дал нам автомат-раздатчик. Понятно, что поводов для разговора было достаточно, но нас интересовала определенная информация. Мы ее и старались выудить, слушая трех сестер сразу - Хилгу, Нессе и Татьяну. Мы узнали, что в Тампеле полмиллиона жителей, пять институтов, девять заводов и лучшие теннисисты континента; что здесь изобретен знаменитый визуализатор, который по-новому планирует город, создавая разные оптические иллюзии, а в ближайшем будущем вытеснит как одряхлевшее кино, так и надоевшее всем телевидение; что изобретатель визуализатора Иосиф Менге вошел во все учебники (теперь я его вспомнил); что местный пищевой институт первый в мире синтезировал ряд продуктов, которые ни один гурман не отличит от естественных; что парни из Тампеля есть на Марсе, а несколько девушек живут в подводном городе и вышли там замуж; что в Тампеле собраны образцы растительности всего земного шара, в Тампеле есть свои праздники и достопримечательности, своя история и свои обычаи, свои песни и оркестр в тысячу музыкантов; что здесь всем хорошо, прекрасно, превосходно и что Тампель - это Тампель. Девушки говорили без умолку, и Игорю с трудом удалось спросить, что случилось сегодня с ними в три часа дня. - А кто вам сказал? - Ерунда какая-то. - Зачем вспоминать плохое? - Мы с Игорем врачи, - пояснил я. - О, - сказали девушки хором, - у нас тоже прекрасные врачи! Я перешел на строгий докторский тон: - Говорят, многие потеряли на время память. Это так, Хилга? - Я, во всяком случае, точно не помню. Мы играли в теннис, и я почувствовала себя плохо. Ну, я присела, отдышалась и снова за ракетку. - А вы, Нессе? Нессе нахмурилась. - Было как-то нехорошо. Тяжко или тоскливо - не пойму. - А я хлопнулась в обморок, - весело сказала Татьяна. - А потом стала волноваться за дедушку и бабушку. - И я волновалась, - добавила Нессе. - Они у нас старые. Наконец мы с Игорем улизнули из-за стола, ссылаясь на категоричное распоряжение профессора. Об облаке, как мы выяснили, девушки даже не слышали. - Ну и исследователи! - злился Игорь, сбегая по лестнице. - А жа-аль, что все уходите, - пропел я, подражая сестрам. - Тампель очень красивый вечером! Тампель был действительно красив. Светящиеся небоскребы - колонны, созданные богатырями, а не людьми, - держали на себе опрокинутую чашу неба. Робкие блики звезд терялись и гасли среди огромных движущихся букв, рисовавших программы театров, парков и кино, приглашавших в клубы и кафе, сообщавших новости мира. Ниже царила суета бесчисленных огней. Рвались фейерверки, били цветные фонтаны, почему-то светились деревья. Появились кафе с бумажными фонариками и удобными креслами, с вазонами и тентами, набитые отдыхающими и полупустые; появились спортивные площадки, красивые статуи, скамейки и уютные уголки ночного города, которые мы не заметили днем. Мы с Игорем остановились у подножия нашего небоскреба, слушая музыку и рокот толпы, озираясь по сторонам, не зная, как оценить этот новый, неожиданный жест Тампеля. И двинулись вперед очень осторожно. А потом стали перемигиваться, как заговорщики, бессмысленно что-то восклицать и громко смеяться. Ох, Тампель, Тампель, славный шутник, как ты приветлив и мил с гостями! Ты открываешь перед нами кафе, и мы, хотя и поужинали, устремляемся туда, чтоб послушать веселый квартет и поболтать с тампельцами. Но, увы, чем ближе мы к нему подходим, тем расплывчатее становятся двери, и вот уже нет кафе - оно растворилось в ночном воздухе, осталась лишь веселая песенка от несуществующего квартета, а вдали - да нет, в каких-нибудь сорока шагах - уже сияет театральная эстрада и стоят пустые скамейки. Что ж, играть так играть! Мы делаем вид, что садимся на скамейку, которой на самом деле нет, и прыгаем в детскую карусель, мчимся сквозь летнюю библиотеку и плавательный бассейн; нам все нравится - кафе и театры, ледники Антарктиды и песчаный самум - все, что ты даришь нам в этот вечер, обманщик Тампель. Наш бег за призраками кончился тем, что Игорь врезался головой в ствол дерева. Оно было не освещено и до обидности настоящее, с тугой шершавой корой. Игорь упал с глухим стоном на землю, потом вскочил, схватился за голову. - Хватит! - закричал он. - К черту весь этот город! Тут и людей никаких нет! - Почему нет? - прозвучал мягкий голос. - Люди есть. Мы разом обернулись и увидели какую-то фигуру в белом. - Исчезни! - шепотом сказал Игорь. - В самом деле, проваливай! - вскипел я. - Тут не до привидений. Привидение вело себя странно. Оно приблизилось, взяло Игоря под руку: - Пойдемте. Вам надо сделать компресс. Компресс! - Вы что - медсестра? - Педагог. В лифте мы рассмотрели ее. Глаза большие, спокойные. Зовут ее Соня. - Классическая шишка. - Соня потрогала лоб Игоря. - У меня один мальчик тоже стукнулся о дерево. Он так и сказал: классическая. Говорила она лениво, будто через силу, но очень приятно, успокаивающе. - Садитесь. Сейчас принесу лед. От компресса Игорь размяк. - Вы здесь живете? - спросил он. - Да. А что? - Неплохо. - Вы можете сидеть, пока не придете в себя. Так мы и сидели в красной гостиной, любуясь картинами в старинных массивных рамах и видом солнечного моря в открытом окне. - Иллюзия? - спросил я, кивнув на окно. - Да, - сказала Соня. - Убрать? - Нет, не надо. Море было как настоящее. Колыхалась на окне легкая штора, и пахло соленым ветром. - Вы, наверно, приезжие? Мы сознались, что приезжие. - У нас зона отдыха в другом месте, - сказала Соня. - А это так... Хотите потанцевать? Танцевала она очень хорошо - легко, послушно. Но ни разу не улыбнулась. Она как будто спала с открытыми глазами. - Вы почему такая печальная? - спросил Игорь. - Почему печальная? Я такая. - Она провела ладонью по лицу, будто смахивая паутину. - Трудный был день. Читала ребятам книгу. Вдруг все вскочили. Побежали. Я - за ними. Я им кричу, а они бегут. Потом один налетел на дерево. Как Игорь. - Понятно, - сказал Игорь, переглянувшись со мной. - Я снимаю компресс. Соня кивнула. - Сегодня захотела уехать, - сказала она как бы про себя. - Куда? - спросил Игорь. - Не знаю. "Парни из Тампеля есть на Марсе, а девушки вышли замуж в подводном городе", - вспомнил я слова трех сестер. - У нас бывают разные картины... Амазонка... Лунные горы... Я смотрел на Соню и знал, что сейчас передо мной две девушки. Одна родилась и всю жизнь прожила в Тампеле, она была здесь, она красиво танцевала. Вторая как будто беседовала с нами, но отвечала лишь сама себе, на свои тревожные вопросы. Где она бродила сейчас, по каким землям? Мы этого видеть не могли. Не могли, как не можем увидеть вот эту вазу с цветами изнутри и снаружи сразу. - Нет, не хочу туда, - сказала Соня. Она даже топнула ногой. Но вдруг глаза ее вспыхнули, она бросилась к двери. - Папа! Итак, размышления мои были верные: разве мог я, смотря на танцующую дочь, видеть за своей спиной ее отца, этого маленького славного человека. Он действительно показался мне очень славным, сразу располагающим к себе то ли своей мягкой улыбкой, то ли смешными усиками. Но в следующее мгновение я опешил, услышав имя и фамилию: Иосиф Менге. Игорь тоже помрачнел, подозрительно скосил глаза: кажется, он пытался совместить отца Сони с изобретателем коварного визуализатора, человеком, вошедшим во все учебники. - Я вас знаю, - сказал Менге. - Вы прилетели с Бриговым. И вижу, - с улыбкой добавил он, - что вам кое-что в Тампеле не нравится. - Ты угадал, папа. - Соня выразительно указала на лоб Игоря. - Берегитесь, мальчики, мой отец - опасный человек... - Вы что, читаете чужие мысли? - мрачно сказал Игорь. - Только свои. - Менге усмехнулся. - Пойдемте, я вам покажу нечто имеющее отношение к вашему путешествию. Менге привел нас в совершенно пустую комнату с матовыми стенами и без окон. Одна стена чуть поблескивала, вероятно - экран. Мы принесли из гостиной кресла, сели. Хозяин, нажав кнопку на стене, взял из выскочившего ящичка небольшой белый обруч. - Это новая модель, - сказал Менге, передавая нам обруч. Обруч был тяжелый, гладкий, будто литой. - Иллюзиатор? - спросил Игорь, взвешивая обруч. - Можно называть и так. - Менге извиняюще улыбнулся, но тут же посерьезнел. - Сейчас, молодые люди, вы увидите, что было сегодня в городе. Так, как это видел я. Я заметил, что руки его дрожат. Менге сцепил пальцы, медленно разжал их, потом надел обруч на голову. Он сидел с закрытыми глазами, неестественно прямой, напряженный, маленький, застывший в ожидании. Внезапно на экране появился сам Менге, только в другой позе. Он отдыхал на скамейке, задумчиво смотря вдаль. Этот экран был просто чудо. Когда он включился, я подумал, что стена провалилась, и я вижу реальный кусок города - зеленое полотно поля, зубья небоскребов, дорогу, прохожих и маленького человека на скамейке. Легкий шелест машин, крики мальчишек, зов матери, окликающей малыша, и еще слова: "Нет, это совсем неплохо"... Так, кажется, размышлял тогда Иосиф Менге, и мы его слышали сейчас. Дальше я постараюсь передать точно, что было на экране. Менге вскочил, испуганно озираясь. Женщина схватила ребенка и, прижав его к себе, стала медленно падать. Она упала на колени, не выпуская из рук сына, и тот заревел во весь голос. Менге шагнул было к ней, остановился, приложил ладонь к груди и очень осторожно присел на скамейку. Мимо бежали какие-то люди с раскрытыми ртами, но звука уже не было... Потом во весь экран возник человек в черном. Он стрелял из автомата. Стрелял в другого, кричащего что-то человека. В старика. Совсем как в старинном кино. - Хватит! Стена мгновенно прикрыла всю картину: Менге сорвал с головы обруч. - Хватит, - устало повторил он. Обруч соскочил с коленей, покатился по полу. Никто его не поднял - мы сидели подавленные. Менге крепко сжимал подлокотники и тяжело дышал. Соня повернулась к отцу: - Что это было? Менге кивнул на нас: - Они знают. - Мы не знаем, - сказал я, поднимая обруч. - Можно? Оно казалось таинственным - это простое кольцо. Приятно было держать его. Очень хотелось всунуть в него голову. - Попробуйте, - разрешил изобретатель. И получилась комната с белым облачком сирени и кроватью. А в кровати сидит Каричка. А рядом стою я. "Ты не летишь на Марс?" - говорит Каричка. "Нет". "Только не падай больше". "Постараюсь". "Я подарю тебе песню". Я испуганно схватился за голову. Черт возьми, как естественно звучали голоса этих призраков! Наверно, у меня был странный вид. Все засмеялись. А Игорь - вот чудак! - вызвал лабораторию с Андреем Прозоровым и усадил себя за пульт счетной машины. И тоже чего-то испугался и сорвал кольцо. - Соня, выйди, пожалуйста, - мягко попросил Менге, когда мы убедились в реальности нового визуализатора. Соня молча вышла и включила в гостиной музыку. Менге мерил маленькими шажками комнату, усы его подрагивали. - Не знаю, как определят это врачи-специалисты, но я могу сказать, что это такое. - Менге остановился, строго посмотрел на нас: - Страх. Мы молчали, в дверь билась бурная музыка. - Да, чувство страха, давно забытое людьми. Оно совсем неизвестно вашему поколению... И отчасти моему. Но оно осталось в словарях - тревожное состояние от испуга, от грозящего или воображаемого бедствия. Оно осталось и в нас, вы понимаете меня? В самой глубине. В наших клетках. В наследственной памяти. Вы это видели. Менге задыхался от волнения, он почти кричал. Подбежал к стене, открыл новый ящик, вынул крохотную, как таблетка, коробочку. - Возьмите. Запись на пленке. Мы поблагодарили за подарок. - Только не говорите Соне. Ей, знаете, ни к чему. - Менге уже успокоился. - Извините меня за иллюзиатор, - сказал Игорь. - Я не про этот, а который на улице. Тот мне в самом деле не нравится. Изобретатель рассмеялся. - Кому как. Наши приборы днем увеличивают пространство, а ночью создают разные картины. - Я все равно этого не пойму, - упорствовал Игорь. - Есть точная физика четырех миров, у каждой свои законы, и пусть все будет так, как есть. - Резонно, - согласился Менге. - Но иногда хочется все видеть, не сходя с места. Мы распрощались. Соня просто сказала: - Заходите к нам. - Если захотите побеседовать, милости просим. - Менге улыбнулся своей доброй улыбкой и добавил: - И не только с нами, разумеется. В эту ночь я не спал. Игорь - вот железный человек - как лег, сразу провалился в глубокий сон. Не столько разыгравшееся воображение, сколько гнетущее беспокойство, причин которого было великое множество, заставляло меня ворочаться с боку на бок. Я пробовал убедить себя, что выполнил свой долг - вручил подаренную пленку Акселю Бригову, который, бегло просмотрев ее, отправил с посыльным на ракетодром, к профессору Питикве. Я находил самые простые доводы, вроде этого: "Если Аксель не спит, пишет свои уравнения, то тебе надо отдохнуть, тебе завтра - какое завтра, уже сегодня - работать". А второе "я" тут же возражало, причем не менее аргументированное "Каричка спит, и Соня, и тысячи людей мирно спят, а где-то ходит облако, нанося подлые удары. Так как же ты можешь спать!" А что я мог? Я лежал и вспоминал наши гонки, обманы Тампеля, бегущих на экране людей, речи на Совете, старался воссоздать ясную картину действий облака. И незаметно для себя стал думать о Менге и почему-то именно с ним затеял спор, в котором, конечно, преимущество было на стороне Менге, ибо он задавал вопросы. Я: Есть физика четырех миров: микро, макро, космо и мега. Мир частиц. Мир человеческих вещей. Мир изученных галактик. Мир метагалактик. И законы каждого из этих миров человек узнал лишь тогда, когда отказался от привычных своих представлений, применяя безотказный инструмент смелых идей. Так что, добрый Менге, не стоит однажды вечером украшать ваш город галактиками - он для этого слишком мал. Как сказал мой друг Игорь Маркисян, пусть, все будет так, как есть. Долой иллюзии! Менге: Насчет размеров города - резонно, хотя идея с галактиками мне нравится. Но к какому миру принадлежит ваше облако, если оно само, без приглашения заявляется в Тампель и другие города таким оригинальным способом? Я: Вопрос не из легких. Мне кажется, оно из предпоследнего или последнего мира. Скорее - из метагалактики, раз оно умеет делать то, чего не умеем мы. Менге: Значит, это более мощный, чем наш, разум или его создание? Я: Возможно. Менге: Зачем же оно ведет себя столь низко по отношению к нам? Я: Может быть, это случайное совпадение. Слепое проявление определенной энергии. Менге: Нет, я знаю, что такое страх, - очень подлая штука... Я соскочил с кровати так стремительно, что чуть не опрокинул цветы. Схватил бумагу и карандаш, стал набрасывать уравнение. И тут же запутался. "Спокойно, - сказал я себе. - Все по порядку". Вот где пригодился бы прибор Менге, а еще лучше - лента наших гонок: я вспоминал, как вел себя мой гравилет, столкнувшись с облаком. Сначала рывок вперед, несмотря на выключенный приемник гравитонов. Что это - сильное притяжение или просто сломался тормоз? Итак, два варианта первого положения. Второе: мощный толчок, от которого рассыпалась машина. Может быть, облако владело секретом антигравитации? Мысль была чересчур простая и ясная, лежащая, как говорят, на поверхности, но я за нее схватился. Я рассчитывал гравитационную энергию облака, и в моих формулах и уравнениях повторялась история завоевания людьми гравитации. Я помню первые неуклюжие гравилеты - это мое детство, счастливо совпавшее с новым открытием человечества. Никто из взрослых тогда не верил, что они полетят, что они уже летают; я, как и все дети, верил. Тогда я не знал сказку про Ньютоново яблоко и легенд о первых космонавтах - победителях тяготения. Я ничего не смыслил в математике и не мог понять, какая это смелость - вот так вот запросто взять в руки слабейшую из слабых сил во Вселенной, закрутить ее над Землей и бросить туда стаю яркокрылых гравилетов... Просмотрев свои расчеты, я убедился, что в науке слишком легкие и ясные идеи - самые обманчивые: моя гипотеза об облаке ни к черту не годилась. Выходило так: если б мое облако излучало только гравитоны и потом антигравитоны, его масса должна быть столь велика, что Земля давно бы уже оторвалась от Солнца и стала бы вращаться вокруг маленького серебристого шара. Все же я забежал на минуту к Акселю, чтоб сказать о своем глупом выводе. Возле профессора на столе и на полу валялось много исписанных листков. Видно, и у него ничего не получалось. - Любая гипотеза может казаться несокрушимой и прекрасной, но если ей противоречит хоть один факт, гипотеза гибнет, - устало произнес Бригов. - Я могу доказать на бумаге, что облако не существует. Но оно есть - и все тут. - Вы лучше докажите, что оно существует. Аксель улыбнулся. - С твоей помощью. Мало фактов пока. - Куда же больше? - разошелся я. - Разогнало целый город. - "Разогнало"! - передразнил меня Аксель. - Это совсем нетрудно. Это можешь и ты. - Я? - В Тампеле еще со средних веков живут одни трусы. Увидев мой открытый рот, Аксель махнул рукой: - Иди спать! Я пошутил... 8 Когда рано утром мы, спешно покидая Тампель, уселись в ракету, я включил радио. Передавали обращение Совета ученых. Оно было кратким. Констатировалось прибытие из космического пространства объекта неизвестной пока физической природы. Перечислялись признаки биологического воздействия облака на людей. Далее следовали призывы к спокойствию, выдержке, нормальному ритму жизни, а также разъяснения о необходимой медицинской помощи. Выражалась уверенность, что ученые в самое ближайшее время найдут эффектный способ защиты. Были названы десятки специальных комиссий во главе с мировыми величинами (мелькнула фамилия и Бригова). Спокойствие и уверенность в каждом слове обращения. Что-то горячее ткнулось мне в щеку - это Кадыркин шептал на ухо: - Слушай, Март, у физиков полная неудача. Всю ночь я работал с ними. Поймали только усиленный поток нейтрино. Я с удивлением вспомнил, что давно не видел Пашу. У него были красные от усталости глаза, и почему-то впервые я заметил, какой у него длинный остренький нос. - Ты хитрый лис, - сказал я ему. - До сих пор я думал, что главный твой инструмент - ухо, если не считать гениального серого вещества. А теперь вижу, что длинный нос. Пашка не обиделся. Он даже показал мне и Игорю свои расчеты. С этого дня - с 18 мая - наша жизнь превратилась в бесконечную гонку. И если три полных событиями дня и три ночи с начала этого рассказа казались мне бесконечно длинными, вместительными, будто годы, то полтора месяца сумасшедшей погони за облаком были сжаты памятью в одни кошмарные, напряженно-нервные сутки. Наша маленькая группа носилась из города в город, используя весь современный транспорт. Иные города - Лондон, Одессу, Бразилиа - я рассматривал только сверху, из гравиплана или вертолета, на коротком пути с ракетодрома, поражаясь фантастичному движению машин на улицах; величественные, как горы, панорамы стартующих ввысь зданий я вижу до сих пор. Хорошо помню хрустально-белый город, поднявшийся из океана, по имени Маяк, к которому нас нес бесшумный экспресс по узкой эстакаде среди ленивых волн. В некоторых городах я видел всего одну-две улицы, по которым нас провозили, а иные просто проспал от усталости - работать приходилось в полную силу. Мы назывались "оперативная группа" и следовали за серебристым шаром буквально по пятам. На первый взгляд казалось, что беспорядочное движение облака бессмысленно: оно появлялось неожиданно над большими городами и столь же стремительно исчезало. Однако уже вскоре можно было угадать тактику таинственного гостя: своими скачками оно постепенно покрывало большую площадь, собирая, видимо, нужную информацию и время от времени нанося удары излучением. Мы научились опережать облако, готовя ему деловую встречу: разного рода установки видимого-невидимого (от малых приборов до огромных подземных телескопов) прощупывали сверкающий призрак за те считанные часы, которые он находился над городом. Наш Аксель работал, пренебрегая сном и отдыхом: сам возился с аппаратами, спорил с местными физиками, проводил совещания и летучки, докладывал Совету и еще успевал исписать тонны бумаги. Утром мы раскладывали листки в пачки, удивляясь, как успел он написать за ночь такую груду, и считали, считали - круглые сутки только считали. Это была наша работа, мы даже не обижались на рык Акселя, попадая под его горячую руку. Страшно было другое: мы уже начинали сомневаться в том, что когда-нибудь от теории перейдем к действиям... Рядом с нами работали биологи и медики; им, вероятно, приходилось труднее: они имели дело не с приборами и цифрами, а с живыми людьми. По утрам я набрасывался на светогазету, бегло просматривая страницу за страницей. Я не признавался, что ищу следы немого противника, но это было так. Хотя после обращения ученых слово "облако" нигде, кроме как в сводках погоды, не встречалось, дух его витал между строк. Популярные статьи по физике, космогонии, философии кончались многоточиями или вопросами, словно призывая читателя продолжить рассуждение. Врачи и биологи разбирали тончайшее устройство человеческого организма, давали всевозможные советы. Бионики моделировали на машинах жизненные процессы, отыскивая, как я догадывался, тот посылаемый облаком импульс, что ударял по нервам тысяч людей. Историки и социологи, оперируя эпохами, рисовали оптимистическую картину развития общества, намекая, очевидно, на то, что никакой пришелец из космоса не сможет изменить ход истории. Может быть, кто-то, просматривая эти статьи за чашкой чая, и философствовал о бесконечности познания, рисуя банальный образ растущего древа наук и ощущая себя частью, клеточкой этого дерева. Я же искал в этих статьях какие-то редкие слова, которые откроют тайну облака. И, конечно, не находил их. Вместо стройной теории на газетных полосах мелькали происшествия. Столкновение двух гравипланов, спланировавших после аварии на землю. Трехминутное нарушение радиосвязи с лунной ракетой. Счастливая развязка в чикагском цирке: гимнастку Андерсон, сорвавшуюся с трапеции, ловит хоботом слон. Что это - цепочка случайностей или вмешательство неожиданной силы? Мне почему-то казалось, что во всем виноват злой рок, имя которого газеты старательно не упоминали. А может, я просто фантазировал, доверившись возбужденному воображению, может, искал то, чего на самом деле не существует? Вот первые страницы газет: в них мир живет, как всегда, - уверенно, радостно, устремленно. Новый завод-автомат. Непробиваемые метеоритами дома для лунных станций. Подвиг в Антарктиде: подледный рудник работает, несмотря на угрозу обвала; движение льдов остановлено взрывами. Семнадцатый квадрат Сахары готовится к искусственному наводнению. Тройка отважных - Фрум, Протасов, Асахи - сообщает: ракетный поезд "Алмаз" продвинулся за сутки на сто метров к центру Земли, температура в рабочем отсеке двадцать шесть по Цельсию, экипаж ведет работу по программе. Заявление Президента Центра исследований Солнечной системы М.Ф.Тропа: готовится экспедиция на Солнце. Сверхжаропрочный корабль, защитное силовое поле, система охлаждения, экранирование опасного излучения и еще сотни средств защиты для тех, кто ворвется в огненную сверхкорону. Я трижды перечитал последнюю заметку. Читал, удивляясь своему спокойствию. Что ж, наверно, бывает и так: много лет ты мечтаешь о чем-то, как вдруг встречаешь человека, который обыкновенно, как простой сверток, несет под мышкой твою мечту. Так получилось и с моим Солнцем. Не горячий кружок на небе, не раскаленный шар, повисший в пустоте, не ядерный реактор, отапливающий Землю, - я всегда представлял Солнце кипящим морем огня, морем без берегов, куда только ни посмотри, всепожирающим пламенем космоса, красоту которого можно лишь смутно представить, но не передашь никакими словами. И эти счастливчики, которые ворвутся в сверхкорону, увидят его таким: безбрежно необъятным, кипящим в механической ярости, сжигающим глаза, и время, и земные сны! Если они будут так смелы и решатся заглянуть в лицо Солнцу, они увидят и опушенные ресницами загадочно темные глаза, которые люди называют пятнами, и пляшущие фонтаны извержений, которые пока величают протуберанцами. Они увидят и то, что никогда не увидим мы, и вернутся совсем другими, чем были прежде. Не знаю, какие у них будут лица и как они будут говорить, но они назовут все по-своему, и мы будем повторять их слова. Это уж точно. ...Все же предчувствие не обманывало меня: незаметно для глаза мир изменял привычные пропорции. В обиходе появилось новое слово - "страх". Сколько я себя помню, меня ничто не пугало. Грусти, беспричинной тоски, серых денечков было сколько угодно. Не знаю, может, человеческая память и стремится незаметно сместить грани, осветив все прошлое только розовым лучом, за всю свою жизнь не могу припомнить ничего, что хоть на миг устрашило бы меня. И вот я тоже попал под удар облака. Как-то я гулял под старыми каштанами, и солнечная мозаика света и теней скользила под моими ногами. Яркая весна, полная запаха травы, листьев и нагретого камня, неслышно ступала за мной. Я шел и представлял, как я въезжаю на слоне, или пантере, или просто на волке в этот город, как испуганно шарахаются пешеходы и мобили, не зная, что зверь совсем ручной. Я так увлекся, что совсем не удивился бегущим навстречу людям. Я даже посторонился, уступая им дорогу, но что-то поразило меня. Испуганные лица. То, что я уже видел на экране Менге. Я замер. Я не старался понять, что чувствую, я совсем забыл о себе, а просто превратился в приемную антенну. Мне казалось, что сейчас увижу что-то невидимое, что излучает облако, услышу, ощущу, пойму... Я ждал... Резкий звон стекла бросил меня в поток бегущих. Машина на полном ходу врезалась в витрину. Осколки блестели на тротуаре, на гладкой крыше мобиля. Водитель был невредим. Он стоял в кольце любопытных, разводил руками и глупо улыбался. - Есть еще стеклянные витрины, - пробовал кто-то пошутить. Я поплелся к своим и стал разбираться сам в себе. Но ничего, кроме усталости, не обнаружил. Игорь тоже ничего определенного о себе сказать не мог. Паша Кадыркин пожал плечами. Мы сидели в разных углах комнаты и молчали, пока не разгорелся спор. Не помню уже, с чего он начался, но, конечно, говорили мы про облако. Я и Паша предсказывали мрачное будущее. Игорь же взвился на дыбы и, схватив острейший меч логики, защищал все человечество. Как и всякий борец за справедливость, он обязан был одержать победу, но эта победа еще пряталась в том сказочном яйце, которое утка уронила в море, из которого выплывет мудрая щука... - Какая там физика четырех миров! Какие еще диапазоны разума! Какие универсальные законы! Ничего мы не знаем. Все мираж, - так зудели мы с Пашкой, развалившись валетом на широченной тахте. Игорь бегал по комнате, нервничал. - Нам брошен вызов. Мы должны его принять! - Приняли, а что толку? - А то, что вы смотрите на облако из своего окошка! Не хотите мыслить космическими масштабами. - Ну и мысли на здоровье. - Все вы обыватели, - не выдержал Игорь. - Вот как? - Да! Приспособились. Под защитой зонтиков, гравилетов, роботов, ракет, скафандров... - Носков, чулок, носовых платков, циклотронов, термояда, шоколада, - продолжил я. - Мещан ничто не спасет, - очень мрачно сказал Игорь. - Ну, знаешь, это уж через край! - А ты как думал! Развалились и философствуете. Кто вы такие? Обломовы! А работа стоит. Вскочили - и по своим углам. По своим машинам. Злые - как носороги. А вечером совершенно неожиданно мы все втроем набросились на Акселя. Говорили про трудности, про облако, про свое нытье. Аксель слушал нас спокойно, поглядывая исподлобья медвежьими глазками. - Мы ничего не боимся. Дайте нам только кислородный баллон и забросьте хоть на Сатурн, - горячо говорил я. - Лучше быть на Сатурне, - поддержал меня Игорь, - чем эта бесполезная гонка. Надоела суетня. Хоть к черту на рога, только, Аксель Михайлович, точно скажите - куда? - Вот вы говорите: боритесь с собственными недостатками, - заявил Паша. - А ведь это раздражает. Лучше бороться с общим врагом, чем с самим собой. А у нас есть такой противник. Схватка длилась ровно одну минуту. Минута потребовалась Акселю, чтобы высмеять наше нытье, вернуть в исходное "рабочее состояние". - Соль, сыр, суп, чернила - все не то! - ответил он нам словами Чарлза Гудийра, настойчивого американца, который а поисках резины добавлял в каучук, все, что попадалось под руку. - Мы с вами еще не изобрели резину, - продолжал Бригов, - и потому можно нас высмеивать. В своей работе мы получили достаточно отрицательных результатов, не создав теории облака. - Он кратко перечислил бесплодные расчеты полей облака. - Я не стану приводить исторические примеры, как поражения выносили смертный приговор самым стройным теориям и служили основой для новых взлетов науки, а скажу просто: если бы я точно знал физику облака, я написал бы на бумажке формулы и тут же распустил вас по домам. Пока что я приглашаю желающих на переговоры с облаком. Если оно ответит, переговоры состоятся завтра в восемь утра. 9 Дождливым серым утром выехали мы под ажурную арку радиотелескопа. Маленький вагончик тащил нас вверх по наклонной крыше плато. Кратким было это путешествие внутри почтенного столетнего телескопа, но я запомнил его лучше, чем все последние перелеты на ракетах. Сквозь проволочное кружево тоннеля разглядывал я маслянистые, тяжелые лапы елей; капли воды скатывались по ним и обрушивались игрушечными водопадами. Все вокруг - и трава, и красные набухшие ягоды земляники, я долговязые сосны, и кусты, - все было мокрым-мокро, а под елью хоть разводи костер. И так близко висели эти лохматые лапы, что я мог протянуть из окна руку и пожать любую из них, да боялся нарушить тонкое плетение проводов. Они служили великой цели, вылавливая вот здесь, среди обычного леса, скрежет галактик, взрывы гибнущих звезд и первый писк космических младенцев - эти прекрасные серебристые сети, внутри которых я двигался. Я лишь вертел головой, пытаясь разглядеть, натянуты ли они на плавно изогнутые формы или просто цеплялись за деревья. У приземистого, монолитного здания, будто высеченного из цельного серого камня, вагон остановился. Аксель вошел в дом, а я, Игорь и Паша еще долго стояли на ступенях, рассматривая телескоп сверху. Он был похож на величественный серебряный крест, брошенный посреди леса. Прямая, как струна, ажурная арка, под которой мы только что проехали, и пересекавшаяся с ней цепочка рогатых мачт, вырезанных из чистейшей стали, увенчанных гирляндами, - два чутких радиозеркала. Скоро начнется ожидаемое. Облако очутится в центре треугольника. Где-то в таком же лесу луч мазера пошлет серию сигналов. Включится нейтронная пушка: пучок нейтронов позволит увидеть строение облака - это второй угол треугольника. И тогда, возможно, наш телескоп уловит таинственный голос и мы узнаем, кто оно, откуда и почему. - Пора. Весь дом состоял из одного просторного зала. Длинный, как прилавок, пульт управления пристально смотрит на входящего десятками глаз - приборов. Два оператора на вертящихся стульях. Под руками у них клавиатура кнопок, на уровне глаз - экраны и скачущие цифры световых часов. Отдельно стоит круглый стол с пачкой бумаги и стаканами чая - это для нас. Бригов помешивает ложечкой и жестом предлагает устраиваться. Ждем молча, как ждут нацеленные антенны и мокрый притихший лес за окном. Кто знает, может, сосны, и ели, и даже трава настроены не хуже стальных струн на неслышный шепот далеких миров - только мы об этом не догадываемся? - Пора. Темное расплывчатое пятно на экране - это облако, как бы замершее в удивлении: к нему обращаются на "вы", как к почтенной Галактике. Вот побежали зубцы по голубому зеркалу: мазер передает свои сигналы - язык математики, понятный всем разумным существам, тысячи земных понятий. Но главное сейчас - третий приемный экран нашего телескопа, сетчатка циклопического радиоглаза. Если облако отзовется, мы это увидим. Зубцы струятся и по нашему экрану, но пока это след обычных излучений и помех. Помех много. Хотя в зоне телескопа и замерло движение, мы не могли остановить жизнь планеты. Летели своими путями рейсовые ракеты. Кружили гравипланы. Рвался в глубь шара "Алмаз". Работали взрывы. Трещали радиостанции. Весь пестрый клубок самых обычных дел наматывался на чуткие усы антенн и рябил нежную гладь экрана. Мы ждали непривычных зубцов - вот сейчас облако крикнет нам в ответ и взметнется острый пик на экране. Электронный мозг планеты мгновенно расшифрует сигнал, переведет его в человеческие слова, или уравнения, или цифры - первая реплика в дискуссии будет брошена. Молчал аппарат Центра Информации. Молчали мы. Молчало облако. Потом облако ушло - пятно на экране исчезло. Резко звякнули в стаканах ложки: Игорь в сердцах ударил кулаком по столу. Он вскочил, выбежал из зала. Бригов сидел, задумавшись, даже не поднял голову. Я вышел вслед за Игорем. - Не могу! - Игорь грозил кулаком неизвестно кому - телескопу, небу, лесу. - К чертям летит вся техника! Я больше не могу. Я был с ним согласен. ...И все же мы работали, как и прежде, перелетали из города в город, гнули спины у счетных машин, яростно спорили. Только один человек не волновался, был воплощением спокойствия - Бригов. Мы часто на него нападали, вели себя по-мальчишески. Бригов молча выслушивал и потом говорил. Коротко, убедительно. Он не изрекал истин и не дрожал в предчувствии великих открытий - он просто работал. Его не смутило, что нейтронная пушка не смогла пробить облако. На следующий день мы получили конспекты новых расчетов. По отражениям пучка нейтронов Бригов построил уже свежие гипотезы. И хоть мы кляли свою судьбу и чересчур громко стучали клавишами, нам нравилось упорство Акселя. 10 Мальва, южный порт, был заклеен объявлениями: "Подводный город Юхоон (Тихий океан) приглашает геологов, химиков, горнопроходчиков, микробиологов, сейсмологов. Условия: школы, парки, зрелищные предприятия, квартиры со всеми удобствами". Такое я видел впервые. Обычно в подводные города ломились. Словно отвечая на мои мысли, кто-то за спиной сказал: - Гнет воды. Я обернулся. Бронзоволицый упитанный моряк. Почему-то он смутился, заморгал выгоревшими рыжими ресницами, пояснил свою реплику: - В моральном, конечно, смысле... Вода, да еще это облако - слышал? А так - нормально. Едешь, что ли? - Не те специальности, - сказал я. - Ясно. Я стоял на горе над портом. Согнутые пальцы кранов, блеск воды, пассажиры, китовые туши надводных кораблей и сигарообразные - подводных. Глаза мои равнодушно скользили по этой великолепной картине, не высекая искры, из которой разгорается воображение романтиков. Мне не хотелось одеться празднично, как это принято всеми путешествующими по морю, ступить на трап и ощутить в ногах дружеский толчок волны. Некоторое время назад, когда облако стояло над Мальвой, в порту вдруг вспыхнула драка. Я впервые видел ослепленных яростью людей; они пускали в ход кулаки, ремни - что попало. Если б не Аксель, не знаю, как бы все кончилось. Он вломился в слепую толпу, как топор в муравейник. Я уже упоминал об огромной, просто чудовищной силе этого человека, но то, что я видел до сих пор (как Аксель сгибал металлические трубы, приподнимал за колесо мобиль, отшвыривал с дороги валуны), было лишь безобидным пинг-понгом. Бригов усмирил этих молодчиков за считанные секунды, расшвырял их своими ручищами так свирепо и ловко, что не получил ни одного удара. Тут я поверил, что в средние века он мог бы удержать целую армию у какого-нибудь моста, ведущего к замку. - Уходите, - сказал Аксель. И они ушли. Наверно, никто из них не понимал, почему разгорелась потасовка. Вот из этой агрессивной, атакованной облаком, зазывающей на дно океанское Мальвы я и вызвал Каричку. Просто так - вдруг решил и вызвал. Не по видео, а просто по телефону. - Ой, Март! - обрадовалась она, и я сразу увидел в золотых ободках зрачки, сияние вокруг головы. - Ты путешествуешь? Откуда ты? - Из Мальвы. - Красиво звучит. Как твое облако? Я рассказал коротко и про города, и про людей, и про наш недавний спор. - Не скучно? - спросил я. - Наоборот. Ты объяснил очень понятно. Сейчас много говорят и пишут. В основном общими словами. А у тебя очень точно. И ты во всем этом участвовал? - Участвовал... Как ты? Чем занимаешься? - Ничем. Знаешь, Март, на меня напала тоска. Вот сижу и думаю: зачем жить до ста лет? - Ты будешь жить бесконечно. Скоро изобретут сон на десятки, сотни лет, и ты будешь просыпаться в новых эпохах. - Март, ты чудак, я же серьезно. - Ну что ты, Каричка. Ты больна? - Увы, Март, даже не больна. Читаю вот старинный роман - "Дама с камелиями". Так вот, раньше умирали от чахотки, и все жалели этого человека. Понимаешь? - Не очень... - Мне кажется, я никому на свете не нужна. - Ты нужна мне. - Ты очень далеко, Март. - Хочешь, я прилечу через двадцать, нет - пятнадцать минут? Сейчас! - Не надо, Март!.. Я просто болтаю и сегодня не в духе. Не обращай на меня внимания и передавай привет всем нашим. - Каричка, ты по-прежнему моя колдунья? - Да. Счастливо, Март! Меня зовет мама. И все. Я долго не опускал трубку, слушая скучную тишину. Долго смотрел в окно, пока не наткнулся на Луну. Бесплодная, злая ледышка. Такую не взял бы даже для точки в моем рассказе. Как отделяет людей пространство - время! Особенно время... Меня так расстроило настроение Карички, что я забыл спросить у нее про Рыжа. С Каричкой я больше не разговаривал: только решусь, наберу номер и подзываю Рыжа. Что-то мешало мне просто, как раньше, сказать ей: "Вот и я. Не разбился, а соскучился". Я копил решимость, все откладывая разговор, как будто однажды должен был сказать важные, решающие слова. - Эй, Март, - радостно кричал Рыж, - с гравилетом все будет в порядке! Тебе красный? - Конечно. - Линия крыла - как была? - Да, Рыж. - А как ты крепил пластины? У меня не получается. Я объяснил, как надо крепить. - Еще дней десять, - сообщил Рыж, - и все готово. - Спасибо. - Прилетишь? - Прилечу. - Прокатимся? - Прокатимся... Как там Каричка? - Как всегда - рассеянная. - Рассеянная? - Ну да, растяпа! - Что ж она потеряла? - Да вроде ничего. Смотрит на меня и не видит. А ну ее! Март, скажи, вы когда поймаете облако? - Скоро, Рыж, хотя это трудно. - Я знаю. Но ты скорей прилетай. И Леха тебя ждет. Помнишь - который на ракетодроме? Как же! Забыть этого ушастика с горящими глазами пирата! Да никогда! И все же, Рыж, ты одна моя мужская опора. Все друзья обо мне забыли. И Каричка - я это чувствую. Ты - никогда. Но даже Рыжу, немому хранителю моих тайн, не рассказал я об одной встрече, хотя он и знал этого человека. Речь идет о моем дяде Гарге. Он появился передо мной, когда я уныло сидел в кресле, один в пустой сумеречной комнате. - Я часто наблюдаю за тобой, Март. Печальная картина. - Дядя? - Я вскочил и тут же сел, подчинившись предостерегающему взмаху руки. - Да, печальная история, я это вижу. - В голосе дяди слышалось сочувствие. - Зачем тебе все эти напрасные метания? Осунулся, побледнел... - Простите, дядя, но как... как вы наблюдаете за мной? Вы ведь так сказали? Дядя усмехнулся: - Так, именно так. Секретов от тебя, мой мальчик, у меня нет - слишком долго объяснять. Ты помнишь мое приглашение? - На Ольхон? Помню. Но зачем? - Мне нужен хороший программист. Но главное другое: имен