жизни - не останутся ли к этому равнодушны могущественные чистильщики? Вас это возмущает? Но вообразите такую ситуацию. Заражен гниением большой участок леса, болезнь распространяется на весь лес. Мы вышли бороться с гнилью, валим деревья. Станем ли мы считаться с тем, что попутно уничтожим и какую-то часть лесных муравьев? Мы равнодушны к ним, мы не желаем их гибели. Пусть они бегут, лишь бы не мешали. Но если, разъяренные, что их жилища разворочены, они кинутся на нас, не передавим ли мы их? Нет ли здесь аналогии с тем, что мы наблюдали в Гибнущих мирах? - Мы, очевидно, тоже относимся к галактическим муравьям? - спокойно поинтересовался Олег. - В какой-то степени - да. Рамиры могли бы давно уничтожить и нас, и аранов, если бы мы были их реальными врагами. Мы значим для рамиров столько же, сколько муравьи для человека. А что они стараются заранее знать о наших намерениях, то ведь и мы постарались бы иметь информацию о движении муравьев в расчищаемом лесу - ну хотя бы для того, чтобы не губить их понапрасну. Говорю вам: рамирам плевать на нас! И лишь когда мы как-то - разрывом ли пространства, нарушением ли гравитационного равновесия - затрудняем их деятельность, они щелчком сердито отбрасывают нас, а нам представляется, будто вспыхнула война и на нас движутся армии безжалостных врагов! - Ромеро, говоривший до этого в зал, повернулся ко мне: - Убедил ли я вас, друг мой? - На три четверти, Павел. - А почему не полностью? - Очень уж неприглядную роль отводите нам. Галактические муравьи! Если это и правда, то горькая. - Когда-то люди сочли очень горькой и ту правду, что Земля вращается вокруг Солнца, а не Солнце вокруг Земли. И многие восприняли как оскорбление, что существуют и другие разумные цивилизации, кроме человечества. Величайшей ошибкой было считать себя всех превосходящими. Вспомните, Эли: по мере того как росли могущество и разум человечества, все больше рассеивалось ощущение исключительности человека во Вселенной. Будем и дальше продолжать этот процесс самопознания! - Почему вы обращаетесь ко мне? Говорите для всего экипажа! - Спор идет о том, какую роль для рамиров играете именно вы, а не другие. А я в самой постановке вопроса вижу все то же ваше высокомерие. Не нужно новой трагедии ошибок. Мы вообразили себе рамиров слишком человекоподобными, верней - существоподобными. А это не доказано, друзья мои! Ромеро дальше сказал, что еще в двадцатом веке старой эры один физик разделил все живые существа на три класса: цивилизации первого порядка, которые приспосабливаются к обстановке; цивилизации второго порядка, которые приспосабливают обстановку к себе; и цивилизации третьего порядка, меняющие самих себя, если не могут или не хотят изменить внешней обстановки. Все животные - первого порядка, это существа примитивные. Люди и их звездные друзья - на класс выше: им под силу делать свое окружение удобным для себя. Но люди не становятся жароупорными, чтобы спуститься в жерло вулкана, хладоустойчивыми, чтобы нагишом прогуляться в космосе. Рамиры, возможно, еще на класс выше. У них нет постоянного облика, они могут создавать себе любой. Аран был не маской рамиров среди аранов, а обыкновенным рамиром, напялившим араноподобие. Сверхъестественного здесь нет, только высокое развитие цивилизации. - Когда-нибудь и наши потомки, друзья, будут свободно менять свой облик. И телесное несходство демиурга и человека, ангела и невидимки, галакта и арана не будет непреодолимым препятствием даже для их взаимной любви. Я верю в это! - Вот мы и завершили обсуждение, - сказал Олег. - Самообвинения научного руководителя опровергнуты. Но удовлетворения у меня нет. Важнейшие практические вопросы темны. И самый первостепенный - как вывести последний корабль из ядра? И Олег напомнил, что до сих пор мы искали прямых путей выхода, путей, эффективных самих по себе. Само по себе здесь ничто не эффективно. Здесь годится лишь то, что не противодействует рамирам. А что им не противодействует? Какое наше действие не вызовет очередного "щелчка по носу"? - Наш плен, между прочим, противоречит вашей теории о равнодушии к нам рамиров, - заметил Олег Павлу. - Она не объясняет насильственную задержку звездолета. А без объяснения этого вырваться на волю затруднительно. Все мы будем думать об этом, а тебя, Эли, попрошу особо. - Он с грустной насмешкой улыбнулся. - Если ты их связной, то они могли бы и подсказать тебе решение загадки! Олег закрыл совещание, и я подошел к Мэри. Она смотрела на меня, как на вернувшегося из могилы. Я провел рукой по ее волосам, она улыбнулась бледной улыбкой. Глаза ее были полны слез. - Не надо, - сказал я. - Павел блистательно доказал, что я не изменник. Эту ночь мы будем спать спокойно. Благодари Павла. Ромеро церемонно поднял трость: - Что вы искренне верите в собственную измену, непостижимый Эли, мы все видели. Сомневаюсь, чтобы ваша жена была так наивна. - Ах, я уже не знаю, во что верила, а во что нет, - сказала она устало. - Я привыкла к тому, что Эли способен на все... Действия его временами так противоречат всему, чего ждешь... Я думала о том, смогу ли заставить себя быть живой, если с виновностью Эли согласятся. Я попросил Ольгу задержаться. Когда мы остались одни, я сказал: - Теперь ты понимаешь, что я не мог впустить тебя перед совещанием? Спрашивай, Ольга. - Расскажи, как это случилось. Ирина перед испытанием пришла на обед страшно взволнованная. Я отнесла ее возбуждение за счет слабости после болезни, она так легко раздражалась, так часто плакала... - Разве Олег не говорил, о чем просил Ирину Эллон? Олег рассказал Ольге все, что знал, она хотела знать больше. Но я мог только повторить его рассказ. Ольга заплакала, когда я упомянул, что Ирина попросила не проклинать ее. Я с нежностью глядел на маленькую голову Ольги, на ее седые вьющиеся волосы. Судьба многим одарила эту женщину: и громкой славой, какой не доставалось ни одной другой женщине, и горем, которого хватило бы, чтобы разорвать любое сердце. - Как ты думаешь: она погибла? На это я не мог ответить. Выброшенные в прошлое не возвращались живыми. Это мы видели на примере Мизара и Эллона. Но из будущего возвращение совершалось: вспомним Оана, выскользнувшего из будущего прямо на наш звездолет, того же Мизара, того же Эллона - он ведь живым промелькнул мимо нас, низвергаясь из будущего в прошлое. Ирина не вернулась, но это не значит, что она мертва. О физике прошлого мы что-то знали, но что мы знаем о будущем? - Олег говорит то же, что и ты. Но я боюсь, что он просто хочет утешить меня. - Олегу важней утешить себя. Он любит Ирину. И потом, что значит - утешить? Ты не только капитан галактических кораблей, но и знаменитый астрофизик. Мы должны спрашивать у тебя