н неохотно повел их к крыльцу. Ромашов подумал, что старик для своих лет выглядит довольно бодро. Отметил легкую пружинистую походку, отсутствие морщин на круглом, красном, как спелый помидор, лице. В доме старик оставил гостей в просторной пустоватой комнате, где, кроме иконы на стене, некрашеного стола, двух кроватей и двух табуреток, не было ничего, и, держа почему-то левую руку в кармане брюк, правой сделал жест, означающий, что пришедшие могут присесть. Сам тут же ушел в другую комнату. - Любопытный экземпляр, - вполголоса сказал Диомидов. - Вы обратили внимание на его лица? Он чем-то очень озабочен. И не пытается этого скрыть. - Не могу сообразить, - признался Ромашов, - о чем мы с ним будем говорить? - А так, - неопределенно заметил Диомидов, разглядывая обстановку квартиры, - ни о чем. Поглядим. Про погоду спросим. Про жизнь... В глубине дома громко хлопнула дверь, послышались торопливые шаги, и на пороге появился Бухвостов. На указательном пальце его левой руки белела аккуратная повязка. Остановившись посреди комнаты и сохраняя все то же хмурое выражение на лице, хозяин спросил: - Чи я вор, что вы ко мне пожаловали? - Да нет, - спокойно произнес Диомидов. - Просто нам сказали, что вы хорошо знали Беклемишева. Вот мы и зашли побеседовать... - Это какого? Самоубивца-то? - спросил Бухвостов. - Нет, не знал я его. Наврали вам. Меблю я ему чинил намедни. Это верно. Обходительный был мужик, ласковый, тихий. А знаться со мной ему не пристало. Чего ему со мной знаться?.. - Так, - протянул Диомидов, изобразив на лице разочарование. - А палец вы поранили, когда мебель ремонтировали? Ни Ромашов, ни Диомидов даже не подозревали, что этот невинный вопрос вызовет столь бурную реакцию. Старик вдруг раскричался, замахал руками и стал призывать в свидетели своей невинности бога. Из его слов явствовало, что какие-то темные силы издеваются над Бухвостовым по ночам, мешают спать и вообще вытворяют с ним нечто невероятное. Во время этой тирады с указательного пальца Бухвостова слетел бинт, и Ромашов с Диомидовым увидели странную картину. Палец старика был окрашен в густо фиолетовый цвет, словно им размешивали чернила. Диомидов переглянулся с Ромашовым. А старик уставился на палец так, будто впервые его увидел. На лице его был неподдельный испуг. - Эвон, - забормотал Бухвостов. - Еще прибавило. Сперва маленько было. А теперь эвон куды поперло. Да что же это, прости господи? - завизжал он и стал проклинать каких-то тварей, которые снятся ему по ночам. - Больно? - осведомился Диомидов, когда старик немного успокоился. - Не. Только дюже страшно. И растет. Через десять минут Диомидов и Ромашов уже знали и про сны наяву, и про бога, который отвернулся от Бухвостова непонятно за какие прегрешения. Сам старик догадывался, что бог наказал его за беспробудное пьянство, свидетельством чему были бутылки, найденные им за дверью. Но милицейским знать этого не полагалось. И старик умолчал о бутылках. Полковник поинтересовался, когда сны начались. Оказалось, в ночь убийства Беклемишева, когда, по словам Дарьи, пьяный Бухвостов шатался возле дома самоубийцы. В дело вплелась новая подробность. Вплелась таким замысловатым способом, что Ромашов только руками развел. Вечером полковник долго расспрашивал аптекаря о пресловутой рыбалке в ночь убийства. Выяснилась еще деталь, о которой забыли и Тужилины и Мухортов. Самоубийство Беклемишева выбило их из привычной колеи. "Было не до этого пустяка", - сказал Мухортов о маленьком происшествии. Писатель Ридашев, забравшийся удить рыбу на обрыв над омутом, вдруг обрушился в реку и стал тонуть. Аптекарь помог ему выбраться на берег. Потом у писателя, вероятно, от нервного потрясения закололо в сердце. Аптекарь почти всю ночь дежурил около него. Утром они вернулись в городок. - Я чувствую себя человеком, попавшим в темную незнакомую комнату, - сказал Ромашов Диомидову, когда аптекарь ушел. - Я ищу выключатель, чтобы зажечь свет, а натыкаюсь на какие-то посторонние предметы. - Предметов хватает, - задумчиво заметил Диомидов. - А Беклемишев, видно, и в самом деле знал про фиолетовых обезьян. И его дневники могут нам помочь. Бухвостова же мы отдадим ученым. Пусть подумают... Пусть взглянут и на яму в саду. Ромашов неожиданно засмеялся. Диомидов удивился. - Я никогда не видел гениальных людей, - пояснил Ромашов. - То есть не то чтобы не видел. Просто мне не приходилось разговаривать с ними запросто. Кроме шуток, Федор Петрович, как вам удалось найти эту яму? Наконец, вы шли к Бухвостову с заранее подготовленным планом действий. Вы были уверены, что встретитесь с чем-то неожиданным? - Насчет Бухвостова, - сказал Диомидов, - вы не правы. Просто мне хотелось посмотреть на человека, который, по слухам, в ночь происшествия находился недалеко от дома Беклемишева. Это, вообще-то говоря, должен был сделать капитан Семушкин. Но капитан не был уверен в точности информации, полученной им от старой сплетницы. Кроме того, у капитана были шоры на глазах. Баллистическая экспертиза и тому подобное. Шпингалеты открыли ему глаза и развязали язык. - Ну, а яма? - торопливо спросил Ромашов. - А яму я искал, - сказал Диомидов. - Я же говорил вам, что с той самой минуты, как услышал от вас про свет над домом Беклемишева и прочитал показания Мухортова о дневниках покойного, стал думать о том, что яма должна быть и тут. Случайно оказалось, что она обнаружилась в саду. А могла оказаться и в доме. Но старик предпочитал хранить вещь в саду. Закопал ее в землю. - Какую вещь? - Тросточку. Но теперь уже ясно, что никакая это не тросточка, а вероятнее всего, некий прибор. - Что? - Прибор, - сказал Диомидов задумчиво, не обращая внимания на крайнее изумление Ромашова. Потом коротко рассказал ему о яме в лесу, о Зое, о странном убийстве вора и о таинственных киносеансах на дне ямы. - Жуткая бредятина, - сказал Ромашов. - Если бы, - вздохнул Диомидов. - К сожалению, мне больше нельзя терять время. Эпицентр событий сейчас в Москве. Я полечу ночным рейсом. А вы доставите в Москву Бухвостова. - Вы кого-нибудь подозреваете? - спросил Ромашов. - Увы, - развел руками Диомидов. - Я было подумал про Ридашева. Но этот милый аптекарь уверяет, что для тревоги нет оснований... И вот "этот милый аптекарь" сидит против Ромашова и говорит о каких-то психологических деталях. - Два раза в жизни мне довелось вытаскивать утопающих. И оба раза я видел страх в их глазах. Безотчетный животный страх. Недавно это случилось в третий раз... Почему я не подумал об этом? Он барахтался в воде, захлебывался, а глаза?.. Если бы вы видели эти глаза. Они не боялись... Нет. Они изучали, спрашивали... Но страха в них не было ни грана... Почему я подумал об этом так поздно? - Вы имеете в виду Ридашева? - уточнил Ромашов, хотя и без этого вопроса все было ясно. Аптекарь утвердительно кивнул. - Но ведь вы же утверждали вчера; что просидели возле него всю ночь? - Да, - сокрушенно качнул головой Мухортов. - Это я хорошо помню. Ромашов подошел к окну. Из переулка вывернулась подвода. Нахохленный Бухвостов тревожно озирался по сторонам. Ромашов оделся и поднял чемодан. Вместе с Мухортовым они вышли на крыльцо. Аптекарь вопросительно заглянул ему в глаза. - Хорошо, - сказал ему Ромашов. - Я передам полковнику ваши... м-мм... наблюдения. Устраиваясь на телеге рядом со стариком, он спросил, кивнув на повязку: - Прибавило? Бухвостов заворчал, потом разразился руганью. Телега проехала мимо чайной, миновала библиотеку и наконец выбралась из городка. Сбоку проплыли стога сена, стая гусей на стерне. Лошадь стала медленно взбираться на пригорок. Со взлобка Сосенск как на блюдечке. Ромашов окинул его взглядом и отвернулся. Впереди тянулись осенние поля. И не было им, казалось, ни конца ни края. Но это только казалось. До аэродрома всего три часа езды. Вернувшись из Сосенска, Диомидов развил бурную деятельность. Прежде всего он навестил Тужилиных. Сам Василий Алексеевич был в командировке. Полковника приняла Анна Павловна, женщина лет сорока, обладавшая фигурой мухинской "Колхозницы" и профилем Наполеона. Она собиралась завтракать. Визит Диомидова нарушил ее планы. Полковник извинился за неожиданное вторжение и тут же похвалил огромный аквариум, занимавший целый угол гостиной. Анне Павловне внимание польстило, и она предложила гостю чашку сливок. Диомидов вежливо отклонил приглашение и задал вопрос о Сосенске. Женщина поморщилась: ей было неприятно вспоминать испорченный отпуск. Она пожаловалась полковнику на настырного молодого человека, Ромашов, кажется, который задал ей столько вопросов, что у Анны Павловны закружилась голова. Все, что она знала о своем двоюродном дяде, Анна Павловна уже рассказала тому молодому человеку. Он старательно записал ее рассказ. Анна Павловна видела, что он старался. Неужели ей сейчас снова придется повторять все сначала? Федор Петрович успокоил женщину. - Кое-что, - сказал он. - Нас интересуют мелкие подробности. Анна Павловна кивнула. Против мелких подробностей она не возражала, но не знала, с чего начинать. Полковник помог ей. Не будет ли Анна Павловна столь любезна вспомнить, как вел себя Сергей Сергеевич Беклемишев, когда они собирались на рыбалку? - Не был ли он чем-нибудь обеспокоен? Анна Павловна покачала головой. Нет, он был такой же, как всегда. Шутил, смеялся, желал хорошего улова. Что еще? Да ничего... И кто бы мог подумать?.. Бедный старик. И Анна Павловна смахнула слезинку со щеки. - Слышал, - сказал Диомидов, - что на реке у вас случилось целое приключение? - О, - оживилась женщина, - мы ужасно перепугались, когда Григорий Иванович стал тонуть. Подумать только! Ридашев совсем не умеет плавать. Спасибо Мухортову: он помог ему добраться до берега. - Я это знаю, - сказал Диомидов мягко. - А что было потом? Анна Павловна удивленно вскинула брови. - Как это - что потом? - спросила она резко. - Потом мы пошли домой. - Домой вы пошли утром, - уточнил Диомидов. - А что было ночью? - А так... Да ничего особенного. Мухортов долго сидел около Ридашева. У него не в порядке сердце. Знаете, когда человеку за пятьдесят... И такое потрясение. Спасибо Мухортову. Он всегда носит с собой валокордин. - Да, - сказал Диомидов сочувственно. - Ужасно, - вымолвила свое любимое словечко Анна Павловна. - И всю ночь квакали лягушки. Я, помню, не могла уснуть. Муж тоже сначала сидел возле Ридашева. Потом я слышала, как он устраивался... Ворчал насчет сырого валежника. Он опасается за свои легкие... Ну, а утром мы пои-ли в Сосенск. - Вы давно знаете Мухортова? - Я была еще девчонкой, когда он приехал в Сосенск. С тех пор я не представляю аптеки без Мухортова. Я бы очень удивилась, если бы увидела за прилавком кого-нибудь другого. Прекрасный человек. - А как вы познакомились с Ридашевым? Анна Павловна утомленно вздохнула. Тужилины гуляли в лесу. Там и встретились. Писатель сидел на пеньке, читал книгу. Кажется, "Черный обелиск" Ремарка. Какие слова были произнесены при встрече? Что-то насчет книги. Потом разговор о скучающих дачниках. То, что Ридашев дачник, видно было за версту. Они вместе отправились обратно. Что? Ходили ли Тужилины в этот лес раньше? Ходили. Этим же маршрутом? Ну конечно. Как развивалось знакомство? Обычно. Как отнесся Беклемишев к Ридашеву? Тепло. Сердечно. Они любили говорить о литературе. Не было ли разговоров о прошлом Беклемишева? Нет. Анна Павловна ничего такого не слышала. Покойный вообще не любил говорить о своем прошлом. Несчастная любовь и все такое... Это раздражало старика. О чем они говорили с Мухортовым? На этот вопрос Анна Павловна ответить не может. Не слышала. Старики при ней разговаривали обычно о пустяках... - В Москву вы ехали вместе с Ридашевым? - В одном купе. - Может быть, вы припомните, какие на нем были ботинки? И что за вещи он вез с собой? - Маленький баул. Знаете, такой кожаный коричневый. В руках плащ. А насчет ботинок? Я просто не обратила внимания. - А трости не было? - Нет. Но у него были удочки в чехле. Он еще смеялся, говорил, что решил сохранить их на память о печальном случае на реке. - Вы простились на вокзале? - Что вы! Григорий Иванович был настолько любезен, что довез нас на такси до самого дома. Он даже оставил свой телефон. Анна Павловна порылась в шкатулке, стоящей на подзеркальнике высокого трюмо, и подала Диомидову клочок бумажки. - Это он писал? - спросил полковник, запоминая номер. - Нет, я, - сказала Анна Павловна. - У него не было карандаша. - Последний вопрос, - сказал Диомидов. - Вы приехали шестнадцатого в четыре утра? - Да, - подтвердила Анна Павловна. Это был тот самый день, когда Диомидов увидел яму в лесу. День, но не час. Яма в лесу возникла через несколько часов после появления в столице Тужилиных и Ридашева. Давно замечено, что разные люди, оказываясь наедине с чистой бумагой, ведут себя соответственно своим наклонностям и характеру. У графомана, например, вид чистой бумаги вызывает страстную дрожь. Он торопится побыстрее расправиться с ее девственностью и заполняет листки никому не нужными опусами. Настоящий писатель, наоборот, долго и обстоятельно сидит перед стопкой белых листов и не прикоснется к ним пером до тех пор, пока явственно не проступят в его просветленной голове контуры будущей книги. Анонимщик не успокоится, пока не испачкает бумагу грязью, почерпнутой из отстойника своей зловонной души. Отвергнутый влюбленный, увидев перед собой листок, обязательно обольет его слезами. А счастливый, написав письмо, капнет на него духами "Кармен", купленными по такому случаю в ближайшей аптеке за углом. Словом, как нет двух человек с похожими голосовыми связками или тождественными рисунками капиллярных линий на пальцах, так нет и двух людей, одинаково относящихся к чистой бумаге. Одни любят бумагу линованную, другие - непорочно белую, как платье невесты. Есть индивидуумы, предпочитающие писать на узких четвертушках и осьмушках, а есть и такие, что уважают листы только простынного формата. Кое-кто пишет на розовой бумаге, некоторые - на желтой. Есть любители писать на бумажных салфетках, на срыве с сахарных голов, на обыкновенной серой оберточной и даже на черных пакетах из-под фотобумаги. Все зависит от склонностей и темперамента. Одни пишут медленно, другие быстро. Люди, любящие подумать, кроме того, часто рисуют на бумаге женские профили или смешных человечков. Диомидов, например, рисовал чертиков. Можно поручиться, что таких чертиков никто в мире, кроме Диомидова, рисовать не умел. Хотя Диомидов и не был художником. Рисуя, Федор Петрович думал о деле, которое с неимоверной быстротой стало обрастать новыми, крайне странными фактами. Полчаса назад он вышел из кабинета генерала. Разговор был долгим. Полковник рассказал о сосенских наблюдениях и о беседе с Анной Павловной. Часть дня он посвятил наведению справок о дневниках Беклемишева. - И наткнулся на Ридашева, - сказал он, невесело усмехнувшись. Генерал не понял. Диомидов пояснил, что майору Беркутову очень быстро удалось установить адрес музея, в котором хранились эти дневники. Но их там не оказалось. С месяц назад их обнаружил в архивах писатель Ридашев. Его заинтересовала личность Беклемишева. Дирекция музея любезно выдала дневники. И Ридашев забрал их домой. - Это что же выходит? - спросил генерал. - Наглец живет и здравствует... - В том-то и дело, что это не тот Ридашев. - То есть как не тот? - спросил генерал хмуро. - Их что, два? Один ищет дневники, второй убивает старика? Вы это хотите сказать? - Что-то вроде, - кивнул Диомидов. - Мы успели установить вот что. В Москве действительно живет писатель Ридашев. У него любопытная биография. В 1943 году он попал в плен. С год находился в лагере смерти в Треблинке. Там возглавлял группу подпольщиков. Бежал. Воевал в партизанском отряде. Имеет несколько наград. Писателем стал уже после войны. Одна из его книг пользуется некоторой популярностью. - Я припоминаю теперь, - сказал генерал. - "Жажда", кажется? - Да, - кивнул Диомидов. - Так вот. Этот Ридашев в последние дни никуда из Москвы не выезжал. Установлено точно. Беркутов ручается. - Ручалась кума, да заручка подвела, - усмехнулся генерал. - Мы успели проверить, - сказал Диомидов и разложил на столе несколько фотографий. - Ромашову показывали. Он сказал, что этот человек ему незнаком. А ведь сосенского Ридашева он помнит. - Ну, ну, - поощрительно бросил генерал. - Телефон, который сосенский Ридашев оставил Анне Павловне, - фикция. - Значит, мы вышли на след? - Меня смущает страннее алиби этого сосенского Ридашева, - сказал Диомидов. Генерал полистал бумаги, лежащие перед ним в папке. - В деле фигурирует еще аптекарь Мухортов, - сказал он. - Не мог он быть сообщником? Ромашов, помнится, говорил сегодня о визите аптекаря к нему. Глаза утопающего Ридашева показались аптекарю несколько странными. А Ромашову - столь же странными эти запоздалые показания. Знаете, что он мне сказал? Аптекарь заметает следы, почувствовав, что дело запахло керосином. И валит все на своего сообщника. Диомидов покачал головой. - Это было бы слишком просто, - сказал он. - На реке были еще Тужилины. - Их легко можно было усыпить. - Но тогда почему аптекарь утверждает, что он чуть не всю ночь бодрствовал возле Ридашева? Тут явно что-то не сходится. - Пожалуй, - согласился генерал. - Но почему он так неаккуратен, этот сосенский Ридашев? Сначала организует алиби на реке. Потом эта примитивная кража "тросточки". Затем дикое убийство вора в лесу. Кстати, при чем тут вор? Какое-то нагромождение нелепостей. Плюс еще фантастика. - Может, в этой фантастике и зарыта собака, - осторожно сказал Диомидов. - Из-за нее и нелепости. - Может быть. Что вы сделали с Бухвостовым? - Положили в клинику. Вокруг него уже собрались медицинские светила. Идет всестороннее обследование. - Ну ладно. Значит, сейчас на очереди дневники? - С ними тоже чудасия... - Что еще? - Несколько дней назад московскому Ридашеву позвонили на квартиру. Человек назвался сотрудником археологического музея. Он якобы по поручению директора попросил Ридашева вернуть документы. Когда тот явился, выяснилось, что никто из музея писателю не звонил. - Все? - Все, - кивнул Диомидов. - А где дневники? - У Ридашева. Он готовит материал к печати. - Н-да, - протянул генерал. - Историйка. Между прочим, эти дневники надо прочитать, не вступая в прямой контакт с Ридашевым. Сможем мы это сделать? - Попробуем. Можно пригласить Ридашева в издательство. - А вы не интересовались, каким образом у этого Ридашева возникла идея заняться наследством Беклемишева? Откуда он вообще узнал о Беклемишеве? - Он наткнулся на дневники случайно. Он даже не подозревал, что Беклемишев жив. - А что поделывает Бергсон? - спросил генерал. - Все то же, - сказал Диомидов. - Заходит в будки автоматов и позванивает кому-то. - Ну что ж, - резюмировал генерал. - Подумать есть над чем. И Диомидов пошел думать. На дворе была глубокая ночь, а он все сидел за столом в своем кабинете и рисовал чертиков. Веселые чертики плясали вокруг черной ямы. Один из них размахивал тросточкой. 9. СТРАНИЧКИ ИЗ ДНЕВНИКОВ Нет, не сумел полковник ничего найти в этих страничках. Или почти ничего. Подумав, он взялся перечитывать их во второй раз. "29 января. Мне удивительно повезло. Я пробрался живым через льяносы Ориноко. Я проделал путь, которым когда-то прошел Рэли. Проводники-индейцы давно покинули меня. У меня есть хороший винчестер и немного патронов. И я иду. Куда? Сельва простирается до самых Анд. И нет цели. Но я рад. Мысль, что я один, совсем один, заставляет бешено колотиться сердце. Как хорошо не знать ничего и никого. Вчера мне встретилось странное плато. Какие силы сбросили этот каменный массив на лес? Плато вдоль и поперек иссечено трещинами. Как будто его вымостили брусчаткой огромных размеров. А в центре какой-то великан, будто играючи, положил каменный шар". "22 февраля. Сегодня я видел сон. Ее лицо улыбалось мне откуда-то с высоты. Она беззвучно шевелила губами и, казалось, манила меня за собой. Я проснулся словно от толчка и заметил над головой темную тень пумы. Огромная кошка не мигая смотрела мне в глаза. А я засмеялся. Хриплое клокотание, вырвавшееся у меня из груди, спугнуло зверя. Я хотел что-то сказать, но слова выговаривались плохо. Я подумал, что могу разучиться говорить. Эта мысль сначала позабавила меня. А потом мне стало страшно. Сколько времени я буду еще блуждать в этом зеленом полумраке? Зачем я взялся нести этот крест?" "10 марта. Календарь я еще помню. Лес кончился вчера. Я выбрался на равнину и увидел вершины Анд. Почти месяц я брел в зеленом еду. Переплывал реки, населенные кайманами. Питался чем попало. Сейчас я лежу на траве и смотрю на огромных бабочек, порхающих вокруг..." "Все. Счет дням потерян. Сколько времени я лежал без сознания? А бабочки опять порхают. А я думаю, что где-то далеко сейчас идет мягкий пушистый снег... В висках стучат молоточки. Это, наверное, конец. Когда нет даже одиночества..." "Март. Счет дням, увы, потерян. Но я жив. Они спасли меня. Я, кажется, бредил, все пытался поймать на ладонь красивую снежинку, а она ускользала от меня и что-то говорила. Слова были певучие и непонятные. Когда я впервые открыл глаза, то увидел голую индианку. Она шевелила губами и пыталась влить мне в рот какую-то жидкость из тыквенной бутылки. Я испугался, оттолкнул руку. И вдруг заметил, что вокруг меня сидит много людей Меня поразил цвет их кожи. Она не была коричневой, как у тех индейцев, которых я знал. Эти были почти белыми. Длинные черные волосы спадали на голые плечи. Мне эти люди показались странно похожими друг на друга. Я подумал, что все это мне видится в бреду. Но женщина снова протянула к моему рту тыквенную бутылку. Я сделал несколько глотков. Ароматный жгучий напиток оказался хорошим лекарством. Мне стало хорошо и уютно. И я уснул. Несколько дней я возвращался к жизни. Сегодня впервые смог взяться за карандаш. Женщина, которая спасла меня, с любопытством смотрит, как карандаш бегает по бумаге..." "Март. Индейцы, мигрировавшие на восток, наткнулись на меня случайно. Отчасти из любопытства, отчасти из сострадания они помогли человеку, оказавшемуся на их пути. Племя называет себя "аиаи". Оно идет по своему ежегодному маршруту. Все это я понял из рассказа женщины, которая взялась обучать меня их языку. Я понял, что каждый год племя в полном составе покидает место своего постоянного пребывания и отправляется в предгорья, чтобы принести жертву божеству. По обычаю, который показался мне чрезвычайно странным, богу отдается тот, кто в прошлом году сам приносил жертву. А тот, кому выпадет честь убивать, становится вождем на весь год. - А где сейчас вождь? - спросил я. - Он идет к богу другим путем, - туманно ответила женщина. Я удивился. - Он же может не прийти на место. Уйдет. Скроется. - У нас не бывает так, - гордо ответила женщина. - Приносящий жертву уподобляется богу. А боги презирают и смерть и смертных". "Март. Выбрав как-то удобное время, я спросил женщину, можно ли мне посмотреть этот обряд. Она просто ответила, что можно. Только чужеземец ничего не увидит. Для этого надо уподобиться богу. Я попросил женщину рассказать мне об этом. - Давно, - сказала она, - когда наши лица были совсем белыми, человек по имени Аманагуа сделал это. И сказал он: так будет вечно. - А кто такой Аманагуа? - Он пришел оттуда, - женщина махнула рукой, указывая на север. - И он привел наших предков. И нашел обитель бога. И первым сделал то, что делаем по его завету мы. - Его тоже принесли в жертву? - Нет. Аманагуа был велик. Он был велик всегда. И умер своей смертью. А обычай установил он. Потому что так поступали предки Аманагуа, когда жили в этих местах. - Жили? - Да, тогда они носили одежду, как ты. И украшали ее желтыми камнями и теми вещами, которые делали из них. Аманагуа сказал, что это презренный обычай, и вернул наших предков на путь богов. - Они сняли одежду? - Я не так сказала, а ты не так понял, - улыбнулась женщина. - Ты еще плохо знаешь наш язык, чужеземец. Сначала были боги. Потом не было ничего. Только большие звери, похожие на тапира. И змеи с телом тапира. И предки наших предков. Они были похожи на нас. Ходили без одежды и не знали того, что знаем мы. Они жили рядом с большими обезьянами. Жили мирно, пока одна из обезьян не унесла женщину племени в горы. Слабые люди не смогли бороться с обезьянами. И они ушли очень далеко. И там встретили бога. Он научил предков многому тому, что знаем мы. И ушел. Память о нем передавалась из поколения в поколение. Племя стало большим и могучим. Вот тогда они стали носить одежду и посыпать ее желтым песком. Все было забыто. Только несколько избранных помнили о боге, который должен был вернуться. И он вернулся. Но в это время шла большая война племен. Аманагуа был вождем одной из групп. Когда он увидел бога, то принял его за вражеского лазутчика. И убил его. Тогда и случилось это. Аманагуа стал велик и могуч. Он мог советоваться со светилами и видеть то, что недоступно простым смертным. Он увел свой отряд в горы, построил там капище и вытесал статую бога. Туда мы идем сейчас. Теперь ты понял? - Я хочу увидеть капище. - Ты еще слаб. Окрепнешь, мы пойдем туда. Только ты ничего не увидишь. Это не дано никому, кроме бога". "Апрель. Я снова один. Как это все случилось? Голова раскалывается от грохота камней и криков несчастных. Землетрясение было настолько сильным, что, казалось, горы взбесились и кинулись на людей. Мертвы все. А бог, стоящий в центре капища, как будто смеется. Такой колоссальной жертвы ему еще не приносили никогда. "Приносящий жертву уподобляется богу"... Я знаю только одно: мне необходимо вернуться. Потому что я отмечен печатью бога. Теперь во всем мире я единственный, кто посвящен в величайшую и непонятную тайну. Где ее истоки, где ее причины. И никому нельзя рассказать. Этому невозможно поверить, хотя доказательство у меня в руках. Но между мной и тайной стоит смерть"... Диомидов отодвинул листки в сторону. Их было много, этих листков. Но перечитывал он только те, которые показались ему наиболее любопытными. Кроме дневников, был еще отчет о путешествии. Толстая, добротно сшитая рукопись. В ней содержались сведения об обычаях индейцев аиаи, приводились рецепты разных лекарств, описывались растения и животные, которые встречались на пути Беклемишева. На титульной странице отчета чья-то рука каллиграфическим почерком вывела: "В архив" и поставила дату: "12 августа 1914 года". В том году России было не до самодеятельных путешественников. - Слушай, животное, - сказал Диомидов коту, придя на другой день вечером домой, - ты глупая рыжая скотине. Тебя, конечно, не волнует, что твой хозяин испытывает затруднения. И это еще мягко сказано. Я просто окончательно запутался в этой чертовщине и уже перестаю понимать, что к чему и кто есть кто. Говоря это, Диомидов раздевался. Потом стал готовиться к ужину. Коту он кинул кусок колбасы. Дон Педро лениво съел угощение, потерся о ноги хозяина и вспрыгнул ему на плечо. Это было его любимое место. Вторым была пижамная куртка, лежащая на кресле. Кот обожал спать на этой куртке. Устраиваясь, он долго мял ее передними лапами и мурлыкал в экстазе. Диомидов называл это "доением". "Подоив" пижаму, кот свертывался на ней клубком и засыпал. Сегодня ему спать не хотелось, и он осторожно укусил Диомидова за ухо. Полковник снял кота с плеча и пересадил в кресло. - Так будет лучше, - сказал он. - Нам с тобой нужно подумать в спокойной обстановке. Или, может, не думать, а позвонить Зойке и закатиться в кино. Что ты скажешь? Имеем мы право отдохнуть? Правда, уже поздно. И какое дело Зойке до нас с тобой? У нее другие заботы. А мы? Вот именно: "приезжаем - уезжаем". И не звоним. Вот, брат, как все оборачивается. Дневники мы с тобой прочитали. И что? Ничего. Занавес висит, и никто не торопится его поднимать. Вот ведь какая петрушка. Спросить бы у старика, что он там такое увидел. Да ведь не спросишь. Убили старичка. "Приносящий жертву уподобляется богу". Черту лысому он уподобляется. Что это за фраза такая? "Приносящий жертву..." Ишь ты! А может, в самом деле уподобляется? Скажи об этом кому-нибудь - на смех поднимут. Но ведь от ямы в саду не уйдешь. Ямка была. И жертва соответственно. Все сходится. Н-да. Вот тебе и штучки-дрючки... Произнеся этот длинный монолог, Диомидов встал со стула и заходил по комнате. Мысль вертелась в каком-то кругу. Факты нагромождались друг на друга. Чего стоила одна сегодняшняя история с московским Ридашевым. На бульваре к Ридашеву внезапно приблизился Бергсон, показал писателю черный бумажный прямоугольник и попросил спичку. Прикуривая, вполголоса заметил: - А вы здорово изменились. Ридашев изумленно взглянул на него и ничего не сказал. - Потом, - рассказывал Беркутов, - нашему человеку удалось услышать еще одну фразу: "Вы превесело отдыхали в Треблинке, не отрицайте". Ридашев пожал плечами. Он смотрел на Бергсона так, как смотрят на человека, с которым никогда не встречались. А тот бесцеремонно взял писателя под руку и повел в сторону от бульвара. Ридашев сказал резко: "Что вам надо?" - и пошел в сторону, Бергсон догнал его и начал что-то тихо говорить. Ридашев сердито отмахнулся. Потом Бергсон громко сказал: - Не ломайте дурака! Хенгенау уже нет в живых. А босс идиотов не любит. Советую подумать. - И пошел прочь, - сказал Беркутов, раскладывая на диомидовском столе пачку фотографий. - Вот Ридашев после разговора, - показал он на последний снимок. У писателя был явно ошеломленный вид. Диомидов просмотрел все снимки. - Но ведь и Бергсон ошарашен не меньше, - сказал он Беркутову, указывая на одну из фотографий. Беркутов кивнул и заметил, что все это выглядит довольно глупо. - Какого дьявола он полез к Ридашеву? - спросил он. Игра и в самом деле приобретала какой-то глупый оттенок. Неужели они заметили наблюдение и начали путать следы? Но тогда почему Бергсон стал действовать так примитивно и грубо? И какого Хенгенау он имел в виду? Неужели того эсэсовца, про которого рассказывал Курт Мейер? Значит, история с обезьянами связана с делом Беклемишева. Выходит, что старика убили не только для того, чтобы заполучить эту непонятную трость. И эта история с московским Ридашевым. Кто звонил ему, кто требовал вернуть дневники? Если предположить, что звонил Бергсон, то выходит, что это надо было ему для того, чтобы проверить: тому ли человеку он звонит? Допустим, звонил Бергсон. Ридашев понес дневники, и Бергсон удостоверился, что это он тот человек, который ему нужен. Но в таком случае как объяснить недоумение Ридашева? Оно было неподдельным. А если Бергсон сунулся не по адресу? Но ведь это ерунда. Опытный агент не может поступить так опрометчиво. Что-то тут не так. - Порочный круг, - сказал Беркутов, внимательно слушавший рассуждения Диомидова. - Что? - откликнулся тот. - Я говорю: порочный круг, и в нем два Ридашева. Замкнутый круг. - Вы что? Математикой стали увлекаться? - спросил Диомидов, усмехнувшись. - Да нет, это я так, - смутился Беркутов. - Для пущей образности. - Знаете что? Нам, дорогой мой Беркутов, надо не круги придумывать, а версии. Есть у вас, к примеру, какая-нибудь версия? - Я... Я считал... - промямлил Беркутов. - Считать не надо. Я никогда ничего не считаю. Даже сдачу, когда делаю покупку... Вы, кстати, не задавали себе вопроса о воре? Да, да, о том самом, которого нашли убитым в той ямке в лесу? - Нет, - недоумевающе поднял глаза Беркутов. - Мне казалось, что есть... Ну, более важные дела... И я выполнял задание... - Это верно, - задумчиво сказал Диомидов. - С заданием вы справились. Но клубочек по-прежнему запутан... - Вы думаете, - спросил Беркутов, - что вор?.. - Вор - это один из многих кончиков, что торчат из клубка. Попробуем дернуть еще и за этот кончик. - Я понял, - сказал Беркутов. - Разрешите идти? - Учтите, это будет трудно, - заметил Диомидов. - Поэтому мы решили подключить к вам Ромашова. Вы знакомы, надеюсь? Беркутов кивнул. - Ну и ладно. Желаю удачи. ...Ложась спать, Диомидов подумал, что завтра предстоит хлопотный денек. Протянул руку к выключателю, а затем, уже в темноте, взглянул на часы. Часы лежали на прикроватном столике. Светящиеся стрелки показывали два... А в другом полушарии был день. В другом полушарии кипела жизнь. Вертелись стеклянные двери отелей, поблескивая в лучах солнца. Клерки корпели над бумагами в канцеляриях и конторах. Неслись лимузины по автострадам. Стояли в очередях за бесплатным обедом безработные. Вспыхивали и гасли табло на биржах. Кричали газетчики и продавцы патентованных средств. Много кое-чего делалось в другом полушарии. Здесь совершались убийства и сделки, преступления против нравственности и бракосочетания, именины и похороны. Пророчества о сошествии на грешную землю антихриста в образе лиловых обезьян не сбылись. Телекинетик Вилли Браун из Филадельфии забыл о пришельцах и вернулся к своим прямым обязанностям. На экраны вышел фильм "Моя жизнь с шимпанзе". В главной роли выступала Глэдис Годфри. И в самом эпицентре "фиолетовой чумы" наступило затишье. Оцепление пораженной местности поредело. В сельву отправились вооруженные отряды. Восстанавливались телефонные линии, жители стали возвращаться в покинутые поселки и города. Все кончилось так же неожиданно, как и началось. Странные существа исчезли, словно провалились сквозь землю. Только пепелища напоминали о бедствии. По обочинам дорог еще кое-где валялись останки лиловых страшилищ. Пришлось срочно организовать санитарные группы. Порядок понемногу восстанавливался. Но вдруг газеты сообщили новое известие. Из сельвы в Рио явилась самодеятельная экспедиция, которую организовал Курт Мейер. Он закрыл зубопротезную мастерскую, снял со счета в банке свои сбережения и, найдя четырех смельчаков, которым можно было довериться, уговорил их отправиться в путешествие, чреватое опасностями и неожиданностями. Тайна профессора-эсэсовца не давала покоя Курту. Курт Мейер добрался до лаборатории Хенгенау. Побывал он и в храме. Вернувшись в Рио, Курт на другой же день рассказал своим знакомым о разных странных находках. Кое-что тут же попало в газеты, которым уже надоело комментировать внезапное исчезновение фиолетовых обезьян. Новость явилась допингом, подхлестнувшим истощившуюся фантазию журналистов. Умолкшие было разговоры об обезьянах возродились с новой силой и на новой основе. В газетах стали появляться сообщения, которые очень не нравились полному джентльмену. Хотя остатки оборудования и были вывезены, упоминания об одной из фирм босса в газетах проскальзывали. Некоторые из этих заметок попали на стол к Диомидову. Он прочитал, подчеркнул фамилию полного джентльмена и показал газеты генералу. - Дирксен? - спросил генерал. - Ишь ты... Ну-ну... Значит, надо думать, что и Лейстер где-нибудь рядом. - А помните того иностранца, что приезжал в ставку? - спросил Диомидов. - Как же. Конечно. Выходит, вот оно куда поворачивает. - Генерал сломал сигарету и сунул половинку в мундштук. - Размах, видно, у предприятия был солидным. Эти джентльмены денег на ветер не бросают. Только что же в итоге получается? Надул их Хенгенау, что ли? Или погиб? - Бергсон заявил московскому Ридашеву, что погиб, - напомнил Диомидов. - Занятная история, - пробормотал генерал. - Однако сейчас самое время уточнить кое-что. Вы с учеными консультировались? - Собираюсь, - сказал Диомидов. - К академику Кривоколенову схожу. Потом к Лагутину. - А это кто? - Психофизиолог. Говорят, занимается наследственной памятью. - Подождите-ка - перебил его генерал. - Я что-то не соображу, какое отношение эти вопросы к нашему делу имеют. - Я и сам плохо понимаю, - сказал Диомидов. - В общем, помните этого чудного старичка Бухвостова? - Ну, ну... Лиловая рука... И так далее. - Вот, вот. В этом "и так далее", кажется, что-то есть. Странные галлюцинации Бухвостова напоминают пробуждение наследственной памяти. И тут усматривается связь с этой штукой, которая была зарыта в саду у Беклемишева. Бухвостов однажды, незадолго до убийства старика, был приглашен к нему в дом починить письменный стол. После этого он неожиданно для себя запил. Причем не помнил об этом факте. Затем, это было в ночь убийства Беклемишева, он шатался около дома последнего как раз в тот момент, когда чудной прибор действовал. И сразу же у него начались галлюцинации. Понимаете мою мысль? Первый раз Бухвостов находился в нескольких десятках метров от этого прибора. И потерял память. Второй раз был вблизи от него, когда прибор действовал. Результат - галлюцинации и лиловая рука. - Н-да, - протянул генерал. - А почему только Бухвостов? Другие-то, сам Беклемишев, например. Или этот Ридашев. Да и вообще что-то тут не сходится. - Не сходится, - уныло произнес Диомидов. - Если только не предположить, что в этом Бухвостове есть какая-то особенность. Отличие от других, что ли... - Какое там отличие, - махнул рукой генерал. - Однако... чем черт не шутит... - Вот я и хочу поговорить с учеными, - сказал Диомидов. - Да и дневники Беклемишева следует изучить тщательнее. Одно дело - мы. Другое - специалисты. - Правильно, - одобрил генерал. - А как с алиби московского Ридашева? Перепроверили? - Да, - сказал Диомидов. - Совершенно точно. Он из Москвы никуда не выезжал. - Так, так. А во время войны он, значит, был в Треблинке? - Да, - кивнул Диомидов. - Послушайте, - сказал генерал. - А не кажется вам?.. - Кажется, - улыбнулся Диомидов. - И очень давно уже кажется. Как раз с того дня, когда Бергсон полез к Ридашеву с разговорами. Но как нам поступить, ума не приложу. - Надо придумать - сказал генерал. - Время идет. Кстати, подберите-ка мне все сведения об этих джентльменах - Дирксене и Лейстере. Возможно, мы что-нибудь упустили. А господа они серьезные. В то, что они с Бергсоном промашку дали, верится с трудом. - Бывает, - усмехнулся Диомидов. - Ну, ну, - заключил генерал. - Не очень-то на это рассчитывайте. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРОШЛОЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ 1. "ВЫ ТОЖЕ БОРЕТЕСЬ?" Жители больших городов редко смотрят на небо. Возможно, потому, что высокие дома заслоняют его и, чтобы взглянуть вверх, надо запрокинуть голову. А это опасно: ненароком можно потерять фуражку или шляпу, ненароком можно сойти с тротуара и угодить под машину: словом, много разных "ненароком" ожидает неосторожного зеваку в большом городе. Заглядишься на небо, а тебя толкнет невзначай спешащий на троллейбус прохожий. Толкнет, да и отругает вдобавок. И больно и обидно. А может быть, жителям больших городов просто неинтересно пялить глаза на небо. Что там есть - на небе? Тучи, солнце, голубизна, на которой облака-барашки пасутся? Разве может это идти в сравнение с витриной, на которой только сегодня появилась новая синтетическая шубка? Заглядишься на небо - прозеваешь объявление об обмене двухкомнатной квартиры со всеми удобствами на две однокомнатные в разных районах. А человеку как раз надо именно однокомнатную. Человек только что развелся с женой. Когда уж тут на небо глядеть. Кстати, процент разводов в городах значительно выше, чем в деревне. Объяснения этому, правда, никто не давал. Подсчетов точных тоже никто не делал. Но это так. Разводятся почему-то чаще те, кто редко взглядывает на небо. И в чем тут дело? Задав э