вета, и тот смущенно пожал плечами: - Не знаю... - Не знаете?.. Я тоже не знаю. О чем еще говорится в радиограмме? - Он открыл новые темные пятна "морей" и сообщает их координаты. - Т-а-а-к. Больше ничего? - Вот текст. Посмотрите... Батыгин быстро пробежал глазами узкую телеграфную ленту и положил ее на стол радиста... - Н-да, совсем не похоже на Джефферса, - задумчиво произнес он. - Совсем... Если будут новые известия, сообщите мне немедленно. Батыгин прошел в демонстрационный зал. Звездоход уже давно выехал за пределы темной каймы и быстро полз по поверхности красноватого "материка" - светлого пятна на диске Марса. Теперь совершенно иные марсианские пейзажи проплывали на экране: здесь не было снега, не было кустов - пустыня расстилалась перед наблюдателями. Как и на Земле, ландшафты ее менялись: ровные глинистые пространства чередовались с песчаными - иногда ровными, лишь слегка тронутыми рябью свея, иногда бугристыми с невысокими пологими холмиками, напоминающими земные барханы; не очень часто, но попадались и каменистые пустыни, и звездоходу приходилось обходить острые ребристые скалы, возвышающиеся на метр-два над поверхностью. В отличие от земных эти пустыни не испытывали зноя. Лишь до десяти-пятнадцати градусов тепла поднималась температура днем, а ночью стремительно падала до сорока градусов мороза. И все-таки в этой пустыне теплилась жизнь: когда телеобъектив приближался вплотную к грунту, на экране удавалось различить белую крупку - очевидно, очень выносливый лишайник - и небольшие темные комочки, похожие на очищенный грецкий орех. Астрогеографы никак не могли решить, что это такое, но потом Травин вспомнил, что видел похожие на эти комочки лишайники в холодных высокогорных пустынях Тянь-Шаня - сыртах, и предположил, что марсианские комочки - тоже растения. Догадка всем показалась убедительной. Звездоход шел по пустыне целый день, и одни и те же ландшафты повторялись на экране. Это начинало утомлять, внимание наблюдателей притуплялось, но вдруг сразу несколько человек удивленно вскрикнуло: на красно-буром грунте отчетливо виднелось что-то белое. Лютовников остановил звездоход и приблизил телеобъектив к находке. Сомнений быть не могло: на экране виднелись полузасыпанные песком, выбеленные солнцем и ветром кости небольшого животного - тонкие, хрупкие на вид. - Он недавно погиб, совсем недавно! - подразумевая зверька, сказал зоолог Шатков. - Значит, есть и живые! А потом на экране появился обрыв. Он взволновал всех, пожалуй, больше, чем ископаемое дерево и кости животного: телеобъектив подвели вплотную, и все отчетливо увидели, что породы залегают отдельными слоями. Но так они могли отложиться только в море... Следовательно, в далеком прошлом на Марсе наряду с материками имелись настоящие моря и, вероятно, обширные... И в морях этих бурлила жизнь - быть может, сходная с земной, быть может, нет, - в них плавали неведомые существа, внешне, очевидно, напоминавшие рыб или тюленей, потому что в водной среде на любой планете у животных должна выработаться обтекаемая форма... Но недолго пришлось астрогеографам изучать склон обрыва: экран помутнел сначала едва заметно, потом муть стала сгущаться и в конце концов наблюдения пришлось прекратить. В первый момент все решили, что случилось неладное с приборами, и Лютовников с Костиком попытались устранить помехи. Они еще возились с регуляторами, когда включился микрофон и дежурный астроклиматолог сообщил: - Температура на Марсе пять градусов тепла, скорость ветра двадцать восемь метров в секунду... - Пылевая буря, - коротко сказал Батыгин. - Сейчас там творится бог знает что!.. Оставьте приборы в покое и закройте астролабораторию: может поцарапать объектив песчинками. Буря продолжалась несколько часов, и из обсерваторий поступило сообщение, что на диске Марса замечено желтоватое облако. На следующее утро звездоход достиг края пустыни, и с вершины холма открылся вид на равнину, поросшую низкой кустарниковой растительностью голубоватого цвета. Звездоход начал спускаться к зарослям. Неожиданно что-то мелькнуло на экране и исчезло. - Зверь! - крикнул Виктор. - Самый настоящий зверь! - Показалось тебе, - возразил кто-то, но долго спорить не пришлось: звездоход подошел вплотную к зарослям, и теперь на экране виднелись приземистые кусты с тонкими голубоватыми листьями и сизой корой. А потом из зарослей осторожно, боязливо озираясь, выглянула узкая серая мордочка с большими глазами и "заячьей" верхней губой. - Грызун! - крикнул зоолог Шатков. - Грызун! - Тише! - предостерегающе шепнула Светлана, и все засмеялись: нет, криком на Земле не вспугнешь марсианского зверька! - Это безусловно грызун! - волновался зоолог; из просто зоолога он неожиданно превратился в астрозоолога и, чувствуя, что ему суждено стать родоначальником новой науки, пришел в величайшее возбуждение. - Я уверен, что он кормится, обгрызая кусты, подобно зайцам. Иначе ему не прожить зиму! Заключение астрозоолога все признали логичным, спорить с ним никто не стал. А с экрана в темный зал Института астрогеографии по-прежнему смотрела серая мордочка с темными глазами, и ноздри влажного маленького носа едва заметно вздрагивали. Зверек изучал невиданный предмет - звездоход - с не меньшим любопытством, чем его самого изучали в Москве, на экране... Но вдруг мордочка исчезла, и ветви бесшумно сомкнулись. - Кости, попавшиеся нам в пустыне, тоже от небольшого животного, - сказал Батыгин. - Интересно, водятся ли сейчас крупные звери на Марсе? - А может быть, нам удастся найти какую-нибудь долину, где марсианская жизнь еще не угасает! - вслух размечталась Светлана. - Долинку с городами и селами, заводами и фабриками? - улыбнулся Батыгин. - Нет, пусть без всего этого, - уступила Светлана. - Но чтоб жизни побольше! А звездоход шел сквозь заросли, и наблюдатели в зале слышали, как ломаются под гусеницами хрупкие ветви. Иногда на экране мелькали какие-то небольшие существа, торопливо убегавшие от звездохода, но это случалось редко. Голубоватые ветви кустов слабо раскачивались на ветру, и тонкие узкие листья вытягивались, трепетали, словно хотели оторваться от веток и улететь... Включился микрофон: - Температура пятнадцать градусов тепла, скорость ветра шесть метров в секунду. - Мы в марсианских тропиках, - пояснил свободный от дежурства климатолог. - Здесь уже никогда не устанавливается постоянный снеговой покров, но за ночь температура все равно понижается до двадцати-тридцати градусов мороза. А Светлана продолжала мечтать, она шептала Виктору: - Ну хорошо, пусть сейчас нет людей. Но они могли быть раньше, и, значит, где-то сохранились развалины строений, могильные курганы... В демонстрационный зал вбежал радист. - Радиограмма от Джефферса! - радостно крикнул он. - Астроплан изменил курс, попав в зону притяжения Марса! - Наконец-то! - вздох облегчения пронесся по залу. - Наконец-то! И все почувствовали, как дорог им этот отважный ученый, как волнует их его судьба. В зале словно посветлело: все улыбались, перешептывались, и Батыгин, всматриваясь в темноту, увидел устремленные на него сияющие глаза, Он молчал, молчал потому, что изменить курс - это еще не значит опуститься на планету. Можно пролететь по внешнему краю зоны притяжения и... не попасть на планету, если она уже миновала место встречи. Судьба астроплана Джефферса должна была решиться в течение ближайших суток. Вечером Батыгин не ушел из института. Он сидел около радиста и ждал, ждал... Он отлично представлял себе, что переживают сейчас Джефферс, миссис Элеонора, их спутники. По расчетам Батыгина, астроплан находился совсем близко от Марса, планета еще могла, если успеют затормозить, захватить звездный корабль, заставить его вращаться вокруг себя подобно спутнику, и тогда, постепенно уменьшая скорость полета, Джефферс сумел бы приземлиться... Так, переходя от надежды к отчаянию, выискивая за Джефферса пути к спасению, Батыгин провел долгие ночные часы... Но Батыгин думал и о другом. Он думал, что трагически может закончиться и его полет на Венеру... Если завтра весь мир узнает о гибели Джефферса, будет ли иметь моральное право он, Батыгин, увлечь в новое космическое путешествие своих товарищей, зеленую молодежь, которая и жизни-то еще как следует не знает?.. Да, Батыгин помнил, что в истории всегда так бывало: на смену павшим вставали новые борцы... И все-таки, что скажет он завтра, если радист сообщит трагическую весть? Как посмотрит в глаза Виктору, Крестовину, Травину, Свирилину, Лютовникову, Безликову, Шаткову, - всем, кого собирается взять с собой? Как посмотрит он в глаза Светлане, любящей Виктора, Наде, влюбленной в Крестовина, как посмотрит в глаза всем тем, кто останется на Земле, но кому дороги улетающие с ним?.. Это нужно было решить сейчас, и Батыгин понимал, что решение может быть только одно: его звездолет все равно через девять дней уйдет в космическое путешествие, а кто струсит - тот останется на Земле. И все-таки Батыгин чувствовал себя скверно, словно он кого-то обманывал и был перед кем-то виноват... За ночь никаких новых известий от Джефферса не поступило. Рано утром, когда астрогеографы вновь стали собираться в демонстрационном зале, Батыгин уже сидел там. Прежде чем пройти на свои места, товарищи по институту подходили к нему поздороваться, а потом долго шептались, - все говорили, что старик сильно сдал и вид у него такой, словно он перенес тяжелую болезнь... И, конечно, все спрашивали о Джефферсе. Не один Батыгин провел эту ночь без сна. Батыгин вскоре почувствовал, что люди нервничают, что им сейчас, откровенно говоря, не до Марса. Он и сам предпочел бы сегодняшний день провести иначе, но Марс уже удалялся от Земли, видимость могла ухудшиться, и ученые не имели права терять времени. - Сегодня у нас итоговый день, - жестко сказал Батыгин, и все умолкли и подтянулись, услышав его голос. - Станислав Ильич, включите телеустановку. Попробуем сделать некоторые обобщения. Привычная картина марсианского рассвета возникла на экране. Всходило солнце, и через полчаса над далекой планетой уже занялся новый день... Снова в зале стало очень тихо. - Итак, существование жизни на Марсе доказано, - негромко сказал Батыгин, но его услышали все. - Теперь давайте спросим себя вот о чем: могла ли возникнуть на Марсе жизнь при _современных_ природных условиях... Мы убедились, что на Марсе нет сколько-нибудь значительных водоемов, что климат Марса крайне суров и ночью в любое время года в любом районе планеты температура опускается ниже нуля... Трудно предположить, чтобы в такой обстановке жизнь могла возникнуть; существовать она еще может, но возникнуть... Вот единственный, на мой взгляд, правдоподобный вывод: раньше физико-географические условия на Марсе были иными - водоемы смягчали климат, более плотная атмосфера не позволяла сильно остывать поверхности планеты, и жизнь на Марсе была разнообразнее, богаче, интенсивнее протекали процессы жизнедеятельности. Это, в частности, подтверждают осадочные, вероятно морского происхождения, горные породы, которые мы с вами видели в обрыве, ископаемое дерево... Что предшествовало этому относительному расцвету марсианской жизни, какие процессы обусловили его?.. Те же, что на Земле, очевидно. Состав и строение марсианской биогеносферы первоначально усложнялись, возрастала его автономность, обособленность от других частей планеты, усложнялись взаимосвязи между компонентами. Короче говоря, марсианская биогеносфера развивалась, хотя и не достигла земного уровня: мыслящие существа на Марсе в отличие от Земли не появлялись... Что же происходит в настоящее время?.. Сейчас для Марса характерны обратные процессы, процессы разрушения биогеносферы. Она "состарилась". Я могу назвать несколько признаков "постарения". Первый из них подсказал мне Георгий Сергеевич Травин. Геоморфологи давно установили, что развитие рельефа Земли идет в определенном направлении: все меньше становится "мягких" участков земной коры - геосинклиналей, в которых пласты пород легко сминаются в складки и образуют горные хребты, и становится гораздо больше жестких, негнущихся участков - платформ. Наступит такое время, когда на Земле не останется горных хребтов, подобных Кавказу или Гималаям, - их сменят невысокие плоскогорья. Земная кора уже не сможет сгибаться в складки - она начнет ломаться, и глубокие тектонические трещины прорежут ее поверхность. На Земле уже немало таких "жестких" участков. К ним, между прочим, относится Средне-Сибирское плоскогорье, на котором нам с Георгием Сергеевичем приходилось бывать, и мы отлично помним его своеобразные контрасты: пока находишься на дне ущелья - кажется, что ты в горах, но стоит выйти на водораздел - и кажется, что ты на равнине. Подобную картину мы с вами вот уже несколько дней наблюдаем и на Марсе: нет на нем горных хребтов, все они разрушены, снижены, кора затвердела и теперь не мнется, а раскалывается. Тектонические трещины и принимали раньше за каналы. Но это не самый важный признак, хотя он и свидетельствует, что строение марсианской биогеносферы упрощается. Атмосфера на Марсе сейчас очень разреженная, она рассеивается в мировом пространстве, а новые газы не поступают из глубин планеты в прежнем количестве. Постепенно Марс растерял почти всю воду - сейчас ее там очень мало, вы сами убедились в этом. Следовательно, биогеносфера утрачивает автономность, ныне она меньше защищена от внешних влияний, чем раньше, упрощаются взаимосвязи между ее компонентами, разрушается цельность. Уменьшение количества воды, разреженность атмосферы обусловили резкое ухудшение условий жизни на Марсе, и растительность начала вымирать. Очень убедительными признаками постарения биогеносферы Марса могут служить вот какие факты: в марсианской атмосфере кислорода сейчас примерно в тысячу раз меньше, чем в земной, но зато углекислого газа в два раза больше. Факты эти, должно быть, всем известны, но они свидетельствуют, что углекислый газ теперь не поглощается растительностью в прежнем количестве, и содержание его в атмосфере возрастает. А запасы кислорода, наоборот, не восполняются растениями, и он постепенно исчезает из атмосферы, вступая в реакции с горными породами; поэтому поверхность Марса и приобрела красноватый оттенок - ведь даже с Земли он кажется красным, "кровавым" - недаром же ему дали имя бога войны! - Значит Марс - это, так сказать, Земля в будущем? - спросила Светлана. - В очень далеком будущем, - поправил Батыгин. - В очень далеком... - И человечество все-таки погибнет? - Нет, человечество никогда не погибнет, потому что оно разумно и в крайнем случае сможет переселиться на другие планеты. Но об этом мы еще успеем поговорить с вами. Кто хочет дополнить мои соображения? - Могу дать дополнительную справку! - сказал Безликов, и рука его механически простерлась над передними рядами. - Прошу минуту внимания! - Он повернул кресло и не без труда водрузил на его спинку огромный портфель, набитый справочными изданиями. - Товарищи! Совсем немного можно добавить к содержательному выступлению Николая Федоровича Батыгина. Я позволю себе зачитать лишь одно весьма любопытное место из всем вам известного сочинения астроботаника... Одну секунду, товарищи... Безликов энергично ухватился за замки портфеля, но открыть их оказалось не так-то просто. Он поднатужился, но в это время резко распахнулась дверь. На пороге появился радист. - Радиограмма от Джефферса, - глухим голосом сказал он и, не дожидаясь разрешения, включил свет. - Вот ее текст: "Всем! Всем! Всем! Всем! Мы пролетели мимо Марса! Мы пролетели мимо Марса! Следите за нашими передачами. Прощайте. Желаем успеха следующим. Джефферс". Портфель сорвался со спинки стула со страшным грохотом, и все вздрогнули. Безликов, схватившись за ногу, издал короткий приглушенный вопль и умолк, сраженный и вестью и болью в ноге. Тишина стала еще напряженней и невыносимей. - Следующие - это мы, - громко и отчетливо сказал Батыгин. Он стоял, повернувшись лицом к залу, - огромный, седой, отяжелевший, удивительно похожий на Джефферса; по его щекам, прорезанным морщинами, текли слезы. - Следующие - это мы, - повторил он так же громко и отчетливо. - И пусть каждый подумает - готов ли он пойти на все. Даже на смерть. Вот на такую небывалую смерть. Батыгин не заметил, когда все сидевшие в зале встали, но он вдруг увидел прямо перед собой застывшее, с побелевшими губами лицо Виктора Строганова, плачущую, но прямо смотрящую ему в глаза Светлану, и растерянного Костика с задорно торчащим хохолком, и Травина - сурового, с седыми висками, и Безликова, и Свирилина, и помрачневшего Крестовина, и Надю... И Батыгин понял, что уговаривать никого не надо - никто не испугался. На смену павшим уже встали новые борцы... В зале было очень тихо. Только слышалось, как с хрустом ломаются ветки кустов под гусеницами звездохода на Марсе. 2 На следующий день все газеты вышли в траурных рамках. С газетных витрин, с прилавков киосков на прохожих смотрело суровое лицо Джефферса... Никогда еще Денни Уилкинс не чувствовал себя в Москве так плохо. "Черт возьми, Джефферс отдал жизнь за идею, за великое дело, он боролся за торжество человеческого разума, и его имя потомки с любовью пронесут через века!.. А чего ради поставил на карту свою жизнь он, Денни Уилкинс?.. Только потому, что Герберштейн когда-то подобрал и накормил его?.." Почти два года провел Денни Уилкинс в социалистической стране; никто не помыкал им, он получал деньги наравне со всеми и жил так же, как жили другие, и подчинялся только тем, кто своим трудом заслужил право руководить. Впервые в жизни Денни Уилкинсу показалось, что у него нет хозяина. Если бы он захотел уйти от Батыгина, - он ушел бы, и ему сразу дали бы другую работу. Денни Уилкинс понимал, что если он начнет делать свое дело лучше, чем другие, то этим - и только этим, а не предками, знакомствами, ловкостью, лестью - он завоюет уважение и право на более крупный пост, на более ответственную должность. И Денни Уилкинсу казалось, что он сумел бы выдвинуться, заслужить общественное признание, потому что он не такой уж дурак и работать умеет... Денни Уилкинс спрашивал себя, как бы он жил, если бы навсегда остался в Советском Союзе - не в качестве агента, нет, а как полноправный гражданин этой страны. И ему казалось, что жил бы он гораздо лучше, чем жил до сих пор. По крайней мере он не испытывал бы страха, как испытывает его сейчас, не боролся бы с каждым проявлением чувства, как борется сейчас. И тогда они с Надей смогли бы построить настоящую семью. А он, Денни Уилкинс, хочет ребенка, хочет иметь свою семью. И все это он мог бы осуществить, если бы... Если бы не существовало на свете Герберштейна, невидимого, но грозного хозяина, купившего его жизнь целиком... Но сейчас - разве имеет он право навсегда связать свою жизнь с жизнью Нади?.. Разве может он ставить под угрозу будущее Нади и ребенка?.. Под вечер в институте Денни Уилкинс увидел высокого сухопарого человека в дымчатых очках, и тут ему впервые изменила выдержка - он вздрогнул. Они шли друг другу навстречу, и мысли Денни Уилкинса испуганно метались: он старался сообразить, чем вызван приезд этого человека, доверенного лица Герберштейна, исполнявшего его особо секретные поручения... - Корреспондент, - сказал Денни Уилкинсу сотрудник института, сопровождавший сухопарого человека. - Знакомлю его с институтом... ...На следующий день они встретились на явочной квартире резидента. Агент Герберштейна держал в руках советскую газету с большим портретом Джефферса. - Погиб старик, - сказал он Денни Уилкинсу. - Вот она - жизнь! Даже жаль его, ей-богу жаль. Было в нем нечто от первых переселенцев, тех, что в фургонах пересекли континент от Атлантического до Тихого океана, разгоняя индейские племена. Этакое, понимаешь ли, могучее, дерзкое! - Денни Уилкинс смотрел на худое, словно высохшее лицо агента, а видел другое - круглое, розовое, доброе, - лицо самого Герберштейна и улавливал его высокомерно покровительственные нотки в голосе агента - тот явно подражал шефу. Впрочем, он сам имел право на покровительственный тон, потому что действовал от имени Герберштейна и привык к беспрекословному повиновению; а сейчас он приглядывался к нему, Денни Уилкинсу, и не спешил переходить к делам. - Да, Джефферс, Джефферс, - нараспев повторил агент. - Газетные писаки нападали на него, оскорбляли... А он сто очков вперед мог дать любому, поэтому они и не могли раскусить его... Ну-с, так мы и будем - я говорить, а ты молчать? Думаешь, меня прислали поболтать с тобой о старике?.. Рассказывай. - Пока все идет хорошо. Составляются окончательные списки участников экспедиции, и в них числится некто Крестовин. - Так... Еще? Совсем недавно Денни Уилкинс подметил странный факт: он увидел, что для экспедиции упаковывают какие-то приборы, очень похожие на навигационные. Потом он случайно узнал, что в звездолет погружено небольшое судно. "Забавно, - подумал тогда Денни Уилкинс. - Ведь на Марсе нет морей - мы своими глазами убедились в этом. Зачем же тогда нужен катер?.. Одно из двух - либо на Марсе все-таки есть моря, либо мы летим не на Марс..." Денни Уилкинс хотел рассказать об этом, но в последний момент что-то удержало его. "Не стоит говорить загадками, - успокоил он самого себя. - Это произведет плохое впечатление, а зачем мне казаться плохим?" - Вылетаем через неделю, - ответил он на вопрос агента. - Шефа удивляет, что коммунисты мало пишут об экспедиции... Может быть, ты еще что-нибудь знаешь? - Нет. Я не могу рисковать. Через неделю я все равно открою тайну Батыгина. Это не поздно. - Ты уверен?.. А вдруг поздно? Денни Уилкинс не понял. - Почему поздно? - Между прочим, я видел, как ты ворковал со златокудрой красавицей... Новый вариант Ромео и Джульетты! Ты знаешь, кто такие Ромео и Джульетта? - Знаю. Вот сейчас Денни Уилкинс почувствовал впервые в жизни нечто очень похожее на ненависть и к этому не в меру болтливому человеку и к тому, кто дал ему право вмешиваться в его, Денни Уилкинса, личную жизнь, касаться самого дорогого. - Кто она? - Эта девушка?.. Мало ли у меня было девчонок... - Просто очередная? - Просто очередная. А теперь он их ненавидел - по-настоящему ненавидел обоих, и ему едва удалось скрыть свои чувства. - Смотри, Денни. Ты хороший агент. Но хороший агент может стать плохим, если женщина разбудит в нем сердце. А что делают с плохими агентами, которым много известно, - ты сам знаешь... - Да, знаю, - подтвердил Денни Уилкинс. - Но хватит болтать. Компания надеялась, что на Марс наши прилетят первыми. Но Джефферс подвел. Теперь нам мало узнать, что задумал Батыгин. Нужно сорвать его экспедицию. "Вот что! Ради этого он и приехал сюда", - подумал Денни Уилкинс. - Что я должен сделать? - Сущий пустяк. Компании по эксплуатации планет будет гораздо полезнее, если на Марс или куда-то там еще прилетит не астроплан, а обломки астроплана. Понятно? - Почти. - Для этого тебе нужно оставить в астроплане небольшую черную коробочку. Она плоская и очень удобная. Коробочка сработает примерно через месяц после вылета. Сам же ты под каким-нибудь предлогом откажешься от участия в экспедиции и вернешься на родину. - Астроплан уже готов к вылету, и посторонних к нему не подпускают. Вероятно, я войду в него всего один раз, перед взлетом, и уже не смогу выйти... - Мне очень жаль, но Герберштейн едва ли отменит задание... - Да, не отменит. Но если мне не удастся пронести коробку, - а это может случиться, потому что перед посадкой все личные вещи будут подвергнуты особой дезинфекции, - останется ли его прежнее задание в силе? - По-моему, тебе известно, что Герберштейну не очень нравится, когда агенты рассуждают... Раз ты нарушил правило, я отвечу: да, останется. Но если ты уклонишься от выполнения задания... Я тебе не советую этого делать... - Все ясно. Батыгин не долетит до Марса. Раз уж Герберштейн разрешает мне остаться на Земле - постараюсь остаться. А если придется лететь... Что ж, каждый разведчик давно приучил себя к мысли о близкой смерти. - Вот это - другой разговор. Шеф будет доволен. Бери коробку и помни: мину надо включить, чтобы она сработала. - Прощайте. - Но, но! - высокий сухопарый человек встал и положил руку на плечо Денни Уилкинсу. - У русских есть более подходящее слово: до свидания! Мы же оптимисты! - Да, мы оптимисты, - подтвердил Денни Уилкинс. Денни Уилкинс достаточно хорошо знал нравы разведки. Дома он тщательно исследовал взрывной аппарат и убедился, что тот заряжен, что включать его нет надобности. Открытие это ничуть не взволновало Денни Уилкинса. Иного он и не ожидал. Даже мысль о смерти не пугала: он давно почувствовал, что начинает запутываться и никогда не сможет решить возникших перед ним проблем; порой ему казалось, что смерть - лучший выход из создавшегося положения. Но впервые в жизни Денни Уилкинс задумался о тех, кого он должен уничтожить... И вспомнился ему штормовой океан, роковая волна, унесшая его за борт, и Виктор, этот безумный мальчишка, бросившийся на помощь... Нет, дело не в сентиментальности и даже не в чувстве благодарности. Но было в людях, с которыми два года жил и работал Денни Уилкинс, что-то очень здоровое, чистое и смелое - словно как-то иначе жили они и как-то иначе понимали жизнь. И вот он должен уничтожить их - молодых, отважных... Денни Уилкинсу удалось выключить аппарат - недаром он прошел великолепную выучку в разведшколе! "Так лучше, - подумал Денни Уилкинс. - Включить его я всегда сумею, если захочу. А может быть, еще и не захочу. Там видно будет. В чем-то Герберштейн ошибся. Кажется, он недооценил силу этих самых коммунистических идей. Впрочем, я болтаю лишнее. Идеи, идеи! Плевать мне на идеи! Но Надя... Надю я никому не позволю задевать!" Список участников экспедиции был давно составлен и утвержден. Батыгин не вносил в него никаких изменений. Женщин среди участников экспедиции не было. Но Светлана продолжала надеяться, что какая-нибудь счастливая случайность поможет ей попасть в экспедицию. Когда же Батыгин в последний раз категорически отказал Светлане, - она расплакалась и убежала из его кабинета. Виктор, присутствовавший при разговоре, догнал ее на улице. Пытаясь успокоить Светлану, он в конце концов проболтался. - Я возьму тебя в следующую экспедицию, - пообещал он. - В какую это - следующую? Светлана перестала плакать и удивленно посмотрела на него. Виктор, сообразив, что сказал лишнее, молчал. - Не последняя же это космическая экспедиция, - нашелся он наконец. - Нет, ты что-то знаешь! - Светлана насухо вытерла глаза и спрятала носовой платок в сумочку. - Ничего я не знаю. Ты же сама понимаешь, что будут еще экспедиции... - Виктор, мы поссоримся. Совсем поссоримся! Виктор стоял, не решаясь произнести ни одного слова. Светлана ждала, требовательно глядя на него, но вдруг с ней что-то произошло. Виктор скорее почувствовал это, чем увидел. Неуловимо изменилось выражение Светланиных глаз, и уголки губ горестно опустились. - Какие же мы дураки, - сказала она. - Ведь через неделю мы расстаемся и как расстаемся! Подумать страшно! А я так люблю тебя, так люблю! Они стояли посреди многолюдной улицы, но Светлана, не обращая внимания на прохожих, наклонила к себе голову Виктора и поцеловала в губы. - Так люблю! - повторила она. Вот теперь Виктору тоже захотелось плакать - от счастья. Светлана взяла его под руку, и он покорно пошел рядом с ней. Он не спрашивал, куда они идут, ему было все равно. Лишь увидев знакомый двор, в котором бывал уже не раз, Виктор понял, что они пришли к Светлане. Она никогда раньше не приглашала Виктора к себе, а теперь они шли вдвоем под руку, шли, словно всегда ходили так вместе. В комнате Светланы, на небольшом туалетном столике, Виктор увидел фотопортрет Юрия Дерюгина. Почти два года прошло с тех пор, как он погиб. Тогда им было по восемнадцати лет. Сейчас Виктору двадцать, но ему казалось, что больше, гораздо больше, и он был прав, потому что возраст измеряется не только годами, но и пережитым... - Вот... теперь ты мой муж! Очень трудно сказать слово "муж" в первый раз, но Светлана все-таки сказала... - Ведь все может случиться, - говорила потом Светлана. - Все, даже как с Джефферсом... Но я верю, что с тобой ничего не случится. Ты вернешься ко мне. Теперь тебе нельзя не вернуться! Батыгин прошел перед полетом специальный профилактический курс лечения в геронтологическом институте. Препараты-интенсификаторы дали ему немалый запас бодрости и энергии, но все-таки в последние предотлетные дни он не испытывал душевного подъема, взволнованности, как это было десять с лишним лет назад, перед вылетом на Луну. Он и тогда прощался с Землей, прощался со знакомыми и родными, но прощался иначе - как перед долгой разлукой. А сейчас ему казалось, что он расстается с Землей навсегда. Он верил в успех экспедиции. И все-таки чувствовал, что едва ли вернется на Землю... Ему хотелось еще раз побывать в любимых местах, повидаться со старыми товарищами... К заместителю председателя Совета Министров Леонову Батыгин зашел среди дня. Они сели в машину и поехали на дачу. Под колеса автомобиля с огромной скоростью мчалось бетонное шоссе; отяжелевшие от плодов ветви фруктовых деревьев, росших вдоль дороги, склонялись к самой земле. - По-моему, теперь нет ни одного человека, который не чувствовал бы себя хоть немножко астрономом или астрогеографом, - говорил Леонов. - Уж на что, кажется, я втянулся в социальные и философские проблемы, а тоже не устоял. - Леонов улыбнулся, как бы прося снисхождения к слабости. Батыгин задумался, помолчал, а потом сказал: - Вы, остающиеся, размышляете об иных планетах, а мы, улетающие, мысленно никак не можем расстаться с Землей... Полтора года нам предстоит провести в полете и на Венере. Срок немалый. - Да, немалый. За это время и на Земле кое-какие изменения могут произойти. Вернетесь - увидите. - Если вообще вернусь. Леонов не стал произносить пустые слова утешения. - Плохо чувствуете себя? - Временами неважно. Устал я. И это такая усталость, что от нее не избавишься. - Может быть... вам лучше не лететь? - Экспедиция для меня сейчас - все в жизни... - Не имею права задерживать вас. Наверное, стоило бы, но не могу. Летите. А мы на Земле продолжим наше общее дело... Понимаете, зрим коммунизм у нас, почти ощутим. Но чуть ли не каждый день возникают все новые и новые проблемы. И очень своеобразные проблемы. Знаете, что характеризует наше время?.. Настала пора воплощать в жизнь многие теоретические положения научного коммунизма, относящиеся к высшей фазе развития общества. Так, абстрактно, все мы их давно усвоили. Но когда дело до практики доходит... Что, например, делать с элементами социализма, которые корнями своими уходят в буржуазный строй? - Смотря что вы имеете в виду. - Государственный аппарат, хотя бы. Еще Ленин писал, что при социализме сохраняется "буржуазное государство без буржуазии". Но все мы знаем, что полный коммунизм несовместим с государством, ведь государство - это все-таки форма принуждения. Сейчас мы приближаемся к высшей фазе коммунизма. Но ликвидировать государство нельзя, раз существует капитализм. Он оказался живуч, этот строй, более живуч, чем думалось первым коммунистам... Вот и приходится ломать голову в поисках правильных решений назревших проблем построения коммунизма. - И каковы результаты этих поисков? - В общих чертах они были предугаданы довольно давно. Мы осуществим коммунистический принцип - "от каждого по способности, каждому по потребности", но государственный аппарат не ликвидируем, хотя он и подвергнется изменению. А внутренние функции государства до конца рассредоточим по местным органам самоуправления, создав при центральном правительстве нечто вроде Комитета координации. Что касается внешних функций, то они останутся централизованными, иначе нельзя! - Да, иначе нельзя, согласился Батыгин. - Ленин неоднократно подчеркивал, что отмирание государства будет очень медленным и постепенным процессом. - Вот вам второй пример, - продолжал Леонов. - Из теории давно известно, что в коммунистическом обществе не будет никаких политических партий. Действительно, в самом факте деления на партийных и беспартийных есть элемент социального неравенства; пока партия стоит у власти, она выдвигает на командные посты в первую очередь своих членов - исторически это оправдано и необходимо. При коммунизме же абсолютно все члены общества должны быть во всем равны. Значит, наступит такой момент, когда необходимость в существовании партии исчезнет... - Да, все это бесспорно, - кивнул Батыгин. - Но наступил этот момент или не наступил? - быстро спросил Леонов. - Вот что вызвало дискуссию. Горячо она проходила, я бы сказал - темпераментно. Одни утверждали, что пора резко увеличить прием новых членов в ряды партии. Мотивировалось это тем, что партия уже сыграла свою роль исторического вожака, подняла народ до своего уровня и, следовательно, лет через десять можно вообще ликвидировать деление общества на партийных и беспартийных... Однако против этой точки зрения выступила небольшая группа - и выступила неправильно. Как бы это выразиться поточнее?.. Ее представители усмотрели опасность для себя в уравнении с другими, потому что в своих личных планах рассчитывали не на способности и трудолюбие... Так вот, эти деятели и заявили, что партия была и останется на веки веков ведущей силой, и потребовали применить суровые меры к инакомыслящим... Не сразу, но все-таки выявилась в ходе дискуссии точка зрения большинства. И тогда первым пришлось признать, что они не учли конкретной исторической обстановки, а вторым мы доказали, что они вообще антиисторичны. Нет, до тех пор пока существуют капиталистические страны, пока продолжается идеологическая борьба, - до тех пор мы не откажемся от партии. В переходный период без нее не обойтись... - Лет пятьдесят назад, - задумчиво сказал Батыгин, - когда я был молод, коммунизм казался мне чем-то очень туманным и в то же время розовым, благополучно гладким, а он вот - весь в борьбе, исканиях, спорах. И конца не видно исканиям, конца не видно борьбе... Приехав в дачный поселок, Батыгин и Леонов оставили машину и не спеша пошли к видневшемуся вдалеке березовому леску. Стоял август, но погода была холодная, осенняя, с мелким моросящим дождем; зелень поблекла раньше времени, и первые желтые листья уже упали на землю. Батыгин поплотнее запахнул теплую куртку, поправил шарф, обернутый вокруг шеи. Впереди, по направлению к березовой роще, шли, взявшись за руки, девушка и юноша. Батыгин тотчас узнал их. - Тоже прощаются, - сказал он. - Им тяжелее. Они только-только поняли, что любят... - Кто это? - Виктор Строганов и его жена, Светлана. - Совсем молодые... - Да, совсем молодые. Им и предстоит решить, каков будет коммунизм в двадцать первом столетии... Батыгин окликнул их. - Прощаетесь? - спросил он и широко показал рукой на лес, на поле, на дома... - Прощаемся, - сказал Виктор. - А помнишь, когда мы вдвоем летели в Саяны, тебе казалось, что ты без всякого сожаления расстанешься с Землей?.. Виктор усмехнулся. - Помню. Все помню. Мне кажется, что память моя сейчас обострилась до предела, что я вижу каждый день, прожитый на Земле, как видят сквозь прозрачную мелкую воду каждый голыш на дне реки. Помню и хорошее, и плохое, и глупое, и разумное, и мелкое, и большое. Все-все. И о нашем полете помню. И помню, какой была Венера - холодной, зеленой, выплывающей из черной пучины. И глупые мысли свои помню. Знаете, с ними легче жилось. Гораздо легче. Пока ничего не любишь, ничто и не волнует тебя. А вместе с любовью приходит большое беспокойство, - с ней уже ничто не чуждо тебе, все дорого, все волнует. - Да, с любовью в сердце тревожней живется, - согласился Леонов. - Но разве не любовь во все века вела людей на подвиги? - Хочется что-нибудь сделать сегодня, - продолжал Виктор, - сделать такое, чтобы день этот запомнился навсегда, чтобы там, куда мы полетим, он воскресал в памяти всякий раз, когда станет уж очень тоскливо. - Я придумал, - сказал Батыгин. - Придумал, что мы будем делать. Мы пойдем искать грибы! Это прозвучало так неожиданно, что все засмеялись, и день словно посветлел - последний день на Земле, который они проводили все вместе. - Нет, в самом деле, - развивал свою мысль Батыгин, и черные, глубоко спрятанные под густыми седыми бровями глаза его задорно заблестели. - Уж сколько лет я собираюсь пойти в лес за грибами, да разве выкроишь время! Вы согласны? - спросил он у Леонова. - Да-а, - не очень уверенно ответил тот. - Согласен. А мы найдем? - Должны найти! С листьев берез тихо стекали капли дождя, падали на сырую землю. Легкий непрерывный шорох стоял в лесу. Батыгин, Леонов, Виктор, Светлана добросовестно шарили под березами, раздвигали высокую посветлевшую траву... От земли пахло грибами, но грибов не было. Батыгин, обнаружив, что они - не единственные грибники в лесу, хитро подмигнул своим спутникам. - Сейчас мы всех обманем! - Каким же образом? - спросил Леонов, у которого с непривычки уже начинала болеть спина. - Очень просто. Есть два способа искать грибы, - Батыгин назидательно поднял указательный палец. - Первый применяется, когда, кроме вас, в лесу никого нет. Вы ищете и находите (заметьте - находите) грибы под деревьями и кустами. Второй способ применяется, когда до вас по лесу прошла сотня грибников. Для Подмосковья, как вы сами понимаете, типичен второй случай. Будьте уверены: все, кто прошел до нас, искали грибы под деревьями и кустами. Значит, нам нужно искать грибы на открытых местах. Логично? - Я нашел, - сказал Виктор. Он держал в руке маленький, с коричневой шляпкой и серой заштрихованной ножкой грибок; с клейкой шляпки гриба свисала длинная желтая травинка, а к самому основанию ножки прилипла зеленая веточка моха... Все смотрели на этот грибок, и у всех вдруг пропало желание продолжать поиски, словно Виктор за всех нашел именно то, что они хотели. - Видите, способ сразу же оправдал себя, - пошутил Батыгин, но в голосе его не слышалось прежней веселости. - Жаль, что грибок нельзя взять с собой. Экий крепыш!.. Все молчали, и Батыгин торопливо попрощался. - Вы гуляйте, а я пойду... Леонов, Виктор и Светлана смотрели ему вслед, пока он не скрылся из виду. Они знали, что в той стороне находится кладбище, на котором похоронена жена Батыгина... - Берегите его, - сказал Леонов Виктору. - Берегите. Нелегко ему... - Будем беречь, - сказал Виктор. - Обязательно будем беречь... - А теперь идите. Вам - в другую сторону... Виктор и Светлана медленно пошли обратно к поселку, а Леонов еще долго стоял один, смотрел им вслед. Ему было грустно и радостно. Грустно - потому что всегда нелегко расставаться с хорошими людьми; радостно - потому что он верил в них, верил, что они примут эстафету из рук состарившегося Батыгина и доведут начатое им дело до конца... Утром Виктор не узнал Батыгина - тот словно сбросил два десятка лет и выглядел помолодевшим, энергичным, - именно таким помнили его старые товарищи по институту, многие годы проработавшие вместе с ним. Батыгина и его спутников провожали без пышных речей. Все слишком хорошо помнили о трагедии Джефферса и понимали, что Батыгин идет на такой