о принял он сегодня на ночь снотворное, да не подействовало, видно. От неприятных мыслей теперь не уйти. Нужно было не поддаваться уговорам Феодосия. Сам он, и как ректор, и как духовное лицо, всегда был против новшеств. Воззрений обновленческого митрополита Введенского и других реформистов православной церкви он никогда не разделял и в душе, видит бог, всегда будет против этого. Ибо до какого же предела может видоизменяться религия, оставаясь религией? Жизнь, правда, идет, а господь не желает ни во что вмешиваться, вот и стареют многие догмы. Православие не одно столетие утверждало богоустановленной царскую власть. В этом была сущность всего того, чему учило Евангелие, смысл всех православных канонов и сама душа православного христианства. Но царская власть оказалась зыбкой. Пришлось приспосабливаться и, как говорит отец Феодосии, "проявлять гибкость, пока позвоночник не сковали соли полиартрита". Это он очень метко заметил, и в переносном и в прямом смысле, ибо ректору Благовской семинарии действительно не дает по ночам покоя этот адов полиартрит. Да и днем теперь с посохом приходится перемещаться. Слава богу еще, что семинаристы думают, будто посох у него для солидности... А Советскую власть православной церкви пришлось не только признать, но и пересмотреть все прежние ее воззрения на происхождение и природу светской власти вообще. Когда становится невозможным совместить устаревшие догмы религии с реальной жизнью, приходится поступиться традиционным консерватизмом во имя сохранения самой религии и идти на ее обновление. Понимая все это, ректор не упрямится, когда на него наседают модернисты. Даже такому фанатику, как Травицкий, пришлось разрешить его сумасбродный эксперимент. Как плачевно, однако, кончилось все это! Чудом сами-то уцелели... И все-таки духовные власти продолжают покровительствовать модернистам. Дали даже понять, что Феодосий переведен в его семинарию с целью осовременить ее, привлечь в стены ее побольше молодежи. Делать что-то, конечно, надо, а то можно растерять и семинаристов и прихожан местных церквей. ...Отец Феодосий приходит ровно в восемь, как условились. Ректор с укоризной смотрит на его отпущенные по нынешней моде волосы и щеголеватую бородку. Уж очень много общего у него с Травицким, только у того был в глазах фанатический блеск, а у этого расчетливость. Смотрит так, будто приценивается, и не поймешь: то ли купить собирается, то ли продать. Говорит, однако, почтительно, вкрадчивым, хорошо поставленным голосом. И логично, убедительно, а ректору так и хочется повысить голос и прикрикнуть на него, даже топнуть ногой, чего он обычно никогда себе не позволяет. - Нам за Западом не угнаться, отец Феодосий, да и нет нужды. У нашей церкви свой путь, - спокойно, не роняя достоинства, произносит ректор. - У всех религий один путь, отец Арсений. Падет одна, отзовется сие на иных. А католическое христианство нам не враждебно, у него есть чему поучиться. Оно поболее нашего ломает голову, как сохранить в людях веру. Не попытаться ли и нам подкрепить веру в творца? Но не только с помощью Библии. - Пробовали уже с помощью одного научного эксперимента. - Я догадываюсь, на что вы намекаете, отец Арсений. Эксперимент магистра Травицкого имеете в виду? Выходит, что и он переусердствовал. А я не предлагаю никаких экспериментов. Все будет тихо, без взрывчатки и прочих световых и звуковых эффектов. - А сколько это "тихое чудо" будет стоить? - прищуривается отец Арсений. "Смиренный вроде старикашка, - с досадой думает о ректоре Феодосий, - а сколько ехидства! Похоже, что не такой глупый, каким его Травицкий изобразил..." - Ни копейки не будет это стоить православной церкви и нашей семинарии, хотя послужит укреплению веры сильнее многих наших проповедей. - Прискорбно признаваться, но я в такого рода чудеса не очень верю. - А вам не кажется, отец Арсений, - хмурится Феодосий, - что своим неверием в чудо... - Не будем, однако, ожесточаться в споре, - примирительно говорит ректор, - прошу вас только как можно проще изложить вашу идею. Мои мозги традиционалиста не все в состоянии осмыслить... - Не надо прибедняться, отец Арсений, - дай бог такие мозги всякому! Идея моя к тому же проста. Она обращена к тем верующим, которые ежедневно поглощают потоки информации. От радио не заткнешь ведь уши, перед телевизором не будешь сидеть с закрытыми глазами. Хотим мы или не хотим, но современная наука все более закабаляет современного человека, в том числе и наших прихожан. Они ей верят все больше. Многие ученые считают, например, что разумная жизнь в нашей Галактике не столь уж частое явление. - Но все равно все, даже те, кто с высшим образованием, особенно если с гуманитарным, слепо верят в пришельца с иных планет... - Я знаю это, отец Феодосий, - устало кивает головой ректор. - На этой вере в пришельцев и зиждется моя идея. У нас-то с вами нет никаких сомнений в существовании всемогущего бога, однако утверждать эту истину ссылкой только на Библию, которую критикуют теперь даже богословы, становится все труднее. Так пусть же убедят неверующих в существовании всевышнего "пришельца"! - Каким же образом? - разводит руками ректор. - Не дожидаться же нового их пришествия? - В этом и нет нужды. Нам достаточно и первого их визита. Вернее, следов первого их пришествия. Конечно, это не должно иметь ничего общего с наивной демонстрацией могущества их механизмов, с помощью которых они будто бы помогали египтянам сооружать пирамиды, а жителям острова Пасхи перетаскивать и устанавливать их многотонных идолов. Это работа не для пришельцев и даже не для их роботов. - Какой же еще зримый след могли они оставить? - недоумевает ректор. - След мудрых мыслей, отец Арсений! Неоспоримое доказательство своего интеллектуального могущества. Я не захватил с собой древние книги, найденные мною в подвале архиерея Троицкого. Мне известно, что и вы ими интересовались. Они, правда, в плачевном состоянии. Время, к сожалению, делает свое разрушительное дело, не щадя даже священных писаний. Прочесть все же кое-что можно. Напечатаны эти книги на древнецерковнославянском языке, которым вы владеете. Дело тут даже не в тексте, смысл которого туманен и неполон из-за отсутствия некоторых страниц. Говорится, однако, о каком-то пришествии... - Почему о каком-то? - удивляется ректор. - По-моему, речь там идет о пришествии Христа. - Имя Христа на уцелевших страницах не упоминается, и потому толковать это можно всяко. И как пришествие инопланетян в том числе. Давайте опустим на время вашу точку зрения, отец Арсений, а станем на ту, согласно которой речь может идти об инопланетянах. И тогда непонятные римские цифры в тексте, как, например, "III. Xх", обретут смысл. Запишем теперь это арабскими цифрами, и у нас получится: 3.1010. Знаете, что это такое? Скорость света в секунду! Ибо три на десять в десятой степени составляет тридцать миллиардов сантиметров, или триста тысяч километров. Стало быть, тут запечатлена одна из мировых физических констант, которая не могла быть известной ни одной светлой голове того времени. С достаточной точностью скорость света установили только в нашем веке. - А как же попала эта константа в древние книги? - Если считать, что в книгах этих говорится о пришельцах из иных обитаемых миров, все станет понятным. Кстати, там есть и другие не менее любопытные цифры. "II II III СМLХХV", например. Конечно, не сразу догадаешься, что это такое. А это, как я полагаю, цифровое выражение так называемого дефекта массы. Правда, для этого нужно еще проставить знаки между римскими цифрами следующим образом: "II + II = III, СМ1ХХУ". Записанное арабскими цифрами, это будет выглядеть так: 2 + 2 = 3,975. Это и есть цифровое выражение синтеза ядер или дефекта массы двух атомов дейтерия, слившихся в один атом гелия. - А вы откуда о всех этих премудростях так осведомлены? - удивляется ректор. - Я до духовной академии в университете учился, отец Арсений, на факультете теоретической физики. А что означает этот дефект массы, я постараюсь сейчас объяснить... - Не надобно, отец Феодосий! - машет руками ректор. - Мне этого все равно не понять. Это что-то имеющее отношение к водородной бомбе? - Да, к термоядерным реакциям. Случайно это или не случайно в древних книгах? Я думаю, что не случайно. Тут должна бы быть еще и формула, в которой энергия равна произведению массы на скорость света в квадрате. Наверное, пришельцы пытались как-то втолковать все это тогдашним летописцам, но тем, конечно, были понятны только цифры, которые они перевели, видимо, с двоичной системы счисления пришельцев на десятичную землян римскими цифрами. Пусть теперь кто-нибудь еще попробует объяснить смысл этих цифр в старинных священных книгах по-другому... - У вас все логично, отец Феодосий, не пойму только, зачем вы мне все это говорите?.. В чем ваш замысел заключается? - Затем, отец Арсений, чтобы доказать более убедительно, чем сделал это Дэникен, что на нашей планете действительно побывали пришельцы из космоса. - А кто такой Дэникен? - Один из ярых проповедников идеи космических пришельцев. По его книге поставлен в Западной Германии фильм "Воспоминание о будущем". Он шел и, кажется, идет еще на наших экранах. На Западе много шума наделала и другая книга - "Вечный человек". Ее написали французы Луи Повел и Жак Бержье. Они тоже пытались доказать пришествие инопланетян на нашу Землю. Но как? Ссылками на предположения, что в древности об этом событии существовали "какие-то записи". Еще кто-то из западных богословов утверждал, будто в Ветхом завете упоминается о сложном строении атома и законе всемирного тяготения. А вы, отец Арсений, обнаружили что-нибудь подобное в Библии? Ректор очень внимательно и настороженно слушает Феодосия, отдавая должное и его знаниям и умению логически мыслить, а сам думает: "С какой же целью завел он этот разговор?.." - Зато обнаруженные мною цифры в древних книгах уже не туманный миф, а сама реальность, - продолжает отец Феодосии. - Любая комиссия подтвердит вам это. Нужно только привести в порядок полуистлевшие страницы. Их, к сожалению, нельзя переносить и демонстрировать, они рассыплются от ветхости. Их текст необходимо размножить и обязательно на древнецерковнославянском. А подлинники под колпак, дабы уберечь от тления. Будут они у нас эталонными, так сказать. - Как же, однако, собираетесь вы размножить их, да еще на древнецерковнославянском? Сейчас, наверное, ни в одной типографии и шрифтов-то таких нет. - Было бы ваше согласие. У меня есть на примете умелец, мастер на все руки. Ему все посильно. Только нужно бы зачислить его в штат нашей семинарии слесарем-водопроводчиком хотя бы... - А этот "умелец" верующий? - Он потрясен и деморализован трагической гибелью своей жены, ушел с завода и хочет искать утешения под кровом православной церкви. - Ну хорошо, мы найдем ему должность. Даже у себя дома ректор долго не может успокоиться. С одной стороны, он понимает, что Феодосий слишком уж вольно трактует обнаруженные им цифры. Но, с другой стороны, любой изолированный факт сам по себе мертв, пока его не обоснует умный (а подсознание подсказывает: "Может быть, еще и ловкий") комментатор. Хотелось бы, конечно, остаток дней своих прожить тихо, спокойно (и снова голос изнутри: "Честно"), но уж такое время сейчас, что так не только не проживешь, но еще и с амвона, или, как говорят миряне, со сцены сойдешь раньше времени. Другие, более прыткие, вмиг тебя обойдут, себя и церковь прославив. А церкви сейчас ох как трудно! Ректор всегда был лоялен к Советской власти. Конечно, она ведет атеистическую пропаганду, но, по мнению отца Арсения, не очень эффективно, гораздо больше делают сама советская действительность и достижения современной науки. Вот и приходится бороться изо всех сил за тех, кого атеисты относят к "обыкновенным верующим". Они составляют большинство посещающих церкви, и без их "гривенников и полтинников", как цинично выразился отец Феодосий, оскудела бы церковная касса. Они-то как раз и прислушиваются к модернистскому толкованию отдельных положений вероучения. Закрыть, может быть, глаза и дать возможность этому Феодосию осуществить свой замысел?.. Так и не придумав ничего более приемлемого, отец Арсений засыпает наконец тревожным сном. 10 Андрею Десницыну очень хочется поехать в Благов вместе с Настей. С тех пор как они поженились, были ведь у деда всего три раза, а он так всегда радовался их приезду и хоть донимал Настю вопросами, относился к ней заботливее, чем к внуку. Андрею это было приятно, огорчала лишь ненасытная любознательность старика. - Уж ты потерпи, Настя, - виновато улыбаясь, говорил он жене. - Мне его любопытство не в тягость, - отвечала Настя. - Я могу только позавидовать ему. Если даже доживу до его возраста, боюсь, что к тому времени охладею ко многому. А у него светлая голова и совсем не праздное любопытство. И потом, он не только спрашивает, сам многое знает. Читает ведь день и ночь. Своим дедом Андрей всегда гордился, даже когда в бога верил. Злился на него иной раз за насмешки над духовенством и над самим господом богом, но уважал за прямоту, бескомпромиссность, смелость и оригинальность суждений. Андрей решает не звонить ему и не посылать телеграммы, чтобы не утруждать старика приготовлениями к своему приезду. Он садится на утренний поезд, а в полдень уже стучится в дубовую дверь родного дома, в котором до сих пор знаком и дорог ему скрип каждой половицы, каждый предмет немудреной его обстановки, мурлыканье серого кота, трущегося о ноги. Сколько поколений этих домашних животных сменилось в доме Десницыных, но всегда были они тигровой масти, и называл их Дионисий неизменно Васьками, потому что сочетание букв "с" с мягким знаком, по уверению деда, очень нравилось котам. Был этот Васька Василием XII. Дед широко распахивает дверь и, ни слова не говоря, заключает внука в свои все еще могучие объятия. Он, как всегда, в стареньком подряснике, хотя ни в церкви, ни в семинарии не несет уже никаких официальных обязанностей, лишь числится каким-то "заштатным консультантом". Борода у Дионисия совсем уже седая. Черными остались только могучие толстовские брови. Не сдал и голос, по-прежнему силен и звучен, на зависть дьякону местного собора. Лишь расцеловав Андрея троекратно, Дионисий спрашивает: - Что же ты без Анастасии-то? - Занята Настя, приедет попозже. Готовится к международной конференции. - А ты надолго ли? - На целый месяц. У меня сейчас каникулы. Ну, а вы как тут живете? - Да так, ничего вроде. Местное духовенство старается держаться подальше от меня, как и я от них, а семинарии я еще бываю нужен, особенно ректору. Кстати, он сегодня просил зайти к нему вечером домой. Отец Арсений человек неглупый, но не очень решительный, типичный традиционалист. Однако ему приходится приспосабливаться к духу времени и к натиску некоторых модернистов. Завелся тут у нас один кандидат в магистры богословия, отец Феодосий, писал я тебе о нем. По воскресеньям "актуальные проповеди" читает. - Он, кажется, из Одесской семинарии? - Оттуда. На вопросы прихожан дает толковые ответы. Снискал у них популярность. Начитан и сведущ в науках. Не чета дремучим местным традиционалистам. Чует, однако, мое сердце, что движет им не вера в бога. За обедом, расспросив Андрея о здоровье и занятиях в аспирантуре, Дионисий достает журнал "Земля и Вселенная" и спрашивает: - Чего это вдруг снова заговорили о "черных дырах", не знаешь, случайно? - Я не астрофизик, мне трудно ответить на такой вопрос. Придется потерпеть до приезда Насти. Она специализируется по философским вопросам современного естествознания и лучше меня во всем этом разбирается. - А тебя это не интересует? - удивляется Дионисий. - Считаешь, что к атеизму это не имеет никакого отношения? - Насколько мне известно, "черные дыры" - это такие космические объекты... - Это не объекты, - прерывает Андрея Дионисий. - Знаешь, как они называются? "Областью пространства, в которую упала звезда". А вернее, могилой бывшей звезды. Могилой, из которой не в силах вырваться ни луч света, ни атом вещества и вообще никакой иной сигнал. Вот уж воистину черная дыра! - Я вижу, вы за это время многое постигли... - Э, ничего я не постиг! - недовольно прерывает внука Дионисий. - И не постигну, ибо я всего лишь малограмотный бывший богослов, потрясенный могуществом науки. И чем больше узнаю, тем больше убеждаюсь в нелепости придуманного человеком бога, убогости и наивности этой выдумки. Зачем, например, понадобилась этому придирчиво копающемуся в человеческих грешках мелочному и злопамятному библейскому богу такая невероятно сложная Вселенная? Если же допустить, что это не его епархия, а владения дьявола, тогда могущество бога окажется несоизмеримо малым по сравнению с могуществом его антипода дьявола, и люди только по своему невежеству могут поклоняться такому ничтожному богу. - Ну и богохульник же вы! - смеется Андрей. - Я хулю не бога. Нельзя хулить того, кого нет и быть не может. Я хулю тех людишек, кои по лености ума ничего не хотят знать о мире, в котором живут. Помолчав, Дионисий всматривается в слегка похудевшее лицо внука и замечает: - Ты рассеян. Не очень слушаешь, о чем я говорю. Мысли твои о чем-то другом. "Нужно, пожалуй, все ему открыть, - решает Андрей. - Я плохой актер, и он насквозь меня видит..." - Вы, наверно, удивитесь, если я скажу, что приехал из-за отца Феодосия?.. - Нет, не удивлюсь. - Я приехал бы и без того, но немного попозже... - Ну, а если приехал в связи с Феодосием, почему же ты, а не работники Министерства внутренних дел? - Приедут и они. Я по собственной инициативе. Пропал, бесследно исчез наш друг Вадим Маврин, о котором я вам как-то рассказывал. Его сразило горе, страшная беда - трагически погибла жена, он пал духом и снова попал в лапы авантюриста, который однажды чуть не исковеркал ему жизнь. А авантюрист этот - отец Феодосий, мирское имя которого - Корнелий Телушкин. - Я так и думал, что личность не из светлых! И куда же он увлек вашего Вадима? - В том-то и дело, что не знаем. Не мог он где-нибудь в семинарии его устроить слесарем, а может быть, даже сторожем? - Не думаю. Не слышал об этом ни от кого. Штат у нас небольшой, я почти со всеми лично знаком. Ну, а зачем ваш Вадим Феодосию мог понадобиться? - Этого мы тоже пока не знаем. Вадим слесарь-лекальщик высокого разряда. Такой только для очень тонкой работы может пригодиться. - Действительно, не очень понятно. По-моему, Феодосия скорее подвалы дома архиерея Троицкого могут интересовать. У нас в семинарии в свое время поговаривали, что Травицкого они привлекали. В доме архиерея, как тебе известно, жил покойный проректор семинарии Мирославский, но он-то едва ли мог хранить в подвале что-нибудь ценное. Уж если кто оставил там что-то, то только сам архиерей Симеон Троицкий. Он был знатного происхождения и незадолго до смерти получил наследство от какого-то богатого родственника. С местным духовенством и даже, кажется, с самим патриархом был он тогда в разладе, мог, стало быть, замуровать фамильные драгоценности в подземелье своего особняка, чтобы не достались они ни местной церкви, ни монастырю. Это было на него похоже. - Помнятся и мне рассказы о богатстве Троицкого, - кивает головой Андрей. - Не мог унаследовать его Мирославский? Он ведь, кажется, родственник архиерея... - Нет, нет! - машет руками Дионисий. - Это исключается. Мирославский был очень привержен церкви и пожертвовал бы ей все до копейки. Да Симеон и не оставил бы ему ничего. У него имелись более близкие родственники, к тому же Мирославский был в ту пору мальчишкой. Очень тут запутано все... - Нас, в общем-то, не наследство архиерея Симеона интересует. Мы исчезновением нашего товарища встревожены. Все говорит за то, что он где-то в семинарии или неподалеку от нее. Я затем сюда и приехал. И если бы вы нам помогли... - Все, что смогу, сделаю, конечно. 11 Телефонный звонок прерывает размышления Татьяны. Ей почему-то кажется, что это Олег. Оттого, наверное, что думала о нем весь вечер. Но звонит Анатолий. Тоже неожиданность. Никогда до этого не звонил. - Извините меня, пожалуйста, Татьяна Петровна, что беспокою вас, но очень нужно с вами поговорить. Только, если можно, давайте не по телефону. У вас дома тоже не хотелось бы... - Ну хорошо, приезжайте и ждите меня на троллейбусной остановке. Вы ведь знаете, где я живу. Походим возле моего дома. Теперь уж Татьяна не сомневается: разговор будет об Олеге. Нет, нужно с этим решительно кончать! В пятнадцать минут десятого она выходит из дома и медленно идет по своей улице к троллейбусной остановке. Солнце только что зашло, и все погружается в сумерки. Татьяна вечно спешит то в институт, то еще по каким-нибудь делам, ей некогда присматриваться к домам на родной улице, а ведь как изменилось все вокруг! Правда, дом, в котором она родилась и прожила всю свою жизнь, старинный, спроектированный известным архитектором, его не обрекут на слом, но каким древним выглядит он среди новых, современных, выросших по соседству зданий. Кончают отделку еще одного дома, высокого, светлого, с длинными лоджиями, делающими его похожим на морской лайнер... А вот и Анатолий. Выходит из подошедшего троллейбуса. Все такой же стройный и красивый. - Извините меня, Татьяна Петровна, - торопливо говорит он. - Дело вот какое: звонил я сегодня Андрею. Он говорит, что дед его Дионисий ни о каком Вадиме ничего не слышал. Но мы все-таки думаем, что Вадим в Благове, раз там Корнелий Телушкин. Без вас один Андрей с этим делом не справится. - Я что-то не понимаю! - удивляется Татьяна. - Ведь договорились же, что я туда поеду, а я привыкла держать свое слово. - Мы, видите ли, подумали... - Кто - мы? - начинает сердиться Татьяна. - Я, Валя Куницына... - А Настя Боярская? - Только она одна не сомневается. Считает, что вы теперь с нами навсегда... - Даже навсегда? - Ну, не буквально, конечно. - А вы с Валей не очень, значит, уверены? - Честно вам сказать - я не очень... - Кто же вам это внушил? Уж не Олег ли Рудаков? - Он-то в вас больше всех верит, но мы думали... - Плохо вы обо мне думали! И вообще не узнаю я вас, Толя. Мнетесь, чего-то не договариваете, а мне всегда так нравилась ваша прямота. - Ну ладно, тогда я действительно лучше все прямо скажу. Хотел как-нибудь поделикатнее, но у меня это не получается. В общем, вот что: очень любит вас Олег... - Он что, сам просил вас об этом мне сказать? - Да вы представить себе не можете, что он со мной сделает, если только узнает о нашем разговоре! А не говорит он вам этого сам потому, наверное, что считает, будто он простой рабочий и вам не пара... - Ну знаете ли, Анатолий!.. - Это я сам так за него подумал. Попытался представить себе ход его мыслей... Он ведь с нами на эту тему не только не желает, но и запрещает разговаривать. - А почему, собственно, он должен об этом с вами разговаривать? С какой стати? Чтобы на меня, что ли, пожаловаться? - Ну что вы, Татьяна Петровна! Как вы могли подумать такое! - Тогда я положительно ничего не понимаю. Особенно вашего беспокойства... - Вы не задумались, почему Олег перешел в филиал политехнического при нашем заводе? - Да мало ли почему... - Причина тут одна, Татьяна Петровна, - получение диплома инженера. Хочет в дальнейшем начальником цеха стать. А ведь Олег прирожденный лекальщик. Он разницу до двух миллиметров в толщине металлической поверхности пальцами чувствует. Без всяких микрометров и микроскопов. Другие лекальщики привыкают к своим инструментам и пользуются ими не задумываясь. А Олег все готов переделать, рационализировать, изобрести заново. Да разве такие люди уходят так просто от своих верстаков с разметочными плитами, от того дела, для которого рождены, которое для них само творчество?.. В общем, ни к чему ему выходить в начальство. Из-за вас он это... Поговорили бы вы с ним... А то, что вы старше его по паспорту, это ведь... - Значит, Настя рассказала вам об этом! - восклицает Татьяна. - Ничего она не говорила, я и сам знаю, сколько вам лет. Мне капитан Крамов сказал. Я еще подумал, говорить мне об этом Олегу или не следует? И решил, что не станет он слушать. Мало того - рассориться со мной может. Назовет не знаю просто кем, самым страшным ругательством обругает. Как же вы этого понять не можете? - Получилось все, как в бездарном водевиле, с непременной глупой путаницей, - усмехается Татьяна. - Но вам, Толя, спасибо за участие в нашей с Олегом судьбе, думается мне только, что мы и сами во всем этом разберемся. - Поверьте мне, Татьяна Петровна, - прикладывает руки к груди Анатолий, - никогда бы не полез в чужую душу, но Олег мой друг и такой человек, за которого я... - Ладно уж, так и быть, прощаю вас и надеюсь... - Клянусь вам - больше об этом ни слова! А в Благов вы когда? - Завтра утренним поездом. - Можно мне вас проводить? - Передайте Олегу, что я его прошу меня проводить. 12 Зная острый, язвительный ум Дионисия Десницына, ректор долго не решался обратиться к нему, но больше советоваться не с кем. Дионисий хоть и не слишком почтителен, зато скажет все честно. Голова у него все еще светлая, а зла он никогда ни к кому, тем более к нему, ректору, не имел. В бога он, конечно, давно уже не верит но верующих не презирает, а жалеет. Ненавидит Дионисий только шарлатанов, спекулирующих на чувствах верующих. Поможет, значит, разобраться в истинных намерениях Феодосия. Феодосий, может быть, и не шарлатан, вполне возможно, что и он фанатик, такой же одержимый, как Травицкий. Магистр, правда, нарушил законность, пытаясь использовать взрывчатку "не по назначению", как было деликатно сказано в ходатайстве семинарии в судебные инстанции. Цели его, однако, были высокими, в этом у ректора до сих пор нет сомнений. А вот каковы цели у Феодосия? Тут отцу Арсению не все ясно. И он не очень, пожалуй, удивится, если... Но лучше все-таки не спешить с окончательными выводами, а послушать Десницына. Вот, кстати, и он! - Рад, рад вас видеть, уважаемый Дионисий Дорофеевич! Спасибо, что откликнулись на мой зов. Хочу попросить у вас совета. И ректор излагает вкратце идею Феодосия. - Все это, значит, для укрепления веры? - усмехаясь, спрашивает Дионисий. - Ну, а если цифры, обнаруженные в древних церковных книгах, окажутся подтасованными? Подрисованными или подклеенными к тексту? - Я сам их видел, Дионисий Дорофеевич. Текста, правда, было маловато, но в нем говорилось... - Не будьте наивны, Арсений Иванович, вспомните, какой скандал был с фальсификациями рукописей покойного академика Белецкого. Ведь целую статью за него сочинили и приписали ему то, чего он не только не говорил, но и не мог сказать... - Во-первых, мы к этой мистификации не причастны, - перебивает Дионисия ректор, - а во-вторых, речь в древней рукописи идет не о каком-нибудь историческом лице или о еще более древнем документе, предполагается, что в этой рукописи повествуется о пришельцах с других планет, чего, как мне известно, не опровергает и наука. - Да, такую возможность наука в принципе не отрицает, крупнейшие современные ученые сомневаются, однако, в существовании разумной жизни на расстоянии нескольких тысяч световых лет от нашей Земли. - Как же так? - искренне удивляется ректор. - Писали, писали о разных "летающих тарелках" и прочих предметах... Значит, советуете воздержаться?.. Дионисий так возмутился намерением Феодосия, что чуть было не забыл просьбу внука - никого пока не разоблачать, чтобы не насторожить Телушкина. А замыслил Феодосий хитро. От имени "пришельцев" можно и писать и говорить что угодно, их наследники не выступят с протестами и опровержениями, как, например, родственники академика Белецкого. Нужно, однако, выходить как-то из положения, чтобы не запугать ректора скандалом, он не из храбрых. - Но, в общем-то, Феодосий, может быть, и прав. Ибо доказывать пребывание на нашей Земле "пришельцев" свершением ими только таких "чудес", как установка на пьедесталы каменных статуй на острове Пасхи, просто наивно. Прочтите книгу Тура Хейердала "Аку-Аку", и вам все станет ясно. Там описано, как все это можно сделать без всякой космической техники, а с помощью одних только рук и дружных усилий. Другими авторами-землянами описано, как сооружались египетские пирамиды и куда исчез древний народ Южной Америки майя. А то, что "пришельцы" каким-то образом сообщали древним летописцам, какова истинная скорость света и формулу дефекта массы, - это уже серьезно. Убедительно и то, что запечатлены эти сведения в церковнославянских книгах. Но вы говорите, что они в слишком ветхом состоянии? - Да, в плачевном, - кивает продолговатой головой с острой седенькой бородкой ректор семинарии. - Демонстрировать их кому-либо просто рискованно, могут рассыпаться. Вот Феодосий и предлагает реставрировать хотя бы отдельные страницы с интересующим нас текстом. - Реставрировать? - Да, перепечатать заново тем же древнецерковнославянским шрифтом. - Это как же, однако? Фотоспособом, что ли? - Точно не знаю, о технике мы пока не говорили. Но, насколько я понял, у Феодосия есть человек, инструментальщик или лекальщик, я в этих вопросах не разбираюсь, который, по уверению Феодосия, все это сможет... - А где этот лекальщик? Видели вы его? - О нем тоже знаю лишь со слов Феодосия. Но прежде следует решить, стоит ли вообще затевать это дело. - С главой епархии вы еще не советовались? Ректор не сразу отвечает на этот вопрос. Видно, что-то смущает его. Прикидывает, должно быть, насколько можно открыться Дионисию. - С вами, Дионисий Дорофеевич, хотел прежде посоветоваться, - молвит наконец Арсений. - Если вы не одобрите, то тогда и к архиерею ни к чему... - Что я могу вам посоветовать, Арсений Иванович? - вздыхает Дионисий. - Вы и без меня знаете, как вам лучше поступить. Но я бы на вашем месте не стал пока ставить в известность владыку. Пусть Феодосий попробует, а там видно будет. - А не авантюра ли это? - Средств он на свое предприятие не требует? - Пока об этом ни слова. - Раз так, значит, ущерба лично вам и семинарии никакого. На авантюру, стало быть, это не похоже... - Но если все-таки мистификация? Сраму тогда не оберешься. - Да уж не без того, - соглашается Дионисий. - Однако рискнуть можно. Только покажите мне потом, что там у него получится. - Непременно, Дионисий Дорофеевич. - А где он этой реставрацией заниматься собирается? Нужно ведь его лекальщику какую-нибудь мастерскую предоставить для изготовления шрифтов. Потом еще и печатный станок соорудить. - Станок-то, я полагаю, им не понадобится... - На чем же он печатать будет? Не понесет же все это в типографию? - Я ему это и не разрешу, пока вы не посмотрите. А под мастерскую попросил он подвал особняка архиерея Троицкого. - Это где Травицкий с Куравлевым экспериментировали? - Они в самом доме орудовали, а ему нужен только подвал - В особняке ведь протоиерей Полоцкий живет? - Он вчера по указанию патриарха на три месяца со всей своей семьей в Киев убыл. Мы за это время собирались особняк как следует отремонтировать. В нем всего три жилые комнаты осталось. - А подвал? - Подвал добротный. В нем при архиерее Симеоне хранилось церковное вино и мед от собственных его пасек. Да еще свечи. Свечной завод Троицкого находился в то время на соседней улице. Богатый был архиерей. - Вы не помните, Арсений Иванович, кто унаследовал его капиталы? - Говорили, что дочь, проживавшая в ту пору в Париже. - У архиерея - дочь? - Незаконнорожденная, конечно. По завещанию ей будто бы все отошло... - Откуда известно, что именно ей? - Ходили такие слухи. Но может быть, и дочери никакой не было? За это ручаться не могу. Может, и капиталов больших не осталось, жил-то он на широкую ногу, вопреки духовному сану своему. А молва о зарытых где-то сокровищах его, не более как легенда. Кое-кто копался ведь и в подвалах и во дворе его жилища, да ничего не нашел. - Нет ничего живучее легенд о кладах, - усмехается Дионисий. - Какие доводы не приводи, все равно находятся кладоискатели. - Феодосий человек образованный и трезвый, ему никакие легенды голову не затуманят. - Я бы этого не сказал, - с сомнением покачивает головой Дионисий. - Тайны "пришельцев" разве не своеобразные клады? - Да, пожалуй... - соглашается отец Арсений, почесывая бородку. 13 На благовском вокзале Татьяну Петровну Грунину встречает Андрей Десницын и той же дорогой, какой ходил когда-то с Настей, идет с нею к Боярским, уже предупрежденным дочерью о приезде московской гостьи. Ему очень хочется спросить ее об Олеге, встретилась ли она с ним перед отъездом, но он не решается. И вдруг Татьяна говорит: - Чуть не забыла привет вам от Олега передать. От всех остальных тоже, но от него особенный. Так и просил сказать. - Спасибо, Татьяна Петровна. И мне особенно приятно получить этот привет от него. Я больше дружу с Анатолием, и все считают, что мы с ним закадычные, как говорится, друзья. Но, знаете, мне с Олегом интереснее... Анатолий прекрасный человек, честный, смелый, отчаянный человек. С ним куда угодно и против кого угодно. Зато с Олегом можно о чем угодно... Извините, пожалуйста, что я так бестолково. Все никак не научусь говорить во весь голос, все кажется, что меня осуждает кто-то. По Фрейду, это "комплексом вины" называется. Ведь столько лет прожил зря... - Ну, полно вам, Андрей Васильевич! - берет его под руку Татьяна. - Нашли же вы в себе силы порвать с прошлым. - Какие там силы, Татьяна Петровна! Сейчас, во второй половине двадцатого века, это не подвиг. Вот если бы во времена Коперника или Галилея. А сейчас все это естественно, если ты неглуп и достаточно образован... - По-моему, все гораздо сложнее. - Сложнее у некоторых, а у большинства лишь по невежеству. Статистика тут говорит сама за себя. Верующих с высшим образованием буквально единицы, главным же образом малограмотные и неграмотные. И в основном люди пожилые, те, кому за пятьдесят и шестьдесят. А вы хвалите меня за то, что я порвал с религией в двадцать семь. Может быть, я страдаю не только "комплексом вины", но и "комплексом неполноценности", но мне до сих пор совестно признаваться, что я был когда-то кандидатом богословия... - Вам эта тема, видно, не очень приятна, давайте тогда поговорим о другом. Вам пока ничего не удалось разведать о Вадиме? Может быть, мы идем не по тому следу? - След верный, Татьяна Петровна. Мой дед беседовал вчера с ректором семинарии, и, судя по тому, что тот сказал о замыслах Телушкина (он тут отцом Феодосием прозывается), ему без Вадима Маврина не обойтись. И Андрей рассказывает ей содержание вчерашней беседы Дионисия с ректором семинарии. Слушая теперь Андрея, она думает об Олеге и вспоминает вчерашний вечер. Было все очень просто. Он позвонил, попросил разрешения зайти. Она согласилась. А когда Олег пришел, не дала ему рта открыть... - Как же так, Олег, почему вы решили, что ваша рабочая профессия может меня шокировать?.. Это неважно, от кого я узнала, важно и печально, что все это именно так. - В общем-то, это не совсем так... Но все равно простите меня, ради бога! - Прощу вас, пожалуй, но только потому, что и сама оказалась порядочной дурой. Я, конечно, и представить себе не могла, что у вас возникнут такие нелепые мысли. Думала ведь, что вас напугал мой возраст... - Какой возраст, Татьяна Петровна? О чем вы?.. - Паспортный возраст, Олег. Вы ведь никогда не спрашивали, сколько мне лет, и считали, наверное, своей ровесницей... - Да, я не спрашивал, это верно, но знал. В этом мне помог ваш школьный приятель Пронский... - Я всегда считала его мелким негодяем! - невольно вырвалось у Татьяны. - А я-то завидовал вашему самообладанию, - рассмеялся Олег. - И объективности. Зачем же так ругать ни в чем не повинного человека? Вы сами же сказали, что учились с ним в одном классе. Да и он этого не скрывал. Мог же я в связи с этим сообразить, что вы не должны быть моложе его на целых шесть лет? А возраст его мне был точно известен. Вот и вся его вина. Вы-то как могли подумать, что меня испугал ваш возраст?.. - Нет, Олег, я о вас никогда плохо не думала, просто сама боялась этой разницы лет... Олегу казалось, что сейчас нужно что-то сделать, чем-то доказать ей свою любовь, но он побоялся оказаться в смешном положении - слишком привык все взвешивать, смотреть на себя со стороны, а надо бы, наверное, броситься к ее ногам, как в старинных романах... К счастью, Татьяна сама все понимала и не нуждалась ни в каких его признаниях. И когда Олег взял ее за руку и попытался было что-то сказать, она ласково остановила его: - Пожалуйста, не надо ни в чем меня уверять. Что вообще можно сказать словами? Это люди без сердца нуждаются в уверениях и клятвах. Я и так все знаю... Конечно, она сдерживалась и принуждала себя говорить этим полусерьезным, полушутливым назидательным тоном (как старшая и более опытная!), но Олег понимал, что этой нарочитой назидательностью она просто пытается скрыть свое волнение... А на другой день на вокзале, провожая ее в Благов, он впервые назвал ее просто Таней... - Нужно, пожалуй, наладить наблюдение за домом, в подвале которого собирается устроить свой печатный цех Телушкин, - возвращается Татьяна к прерванному разговору. - Мой дед обещал помочь нам в этом. - Только чтобы он никого не насторожил. - Я предупредил его, да он и сам понимает. - Настя так много рассказывала о вашем деде, что мне кажется, будто я с ним давно знакома... - А вот и сам он, - кивает Андрей в сторону своего дома, заметив на его пороге могучую фигуру деда. Дионисий степенно выходит им навстречу. На нем самый лучший его костюм, сшитый лет десять назад. В подряснике дед выглядит колоритнее, но и в партикулярном платье, как говорили в старину, он весьма солиден. - Это он для вас так принарядился, - улыбаясь, шепчет Татьяне Андрей. - С приездом, уважаемая Татьяна Петровна, - радушно приветствует Грунину Десницын-старший, - рад видеть вас в моем доме. Много слышал о вас от внука моего и Анастасии. - Да и я о вас наслышана, Дионисий Дорофеевич, - протягивает ему руку Татьяна. - Только думала почему-то, что увижу вас... - В рясе? - смеется Дионисий. - Меня действительно все привыкли видеть в такой амуниции. Более полувека ведь ее носил. Надеюсь, вы отобедаете сегодня с нами? - С удовольствием, Дионисий Дорофеевич, нужно только сначала с Боярскими познакомиться. - Андрей вас к ним проводит, а потом милости просим к нашему столу. Нравятся Татьяне и Боярские, но Дионисий, конечно, интереснее. Настин папа интеллигентный, хорошо воспитанный пожилой человек. Мама тихая, не очень разговорчивая, лишь поддакивающая всему, что говорит ее супруг. Ей нет и шестидесяти, а выглядит она старушкой. У Боярских Татьяне будет, конечно, спокойно, никто не станет приставать с расспросами о ее милицейских "подвигах". Сам Боярский тоже, кажется, не