кому-нибудь "притормозить" хоть одно нейтрино? - Ай-яй-яй, научный фантаст Омегин! - смеется Фрегатов. - Разве можно быть таким скептиком? О таком ученом, как Бруно Максимович Понтекорво, слышал ли хоть что-нибудь? - Ну ладно, хватит меня разыгрывать, я ведь серьезно... - сердится Омегин. - И я тоже вполне серьезно. А тебе надо бы знать мнение Понтекорво по поводу неуловимости нейтрино. Тем более что в чем-то он с тобой согласен... - В самом деле, Фрегатов, зачем вы превращаете все это в шутку? - хмурится Семенов. А Русин лишь понимающе улыбается. Он знает манеру Фрегатова разговаривать с такими людьми, как Омегин. - Почему же в шутку? - удивляется Фрегатов. - Понтекорво тоже ведь считает, что пропускать одно нейтрино сквозь астрономическую толщину вещества для того, чтобы оно с достаточной вероятностью с ним прореагировало, нереально. Или, как остроумно выразился наш коллега, бредово. И он предложил обратное - пропустить астрономическое число нейтрино через разумную, скажем, метровую толщину жидкого или твердого вещества. Такой эксперимент и был осуществлен в 1956 году. - Тогда нейтрино взаимодействовало, кажется, с протоном? - спрашивает Семенов. - Если мне не изменяет память, - замечает Алексей Русин, - это было не нейтрино, а антинейтрино. - Да, память вам не изменяет, - снисходительно улыбается Фрегатов. - Я умышленно не уточнял эти подробности, чтобы нашему коллеге... Ну хорошо, хорошо, Сидор! Зачем же обижаться? Никто, кроме тебя, не осуждает ведь меня за столь популярное изложение не такой уж простой проблемы макроскопического проявления слабых взаимодействий. Да, вы правы, коллега Семенов, в этом эксперименте антинейтрино, как совершенно справедливо поправил вас наш общий друг Алексей Русин, взаимодействовало с ядрами водорода, что и было зарегистрировано сцинтилляционным счетчиком. А что такое сцинтилляция, я не стану объяснять, чтобы не обидеть кое-кого из наших коллег, хотя Варя, наверное, этого не знает. - Да, Варя не знает, - зло бросает Сидор Омегин, - и не испытывает из-за этого... - А я не удивлюсь, - прерывает его Фрегатов, - если окажется, что ничего "не испытывает" и еще кое-кто. Но продолжим наше собеседование. Хотя, как выясняется, все тут настолько эрудированны, что я уже и не знаю, нужно ли рассказывать, как в 1962 году был поставлен подсказанный Понтекорво эксперимент, в котором нейтрино взаимодействовало уже с ядрами хлора-37. Я не ошибся, Алексей Васильевич, на сей раз действительно было нейтрино, а не его антипод? Спасибо. Ну, а то, что для этого пришлось пропустить через искровую камеру сто тысяч миллиардов нейтрино, прежде чем удалось зарегистрировать пятьдесят одно взаимодействие, всем, конечно, хорошо известно. - К чему эта ирония, Фрегатов? - укоризненно покачивает головой Русин. - Все и так знают вашу образованность... - Господи, какая там к черту образованность! - смеется Фрегатов. - Просто поначитался... - Давайте все-таки поговорим серьезно. Не волнуют вас разве эксперименты профессора Кречетова? - Какие же эксперименты? Он ведь теоретик. - У него есть коллеги, вы же знаете. Неужели тайна недр нашей Земли менее интересна для вас, чем те планеты, которые вы описываете в своих повестях? - Не в этом дело - просто я не очень верю в разгадку этой тайны с помощью нейтрино. Во всяком случае, в настоящее время. - А я почти не сомневаюсь, что профессору Кречетову и его коллегам рано или поздно, но удастся заставить нейтрино или антинейтрино взаимодействовать с веществом детекторных приборов, - убежденно заявляет Русин. - И кто знает, может быть, это взаимодействие будет подобно взаимодействию фотона с веществом эмульсии фотопластинки. - Тем более что у фотона и нейтрино есть что-то общее, - замечает Семенов. - Что же именно? - удивляется Фрегатов. - Разве только то, что они не имеют массы покоя? - Наверно, из-за этого у физиков тоже отсутствует покой, - хохочет Сидор Омегин. Алексей Русин, хотя и очень увлечен этим спором, глаз с Вари, однако, не сводит. А она явно скучает. Весь этот разговор, конечно, нисколько не интересует ее. Но вдруг взгляд Вари начинает оживляться. Алексей прослеживает его направление и видит выходящего из моря здоровенного детину с волосатой грудью. Но ведь это... Ну конечно же, это Вадим Маврин! На лице Вари сначала удивление, затем столь очевидная радость, что у Алексея начинает вдруг ныть сердце. А Варя вскакивает и не идет, а почти бежит навстречу Вадиму. 26 Ступив на рифленый настил палубы, несколько возвышающейся над корпусом поплавка батискафа, Кречетов шутит: - Признайтесь честно: многое ли позаимствовано тут у профессора Пикара? - Разве только идея подводного дирижабля, которую сам же Пикар, будучи в прошлом исследователем стратосферы, позаимствовал у воздухоплавателей. - Ну, ну, дорогой мой капитан, - смеется Кречетов, - зачем же обижать почтенного ученого, сконструировавшего впервые в мире стратостат и первый в мире батискаф? А сравнение с дирижаблем тоже ведь весьма условно. Дирижабль испытывает постоянное давление, равное примерно одной атмосфере, а батискаф от одной до тысячи атмосфер. - Но принцип все-таки тот же. Зато в отличие от батискафа конструкции Пикара поплавок нашего заполнен не бензином, а литием, дающим возможность в полтора раза увеличить подъемную силу и значительно улучшить маневренность. Хотя подводное судно покачивается на легкой волне, профессор Кречетов, не держась за стальной канат-леер, уверенно идет к рубке с застекленными иллюминаторами. Опасаясь, что капитан станет поддерживать его при спуске в гондолу, профессор поспешно ступает на металлическую перекладину трапа. Достигнув вестибюля, отделяющего вертикальную шахту от гондолы, Кречетов останавливается у люка, которым во время погружения задраивается гондола. Сквозь плексигласовое стекло иллюминатора видит он какую-то пучеглазую рыбу, с любопытством заглядывающую в вестибюль батискафа. - Ну-с, профессор, что же вы остановились на полпути? - слышит Кречетов знакомый голос из гондолы батискафа. - Прошу вас! Он быстро оборачивается и видит протянутые к нему руки академика Иванова. Залитый ярким электрическим светом, коренастый, лобастый и совершенно лысый, академик на фоне многочисленных щитов электроприборов и манометров в первое мгновение кажется Леониду Александровичу персонажем из какого-то научно-фантастического романа. - Ну, дорогой Дмитрий Сергеевич, - громко восклицает Кречетов, - вы тут прямо-таки как настоящий конандойлевский доктор Маракот! - Нет уж, кто угодно, только не Маракот! - энергично машет руками академик. - Вспомните-ка, как описывает его Конан-Дойл в "Маракотовой бездне". Во-первых, он называет его живой мумией, чего не скажешь обо мне. Телосложением я скорее похож на его же профессора Челленджера из "Затерянного мира", если только лишить его могучей ассирийской растительности. У меня от нее остались только мохнатые брови. - Сдаюсь, сдаюсь! - смеясь, вздымает руки профессор Кречетов. - Ибо припоминаю, что по описанию Конан-Дойла у Маракота было суровое лицо не то Савонаролы, изобличавшего распущенность средневекового духовенства, не то Торквемады, возглавлявшего испанскую инквизицию. - Что явно не имеет никакого отношения к нашему веселому и доброму Дмитрию Сергеевичу, - раздается из соседнего отсека гондолы молодой звонкий голос кандидата наук Скворцова. - А, Миша! - протягивает ему руку Кречетов. - Приветствую вас, мой юный друг! Ну-с, чем порадуете, дорогие экспериментаторы? Значит, включали уже реактор? - Включали, но энергию нейтринного импульса удалось повысить лишь вдвое. - И это было вчера в два часа дня? - Без пяти минут два, - уточняет Скворцов. - Опять, значит, совпало с каким-нибудь сейсмическим происшествием? - спрашивает академик Иванов. - Почему же совпало? - пожимает плечами Кречетов. - Это не могло не совпасть. - А я бы сказал: этому трудно не совпасть, зная, что в год планета наша испытывает более трехсот тысяч землетрясений, - беспечно улыбается Миша Скворцов. - А вы разве ничего не знаете о вчерашнем землетрясении в Гагре? И произошло оно около двух часов дня. Чем вы объясните подобную случайность? - Вы, значит, все более убеждаетесь, Леонид Александрович, что нейтринная терапия нашей планете противопоказана? - задумчиво произносит академик Иванов. - Так же, видимо, как для человека рентгенотерапия в больших дозах. - Но мы ведь не собираемся лечить нашу планету, - удивляется Скворцов. - Речь идет пока лишь о нейтринографии ее нутра. - Если бы только удалось получить нейтрино-грамму внутреннего ее ядра так же безболезненно, как и рентгенограмму сердца человека, - вздыхает профессор Кречетов. - И кто знает, может быть, впоследствии можно было бы подумать и о нейтрино-терапии планеты. Если я прав в своем предположении, что нейтринное облучение внутреннего ядра Земли вызывает сейсмические возбуждения в ее коре, то, пожалуй, можно будет и гасить наиболее опасные из этих возбуждений с помощью нейтрино. Вы, Миша, правильно назвали цифру триста тысяч землетрясений в год. И хотя из этого числа катастрофических сравнительно немного, от них все-таки ежегодно гибнет в среднем пятнадцать тысяч человек, а ущерб исчисляется сотнями миллионов долларов. - Да, есть над чем призадуматься, - вздыхает академик Иванов. - Но что же делать? Не приостанавливать же опыты? - Придется, наверно, уменьшить мощность нейтринных импульсов. - Что вы, Леонид Александрович! - удивленно восклицает Миша Скворцов. - Для того чтобы детекторы научно-исследовательского судна "Садко", плавающего по ту сторону планеты в Тихом океане, зафиксировали эти нейтринные импульсы, нужно, наоборот, усилить их. - И я боюсь вот чего, - продолжает Кречетов, - похоже, что и американцы ведут подобные эксперименты. - Ну, это едва ли, - усмехается академик Иванов. - При их страсти к сенсациям они давно бы разболтали об этом на весь мир. - А на сей раз, видно, помалкивают до поры до времени. Хотят, наверно, удивить человечество разгадкой тайны земного ядра и побаиваются, как бы их другие не опередили. Ну, а что дает прием ваших импульсов на "Садко"? - Пока нечем похвалиться. Видимо, плотность нейтринного пучка все еще недостаточна. Да и длительность импульсов нужно бы увеличить. Это-то как раз возможно, если бы не ваши опасения... С ними нельзя ведь не считаться. А не смогли бы вы теперь, Леонид Александрович, предсказать точный район землетрясения в момент очередного нашего зондажа? Профессор Кречетов задумывается. Предложение академика Иванова кажется ему очень серьезным. Если бы удалось сделать такое предсказание, связь землетрясений с зондажем ядра планеты нейтринными импульсами была бы бесспорной. - А знаете, - не очень уверенно произносит он, - над этим стоит подумать. Можете вы дать мне на это два-три дня? - Конечно, Леонид Александрович. - И еще одно условие - импульсы должны быть по возможности подобными тем, которые вы посылали в последний раз. - Это тоже можно, - обещает академик. - А вы где же будете базироваться? В писательском Доме творчества шумно, наверно? Да и понадобиться что-нибудь может... - Нет, нет, там вполне подходящая обстановка. Люди там более серьезным делом занимаются - романы пишут, - улыбается профессор Кречетов. - А уж мы как-нибудь... Да я уже и подружился там кое с кем. С научными фантастами. Любопытнейшая публика! - А Ефремова там нет среди них? - интересуется Миша Скворцов. - Ефремова нет, но и эти меня вполне устраивают. Страшные спорщики! И на любую тему. Конечно, дилетанты, но широкого профиля, так сказать. С ними не соскучишься. - Ну, смотрите, Леонид Александрович, вам виднее. А в случае чего - прошу к нам на станцию Института океанологии в Голубой бухте. - А вы теперь туда? Не сложно разве на такой махине? - Так ведь это вам не пикаровский "Триест", - самодовольно усмехается молчавший все это время капитан батискафа. - Мы на атомном горючем, и автономность наша почти ничем не ограничена. Да и в скорости не уступаем даже океанографическим подводным лодкам... - Хватит вам хвастаться-то, - добродушно посмеивается академик Иванов. - Отвезите-ка лучше профессора в Дом творчества писателей. Желаем вам успеха, Леонид Александрович. 27 Алексей Русин плохо спит в эту ночь. Просыпается рано, в начале седьмого, и больше уже не может заснуть. Решает встать. Сунув ноги в домашние туфли, выходит в лоджию. Солнце поднялось уже над горами гагринского хребта, и все суда в море полыхают теперь белым пламенем в его лучах. Лоджия просторная, в ней вполне можно делать зарядку. Алексей без особого энтузиазма широко разводит руки в стороны, начиная первое упражнение своего комплекса. То и дело сбиваясь со счета и нарушая ритм, он вспоминает вчерашний вечер, проведенный с профессором Кречетовым и Варей. Леонид Александрович предложил после ужина посидеть на каменных плитах старой набережной у берега моря, хотя Варе хотелось, видимо, пойти на танцевальную площадку на приморской территории Литфонда. Она надеялась, наверно, встретить там Вадима, о появлении которого в Гагре все еще не решилась сообщить дяде. Профессор был задумчив и рассеян. На вопросы Вари и Алексея отвечал невпопад. Подолгу молчал, будто прислушиваясь к монотонному шуму волн и шороху гальки. А Алексей не знал, чем ему занять Варю, о чем говорить с ней? И хотя ему давно уже ясно было, что научные разговоры наводят на нее скуку, не смог придумать ничего лучшего, как попытаться объяснить ей происхождение морей и океанов. Ему казалось, будто он удивит ее, сообщив, что ученые до сих пор спорят о происхождении впадин, заполненных океанами и морями, и что "механизм" образования самой океанской воды все еще недостаточно ясен. Варя, однако, смотрела не на таинственное море, а на луну, и Алексей решил рассказать ей кое-что о нашей спутнице. О том, что когда-то была она гораздо ближе к Земле, всего в двадцати тысячах километров, а в отдаленном будущем снова приблизится к ней, и настолько близко, что рассыплется на куски и опояшет Землю кольцами, подобно Сатурну. А Варя все вздыхала и, видимо, не о судьбе луны, а о Вадиме. Алексею даже жалко ее стало, и он хотел уже попросить Леонида Александровича отпустить ее на танцплощадку, но профессор, задумчиво молчавший все это время, вдруг спросил: - Вы, кажется, собираетесь написать роман-предупреждение, Алексей Васильевич? Пишете уже?.. Это очень своевременно... Очень! Никогда еще не несли ученые такой ответственности за эксперимент, как теперь. Алхимики, экспериментировавшие с различными веществами в поисках чудодейственных камней мудрости и иногда взрывавшиеся в своих подземных лабораториях, рисковали главным образом своей жизнью. Физики первой половины нашего столетия, ковырявшиеся в недрах атомного ядра, подвергали опасности уже целые научно-исследовательские учреждения. А чуть попозже, овладев механикой цепных реакций тяжелых ядер и синтезом легких, поставили на карту судьбы человечества. Но теперь, торопясь с разгадкой тайн своей планеты, ученые могут вызвать еще большую катастрофу... - Повторить судьбу Фаэтона? - заметно дрогнувшим голосом спросил Алексей. Профессор не ответил ему, он снова погрузился в свои невеселые мысли. Но, помолчав несколько минут, вдруг заявил: - А не пойти ли вам на танцплощадку, молодые люди? Только вы потом проводите Варю на ее квартиру, Алексей Васильевич. И они пошли, хотя Алексей почти не сомневался, что Варю там ждет Вадим. Так оно и оказалось. Вадим действительно был на площадке, и не один, а с каким-то человеком, постарше его и довольно интеллигентным на вид. - Познакомьтесь, пожалуйста, с моими московскими друзьями, Алексей Васильевич, - сказала Варя. - Это мой сосед по дому Вадим, а это его друг, инженер Корнелий Иванович. И знаете, если вы не имеете желания потанцевать, то обо мне не беспокойтесь, они меня потом проводят. Конечно, было обидно, но Алексей сделал вид, будто его это очень устраивает и сразу же ушел к себе в комнату. Не зажигая света, выглянул из лоджии на пляж - профессор Кречетов все еще сидел у моря на глыбе светлых камней. Чтобы отвлечься от неприятных для него воспоминаний, Алексей старается думать теперь о профессоре Кречетове. Что за эксперименты производит он со своими коллегами на батискафе? Скорее всего зондирует с помощью нейтрино внутреннее ядро планеты. Но как? Алексей вспоминает теперь все, что ему известно о нейтрино и слабых взаимодействиях, наиболее загадочных явлениях современной науки. С элементарными частицами вообще очень уж все неясно. Их уже несколько десятков, а теории их взаимосвязи все еще не существует. Арена их действия - ничтожно малое пространство, о котором мы тоже почти ничего не знаем, хотя и прозондировали его до расстояния порядка десяти в минус четырнадцатой степени сантиметра. Предполагается, однако, что в еще меньших масштабах существует какая-то фундаментальная длина, являющаяся квантом пространства. Весьма возможно также, что на очень малых расстояниях действуют иные законы, для познания которых квантовая механика может оказаться несостоятельной. Алексею вспоминаются слова, сказанные Дмитрием Ивановичем Блохинцевым: "Современная квантовая теория является "слесарным инструментом": не имея другого, мы пытаемся оперировать им в деликатном часовом механизме элементарных частиц". А что известно о нейтрино? Обнаружены пока два его вида: электронное и мюонное. А чем они отличаются друг от друга, кроме способа рождения, все еще неизвестно. У нейтрино много и других загадок. И вот этой все еще таинственной частицей ученые пытаются теперь зондировать такое же таинственное ядро земного шара! Не зря, видно, так встревожен профессор Кречетов. Появление большой моторной лодки с рыбаками отвлекает на какое-то время внимание Алексея. Лодка плывет довольно близко от берега, и Алексей невооруженным глазом видит, как рыбаки выбрасывают из нее мелкую рыбешку. Стаи чаек, кружащихся над лодкой, с неистовым криком хватают ее на лету. Те из птиц, которым это удается, мирно садятся затем на вспененную гребным винтом лодки поверхность моря, пожирая свою добычу. А остальные шумно вьются над головами рыбаков. "Нужно будет непременно снять все это на цветную пленку..." - решает Алексей. Кончив зарядку, он спешит на пляж, пока еще пустынный, и с удовольствием бросается в прозрачную воду. Не торопясь плывет брассом до буйка, ограничивающего заплыв купальщиков в открытое море. Повернувшись к берегу, видит все еще затененную сторону приморского корпуса Дома творчества с двумя ярусами лоджий. На некоторых из них уже появляются обнаженные тела проснувшихся литераторов. До завтрака еще почти два часа, и Алексей решает пройтись после купания по городу. Поднявшись по каменным ступеням на набережную, он выходит через решетчатую дверь у проходной будки на длинную Курортную улицу. По другую сторону ее, через широкое, до блеска накатанное магистральное шоссе, возвышается многоэтажное здание центрального корпуса Дома творчества. Там тоже только еще начинают просыпаться. Постояв немного под тенью в два ряда растущих вдоль тротуара деревьев, Алексей не спеша направляется в сторону Старой Гагры. Возвращается он в половине девятого и, не обнаружив Кречетовых ни в море, ни на пляже, решает зайти к Леониду Александровичу. На его стук отзывается голос Вари: - Да, пожалуйста! Алексей открывает дверь и видит Варю, а за нею, в глубине комнаты, Вадима и Корнелия. - А где же Леонид Александрович? - Уехал в Адлер на аэродром, - отвечает Варя. - Ему срочно понадобилось произвести какие-то вычисления. Полетит в вычислительный центр Грузинской академии наук. Не заходя в комнату, Алексей окидывает внимательным взглядом письменный стол профессора. На нем в беспорядке лежат какие-то книги и бумаги, исписанные цифрами и формулами. - А вы не идете разве завтракать? - спрашивает он Варю. - Минут через пять, вот покажу только моим друзьям, как мы устроились тут с дядей... - Я подожду вас. - Зачем же вам беспокоиться? Они меня проводят, - кивает Варя на своих гостей. - Ну, извините тогда... - смущенно бормочет Алексей, и ему кажется, что Варины гости иронически усмехаются. А в коридоре он чуть не сталкивается с каким-то человеком, показавшимся ему очень знакомым. Алексей уже знает почти всех, кто обитает в этом корпусе, но готов поручиться, что этот человек тут не живет. Он мог, конечно, прийти сюда и из главного корпуса, но Русин едва ли обратил бы на него внимание, если бы ему не показалось, что он уже видел его где-то в необычных обстоятельствах. Всю дорогу до столовой и за завтраком он думает теперь об этом и вдруг вспоминает - он встретился с этим человеком в коридоре вагона в день отъезда из Москвы и почему-то он показался ему тогда подозрительным. Конечно, в этой новой встрече нет ничего удивительного. Незнакомец может быть каким-нибудь литератором из другого города, приехавшим в Гагру, как и он. Русин, по литфондовской путевке. Но почему же не оказалось его в автобусе, когда они ехали с вокзала в Дом творчества? Объяснить, однако, можно и это. Не все же едут с вокзала только в автобусе Литфонда - некоторые предпочитают такси. И все-таки встреча с этим человеком вселяет в Алексея смутную тревогу. "Нужно будет предупредить Леонида Александровича, чтобы он не разбрасывал так своих рукописей..." - невольно мелькает у него беспокойная мысль. 28 После завтрака Алексей решает не ходить на пляж, а немного поработать. Он садится за стол и достает папку с начатой повестью, но поработать ему удается только до полудня. В двенадцать к нему приходит необычно возбужденный Сидор Омегин. - Слушай, дорогуша, знаешь, что Фрегатов мне только что сказал? Он считает, что прощупывание внутреннего ядра Земли нейтринными импульсами может вызвать катастрофу. И что будто бы недавнее землетрясение в Гагре - результат экспериментов Кречетова... - А ты не очень его слушай. Еще совсем недавно он ведь не верил в эффективность нейтринного зондажа, а теперь... Да и вообще неизвестно пока, чем именно занимаются тут коллеги профессора Кречетова... - А Фрегатов не сомневается, что именно этим. Но ведь это же ерунда! Разве и без того не пронизывают нашу планету мощные потоки нейтрино и не только солнечные, но и космические? И вообще какая может быть связь землетрясений с нейтрино? Разве наблюдалось что-нибудь такое? - Связь землетрясений с солнечной активностью не отрицается многими учеными. Особенно в периоды максимума солнечной активности. Во всяком случае, астрогеологов не удивили крупные сейсмические катастрофы, которые произошли в Агадире и Чили в конце пятидесятых и начале шестидесятых годов. На эти годы пришлось ведь взаимное наложение одиннадцатилетнего и многовекового максимума солнечной активности. - А разве эти явления не гравитационного характера? - И гравитационного, конечно, но, бесспорно, и нейтринного. Даже спокойное Солнце излучает в виде нейтрино до десяти процентов своей энергии, а в максимумы гораздо больше. - Вот бы повестушку об этом, - мечтательно произносит Сидор Омегин. - И даже не о том, как вызывать с помощью нейтринного облучения сейсмические явления, а как гасить их. Сделать нашу планету тихой, спокойной, безопасной. - И погубить на ней все живое, - смеется Алексей Русин. - Да ты меня не понял! Я же сказал... - Нет, я понял тебя, только ты просто не представляешь себе, что станет с нашей планетой, если прекратится ее сейсмическая деятельность. Вода и ветры быстро выровняют ее поверхность и превратят в сплошной океан глубиной не менее трех километров. - И откуда ты все это знаешь? - раздраженно произносит Сидор. Он давно уже искал тему для новой повести, а когда почти нашел и загорелся ею, Русин вылил вдруг на него этот ушат холодной воды. Есть от чего разозлиться. - А ты читай побольше, - советует ему Алексей. - Будешь тогда и сам все знать. И не очень торопись с новыми темами, чтобы не попасть впросак. - А вот тебе следовало бы поторопиться, - зло усмехается Омегин. - Варю-то... Но Алексей не дает ему договорить. - Ну, вот что, Сидор, если недоумений научного характера у тебя больше нет, то я тебя не задерживаю. - А ты не шути с этим. Они ребята ловкие. Особенно физик... Алексей уже собирается выставить Омегина за дверь, но последние слова Сидора настораживают его. - Какой физик? - А тот, что поинтеллигентнее. - Странно, - задумчиво произносит Алексей, - мне отрекомендовался инженером, а тебе физиком... - Да, и чуть ли не кандидатом наук. Специалистом по элементарным частицам. Все расспрашивал и меня и Фрегатова, кто такой профессор Кречетов, чем занимается. - А разве Варя ему этого не рассказала? - Ну, что она может рассказать! - усмехается Омегин. - Она, по-моему, не только не пытается, но и просто не в состоянии понять, чем занимается ее дядя. У этих красоток, сам знаешь, сколько извилин... Алексею очень хочется сказать, что и у него, Омегина, не так уж их много, но он сдерживает себя и даже решает оставить работу и пойти вместе с Сидором на пляж. Варю он обнаруживает в компании Фрегатова, Семенова, Вадима и Корнелия. Корнелий рассказывает какие-то смешные истории, все дружно смеются. - Душа общества, - ехидно шепчет Алексею Сидор Омегин. А "душа общества" оказывается буквально неистощимым. Он рассказывает не только анекдоты, но и забавные истории, происходившие с учеными, их остроумные изречения. - Вы знаете, чем объяснял Эйнштейн свои открытия в области пространства и времени? - спрашивает он Фрегатова. - "Нормальный взрослый человек, - говорил гениальный физик, - едва ли станет размышлять о проблемах пространства - времени. Он полагает, что разобрался в этом еще в детстве. Я же развивался интеллектуально так медленно, что, только став взрослым, начал раздумывать о пространстве и времени. Понятно, что я вникал в эти проблемы глубже, чем люди, нормально развивавшиеся в детстве". - Великий Эйнштейн был большим оригиналом!- смеется Фретатов. - А чего стоят его признания своих неудач? - снова завладевает аудиторией Корнелий. - "Наконец-то я нашел ключ к единой теории поля!" - воскликнул он в 1938 году. А спустя полгода признался: "Я ошибался тогда. Мои расчеты оказались неправильными. И все же я опубликую свою работу. Надо по возможности предостеречь другого глупца, чтобы он тоже не потратил два года на такую же идею". Корнелий прямо-таки из кожи лезет вон, чтобы блеснуть перед фантастами эрудицией, осведомленностью в вопросах физики. Он пересыпает свою речь такими словечками, как "компоненты", "константы", "параметры", даже в тех случаях, когда разговор идет не о науке. Особенно же старается он произвести впечатление на Русина, уверяя Алексея, что прочел все его произведения. - Я вообще люблю научную фантастику, - интимным тоном признается он. - Не всю, правда, но ту, которая написана авторами, сведущими в науке. А это ведь всегда чувствуется, и никакой наукообразный камуфляж не в состоянии этого скрыть. Алексею хотя и неприятен чем-то этот человек, слушает он его не без удовольствия, нисколько не сомневаясь, что Корнелий действительно читал его произведения и хорошо понял их смысл. А на самом-то деле Телушкин лишь прочел в каком-то научно-фантастическом сборнике обзорную статью о советских фантастах, в которой давалась положительная оценка Русину. - Вам, наверно, здорово повезло, - говорит ему Корнелий, - что вы оказались тут, в вашем Доме творчества, вместе с профессором Кречетовым. Он ведь большой специалист по слабым взаимодействиям элементарных частиц, а работ своих почему-то почти не публикует. Уж что-что, а слабые взаимодействия никак не могут быть использованы в военной технике, и потому не совсем понятна мне такая засекреченность работ профессора в этой области... - Почему же засекреченность? - удивляется Алексей и невольно вспоминает, что уже слышал от кого-то о "засекреченности" Кречетова. - Ну, может быть, не засекреченность, а просто секретность. Во всяком случае, не балует он своих коллег публикациями в научной литературе, да и вообще... Будь бы это сильные взаимодействия, имеющие отношение к ядерным силам, а стало быть, и к атомной и к термоядерной бомбе, тогда было бы, конечно, понятно. - А меня это нисколько не удивляет, - пожимает плечами Алексей. - Просто профессор Кречетов не торопится с публикацией материалов о самых загадочных явлениях в современной науке. - А как насчет обеда? - спрашивает Русина вышедший из моря Омегин. - Я, например, чертовски проголодался, да и время обеденное. Алексей смотрит на часы. Ого, уже третий час! Действительно, пора на обед. 29 В письме, только что полученном до востребования, Каин, выполняющий обязанности резидента Джорджа Диббля, предупреждает Корнелия, что к ним прибудет скоро "дядя Вася". Под "дядей Васей" имеется в виду личный посланец Диббля. Об этом они условились еще в Москве. А о том, когда именно и каким образом он прибудет, все еще остается неизвестным. - Что же, мы теперь должны сидеть тут каждый день и ждать этого "дядю"? - недовольно ворчит Вадим. - А работать кто за нас будет? - Трудолюбивым каким стал! - усмехается Корнелий. - Дать бы тебе настоящую работу, а то ты мастак только за Варей волочиться! - А кто открыл тебе доступ в люкс ее дяди? Без моей работы, какая бы там она ни была, нас и на километр бы к нему не подпустили. - Ну ладно, ладно, нечего этим кичиться. А вот "дяде Васе" что будем докладывать? - Ты же щелкнул микрашкой то, что было на профессорском столе? - Не думаю, чтобы было там что-нибудь важное. Он бы так этого не бросил. Я вообще не уверен, что нам удастся спереть или сфотографировать у него что-нибудь ценное, даже если мы будем наведываться к нему хоть каждый день. Все, хоть в какой-то мере значительное, он, наверно, даже от Вари прячет. Да и из разговоров с ним вряд ли что-нибудь выудишь. Понаблюдал я за ним со стороны - серьезный мужчина! - Может быть, тогда деньги Жоре вернем? Скажем, что... - Ладно, кончай острить! Тоже мне Аркадий Аверченко! - А ты чего ноешь? - Я не ною. Я собираюсь у "дяди Васи" технику просить. - Технику?.. - Ну да, аппаратуру для подслушивания. Присобачим ее где-нибудь в укромном местечке профессорского люкса, она и запишет нам все его беседы с его коллегами, которые непременно будут его навещать. А от них у него не должно быть секретов. - Ну, это совсем другое дело, - довольно ухмыляется Вадим. - Кустарным способом такого нам, конечно, не раздобыть. А "дядя Вася", которого они ждали только завтра или послезавтра, стучится к ним в окно поздно вечером в тот же день. Он оказывается ничем не примечательным мужчиной средних лет, хорошо говорящим по-русски. "Наверно, из перемещенных лиц", - решает Корнелий. - Ну, будем знакомы, - весело говорит он. - Я дядя Вася. - Так и останетесь дядей Васей? - простодушно спрашивает Вадим, полагавший, что посланец Диббля назовет им свое настоящее имя. - Так и останусь, - смеется "дядя Вася". - Ну-с, дорогие племяннички, как у вас тут дела? Корнелий коротко докладывает, слегка приукрасив, конечно, свои заслуги. Операция только ведь начинается, и "дядя Вася" сам должен понимать, что все еще впереди. - Нам бы техники подбросить... - вставляет Вадим, опережая Корнелия. - Ну, это само собой, - понимающе кивает "дядя Вася". - У вас что уже есть? - Только микрашка. - Микрашка? - удивляется "дядя Вася". - Это на жаргоне моего коллеги микрофотоаппарат, - усмехается Корнелий, делая Вадиму знак, чтобы он не лез не в свое дело. - Ну что ж, это хорошо. Получите еще и "Гномика". Это микромагнитофон на полупроводниках. - Этого-то как раз нам и не хватало, - одобрительно кивает головой Корнелий. - Ну, а теперь вам еще одно задание: срочно найдите мне квартиру где-нибудь поближе к морю. И встречаться мы будем в дальнейшем не у вас тут, а на этой квартире. У Корнелия уже был на примете один уединенный домик. Он присмотрел его, правда, на всякий случай для себя, но ничего, себе он еще найдет что-нибудь поближе к вокзалу. Когда Корнелий отводит "дядю Васю" на его квартиру, посланец Диббля сообщает ему дорогой: - Имею задание шефа переправить вас по окончании операции в Турцию, а потом и в Штаты, если, конечно, вы не возражаете. Я понял с его слов, что тут с вашими способностями вам тесновато... - Да, тут не очень развернешься... А мистер Диббль дал указание только насчет меня? - Да, только. Помощники ваши будут для нас лишь обузой. Подобных мелких сошек у нас и своих полно. Надеюсь, вы меня понимаете? Ну, вот и о'кэй, как говорят американцы. Значит, договорились. Потом, возвращаясь пустынными ночными улицами Старой Гагры к Маврину, Корнелий тщательно взвешивает слова "дяди Васи". Ведь и в самом деле ни к чему везти в Америку такого подонка, как Вадим. Ему вообще нравится откровенность "дяди Васи", не скрывшего от него, что в свободный мир могут они взять только его, Корнелия. Это кажется ему очень убедительным фактом доверия к нему. Ведь в том случае если бы переправлять за границу они никого не собирались, то чего бы им стоило пообещать захватить с собой и Вадима Маврина? О, этот Джордж Диббль прекрасно разбирается в людях! Он не мог не оценить по достоинству его, Корнелия Телушкина. Может быть, даже сообразил потом, как ловко он надул его с помощью формулы Эйнштейна. Если он, Корнелий, правильно понимает Америку, то Америке очень нужны такие люди, как он. И уж во всяком случае, ничем он не хуже этого "дяди Васи". Смущает Корнелия лишь одно: а что, если Диббль потребует выкрасть Кречетова?.. Конечно, такая ситуация чаще всего бывает лишь в детективных романах, а в жизни... Но может же быть и в жизни такое? Может ведь и не удастся ничего выведать у Кречетова (а его научные секреты, верно, очень важны), как быть тогда? Он тут ненадолго, а в Москве к нему близко не подберешься. Очень даже может случиться в такой ситуации, что Диббль потребует... Но уж если потребует, это ему будет дорого стоить! А если ему, Корнелию, удастся выполнить даже такое задание Диббля, он далеко пойдет там у них, в мире свободного предпринимательства!.. Погруженный в столь честолюбивые мысли, Корнелий незаметно доходит до своей "базы". - Где ты так долго? - спрашивает его заспанный Видим. - Я уж думал, не драпанули ли вы за границу с этим "дядей Васей", оставив меня тут один на один с госбезопасностью... - Ну что за дурацкие шутки, ей-богу! - злится Корнелий. - За кого ты меня принимаешь? Разве я без тебя драпанул бы? Да и на кой черт нам с тобой эта вонючая заграница с ее эксплуатацией человека человеком? Что нам, плохо разве в родной нашей стране? - Конечно, не плохо, если бы только милиция не придиралась к нашим нетрудовым доходам. - Ну и там тоже не мед. Пришлось бы, наверно, ишачить на какого-нибудь босса. А теперь давай спать. Завтра у нас нелегкий день - предстоит каким-то образом завоевать доверие профессора Кречетова или хотя бы произвести на него хорошее впечатление... 30 Профессор Кречетов возвращается из Тбилиси только на следующий день поздно вечером, и Алексей Русин не решается зайти к нему, полагая, что он устал с дороги и отдыхает. Но в одиннадцатом часу ночи он слышит вдруг осторожный стук в свою дверь. - Да, прошу вас! - громко отзывается Алексей, вставая из-за стола и почти не сомневаясь, что это Омегин или Фрегатов, еще днем попросивший у него книгу Ангерера по технике физического эксперимента. Не успевает он, однако, дойти до двери, как она распахивается и Русин видит на пороге профессора Кречетова. - Вы уже спать, наверно, собрались, а я вот... - Да что вы, Леонид Александрович! - восклицает Алексей. - Заходите, пожалуйста! Я раньше двенадцати, а то и часа вообще не ложусь. - Работали, значит?.. - Нет, не работал, к сожалению. Не работается... Все кажется, что что-то еще недодумано, не осмыслено. Вот сижу читаю... - Э, да у вас тут целая библиотека! И довольно пестрая. Борн, де Бройль, Гейзенберг, Ландау... Ну, это еще понятно. Это одного порядка. Амбарцумян, Шкловский, Хойль, Шепли - тут тоже есть связь. Ну, а Колмогоров, Анохин, Эшби? Это вам тоже нужно? Да, пожалуй, тоже... Говоря это, Кречетов быстро перебирает книги, лежащие на столе, тумбочках и стульях. Некоторые листает, но видно, что все они хорошо ему знакомы. - Ну, а это вам зачем? - раскрывает он толстую книгу Гарри Уэллса "Павлов и Фрейд". - Заготовки для будущей повести или для кругозора? Ба, да тут еще и избранные работы Павлова и "Философские вопросы высшей нервной деятельности". Да, у вас, фантастов, тоже работенка не из легких, если, конечно, всем этим всерьез... - смеется Кречетов, листая какую-то приглянувшуюся ему книгу. - Но ведь у вас не все так. Вот этот Альфов, например... - Омегин, - поправляет его Алексей. - Да, Омегин. Он ведь, наверно, в основном знает все понаслышке и не утруждает себя чтением всего этого. А вот Кораблев... Ну да, Фрегатов, он, наверно, читает. Это чувствуется. А Семенов мне не понравился. Очень уж склонен к лакировке будущего, а ведь в будущем будет не меньше, а пожалуй, еще и побольше разных нелегких проблем. Помолчав немного, он вдруг спрашивает: - А какого вы мнения о Варе? Ну да, понимаю, вам неудобно... Но какое-то мнение должно же у вас сложиться, и боюсь, не очень хорошее... Нет, вы меня не перебивайте, дослушайте прежде до конца. Конечно, она девушка приятная, пожалуй, даже красивая и вообще очень хорошая девушка. Но вот среднюю школу кончила с трудом, а об институте даже и не мечтает. Нет к этому интереса. И не потому, что тупица, она по-своему толковая, великолепно разбирается во всех житейских вопросах и с людьми может ладить, даже с таким тяжелым человеком, как ее отец. А науки не даются. И не только точные, но и гуманитарные. Она просто равнодушна ко всему этому. И ведь она не одна такая. Я знаю многих хороших ребят, которые с трудом кончают среднюю школу... - Вы читали, конечно, Джорджа Томсона, - перебивает Кречетова Русин, - его "Предвидимое будущее"? - Да, читал, и догадываюсь, что вы имеете в виду. Ее главу о будущем людей с ограниченными интеллектуальными способностями? Конечно, он исходит из будущего в условиях буржуазного строя, но и для нас будет нелегкой проблемой - дать таким людям не только среднее, но и высшее образование при условии, что станет оно еще труднее. Может быть, к тому времени педагогика найдет решение этой проблемы, а пока, по заявлению того же Томсона, лишь двадцать процентов английских мальчиков способны одолеть курс средней школы. Чувствуется, что Леониду Александровичу нелегко говорить об этом, хотя он и старается не выдавать своего волнения. И конечно, это из-за Вари, которая, наверно, огорчила его чем-то. - Вы уже познакомились, наверно, с ее Вадимом? -