Далия Трускиновская. Душа и дьявол --------------------------------------------------------------- © Далия Трускиновская. ДУША И ДЬЯВОЛ (1990). Из книги: Век дракона: сборник фантастики/ Сост. И. И. Ткаченко. - 392 с. Изд.: М.: - Молодая гвардия, 1991. ISBN 5-235-01971-4 OCR & Spellcheck Eugene Yavorsky, 2002, http://www.eugene.yavorsky.chat.ru Ў http://www.eugene.yavorsky.chat.ru --------------------------------------------------------------- Больше всего на свете я любила второе действие "Жизели"... Шел третий час ночи, я не могла заснуть. Состояние было такое, в котором те, кто послабее, кидаются в истерику, бьют тарелки, бьются головой о стенку. Я другая. У меня крепкие нервы. И все же заснуть я не могла. Хуже того - я не хотела даже заставить себя раздеться, принять душ, причесаться на ночь. Правда, я не металась по комнате, а тихо сидела в кресле. Но сидеть и думать два с половиной часа подряд тоже вредно для здоровья. - Черт возьми меня совсем, - наконец сказала я вслух, потому что ночная тишина большого дома стала меня раздражать. И что это за "совсем", где я нахваталась этих словечек-паразитов? У кого подцепила проклятое "совсем"? - Черт возьми меня совсем... Да. Душу бы ему продала, лишь бы, лишь бы!.. То, о чем я сейчас мечтала, было уголовно наказуемым деянием. Я хотела найти человека выше среднего роста, с жесткими руками, с прокуренным гнусным голосом, широкоплечего и костлявого, чтобы убить его. Взять пистолет, которого у меня все равно нет, и убить. Или взять нож, нож у меня есть, я сама точу его, потому что мужчины не имею даже приходящего. Или набросить на шею ему петлю. Это уж совсем просто. - Да. Именно душу. Именно дьяволу. Чтобы он дал мне совершить это. Ведь ходит же по земле такая сволочь! Из-за этой сволочи я сегодня в два часа дня явилась в райотдел милиции, поднялась на пятый этаж и постучала в кабинет номер шестнадцать. - Входите, - ответили мне. Я вошла. - Вы Федоренко? - спросил тот, кто сидел за раздрызганным письменным столом, таких уже ни в одном приличном учреждении не увидишь, и одним пальцем стучал на древней, совсем уж музейной машинке. - Нет, я не Федоренко. Я по делу о нападении на Киевской улице. Он уставился на меня с недоумением - мне сдуру даже показалось, что с интересом. - Какое нападение? - ошарашено спросил он. - Да в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое мая. Я свидетель. - Разве я вызывал вас? - уже чуть ли не а панике спросил он. - Я же точно помню, что нет!.. - Не вызывали, - согласилась я. - Я сама пришла. Я же свидетель все-таки. Три недели прошло, а повестки все нет и нет, хотя моя фамилия в вашем деле фигурирует. Вот, решила прийти сама и дать показания. Мне частенько приходится удивлять людей. Вообще мне это занятие даже нравится - когда речь идет о чем-то забавном, Например, все в отрубе, когда я на тренировке встаю на пуанты. Даже не понимают сперва, что это я такое вытворяю. А мне нужны пуанты, что называется, для медицинской профилактики - бывает, что подъем барахлит, а с пуантами у него такие штучки не проходят. - Садитесь, - наконец сообразил он показать на корявый стул, - Впервые вижу, чтобы свидетель пришел в милицию без повестки. То по три повестки посылаешь, и все равно с собаками не найдешь, а то без всякой повестки... - Мне рассказывать?- прервала я его. Ему было куда за сорок, и вид до того усталый - будто вагон с кирпичом разгрузил. Но я знала, что на иных мужчин такое действие производит общение со сломанной пишущей машинкой. - Рассказывайте,- все еще не придя в себя, позволил он,- только, знаете ли, я ведь совершенно не в курсе. - То есть, как это не в курсе?- тут уж удивилась я. - Это дело ко мне только вчера попало. Тут я вспомнила, что Соня описывала мне следователя как шатена, а этот был яркий брюнет. - Ладно,- сказала я,- разберемся. Итак, в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое мы втроем ехали на машине - Валерия Сотникова, Софья Розовская и я. За рулем была Сотникова, Розовская сидела рядом с ней, а я - на заднем сидении. Это имеет значение, потому что нам пришлось разворачиваться, и я глядела назад и давала команды Сотниковой. - Сотникова - это та, на которую напали?- с сомнением спросил он. - Нет, напали на Розовскую. Мы возвращались домой так поздно не потому, что снимали иностранцев в ночном баре и не потому, что пьянствовали и развратничали на чьей-то хате, как предполагал ваш предшественник. Просто Розовская недавно разменяла квартиру. У них была трехкомнатная, мать Розовской с отчимом переехали в двухкомнатную, а Розовская - в однокомнатную с частичными удобствами на Киевской. Это тоже очень важно - иначе трудно понять, почему все события разворачивались ночью. - Ну и почему же?- вежливо спросил он. - Потому что мать Розовской - нервная дама, которую на старости лет угораздило выйти замуж. Отношения в семье стали невыносимые, пришлось разменивать квартиру. Как раз одна семья решила взять к себе бабушку-старушку, которая уже почти не встает. И вот Розовская переехала, но часть вещей, в том числе и книги, остались у матери, и из-за них возник очередной конфликт. Поэтому Розовская хотела забрать их при свидетелях и сразу же на машине перевезти домой. Машина есть у Сотниковой, она согласилась помочь. А все мы трое освободились в половине одиннадцатого и сразу же поехали к родителям Розовской. Правда, забрать книги мы не смогли - ее мать разволновалась, начался приступ, тут еще отчим подбавил масла в огонь... Словом, мы с Сотниковой насилу их всех угомонили к половине первого. Затем мы втроем вышли, сели в машину и сперва решили отвезти Розовскую, потом меня. Мы с Сотниковой живем неподалеку, она меня часто подвозит. - Пока я не вижу, в чем заключается ваше свидетельство,- заметил он. Видно, уже начал вспоминать детали дела. - Во-первых, я клятвенно подтверждаю, что никто, ни Сотникова, ни Розовская, ни ее мать, ни ее отчим, ни я - никто не был пьян. И хотя разговор был на нервах, никто и не помышлял о рукоприкладстве. Правда, Розовская-старшая может дать дочери оплеуху, но не при посторонних. При посторонних она - жертва несправедливости и хрупкое непонятное создание. Это во-первых. Во-вторых - когда мы подъехали, оказалось, что улица Перекопана. Вернее, она уже неделю как перекопана, но Розовская ходит пешком и для нее это роли не играет. Она не сообразила, что на машине там не пробраться. Пришлось заезжать с другой стороны, а потом разворачиваться в очень неудобном месте. Я смотрела в заднее окно и давала советы. Поэтому я знаю, что возле дома не было случайных прохожих, компаний, никто не выгуливал собаку и не валялся мертвецки пьяный. Более того - на протяжении квартала не было ни души - ни в ту, ни в другую сторону. Но, когда мы не смогли развернуться нормально, Сотникова решила заехать в подворотню и совершить разворот из подворотни. Я доходчиво говорю? - Вполне. - Видно, он не заметил шпильки. - Я смотрела в глубину подворотни, чтобы не задеть о стены и не раздавить какого-нибудь кота. А в ту подворотню выходит еще две двери - одну прорубил кооператив, она ведет в подвал, а другая - на лестницу, по которой можно подняться на третий этаж к Розовской. На эту же лестницу можно попасть и из парадного, прямо с улицы, это куда проще. Не рискуешь стукнуться лбом. Дверь так неудачно сделана, что выходишь в парадное как раз под лестницей, ступеньки просто нависают над косяком. Естественно, там всегда темно, даже когда на лестнице горит свет - а горит он обычно на втором этаже и на третьем, этого хватает, чтобы внизу не споткнуться. - Это что, тоже имеет отношение к делу?- скривился он. - К сожалению, имеет. Мне часто приходится качать права. Когда внушаешь директору клуба, что нужно починить форточку, иначе без кислорода на тренировке возможны обмороки, или когда объясняешь какую-нибудь закавыку бухгалтеру, нужно говорить мягко и спокойно, как с неразумным дитем, и не пытаться разнообразить свое выступление, а просто повторять одно и то же несколько раз в лаконичной формулировке - если не поймут, то хотя бы запомнят. Поэтому со мной лучше не связываться. - Ну так вот, - я начала описывать свое торчание на заднем сидении "Москвича" в третий раз. - Я сидела сзади и внимательно смотрела, как бы не повредить машину или, не дай Бог, человека. И я видела, как кто-то со двора через выходящую в подворотню дверь вошел в парадное. Еще одна деталь - там жуткое эхо. Дома старые, гулкие. Когда идешь на каблуках, слышно за версту-так отдается в подворотнях. Это тоже важно. Итак, человек, который ночью сидел во дворе и дышал свежим воздухом - там, кстати, и скамейка есть,- очень быстро шмыгнул в дверь. Естественно, я не видела его лица. Могу сказать определенно одно - это был мужчина выше среднего роста, потому что, входя, он быстро пригнулся. И он, видно, знает, что косяк там низкий - иначе не успел бы пригнуться. Так вот, мы развернулись, выехали и оказались у подъезда. Тогда я сказала Розовской, что лучше несколько минут подождать - там кто-то вошел, соседи у нее подозрительные, пусть уж этот мужик в одиночестве идет к себе домой. Мы подождали, потом Розовская вышла из машины и вошла в подъезд. Тогда мы поехали прямо по Киевской, Сотникова отвезла меня ко мне домой, а сама поехала к себе. На следующий день я узнала, что на Розовскую в подъезде напали, пытались задушить, но она вырвалась и выскочила на улицу. Там, к счастью, ей удалось упасть в обморок прямо под колеса легкового автомобиля. У водителя просто не было выбора - он вышел, увидел, что Розовская вся в крови, и повез ее в больницу. Там вызвали милицию, сразу же взяли у неЈ показания, что, на мой взгляд, не совсем, тактично, а затем, вместо того, чтобы ехать к ней домой, на Киевскую, искать следы преступника, поехали - угадайте, куда? - Сдаюсь, - буркнул он. - К ее матери и отчиму. Подняли стариков из постели, переполошили, и, вы не поверите, запугали. От них требовали признаться, что тут у них была пьянка и что они сгоряча раскровянили Розовской голову! Как вам это понравится? - Бывали случаи, когда женщины не хотели подставлять тех, кто их действительно поколотил, и выдумывали всяких насильников в подъездах, - сказал он. - Мы все обязаны проверить. - Вы хотите сказать, что больная старуха, пусть даже и истеричная, может схватить за волосы молодую женщину и ударить ее несколько раз головой о стену так, что врачи заподозрят сотрясение мозга? А потом посадить ее в машину и отправить ко всем чертям? Она не подарок, но она мать все-таки. - А отчим? - спросил он. - Он в их склоки мало вмешивается. Да старуха ему бы и не позволила. - Ну и какие же у вас претензии? - поинтересовался он. - Мне интересно, почему вместо того, чтобы тормошить стариков, ваш сотрудник не помчался по горячим следам? - Не было там никаких следов, - сказал этот человек. - Были. Сама видела. Тут он на меня уставился почище, чем в начале нашего разговора. - Я теперь начинаю вспоминать это дело, - он зашарил рукой в ящике стола. - Я его уже читал. Наш сотрудник сразу же после беседы с родителями поехал туда и ничего не нашел. Поэтому мы беседовали с родителями Розовской еще раз. - То есть как это - не нашел? Я наутро все узнала и помчалась к Розовской в больницу! - Мне нельзя, нельзя сейчас волноваться, иначе я ничего ему не смогу объяснить! - Она мне рассказала, как давала вашему сотруднику показания, дала ключ и попросила поехать к ней, привезти в больницу кое-какие вещи. Я, конечно, сразу поехала на Киевскую, спустилась под лестницу и увидела большие пятна крови, а также след от кроссовки. Знаете, зрелище не очень приятное - кровавый след. - Наш сотрудник ничего этого не видел! - уперся он. - А ваш сотрудник действительно там был? Может, он ограничился только воспитательной работой со стариками? Он ничего не ответил и только так посмотрел на меня, что мои кулаки сами собой сжались. Молчание затянулось. - Ладно, - сказала я, - возможен и такой вариант. Ваш сотрудник искал следы в парадном, возле той двери, которая выходит на улицу, а ведь Розовская выскочила через ту дверь, что ведет в подворотню. Опять же, там темно, он мог даже не сообразить, что в подъезде есть еще одна дверь. И тут я увидела - он откровенно обрадовался. Нетрудно было догадаться, почему. Я про себя усмехнулась - что значит честь мундира. Ну конечно же, тот юный и взъерошенный охламон, которого описывала мне Соня, вряд ли впопыхах облазил все парадное, даже по времени не получалось. Он беседовал с Соней в два часа ночи, а в половине третьего уже нагрянул пугать мамашу с отчимом. Конечно, может быть и такое - он сперва устроил у них переполох с валидолом, а потом понесся искать следы в подворотне. Но логичнее предположить, что он едва сунул туда нос, ничего не обнаружил и сообразил, что драчка-то была совсем в другом месте. Впрочем, сложная это штука - милицейская логика, мне ее не осилить. Однако напротив меня сидел человек в кителе и ждал, что я еще скажу ему хорошего. - Из всего этого следует,- сказал я,- что Розовскую ждали. Стоя в подворотне, можно видеть, как она подходит, к дому, оставаясь при этом незамеченным. - А может, это и не ее вовсе ждали,- заметил он.- Может, просто пьяный искал приключений на свою голову. - Когда пьяный пристает к женщине, он не с того начинает, чтобы придушить. Он сперва с разговором лезет, - со знанием дела ответила я.- И пьяный не шепчет жертве, когда она хрипит и выдирается, совершенно трезвым голосом: "Ну, тихо, тихо, я тебе еще ничего не сделал!" - Это вам Розовская сказала? - Да. Она и вашему коллеге сказала, что запаха водки не было. - Может, наширялся?- предположил он. - Может, и наширялся. Если вдуматься, какая разница? Вам ведь все равно, кого искать - пьяницу или наркомана, лишь бы найти этого мерзавца. - Трудно его будет найти,- сообщил мне этот человек в кителе даже с каким-то удовольствием.- Примет никаких. Выше среднего роста мужчин много. Вот если бы Розовская запомнила какую-то деталь... (он задумался). Ну, татуировку, что ли?.. Я даже встряхнулась - не снится ли мне эта чушь? - Примета-то на нем была, - со вздохом сказала я,- но скорее всего заросла. У Сони маникюр потрясающий, она ему всю левую руку изодрала ногтями. У нее под ногтями кровь осталась. Там у них, на загнившем Западе, давно бы эту кровь выковыряли и хоть группу установили. - Ах, на Западе? Хм... На Западе - конечно... И я поняла, что сейчас он начнет аккуратно выдворять меня из кабинета. Конечно, запишет показания, я прочту, исправлю грамматические ошибки и вставлю куда нужно полдюжины запятых. И он выглянет в коридор - там его наверняка уже ждут. Или посмотрит на часы и вспомнит что-то срочное. Записывая показания, он уточнил детали - во что была одета Розовская, какие вещи просила принести в больницу, не знаю ли я в лицо и поименно ее личных врагов. А какие, к бесу, враги могут быть у учительницы химии? Второгодники, что ли? Все было бы нормально, я сейчас спала бы ангельским сном с сознанием выполненного долга (а с кем-чем еще?..), но он, добравшись до конца моих показаний, вдруг отложил бумагу в сторонку, внимательно поглядел на меня, и спросил: - А может быть, вы там, у родителей, все-таки выпили? А? Вы подумайте, вспомните... Он не то чтобы не верил мне - ему незачем было верить. Ему было удобнее не верить. Чтобы не возиться с этой полупридушенной химичкой, которая черт знает что несет, чтобы не докапываться, какой из охламонов впопыхах не разглядел кровавого следа на полу. Чтобы закрыть дело, ему нужно было мое кроткое полупризнание - ну, тяпнули малость, старики разгулялись, в драку полезли. Припадочная матушка встала в стойку "мабу" и с воинственным воплем "кья-а-а!!!" ринулась в атаку. Почтенный отчим, звякнул шпорами, вытянулся в струнку и метнул лассо. Кровь, хрип и обломки импортного гарнитура. Достойный сицилианской мафии приказ: "Выбросьте труп на Киевской!" У меня есть такая особенность - когда нужно взорваться, я не взрываюсь. Я только двигаюсь и говорю чуть медленнее, чем обычно. Потом, наедине с собой... Да. Третий час ночи. Дело закроют. Если это маньяк, он еще раз подкараулит Соньку. Либо какую-то другую женщину. Я ведь почему в милицию пошла? Наивная Сонька выписалась из больницы, когда сняли швы со лба, пожила у подобревшей матушки и опять решила вернуться на Киевскую. А тот, кто знает там все дворы и подворотни, возможно, только ее и ждет. А она, дурашка, думает, что его ищут, как в кино - с собаками, бравыми лейтенантами и полковниками в благородной седине. Конечно, может быть и такое - ему не Соня нужна была и вообще не женщина, а просто наширялся, примерещилась жуть, пошел мстить всему белому свету. Но ведь он может еще раз наширяться. Соня еще не знала, что ее жизнь все-таки под угрозой. Я не стала звонить ей. Мало радости в таком известии. Но я это знала - и металась, соображая, как ей помочь, Хотя формально я сидела в кресле два с половиной часа подряд. Тут-то мне и пришло в голову, что неплохо бы продать душу дьяволу, лишь бы избавить мир от этого наркомана, пьяницы, маньяка, или кто он там есть. Я готова взять на себя эту ответственность. Это была не ярость... а может, и холодная ярость. Я поняла, что Соньке неоткуда ждать помощи. И Вере Каманиной - она после тренировки едет на другой конец города и тоже в трущобы. И Алке Зайчихе, и Любке Крутых, и Наташе, и Зое - все они возвращаются домой поздно. Три недели назад люди, отвечающие за их безопасность, проворонили сволочь, способную задушить женщину в подъезде. Где теперь бродит эта сволочь и чем занимается - одному Богу ведомо. Убить убийцу - это же справедливо? - Душу продам дьяволу! Я готова искать его, найти и обезвредить. Только сама не справлюсь. Мне нужна помощь. Если дьявол мне окажет эту помощь - я продам ему душу. Так я бубнила, сопя и сжимая кулаки. А под мой кулак лучше не попадаться. Он у меня маленький и острый. И поскольку я отжимаюсь от пола на равных с восемнадцатилетними мальчишками вот на этих самых кулаках, удар получается о-о-очень неприятный. Я быстро бегаю, у меня прекрасная реакция. Знаю приемы. И мне не нужно сидеть целыми днями в кабинете за омерзительным столом и лупить одним пальцем по клавиатуре разболтанной машинки, как этому, ну, как его... Любой дрын из забора в моих руках превратится в "бо" - дядя, ты хоть знаешь, что это такое, машинистка ты недоделанная? Почему я обратилась не к Богу, а к дьяволу - трудно сказать. Возможно, потому, что к Богу взывала перепуганная Сонька, обмотанная бинтами, когда я нашла ее в больнице. Она висела у меня на шее и ревела. А потом пошли рассуждения, все насчет того, как это Бог допускает такую несправедливость. Стало быть, допускает. Стало быть, обратимся в иную инстанцию... И тут за окном раздался лай. Трижды и очень требовательно пролаял (я потянулась и выглянула) черный пудель. Я усмехнулась - совпадение! Но пудель поднял голову и наши глаза встретились. Он вбежал в наш подъезд - позвольте, разве двери открыты? А замок с кодом? И сразу же коротко звякнул звонок. Я быстро вышла в прихожую и отворила. - Дьявол? - Да. - Входите... Ну, жила милая поселяночка Жизель, ну, обманул ее избранник, ну, не выдержало сердечко, померла - все там будем. Первое действие "Жизели" меня совершенно не волновало, я и видела-то его всего раза три. Все мы так или иначе попадаем на тот свет. Надо отдать должное покойнику Жюлю Перро, который все это поставил, - тот свет мне понравился больше, чем этот. Там мелькали блуждающие огоньки и умершие до свадьбы невесты в белом качались на ветках и носились над лужайками. Им было привольно и хорошо. Ночь стала их королевством. Если это - угаданная правда, я после смерти тоже должна была стать виллисой в белых тюниках, прекрасной и бесстрастной. И я хотела этого - ради нескольких секунд, когда на растерзание невестам достался лесничий Илларион, нечаянно погубивший Жизель. Они заплясали его до смерти, а потом построились, скрестили руки на груди и ровными рядами улетели. Я тоже невеста, которой суждено умереть до свадьбы, и я тоже должна лететь в этом белом облаке, заняв свое место... Он вошел и внес с собой тень. Куда бы он ни прошел в неплохо освещенных прихожей и комнате, эта тень двигалась вместе с ним и прятала его лицо. Но он не был страшен. Возможно, он просто сумел передать мне свое спокойствие. - Насколько я вижу, намерение у вас серьезное, - сказал этот странный, почти безликий не-знаю-кто. Больше всего он был похож на столб дыма, в котором при желании можно разглядеть человеческий силуэт. Но он мне верил - и я ему поверила. - Серьезное, - подтвердила я. - И вы хотите заключить договор? - Да. Хочу. Он помолчал. - Присядем, - вдруг предложил он. - Зачем же стоя-то? Как будто едим пирожки на вокзале. Я так и шлепнулась в кресло. Он опустился плавно, и плащ мрака обвился вокруг его ног - ног?!? - кошачьим хвостом. - Вам-то не все ли равно - стоять, сидеть? - от растерянности я ударилась в агрессию. - Вы же, простите, бесплотный. - Мне неприятно, когда женщина вынуждена стоять. Извините, подвержен предрассудкам. - Тень колыхнулась, будто разводя руками. - Древнее воспитание, знаете ли... Сентиментальные гувернантки. - Приступим к делу, - весьма решительно объявила я. - Составим договор. В двух экземплярах. - Погодите, торопиться в этом деле незачем. - Голос был мягкий и даже немного насмешливый. - Обсудим условия. К тому же моя фирма сперва знакомит клиента с образцами услуг, а уж потом заключает с ним договор. Зачем же покупать кота в мешке? Так что вы скажите, что вас интересует, я дам вам возможность совершить тот или иной поступок, и тогда вы сами решите - подходят вам услуги моей фирмы, или лучше обратиться по другому адресу. - Ваша фирма заметно прогрессировала, - заметила я. - В смысле гуманизма. - Были рекламации, видите ли,- он как будто пожал плечами. Да, именно "он" - голос был мужской, очень приятного тембра. - Так я вас слушаю. - Я хочу найти того, кто напал на Соньку Розовскую. Я хочу сделать так, чтобы он больше никогда ни на кого не нападал и ни одному живому существу не причинил вреда, - по-моему, довольно удачно сформулировала я. - Я хочу обезвредить его, какие бы средства мне ни пришлось пустить в ход. Ведь по отношению к нему это будет только справедливо, не так ли? - Справедливо, - согласился мой туманный бес. - Поэтому к вам и явился я, а не кто-либо другой. - Вы что же, отвечаете за справедливость в вашей фирме? - изумилась я. - В каком-то роде да. Я демон справедливости. - Странно. А я думала, что скорее уж должен существовать ангел справедливости. Он бесшумно побарабанил пальцами по столешнице. - Вы нечетко представляете себе двойственность мира. Конечно же, ангел справедливости есть (он вздохнул), но и демон - вот, перед вами. Есть ангел пылкой страсти и демон пылкой страсти, ангел чистоты и демон чистоты, ангел спокойствия и демон спокойствия. Много таких пар... Да... - А чем же ангел справедливости отличается от демона справедливости? - резонно поинтересовалась я. - Справедливость-то одна и та же! - Это как Рим, к которому можно подойти по всем дорогам. Ангел справедливости сражается силой света. Демон допускает хитрость и насилие. Результат один. Но ангел безгрешен, а демон, и те, кто с ним, - грешны. Возможно, когда-нибудь ангел простит демона, и в этом будет высшая справедливость. А возможно, и нет. - Сложная у вас система, - сказала я. - Черт ногу сломит, - согласился он. - Так, значит, вы хотите все сделать сами? С малым вмешательством фирмы? - Да, - не совсем уверенно сказала я. - Кажется, я действительно хочу сделать все сама. Не знаю, почему. Наверно, если бы я заказала его окровавленный труп и сложа руки ждала, пока дьяволы его сюда притащат, тоже было бы неплохо. Но это было бы не совсем справедливо... Ну, в общем, я не привыкла загребать жар чужими руками. - Нет, просто для вас важно ощущение свободы выбора. Окровавленный труп - он труп и есть, он однозначен, - объяснил демон. - А вам нужна победа другого рода. Вам нужна победа справедливости, а это не равнозначно каре и непременно каре. Вы должны узнать, что заставило его совершить преступление, и тогда уже судить, так? - Мне бы еще с одним человеком, вернее, бездельником разобраться,- попросила я, вспомнив, как следователь выпроваживал меня из кабинета. - Хорошо. Туманная рука забралась под плащ и выдернула, иначе это движение не назовешь, перо - возможно, из черного крыла. - Авторучкой нельзя? - спросила я, вставая, чтобы принести бумагу. - У меня и чернил-то нет. - Чернила и не понадобятся. - Кровь? - Ох, дались вам эти побрякушки и вытребеньки! Потерпите четыре секунды и все узнаете. Из-под плаща появилась банка литра этак на полтора, наверно, на три четверти полная какой-то желтой дряни. Крышка отскочила, и запахло жареным луком. - Не удивляйтесь, народные средства самые надежные, - перо нырнуло в банку и мазнуло по моему правому глазу, я даже не успела зажмуриться. - Теперь левый. Ну? Вот так! Сперва в глазах плавали пестрые облака со звездочками. Потом они растаяли. Я на всякий случай протерла глаза. Комната была прежней, но я отчетливо видела каждую точечку на обоях в противоположном углу. Чуть напрягшись, я разглядела заголовок в газете, наклеенной под обоями, и фотографию под ним. Сквозь газету я видела неровную серую стену. - Догадались? - спросил демон, и я подняла на него глаза. У него была кожа серого, чуть лиловатого цвета, с легким перламутровым блеском, правильное лицо, шапка густых и жестких кудрей. Возможно, в них прятались рожки. Глубокие задумчивые глаза были удивительно хороши, я загляделась. Хотя мне вредно заглядываться в такие глаза. Все равно из этого ничего хорошего не получалось и уже не получится. Такая моя судьба. - Шабаш во вторник вечером, - деловито предупредил демон. - Перышко приведет. И положил на стол черное перо, вымазанное желтой ведьмовской мазью. - Удачи! - коротко простился он. - Посмотрим, сумеете ли вы воспользоваться нашими возможностями. А потом уж и будем решать вопрос о продаже души, Тень сгустилась вокруг него. Он опять обратился в столб черного дыма и втянулся в щель на потолке. Я осталась одна. На темной полировке журнального столика тусклым пятном выделялось черное перо. Мазь на нем как-то мгновенно выцвела. Что касается порядка в доме, я страшная зануда. Всякая вещь у меня знает свое место. И никогда еще перья на столах не валялись. Хотя... Было дело. В ранней юности. На берегу пруда чистились лебеди. Я осторожно подошла к ним и набрала целую горсть махоньких пушистых перышек. От подружки-балерины я знала, что их не берет никакая краска. То есть белизна в наивысшем своем проявлении. Ей я потом и отдала эти перья - обшить "лебединую" пачку. В детстве я страшно хотела танцевать и только танцевать. Но в хореографическое училище меня не приняли. Тогда я впервые обнаружила, что людям не нравится мое лицо. Первая тренировка у меня в семь двадцать утра. Это для тех, кому к девяти на работу. После работы им нужно бежать по магазинам, а встать на час раньше они еще со скрипом соглашаются. Правда, это всего два раза в неделю. У меня всегда все приготовлено заранее. Сумка с магнитофоном, купальником, резиновым поясом, тресами, импортными кедами на толстенной подошве всегда стоит на полке у дверей, и все в ней всегда свежее - запасные носочки, полотенчико, гимнастический купальник. Недавно я связала себе и полоску на лоб. Не люблю долго сидеть на одном месте, а то бы и гетры связала. Я считаю, что тренер должен служить недосягаемым идеалом. Какой-то дурак написал в популярной брошюре про аэробику, что одеваться надо, чтобы одежда не стесняла и вообще была хлопчатобумажная. С точки зрения высокой науки, возможно, это правильно. Но я - практик, и я за десять лет сделала кое-какие выводы. Я шла на остановку троллейбуса и мысленно повторяла тезисы своей сегодняшней речи перед новенькими. Костюм должен обтягивать, иначе я не пойму, правильно выполняется движение или нет, до конца вытягиваются ручки-ножки или кое-как. Резиновый пояс. Без него не допущу. У женщины должна быть талия. А пропотеешь под этим поясом до темных пятен на купальнике - и талия на нужном месте образуется. Тем и хороша обруганная синтетика... Да. Обувь. Только на толстой резиновой подошве. Потому что придется много прыгать. И меньше риска поскользнуться. Волосы - убрать! Чтобы не приглаживать их каждую минуту. Косметику - убрать. Это во мне не старая дева вопит. Я должна видеть, если кто-то из моих бегемотиц вдруг резко побледнеет или там губы посинеют. Обтягивающий костюм. Пояс. Обувь. Волосы. Косметика. Кажется, все... Новенькие, а было их в это утро человек восемь, обрадовали меня чрезвычайно - пришли в тех жутковатых тренировочных черных костюмах, какие наша промышленность гонит для школьников. Не выношу! Своими бы руками изодрала в клочки! Я построила свою пузатую и грудастую команду, включила магнитофон и сунула кассету на перемотку. - В следующий раз просьба одеться ярко и нарядно, - сурово сказала я. На мне самой сейчас малиновые тресы, белый с малиновым купальник, белые носочки и белые же кеды - пусть любуются. - От черного цвета снижается мышечный тонус. Возможно, это и враки. Но на девочек действует - услыхав про мышечный тонус, они действительно приходят в светлом. Прошпарив тронную речь, я включила магнитофон и выдернула из рядов Владку. Поставила ее вместо себя показывать упражнения и запустила тренировку. Это очень важно - чтобы с самого начала кто-то ткнул тебя в пузо - подтяни пузо! - или шлепнул по загривку - распрямись! Я ходила между рядов, тыкала, шлепала, выламывала неуклюжие руки, выгибала окаменевшие спины. Но когда наступил танцевальный фрагмент, вышла вперед. Я выбрала эту профессию, чтобы безнаказанно танцевать. Здесь было безразлично, какое у меня лицо. Здесь любовались моими стройными бедрами, осиной талией, подтянутой грудью. Хотя поставить меня рядом с настоящей танцовщицей - и сразу станет ясно, что мне нужно согнать лишних два сантиметра и с талии, и с бедер. Но это еще поправимо, а вот замучавшая меня корявая линия - от талии до верхней части бедра - так при мне навеки и останется. И "иксатые" руки тоже. Но моим бегемотицам не до тонкостей. Я самозабвенно пляшу тарантеллу, и они пытаются подражать. Сейчас я для них звезда экстра-класса. Возможно, еще и потому, что я пляшу с огромным удовольствием, и они это видят. Мне же на них лучше пока не смотреть... А то получится кривое зеркало - когда сплюснутая, разъехавшаяся во все стороны толстуха усердно копирует каждое твое движение, да еще корчит при этом рожи. После тренировки я еще раз повторила все свои наставления, оставила Владку, а остальных отпустила. Зальчик был в нашем распоряжении еще с полчаса. Я уже вторую неделю разрабатывала новый комплекс, Влада - лицо, приближенное к тренеру! - ассистировала. Мы попробовали, как ложатся на музыку движения "в партере". Я-то могу размахивать ногами с любой заказанной скоростью. Влада пополнее, мне в работе надо ориентироваться на таких, как она. Оказалось, действительно - рядовая советская женщина, даже прозанимавшаяся аэробикой более года, в этот темп не укладывается. Приятная новость... А я полжизни потратила, пока нашла эту музыку и переписала ее! Непруха... Опять чье-то приблудное словечко. Сколько можно? Почему они ко мне так все липнут? Я хотела спросить Владу, который час, но сквозь голубой рукав купальника увидела циферблат. Наше время истекло. А увидела я его, потому что напряглась. Во все время тренировки никто не просвечивал. И Владиных часов я не замечала. Сейчас полагалось бы пойти и позавтракать. Перед утренней тренировкой я не ем, она для меня вроде зарядки. Раньше все было просто - забежала в кафешку и съела себе салатик, выпила кофейку. Но как быть начинающей ведьме, которая в горке салата на блюдечке ясно видит кусочки порченой колбасы и длинный пергидролевый волос поварихи? Пришлось идти в кооперативное кафе, там повкуснее. Правда, и подороже. Я подумала, что дымчатый демон нанес удар по моему бюджету, и надо это горе оговорить в договоре. Затем я рванула в школу к Соне. Она знала, что я собиралась в милицию со своими никому не нужными показаниями. Она еще вчера вечером, очевидно, ждала меня. Я нашла ее в лаборантской химкабинета, который нужно было законсервировать на лето. - Про Генку не спрашивали? - был ее первый вопрос. Мне захотелось выругаться. Хотя я это делаю крайне редко. Но Сонька со своим Генкой может довести! Она и перед походом к следователю полчаса умоляла меня - ни слова о Генке! Он же семейный, не дай Бог, начнут его тормошить, дойдет до жены! По-моему, в этих причитаниях было какое-то неосознанное, подсознательное хвастовство - мол, у меня, такого заморыша, есть любовник, пусть и женатый, а у тебя нет и не предвидится. Ну, нет так нет, я же из-за этого не страдаю, как маялась ты, пока не возник Генка. - Спрашивали, - естественно, ответила я. - Ты уж прости, пришлось сказать правду. Что живет в Сибири, в академгородке, и приезжает примерно четыре раза в год, когда вызывают на симпозиум или научную конференцию. Они послали бригаду с ищейкой проверять его алиби. Мало ли какие у него причины ночью тебя придушить. Может, ты ему наследство собиралась оставить. Со мной бывает, что неудачно шучу. Соня помолчала и вздохнула. С другой стороны, она меня вынудила на такую неприятную шутку. Черт ее разберет, возможно, она действительно любит этого гастролера. Мне такого не понять... Во всяком случае, когда я нашла ее в больнице, и она рыдала у меня на плече, то меньше всего она беспокоилась о матери и отчиме - ее волновало, как бы не подумали на Генку! А какой он, к бесу, Генка? Ему сорок шесть лет, между прочим, и старшая дочь недавно внука ему родила. А Соньке всего-то двадцать девять. Не понимаю, хоть тресни. Я люблю Соньку. Только не умею говорить приятные вещи. Скорее всего, и не научусь. То, что я на тренировках зову здоровенных бегемотиц милыми девочками и предлагаю им то поднять выше ручки, то следить за ножками, еще ничего не доказывает. Это - профессиональное. Не могу же я вслух звать их жирными хавроньями. Но, честно говоря, мне было бы так легче, потому что на меня резкий и язвительный окрик действует лучше комплимента. Я мгновенно собираюсь и делаю решающий рывок, как правило, удачный. А с Сонькой так нельзя. И со многими нельзя. И это иногда удивляет, а иногда действует на нервы. Когда Сонька пришла ко мне тренироваться, она мне целую сцену закатила - почему я требую от нее невозможного! Она никогда не занималась, у нее отсутствует координация, и я должна относиться к этому несчастью с уважением. А именно - так, видимо, понимала Сонька уважение - упрощать программу применительно к ее возможностям. Чтобы не она была хуже всей группы, а вся группа примитивно топталась на ее уровне. Я, недолго думая, вернула ей уплаченные за пять месяцев вперед деньги. Она растерялась, деньги брать отказалась, пропустила неделю, а потом пришла и забилась в угол. Как она там маялась не в такт и не в лад - описать невозможно! Однако приспособилась. Потом мы вообще подружились. И вот теперь Сонька знает, что от меня соплей не дождешься, и тем не менее рассказывает мне про Генку и даже рыдает на плече, если случается какая-то ерунда. - Они что-нибудь узнали? Ну, про этого?.. - с надеждой спросила Соня. - Похоже, что нет. Это не так-то просто. В лицо ты его не видела. Во что был одет - не разглядела. Голос - поди разбери, если он почти шепотом говорил. А что сильный - так тебя и заяц повалит. Понимаешь, примет-то нет. Ищут, конечно. У них там свои каналы, - соврала я. - Это был маньяк, - уверенно объявила Соня. - Нормальный мужик не стал бы сразу душить. Да еще приговаривать: "Ну, тихо, тихо, я тебе еще ничего не сделал!" Маньяк, честное слово! Подумать только, он же так и бродит по ночам! Может, он на другом конце города кого-то действительно придушил, потому что его сразу не поймали? - Погоди, погоди, - сказала я. - Ты его точно передразнила? Вот именно так он и сказал? Вот с такими интонациями? - Да-а... а что? - Понимаешь, Сонь, так в кино уголовники говорят. С презрением. Может, ты просто так его изображаешь? - Нет, он действительно именно так говорил. - Нам только уголовника недоставало. Даже удивительно, как ты смогла вырваться. - Знаешь, я все время об этом думала, - призналась Соня. - И вот что получается. Когда он схватил меня за волосы и стал бить головой о стенку, я, наверное, на секунду потеряла сознание и стала падать. А он зажал меня, ну, почти прижал к стене, и я ж шлЈпнулась. Понимаешь, я вдруг почувствовала, что почти сижу на корточках. Он, наверно, думал, что я сейчас растянусь, а я вскочила - и в дверь. Как пробежала подворотню - даже не помню. Наверно, со мной действительно был обморок. - А вообще ты дешево отделалась, - сказала я. - Могло быть хуже. - Дешево! - обиделась Соня и потрогала голову - там, где под волосами заживали шрамы и шишки. - Хотя... Ой, ты же еще не знаешь! Моя сумка нашлась! Ну, которуя я выронила, когда он меня душить начал! - Как - нашлась? Где - нашлась? - Во дворе! Сегодня сосед, Трифонов, в сарай лазил. А там между крышей сарая и стенкой здоровая щель. - Какой еще стенкой? - Ну, он к брандмауэру впритык стоит, наш сарай, у него задняя стенка поэтому не деревянная, а каменная. И, представь себе, Трифонов у себя в сарае мою сумку нашел! И все на месте. Книги, косметичка. Только шоколадка пропала. И блокнот с телефонами цел. - Ты хочешь сказать, - медленно начала я, - что этот твой маньяк закинул сумку на крышу сарая, а она провалилась вовнутрь? Так, что ли? - Откуда я знаю, кто ее закинул? - удивилась Соня. - Может, мальчишки? Скорее всего, мальчишки. - Мальчишки бы растребушили, - уверенно сказала я. - И, возможно, конфисковали книги. Там же у тебя фантастика, небось, была? - Одна фантастика и один детектив, знаешь, эта тоненькая серия. Нет, только шоколадка пропала. - Вообще тебе опять повезло. Представляешь, что было бы, если бы пропали ключи. Я имела в виду, что у Соньки не дверь, а крепостные ворота. Она выходит в тупичок и с разгону ее не вышибешь, ногой тоже, размахнуться негде. Запирается на два доисторических ключа и один современный - так уж береглась проживавшая здесь бабка. Словом, эта комнатеха с частичными удобствами в сущности - неприступный бастион. - А с чего бы им пропадать? - удивилась Соня. - Ну, они же в сумке были? - Нет, в кармане, вместе с кошельком. Чтобы не шарить впотьмах по всей сумке. Тут мы стали разбираться - как так вышло, что я впервые об этом слышу. И оказалось, что Сонька, которая из больницы направилась жить к матери, только позавчера перебралась к себе, и мне просто в голову не пришло - а ключи-то целы? - Шоколадка, говоришь, пропала? Значит, в сумке копались. Прямо во дворе, при лунном свете. А потом сумку вместе с содержим