огая волна. Слабо качнувшись, "Витязь" поднялся на ее гребень и плавно спустился по противоположному склону. Через несколько минут подошла вторая волна, за ней третья, и море снова затихло. - Что это могло быть? - спросил Кривцов. - Похоже на цунами. - Похоже, - ответил Вершинин, которого гораздо больше интересовали показания вертушки. Уже темнело, и пришлось зажечь фонарь, чтобы записать наблюдения. - По-моему, мы как раз на стрежне, - заключил Кривцов. - Здесь еще можно идти ночью, - звездолет все равно унесло к северу, и мы не проплывем мимо. - Малый вперед, - скомандовал Вершинин. Снова заработал мотор, снова вспенилась вода за винтом. "Витязь", набирая скорость, лег на новый курс. В обычное время судовой радист послал рапорт в Землеград. Закончив передачу, он настроился на прием, но ответа не последовало. Радист повторил свои позывные. "Штаб" Батыгина молчал. Встревоженный радист пошел докладывать о странном поведении Землеграда. - Я же совсем недавно разговаривал с Костиком, - растерянно объяснял радист. - Совсем недавно! - У тебя аппаратура в порядке? - спросил Вершинин. - Проверял. В полном порядке. - Может быть, у них поломка?.. - У Костика? - обиделся за товарища радист. - Скажете тоже! Он же артист, он же, что хотите... - Артист, артист!.. Попробуй связаться еще раз. "Штаб" Батыгина по-прежнему молчал. - Уж не случилось ли чего-нибудь? - забеспокоился Кривцов. - Что могло случиться?.. Они же на берегу! - Как будто только на море беды случаются! - Может, какие-нибудь атмосферные явления, - с сомнением произнес радист. - Встречаются такие непроходимые Для радиоволн пространства... - Вот что, свяжись-ка ты со звездолетом, - распорядился Вершинин. - Они ближе, им проще разобраться, в чем там дело. Радист помчался к себе в рубку и через некоторое время получил ответ: звездолет разговаривал со "штабом" час назад, там все было благополучно. Потом после короткого молчания радист звездолета сообщил, что астрогеофизиками отмечено землетрясение, и обещал еще раз связаться с Землеградом. Через полчаса радист "Витязя" услышал позывные звездолета, а еще через пять минут он снова выбежал на палубу: "штаб" Батыгина не ответил!.. Рабочий день в Землеграде, как обычно, закончился с темнотой. Рыбная ловля на этот раз была отменена, и все укрылись в герметических домиках. Батыгин уже лег спать, когда внезапный страшный удар потряс домик. Батыгин, Травин, Костик вскочили со своих мест и бросились к двери, но ее повредило и заклинило. Не понимая, что происходит, они попытались открыть дверь. Было слышно, как за стенами клокочет вода. Второй, еще более сильный удар обрушился на домик, и все, кто стоял, полетели на пол. Падая, Батыгин стукнулся головой обо что-то твердое. Он не услышал третьего удара и не почувствовал, как сорванный с креплений домик понесло в море. Когда Батыгин очнулся, то прежде всего увидел у себя над головой окно, в которое лился слабый сумеречный свет. Домик слегка покачивало. Сначала Батыгин подумал, что у него просто кружится голова, но, окончательно придя в себя, убедился, что дело не в этом... Рядом с ним сидел обмотанный бинтами Костик и пострадавший менее других Травин. - Как вы себя чувствуете? - спросил Травин. - Где мы? - в свою очередь спросил Батыгин, пытаясь приподняться. Травин мягко, но решительно уложил его обратно. - Плаваем в море, - ответил он. - А далеко ли до берега, сказать не могу. - Что с Землеградом? - Не знаю. - А с нашими... товарищами? - Тоже не знаю. - Связи нет? - Нет, - жалобно сказал Костик. - Аппаратура разбита. Я пытался починить, но не смог. - Перевязанная бинтами голова Костика была скорбно опущена на грудь; темный хохолок каким-то чудом пробился между бинтами, но, утратив прежний задорный вид, он выглядел жалким, теряясь на белом марлевом фоне. Костик чувствовал себя очень скверно, его тошнило, и Травин подозревал, что у Костика сотрясение мозга. - Вот еще нелегкая! - тихо сказал Батыгин. - Что могло произойти? - Я уже думал, - ответил Травин. - Единственное правдоподобное объяснение - цунами... - Цунами, цунами! - горестно повторил Батыгин. - Я обязан был предвидеть это! - Все невозможно предвидеть, - успокаивал Травин. - Не волнуйтесь. Не надо волноваться. - Я обязан был предвидеть! Планета еще не состарилась, это же не Марс! - Не Марс, - соглашался Травин. - А вы не волнуйтесь. Все обойдется. - Обойдется!.. Хорошо, если погибнем только мы. А если и все остальные?.. - Все не могли погибнуть. И мы постараемся не погибнуть. Нас должно выкинуть на берег, а кислорода хватит на неделю. - Я ничего не понял, - безучастным тоном сказал Костик. - Какое цунами? Что произошло? - Моретрясение, - пояснил Травин. - Иначе - подводное землетрясение. Они и на Земле случаются довольно часто, особенно на Тихом океане. От того места, где на дне моря произошел толчок, во все стороны расходятся волны, как от брошенного камня. Их и называют японским словом цунами. Они пологие, и поэтому на море не опасны, моряки часто их даже не замечают. Наши на "Витязе" тоже, наверное, не заметили, а если и заметили, то не придали им особого значения. Но у берегов, на мелководье, волны поднимаются иной раз метров на двадцать, обрушиваются ка сушу и причиняют страшные разрушения. Между прочим, японцы, которые чаще других народов страдают от цунами, предпочитают не строить домов у самого берега... Видимо, и Землеград придется перенести на новое место - подальше от моря... Геликоптер, который в момент разрушения Землеграда находился на плато Звездолета, немедленно вылетел со спасательной партией. В полной темноте Мачук точно вывел вертолет на город, хотя красный маяк на мачте не горел. Невеселая картина открылась глазам, когда вертолет, снизившись, осветил Землеград прожекторами. Всего три домика - те, что были смонтированы дальше других от моря, - уцелело в столице Венеры. Несколько других лежали опрокинутыми, а один - "штаб" Батыгина - исчез. Обитатели уцелевших домиков уже принимали меры к спасению товарищей. Из двух поваленных домиков вытащили пострадавших, среди которых находился и Денни Уилкинс - при падении он сломал себе руку. Участники спасательной партии немедленно включились в работу, и к утру Землеград постепенно принял жилой вид. Никто не погиб при катастрофе, и если бы не исчезновение "штаба" с Батыгиным, Травиным и Костиком, можно было бы считать, что экспедиция отделалась дешево... Едва рассвело, геликоптер вновь поднялся в воздух и полетел на поиски домика Батыгина: кто знает, может быть, домик не разбило и он держится на воде. Вертолет взял курс в открытое море. Неожиданно послышались позывные, которых сначала никто не узнал. Видимость была хорошей, и ни одна сколько-нибудь заметная деталь не могла ускользнуть от наблюдателей. Через два часа полета Виктор, вместе с другими вылетевший на поиски, крикнул: - Прямо по курсу что-то блестит! Геликоптер увеличил скорость. - Эта штука не похожа на домик, - сказал Мачук. - По очертаниям, размерам и форме скорее можно прийти к заключению, что перед нами находится нечто очень напоминающее... - Звездолет! - воскликнул Виктор. - Это звездолет! Наверное, он миновал зону непрохождения радиоволн! Действительно, это был грузовой звездолет: течение, повернув к северу, а затем к востоку, медленно, но верно несло его к Землеграду. Весть о находке немедленно передали на берег и на "Витязь", указав Вершинину координаты. А вертолет повернул к берегу, потому что дальше лететь не имело смысла. Виктор и Мачук решили обследовать прибрежные районы океана. Через два дня "Витязь" отбуксировал звездолет N_2 к Землеграду, а поиски пропавших пока не дали никаких результатов... Батыгин чувствовал себя с каждым днем хуже; впадая в забытье, он метался, бредил, и Травин постоянно дежурил около него. Костик сначала крепился и всеми силами старался помогать Травину, но потом тоже слег. Лежал он тихо, никого ни о чем не просил и только смотрел прямо перед собой печальными глазами. Продукты им пришлось экономить с первого же дня, но главное было не в продуктах - приближался к концу кислород. Пока еще они не пользовались масками и индивидуальными баллонами, но дышать с каждым часом становилось все труднее. Случись такое несчастье на Земле, они давно бы вынули окно и выбрались на свежий воздух. Но на Венере это было равносильно самоубийству. Батыгин ненадолго затих. Слышалось только его прерывистое, тяжелое дыхание. Костик, приподнявшись на локтях, поманил к себе Травина. Беззвучно ступая по полу, тот подошел к нему. - Что тебе? - Травин старался казаться бодрым и даже улыбнулся Костику, а Костик смотрел на его голову, ставшую за несколько дней серой от густо проступившей седины. - Как ты себя чувствуешь? - Хорошо чувствую, - шепотом ответил Костик. - А Николай Федорович? - Плохо, - Травин вздохнул. - Плохо Николаю Федоровичу. Ему необходима срочная медицинская помощь и полный покой. А мы не можем предоставить ни того, ни другого. Но самое страшное - кислород кончается, а ведь больному он так нужен... - Вот, вот, - торопливо кивнул Костик, и хохолок мотнулся над белыми бинтами. - Я и думаю - как можно сэкономить кислород, Георгий Сергеевич? - Сэкономить? - Да, для Николая Федорович... - Как же ты сэкономишь кислород, Костик?.. Это же не еда и не вода. Каждый вздох не растянешь на неделю... - Я стараюсь тихо лежать, совсем неподвижно лежать, чтобы мне меньше доставалось. Ведь когда человек лежит неподвижно, ему меньше нужно кислорода, правда? - Правда, Костик, - Травин ласково погладил его по плечу. - Правда, дорогой... - А Николай Федорович - он мечется, ему очень плохо... Но как бы нам еще сэкономить кислород? А, Георгий Сергеевич?.. Ведь Николая Федоровича надо спасти, во что бы то ни стало спасти... - Мы постараемся спасти. А ты не волнуйся... Лежишь и лежи себе. - Травин говорил с Костиком, как с маленьким ребенком. - Я все лежал и думал, - продолжал Костик. - Как спасти Николая Федоровича?.. Знаете, Георгий Сергеевич, я отдам ему свой кислород, тот, что в баллонах. Его хватит на сутки или даже немножко дольше. А лишние сутки - это так много! Вас, наверное, найдут... - Неужели ты думаешь, что Николай Федорович захочет спасти себя ценою твоей жизни? - А вы не скажете ему. Мог же я умереть... Вот и умер. Я уже все продумал. Я сумею сделать... Левая бровь Травина медленно поползла вверх. - Ты ничего не сделаешь, Костик. Если нам суждено погибнуть - погибнем вместе. И будет очень хорошо, если ты выкинешь нелепые мысли из головы. - Нелепые! - Костик смотрел на Травина почти с ненавистью. - Нелепые! - Да, нелепые. Ни я, ни Батыгин никогда не допустим ничего подобного. Ты умно придумал лежать спокойно. Вот и лежи. - Хорошо, я буду лежать, - Костик равнодушно отвел глаза, а рука его, скользнув по матрацу, нащупала нож. - Раз велите - буду лежать, - повторил он. Но Костик не умел притворяться, и Травин все понял. Он не знал, как ему поступить: хотелось и расцеловать этого мальчишку с забавно торчащим хохолком и беспощадно выпороть его. Он сделал вид, что поверил Костику, и отошел. Но теперь у Травина появилось новое не очень приятное занятие: следить, чтобы не покончил жизнь самоубийством самоотверженный Костик... Однажды Травина и Костика разбудил неожиданный несильный удар. Это случилось на пятый день. Через некоторое время удар повторился. А затем последовал третий, четвертый, пятый удар, и вскоре Травин потерял им счет. Домик сильно раскачивало. В первое мгновение Травин подумал, что их нашли, но вскоре понял, что домик прибило к берегу, и волны бьют его о скалы... - Вылезать не будем? - спросил Костик. Травин покачал головой. - Не имеет смысла. Учитывая запас кислорода в баллонах, мы, вероятно, сможем продержаться в домике дня два - два с половиной, а без него - всего одни сутки. За сутки же на Венере до жилья не доберешься... - А подать сигнала мы не сможем? - Какой?.. Костер не разложишь, ружей у нас нет, да и бессмысленно было бы палить... Нет, лучше подождать. Из домика мы выйдем через день. - А если шторм?.. - Если шторм, то придется выйти раньше. Одна хорошая волна - и нас расколет, как орех. Они лежали, прислушиваясь к ударам и стараясь понять, усиливаются волны или нет, а волны подходили то высокие, то низкие, и домик ударялся то сильнее, то слабее. Иной раз им думалось, что шторм уже начался и пора вынимать окно... Миновала ночь. Удары о скалы не усиливались, но ведь и капля камень точит: осмотрев обращенную к скалам крышу, Травин убедился, что она скоро даст течь... А Костик лежал и считал, сколько ему осталось жить. Получалось немного, всего несколько часов, до вечера. Он уже давно не заботился о том, чтобы экономить оставшийся в воздухе комнаты кислород. Он дышал глубоко, жадно, стремясь выловить жалкие остатки живительного газа. Странная, необоримая слабость почти лишала Костика возможности двигаться. Иногда он впадал в забытье, и тогда в его истощенном мозгу вспыхивали жуткие, гнетущие картины. У Костика еще оставалась воля, и он заставлял себя просыпаться. Однажды, открыв глаза, он увидел, что Травин надел на лицо Батыгина свою кислородную маску. Очевидно, это несложная процедура совершенно надломила Травина. Он сник и сполз с койки Батыгина на пол. Голова, шея, открытая грудь - все у него было мокрым от пота, грудь вздымалась часто и беспомощно, и он показался Костику похожим на рыбу, вытащенную на песок... "Пора, - подумал Костик о себе. - Пора". Он отыскал глазами свою кислородную маску и баллоны. Они лежали рядом, и он мог бы дотянуться до них. Ему мучительно захотелось, прежде чем умереть, сделать один-единственный, но полный, настоящий вдох. Руки Костика конвульсивно дернулись и потянулись к маске. Но он не притронулся к ней. Он еще контролировал свои поступки. Медленно, с большим трудом повернулся Костик на бок и достал нож; теперь нужно было упереться рукоятью во что-нибудь твердое и удариться горлом об острие. Костик последний раз взглянул на Батыгина, на Травина. Батыгин затих, получив кислород, и грудь его почти не вздымалась, он лежал тихим, умиротворенным. А Травин бился, задыхаясь, на полу у его ног. "Все, теперь все", - сказал себе Костик. Он поднялся на локтях, повернул нож острием кверху, но внезапно в глазах потемнело, он качнулся, выронил нож и без сознания упал на койку... Их нашли на исходе шестого дня, в двухстах километрах от Землеграда. На ногах держался один Батыгин. Все индивидуальные баллоны были пусты: Батыгин выпустил кислород в комнату... Травина, Костика и Батыгина доставили прямо на плато Звездолета и передали в распоряжение врача. После короткого улучшения Батыгин вновь почувствовал себя плохо, и врач по ночам не отходил от него. - Он выживет? - со слезами на глазах спрашивал Виктор у врача. - Скажите, выживет? - Должен выжить, - отвечал врач. - Но ты сам понимаешь, что такие потрясения в его возрасте не проходят бесследно. - Что толку от вашей медицины, если она не может спасти такого человека! Врач не сердился. Он был человеком выдержанным, а за многолетнюю практику ему не раз приходилось выслушивать скептические замечания. Порой для них имелись основания, но врач знал, что людям глубже западают в память трагические исходы, чем радостные... Первым оправился Травин. Он принял руководство экспедицией на себя. Кривцов и Вершинин получили приказание готовиться к далекому походу в тропики, чтобы высадить там пальмы, бамбук и другие тропические растения. Как только Батыгин почувствовал себя немного лучше, он пригласил к себе участников экспедиции, в том числе и тех, кому предстояло надолго покинуть Землеград. - Какого градуса северной широты вы достигли? - спросил Батыгин у Кривцова. - Тридцатого, - ответил тот. - А какой была максимальная температура воздуха? - Тридцать шесть - тридцать восемь градусов. - Я сейчас припоминаю, что когда-то древние греки, а вслед за ними и некоторые ученые средневековья считали экваториальную зону Земли безжизненной. Они думали, что там стоит смертельная для человека жара... - Но ведь древние греки и средневековые схоласты ошибались, - улыбнулся Кривцов. - Ошибались. Для Земли это оказалось неверно. Но для Венеры... - Я думаю, что для Венеры тоже неверно, - высказал свое мнение астроклиматолог. - Самая высокая температура на Земле равна пятидесяти восьми градусам жары - она отмечена в пустынях Африки, в ливийском оазисе Эль-Азизия. На Венере же господствует морской влажный климат, и таких температур быть не должно. Я убежден, что абсолютный максимум в венерских тропиках не превышает сорока пяти градусов, а средняя температура держится около тридцати семи - тридцати восьми. Это выше, чем во влажных тропиках на Земле, но все-таки такая температура не опасна для жизни. - Будем надеяться, что это так, - сказал Батыгин. - Но нельзя забывать, что жара во влажных странах переносится гораздо тяжелее, чем в сухих. Поэтому я приказываю вам, Кривцов, и вам, Вершинин, соблюдать предельную осторожность. - Будет выполнено, Николай Федорович. - Возьмите на буксир цистерны с водорослями. Океаны Венеры не очень нуждаются в них, но, быть может, земные водоросли внесут свежую струю в развитие здешнего органического мира... Основные работы, посевная страда, начнутся у нас весною, и к тому времени по опытному участку мы сможем окончательно заключить, приживутся ли земные растения на Венере... - Но пока не мешало бы провести разведку, чтобы весной не искать места для посева, - сказал Травин. - И обязательно нужно найти второй материк - нельзя же озеленять только один! Я предлагаю послать вертолет за океан. Кстати, если материк найдут, в южных широтах можно произвести посев и зимой. - Правильное предложение, - поддержал Батыгин. - А руководить летным отрядом поручим Строганову. Согласен? - Конечно, согласен, - ответил Виктор. - В таком случае отправляйся в Землеград и готовься вместе с Мачуком к перелету. Продумайте все до мелочей. Задание это очень ответственное и рискованное: ведь мы даже приблизительно не знаем, какой ширины океан. Будет у меня к тебе и одна специальная просьба: возьмите с собой Безликова. Нилин полагает, что он уже вполне акклиматизировался, и ему крайне полезно вновь поработать геологическим молотком... - Хорошо, возьмем, - без особого энтузиазма согласился Виктор. - А все, кто остается на основных базах, - продолжал Батыгин, - могут теперь приступить к исследованиям по полной программе. В первую очередь это относится к астрогеофизикам, в частности к сейсмологам. В их наблюдениях нуждается и сравнительная сейсмология, и астрогеотектоника, и планетология... - Николай Федорович, - выступил вперед Шатков. - Пришло время заняться и абиссалогией... - Абиссалогией, - задумчиво повторил Батыгин. - Не будь астрогеографии, я посвятил бы жизнь этой науке, исследованию океанических пучин. Не возражаю. Приступайте к монтажу батискафа... Первое, что увидел Травин, когда вертолет подлетел к Землеграду - было зеленое поле. Зеленый цвет, от которого все отвыкли, казался столь необычным на бурой поверхности Венеры, и веяло от этого маленького поля таким родным, земным, что Травин глаз не мог отвести от него. - Что это зеленеет? - опросил он Виктора, хотя отлично понимал, что зеленеть может только пшеничное поле. - Посев Мишукина, - ответил Виктор и добавил: - Уже сантиметров на двадцать поднялась пшеница! Травин попросил высадить его у поля, и Виктор вышел вместе с ним. Присев у края и ласково проведя ладонью по прохладной шелковистой поросли, Травин сказал: - Некрасивая!.. А мы ее сделаем красивой, Венеру!.. Всего двух цветов и не хватает ей, чтобы стать писаной красавицей - зеленого да голубого! - И синего, - сказал Виктор, взглянув в сторону моря. - И синего, - согласился Травин. - Пустяк! А раскинутся тут леса, зацветут луга, и покажется тебе Венера прекраснее Земли! - Прекраснее Земли не покажется, - возразил Виктор. - Как знать!.. Если все тут создать своими руками... - Все равно... - Эстетики уверяют, что прекрасно жизнеутверждение, весеннее буйство, половодье сил... - А закат солнца?.. Разве он не бывает прекрасен? - Что ж - закат?.. Если бы мы знали, что солнце заходит в последний раз и больше никогда не взойдет, закат не показался бы нам прекрасным... А Венера через пятьдесят лет будет весенней планетой! - Все равно... - Что все равно? - С Землей ее не сравнишь... - Скучаем? - усмехнулся Травин. - Скучаем, - ответил Виктор. - А улетишь - и о Венере скучать будешь. - Не знаю. - Будешь! Теперь о ней нельзя будет не тосковать - слишком много сил мы ей отдали... - Не знаю, - повторил Виктор. Они встали и пошли к Землеграду, перенесенному на новое место, подальше от моря. Неделю спустя вертолет покинул Землеград - начался трансокеанический перелет. Шли на большой скорости на высоте пятисот-шестисот метров над водою. Через четыре часа Мачук уступил место у автопилота помощнику и отправился отдыхать. А Виктор, рельефовед Свирилин и астрогеолог Безликов бессменно сидели в передней части вертолета и нетерпеливо поглядывали вперед и по сторонам в ожидании скорых открытий. Геликоптер находился в полете уже седьмой час, когда впереди показалась суша. Все повскакали со своих мест, бросились к окнам. - Материк. Это наверняка материк! - восторженно твердил Свирилин, но он ошибся: вертолет подлетел к небольшому архипелагу. Они провели на островах несколько часов, осмотрели их и-описали. А еще через десять часов вертолет достиг берега нового материка... В Землеграде еще оживленно обсуждалось это открытие, когда пришла новая неожиданная радиограмма: "Звездолет Батыгину Землеград Травину Найдены следы пребывания разумных существ тчк Обнаружен оставленный ими документ тчк Вылетаем обратно тчк Начальник Летного отряда Строганов" Ни в Землеграде, ни на плато Звездолета никто этой телеграмме не поверил. Батыгин, связавшись по радио с Травиным, сказал, что он удивлен поведением Виктора и Свирилина. После всего, что они видели, после всех выводов, которые они сделали, "обнаружить" на Венере разумные существа и прервать из-за этого работу отряда мог только пустой романтик. В ответ на телеграмму Виктора Батыгин послал приказ продолжать работу. С вертолета ответили, что посев они закончили и теперь следуют в Землеград. Это было неслыханно - не подчиниться приказу начальника экспедиции! Все отлично понимали, что никакие личные симпатии не спасут Виктора от самого страшного наказания: устранения от всех без исключения экспедиционных дел до возвращения на Землю. Но оказалось, что Виктор в спешке и волнении непродуманно составил телеграмму и поняли его не совсем правильно. Виктор и не имел в виду венерцев, нет, речь шла совсем о другом. Придя к Батыгину, Виктор молча протянул ему металлический цилиндр, и Батыгин сам вынул из него белый лист, испещренный непонятными значками. - Венеру кто-то посещал до нас, - сказал Виктор. Этого Батыгин не ожидал. - Я понял тебя совершенно иначе, - признался он, разглядывая странный документ. - Бумага это, что ли? - Похожа на бумагу, но уж очень плотная. А значки... - Значки похожи на буквы. Но не будем забегать вперед. Рассказывай все подробно. Виктор рассказал о первых часах полета, о том, как они достигли архипелага и опустились на него. - Мы пытались обнаружить хоть какие-нибудь признаки жизни на нем, - говорил Виктор, - но архипелаг оказался таким же безжизненным, как и материк. Тогда мы полетели дальше, следуя строго на запад. Вскоре мы заметили на горизонте темные неподвижные облака и поняли, что перед нами вершины гор. Дальнейшие наблюдения убедили нас, что мы открыли материк, тогда я послал вам радиограмму... После короткого отдыха мы отправились на юг и посеяли с воздуха часть семян на приморской равнине в тропическом поясе, а потом решили перелететь через горный хребет и засеять внутренние части материка. Хребет оказался высоким, но не очень широким, и сразу же за ним открылась обширная равнина. Там мы сделали второй посев. Уже готовясь улетать обратно, мы заметили посреди равнины столообразный останец со странной пирамидальной башней. Мачук подлетел поближе, и всем нам показалось, что башня эта кем-то сложена, а Свирилин сказал, что такие гурии у нас на Земле обычно складывают альпинисты на горных вершинах и оставляют в них записки о своем восхождении. Эти рассуждения об альпинистах и записках, оставленных среди камней, нас рассмешили, и Свирилин даже немножко обиделся. Он спросил: "Ну, как она могла образоваться, эта башня?.. Объясните, если вы такие умные!" Объяснить никто не мог. Мы решили разобрать гурий. Он был сложен из очень крупных тяжелых камней, взятых, наверное, тут же у останца. Свирилин, Безликов и я забрались наверх и принялись сталкивать камни: нам едва удавалось сдвигать их с места, и поэтому через полчаса нас сменили. Очевидно, существа, сложившие гурий, были значительно сильнее нас или пользовались какими-то машинами... - Последнее маловероятно, - вставил замечание Батыгин, и Виктор кивнул. - Мы тоже так решили. Просто эти существа были сильнее нас раза в два - в три. К счастью, нам не пришлось разворачивать весь гурий. Сбросив его верхнюю половину, мы решили отдохнуть, и тут Мачук заметил между камнями какой-то блестящий предмет. Он не стал тратить времени на объяснения и молча показал на него пальцем... Виктор на секунду умолк; живо представилось ему то мгновение, когда они, сбросив последние камни, бережно подняли тяжелый гладкий цилиндр. Все стояли молча, пораженные невероятным открытием... Никогда ранее не осознавал Виктор с такой зримой конкретностью бесконечности природы, ее неисчерпаемого многообразия. Порою и раньше ему казалось, что он соприкоснулся с вечностью, ощутил ее холодное дыхание, порою и раньше охватывало его смешанное чувство восторга, веры в собственные силы и робости, страха перед бесконечностью. Но все, что случалось раньше, случалось на Земле, а это произошло после того, как сбылись самые фантастические мечты, - произошло на Венере, на планете, которую они собирались сделать своим вторым домом... Сейчас они не встретились с таинственными межзвездными скитальцами, но кто может сказать, что произойдет после того, как люди поселятся на Венере?.. Что, если скитальцы еще раз залетят сюда?.. Примерно то же самое думали в те минуты и товарищи Виктора, молча рассматривая странный предмет... Виктор тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и продолжал рассказ: - Вот он, этот цилиндр, - Виктор поднял его и показал всем собравшимся. - Сколько времени пролежал он на Венере, мы не знаем. Но ржавчина не тронула стенки. Сделан он из вещества, очень похожего на сталь. Открыть цилиндр нам удалось без всякого труда - в намерения таинственных скитальцев и не входило запирать его на замок с секретом, они оставили цилиндр для следующих посетителей Венеры, которыми оказались мы... В первый большой цилиндр они вложили второй, поменьше, где и хранился документ, который сейчас у Николая Федоровича... Находка настолько поразила нас, что мы решили немедленно доставить ее в Землеград. А когда пришел неожиданный приказ продолжать работу, я подумал, что дело тут в каком-то недоразумении, и решил возвращаться. Вдруг мы погибли бы - тогда ни вы, ни те, кто прилетит сюда после нас, ничего не узнали бы. А в записке может содержаться какое-нибудь серьезное сообщение, а может быть, даже предупреждение... Вот, пожалуй, и все... Рассказ Виктора и, главное, документ, который Батыгин продолжал держать в руках, произвели огромное впечатление. Все думали о новой великой тайне, о новой загадке, поставленной перед человеком космосом... - Не знаю, кто они, - нарушил молчание Костик, - но только это равнодушные существа. Они прилетели на Венеру, сложили гурий и отправились дальше. А мы прилетели, чтобы преобразовать планету!.. - Наверное, им этого не было нужно, - возразил Батыгин. Нам нужно, мы и преобразуем... Вижу, что всем вам хочется посмотреть на документ. Посмотрите. А потом мы снимем с документа копию. Если специалистам на Земле удастся расшифровать документ, мы проникнем в великую тайну! Все поочередно подходили к Батыгину и вглядывались в загадочные письмена с робкой надеждой хоть что-нибудь понять. Надежды, разумеется, не сбылись, никто ничего не понял, но все единодушно решили, что документ этот скорее всего простая справка о посещении загадочными астронавтами Венеры... - В общем ясно, что они не с Земли, - заключил Свирилин. - Но откуда - не угадаешь! - Даже если у них написано - откуда, мы же все равно не поймем, потому что по-разному называем одну и ту же звезду или звездную систему, - сказал Виктор. - А вдруг у них тоже имеются какие-нибудь виды на Венеру, и в этом письме предупреждение? - спросил Костик. - Не знаю, - ответил Батыгин. - Не будем гадать. Но разве люди не сумеют в крайнем случае постоять за себя?.. - Сумеют, - сказал Виктор. Батыгин умирал. Большой умный человек, ученый-естественник, он чувствовал приближение смерти, знал, что протянет еще несколько месяцев, и ждал конца спокойно, не волнуясь и не волнуя других. Только врач и Травин догадывались, что происходит с ним. - Вы напрасно огорчаетесь, - говорил Батыгин Травину. - Свое дело я сделал, а моретрясение лишь немного ускорило конец. Я еще на Земле понимал, что отправляюсь в последнее путешествие. Врач не стал протестовать, когда Батыгин попросил перевезти его в Землеград, к берегу океана. Большую часть времени Батыгин проводил теперь на берегу и лишь иногда медленно обходил человеческие владения на Венере. Однажды после долгого перерыва он встретился с Безликовым. Впрочем, слово "встретился" тут не очень подходит. Прогуливаясь по поселку, Батыгин увидел доброго молодца, лихо орудовавшего лопатой, - добрый молодец рыл для чего-то яму. - А! Это вы, - сказал Батыгин. - Как самочувствие? - Что за вопрос! - ответил Безликов. - Превосходно! Он и на самом деле выглядел прекрасно. Полет за океан вновь приобщил его к геологии; глядя на него, теперь нельзя было даже заподозрить, что совсем недавно этот человек пережил страшную трагедию: утратил солидные источники, из коих привык черпать проверенные знания. - Вот, грунт посмотреть надумал, - пояснил Безликов. - Шурф копаю. Своими руками - оно основательнее, прочнее... - Пожалуй, - согласился Батыгин. - Самое важное - найти свое место в жизни и приносить людям пользу, а все остальное - пустяки. - Правильно! - вгоняя лопату в землю, кивнул Безликов. - Главное - приносить пользу! А здесь мне понравилось, - широко показывая вокруг, признался Безликов. - На Земле я тоже с молотка и лопаты начинал. И на Венере пришлось. Геология - ничего не поделаешь! Хоть и астро, а все же геология. Такая наука! Батыгин почти никогда не оставался один. К нему приходили за советами, рассказывали о сделанном, но Батыгин чувствовал, что все это - просто дань уважения, а на самом деле жизнь экспедиции настолько налажена, что опекать никого не нужно. И так получилось не потому, что все имели задания и теперь добросовестно выполняли их, а потому, что люди знали свое дело и каждый работал, не дожидаясь указаний... С атомохода "Витязь" сообщали, что на экваторе температура не превышает сорока градусов жары, что все в отряде здоровы и они производят посадки. С вертолета, отправившегося под начальством Свирилина в новые странствия, радировали, что на севере обнаружен мощный горный хребет с заснеженными пиками и действующими вулканами; самому высокому пику участники полета присвоили имя Юрия Дерюгина... Близилась осень; посев Мишукина с каждым днем набирал силы, и все ждали, что пшеница вот-вот заколосится. Шатков и Громов закончили монтаж батискафа и готовились к погружению. Виктор целыми днями ходил около них и все уговаривал Громова остаться на берегу и разрешить ему, Виктору, опуститься в глубины океана; но Громов не соглашался, и разговоры на эту тему велись у них с утра до позднего вечера... А Батыгин думал, что вот таким и должно быть руководство при коммунизме - без мелочной опеки, без начальственного окрика. В сущности оно сведется к выработке общего плана и контролю за выполнением. А фактическое выполнение плана, осуществление идеи - это уже дело самого народа, сложившихся производственных коллективов сих выборными правлениями. Например, как протекает жизнь у него в экспедиции?.. Есть идея, которая всем понятна и близка, которой все увлечены, и люди вдохновенно трудятся, не думая, какой пост они занимают - руководящий или рядовой, потому что им дорого дело, а не собственная карьера... А он, Батыгин, давший людям эту идею, сейчас только наблюдает, правильно ли воплощают ее, нет ли диспропорций в выполнении общего задания... И Батыгин с радостью думал, что если такие же люди прилетят на Венеру через несколько десятков лет, то дела тут пойдут отлично и история человечества на Венере действительно сложится совершенно иначе, чем на Земле. Чаще всего рядом с Батыгиным сидел Денни Уилкинс: рука у него заживала медленно, и он не мог работать. - Я вам не мешаю? - спрашивал он обычно у Батыгина. - Нет, - отвечал тот, потому что Денни Уилкинс действительно не мешал ему. - Хорошо мне с вами, - объяснил он как-то Батыгину. - Спокойно. Вот сидеть бы так и сидеть... И смотреть, как волны набегают на берег. Больше ничего и не нужно... - О чем ты тоскуешь? - спрашивал Батыгин. - О Земле? - Так вообще, о жизни, - уклончиво отвечал Денни Уилкинс. - Что же тебе тосковать? - улыбался Батыгин. - Ты еще молод, жизнь у тебя впереди, и ты сможешь сделать ее такой, какой захочешь... - Не так-то это просто... - Не узнаю тебя, Крестовин. Ты всегда казался мне энергичным, решительным, смелым... Когда разговор принимал слишком рискованное направление, Денни Уилкинс умолкал, но не уходил, потому что рядом с Батыгиным было не только хорошо и спокойно, но и легко мечталось. Денни Уилкинс думал, что его жизнь могла бы сложиться иначе и тогда он не продался бы Герберштейну и, может быть, стал бы таким же человеком, как Батыгин, и уж наверняка таким, как Виктор... А теперь? Кто он теперь?.. Агент под кличкой "Найденыш"! Герберштейн не ошибся - он ловкий агент, он сумел открыть тайну Батыгина и не навлек на себя ни малейших подозрений; наоборот, он завоевал всеобщее расположение... Но разве сможет этот агент "Найденыш", вернувшись на Землю, погубить дело, которому эти замечательные люди посвятили свою жизнь?.. А что ждет "Найденыша" на Земле, если он не раскроет замысла Батыгина? Самое меньшее - разоблачение перед Надей, перед всеми товарищами. Самое большее - страшная смерть: если он попадет в лапы Герберштейна, тот пытками постарается вырвать у него все сведения... Не соверши он этого дурацкого убийства Юры Дерюгина, - такого же хорошего парня, как все они! - тогда бы он не раздумывал, не боялся бы разоблачения и еще потягался бы силами с Герберштейном! Но Юрий Дерюгин мертв, и что теперь делать, что?.. И не с кем посоветоваться, - никому, даже самому лучшему другу, нельзя открыть душу... Прибежал Виктор и радостно крикнул: - Николай Федорович! Пшеница зацвела! Все население Землеграда, как в тот день, когда прокладывали первую борозду, отправилось на поле. И Батыгин тяжело зашагал вместе со всеми. Пшеница цвела, и ветер нес над полем зеленоватые облачка пыльцы. - Понимаете теперь, почему мы взяли с собой только ветроопыляемые растения? - спросил Батыгин. - Ведь на Венере нет насекомых, и вся наша затея провалилась бы, если бы мы не учли этого обстоятельства... А в том, что на Венере дуют ветры - сомневаться не приходилось! Через тридцать-сорок лет здесь будет в миллионы раз больше жизни, чем мы завезли!.. На следующий день Шатков доложил, что батискаф готов к погружению. - Что ж, начинайте, - сказал Батыгин, а Виктор, которому Громов так и не уступил своего места, горько вздохнул. - Счастливого погружения! Батискаф своим ходом вышел из реки в море и исчез под водой. В небольшой кабинке было очень тесно - Шатков и Громов сидели, вплотную прижавшись друг к другу. В лучах прожектора, освещавшего темную воду, изредка мелькали тени подводных обитателей. Внезапно картина резко изменилась: вокруг батискафа засеребрилась, закопошилась сплошная масса каких-то мелких, быстро прыгающих в воде существ. Это было настолько неожиданно, что даже всезнающий астрозоолог Шатков растерялся: - Что это? - спросил он у Громова. Громов с неменьшим удивлением рассматривал крохотные создания, но внезапно его осенило: - "Призрачное дно"! - сказал он. - Это "призрачное дно"! - Правильно! - поддержал Шатков. - Горизонт океана, заселенный так плотно, что звуковая волна отражается от него. Но ты обратил внимание на разницу в глубине? На Земле "призрачное дно" находится примерно на глубине ста пятидесяти метров, а на Венере - семидесяти-восьмидесяти. Из-за постоянного облачного слоя солнечные лучи проникают в воду лишь на небольшую глубину, и зона фотосинтеза здесь совсем маломощна! - Да, - согласился Громов. - А это означает, что мы не можем рассчитывать на богатую жизнь в абиссальной толще океана - слишком мало пищи поступает туда... - Ну, с этим я не соглашусь - пищи должно хватить! - Громов подумал и добавил: - Очень уж мне хочется посмотреть этих диковинных глубоководных рыб! - Мало ли, что хочется! - возразил Шатков. "Призрачное дно" осталось наверху. Батискаф погрузился в ту часть океана, куда никогда не проникают солнечные лучи, процеженные сквозь облака. - Абиссаль, - коротко сказал Шатков. - Приступаем к специальным наблюдениям. Но "наблюдать", собственно говоря, было нечего: сколько ни всматривались Шатков и Громов, им ничего не удавалось заметить в освещенном столбе воды. - Н-да, невесело, - заключил Шатков. А Громов все смотрел в окошко, надеясь увидеть причудливую рыбу. К сожалению, прогноз Шаткова оправдался: они спустились на глубину более километра, но ниже "призрачного дна" жизни не обнаружили... - Дело тут не только в недостатке питания, - объяснял Шатков погрустневшему астроботанику. - Глубоководная фауна всегда возникает позднее мелководной, и на Венере она, видимо, еще не успела сформироваться. - Как жаль! - неутешно вздыхал Громов. - Как жаль! Ведь на Земле мне не придется заниматься абиссалогией! - Зато ты первый начал абиссалогические исследования на Венере. А если учесть, что в задачи абиссалогии входит изучение не только животных, но вообще природных условий в глубинных частях океана, то мы свое дело сделали... А Батыгин по-прежнему сидел на берегу в шезлонге, тепло укрытый шерстяным одеялом. Костик держал постоянную связь с батискафом, и Батыгин знал, что исследователи достигли и миновали "призрачное дно", что батискаф погрузился в безжизненную, еще не заселенную зону океана. Все это было очень интересно, и Батыгин охотно выслушивал сообщения Костика и сам расспрашивал, уточняя детали, но иногда казалось ему, что невидимая дымка времени отделяет его и от Костика, и от Виктора, бродящего по берегу, и от Шаткова и Громова; что он уже не современник их, что он в прошлом и смотрит из этого прошлого на них, своих потомков, продолжающих начатое им дело, к которому он уже не имеет прямого отношения, потому что он не здесь, а в другом мире, в мире прошлого... Он не один был там - он чувствовал ряд