ер - лучшее средство против проклятых койотов вроде Вас. Прочтя Вашу депешу, я вскочил в седло и понесся как ветер. Я привязал своего мустанга к кусту чаппараля и вошел в ворота Вашего ранчо..." Видно, у Юры не хватило терпения продолжать в бретгартовском духе, и дальше он писал попросту: "...Долго торчал в подворотне и ждал, пока дяди Вовина жена выйдет во двор. Тогда я случайно встретился с ней, расшаркался и со страшной силой затрепал языком, наводя ее на вопрос: правда ли, что дядя Вова с помощью нашего акваланга нашел нечто, упавшее в море с "Узбекистана"? "Откуда вы знаете? - спрашивает мадам с подозрительностью во взгляде. - Вы разве тоже были на "Узбекистане"?" Нет, говорю, я на яхте был, которая подобрала женщину в красном. Тут она берет меня за руку, отводит подальше от окон Тараканши и такое рассказывает, братец ты мой..." И Юра подробно описал происшествие на борту теплохода. Прочитав это место, Николай вскочил из-за стола. - Что случилось? - Привалов поднял на него глаза. - Читайте, Борис Иванович! Вот отсюда. Привалов быстро пробежал страничку. - О-о! - воскликнул он. - Матвеевский нож и вправду существует! Ну-ка, что дальше? Дальше Юра сообщал, что Вова, оказывается, выехал в Москву вместе с Опрятиным. Затем описывал, как после разговора с Клавдией Семеновной он поднялся наверх, к матери Николая, чтобы передать ей зарплату, полученную по доверенности. Тут Юра внезапно перешел на стиль матвеевской рукописи: "А матушка ваша убивается, что, слыхать, на Москве морозы лютые, за полсорока градусов по цельзиеву расчислению, вы же не токмо валяных сапог, ниже того, теплого споднего взяти с собою не возжелали, матушкины о том немалыя просьбицы отвергнув..." Привалов засмеялся: - Узнаю вашего друга. И охота ему язык ломать! "...Тем часом, - писал Юра, - некто, постучавшись, взошел. И был то муж дебелый, ликом зверовиден и, против указу, не брит и не чесан..." Действительно, в тот вечер Юра имел разговор с Вовиной женой, а потом зашел к Вере Алексеевне и передал ей зарплату Николая. Вера Алексеевна угостила Юру чаем с вареньем, а сама села напротив и стала жаловаться на сына, не захотевшего взять с собой теплого белья. Юра ел варенье и утешал Веру Алексеевну, ссылаясь на то, что у Николая молодой и здоровый организм. Тут раздался стук в дверь, и вошел плотный мужчина средних лет, небритый, взъерошенный. Он кинул мрачноватый взгляд на Юру и Веру Алексеевну, поздоровался, спросил: - Могу я видеть инженера Потапкина? - Это я. - Юра сделал за спиной знак Вере Алексеевне. Он узнал незнакомца и решил выведать, зачем тот пришел. - Моя фамилия Бенедиктов. - Очень рад. Снимайте пальто, пожалуйста. Садитесь. Пальто Бенедиктов не снял. Он сел на стул и положил на колени шляпу и перчатки. - Пришел к вам с ответным визитом, - сказал он. - В общем, без предисловий. Мне говорила жена, что вы интересовались какими-то железными коробками. Не могли бы вы объяснить, что это значит? - Вы знаете это лучше, чем я, товарищ Бенедиктов, - ответил Юра. - Ящичек с рукописью был выброшен из вашей квартиры. Нас заинтересовала рукопись, и мы решили разыскать другие два ящичка, о которых там упоминалось. Очевидно, в одном из них был матвеевский нож. Очень жаль, что он утонул. Или его уже нашли? Руки Бенедиктова беспокойно дернулись. - Хорошо, - сказал он, прокашливаясь. - Если ваша осведомленность простирается столь далеко, то скажите: что спрятано в третьей коробке? - Не знаю. Они помолчали немного. Затем Бенедиктов проговорил: - Насколько мне известно, вы занимаетесь проблемой проницаемости. Мы тоже кое-что делаем в этом направлении. Я слышал, вы собрали оригинальную установку и получили интересный эффект. Если не секрет... - Он замолчал и выжидательно посмотрел на Юру. - Секрета, конечно, нет, - медленно, выбирая слова, сказал Юра. - Мы занимаемся проектированием нефтепровода. Попутно нас заинтересовал вопрос о диффузии жидкостей. Что касается наших опытов - к сожалению, не могу посвятить вас... Не уполномочен. У нас есть дирекция. Обратитесь с официальным запросом. - С официальным запросом? - Бенедиктов невесело усмехнулся и встал. - Благодарю за совет, товарищ Потапкин. Рад был с вами познакомиться. - Он нахлобучил шляпу на лохматую голову. - Я тоже, - любезно ответил Юра, поднял с пола упавшие перчатки и протянул их Бенедиктову. - Это, кажется, ваши. Вы узнали мой адрес через адресный стол? - спросил он вскользь. - В этом доме живет один наш сотрудник. - Ах, ну да, конечно... Между прочим, было бы очень интересно взглянуть на матвеевский нож. Если не секрет. - Вы сами сказали, что он утонул, - буркнул Бенедиктов. Юра вышел в галерею проводить гостя. Здесь Бенедиктов немного замешкался, глядя на голубую штору. - Вы правы, - ответил Юра на его невысказанный вопрос: - Опыт был поставлен именно здесь. Он широким жестом откинул штору. Бенедиктов невольно шагнул поближе, но увидел только большой стол, на нем - магнитофон причудливой конструкции, а под столом - два-три черных ящика с аккумуляторами. - Установку мы разобрали, - пояснил Юра. - А знаете что, товарищ Бенедиктов? Если вы работаете в том же направлении, то почему бы нам не объединиться? Зашли бы к нам в институт... Биофизик взглянул на Юру из-под тяжелых, припухших век. Ничего не сказал. Попрощался и вышел. Юра, отогнув оконную занавеску, смотрел, как он медленно, шаркая ногами, спускается по лестнице. - Любопытные новости, - сказал Привалов и налил себе еще чаю. - С самого начала, с того самого дня, я чувствовал, что неспроста упала она с теплохода. - Николай, зажав в руке Юрино письмо, принялся расхаживать по комнате. - Она нырнула за ножом, это ясно. Если бы она нашла его, то, конечно, отдала бы мужу, ну, а тот работает вместе с Опрятиным... Но Опрятин искал нож на месте ее падения. Значит, Маргарита Павловна не нашла его... Выходит, нож все еще лежит на дне или... - Он замолчал. - Или? - спросил Привалов. - Или Опрятину удалось его разыскать. - В таком случае, - спокойно сказал Борис Иванович, - надо поговорить с Опрятиным и попросить у него нож для исследования. Это очень облегчит нам работу. - Вряд ли. - То есть как это - вряд ли? Мы всесторонне исследуем нож и... - Я не про то, Борис Иванович. Вряд ли Опрятин отдаст вам его. - Почему? - удивился Привалов. - Я же объясню ему, для чего нужен нож. - Он сделал несколько медленных глотков. - Вот что. Костюков пишет, что Опрятин в Москве. Садитесь-ка за телефон и обзвоните гостиницы. Начните с "Золотого колоса" и "Ярославской". Это была титаническая работа - обзвонить огромный гостиничный городок. То "занято", то "у нас такие не значатся", а то, не слушая вопроса, говорят "мест нет" и кладут трубку. Вдруг из седьмого корпуса "Золотого колоса" деловитый женский голос ответил: - Опрятин? Минуточку... Инициалы?.. Да, есть. Опрятин и Бугров. Сто тринадцатый номер. Посыпались гудки отбойного зуммера. - Здорово! - Николай хохотнул. - Живет в седьмом корпусе, напротив нас, а мы и не знали. Привалов закрыл "Эйнштейна", посмотрел на часы. - Половина девятого. Рановато, пожалуй, звонить... Он подошел к окну. На улице вихрилась белая метель. Было еще темно, в окнах гостиничного корпуса напротив горел свет. - Впрочем, он не из лежебок. - И Привалов решительно набрал номер и попросил дежурную по этажу вызвать Опрятина. Некоторое время он ждал. Услышав ответ, оживился: - Николай Илларионович? Рад приветствовать вас в Москве... Привалов... Да, и более того: живу тоже в "Золотом колосе", по соседству... Откуда узнал? - Привалов запнулся на секунду. - От общих знакомых. Он сказал, что хотел бы поговорить об одном важном деле, и Опрятин ответил, что будет рад встретиться, только попозже: он должен ехать по делам. Они договорились встретиться в двенадцать в вестибюле метро "ВДНХ". - Прекрасно! - Привалов положил трубку. - В час у меня совещание в Главнефтеспецмонтаже - как раз успею. А пока приведу в порядок записи. Вы, Коля, поезжайте в управление, пробейтесь к Бубукину и проявите настойчивость. Сегодня проект приказа должен быть завизирован. Николай горестно вздохнул. Он не любил ходить в управление. Тамошние нескончаемые коридоры угнетали его и вызывали в памяти строчки из Багрицкого: Ой, чумацкие просторы - Горькая потеря! Коридоры в коридоры, В коридорах двери... - И вот что еще, - сказал Привалов. - Закажите себе билет на среду. - Себе? А вам? - Мне придется на несколько дней задержаться. Съезжу в Подольск, на завод, - там полно наших заказов. - Хорошо, Борис Иванович. Придется на городскую станцию... По телефону только за пять дней, а среда послезавтра... К полудню метель немного утихла, но все же мело еще порядочно. Пока Привалов, придерживая на голове папаху, шел по дорожке меж сугробов к проспекту Мира, его основательно залепило снегом. Перейдя проспект, он вошел в вестибюль метро. Его обдало теплым электрическим ветром. Очки запотели. Борис Иванович снял их и протер. Восстановив остроту зрения, он огляделся и почти сразу увидел Опрятина, только что сошедшего, с эскалатора. Опрятин был в элегантном пальто с меховым воротником и пыжиковой шапке. Он устремился к Привалову и поздоровался с ним, как показалось Борису Ивановичу, с преувеличенной радостью. - Как приятно встретить в московской сутолоке земляка! - Он энергично потряс руку Привалова. - Очень, очень рад, Борис Иванович! "Что это с ним? - удивленно подумал Привалов. - Всегда такой сдержанный... Впрочем, земляка и впрямь приятно встретить". Они отошли в сторонку. Обменялись обычными при таких встречах фразами. Потом Опрятин спросил, как бы между прочим: - Что говорят в академии о записках Матвеева? - Пока изучают их. Кстати: высказывается предположение, что до наших дней дошли не только записки. - Что же еще? - Опрятин насторожился. - Матвеевский нож. - Вы верите в индийские сказки? Привалову не понравилось это. К чему увертки? Он решил идти напрямик. - Николай Илларионович, мы знаем, что матвеевский нож был у вашего сотрудника Бенедиктова. Потом вы искали его в море, на месте падения женщины с "Узбекистана". Если вы нашли нож, то в академии с интересом послушали бы ваше сообщение. Вы же серьезный ученый и понимаете значение для науки... - Это и есть дело, по которому вы хотели со мной говорить? - прервал его Опрятин. Теперь от него веяло холодом, радостного оживления как не бывало. - Да, по этому делу. - Вас неверно информировали, - ледяным тоном сказал Опрятин. - Я не имею ни малейшего представления о ноже. - Позвольте, но вы искали... - Мои "розыски", как вы говорите, в море связаны только с проблемой уровня Каспия. Больше ни с чем. Что касается Бенедиктова, то он ведет у нас в институте определенную работу, а чем занимается в неслужебное время, не знаю. Это была отповедь. Вежливая, но решительная. Привалову стало неловко: действительно, какие основания были у него для подобного разговора? Письмо Костюкова? Болтовня какой-то вздорной "дяди Вовиной супруги"?.. - Извините, - сказал он. - Видимо, меня неправильно информировали. - Да, неправильно. - Опрятин вдруг заторопился, взглянул на часы. - Должен вас покинуть, Борис Иванович. Дела! - Он улыбнулся одними губами, пожал Привалову руку и быстро пошел к выходу. Привалов озадаченно посмотрел ему вслед. Если бы он знал, что в эту самую минуту Опрятин, идя по дорожке, протоптанной в снегу, и заложив руку за пазуху, нащупывает в кармане рукоятку матвеевского ножа! Проведя несколько томительных часов в управлении, Николай поехал на Курский вокзал. У касс предварительной продажи было много народу. Николай стряхнул снег со шляпы и подошел к хвосту очереди. - Кто последний? Приземистый гражданин в коричневом кожаном пальто оторвался от газеты и неодобрительно глянул на Николая: - Я крайний. Только не лично. Лично за мной занимала гражданка... - Он осмотрелся. - Вон она, в черной шубе. Будете за ней. Николай мельком взглянул на гражданку в черной шубке и белой шапочке. Она стояла спиной к нему у киоска "Союзпечати". Кожаное пальто, простуженно потягивая носом, углубилось в международное обозрение. Николай, пользуясь преимуществом роста, от нечего делать стал просматривать через плечо гражданина газетные заголовки. Его заинтересовала заметка о выставке "Трофейная техника шпионажа и диверсий", открытой недавно после ремонта. В заметке описывались новые экспонаты. Остатки самолета-разведчика одной заморской державы, сбитого нашими летчиками... Бесшумные пистолеты... Портативные рации... Отравленная булавка... Оборудование итальянского диверсанта из пресловутой Десятой флотилии, который погиб в 1942 году в одном из Каспийских портов, - его тело было случайно найдено в прошлом году в подземелье. Диверсант, очевидно, принадлежал к ордену иезуитов, так как носил на шее толстую пластинку с выгравированными начальными буквами... Что такое?.. Николай подался вперед и впился взглядом в петитные строчки. "...Начальными буквами девиза иезуитов "AMDG"... Кожаное пальто раздраженно сказало: - Не люблю, молодой человек, когда мне в ухо дышат. - Извините, - пробормотал Николай и кинулся к газетному киоску. - "Московскую правду", пожалуйста. Он схватил газету и тут же, у прилавка "Союзпечати", стал перечитывать про итальянца. Вдруг он почувствовал чей-то пристальный взгляд. Досадливо покосился на соседку - ту самую, в черной шубке. И даже головой дернул, как от удара в челюсть: рядом с ним стояла Маргарита Павловна. - Вы... вы в Москве? - растерянно сказал он. - Как видите. - Она пристально смотрела на него, глаза у нее были невеселые. - А я в командировке... - Николай кашлянул и начал складывать газету. "Дурак! - выругал он себя. - Очень ей интересно, что ты в командировке..." - Вы едете домой? - спросила Рита, наблюдая за нервными движениями его пальцев. - Да. Хочу на среду взять билет. А вы? - Завтра уезжаю. Николай сунул многократно сложенную газету в карман. Рита повернулась к продавщице: - Я возьму эти открытки. Она отложила пять или шесть открыток с цветными репродукциями. Николай рассеянно взглянул на них. Какой-то северный пейзаж. Левитановский "Март". "Вирсавия". Картинка в билибинском духе: корабль с выгнутым парусом, на котором изображено солнце, подходит к пристани, где бородатые люди в длинных кафтанах стоят у пушек, окутанных клубами дыма... Он сказал первое, что пришло в голову: - "Пушки с пристани палят, кораблю пристать велят". - Да. - Рита расплатилась с продавщицей и сунула открытки в сумочку. - С детства люблю эту сказку. - Я тоже, - сказал Николай. - Когда-то в детстве я перерисовывал эту картинку. - Перерисовывал? - Рита резко повернулась к нему и посмотрела в упор. - А рисунок никому не дарили? У Николая перехватило дыхание. Во все глаза он смотрел на это милое, переменчивое, вопрошающее лицо - и вдруг увидел... Проступили давно знакомые черты... задорный нос, обсыпанный веснушками, озорная улыбка, желтые воинственные косички... - Желтая Рысь? - прошептал он. 10. "КЛЮЧ ТАЙНЫ" ИСЧЕЗАЕТ И СНОВА ПОЯВЛЯЕТСЯ МАТВЕЕВСКИЙ НОЖ Черный крест на груди итальянца, Ни резьбы, ни узора, ни глянца... Молодой уроженец Неаполя! Что оставил в России ты на поле? М.Светлов, "Итальянец" Что делала Рита в Москве? Подруга встретила ее на вокзале и привезла к себе. В тот же день Рита отправилась на Пироговскую и записалась на прием к известному профессору-невропатологу. Профессор принял ее через два дня и внимательно выслушал взволнованный Ритин рассказ. - Специальный курс лечения, - сказал он. - Только это поможет вашему мужу. Курс нелегкий и длительный, но в кем единственное спасение. У вас в городе успешно практикует доктор Халилов, мой ученик. Вы должны убедить мужа лечь к нему в больницу. Дело в том, что закон разрешает лечение от наркомании только с согласия самого больного. Употребите все свое влияние, чтобы получить согласие мужа. Чем скорее, тем лучше. Я дам вам письмо к доктору Халилову. Рита встревожилась еще больше. Решила, не дожидаясь конца каникул, выехать домой. Но подруга уговорила ее остаться в Москве еще хотя бы на неделю. - Сумасшедшая, тебе надо рассеяться, отвлечься, набраться сил, - говорила она. - Посмотри, на кого ты стала похожа. Прежде чем браться за лечение своего муженька, приведи себя в порядок! Свежий воздух и снег - вот что тебе нужно. Завтра мы смотрим чехословацкий балет на льду. В воскресенье возьмем лыжи и поедем за город... Каждый вечер она водила Риту то на каток, то в театр, то на стадион. Ни на шаг не отпускала от себя. Но днем, когда подруга была на работе, в своей архитектурной мастерской, Рита оставалась одна в пустой квартире. Она читала, слушала утренние концерты по радио или отправлялась бродить по городу. Дважды к ней наведывался гость. Опрятин приехал в Москву тем же поездом, что и Рита. Морозным утром, когда поезд стоял в Минеральных Водах и Рита прогуливалась по перрону, Опрятин подошел к ней, заговорил. В Харькове они снова встретились на перроне, и Рита дала ему номер телефона подруги. Итак, дважды ее навещал Опрятин. В его присутствии она чувствовала себя неспокойно. Казалось, будто за ним стоит тень ее мужа. Что-то грозное, тревожное наплывало вдруг... Опрятин говорил мягко, сочувственно. Он был согласен с мнением профессора: Анатолию Петровичу следует пройти курс лечения. Он, Опрятин, поможет ему получить отпуск любой продолжительности. Маргарита Павловна не должна беспокоиться: особо тревожных симптомов пока нет. Анатолий Петрович бодр и увлечен работой. "Работа! - думала Рита. - Каторжная, нескончаемая, бессмысленная. Она отняла у меня Анатолия..." Опрятин, угадывая ее мысли, говорил: - Мы сейчас на правильном пути, Маргарита Павловна. Но учтите: срок окончания работы во многом зависит от вас... В третий раз Опрятин пришел сегодня утром. За окнами выла метель. В комнате было тепло, из репродуктора лилась беспокойная, напряженная музыка. - Вальс из "Маскарада", - негромко сказала Рита. Опрятин сидел на диване, закинув ногу на ногу, и отбивал такт носком ботинка. - Маргарита Павловна, - сказал он, когда скрипки, взлетев, оборвали мелодию. - Я рискую надоесть вам, но вынужден снова говорить о ноже Матвеева. - Это становится невыносимо, - холодно ответила Рита. - Двадцать раз говорила вам: нож утонул. - Он у вас, - возразил Опрятин. - Не понимаю вашего упрямства. Выслушайте меня и постарайтесь понять. Мы с Анатолием Петровичем создали оригинальную установку. Если исключить тот случайный результат, который наблюдал ваш предок в Индии, никто никогда не подходил так близко к решению проблемы взаимной проницаемости вещества. Мы подошли. Речь идет о крупном научном открытии, Маргарита Павловна. Имя вашего мужа станет в один ряд с самыми блистательными именами эпохи... - Не хочу! - вырвалось у Риты. Она, закусив губу, отошла в дальний угол комнаты. И уже спокойней продолжала: - Не нужно ему никакой славы. Пусть вылечится и вернется домой. И... забудет о проклятом ноже. Только об этом я думаю. Больше ни о чем. И... и оставьте меня в покое. - Хорошо. - Опрятин встал. - Я оставляю вас в покое. Но Бенедиктов к вам не вернется. Прощайте. Он пошел к двери. - Стойте! - крикнула Рита. - Почему... почему он не вернется? Опрятин резко обернулся. - Потому что он медленно убивает себя. Потому что дозы, которые он принимает, могут и слона свалить. Потому что он не переживет неудачи. А удача зависит только от ножа. Нож гарантирует решение проблемы и вместе с тем - выздоровление Бенедиктова. Рита сжала ладонями виски. Глаза у нее были затравленные, больные. Опрятин ждал. Метель кидала в оконные стекла пригоршни снега, и стекла вздрагивали под ударами. Деревянными шагами прошла Рита во вторую комнату. Щелкнул чемоданный замочек... Рита вернулась, бросила на стол нож. Он упал с легким стуком. Странно легкий стук. Опрятин неторопливо подошел к столу. Взял нож за рукоятку, впился взглядом в узкое лезвие с дымчатым узором. И вдруг наискось вонзил его в стол. Почти до самой рукояти нож ушел в тяжелую полированную доску. Глаза у Опрятина вспыхнули торжеством. - Маргарита Павловна, разрешите мне... - Не надо, - остановила она его. - Уходите. Она долго стояла у окна. Смотрела с высоты девятого этажа, как Москву заволакивало снежным дымом. Потом выбежала на улицу и поехала на вокзал. - Да, Желтая Рысь... Так прозвали меня в детстве мальчишки с нашего двора... - Она взяла Николая за руку, глаза ее прояснились, будто туманная пелена с них спала. - Ваш рисунок сохранился у меня... - Меня все время мучило, - сказал Николай сдавленным шепотом. - Все время чудилось что-то знакомое. - Боже мой, Коля... - Желтая Рысь... Пожилая продавщица, глядя на них, заулыбалась: - Что, встретились, молодые? - Значит, я не ошиблась... Когда вы делали доклад у нас в школе, я вдруг подумала... Я почти узнала тебя. - А помните, мы с Юрой пришли к вам... - Это был Юра? - Рита засмеялась. - Господи, ведь он был такой маленький... Такой отчаянный, с перьями в волосах. - Ведь мы назвали тогда свои фамилии. Разве вы... - А ты разве знаешь мою фамилию? - Нет. - Ну и я не знала ваших. Кого это интересует в детстве? Если бы мы учились в одной школе, тогда другое дело. - Мне все время чудилось в вашем лице... - Почему ты говоришь "вы"? Действительно, почему? Ведь это Ритка, Желтая Рысь из детства. "Неужели это она?" - изумленно думал Николай, пожирая глазами ее лицо. - Вы очень изменились... Ты очень изменилась... Улыбка вдруг сбежала с лица Риты. Она испытующе смотрела снизу вверх на Николая, и ему, как тогда, после доклада в школе, показалось, будто она хочет ему сказать что-то очень важное... Но она только спросила: - А ты живешь все там же? - Да. В Бондарном переулке. - В Бондарном переулке, - повторила она мягко. - Как будто сто лет прошло... - Может быть, вы... ты тоже возьмешь билет на среду? - спросил он несмело. - Поехали бы вместе... Рита помолчала. Еще один день в Москве?.. Нет, она хотела уехать не позднее чем завтра. Нечего ей здесь больше делать. Но неожиданно для самой себя она согласилась: - Хорошо. Поедем в среду. Они шли по Садовому кольцу. Рита, заслонясь варежкой от снега, рассказывала, как уехала тогда, в детстве, с семьей в Ленинград и как началась война и ее отец, командовавший крупным военным транспортом, погиб при эвакуации Таллина. Она с матерью пережила в Ленинграде всю блокаду, а после войны вернулась в родной город, потому что мать сильно болела и врачи велели ей жить на юге... О своем замужестве Рита не стала рассказывать. - Почему ты ни разу не пришла к нам? То есть в наш двор? - спросил Николай. - Я заходила однажды, вскоре после возвращения. Разговаривала во дворе с Тараканшей... И про вас с Юрой спрашивала. Она сказала: Юра уехал, не живет здесь. Коля тоже уехал... - Постой, когда это было? - В сорок седьмом году. Летом. - Летом сорок седьмого? Ну да, Юрка тогда уже переехал на новую квартиру. А я... Я уезжал в пионерлагерь, вожатым работал в то лето. Ты просто не поняла Тараканшу. - Возможно. Заглянула я и в нашу старую квартиру. Там, помню, в галерее сидела толстая женщина и шила. Не очень-то приветливо разговаривала со мной. - И больше ты ни разу не приходила? - Нет. Мне было очень тяжело. Слишком все напоминало об отце... Если бы папа был жив, - сказала она, помолчав, - все бы у меня могло сложиться по-другому. Она зябко повела плечами. Николай решился взять ее под руку. - Знаешь, - сказал он, - теперь я вспомнил: ведь у вас в комнате на столе лежали два железных бруска с гравировкой. Таинственные буквы... Все время меня мучило, что когда-то я их видел. Ты помнишь? Мы еще поклялись, что разгадаем их тайну... - Знаешь, как моя фамилия? - спросила она вдруг. - Я Матвеева. - Матвеева? - растерянно проговорил он. - Позволь, значит, ты... - Да, Коля. Значит, я. - Рита помрачнела еще больше. - Не надо об этом, - попросила она. - Пожалуйста, не надо! Слишком много для одного дня... Она осеклась. Десятки вопросов вертелись на языке у Николая, но он не стал больше говорить о том, что ее тревожило. Он рассказал ей о себе, и о Юре, и о том, какая у них замечательная яхта. Он не мог понять, слушает ли она его или думает о чем-то другом. Рита заторопилась домой. Они вошли в троллейбус. И опять Рита испытующе посмотрела на Николая. Открытое лицо, серые внимательные глаза. Уши горят малиновым огнем. Чудак, в такие морозы ходит в легкой шляпе... - Я очень рада, что встретила тебя, - сказала она тихо. - Мне нужно многое тебе рассказать... Нет, не сейчас. В поезде. На площади Маяковского он вышел из троллейбуса и нырнул в метро. Был уже пятый час, когда Николай вернулся в гостиницу. - Борис Иванович! - начал он с порога. - Интересные новости! Привалов, недавно приехавший с совещания, сидел за столом и составлял очередную докладную записку. - Что Бубукин? - спросил он. - Завизировал. - Николай вытащил из кармана газету и положил ее перед Приваловым. - Прочтите эту заметочку. Борис Иванович поднял очки на лоб и быстро пробежал заметку о выставке и ее новых экспонатах. - Пластинка с надписью "AMDG"... - Он откинулся на спинку стула, и очки сами собой опустились на переносье. - Вы думаете, она имеет отношение... - Да, Борис Иванович. Та же гравировка, что и на нашем ящичке. А вдруг это "ключ тайны"? - У итальянского диверсанта? Хм... Сомнительно. - Де Местр ведь тоже был из Италии, - возразил Николай. - А иезуиты и сейчас существуют. Надо бы съездить, Борис Иванович, посмотреть. Если размеры пластинки совпадут с теми, что на эскизе... Привалов посмотрел на часы. - Ладно. - Он встал и сложил бумаги. - Только надо поторопиться, выставка, наверное, рано закрывается. Через полчаса Привалов и Николай вышли из такси возле старинного особняка в тихом переулке. Посетителей на выставке было немного. У стенда с портативными рациями громко спорили, перебивая друг друга, несколько мальчишек. Двое летчиков осматривали остатки заморского самолета, сбитого над нашей территорией. Во втором зале Привалов и Николай без труда нашли высокую застекленную витрину, в которой стоял в полный рост манекен, одетый в потрепанный костюм, с парашютом на спине. На шее, за распахнутым воротом, поблескивало маленькое распятие. У ног манекена были разложены плитки взрывчатки, акваланг с гидрокостюмом, пистолет, рация, моток нейлоновой веревки, еще что-то. Никакой пластинки с надписью "AMDG" не было. - Странно... - Николай еще раз осмотрел снаряжение диверсанта. - Очень странно. Ведь в газете ясно сказано... - Обратимся к дирекции, - сказал Привалов. Они прошли в маленькую, жарко натопленную боковую комнату. Директор выставки, невысокий лысоватый человек в военном кителе без погон, удивился, выслушав Привалова: - Как это - нет пластинки? Вы, товарищи, просто не заметили. Пойдемте в зал. Но и директор не обнаружил пластинки с иезуитским девизом. Она исчезла. Лицо директора стало озабоченным. - Вчера вечером пластинка была на месте, - сказал он отрывисто. - Я экскурсантам ее показывал. - Тут он заметил, что дужка маленького замочка на дверце витрины перерезана - Кусачками перекусили, - проговорил он и покачал головой. - И цепочку, на которой висела пластинка, тоже, наверное, кусачками. - Может, на цепочку польстились? - предположил Привалов. - Она золотая была? - Позолоченная. Нет, тут другое... Распятие - видите? - не тронули, а оно золотое. - Директор посмотрел на Привалова. - Попрошу вас, товарищи, задержаться. Как свидетелей. Он повел их к себе в кабинет. Сунул желтый от табака палец в телефонный диск, набрал номер и попросил кого-то срочно приехать. Затем вытянул обе руки на столе и попросил Привалова объяснить, почему его интересует именно эта пластинка. Привалов коротко изложил историю ящичков. Об их содержимом он умолчал, сказал только, что оно представляет интерес для Академии наук. - У вас, конечно, есть опись имущества диверсанта, - заключил он свой рассказ. - Разрешите взглянуть на описание похищенной пластинки. Нам бы хотелось сверить ее размеры с нашими данными и... - Минуточку, - сказал директор. - Попрошу предъявить ваши документы. Он долго и старательно читал документы инженеров. С Привалова градом катился пот. Он снял папаху и вытер платком лоб и шею. Письмо со штампом Академии наук произвело на директора серьезное впечатление. - Прошу извинить эту формальность, - сказал он, возвращая документы. - Понимаете, дело не простое... - Так вы разрешите нам посмотреть опись? Директор извлек из шкафа зеленую папку, перелистал ее. - Вот. Только дальше этой страницы попрошу не читать. Привалов и Николай с изумлением прочли, что труп диверсанта и его снаряжение были найдены в августе прошлого года в окрестностях Дербента кандидатом технических наук Н.И.Опрятиным. - Всюду этот Опрятин, - негромко проговорил Николай. - Что-то я слышал насчет его дербентского приключения, - заметил Привалов. - Ну, дальше. В описи за номером 14 значилась металлическая пластинка с вырезанными буквами "AMDG" и ниже и мельче - "JdM". Вес пластинки - 430 граммов. Размеры... - Те самые, - сказал Николай взволнованно. - Я хорошо помню. Это "ключ тайны", Борис Иванович. Никаких сомнений. Затем им пришлось повторить рассказ о ящичках приехавшему следователю - черноглазому молодому человеку. Следователь слушал, записывал что-то в блокноте. - Вы считаете, что кража совершена лицом, которое знало о возможной научной ценности ящичка? - спросил он. Привалов пожал плечами: - Во всяком случае, любопытно, что вор взял именно этот ящичек, хотя рядом висело золотое распятие. - Кто, кроме вас, знает про ящички? - Знают многие сотрудники нашего института. Знают некоторые ученые. Это солидные люди, все они вне подозрений. - Безусловно, - согласился молодой человек. - Но все-таки, будьте любезны, назовите их. Привалов назвал фамилии. Николай попросил записать еще и Опрятина и Бугрова Владимира. - Кстати, они сейчас в Москве, - добавил он. - Опрятин, конечно, сам не похищал, а вот Бугров... Имею на него подозрение. - Их адрес? - Гостиница "Золотой колос", седьмой корпус. Следователь поблагодарил инженеров и попросил не разглашать историю с кражей, "пока не будут выяснены ее мотивы". Было уже довольно поздно, когда наши друзья вышли на улицу. Мела поземка. Мороз пощипывал уши. В полупустом вагоне метро Привалов сказал: - Вы в самом деле подозреваете Опрятина? - Он знал об эскизах ящичков. Ну, а диверсанта он, оказывается, сам нашел... И, если он с Бенедиктовым работает над проблемой проницаемости, то, конечно, "ключ тайны" должен его здорово интересовать. - "Ключ тайны"... Что бы это могло быть? - задумчиво сказал Привалов. - Очевидно, очень важный документ. - Может быть, описание установки? - Не успел вам рассказать о встрече с вашим тезкой. - С моим тезкой? - переспросил Николай. - А, с Опрятиным! Расскажите, Борис Иванович. - Да что рассказывать? О ноже он ничего не знает. Отверг с негодованием. Когда встретились - сиял улыбкой, когда прощались - волком глядел. Скрытный человек... Они шли по дорожке, протоптанной в снегу, к гостиничному городку. С одной стороны тянулись заборы, с другой - промтоварные ларьки и киоски. Где-то выла собака. Впереди сверкали освещенными окнами корпуса гостиниц. "Ну и денек!" - подумал Николай. Только теперь он вспомнил, что не обедал сегодня. - Пойду в столовую, Борис Иванович. Проходя мимо седьмого корпуса, Николай вдруг остановился у подъезда. "А что, если попробовать?.. - подумал он. - Вызвать его из номера, только чтоб Опрятин не знал... Сразу огорошить его вопросом, к стенке прижать..." Он вошел в вестибюль и попросил дежурного администратора вызвать из сто тринадцатого номера гражданина Бугрова. - Бугров? - сказал администратор и заглянул в пухлую книгу. - Выбыл Бугров. В шестнадцать двадцать. Опрятин и Бугров. Вызвали такси и уехали в аэропорт. 11. ВНИМАНИЮ ЧИТАТЕЛЯ ПРЕДЛАГАЮТСЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ СВЕДЕНИЯ ИЗ ИСТОРИИ РОДА МАТВЕЕВЫХ Как прилежно стараюсь я вести рассказ, не останавливаясь, и как плохо мне это удается! Но что же делать! Люди и вещи перепутываются таким, досадным образом в этой жизни и сами напрашиваются на ваше внимание. Примем это спокойно, расскажем коротко, и мы скоро проникнем в самую глубь тайны, обещаю вам! У.Коллинз, "Лунный камень" Свисток - как удар бича. Поезд послушно тронулся. Поплыл перрон мимо зеленых вагонов, и вместе с перроном стали уплывать столбы, киоски, Ритина подруга, машущая рукой, и Борис Иванович в новой коричневой кепке. Прощай, Москва! - Молодой человек, поднимитесь с подножки, - строго сказала толстая проводница. Николай, в последний раз махнув рукой, поднялся и вслед за Ритой вошел в коридор вагона. За окном все еще текли московские улицы, кварталы новых домов, магазины, троллейбусы. На переездах, за полосатыми, шлагбаумами, урча моторами, толпились автомобили. - Давно я не ездил в поездах, - сказал Николай. - Дикая трата времени. Летать куда лучше. - А я люблю поезда, - сказала Рита. - Хорошо спится в дороге. И читается. Люблю смотреть в окно. - Тебе не жаль уезжать из Москвы? Рита пожала плечами. В соседнем купе шел громкий спор. Упитанный гражданин средних лет не пожелал уступить женщине нижнее место, мотивируя это тем, что заплатил за него деньги; соседи совестили его. Николай ввязался в спор и упрекнул гражданина в отсутствии гуманизма. - Ты, оказывается, крупный общественник, - сказала Рига. - Ничем его не прошибешь, - проворчал Николай. - Сидит с величественным видом в своей пижаме и ухом не ведет. - Может быть, он начальство? - Любое начальство, даже самое грозное, на девяносто процентов состоит из воды. - Не только начальство. - Рита улыбнулась. В Серпухове Николай выскочил на перрон. Ему очень хотелось купить чего-нибудь для Риты. Но в ларьке, кроме колбасы, консервов и печенья, похожего на круглые кусочки фанеры, ничего не оказалось. Николай нетерпеливо огляделся. Навстречу шла шустрая девчонка в белом халате и огромных валенках. - Купите мороженое! - взывала она к пассажирам. - Мороженое кому? - Мне! - не задумываясь, отозвался Николай. Он вошел в купе и протянул Рите холодный дымящийся пакетик. Рита удивленно посмотрела, подбородок у нее задрожал от сдержанного смеха. - Ну кто в такой мороз ест мороженое? - Реклама велит есть мороженое круглый год. - Ну и ешь его сам. Раз ты придерживаешься требований рекламы. Николай молча развернул пакетик, откусил. Заныли зубы. Рита взглянула на его огорченное лицо, и глаза у нее стали мягкими и грустными. Она отвернулась и долго смотрела в окно. Там убегали березы - белые на белом снегу. На их голые ветки нанизывались клочья желтого дыма. Быстро сгущались ранние зимние сумерки. Возникли и пролетели мимо небольшой поселок, замерзшая речушка и три темные фигуры с удочками над прорубями. Николай проговорил негромко: - Рита, ты хотела о чем-то мне рассказать. - Да. Мерно постукивали колеса на стыках рельс. Николай ждал, рассеянно глядя в окно. - Не знаю, с чего начать, - сказала наконец Рита. - Сложно все у меня... Я ни с кем еще не делилась... - Она тихонько вздохнула. - Ну, слушай. Ты вспомнил, как тогда, в детстве, у папы на столе лежали два металлических брусочка. Так вот. Расскажу все, что знаю о них... Да будет позволено авторам взять на себя этот рассказ. Ибо они имеют основания полагать, что знают историю с ящичками лучше, чем Рита. РАССКАЗ О ТРЕХ ЯЩИЧКАХ Слухи о матвеевских чудачествах давно ходили по Петербургу. Говорили, будто еще в царствование Петра Алексеевича один из Матвеевых, флота поручик, вывез из Индии девицу с колдовскими черными глазами и от оной девицы пошла в матвеевском роду порча. Сыновья и внуки в государевой службе до больших чинов не доходили - сами обрывали карьеру прошениями об отставке и уезжали в тверское имение. Там жили анахоретами, к себе на порог мало кого пускали. От сих немногих, однако, было известно, что будто далеко за полночь из запретной горницы слышатся шорохи, скрежет и разные трески, сыплются адские искры и по дому простирается свежий дух, каковой бывает после грозы. И еще ходили шепоты, будто хранят Матвеевы волшебный нож, от той индийской девицы в приданое полученный. Что за нож, в чем волшебство, никто толком не знал, пока не настал черед Арсению Матвееву, правнуку флота поручика, выпускаться из Морского кадетского корпуса. Было это еще перед Бонапартовым нашествием. Молодые мичманы сняли у Демута, на Мойке, номер для холостяцкой пирушки по случаю производства в офицеры. За пуншем произносили горячие речи. Вспоминали морские походы - всем уже довелось поплавать в бытность гардемаринами. Мечтали о дальних кругосветных плаваниях, подобных тому, что свершили Крузенштерн и Лисянский. Не знали еще, что многим из них судьба приуготовила сухопутные баталии... Раскраснелись от хмеля будущие мореходы, порасстегивали новенькие мундиры. В разгар пирушки Арсений Матвеев положил на стол смуглую руку ладонью книзу и по самую рукоять всадил в нее выхваченный из-за пазухи нож. Затем быстро спрятал нож обратно, и... диво дивное - ни кровинки на пораженной руке, ни царапинки! Да полно, не почудился ли сей нож с пьяных глаз молодым вертопрахам? Весть о чуде в Демутовых номерах разошлась по петербургским гостиным. Говаривали, верно, что в старину и не такое еще бывало. Старики вспоминали отцовы и дедовы рассказы о дивном несгораемом на огне платке, каковой за тысячу рублей поднесли государыне Екатерине Первой заезжие грецкие монахи. Впрочем, про Матвеева скоро забыли: не до него было. Войско Бонапартово переправлялось через Неман, началась война. Пороховым дымом заволокло эти грозные и славные годы. Но был один человек в Петербурге, всегда одетый в черное, который не забыл о чуде с ножом. От верных людей он исправно получал сведения об Арсении Матвееве, где бы тот ни был - на Бородинском ли поле, в Тарутинском ли лагере, в Лейпцигском ли госпитале, откуда, оправившись от ранения, уехал Арсений в отцово имение под Тверью, на поправку. Имя человека в черном было граф Жозеф Мария де Местр, посланник сардинского короля (лишенного своих владений) и значительное лицо в ордене иезуитов. Перед войной существовал в Петербурге иезуитский пансион - немало отпрысков именитых семей за дорогую плату обучалось в нем латынским молитвам, божественной истории да еще послушанию и смирению. Воспитанники пансиона, выйдя в государственную службу, не забывали своих духовных отцов. Чаще других наведывался к де Местру молодой князь Курасов. Он-то и поведал сардинскому посланнику о прелюбопытном ноже: князь был в числе немногих статских, приглашенных на мичманскую пирушку, и сам видел, как Матвеев проткнул ножом руку, не причинив ей вреда. Де Местр, выслушав молодого князя, призадумался. Нож, проникающий безвредно сквозь руку?.. Старый иезуит верил в небесные знамения столь же незыблемо, сколь в славное предначертание общества Иисуса - неусыпного стража веры и престолов. Поразмыслив, граф острым своим умом постиг: то было знамение свыше. П