емой скакалкой. После завтрака начинаются занятия. Книг у нас мало, зато нашлись большие запасы бумаги и письменных принадлежностей. Джек еще мал, поэтому он в часы занятий что-нибудь рисует и пытается писать буквы. Я же занимаюсь с Сабиной и Марией. Хотя Мария гораздо старше, уровень их знаний примерно одинаков, если иметь в виду, конечно, школьную программу, а не жизненный опыт, его-то у Марии, наверное, хватило бы на двух городских девочек ее возраста. Однако я удивляюсь профессору Мандеру - он взял девочку в семью и не позаботился чему-нибудь научить ее. А может быть он, несмотря на свои прогрессивные настроения, в душе считает "цветных" низшими людьми? Потом я даю им "домашнее задание" и начинаю заниматься сам, помогаю Мартину, если это бывает необходимо. Конечно, учитель на Земле в классе долго вталкивает ребятишкам в голову арифметику и другие вещи, а у нас нет времени: вдруг завтра (конечно, в переносном смысле - впереди по курсу нет ни одной звезды) нам придется садиться на какую-то планету, а мы даже не знаем, как, к примеру, включить тормозные двигатели. Поэтому я начал сразу с алгебры, считая, что арифметика освоится сама, как частный случай. И занятия идут ускоренным темпом. Основной упор делается на решение задач. После двух часов делается большой перерыв - два часа спортивных игр. После обеда - час отдыха и снова учеба. В нашей библиотеке нашлись записи лекций для школ и колледжей по математике и английскому языку, и мы с Мартом внимательно их штудируем. А еще есть физика, химия, биология и уйма других предметов. Не знаю, правильно ли я сделал, но я исключил из программы обучения географию и историю, считая, что они нам не понадобятся. День сороковый. С легкой руки Джека меня все зовут "папа Роб", даже Март. Я все больше и больше привязываюсь к этому смышленому негритенку. Меня беспокоит только Мария. Правда, она стала разговорчивей. Тоненьким, срывающимся голоском отвечает свой урок. Видно, что она старается, но... То ли стесняется меня, то ли я со своим обучением сильно опоздал. Шутка ли, обучать почти взрослую девочку, которая никогда в жизни не училась. Математика, правда, дается ей легче, чем английский язык. Конечно, у Марии есть определенный запас знаний, но они все относятся к тому периоду ее жизни, который прошел в джунглях. На днях Сабина вдруг спросила девочку: - Мария, а какой самый страшный зверь в джунглях? Ответ был неожиданным даже для меня: - Летучие крысы-кровососы. У нас одна женщина забыла хорошо укрыть ребенка на ночь, так они высосали из него всю кровь! Пришлось после этого включать общую лекцию о животном мире Южной Америки. Сабина никак не хотела поверить, что такие звери действительно существуют. И тут же задает вопрос Джек: - Папа Роб! А там, куда мы летим, такие будут? Кто его знает, какие там будут! Успокаиваю его: - Нет, таких там не будет. - А какие будут? День сотый. Вчера перед сном, раздеваясь, я обратил внимание на мой костюм. И рубашка, и брюки сильно потерлись, кое где даже порвались. С утра осмотрел одежду ребятишек и пришел в ужас: она была не в лучшем состоянии. Шутка ли, почти три месяца мы носим одну и ты же одежду. Конечно, мы ее стирали примерно раз в десять дней, так что грязнулями нас не назовешь, но она просто износилась... Поэтому вместо занятий мы отправились на верхний ярус, чтобы произвести ревизию в складе одежды. Для себя и Мартина я выбрал два отличных комбинезона, удобных и легких. Попытался найти платье для Сабины, а потом решил, что ей тоже будет удобнее в комбинезоне, но все они были большие, и тогда я спросил у Марии, умеет ли она шить. - Да, папа Роб, миссис Мандер научила меня, - впервые я услышал ее нормальный голос. Как он отличался от того, который я привык слышать во время занятий. Нагруженные швейной машинкой, разной материей и одеждой, мы спустились в жилой ярус. Одну из пустых кают превратили в "ателье мод", и Мария уселась за шитье. Наверное, она шила всю ночь, потому что утром она и Сабина оказались одетыми в одинаковые ярко-оранжевые комбинезоны. Теперь Мария казалась совсем маленькой девочкой, она была чуть выше Сабины. Ланкадоны вообще малорослые, хотя кое-кто считает, что только из-за плохого питания, а тут еще комбинезон сильно скрадывает рост. Но зато нас ждал другой сюрприз. Сегодня Мария впервые взялась играть в теннис с Мартом. До сих пор она играла только с Сабиной или Джеком и играла слабо, а тут вдруг начала бить и справа, и слева, так что Март с трудом ушел от поражения. Видимо, ее стеснительность, воспитанная годами, жизни в зависимом положении, постепенно проходила. Она почувствовала себя равной среди равных, стала держаться свободнее. И с учебой у нее пошло гораздо лучше. Она перегнала Сабину и занимается уже по специальной программе, которую я для нее составил. День сто сорок первый. Если считать, что мы вылетели с Земли 12 августа, то сегодня Новый год. Чтобы внести какое-то разнообразие в наше размеренное житье, решили устроить праздник. Был пир горой. Даже бисквит я ухитрился сделать, используя указания "поваренного кристалла". Только вместо яиц пришлось класть в тесто яичный порошок. Даже цирк был, почти как настоящий. Лев ходил по канату (по спинкам кресел), крутил сальто в воздухе и прыгал в обруч, только обруч не горел, потому что, во-первых, нельзя допускать излишний расход кислорода, - кто его знает, что там за система регенерации, - а во-вторых, лев мог сильно обжечься. Как и полагается царю зверей, он иногда останавливался, поднимал голову и начинал громко рычать, тогда укротительница начинала щелкать воображаемым бичом и приказывала: "Тубо, Цезарь!" - это мы подсмотрели в одном из фильмов про цирк. Лев - его изображал Март - успокаивался и продолжал программу. А потом по арене поскакал конь, а на нем стояла наездница и тоже щелкала бичом и выделывала всякие коленца. Вдруг она сорвалась со спины коня как раз в тот момент, когда посылала воздушный поцелуй, и, наверное, сильно бы ударилась, если бы верный "конь" не подхватил ее на руки. Коня тоже изображал Март, укротительницей свирепого льва и по совместительству наездницей выступала Сабина, которая под руководством Марии сшила себе специальный цирковой костюм. А потом я взял банджо, и мы все пели. Было очень весело. День двести двадцать восьмой. Давно уже мы не заходили в кают-компанию, проводя все время в спортивном отсеке и библиотеке. Правда, я время от времени захожу сюда, чтобы посмотреть в иллюминаторы и определить день по часам. Сегодня неожиданно встретил здесь Марию. Она стояла перед дверью с дисковым замком и сосредоточенно на нее смотрела. Мы с Мартином несколько раз обсуждали вопрос о том, что именно скрыто за этой дверью. Он говорил, что профессор там работал, и мы оба были уверены, что там находятся его чертежи и расчеты. Мы даже пытались открыть дверь, набирая имя и фамилию профессора и порознь, и вместе - все было бесполезно. Тогда решили пока не трогать ее, а позже, когда немного разберемся в науках, просто взломать ее. Поэтому я очень удивился, увидев Марию, стоящую перед этой дверью: - Мария, что ты хочешь? - спросил я. - Открыть эту дверь? - Да, - ответила она, - я думаю... Я раза два видела как профессор открывал эту дверь. Он при этом напевал себе под нос: "Фью-фью, фью-фью-фью"... Не свистел, а... Как-то так: "Ю-ий... га-га-ин"... - А ну-ка, повтори! - мне показалось в этих словах что-то очень знакомое, где-то я слышал это сочетание звуков! - Ю-ий га-га-ин... - Юрий Гагарин! - Да, да! - радостно закивала Мария. Поистине профессор был самый настоящий "красный"! - А ты знаешь, кто это Юрий Гагарин? Это... - Впрочем, я потом все вам расскажу. Давай-ка попробуем, как подействует на замок это магическое имя. О, подействовало оно прекрасно! Как только я набрал эти буквы, в двери что-то щелкнуло, я потянул за ручку и она легко открылась. Это действительно был кабинет профессора. В каюте обычного размера стоял громадный письменный стол, на котором в специальных зажимах лежат чертежи и напечатанная на машинке рукопись с надписью: "Расчеты к "Ласточке". Кроме того, на полке, прикрепленной к стене, были книги. Часть их при взлете выпала, и теперь они валялись в самых неожиданных местах. Первым делом я схватил рукопись и стал листать. Должен признаться, что символы, написанные в ней, были для меня китайской грамотой. То есть, написано-то все было по-английски, и буквы, и значки - все это было мне знакомо, а прочесть я ничего не мог. - Март, - закричал я на весь коридор, - Март, иди сюда! Он не заставил себя ждать и примчался, за ним вприпрыжку неслись Сабина и Джек, страшно довольные, что можно сделать перерыв в занятиях. С чертежами было немного легче, чем с расчетами, тут мы хоть кое-что поняли. "Ласточка" представляла собой длинный цилиндр с закругленным носом и кормой. По высоте она делилась на четыре яруса. Кроме того, что уже видели при осмотре корабля, мы узнали, что по торцам нижнего яруса там, где располагались склады семян, размещены машинные отделения, а в самом нижнем ярусе, который никак не сообщался с жилым, - емкости для хранения горючего и двигатели. Все остальные чертежи, так же как и расчеты, были нам непонятны. Во всяком случае, мы все были рады. Я радовался тому, что появилась какая-то ясность, пусть минимальная, появилась цель: надо разобраться в расчете. Мартин - тому, что за дверью не оказалось мертвого профессора, чего он сильно опасался. Сабина и Джек радовались потому, что радовались все, а Мария просто ходила гоголем. Таким образом, одна из задач "напотомного" блокнота разрешилась. День двести сорок девятый. Сегодня неожиданность преподнес нам Джек. Он подвернул ногу во время игры и ушел в библиотеку. Пока мы играли, он решил посмотреть мультфильм. Почему-то думал, что мультфильму соответствует буква "М" на диске. Когда он набрал код, мощные аккорды разнеслись по всему кораблю. Мы бросили игру и примчались в библиотеку. На экране огромный оркестр извлекал из своих инструментов музыку, да такую, какой я никогда не слыхал. Раньше я не представлял себе, что музыка может быть такой красивой. До сих пор я, об остальных и говорить нечего, сталкивался только с джазом. Сам неплохо пел под банджо песенки, особенно хорошо мне удавалась "Кроха Мэри". И танцевал неплохо, не только твист, но и новомодный "Уа-уа". Конечно, я слышал, что есть "серьезная" музыка, но не имел представления, что это такое. Мы с удовольствием прослушали всю вещь, а потом спросили у Джека, как она называется. Он не помнил. Около часа набирали код, пока с экрана не полились торжественно-праздничные аккорды. Это был первый концерт для фортепиано с оркестром Чайковского. Играл Ван Клиберн. Мы решили каждый вечер слушать музыку. День триста шестьдесят пятый. Прошел год полета. Много это или мало? Не знаю. На Земле - немного. Для нас - огромное количество времени. Изо дня в день мы прожили этот год: занимались, играли, смотрели фильмы и слушали музыку. Эти ребятишки действительно стали моей семьей, я к ним сильно привязался и полюбил их. Если теперь что-нибудь случится с кем-нибудь из них, мне будет очень больно. Раньше я боялся, что вся эта история кончится плохо. И теперь боюсь, но уже гораздо меньше. Чувствую, что Мартин (он обогнал меня в математике и скоро примется за астрономию) уже в недалеком будущем будет в состоянии разобраться в чертежах профессора. Пока что нам еще не известно, ни куда хотел лететь профессор, ни правильно ли мы летим, так как старт был преждевременным, а мы с Мартом уже знаем, что ошибка в одну десятитысячную градуса отклоняет звездолет на сотни тысяч, если не на миллионы километров. Чтобы развлечь детей, устроил праздник. Тот Новый год, который праздновали раньше, объявили недействительным и отпраздновали снова. Теперь у нас будет собственный Новый год - "ласточкин". Я все время стараюсь устраивать такие праздники. Надо же как-то веселить ребятишек! В основном мы празднуем дни рождения всех. Началось это так. Сабина подошла ко мне и сказала: - А знаете, папа Роб, если бы мы не улетели, то сейчас праздновали бы мой день рождения. Пришли бы гости, мои знакомые девочки, мама испекла бы пирог, а мне подарили бы новую куклу, потому что моя Катрин уже совсем-совсем никуда не годится. - А какого числа твой день рождения? - Двадцать первого декабря. Это было за несколько дней до того, как мы праздновали Новый год. Мы тогда не отмечали день рождения Сабины, он уже был пропущен. Но все остальные дни рождения были отпразднованы, кроме именин Марта, которые тоже были пропущены. Праздновали их в таком порядке. Джек - сто шестьдесят девятый день полета. Я - двести сорок шестой день. Мария - триста второй день полета. Кстати, Мария не знала, когда ее день рождения, и я просто назначил ей день, чтобы между праздниками были примерно одинаковые расстояния во времени. На следующий год полета будем снова праздновать все эти дни, и еще пропущенные, Сабинин - сто тридцатый день и Марта - шестьдесят восьмой. День триста восемьдесят девятый. Джек все реже вспоминает маму. Только вот сегодня перед ужином стал дергать меня за рукав: - А вот, когда мой папа, тот земной, уезжал далеко, он присылал письмо или звонил по телефону. Папа Роб, давай позвоним маме, пусть она скорее нас догоняет. Милый малыш! Я не обнаружил в кают-компании ничего хотя бы отдаленно напоминающего радиостанцию, так что сообщить кому бы то ни было мы ничего не можем, да и вряд ли радиоволны дошли бы до Земли, если бы я ее сейчас и обнаружил. По-моему, мы от нее очень далеко. Да и как отыскать ее в этом безбрежном мире? И что это за звездолет без средств связи? День пятьсот сорок восьмой. После ужина мы с Мартином засиделись еще в библиотеке, разбираясь с уравнениями профессора. Мы знали, что Мария сама справится с малышами. Некоторое время они еще шумно играли в кают-компании, потом все стихло. Когда мы тоже отправились спать, в коридоре стояла тишина. Неожиданно из приоткрытой двери до нас донесся приглушенный гортанный голос Марии. Мы остановились, прислушиваясь. - И вот люди с огненными волосами решили срубить столб, на котором держится небо, чтобы солнцу некуда было подниматься. Они принялись долбить и строгать, работали целый день, так что подпорка стала совсем тонкой. Тогда они решили бросить работу, потому что очень устали. Отдохнули немного и вернулись к работе. Однако, пока они отдыхали, обтесанная часть подпорки выросла снова, и столб сделался такой же толстый и крепкий, как был раньше. Они и сейчас его рубят, а он снова вырастает. - Мария, а если они его срубят, тогда что? - Старики говорят, что тогда будет конец света. - А это что - конец света? - не унимался маленький Джек. - Это когда все время темно и не бывает утра, - ответила Мария. - Как в иллюминаторе? - Спи, глупый, - вмешалась Сабина. - А за иллюминатором конец света? - добивался ответа Джек. - Папа Роб говорит, что мы скоро прилетим к другому солнцу, - сказала Сабина. - А там будет начало света? - Вот глупый! - Ну, если есть конец, должно быть начало? Я тихонько посмеивался: железная у малыша логика! Как дорого дал бы я, чтобы знать, каким оно будет - наше "начало света"! День шесть сот тринадцатый. Сегодня мне стало известно, почему мы так неожиданно отправились в полет. В рабочем кабинете профессора я обнаружил кнопку, вделанную снизу в крышку стола. Поэтому мы ее не заметили. После недолгих раздумий я решил, что вряд ли здесь находится управление какими-либо механизмами, и нажал ее. С легким шелестом прямо над столом разошлась обшивка, открыв дверцу в стене, которая оказалась незапертой. За дверцей я увидел барабан, на котором были закреплены знакомые мне кристаллы. Вечером, когда Мария и младшие уснули, я вложил один кристалл в считывающее устройство. Все, что говорилось в кабинете профессора в его доме у подножья Тахумулька (это гора, на которой была установлена "Ласточка" до взлета), было записано на этом кристалле. Я услышал и свой голос, и Мартина, и геолога Мандера, и его жены, и многих других, оставшихся далеко позади, тех, кого мы уже никогда не увидим и не услышим. Но самой интересной оказалась последняя запись. По голосу я решил, что собеседником профессора был Селби, его старый товарищ по нью-йоркским трущобам. Начала разговора мы не слышали, видимо, он происходил в другом помещении. Вот хлопнула дверь, профессор сказал что-то неразборчивое, наверное, конец какой-то фразы. - Вы меня не поняли, сэр, - произнес голос, в котором я узнал голос Селби. - Нет, нет! Я прекрасно вас понял, - с ударением на слове "вас" произнес голос Паркинса, нашего профессора. - Да вы садитесь, Селби, садитесь, ведь даже с врагом надо говорить вежливо. - Кто сказал, что я ваш враг? По-моему, я всегда был вашим лучшим другом... Вспомните то время, профессор, когда вас лишили кафедры: кто присоединился к вам? Селби... Кто вместе с вами оставил университет? Селби. Кто, наконец, делил с вами последний кусок хлеба в нью-йоркских ночлежках? Опять-таки Селби... Нет, я всегда был вашим искренним другом... - В том-то и дело, что был... Мне часто казалось, что вы не искренни... Теперь я убежден в этом. Почему это вдруг, перед самым стартом, вы захотели увидеть чертежи "Ласточки"? И эти разговоры, что надо оставить на Земле дубликат! Кому и зачем? И ваше намерение уехать завтра на несколько дней? Вы ведь не случайно связали вместе эти обстоятельства: желание увидеть чертежи "Ласточки" и ваш отъезд? Не так ли? - Ну, не совсем так... - Не юлите, Селби, это всегда у вас плохо получалось! Скажите прямо: вы летите со мной, вернее с нами, или хотите остаться? - Как вам сказать... - Вы уже сказали. Я все понял. Чертежей вы не увидите. Так же, как свои уши... А теперь можете идти на все четыре стороны, я вас не держу более. Ну, что же вы не идете? Я вас не задерживаю... Или позвонить, чтобы вам помогли выйти? - Назад! Ни с места! Или я выстрелю! - О! Вы совсем иначе заговорили, Селби! Вот уж не ожидал от вас такой прыти! Стреляйте! Что же вы не стреляете? - Мне нужны чертежи! - Вам? Не думаю... Скорее всего кому-то другому, кто купил вас со всеми вашими потрохами... Так вот, ни вы, ни ваши хозяева, ни кто другой - ни один человек на Земле не получит этих чертежей! Это вам говорю я, профессор Паркинс! Эти чертежи были готовы много лет назад, когда у меня была кафедра... И тогда я не стал кривить душой, а теперь и подавно. А вашего пистолета я не боюсь... - Зато есть кое-что другое, чего вы побоитесь! - Например? - Солдаты полковника Армаса! Стоит мне подать сигнал, и они будут здесь. Профессор Мандер уже в моих руках. А через полчаса - и все остальные. Все подходы к этой проклятой горе окружены, никому не вырваться! Посмотрю я, что вы запоете, когда люди Армаса в вашем присутствии возьмутся за этого, черномазого, вашего любимца, или за эту симпатичную девчушку, дочь Мандера! - Как? Вы хотите сказать?.. Они же дети! - Ну и что, что дети? Тем более вы не позволите, чтобы по вашей вине они остались калеками на всю жизнь! А не вы, так Мандер, ваша правая рука выложит все, как на исповеди! Ну, что вы теперь скажете? Или позвоните, чтобы мне помогли выйти? - Нет, звонить я не буду... - Вот видите, дорогой профессор, и вы уже иначе заговорили! - Хорошо, а чем вы мне докажете, что все то, что вы мне наговорили, - правда? Ну, про полковника Армаса и прочее? - Очень просто! Подойдите вот к этому окну. Я сейчас взмахну платочком... Смотрите вон на тот пригорок. Видите человека, привязанного к дереву! Видите? - Вижу. - Это ваш друг, Мандер. А видите - вон там двинулись вперед еще человечки? Это солдаты Армаса. - Армас не посмеет... Есть же международные правила... - Армас чихал на всякие правила, хоть и международные, а права он берет сам себе, лишь бы ему платили... А заплатили ему достаточно! - Да, Селби, вы привели веские доводы... Я должен обдумать все это... - Думать нужно было раньше! Теперь уже надо решать! - Хорошо! Но пятнадцать минут вы мне дадите? - Только в моем присутствии. - Пусть будет так. А вы можете сделать так, чтобы эти солдаты остались там, где они сейчас? - А я получу чертежи? - Получите. Сразу же, как только солдаты остановятся. - Верю вам. Даю сигнал. Только вы сидите на месте! Пауза. - Селби, откройте вон тот шкаф... На верхней полке возьмите большую серую папку. Нашли? Так... А на второй снизу должен быть коньяк и рюмки... Есть? Тащите все это сюда, мне надо подкрепиться на всякий случай. - Где же чертежи? - А вы прочитайте заглавие книжки. - Так это же Годдард! 1935 год! - Вас хорошо учили читать в школе, Селби! Это действительно Годдард, и эта книга действительно издана в 1935 году! И все-таки, за небольшими исключениями, это чертежи "Ласточки"! Вы дурак, Селби, дело совсем не в чертежах! Мы изменили только двигатель, вернее, двигатели... Все дело в топливе... Наливайте себе коньяк, он совсем не плох. Не думаю, чтобы вам когда-нибудь пришлось еще пить такой... Так вот, стартовые двигатели работают за счет реакции сгорания фтора в молекулярном кислороде, а маршевые - это уже мой секрет... Пейте коньяк, Селби! Вы знаете, за что вы пьете? - За мой успех! - Нет, вы пьете, да и я тоже, оба мы пьем на собственных поминках! Не правда ли остроумно - пить коньяк на собственных поминках? - Какие поминки? Что вы городите, профессор? - Обыкновенные поминки. Пока вы доставали коньяк, я нажал вот эту кнопку. Автоматика сработала, и через... Теперь уже через несколько минут "Ласточка" стартует... А весь этот дом и мы с вами сгорим в пламени стартовых двигателей. Куда же вы, Селби? Все равно ведь от судьбы не убежать... Пауза. - Убежал... Как будто можно успеть... Ну, хватит о нем... Простите меня, бедные мои ребятишки! Как мне жаль вас, оторванных от привычного мира, от родных и близких, просто от мира взрослых. Вам трудно будет одним, но иначе я поступить не мог... Счастливого вам... И тишина. Больше на кристалле записей не было... Так вот почему "Ласточка" стартовала преждевременно! В последнюю минуту своей жизни профессор отправил ее в полет, нажав кнопку в своем доме у подножья Тахумулька, спасая и корабль, и нас, находящихся в нем, от страшного врага!.. 5 День семьсот восьмой. Я проснулся рано. Взглянул со своей полки вниз. Март спал на спине, широко раскинув руки. Джек забился в угол, укутавшись в одеяло. Вот уже неделя, как он живет с нами в "мужской" каюте. Я решил, что он еще спит, и уже хотел снова лечь, как вдруг он поднял голову и спросил: - Папа Роб, что такое деньги? - А зачем это тебе? - удивленно спросил я. - Я читаю книги и смотрю кино, там все деньги и деньги, а я не знаю, что это такое. - Деньги, это... - сказал я и запнулся. А правда, что такое деньги? Я никогда раньше не задавал себе такого вопроса. Что же я мог сказать ему? - Знаешь, Джек, я скажу тебе позже. - Сегодня? - Нет, наверное. Через несколько дней. Мне надо самому разобраться, что это такое. - Деньги. Это такая штука, - подал голос Мартин, - которой всегда не хватает. Сколько я помню, у нас в доме их никогда не было. Всегда мама говорила: "Опять денег нет". Или: "Подожди, сейчас нет денег". - А почему у нас нет денег? - Нам они ни к чему, - ответил я. - Почему? - Джек, я же сказал тебе: отвечу позже. День семьсот двадцать второй. Вот уже две недели я ищу ответ на вопрос Джека. Провожу в библиотеке "вечера" и даже прихватываю часть "ночи". Ответ я нашел там, где не ожидал, - у социалистов. Начинаю понимать не только, что такое деньги, но и что такое эксплуатация, и кризис, и почему бывает безработица и т.д. Раньше я думал, что если человек без работы - значит ему просто не повезло. Теперь же я знаю, что все в мире подчиняется определенным законам. Теперь уже смогу ответить на вопрос Джека... когда он немножко подрастет. День восемьсот шестидесятый. Праздновали день рождения Сабины. Мы с Мартом сообразили манный пудинг с подливкой из ананасного сока. Мария обиделась, что ей не доверили приготовление этого блюда. Она постепенно оттаивает и из замкнутой, хмурой девочки, какой она была в начале полета, для которой мы все были чужими, непонятными людьми, превращается в полноправного члена коллектива. Зато она отыгралась во время преподнесения подарков. Потому, что я подарил Сабине куклу, найденную на складе, Мартин - бич, сплетенный из разноцветных проволочек (они все еще изображают на всех наших праздниках цирк, и надо признать, что в своих номерах достигли высокого мастерства), Джек - свой рисунок, а Мария... Мария подарила Сабине платье - точно такое они видели в каком-то фильме. Белое, воздушное платьице, с пышной юбкой, собранной такими гармошечками, кажется, на Земле такая штука называется не то плиссе, не то гофре или еще как-то иначе. Сабина была в восторге и прыгала до потолка, что в наших условиях не так уж трудно. Потом был праздничный обед, мы пили вишневый сок и говорили, что это вино, а ведь эти дети не представляли себе, что такое вино. Да и я сам уже почти забыл вкус алкоголя и табака: на складах "Ласточки" их не было, а те несколько штук сигарет, что были у меня в кармане, кончились в первые же дни. Сейчас я со смехом вспоминаю свей "муки", а тогда мне было не до смеха. День восемьсот девяносто первый. Профессор был прав, высоко оценивая способности Мартина! Я думал, что он так же, как и я, занимается началами анализа бесконечно малых, как вдруг оказалось, что он ушел гораздо дальше меня и свободно оперирует такими понятиями, как "правило Лопиталя, теорема Ролля" и т.д.! И когда он успел? Я только приступил к высшей математике! Ему же принадлежит честь раскрытия тайны нашего горючего. Он наконец-то разобрался в расчетах профессора. Оказывается, наши маршевые двигатели работают на молекулярном гелии! Только за счет разрыва молекулы высвобождается огромное количество энергии, он мне называл цифры - около 200.000 килокалорий на грамм вещества, а по скорости истечения газов наше горючее не уступает ядерному! Теперь понятно, как профессору удалось поднять такую махину - без малого 200 тонн. Мартин определил скорость (тут я не совсем его понял) по смещению звезд. Какие-то параллаксы, замерял... Слаб я в этих вещах... Скорость наша 0.8 с. Март говорит, что это очень много. Может быть и так, может быть и не так - я должен ему верить. День девятьсот двенадцатый. Я придумал дело для Марии! Вернее, "придумал" - не то слово. Придумать можно дело такое, которое никому не нужно, только для того, чтобы человек был занят. Нет. Я нашел! Тоже не то. Впрочем, какая разница, как сказать. Я предложил ей разузнать, какие у нас есть семена, и что нужно растениям для нормального роста. Конечно, имеются в виду земные условия. Но я уверен, что рано или поздно мы куда-нибудь прилетим, и тогда у нас будет готовый агроном. Мысли мои идут дальше. Я уже слишком стар (относительно, конечно), чтобы изучать что-либо заново, да и возни будет много со всякими устройствами. Мартин - прирожденный инженер. Честно говоря, когда я думаю о конце полета, то только на него и надеюсь. А из Марии выйдет прекрасный агроном и биолог - недаром большую часть своей жизни на Земле она прожила в лесу, ей близок мир природы. Сатину же придется приучать к медицине. Врач будет нам необходим. Уже сейчас я или Мартин стараемся незаметно подсунуть ей какой-либо рассказ про врача или больного, спрашиваем ее, не помнит ли она, что такое аспирин, мол, нам надо составить препарат. Джек? О нем думать рано, он еще мал, склонности его пока не проявились. С ним решать будем позже. Перечитал свою запись и удивился: впервые в моем дневнике появились надежды и планы на будущее. День девятьсот восемьдесят первый. Мартин давно обогнал меня в работе. У парня просто талант. Он уже свободно владеет категориями высшей математики и решает любые задачи по астрономии, а я все еще "плаваю" в двойных и тройных интегралах. Частенько приходится просить его разъяснить мне тот или иной раздел. Если бы он мог учиться в любом университете на Земле, из него вышел бы большой ученый. А вообще, в последнее время я немного охладел к математике, меня больше занимают социальные науки. Все свое библиотечное время я трачу на эти труды и еще прихватываю по вечерам. Как жаль, что на Земле я не был знаком с коммунистами. Они теперь мне гораздо понятнее и ближе. Хотя, с другой стороны, на Земле, у меня просто не нашлось бы времени, чтобы изучить все эти книги, а, значит, они не были бы мне ближе и по... Фу ты, совсем запутался. День тысяча тридцать второй. Этот день я запомню на всю жизнь - день рождения Марии. Когда был готов праздничный обед, она вдруг вышла к нам не в обычном своем комбинезоне, а в прекрасном белом платье. И тут я заметил впервые, что это уже не ребенок! Нет, передо мной была вполне сложившаяся девушка. До сих пор я думал, что она совсем девчонка. Теперь я понял, как я ошибался. Впечатление было неотразимое. Даже Март, который всегда относился к ней как к товарищу, как если бы она была мальчишкой, вдруг стал скованным и необычно почтительным. Сабина безудержно радовалась успеху старшей подруги. Теперь мне понятно, зачем они вдвоем уединялись. Черные, как смоль, волосы Марии, аккуратно уложены вокруг головы, блестящие от волнения глаза, чуть приоткрытый рот, белоснежные зубы - все говорило о том, что она очень довольна впечатлением, произведенным на нас. Я даже поймал себя на том, что несколько раз обратился к ней как к незнакомой девушке, встреченной впервые... День тысяча сороковый. Никак не идет Мария у меня из головы. Я стал интересоваться, чем она занимается в свои библиотечные часы, то есть я и раньше знал, что она делает, но сейчас стал уделять ей особое внимание. Оказалось, что она, кроме собственных занятий по растениеводству, занимается вместе с Сабиной домашними делами - шитьем и приготовлением пищи, а также изучением биологии. Это их увлечение и обрадовало меня, и удивило. Я спросил ее, зачем она уделяет биологии столько времени. Сабина была не в счет - она просто следует примеру старшей подруги. - Когда мы прилетим, - ответила Мария, - я буду заниматься растениями, вы ведь сами поручили мне это, папа Роб. День тысяча сорок четвертый. Я сидел в библиотеке и читал "Капитал". Настолько увлекся, что не слышал, как вошла Мария. - Папа Роб, - сказала она. - Можно, я отвлеку вас на минутку? - Да, пожалуйста. - Папа Роб, я обидела вас чем-нибудь? - Что за странный вопрос, - ответил я, - откуда ты это взяла? - А почему вы не так со мной говорите, как раньше? Как-то сухо и казенно. Я в чем-нибудь провинилась? Я резко повернулся к ней. Ее широко раскрытые глаза смотрели прямо в мои. Я смотрел и смотрел в ее глаза. В них были слезы и скорбь, и... Я не знаю, что еще в них было, но я забыл про все на свете и никак не мог оторвать свой взгляд от этих широко раскрытых карих глаз. Я хотел ей сказать, что она совсем не та, что была раньше, что "гадкий утенок" из старой Андерсеновой сказки превратился в ослепительно красивого лебедя... Но ничего этого я не сказал, а, напротив, нахмурил брови: - Не придумывай глупостей! Я тебя люблю, как и раньше... - я не смог удержаться и добавил - даже еще больше! Я не понял, как это случилось, но она вдруг оказалась в моих объятиях, губы наши слились... Я счастлив, как никогда в жизни! День тысяча девяносто пятый. Отпраздновали Новый год. День тысяча четыреста двадцатый. Почти год не брался за дневник. Скоро будет четыре года нашего полета. Жизнь течет без изменений. До сих пор я очень боялся, что кто-нибудь из детей заболеет. Теперь этого уже не опасаюсь. По-видимому, мы не захватили с Земли болезнетворных бактерий, ведь "Ласточка" строилась в высокогорной местности, и, кроме того, мы ведем правильный, размеренный образ жизни. Нам не приходится опасаться сквозняков и изменений температуры, да и регулярные занятия спортом дают о себе знать. Мартин полностью разобрался в расчетах профессора и попытался составить программу для электронной машины, управляющей кораблем. В машине, расположенной за стеклянной перегородкой, оказался блок просмотра программы. Когда Мартин ввел в этот блок свою пробную программу изменения курса, машина голосом профессора сказала: - Программа составлена правильно, но принята быть не может в связи с несоответствием внешним условиям. 6 День тысяча четыреста девяностый. Мы сейчас редко бываем в кают-компании. Все время делим между спортивным залом, кухней-столовой, библиотекой и личными комнатами. Но вот несколько дней назад Мартин сообщил, что мы находимся неподалеку от какой-то крупной звезды. Все бросились к иллюминаторам. Я занял было командирское кресло и приготовился нажимать кнопки по команде Мартина, а потом, неожиданно для самого себя, поднялся и сказал: - Нет, Март, ты это сделаешь лучше меня. Мартин, ни слова не говоря, занял кресло, положил руки на пульт и начал действовать. На экране появились надписи и цифры. Спектральный класс - F9 Масса - 1,05048 MS Светимость - 1,21072 LS Радиус - 1.04640 RS Эффективная температура поверхности - 5880 К Плотность - 1,31 г/см3 Границы экосферы Д1=0,9490 ае Д2=1,3644 ае Все прочитали эти надписи, а потом дружно повернулись к Мартину, ожидая пояснений. - Ну, вот, - сказал, он, эта звезда чуть-чуть больше и активнее нашего Солнца. У солнца спектральный класс - G2, а у этой - F9. Первые три цифры - масса, светимость и радиус - даны просто в отношении к Солнцу, об этом говорит вторая буква в размерности - S. Температура поверхности... - он тут же вызвал из автобиба данные по Солнцу. - Вот видите, у Солнца чуть поменьше - 5545 К. А что такое "экосфера"... Сейчас посмотрим... - и он начал набирать код. - Экосфера - это область обитания! - закричала Сабина, успевшая набрать код раньше. - От греческого слова "экос" - обитель, дом! - Да, - подтвердил Мартин. - Это означает, что та планета, которая подойдет для жизни человека, должна быть не ближе к звезде, чем расстояние Д-один, и не дальше, чем - Д-два. Я посмотрел на эти цифры. Они мне ничего не говорили. - А что такое "ае"? - Это "астрономическая единица" - расстояние от Солнца до Земли. Грубо можно считать ее равной ста пятидесяти миллионам километров. Точнее - сто сорок девять и шесть десятых. Я успокоился немного: звезда была еще далеко. Относительно планет машина ничего сообщить не смогла, слишком большое расстояние отделяло нас от звезды, но исследование ее поля тяготения, проведенное Мартом с помощью кибера, говорило о том, что планеты должны быть. Но выяснилось другое обстоятельство. - Мы должны начать торможение не позже, чем через семьдесят часов, - сказал Март после многочасовой работы с машиной, - иначе мы пройдем мимо звезды и снова уйдем в космос, и неизвестно, выйдем ли мы когда-нибудь к какой-либо другой. - Хорошо, а если у нее нет подходящей планеты? - По мнению многих ученых, труды которых я проштудировал, Солнечная система - вовсе не феномен во Вселенной, а скорее наоборот, феноменом должна быть звезда, не имеющая планет... Так что планета должна быть! - Ну, а вдруг, чем черт не шутит? Мы сможем улететь дальше, к другим звездам? - Мы ничего не сможем сделать, - ответил Март, - горючего у нас хватит только на торможение, маневр и посадку. - Это страшный риск, - заметил я. - Если продолжать полет, то мы рискуем еще больше, - ответил Март, - вероятность, что мы найдем еще звезду с планетами, почти равна нулю. Мы состаримся и умрем в корабле, а звезды не будет. Запас продуктов тоже не бесконечен... - А все-таки, если нет планеты, что будем делать? - Мы останемся на круговой орбите около звезды. Не все ли равно, где находиться в космосе! Построим оранжерею - солнечной энергии звезды более чем достаточно. Если не будет естественной планеты - превратим "Ласточку" в искусственную! Я хотел возразить Мартину, что при полете у нас есть какая-то цель, но не успел, перебил Джек: - А травка на планете будет? - Может быть, а может и не быть, - ответил я. - Хочу на травку, мне надоело в космосе, - заявил Джек. - Мне тоже, - в один голос сказали Мария и Сабина. Мне тоже надоел космос, но я ничего не сказал. День тысяча четыреста девяносто четвертый. До самого последнего часа меня терзали сомнения, но все-таки я решился. Лучше рискнуть один раз, чем медленно умирать и проклинать себя за то, что не использовал этот единственный шанс. Те двое с половиной суток, которые оставались в нашем распоряжении до начала торможения, затратили на подготовку: собрали и закрепили все наши личные вещи, которых накопилось очень много, навели порядок на складах, осмотрели все крепления мебели, ящиков и т.д. Мартин проверил амортизационные камеры и нашел, что они в порядке. Так прошло шестьдесят пять часов из тех семидесяти, что были до начала торможения. В конце этого периода все собрались в кают-компании. Март занял командирское кресло. - Ну, что? - обратился он к нам. - Будь что будет. Давай! Он тут же ввел программу. - Внимание! - раздался из динамика голос профессора. - До начала торможения остается пять часов, команде поесть и занять места в амортизационных камерах. Мы уже почти успели забыть, как лежали в камерах в начале полета. Особенно Джек. - А что там делать? - спросил он. - Спать будешь, - ответил я. Камеры заняли без всяких осложнений. Командирскую занимал теперь Март. Наверное он навсегда останется самым молодым командиром космического корабля - ему только-только исполнилось шестнадцать лет! Сон пришел сразу. Первый день на круговой орбите. Мы снова потеряли счет времени - отсчет на приборной доске начался с ноля, и даже Март не знает, как долго мы пробыли в камерах. - Около десяти суток, - говорит Март. Снова мы попали в невесомость, но теперь она нас уже не пугает. Во-первых, мы с ней знакомы, во-вторых, все стали старше и опытней. Еще несколько дней мы двигались по прямой, но постепенно притяжение звезды искривляло нашу траекторию, пока не замкнуло ее в эллипс. Шестидесятый день на круговой орбите. Первая планета попала в поле зрения приборов "Ласточки" почти сразу же. Данные были неутешительны. Размеры - 0,91 Земли, время обращения вокруг собственной оси - 6 суток 18 часов. Расстояние от звезды - 0,6 расстояния от Земли до Солнца, средняя температура поверхности - 70-80 С, в составе атмосферы много углекислого газа, есть даже фтор. - Эта планета нас не устраивает, - сказал Март, - прежде всего, она внутри нижнего предела экосферы. Так как "Ласточка" на круговой орбите летела против движения планет, - кстати, маневр довольно опасный, ибо он увеличивал вероятность столкновения с метеоритами, - следующую планету мы увидели через несколько дней. Эта была немного лучше. Размеры - 1,08, время обращения вокруг оси - 26 часов 18 минут, расстояние от звезды - 1,2, средняя температура - 15-20 С, в атмосфере - азот, кислорода - 18%, углекислого газа - около 0,08%, инертные газы. - Лучше не будет, - сказал Март. - Будем высаживаться! - решили мы. Еще две планеты не порадовали нас. Обе были за пределами экосферы. Почти два месяца мы пробыли на круговой орбите, пока не пришли к выводу, что искать больше нечего. За это время планета ушла очень далеко от нас, потому что мы шли встречным курсом. Планета обращалась вокруг своей звезды пр