тематики, - все еще раздраженно продолжает Куравлев, - то я приведу вам некоторые исторические примеры. Поль Дирак, как известно, чисто теоретическим путем создал свою знаменитую релятивистскую теорию электрона. Теория предсказала существование позитрона и обосновала возможность существования целого семейства античастиц. Все это подтвердилось экспериментами. "Вот видите, все-таки экспериментами!" - так и хочется выкрикнуть Травицкому. - А волны вещества разве не были предсказаны де Бройлем еще в тысяча девятьсот двадцать третьем году? Куравлев будто чертит в воздухе какие-то математические знаки. Была бы тут доска, он мигом бы, наверное, всю ее исписал. Да, похоже, что он и в самом деле незаурядный математик, во всяком случае, явно одержим математикой. Куравлев говорит еще довольно долго, то с энтузиазмом, то каким-то расслабленным голосом, будто отвечая на чьи-то нелепые вопросы, хотя никто ему их не задает. А когда кончает, наконец, свою речь, неожиданно сникает и направляется к выходу. - Вы тут посоветуйтесь о моем предложении, а я не буду вам мешать, - бросает он на ходу. Никто не произносит ни слова. Тогда ректор, нервно теребя свой наперсный золотой крест, обращается к Травицкому: - Все это время мне приходилось сдерживать вас, отец Стефан. Теперь вы можете высказаться. - Куравлев произнес блестящую речь в защиту математических методов исследования. Но вы представляете, как все это будет выглядеть, если ему удастся осуществить свой замысел? Кто сможет в этом разобраться? Напечатать все его формулы в "Журнале Московской патриархии" будет ведь просто невозможно. - Но не отказываться же нам от его услуг? - произносит ректор. - Доверие к науке сейчас почти безгранично, и мы не можем упустить возможности с ее помощью подкрепить Библию математическими расчетами. "Ого, как заговорил? - мелькает в голове Травицкого. - Но это уж не без влияния главы епархии". - Не мешает вспомнить и слова Декарта, - замечает кто-то из преподавателей семинарии. - Он сказал: "Бог создал натуральные числа, все прочее - дело рук человеческих". Из этого следует, что все истинные идеи вложены в наш разум всемогущим богом с помощью математики. - А верующим нужен не разум, все чаще склоняющий их к ереси, - вступает в разговор еще кто-то из богословов, - им нужно чудо, ибо всякое чудо есть свидетельство существования бога, имеющего неограниченную власть исполнить то, о чем просят его верующие в своих молитвах. - Благодарю вас, отец Александр, - почтительно кланяется в его сторону Травицкий. - Нам, конечно, более всего не хватает сейчас именно современного чуда, так как вера в библейские чудеса меркнет. И такое чудо возможно. Вот послушайте, что говорит об этом католический богослов Лелотт в своей книге "Решение Проблемы жизни". Травицкий достает записную книжку и, торопливо полистав ее, читает: - "Современная наука приходит к отрицанию строгой причинности законов и признает в их действии некоторую область случайности - область, в которой разыгрываются исключения из закономерности. В таком понимании чудо совершалось бы именно в этой области, расширяя ее или, наоборот, сужая. Чудо оказалось бы тогда вмешательством божьим, действующим на долю случайности в естественных законах с тем, чтобы повлиять на наши умы". Ну, скажите же, духовные отцы, разве не прямое отношение имеет это к задуманному Куравлевым? И разве не следует из этого, что нам нужен именно физический эксперимент, а не теоретические изыскания? Слова эти производят на всех заметное впечатление, однако перечить ректору никто не решается. - Ну, а вы чего так упорно молчите, отец Дионисий? - обращается ректор к Десницыну. Старый богослов действительно не проронил еще ни слова, но слушал Травицкого с большим вниманием. Ему все еще непонятно, почему он с таким упорством настаивает на физическом эксперименте? Вообще-то эксперимент, конечно, убедительнее любых теоретических расчетов. Он подтверждает их и закрепляет. Но как же мыслит себе такой эксперимент здесь, в стенах духовной семинарии, магистр Травицкий? Не нравится Десницыну и мысль о возможном вмешательстве божьем. Что под этим имеет в виду Травицкий? Нет, уж пусть лучше Куравлев занимается математическим моделированием. - Я все слушаю, - отвечает Дионисий ректору. - Слушаю и размышляю. Конечно, не худо бы поставить физический эксперимент, но для этого придется попросить в аренду один из ускорителей в Дубне или Серпухове. Без их помощи не проникнешь ведь в субатомные пространства. Поэтому я за математический эксперимент, предлагаемый Куравлевым. - В самом ли деле в этом таинственном атомном мире открытия делали математики? - спрашивает Дионисия ректор. - Не все, конечно, но многие действительно были ими предсказаны на основании методов математической физики, - подтверждает Десницын. Совещание у ректора длится еще некоторое время и кончается после того, как большинство высказывается за математический вариант вторжения Куравлева в предполагаемую обитель всевышнего. А когда ректор докладывает о принятом решении архиерею, главу епархии оно вполне удовлетворяет. При всем его желании укрепить веру каким-нибудь современным экспериментом, он ведь не за всякий эксперимент. Скорее, даже он против эксперимента, таящего в себе элемент риска. А увенчается математическое моделирование Куравлева успехом или потерпит неудачу - ни вера, ни его, епархиального архиерея, репутация от этого не пострадают. Похоже, что и обойдется это недорого. Во всяком случае, Куравлев даже не заикается пока о вознаграждении. Весьма возможно, что он и не попросит ничего, ибо, несмотря на свою ученую степень, Куравлев, конечно, и сам искренне верит во всевышнего, ставя веру выше разума, подобно некоторым ученым Запада. Без этого, наверное, и помышлять нельзя о подобном эксперименте. 13 Вчера к профессору Кречетову приходила его племянница Варя. С тех пор как Леонид Александрович повредил себе руку, она навещала его почти каждый день. Хотела даже вообще перебраться к нему, пока его больная рука на перевязи. - Но ведь у тебя отец болен, - напомнил ей Кречетов, - и посерьезнее моего... Варя не любила говорить о своем отце - в последнее время он принес ей много горя. - Если бы только он не пил, - тяжело вздохнула она, - давно бы, пожалуй, выздоровел. Какое все-таки ужасное злодейство это пьянство! Профессор хотел было поправить свою племянницу, но, подумав, решил, что, может быть, она права, употребив вместо слова "зло" - "злодейство". В конце концов зло, приносимое водкой, - результат злодейства по отношению к самому себе. - Ну, а у самой-то как у тебя? - спросил он Варю. - Пишет ли Вадим? При упоминании имени Вадима она так и засветилась вся. Ей особенно приятно было, что ее Вадимом интересуется дядя Леня, недолюбливавший его. - Пишет Вадим, пишет, дядя Леня! До самых мельчайших подробностей жизнь свою описывает. - Представляю себе, какая там у него жизнь... - Такая же, как и у многих других, а может быть, и посодержательнее, чем у некоторых, - обиженно произнесла Варя, имея в виду кое-кого из своих знакомых, не знающих, чем убить время. - Работает, учится, повышает свою рабочую квалификацию. Лекальщиком решил стать. Знаете, что это такое? - Имею представление, - улыбнулся Леонид Александрович. - А мне пришлось книгу взять в нашей технической библиотеке - не знала я толком, что это такое. Хоть это, в общем-то, слесарное дело, но требует, оказывается, не только мастерства, но и большой грамотности. Не ниже десятилетки. Посмотрела я, какие сложные чертежи приходится им читать (в книге даже сказано "свободно читать") и какие сложные фигуры вычерчивать, в том числе и так называемые кривые второго порядка, сразу же прониклась уважением к этому лекальному делу и большое письмо Вадиму написала. - Он что, сейчас только этим загорелся? - Почему же сейчас только! Он и прежде считался на своем заводе неплохим слесарем. А теперь с моей поддержкой постарается еще и хорошим лекальщиком стать. - Твоя поддержка, Варюша, сейчас, по-моему, самое главное для него. Когда будешь ему писать, передай привет от меня. - Это правда, дядя Леня? - радостно воскликнула Варя. - Знаете, как он вас уважает! - Откровенно говоря, что-то я этого не заметил, - усмехнулся Леонид Александрович и, чтобы не огорчать племянницу, добавил: - Правда, был я тогда предубежден против него и потому, наверное... - Вы имели тогда все основания так к нему относиться. Он и сам знаете как свое прошлое осуждает?.. - Ладно, не будем больше об этом! - махнул рукой Леонид Александрович. - Расскажи лучше, как живешь, что дома? - Да все так же, что у нас может быть нового? Ну, а когда вам разрешат снять перевязь с руки? - Теперь скоро, может быть даже завтра. В тот же день, как только хирург разрешает Кречетову снять руку с перевязи, Леонид Александрович звонит своему старому знакомому, полковнику государственной безопасности Уралову, и просит принять его. - Рад вас видеть, уважаемый Леонид Александрович, - радушно приветствует профессора полковник в своем кабинете. - Говорили, будто вы захворали? - Сейчас это уже позади, - беспечно машет рукой Кречетов. - А к вам я вот по какому делу. Не знаете ли вы что-нибудь о передаче или попытке передачи за границу методики эксперимента, с помощью которого предполагалось осуществить нечто вроде "общения со всевышним"? - Впервые слышу о таком, - удивленно пожимает плечами Уралов. - Я так и думал. Скорее всего, богословы сами сочинили это для большего доверия к своим замыслам. Они ведь уверяют, будто физиков, затеявших такой эксперимент, арестовали. Остался, однако, какой-то подмосковный батюшка, с которым они имели дело. Он помогал им в приобретении необходимой для их эксперимента аппаратуры. - А батюшку этого не отцом ли Никанором звать? - восклицает вдруг полковник. - У него приход в Тимофеевке? - Да, кажется, - не очень уверенно подтверждает Кречетов. Корректный, сдержанный Уралов начинает хохотать так заразительно, что даже профессор невольно улыбается, хотя понятия не имеет, чем он так развеселил полковника государственной безопасности. - Да это же, наверное, наши с вами старые знакомые! - снова восклицает Уралов. - Корнелий Телушкин и Вадим Маврин. Они действительно облапошили тимофеевского батюшку, отца Никанора, заполучив у него бесплатно несколько старинных икон для того будто бы, чтобы выменять их у иностранцев на нужную им аппаратуру. Но ведь это же была сплошная афера, ибо ни о каком общении со всевышним эти мошенники даже и не помышляли. А арестовали их, как вам известно, за общение не с господом богом, а с иностранными агентами, занимавшимися научно-техническим шпионажем. Побеседовав с полковником Ураловым еще некоторое время, профессор Кречетов возвращается домой, но Куравлев со своим экспериментом долго не выходит у него из головы. А что, если позвонить кому-нибудь из сослуживцев Куравлева по научно-исследовательскому институту, в котором он работает? Дружит же он там с кем-нибудь? И Леонид Александрович вспоминает кандидата физико-математических наук, бывшего своего ученика, работающего как раз в этом институте. Найдя в записной книжке его служебный телефон, Кречетов торопливо набирает нужный номер. Терпеливо выслушав довольно обстоятельную информацию Проклова о его успехах, Кречетов, как бы между прочим, спрашивает: - Да, вот что, Юра: вместе с вами, кажется, работает Ярослав Куравлев? М-да!.. Исчез в неизвестном направлении? Даже при драматических обстоятельствах? Это любопытно. Расскажите-ка об этом поподробнее. - Только об этом ничего пока не известно. Мудрил он что-то у себя дома. Замыслил нечто вроде экспериментальной проверки одной своей идеи. На какой аппаратуре?.. В этом-то и загадка. Но факт остается фактом - взорвалось у него там что-то, и сам он чуть не отдал богу душу. - А насчет бога это вы так или бог имел к этому какое-то отношение? - Пожалуй, имел... Чудил в последнее время Куравлев. Стал вдруг одержим идеей общения со всевышним. Написал даже по этому поводу статью в "Журнал Московской патриархии". Ну, а потом стал экспериментировать - и угодил в больницу. Случилось это примерно месяц назад. - Да, печальная судьба... - вздыхает Кречетов. - Но что же все-таки могло там у него взорваться? - Это просто непостижимо. Он способный ученый, и его иногда осеняли оригинальные идеи. Говорят, что смастерил какое-то портативное электронно-вычислительное устройство собственной конструкции для производства своих расчетов. - А что же в этом устройстве могло взорваться? - Может быть, и не взорвалось. Достоверно известно только, что был пожар. Несколько часов спустя Кречетов сообщил Насте Боярской о своем разговоре с полковником Ураловым и Прокловым. 14 Иван Арсеньевич Боярский - отец Насти - не взялся бы за подобное поручение, если бы в поликлинике Академии наук не работал его приятель психиатр. Вот к нему-то и решает он обратиться за справкой. - Вот уж никак не ожидал, что тебя может интересовать этот параноик! - удивляется приятель. - Хотя постой, постой - ты ведь в Благове, а именно туда уехал Куравлев по совету своего лечащего врача. - Не был пока. А узнал я о нем от дочери. Он что, действительно параноик? - Недавно даже в психиатрической больнице побывал. Экспериментировал тайком от всех у себя на квартире и чуть было не угодил на тот свет. - Что же это был за эксперимент? - Что-то вроде попытки общения с самим господом богом. Бредовые идеи для параноиков характерны. - Ну, а каковы умственные способности Куравлева? - У параноиков, как ты и сам знаешь, не отмечается снижения интеллекта. Не страдают они и расстройством восприятия. И вообще во всем, что не относится к их бредовым идеям, остаются они достаточно полноценными. Куравлева, кстати, считают даже талантливым математиком. А с помощью своего эксперимента он пытался проникнуть... Забыл, как у него называется эта область... - "Область Икс", - подсказывает Боярский. - Фидеисты уверяют, что она начинается там, где кончается область знания. В эти тонкости Настя меня посвятила. Она ведь у меня философ. Насколько мне известно, для таких больных, как он, характерны не только бредовые идеи, но и идеи преследования. - Об этом мне ничего пока не известно. Знаю только, что Куравлев находится под наблюдением психиатров и ему рекомендовали изменить условия жизни. Он взял длительный отпуск в институте, в котором работал, и уехал к своим родным в Благов. Ты вот что еще имей в виду: в психиатрической больнице, в которой он лечился, наводил о нем справки кто-то из Благовской духовной семинарии. И, между прочим, интересовался не столько состоянием его здоровья, сколько подробностями эксперимента, в результате которого Куравлев чуть было не оказался по ту сторону бытия. Всю дорогу с тревогой думает Боярский о дочери. Обязательно нужно предостеречь ее от общения с Куравлевым. А если он какой-нибудь аферист, богословы и сами с ним справятся, они народ неглупый. Это он знает по многолетнему общению с Дионисием Десницыным. 15 ...Не спится сегодня Андрею. Все думает о своей угасающей вере. Страшась этого, он в то же время испытывает смутное чувство какого-то облегчения, освобождения от чего-то для него непосильного. У деда тоже горит еще свет, значит, и он не спит, хотя для него сомнения эти давно уже позади. Но он стар, и мысли о смерти не могут не тревожить его. Ведь если бог все-таки есть, каково ему будет там, на том свете? А может быть, ему просто плохо - сердечный приступ или еще что-нибудь?.. Андрей осторожно приоткрывает дверь. - Это ты, Андрей? - окликает его дед. - Ну входи, входи. Я не сплю. Садись и поведай, какими сомнениями томим. Или заглянул просто так, из любопытства - не отдал ли дед богу душу? Андрей молчит, насупясь: не любит он эти грубоватые шутки деда. - Представляю, какой из тебя проповедник будет, если решишься, наконец, принять сан иерея, - смеется Дионисий. - Что скажешь прихожанам, чем утешишь слабых духом? Не дождавшись ответа, Дионисий продолжает: - А умирать ох как неохота! Умереть, однако, придется, ибо о смерти знаешь как ученые говорят? "Смерть - это цена, которую мы вынуждены платить за нашу высокую организацию, за огромную сложность организма, приобретенную в процессе эволюции". Это значит, что никакого извечного совершенства ни нам, ни вообще ничему живому бог не дал. Оно обреталось в жестокой борьбе за существование, часто вслепую, методом проб и ошибок, как говорят кибернетики. А ты чего морщишься? Противны тебе столь кощунственные речи? Иди тогда спать. - Что это Травицкий привез вчера в лавку? - спрашивает Андрей. - Электронную вычислительную машину Куравлева. Ректор, однако, не хочет оставлять ее в стенах семинарии. Велел мне подыскать для нее другое помещение. Ломаю теперь голову над этим. - А Травицкий примирился, значит, эксперимент Куравлева будет только математическим? - Не знаю... Не очень уверен, что примирился. Все еще спорит с ним о чем-то. Помолчав, Дионисий продолжает с тяжелым вздохом: - Не нравится мне еще и то, что Травицкий всячески пытается отстранить меня от Куравлева. А ректор, кажется, не очень ему доверяет и хочет, чтобы я присматривал за ним... Ну, а теперь иди спать. 16 Настя редко выходит из дома по вечерам, но сегодня она весь день сидела над диссертацией и ей просто необходимо проветриться. Она уже четверть часа прогуливается по своей тихой, малолюдной улице, проходя мимо тускло освещенных окон дома Десницыных, с обидой думает: "Неужели Андрей не видит, что гуляю одна?.." Но тут кто-то подходит к ней сзади и осторожно берет ее руку. Настя не сомневается, что это может быть только Андрей. - Не пугайтесь, пожалуйста, Анастасия Ивановна, это Травицкий, - слышит вдруг она голос магистра. - Очень хорошо, что я вас тут встретил - нужно поговорить с вами с глазу на глаз. Он отпускает руку Насти и идет теперь рядом. - Известно ли вам, Анастасия Ивановна, - продолжает магистр, - что Куравлев не совсем здоров и находится на учете у психиатра? - Какое имеет значение, известно или не известно мне это? - настороженно спрашивает Настя. - А вот как вы-то можете полагаться на такого человека? - Его болезнь не связана с утратой или понижением интеллекта, - поспешно отвечает магистр. - Не контролируются лишь его симпатии и антипатии. Антипатия его к профессору Кречетову, например, переросла в ненависть... - К чему, однако, вы говорите мне все это? - снова спрашивает Настя. - К тому, что вы ученица профессора Кречетова и Куравлеву это известно. Мало того - ему ведь кажется, что по заданию Кречетова вы настраиваете против него местных богословов. Мой совет вам в связи с этим: оставьте вы в покое Десницыных, особенно Андрея, не калечьте его духовной карьеры. - А если я этого не сделаю? - с вызовом спрашивает Настя, резко повернувшись в его сторону. - Для вас это плохо кончится! - уже с нескрываемой угрозой произносит магистр и исчезает в темноте. Настя имела уже некоторое представление о Травицком, однако такой явной угрозы от него не ожидала. Но она еще не успевает осмыслить того, что произошло, как из дома Десницыных выходит Андрей и торопливо идет к ней навстречу. - Что он говорил тебе? - возбужденно спрашивает он. - Я видел из окна, как он к тебе подошел и сказал что-то... "Что ему ответить? - лихорадочно думает Настя. - Не стоит, пожалуй, тревожить... Может быть, Травицкий только припугнул меня, а у Андрея и без того могут быть неприятности из-за меня..." - Ничего особенного, - стараясь придать своему голосу беспечный тон, произносит Настя. - Он сказал тебе что-то неприятное? "Лучше, пожалуй, рассказать ему все", - решает вдруг Настя. - Надеюсь, ты не испугалась его угроз? - с тревогой спрашивает Андрей, выслушав ее рассказ. - Нет, испугалась... - А что он может тебе сделать? - спрашивает Андрей. - Думаю, что ничего, - взяв наконец себя в руки, спокойно произносит Настя. - Припугнуть хотел, наверное, но я ведь не из пугливых. Сама не понимаю, чего вдруг оробела? - Посмеиваясь, добавляет: - Да и чего мне бояться, когда у меня такая защита, как ты с Дионисием Дорофеевичем! Ну, а теперь мне пора домой... Да, чуть не забыла... Я завтра в Москву собираюсь, так что несколько дней меня не будет. Попрощавшись с Настей, Андрей возвращается домой. Раздевшись, заглядывает в комнату деда: - Можно к вам? - Заходи, заходи, - отзывается Дионисий. - Ты куда это уходил, ничего мне не сказав? - Да так, пройтись немного... А вы о чем тут с Травицким беседовали? - Интересовался он, куда мы машину Куравлева поместим. - Куда же? - В домик покойного Мирославского. С тех пор как скончался проректор, дом его пустует ведь. - И все? - Нет, не все. Травицкий сообщил мне кое-что о вычислительной машине Куравлева. Говорит, что ее и машиной-то нельзя называть. - Почему? - По той причине, что машина готова к выполнению своих функций сразу же после ее постройки, а устройства, перерабатывающие информацию, нуждаются в обучении. Такое обучение электронное устройство Куравлева будто бы уже прошло. - Может, он считает, что оно способно мыслить? - Почти не сомневается в этом. Современные электронно-вычислительные устройства способны ведь моделировать даже человеческие эмоции: грустить, улыбаться, испытывать страх, гнев, агрессию. За границей уже построили несколько машин, которые называются "личностями". "Личность Олдос", например, созданная Лоуэллином. Есть нечто подобное и у нас. - И с этими "личностями" можно вести беседу? - С "личностью Олдос", как я понимаю, едва ли. Она еще довольно примитивна. А с той, которую создал Куравлев, пожалуй. Травицкий сказал мне, что она у него называется "личность Всевышнего". - И он надеется, что эта электронная "личность" ответит на его вопросы за всевышнего? - Как будто бы. Но не словами, а цифрами, которые один только Куравлев и сможет истолковать. - Или как захочет их истолковать? - Уж это само собой. Во всяком случае, он убедил Травицкого, что ему удалось математически смоделировать идею всевышнего. Эта модель запрограммирована в его электронном устройстве эвристическим методом. Методом догадок, стало быть. - Замысловато это для меня, - вздыхает Андрей. - А может, и вообще безумно? Вы бы сообщили главе епархии, что Куравлев не совсем здоров, что он наводится на учете у психиатра. - Откуда тебе это известно? - Сообщила только что Настя Боярская. Дионисий отправляется к епархиальному архиерею. Сообщение Десницына его тревожит. - Не знаю, право, как теперь и быть... Я ведь поведал синоду об этом эксперименте. Негоже было таить такое. Неужто прекращать теперь затеянное? Как там посмотрят на это? Обвинят, пожалуй, в несерьезности. А что касается современных ученых, то ведь у них чем безумнее идея, тем выше ей цена. - Тут, однако, не то безумие, - невесело усмехается Дионисий. - Не будем все же прерывать замышленного, ибо я не представляю себе, чем Куравлев может быть нам опасен. Вы, однако ж, присматривайте за ним. 17 Леонид Александрович уже не сомневается более, что это именно Куравлев хотел в него выстрелить. А раз так, то он может учинить расправу и еще над кем-нибудь. Над Настей, например, если она вздумает помешать его замыслам. Даже если ему такое лишь покажется. И не только Настя - могут и другие пострадать от его безумной идеи. Кто знает, что затевает он там, за стенами духовной семинарии? Только ли математический эксперимент? Пока не известно ведь, почему взорвалась его вычислительная машина. И он снова звонит Проклову: - Вы уж извините, Юра, я опять по тому же вопросу. Вы сообщили мне, что Куравлев сконструировал какую-то вычислительную машину. Но он не специалист в области электроники, как же ему это удалось? - Мы и сами удивляемся, Леонид Александрович. - А нельзя узнать, не помогал ли ему кто-нибудь?.. Кречетов ждет ответного звонка весь день. А в начале седьмого Юрий приходит к нему сам. - Все выполнено, Леонид Александрович. Оказывается, Куравлеву помогал конструировать электронно-вычислительное устройство сотрудник нашего института инженер-электроник Бурдянский. - Я так и полагал, что без посторонней помощи ему не обойтись. Вы разговаривали с этим Бурдянским? - Да, разговаривал. - Ну, и что же вам Бурдянский рассказал? - Говорит, что Куравлев предложил чертовски оригинальную идею и она буквально захватила Бурдянского. На основе эвристического программирования они создали нечто вроде "кибернетической личности". - Но для этого им понадобился бы психолог. - Бурдянский опытный кибернетик, он хорошо знаком с работами академика Анохина. Работал даже некоторое время в его институте. К тому же Бурдянский уверяет, что им удалось сконструировать устройство, не копирующее переработку информации человека, а основанное на других принципах искусственного мышления. - Допустим, что все это именно так, - задумчиво произносит Кречетов. - Во всяком случае, я могу как-то представить себе такое устройство. Непонятно мне другое: неужели Бурдянский разделяет бредовые религиозные идеи Куравлева? Не знает он разве, с какой целью создается это электронное устройство? - Спрашивал я его, а он говорит: "Мне важны куравлевские идеи эвристического программирования, его математическая интуиция и познания в области физики, а не то, с кем он собирается общаться". Ведь с помощью такого устройства, Леонид Александрович, если только они его создадут, можно будет общаться с любой инопланетной цивилизацией, в том числе и с самим господом богом, если только таковой обнаружится... - В какой стадии их работа? - Бурдянский считает, что они на полпути. - Ну, а почему у Куравлева произошел взрыв? Что там у него могло взорваться? - Да никакого взрыва и не было, оказывается. Произошел просто пожар, от короткого замыкания и еще каких-то неполадок. Сам Куравлев при этом был обнаружен на полу без чувств. А когда его привели в сознание, понес такое... Похоже, что он на самом деле свихнулся на идее общения со всевышним. 18 Как только Настя приезжает в Москву, она тотчас же звонит Кречетову: - Это я, Леонид Александрович, Настя Боярская. - Очень рад вас слышать, Настенька. Ну, что у вас нового? - Магистр Травицкий привез в Благов машину Куравлева. Приводят теперь ее в порядок с помощью какого-то специалиста по электронике. - Как его фамилия? - Не знаю. Забыла спросить. Леонид Александрович почти не сомневается, что приводит в порядок электронную машину тот самый инженер, вместе с которым Куравлев конструировал ее. И он снова звонит Проклову: - Вы уж меня простите, пожалуйста, Юра, что я вам так надоедаю... - Да что вы, Леонид Александрович! Я всегда рад сделать для вас все, что только в моих силах. - Ну, спасибо вам! Узнайте тогда, пожалуйста, не просил ли Куравлев или кто-нибудь от его имени инженера Бурдянского помочь ему восстановить электронную машину после пожара. Проклов звонит Кречетову поздно вечером, когда профессор уже и не ждет его звонка. - Все узнал, Леонид Александрович, - докладывает он. - Извините только, что так поздно, - пришлось домой к Бурдянскому съездить. Заболел он, оказывается, а с машиной возится его помощник, телевизионный техник по фамилии Серко. - Почему телевизионный? - удивляется Кречетов. - Бурдянский говорит, что у него золотые руки и по монтажу мельчайших деталей любых конструкций он просто незаменим. По словам Бурдянского, этот Серко далеко бы пошел, если бы не пил. Его за это из телевизионного ателье выставили. А Бурдянский пожалел и взял себе в помощники. Работает теперь у них за скромное вознаграждение и пока вроде не пьет. - Бурдянский знает о том, что их машина уже в Благове? - Знает. Куравлев сообщил ему об этом. Сказал, что духовенство будет оплачивать все расходы. - А приезжал за нею сам Куравлев? - Нет, какой-то сотрудник духовной семинарии. - Травицкий? - Да, кажется, он. "Что-то тут неладно, - прохаживаясь по кабинету, думает Кречетов. - Чего было им спешить с перевозкой машины? Могли бы дождаться, когда Бурдянский выздоровеет. Да и что за человек этот телетехник? Не проходимец ли какой? А что, если посоветоваться со старым моим знакомым, полковником милиции Ивакиным?.." Не раздумывая более, профессор Кречетов набирает телефон Ивакина и рассказывает полковнику все, что ему известно о подготовке к эксперименту Куравлева. - Магистр Травицкий, судя по всему, человек с размахом. Он может и маленькое светопреставление учинить, дабы доказать существование всевышнего. Боюсь даже, как бы стены духовной семинарии не рухнули от звука электронного органа Куравлева, подобно стенам Иерихона. Надо бы предупредить об этом тамошние власти. Пусть они пожарную команду держат наготове. - Сегодня же свяжусь с их Управлением внутренних дел, - обещает полковник Ивакин. 19 Как ни старается Травицкий разными путями удалить Дионисия Десницына из того домика, в котором поселился теперь Куравлев, Дионисий довольно часто бывает там. Он все более убеждается, что Куравлев не проявляет заметного интереса к своей машине. Похоже даже, что у него нет в ней пока особой нужды. Он устроился в одной из комнат и уже начал свои расчеты, вполне обходясь обыкновенной авторучкой и логарифмической линейкой. А телевизионный техник копается в его электронной машине один. Техник этот тоже не очень нравится Дионисию. От него попахивает спиртным, хотя по поведению его не заметно, чтобы он был нетрезв. Похоже также, что в электронике он неплохо разбирается, ибо в вычислительной машине Куравлева начинают появляться какие-то признаки жизни - мигают лампочки на пульте управления, пощелкивает что-то в блоках долговременной и ассоциативной памяти. Иногда Куравлев вступал в разговор с Дионисием, излагая ему теорию английского физика-идеалиста Хойла о "непрерывности творения материи из ничего". И никакие доводы Десницына о том, что Хойл не делал из этого религиозных выводов, ни в чем его не убеждали. - Хойл высмеивал ведь библейскую космогонию, - говорил Десницын. - Называл ее "простой мазней" и "самообманом". К тому же, насколько мне известно, он теперь не только подверг основательной ревизии свою теорию, но и отказался от основных ее положений. - Не знаю, не знаю, - меланхолически покачивал головой Куравлев. - Папа Пий Двенадцатый, например, не был ее противником. Она позволяла ему утверждать, что за каждой дверью, открываемой наукой, все яснее обнаруживается присутствие бога. А старый богослов Десницын, слушая все это, лишь усмехался про себя. Он-то хорошо знает, как богословы хватаются за все новые достижения науки. Ему вспоминается речь профессора теологической физики Каулсона, произнесенная им на традиционном годичном собрании Британской ассоциации. Вселенная, по Каулсону и другим модернизаторам Библии, в том числе и папы Пия XII, оказывается созданной уже не из ничего, как должно бы быть в соответствии с основными религиозными догматами, а из "атома-отца", который существовал будто бы вечно. Ну, а почему всевышний, целую вечность не испытывавший потребности в творении, вспомнил вдруг об "атоме-отце" и повелел ему расшириться до масштабов современной Вселенной, на это ни Библия, ни почтенный профессор теологической физики Каулсон, ни папа Пий XII не дали ответа. Рассказав Андрею о всех этих ухищрениях Каулсона за обеденной трапезой, Дионисий спрашивает его, пряча в бороду лукавую усмешку: - А тебя, Андрей, не интересует разве, чем же был занят всевышний до сотворения мира? Такой вопрос могут ведь задать слушатели духовной семинарии, если ты останешься тут преподавателем. А в священники пойдешь - могут спросить об этом прихожане. Что ты им ответишь? Что не задумывался над этим? Зато Августин Блаженный, когда ему задали такой вопрос, не растерялся. Он ответил, что бог до сотворения неба и земли трудился над созданием ада, чтобы отправлять туда людей, задающих подобные вопросы. - Но если оставить в покое акт творения Вселенной и то, какими делами был занят до этого творец, чем же объяснить, что Вселенная расширяется и в настоящее время? - спрашивает Андрей. - Ведь это факт, установленный наукой. - Из этого не следует, однако, что Вселенная была когда-то сотворена. Расширение ее обусловлено свойствами самого пространства, нестационарностью его, как говорят астрофизики. К тому же расширение Вселенной через какой-то период может смениться сжатием и уплотнением космической материи. - Снова до масштабов "атома-отца"? - Философы-материалисты называют такое состояние бесконечной плотностью всех видов материи. А попеременное то сжатие, то расширение носит у них название "пульсирующей Вселенной". - И кому-нибудь известно, сколько времени длится каждый период этих, наверное, катастрофических пульсаций? - с явным недоверием спрашивает Андрей, хотя он нисколько не сомневается, что все, сказанное дедом, не его выдумка. Он, конечно, добросовестнейшим образом вычитал все это из научных и философских книг. - Да приблизительно известно, - отвечает внуку Дионисий. - Около двадцати миллиардов лет. Поговорим, однако, и о земных проблемах. Ты заметил, что Куравлев пытается изменить тему своего эксперимента? - Чем же это объяснить? - Психической неуравновешенностью его, а может быть, каким-то инстинктивным страхом. Мне даже кажется, что страх этот, сам того не желая, внушил ему Травицкий, беспрерывно намекая на возможность вмешательства всевышнего в ход его эксперимента. Кто знает, может быть, даже пожар, происшедший на его квартире, представляется ему теперь таким вмешательством. - А что, если и в самом деле?.. - Я вижу: нагнал на вас страха этот магистр! - смеется Дионисий. - Ну, а какое впечатление производит на тебя телетехник, который все еще ковыряется в машине Куравлева? - Хитрый мужичок. - Начал, значит, разбираться в людях, - хвалит внука Дионисий. - Зачем Травицкому столь срочный ремонт этой электронной машины, если у Куравлева нет пока желания на ней работать? Андрей не знает, что ответить деду, хотя ему тоже все это кажется странным. А Дионисий, помолчав немного и, видимо, все еще размышляя о Травицком, задумчиво произносит: - Ну, а что касается угроз его Насте, в это я не верю что-то. Наверное, просто припугнуть хотел, чтобы не вмешивалась не в свои дела. - А я нисколько не сомневаюсь, что он может осуществить свои угрозы, - убежденно говорит Андрей, и в голосе его слышится тревога. Волнение его еще более возрастает, когда он узнает, что Травицкий уехал зачем-то в Москву. Ведь там Настя, не случилось бы с ней чего?.. - Ну что с ней может случиться? - успокаивает его Дионисий. - Она не маленькая, к тому же живет у своих родных, и они, в случае чего, немедленно позвонят ее отцу. А у Травицкого мало ли какие могут быть дела в столице. Да он и не один поехал, а с телетехником Серко. 20 Полковник милиции Ивакин наводит справки о телевизионном технике Семене Серко. Выясняется, что, до того как приобрел Семен Серко специальность техника по телевизионной аппаратуре, работал он взрывником, а потом электротехником в "Желдорвзрывпроме". Старший брат его, Михаил Серко, и сейчас заведует складом взрывчатых веществ подмосковного железнодорожного карьера. Хотя прямой связи между этими фактами пока нет, это настораживает Ивакина, знакомого, со слов Кречетова, с ситуацией, сложившейся в духовной семинарии. Сняв трубку с телефонного аппарата, он набирает номер одного из сослуживцев, сведущего во взрывных работах. - Сергей Сергеевич? Ивакин тебя приветствует! Скажи, пожалуйста, на складах железнодорожных карьерных хозяйств какая взрывчатка? - Всякая, - отвечает Сергей Сергеевич. - В основном аммониты разных характеристик. - Эти вещества, кажется, не большой мощности? - Да, бризантные, пониженной мощности, для внутренних зарядов. - А что же применяется для наружных при карьерных работах? - Тротил и пластит. Эти помощнее. - Каковы их вес и форма? - Аммониты бывают в бумажной таре, примерно по сорок килограммов в каждом мешке. Но есть и патронированные, по двести и триста граммов в патроне. - Из тех, что можно достать на обычном складе, самые высокие взрывные свойства, насколько я понимаю, у тротила? - Да, его бризантность примерно в два раза выше, чем у аммонитов. - Спасибо тебе, Сергей Сергеевич, - благодарит полковник. Потом он набирает номер телефона одного из заместителей начальника Управления железнодорожной милиции и просит его узнать, что собою представляет Серко-старший, работающий завскладом взрывчатых веществ подмосковного железнодорожного карьера. Спустя полчаса ему сообщают: - Михаил Семенович Серко работает заведующим складом взрывчатки около пяти лет и находится на самом лучшем счету. Неоднократно премирован. Недавно проходившая ревизия его склада отметила отличное состояние имущества и систему учета. - Ну, а в каком состоянии его отношения с младшим братом, это вам, наверно, неизвестно? - полушутя, полусерьезно спрашивает Ивакин. - Да, это нам неизвестно. Подозрение, зародившееся было у Ивакина, лишается теперь почвы. Нужно было бы, однако, осмотреть электронную машину Куравлева кому-нибудь из специалистов, чтобы точно знать, что там делает с нею Серко-младший, но как это осуществить?.. А что, если попросить съездить туда инженера Бурдянского, который, по словам профессора Кречетова, помогал Куравлеву конструировать его машину? И полковник Ивакин снова берется за телефон. Он звонит директору института, в котором работает Бурдянский. Но и тут полковника постигает неудача. Бурдянский, оказывается, все еще болен и лежит в постели. "Прямо-таки не знаю теперь, с какого же конца подобраться к этой злосчастной машине!.." - вздыхает Ивакин. На всякий случай он звонит профессору Кречетову, в надежде узнать у него что-нибудь новое о подготовке к эксперименту Куравлева или, может быть, уже о ходе этого эксперимента. - Здравствуйте, Леонид Александрович! Это Ивакин вас беспокоит. Ну, что у вас новенького? Как там богословы поживают? Дал уже им знать о себе "всевышний"? - Куравлев пытается пока наладить связь с ним "вручную", с помощью авторучки и логарифмической линейки, - смеется профессор Кречетов. - Но главная надежда возлагается, видимо, на электронную машину, и не столько Куравлевым, сколько Травицким. - Анастасия Боярская сможет ли и в дальнейшем информировать вас о действиях Травицкого и Куравлева? - У нее скоро защита кандидатской, и теперь она не скоро поедет в Благов. - А нам теперь особенно важно знать, что там происходит. Похоже, что у них развернутся скоро серьезные, может быть, даже трагические события. - Есть, значит, основание опасаться этого? Учтите тогда и то обстоятельство, что благовский магистр Травицкий был вчера в Москве и заходил к инженеру Бурдянскому. Изве