ислят" и тебя. -- И все же твои повстанцы тебя не уберегли! -- захохотал он. -- Ловко я тобою закрылся, а? Ну, когда бежал к машине. -- Вы зря из-за меня сели, -- сказал я. -- То есть как это зря?! Ты мне ого как пригодишься! -- Потеряли время. Не знаю, успели повстанцы под Калихаром связаться с Тарнфилом, что вы дали деру, но уж эти точно сообщат, которые кокнули твоего дружка. -- Каким это образом? Ради чего? -- Плохо у тебя с головой, -- сказал я. -- Да из-за меня, из-за меня же! Они не стреляли по вашему вертолету, потому что по его номеру знали, что он повстанческий, а вот когда вы поволокли меня... Зачем я тебе нужен?! -- резко спросил я. -- Ты мне голову не задуряй, -- сказал а,Урк. -- Политория-то от вас, от землян, в восторге. Квистор, того и гляди, выменяет своего члена правительства, уля Орика, на тебя. -- Да-а, я в тебе ошибся, -- сказал я. -- Расчет умный. Тебя, может, даже в квисторию введут, каким-нибудь старшим инспектором. -- Бери выше, -- сказал он. -- Они бы мне в квистории дорого заплатили, доставь я им Орика -- члена правительства. Но еще больше -- за Орика-предателя. -- Как это -- "Орика предателя"? -- удивился я. -- А так, -- сказал он. -- Я-то кое-что о нем знаю, квистория, может, и не знает, а я знаю. Повстанец он, этот ваш Орик, а по телеку объявили, что он заложник, для отвода глаз. -- Если он повстанец -- в чем я сильно сомневаюсь, -- сказал я. -- То они его за меня не выдадут. -- Выдадут, -- сказал он. -- Ты -- гость. Великий гость -- вот смех! Ты спас его дочурку, красу Политории! Да они готовы его же кровью заплатить за твое всеполиторское благородство! Внезапно у меня вдруг пропало всякое желание говорить с этим гадом. Что сейчас делается у моро? Оли давно вернулась и все рассказала. Пилли намерена быть в Тарнфиле, а папу, когда он узнает, что меня похитили, тоже махануть в Тарнфил теперь никто не удержит. Почему этот гад столько времени, можно сказать, беседовал со мной, что-то выспрашивал, чем-то даже делился? Я вдруг понял: у него была та же реакция, что и у узкоглазого, когда он изложил мне и Пилли свои условия Орику. Пилли заговорила, и он стал слушать, любое слово привязывало его к креслу, он хотел понять, разобраться, потому что был в себе не уверен, потому что боялся. И а,Урк тоже боялся, он, сам того не понимая, говорил со мной, желая услышать что-то успокаивающее, хоть что-нибудь. Он -- боялся. -- Не пора нам лететь, а? Или мы заночуем в лесу? Развяжи меня, все тело затекло, -- сказал я. -- Слышишь? -- Вот спущусь по нужде на землю, вернусь и развяжу! -- А я что, не хочу, что ли? -- плаксиво сказал я. -- Терпеть, что ли?! А?! -- Не хнычь, -- грубо сказал он, развязывая на мне веревку. -- Давай быстро вместе со мной, и летим. Ночь пришла абсолютно темной, без единой звезды на небе. Кругом нас была сплошная тьма, кроме слабого свечения приборов на приборной доске винтокрыла. В какое-то мгновение я почувствовал себя пружиной, точным хронометром, хотя и не думал о себе этими, да и другими словами. Чисто интуитивно я дал а,Урку спрыгнуть первым, и только после, но сразу же спрыгнул сам -- веревка, которой я был привязан, и мой легкий рюкзачок (я схватил его за лямки, не завязывая) "приземлились" вместе со мной в полной темноте, и а,Урк этого не видел. Сразу же я залепил громкую фразу позамысловатей (тоже чисто интуитивно), рассчитывая на характер этого гада. -- Как ты взлетишь в этой темнотище? -- сказал я. -- Поляна маленькая, ничего у тебя не выйдет, понял?! -- грубовато добавил я и хохотнул. Я сердцем чувствовал, что именно в длине его ответа все и заключено, сказать вторую фразу я уже не смогу, не буду иметь права, если создал нужную ситуацию. -- Ты что, обалдел малость?! -- рявкнул он. -- Или я тебя сильновато пристукнул по башке?! Темнота, видите ли! Взлет-то вертикальный! Не-ет, этого тебе не понять! Ты на своей Земле, наверное, и не видел винтокрылов, а?! А прожектор?! Соображаешь? Вряд ли ты соображаешь! Какой-то умишко у тебя есть... Да, я выиграл, пока выиграл: фраза его, громкая ругань и мерзкий смех -- все было длинным и громким; большими мягкими шагами я отступал куда-то назад... шаг, шаг, шаг, еще шаг, еще, еще, лишь бы не грохнуться, лишь бы скорее "пройти" поляну и упереться ногой, рукой, спиной в дерево, лишь бы побыстрее оказаться в лесу. -- Унюхал, что такое хороший винтокрыл, а? И если пилот хороший. Такой, как я. Учуял? -- продолжал он. И этого хватило, чтобы я действительно наткнулся наконец на дерево, сделал шаг в сторону, еще отступил в глубь леса, еще, еще... -- Ты готов? Чего ты молчишь?! -- рявкнул он, и я, продолжая большими шагами (вроде "гусиного", но назад) отступать в лес, услышал, как он взгромоздился в кабину, плюхнулся в кресло... потом пауза, и тут он заорал: -- Что ты там возишься, эй?! В штанах запутался? Но я молчал, застывая и снова пользуясь его вскриками, и все дальше спиной уходил в лес, натыкаясь на деревья и обходя их. -- Сдох ты, что ли?! -- заорал он. Потом пауза. И потом, вероятно, увидев, что рюкзака моего нет, он взревел как бешеный: -- Где ты, грязный кабан?! Тварь! Ты где, поганая тутта?! Отступая и отступая назад, легонечко, чтобы ветка не хрустнула, я слышал, как он, мерзко ругаясь, вывалился на землю из кабины, тут же перестал орать и остановился (шагов его не было слышно); его окружала полная тьма и он сообразил, что, куда ему броситься за мной, он не знает, потому что ни черта не видит. Потом он снова начал орать, призывая меня вернуться, крича о непроходимости леса и о диких зверях, а я все отступал и отступал назад, в полный и дикий мрак, останавливаясь только тогда, когда он делал в своем мерзком крике маленькие паузы. Продолжая гадко ругаться, он вновь залез в машину (я подумал -- за фонарем), голос его из машины звучал тише, да и он еще с меньшей вероятностью мог из кабины услышать меня, и я все отступал, отступал, отступал... Он, сообразив видно, что я не такой дурак и что вряд ли пошел в ту сторону, куда он может направить свой сильный прожектор, все-таки врубил его и снова выскочил из машины, вопя, что фонаря нет, а меня сожрут дикие звери. По тому, куда ярко светил его прожектор, я понял, как все-таки далеко в лес сумел я отступить, и теперь уже а,Урк ничего не сможет со мной поделать. Я догадался, что в дикой злобе, когда он все же взлетит без меня, он покружит в этом районе, "глядя" прожектором вниз, но я уже не боялся этого: деревья стояли плотно, были высоки и кроны их были густыми -- ничего он не увидит. Я уже отступал назад смелее, не боясь нарушить тишину, его вопли скоро стали тише, еще тише, и наконец винтокрыл заработал и рванул в воздух. Прижавшись к дереву, я видел в сплошном мраке едва пробивающий листву его прожектор, он летал над лесом кругами, взяв за центр поляну, на которой мы сели, он все увеличивал круги, и вдруг я, обмерев, услышал, как заработал пулемет винтокрыла и редкие постукивания пуль по листве. Это он уже делал зря: он рассчитывал добраться до Тарнфила, но заранее подписывал свою смерть, если бы потом меня нашли мертвым: уже сейчас было известно, кто именно находится в винтокрыле под номером таким-то а,Урк и я. Наконец он улетел, шум двигателя замер вдали, и я остался один в абсолютно полной темноте. Я сел в невысокую траву, прислонясь спиной к дереву и напряженно вслушиваясь в шорохи дикого леса, попробовал думать. Потом почти сразу же встал, поняв, что первым делом мне следует "покинуть" землю. В темноте это было сложно. Завязав и надев на себя рюкзак и спрятав веревку в его кармашек, я стал ходить от дерева к дереву, щупая ствол каждого и убеждаясь, что он толст для того, чтобы влезть по нему наверх. При этом все еще "помня" лицом направление, по которому я удалялся от поляны, я старался не утратить этого ощущения. Конечно, все это было до чертиков глупо, но когда я нашел ствол потоньше, я подпрыгнул вверх, обхватил дерево руками и, опираясь подошвами полукед в его кору, медленно "пополз" вверх. Я лез вверх упорно и вдруг почувствовал, что ствол слегка наклоняется все больше и больше к земле, согнут, кривой; я чувствовал, что наклон ствола увеличивается и что он тянется почти параллельно земле, и в тот момент, когда я сообразил, что сидеть на нем, балансируя, всю ночь -- тоже не сахар, я нащупал руками одну ветку, другую, третью, они росли и вверх, и вниз, и тех, которые росли вверх, торчком, было несколько, и все они были вполне прочными. Если лечь вдоль ствола, то слева и справа меня от падения на землю защищали бы ветки, и я так и сделал, привязал веревку к рюкзаку, закрепил его на стволе так, будто это подушка, а потом уже и сам лег, привязав веревкой к основному стволу и себя. Лежать было, прямо скажем, -- паршиво, жестко, но лежать было можно, и я был не на земле. Только улегшись таким образом, ерзая и ища наиболее удобное положение тела, я и начал думать, постаравшись забыть, что если здесь есть крупные кольво, то дерево для меня не защита. Но эта мысль не лезла у меня из головы, я снова отвязал себя и рюкзак от дерева, достал пистолет, прицепил его к руке и снова лег, привязавшись к стволу. Коммуникатор (я достал и его) работал из рук вон плохо: треск, шумы, хрипы, и ни с кем из своих я связаться не сумел. Будем надеяться, что ночь, похоже, мучительная, кончится без страшных хищников; поляну я найду; как именно а,Урк сел на нее относительно курса на Тарнфил, я определю курс на Тарнфил, пусть без гарантий, что выйду прямо на него, но грохот и гул сражения мне подскажут. Ну а дальше? Что же дальше? В лесу ближе к Тарнфилу я наткнусь на повстанцев -- отлично. А если на отступающих бойцов квистории? Вряд ли они меня кокнут, они меня знают, видели по телеку, я для них тоже гость, -- не кокнут. Да, может, я и от них опять сбегу. А папа?! Может, он мчится в Тарнфил спасать меня. Кажется, я "прилежался" на этом дереве, чуть расслабился, почувствовав, как одни мышцы моего тела нашли удобные точечки, а другие, найдя неудобные, смирились, даже привыкли, адаптировались. "Неужели я засыпаю?" -- подумал я в полусне. Потом все спуталось: этот полусон, сами кусочки чистого сознания (кольво), какой-то еще полубред (черные волны моря, счастливое лицо Оли), потом -- сцены кулачных боев, рыбы, рыбы, морские, яркие, "цветики степные", -- замелькали на темном фоне за прикрытыми веками глаз. Вдруг -- лицо мамы, мягкое, улыбающееся, грозит мне пальцем, разгоняя им цветастых рыб... Вспышка! Потом провал, темнота -- я уснул. 4 Поразительно: мое застывшее тело проснулось, вопреки неудобствам и мыслям о кольво, вовсе не рано утром, скорее днем. Отвязался и слез я довольно быстро и стал "тянуть" все мышцы: шеи, ног, рук, спины -- этакая зарядочка, которую я не очень-то любил в обычной жизни. Первым делом после зарядки я занялся коммуникатором -- и опять никакого результата. Спрятав в рюкзак веревку, а его закинув за спину, я добрел до поляны, она оказалась метрах в семидесяти от моего "спального" дерева. Вот здесь стоял винтокрыл (следы в траве), вот там мы садились, и стало быть ощущая заход на посадку, можно было предположить: скорее всего путь на Тарнфил -- такой. Было еще не жарко, есть вдруг захотелось жутко, и я, побаиваясь, не испортилась ли рыба, решил, идя по выбранному направлению и все время делая поправку на движение солнца, -- решил найти в лесу волу. Я брел по лесу, очень густому наверху и довольно просторному внизу (толстые стволы, трава и никаких колючих зарослей и лиан), и все думал, как выгоднее идти: медленно, сберегая силы (а тогда, может, и еще одна ночь впереди), или все же быстро. Проснувшиеся птицы порхали на разных "этажах" леса, кричали, чирикали, пели. Никаких зверей я не видел. Но все же стал повнимательней, когда услышал впереди себя журчание воды: наконец-то я мог попить, но, возможно, и звери здесь, а то и криспы-тутты. Метров через сто я вышел к неширокой речке, скинул рюкзак, разделся, быстро выкупался, напился вволю и только тогда достал из рюкзака свою рыбину. Обнюхав ее со всех сторон, я понял, что она свежая, не испортилась (может, из-за травы?), достал свой перочинный ножик, вскрыл рыбу и еще раз внимательно "понюхал" ее -- свежая. Войдя в речку, я стал чистить рыбу, вырывая из нее и выбрасывая в воду куски и ошметки ее внутренностей. Куски эти быстро "сплавлялись" по струе, и метров через пятнадцать, на перекате (я даже обомлел), кто-то снизу, сделав резкий бурун на поверхности воды, хватал их. Подумав, я часть внутренностей оставил на берегу, промыл рыбу, понюхал, отрезал кусок и приготовился есть скорее всего гадость -- соли-то не было. Не знаю, инстинкт, что ли, но я сполоснул в реке кустик травы, ну, этой красной, и засунул ее в рот. Да-а, тут мне крупно повезло, трава была ароматной, не жесткой и чуть солоноватой на вкус -- ну, просто находка для гарнира к несоленой рыбе. Я съел с травой куска три, засунул остатки поглубже в траву в рюкзаке, в пузо ей тоже сунул травки и, зная, что время дорого, рискнул-таки произвести опыт. Всегда в моей рубашке или куртке торчала булавка (папа приучил), я отстегнул ее и перочинным ножом согнул ее острие; еще раньше этой "операции" я отплел от веревки одно волокно, оно оказалось крепким, я соединил четыре таких, привязал за колечко булавку -- получилась грубая и нелепая снасть метров двенадцать длиной. Я насадил на булавку приличный шмат рыбьих внутренностей, взял покрепче в руку другой конец этой дикой "жилки" и, присев у воды и подкравшись чуть ближе к перекату, забросил свою могучую снасть на струю. Насадка двинулась быстро вниз по течению, достигла переката, и в тот момент, когда снасть натянулась -- возле нее вскипел бурун, я почувствовал резкий удар в руку и, не давая снасти слабины, скоро выволок к своим ногам отличную рыбину, граммов на шестьсот весом. Быстро я изловил вторую, почистил обеих, выбросив внутренности в воду и накормив оставшихся на перекате рыб. Свою рыбу промыл, протер краем рубашки, уложил в траву в рюкзаке, рюкзак -- за плечи, снасть, намотав на веточку, -- в карман, и двинул по лесу дальше: едой теперь я был обеспечен. Солнце стало еще более отклоняться от моего пути, поднимаясь все выше и выше; стало жарко в лесу, душно, влажновато, и я снял куртку. Днем, сейчас, я куда меньше боялся зверей, тем более что город был не так уж далеко, это звери должны были его бояться, а не я их, -- но где же тогда взрывы и пальба, почему их не слышно, почему? Но выбора не было -- я придерживался по ощущению курса винтокрыла: думаю, тогда а,Урку не было смысла идти на Тарнфил какими-то финтами. И еще речки. Их я, шагая по лесу, перешел вброд, наверное, четыре или пять, и все они текли в сторону моря: все, я надеялся, было верно, хотя бы в смысле общего направления. Я шел уже часа два, солнце близилось к зениту, правда, я не знал точно, где у них зенит в это время года. Еще через час возле маленького ручья я перекусил, отдохнул немного и двинул дальше, сообразив, что ручьев и речушек стало побольше на моем пути, появились густые заросли растений, несколько похожих на папоротники; полукеды мои давно промокли и через речки я шагал, уже не снимая их. Вдруг, поглядев наверх, я увидел странное существо, зверя, скорее зверька (но я успел вздрогнуть). Он сидел высоко на ветке и глядел на меня. Если сравнить его с нашими, земными, то получалось, что зверь он -- "комплексный". Хвост его, большой и пушистый, был как у лайки, только закручен чуть ли не в три витка, да и сам зверь был очень пушистый, коричнево-золотого цвета, в полоску, глаза у него были блюдечками, огромные, как у лемура, но он был с ушами, широкими и тоже пушистыми, но и длинными, как у зайца. Пожалуй, он был все-таки не зверек, но и не зверь, не зверище, -- размером с крупного молодого поросенка. Он глядел на меня, помахивая хвостом, с огромным любопытством, просто глаза у него были такие, изумленные. Я сделал шаг вперед, он не испугался, не убежал, просто кашлянул или крякнул -- что-то среднее. Я поднял руку -- и он снова крякнул. Тогда я сделал два шага в его сторону, а он аккуратненько продвинулся по ветке шажка на два к стволу дерева. Он похоже не собирался на меня прыгать или удирать, и тогда я сделал вперед целых четыре более быстрых шага, -- тут уж он не выдержал и быстро "взлетел" по основному стволу вверх, но выше не полез, а повернул голову в мою сторону и пару раз снова крякнул. Я, как умел, крякнул тоже, а он -- вроде как бы чихнул, я не быстро пошел к его дереву, и тут он жалобно и плаксиво завопил, бросился вверх по дереву и исчез в густой кроне. Славный был зверь. Я пошел дальше, повеселев, даже насвистывая что-то. Вскоре я почувствовал под ногами нечто мягкое, поглядел -- вроде мох какой-то, и действительно, лес вскоре поредел, и я вышел на болото. Осторожно я сделал несколько шагов в глубь его и, чувствуя, как меня затягивает, вернулся на менее топкое место, испугавшись, что болото может быть длинным в обе стороны. Я пошел вправо, сделал, должно быть, шагов шестьсот, и мне показалось, что болото стало уже, а может быть, и менее топким. Я вновь вошел в него: действительно, меня уже почти не затягивало, и осторожненько я пересек его и пошел обратно налево, среди каких-то папоротников, но не зеленых, а почти черных, и, пройдя свои шестьсот шагов, вновь повернул в сторону предполагаемого Тарнфила. А что, если снова болото, и не одно, и тем более неизвестно какой длины? Я приуныл. Тропический лес -- не лужайка на берегу тихого пруда, даже постоянное перешагивание через упавшие стволы показалось мне ерундой рядом с воображаемыми болотами. Я продолжал идти, лес был такой же однообразный, разве что стал пониже, посветлее, по-прежнему я перешагивал через павшие стволы и ручьи, переходил вброд речки, но болота долго не попадались. Через час я так устал, но так тем не менее втянулся в эту однообразную ходьбу, что без особой охоты остановился быстро перекусить и снова зашагал по лесу: новая ночевка в лесу? -- нет, это было сильнее усталости, хотя кто, в сущности, мог сказать, в каких условиях я буду ночевать в Тарнфиле, если доберусь до него. Еще через час началось нечто странное. Лес стал более редким, солнечных лучей через крону пробивалось все больше и больше, но впереди себя я увидел сплошную полосу дыма и вскоре вошел в нее, а точнее -- она сама вдруг, эта полоса, надвинулась на меня, наплыла и окутала со всех сторон. Как я ни втягивал в себя воздух -- ничем не пахло, это был какой-то странный движущийся туман: я и глазами, и физически ощущал, как он быстро движется, обтекая и меня, и деревья даже с каким-то легким дуновением и шорохом; деревья впереди меня то почти исчезали в тумане, то вновь выплывали, но не только деревья иногда исчезали, но и полосы солнца, потом эти полосы вовсе исчезли, хотя туман несколько поредел и стали видны ближние и дальние стволы деревьев. Он рассеивался на моих глазах, этот странный стремительный туман, но солнце не появилось; увеличив темп, пока туман в лесу исчез, я поднял голову и через просветы более редких крон увидел, что все солнце заволокло тучами, и не успел я пройти еще с полчаса -- хлынул ливень. Я встал под первое же попавшееся дерево, чтобы переждать этот ливень и страшный грохот прямо над моей головой, а молнии секли небо то здесь, то там, казалось -- всюду. Вскоре я вымок до нитки и пошел дальше: надо было идти, если уж я решил не ночевать в лесу еще раз. Пораженный, я вдруг увидел, что впереди, вдалеке, мой лес вообще кончается. Я стоял не только на краю леса, но и на краю явно сбегающей вниз горы, склон которой был и слева и справа от меня, уходя на огромные от меня расстояния так, что терялся в дали и в дожде. Глубоко внизу, под горой, снова начинался лес, какой он -- я просто не знал. Гром все грохотал, резвились молнии, дождь стал слабее, а я все стоял под деревом, теперь уже считая, что не могу идти прежним курсом, что, спустившись вниз, надо, видимо, идти градусов на десять правее: с воздуха я ни разу не углядел этой горы. И тут же чудеса политорской атмосферы продолжились: грохот громовых разрядов начал стихать, уходить куда-то за спину, а туча, закрывшая небо до горизонта, вдруг как бы оторвалась от него, обнажив длинную и поначалу узкую полосу голубого неба вдалеке, и двинула прямо в мою сторону, а та голубая полоса неба становилась все шире и шире, тоже приближаясь ко мне, и наконец оказалась прямо над моей головой и "уплыла" за спину, а туча успела за это время проскочить так далеко в сторону Калихара, что снова над моей головой засияло солнце. И пока я, спустившись чуть вниз прямо под лучи солнца, раздевался догола, чтобы просушиться, и прятал под рюкзак от солнца рыбу, я вдруг ощутил нечто странное: гром несколько стих, но явно маловато для той скорости, с какой ушла туча, и он слышался не сзади меня, а впереди. Я протер ладонью мокрое еще лицо и глаза и буквально впился взглядом в ту голубую даль, откуда и доходил до меня этот грохот. О! Он был уже совсем с другими паузами, нежели грохот грома, разрывы и какое-то глухое буханье не напоминали гром, я не ошибся, нет, я даже различал на голубом небе слои дыма и даже, кажется, видел маленькие острые пики домов над лесом... Вдалеке и точно, правее градусов на десять, был Тарнфил, и я слышал гром и грохот войны. Когда я обсох и высохли на солнце мой рюкзак, "плеер" и коммуникатор, я надел трусики, штаны и полукеды, рубашку и куртку подвязал к рюкзаку и начал спускаться вниз, но уже сразу под нужным углом и запоминая, как но отношению ко мне "стоит" солнце, -- в нижнем лесу я бы уже не видел дым над Тарнфилом и концы-иголочки высотных домов с шарами. Что там в нижнем лесу, сколько мне идти до Тарнфила, проскочу я в него или нет -- я не знал. Одно было очевидно: сумей я пробраться в город -- ключ-пластины от дома были в нашей машине и стало быть у папы. Я углубился теперь уже в настоящую чащу, хотя -- хвала небу! -- поначалу не такую уж невообразимую, просто более трудную для ходьбы, чем на плато. Здесь, в нижнем лесу, деревья были более тонкими, стоили плотнее, было влажно и душно, жарко, липко как-то, и, несмотря на это, мне пришлось надеть и рубашку, и куртку: появилось много кустов, через которые я продирался; обойти их, казалось, заняло бы больше времени. Валяющиеся на земле стволы были и тут в избытке, никуда не делись, да и трава была повыше, разве что ногами я не чувствовал, что почва более болотистая, и я этому обрадовался (не рано ли?). Птиц здесь было ничуть не меньше, чем на плато. Довольно быстро от жары, духоты и ходьбы я промок, но пару часов я шел в приличном темпе, не думая ни о чем. Гуще лес не становился, но над головой появилось некоторое подобие лиан, иногда густых, по ним сновали маленькие птички и какие-то зверьки вроде белок, но не хвостатые. Иногда под высокой травой оказывались лужицы поглубже. Одна лужа была почти по колено, а за ней и еще несколько, и я почувствовал, что почва стала более вязкой. Вскоре я уткнулся в узкое болото, я сделал маневр вправо, но болото оказалось длинным, я вернулся и с час времени потратил на собирание мелких, тонких, павших деревьев и на устройство прохода через болото. Очень мило будет, решил я, если болота пойдут одно за другим, а павших деревьев рядом не будет. Оч-чень мило! Пошел с Оли немного поблеснить -- и вот я уже тут, в гиблом каком-то лесу. Речки и ручьи все с более вязким дном попадались все чаще, и я почему-то с каким-то напряжением стал думать, что вот идеальное место для криспы-тутты, а то, что город рядом, тутте плевать, не такая она умная, как кольво, чтобы бояться города. Несмотря на усталость, внимание мое обострилось, и я держал руку с пристегнутым револьвером наготове. Еще через час я так намаялся от напряжения, выбранного темпа, рваного какого-то ритма, из-за продирания через кусты и вечного перешагивания через стволы и ручьи, что, перейдя вброд очередную речку и зацепившись за невидимый в траве упавший ствол, я грузно, как мешок, упал и с непонятной охотой минут десять лежал неподвижно в мокрой траве, в какой-то луже, лишь бы не шевелиться, не идти, не продираться через кусты; все это похоже было на "да ну все к лешему, никуда дальше не пойду!", на самом же деле я просто поддался неожиданной возможности отдохнуть, потому что знал, что все равно встать -- надо. На-до. Вариантов нет. Когда я снова побрел по лесу, мне показалось, что иду я довольно медленно. "В конце концов, -- думал я, тупо тащась по лесу, -- Тарнфил не далеко. Но чем скорее я встречу людей квистора, тем раньше начнутся новые проблемы. Если вдуматься, они даже не в том, что меня могут убить, а в том, что потащат меня за собой обратно, в сторону от Тарнфила". С того момента, как я вступил в нижний лес, я перестал слышать далекие взрывы и выстрелы, которые я хорошо улавливал с края плато, но вдруг наконец-то я вновь услышал их, как-то внезапно и не очень далеко. Совершенно невольно я ускорил шаги. ... Это была обыкновенная, поперек моего пути, длинная просека абсолютно непонятного назначения. Она давно поросла травой, и чуть левее места, где я вступил на просеку, я увидел довольно большую, гладкую, на каменном фундаменте площадку. Она была с одного угла разрушена, и достаточно основательно; на самой площадке с краю лежала огромная груда камней. Не знаю, почему, но я взобрался на эту площадку и не просто пересек ее, а пошел наискосок, к этой груде камней, при этом неожиданно напрягшись, насторожившись и держа наготове пистолет. Какая, откуда взялась у меня интуиция? -- понятия не имею, но метрах в двадцати от себя, у развороченных камней, я увидел сидящую криспу-тутту. Она была еще далеко, смотрела, правда в мою сторону, но абсолютно не угрожала мне и не двигалась. Их убивали, вероятно, из-за неприязни к ним, или если с ними сталкивались нос к носу. Эта абсолютно не угрожала мне, ни капельки. Не знаю, что на меня нашло: то ли опять-таки неприязнь к зубастой и языкастой ядовитой гадине, то ли бессознательное желание попробовать биопистолет в деле, но я прицелился в тут-ту, и, не считаясь с тем, что полоса леса впереди меня могла быть неширокой и там могли оказаться политоры квистории, -- выстрелил. Тутта, подброшенная выстрелом, вскинулась вверх и упала, потом дернулась два раза и замерла. Я спрыгнул вниз и вошел в лес, подумав, нет ли на моем пути ближней речки, раз уж и на плите была тутта, и речка действительно скоро появилась. Поразительно, чуть левее через речку был перекинут мостик, примитивный, но не случайный: бревен было два. Этот мостик и более громкие теперь взрывы и выстрелы ясно говорили: скоро край леса перед Тарнфилом. Лес примыкал к городу невплотную, было вокруг города некое пустое кольцо без дорог. Как же я "проскочу" его, если оно широкое и пустое? Как?! И зачем я стрелял?!! 5 Я шагал по лесу довольно бойко, но и осторожно: выстрелы и грохот приближались ко мне именно с той стороны, куда я и шел. Я напряженно вглядывался в лес впереди себя, мне не терпелось выйти на его край и увидеть наконец перед собой Тарнфил; сделав три глубоких вдоха, я ускорил шаг и, пройдя между двумя толстыми деревьями, сразу же зачем-то обернулся: у каждого дерева стояло по политору, и оба улыбались мне. Оба были в военной форме армии квистории. -- Долгой жизни, -- сказал я. Оба, кивнув и улыбнувшись, сказали: -- Долгой жизни. Пора было прояснить ситуацию, и я сказал: -- Вы, как я понимаю, войска уважаемого уля Горгонерра? -- Разве вы видите войска? -- удивленно спросил первый. -- Ну, не двое же вас здесь, -- сказал я. -- В лесу-то. -- Верно, не двое, и мы из армии правительства. -- Вы удивились, увидев меня, или... -- Вообще-то, -- сказал первый, -- удивились -- не то слово. Да и вашему точному "попаданию" в зону нашего отряда удивились. Но еще больше тому, что вы, оказывается, сами по себе, без а,Урка! -- Да, так уж вышло, я сбежал от него, -- сказал я. -- А мы думали, что вы прилетите оба, -- сказал второй (прорвался, значит, гад, или по нему не велено было стрелять повстанцам). -- Сбегать от него вам не было смысла, -- закончил он. -- Ваш выстрел мы слышали, и он нас насторожил. -- Это как же не было смысла? Когда началась война, уль Орик посчитал правильным изолировать нас, землян, от опасности и отвез к моро. А этот ваш а,Урк украл меня. Силой затащил в винтокрыл. Это не к добру. Я и драпанул... -- А кто стрелял в а,Грипа? -- спросили они. -- Понятия не имею. На рыбалке я был один, но со слов моро, где-то рядом были повстанцы. Наверное, повстанцы возле Калихара, когда а,Урк угнал винтокрыл, сообщили своим, а те... -- Зря вы убежали от а,Урка. Лес -- дело нешуточное. -- Да я испугался! Хватает, бьет, тащит, чего ему надо?! Он же драпанул в Тарнфил, нас могли бы и сбить над городом. -- Да что мы стоим? -- сказал второй. -- Пошли. Пора вам, уль Митя, обсушиться, поесть. Дальше разговор шел уже на ходу. "Знают они или нет от а,Урка об Орике?" -- думал я, шагая с ними рядом. -- Чего же вы двинули в Тарнфил, в самый огонь, уль Митя? -- Да я удрал от него прошлой ночью, по расчету мы были близко от Тарнфила. Куда же мне было идти? Обратно? -- Да, это нелепо, -- сказал первый. -- А где вы ночевали? -- Я? На дереве. В ветках. Подвязался веревкой и спал. -- Уму непостижимо -- провести ночь в лесу на дереве! -- Вы меня выследили? -- улыбаясь, спросил я. -- Нет, просто увидели издалека. Да и выстрел' был. -- Ваши рядом? -- В километре отсюда. -- А вы гуляли? -- Мы -- офицеры, -- сказал второй, потом добавил: -- Ясно, почему вы шли к городу, ну, а здесь-то что бы вы предприняли -- не встреть вы нас? -- Неужели вы думаете, что мой отец усидел на месте, узнав от повстанцев, что меня увез а,Урк? На своей машине он наверняка маханул в Тарнфил. Я должен как-то его найти. Дальше мы медленно шли молча, а я размышлял, верно -- не верно, -- не знаю. А,Урк, потеряв меня, наверное, смолчал. Обо всем по телеку сообщили повстанцы. Но не рассказал ли а,Урк сгоряча об Орике?! Или сам а,Урк должен прятаться, если я, не дай бог, погиб в лесу? Ему ведь никто из высоких чинов не поручал уворовывать меня. Это была его некоторая вольность. -- Извините, -- сказал я. -- Может быть, это заденет вашу честь, но я хотел спросить у вас, это важно для меня. -- Мы слушаем вас, уль Митя, -- сказал первый. -- Еще раз простите. Как складывается борьба? -- спросил я. -- А потому: каково ваше положение в лесу? Вы, извините, проиграли и отступили? Или ваш отряд цел и ждет команды? Вы намерены уходить в леса или идти на Тарнфил? -- Ну... это же дела военные, тайна! -- Ну, разумеется, -- сказал я. -- Тайна! Особенно важная для меня, так как я лазутчик повстанцев. Все гораздо проще. Если вы уйдете в леса, то мне как-то смешно идти обратно. Если в бой, то как мне быть? Я как раз собирался избежать боя. -- Резонно, -- сказал второй. -- Положенне в Тарнфиле мы тем не менее сообщать вам не будем. Но в лес мы не уйдем. Мы ждем сигнала к бою. -- И возьмете меня с собой? -- А вы хотите пострелять вместе с нами? -- Воюете вы, а мы гости всей Политории, не так ли? Да есть, простите, причина и поважней. -- Какая же, если не секрет? -- Мне моя мама уши надерет, если узнает, что я рисковал жизнью, не подумав о ней. Оба они рассмеялись, и, честное слово, хотя они были сторонниками квистора, выглядели они оба довольно симпатичными. -- А что уль Орик? -- спросил я. -- Он закинул нас к моро и улетел в Тарнфил. Как он? -- Ходят слухи, что он перешел к повстанцам, хотя те объявили, что взяли его и его дочь заложниками. -- Ну да?! -- я изобразил сомнение. -- К повстанцам?! -- Он член оппозиции, и это было бы логично с его стороны. Кто-то, может, и огорчен этим, но не удивлен. -- Как и другими сходными случаями? -- спросил я. -- Ого! -- сказал второй. -- Вы глубоко копаете. -- Ничуть, -- сказал я. -- Я тоже смотрел телек. Многие перешли на сторону повстанцев, в том числе и военные. -- А,Урк потерял в лесу не лазутчика, -- сказал второй первому. -- Он потерял агитатора. Да, Рест? -- Похоже, Митар, -- сказал Рест. -- Да, уль Митя, мы вам не представились: Рест... Митар. Я поклонился. -- Я не агитатор, -- сказал я. -- Как вы знаете, я еще учусь в школе, но так уж вышло, что мы с папой попали в такую ситуацию, что многого понаслушались и понагляделись. -- Вот как? -- сказал Рест. -- И убейте меня на месте, если вы по характеру и даже облику чуточку не напоминаете мне повстанцев. Рест и Митар расхохотались, а Митар сказал: -- Как же быть с вами-то, уль Митя? Я пожал плечами и вдруг спросил: -- А что слышно про Пилли, если вы знаете, о ком я говорю? -- Знаю. Я знаю, -- сказал Рест. -- Мы даже дружили когда-то. Вчера ее видели среди повстанцев. В одежде медсестры. -- Вот это да! -- сказал я бойко. -- Не ожидал! -- Все возможно, -- сказал Рест. -- Между нами говоря, мой большой друг давно стал повстанцем -- капитан Рольт. -- Капитан Рольт?! -- воскликнул я. -- Это тот самый, на знаменитой подлодке, да? -- Он самый и есть, -- сказал Митар. -- Потрясающе! -- сказал я. -- Уль Рест, тогда вам прямая дорога к повстанцам, если уж капитан Рольт ваш друг... -- У нас с ним оказались разные представления о чести военного офицера, -- сказал Рест задумчиво. -- Разные представления? -- спросил я. -- Не знаю, не уверен. Рест так же задумчиво посмотрел на меня, думая, вероятно, совсем о другом, потом сказал: -- Что же с вами-то делать, вызвать сюда машину? -- И что? -- И в город. Риск? Все же меньший, чем если мы пойдем в бой. Не оставлять же вас в лесу. Головоломка какая-то! -- А там-то как, в городе? -- спросил я. -- Где я буду? -- В наших укрытиях. В казармах. Где же еще? -- А как я найду отца? -- А как бы вы нашли его, доберись вы до города сам? Мне оставалось только вздохнуть. Не мог же я сказать, где бы я стал его искать. -- Может, он в нашем бывшем доме. Дом вряд ли тронут. -- Да, конечно. Вы -- гости, -- сказал Митар, -- но... а,Урк... -- Вот вы говорите а,Урк, а,Урк, -- сказал я. -- А кто он такой, собственно? Откуда вы его знаете? -- Ну-у, он известный в Политории кулачный боец. -- Да, -- сказал я, -- но говорите-то вы о нем не как о кулачном бойце. Он был в отряде повстанцев, бежал оттуда, он сам рассказал это мне. Он там был в плену, хотя он и не чиновник квистории, не военный. Кто он такой вообще? -- Как вам сказать... он -- работник тайной службы квистории, что-то вроде этого, -- сказал Митар. -- И исполнял приказ квистории? -- спросил я. -- Я имею в виду не его побег, а то, что "прихватил" и меня? Нам что, угрожали моро или повстанцы рядом? Смешно. Рест и Митар были явно смущены. Пикнула "машинка" Реста. -- Уль Рест, -- услышал я. -- Центр сообщает... -- Что именно? -- спросил Рест. -- Что скорее всего по ситуации наш отряд сегодня уже будет не нужен. Время позднее. -- Понял, -- сказал Рест. -- Скоро будем. Приготовьте одежду среднего размера. С нами землянин. -- Я вас понял. Все будет выполнено. Через пару сотен метров из-за деревьев вышел солдат и отдал Ресту и Ми-тару честь -- прямая рука, резко выкинутая в сторону, параллельно земле. Честное слово, при внешней несхожести это напомнило мне жест фашистов. Поглядев влево и вправо, я увидел и других солдат, с равными промежутками стоящих в лесу по некоей кривой, вероятно, они окружали лагерь отряда в роли часовых. На секунду у меня замерло сердце -- я подумал о моро, о Митаре и Ресте; было такое ощущение, что шаг, другой -- и они сами уйдут к повстанцам (и вовсе не от страха поражения), но, появись моро, и Рест, и Митар стали бы сражаться и погибли бы, а мне не хотелось, чтобы они погибли. Конечно, тот, кто связался с Рестом, рассказал отряду, что за "птицу" ведут их офицеры. Рест всех "успокоил", сказал, что ночь я провел в лесу на дереве, немало прошел, выбился из сил, так что вопросы ко мне потом. Лагерь отряда ничем особенным не отличался: двухскатные защитного цвета навесы и гамаки. Работало несколько печек -- готовился ужин. Я переоделся, обтеревшись полотенцем, повесил сушиться рубашку, куртку, брюки и достал, к общему восторгу, рыбу. Когда я показал снасть, которой я ловил, все ошалели от моей сообразительности. Рыбу зажарили, а я пока сидел на куске бревна, прислонившись спиной к дереву, и, кажется, какое-то время ни о чем не думал. Часовые молчали, начало темнеть, чуть тише и реже стали выстрелы и взрывы в Тарнфиле: надвигалась ночь. Ночь в гамачке, как когда-то -- сон днем летом на даче, на Земле, не так ли, Митя Рыжкнн, ученик-школьничек, а? Да-а, до этого восьмого класса надо еще дожить: выжить и долететь до мамы. Худо мне было на душе: отец не знал, что со мной, жив ли я, а я боялся выдать себя и кого-то еще, если наладить коммуникатор. "Бежать сегодня же ночью, вот что!" -- решил я. Когда совсем стемнело, я встал, пошатываясь, и всем стало ясно, что мне не до разговоров. Позже Рест показал мне мой гамак рядом с собой и Митаром; я отозвал его в сторону и, решившись, сказал, что очень беспокоюсь за отца, где он и что с ним, и не посмотрит ли Рест мой коммуникатор, что-то с ним неладно. -- Обещаю вам, уль Рест, -- сказал я, -- что если налажу связь, я просто скажу, что жив-здоров и у кого я, но не скажу, где. -- Я вам верю, -- сказал Рест, беря мой коммуникатор. Рест вскрыл коммуникатор, внимательно осмотрел его, потом, сказав "контакты подсырели", протер их тряпочкой, помахал над печкой и наконец включил: эфир стал куда более чистым. Рест поставил на место защитную крышку, отключил коммуникатор и после моего "спасибо" тактично ушел. Сам я пошел куда-то вбок, пока хватало света неярких ламп возле печек, потом сделал шагов двадцать в темноту и встал за дерево. Долго я вызывал отца, было очевидно, что аппарат работает, но папа молчал. Молчал и Рольт. Я набрал номер Ир-фа и... поджилочки мои затряслись от радости: он мне ответил. Слышно его было плохо. -- Охотник, миленький, -- зашептал я. -- Вы меня слышите? -- О, хвала небу, -- прошептал он. -- Это ты, рыбак? -- Я под городом, рядом, но не могу сказать, где. -- Я тоже недалеко. Ночью буду в городе. -- А где отец, папа где? -- зашептал я. -- Успокойся, он или на севере, или уже летит оттуда. -- Сделайте так, чтобы он знал: я жив и рядом. -- Конечно, сделаю. Ты не ранен? -- Не! А папу поймайте вызовом в полете. -- Если будет возможность. Не волнуйся. -- Я не могу сказать, где я, -- зашептал я. -- Долг чести. Но если я окажусь в городе, как мне быть? -- Латор, -- шепнул он. -- Он жив? -- Да, хвала небу. Тебе нужна помощь? Не скромничай!. -- Нет. Пока нет. Лучше не надо. Как я рад... Не люблю я эти расхожие выражения типа "камень свалился с души", но, честное слово, со мной произошло именно это, я даже как-то обмяк, всякое напряжение снялось; хотя я и отдавал себе отчет в том, что мои проблемы далеко не разрешены, но копаться в них не следует, потому что достаточно выделить одну: как мне покинуть отряд Реста и Митара? Прежде чем вернуться к гамаку, я внимательно огляделся в темноте. От лагеря шел слабый неяркий свет, вероятно, никто еще не спал. Я вгляделся в лес, став спиной к лагерю, и увидел наконец на равном расстоянии друг от друга шесть слабо светящихся точек. Свет этих шести точек был направлен в землю, и я догадался, что это шестеро ближних ко мне часовых. Каждый из них не видел другого, видел лишь слабый свет луча фонаря, направленного вниз. Свет горит -- значит,