были на катере, когда мы стояли в Ковше. Я их сразу  узнал.  А  потом  они
ушли...
   - Постой, не торопись, говори толком.
   - Что тут не понимать? Мы не у партизан, этот и худой  человек,  и  еще
Брынза и Жирбеш.
   - Что за худой?
   - Ну, который нас сюда привел... Я все слышал. Меня заставили  в  кухне
работать. Я подавал им в кают-компанию водку и закуску.
   - Какая здесь кают-компания?
   - Не здесь, на катере. Джонку повел катер на  буксире.  Большой  катер.
Они там все. Смеются. Говорят: "Ловко придумал  Брынза.  Партизаны  увидят
мальчишек и подумают - подкрепление из города, а мы их раз - и  к  ногтю".
На катере пять пулеметов, да здесь четыре и солдат много.
   - Так они не партизаны?
   - Нет! Они настоящих партизан,  которые  пришли  на  джонке,  в  тюрьму
посадили, а это белые.
   Левка, наконец,  понял  страшный  смысл  того,  что  говорил  ему  Сун.
Несколько секунд он молчал, с ужасом представляя, что произойдет из-за его
неосмотрительности. Наконец проговорил:
   - Я закричу, что они предатели, и партизаны все поймут.
   - Партизаны не услышат! На катере офицер уже говорил об этом.
   - Берег далеко?
   - Ничего не видно - сейчас туман. Все спят на катере  и  здесь  у  вас.
Даже Рыжик спит.
   - Он здесь?
   - Нет, на катере. Когда я от вас пошел с этим, смотрю, а на молу  Рыжик
сидит и хвостом машет...
   - По следам нашел, - сказал Левка и задумался, стараясь найти выход  из
хитро устроенной западни.
   Но Левка ничего не мог придумать.
   - Что же делать? Что? - сказал он с отчаянием в голосе.
   - Вот попались! - прошептал Коля.
   Он тоже проснулся и все слышал.
   - Можно еще спастись. Только скорей, пока все спят, - проговорил Сун.
   - Как?
   - На катере есть лодка, мы до нее доплывем,  она  недалеко...  Сядем  и
уедем к берегу.
   - В одежде потонем, - сказал Коля.
   Левка решился:
   - Давай раздеваться. Живо! Только ножик возьми, - сказал Левка Коле.
   Сбросив одежду, Левка приоткрыл люк. Вокруг  стояла  белесая  мгла.  На
корме  виднелось  серое  возвышение.  Это,  накрывшись   шинелью,   дремал
вахтенный. Впереди чернел силуэт катера.
   - Я первый, а вы  за  мной,  -  шепнул  Сун,  выскальзывая  на  палубу.
Послышался легкий всплеск, и все  смолкло.  За  Суном  спустился  за  борт
Левка.  Упругая  теплая  волна  отбросила  его  от  джонки.  Сзади  что-то
загремело, послышался тяжелый всплеск, а затем сиплый голос  проснувшегося
вахтенного:
   - Чего это там?
   - Нерпа играет или рыба, - донесся в ответ такой же сиплый голос.
   Левка плыл, стараясь не упустить из виду черневшую в воде голову  Суна,
и часто оглядывался на Колю, который нет-нет да и всплескивал рукой.
   "Что это с ним случилось?" - подумал Левка.
   Он стал держаться на одном месте, поджидая Колю. Сун тоже  остановился;
его черная голова то появлялась, то скрывалась за  волной.  Подплыв,  Коля
поднял над водой руку и махнул вперед. Мальчики поплыли  дальше  и  вскоре
увидели шлюпку. Спущенная на воду и привязанная к катеру длинным  канатом,
она легко покачивалась на волне.
   Последним к шлюпке подплыл Коля. Взглянув на него, Левка понял,  почему
он так сильно  плескал  руками:  на  его  шее  висели  связанные  шнурками
ботинки.
   С величайшими предосторожностями друзья влезли в шлюпку. В это время на
катере хлопнула железная дверь и до мальчиков донеслись слова:
   - Куда он запропастился, окаянный? Сверну шею! И ты еще под ногами!
   Послышался визг Рыжика.
   "Повар меня ищет завтрак готовить и Рыжика бьет", - подумал Сун и, взяв
за руку Колю, потер по ней  своим  пальцем.  Это  означало:  "Пора  резать
канат". Коля, который спрятал нож  в  ботинок,  пополз  на  нос  шлюпки  и
перерезал пеньковый конец. Ветер стал медленно относить шлюпку.
   - Весла на воду! - прошептал Левка и, перебежав  на  корму,  взялся  за
рулевое весло. Силуэт катера растворялся в тумане.
   Левка правил по волне, рассчитав, что мертвая  зыбь  идет  с  открытого
моря прямо на северо-запад, где находился партизанский берег.
   Между тем на джонке, а затем и на  катере  поднялась  суматоха.  Ребята
ясно слышали, как кто-то ругался,  отдавал  приказания,  как  похрустывает
якорный канат и грохочет лебедка.
   Светало. Вскоре показался  красноватый  кружок  солнца.  Туман  хотя  и
редел, но был еще довольно плотным.
   Вскоре Левка  заметил,  что  шлюпка  все  время  сворачивает  в  правую
сторону, на которой греб Сун. Левка сменил его и спросил Колю:
   - Ты не устал еще?
   Коля ничего не ответил и только сильнее налег на весло.  Сун,  поставив
лопасть рулевого весла  плашмя,  стал  делать  им  движения,  напоминающие
повороты хвоста рыбы. Шлюпка пошла быстрее.  Вдруг  слева,  где-то  совсем
рядом, яростно залаял Рыжик, потом кто-то вскрикнул.
   Лай Рыжика перешел в хрип, потом раздался тяжелый всплеск. Гребцы,  как
по команде, подняли весла: где-то рядом тонул  Рыжик.  Левка  сделал  знак
Суну и перестал грести.
   Сброшенный за борт. Рыжик чуть не захлебнулся. Вынырнув, он долго чихал
и кашлял и в  то  же  время  отчаянно  работал  своими  короткими  лапами,
стремясь догнать уходивший от него катер. Катер скрылся  в  тумане.  Рыжик
заскулил. В это время его чуткий  слух  уловил  скрип  уключин,  а  нос  -
знакомые запахи. Рыжик радостно залаял и вновь чуть не захлебнулся. В  это
время Коля перегнулся через борт и схватил его за шерсть.  В  лодке  Рыжик
первым делом отряхнулся, а затем стал бросаться то к одному, то к  другому
из ребят, стараясь лизнуть в лицо. Левка придавил его к днищу лодки.
   - Лежать, тише Рыжик! Эх ты, псина морская!
   В наступившей тишине раздалось его частое дыхание и дробь ударов хвоста
по днищу.
   - Держи к берегу! - шепнул Левка.
   Ветер усилился. Неожиданно шлюпка вышла из полосы тумана. Лодку  залили
потоки солнечных лучей, и серая прежде вода, словно по  волшебству,  стала
ярко-синей, как густые чернила.
   Впереди волны накатывались на  гряду  рифов  и,  разбиваясь,  оставляли
ослепительно белую пену. За рифами зеленели сопки.
   - До берега не больше мили, - подумал вслух Левка.
   - Если напрямую через камни... - дополнил Коля.
   Сун смотрел назад, где над низкой стеной тумана  плыла  вершина  мачты.
Сначала она двигалась прямо на шлюпку, а потом, очертив дугу, скрылась.
   - Пошли через камни, если шлюпка разобьется, доплывем, - сказал Левка.
   Катер вышел из тумана, когда до рифов оставалось не больше ста саженей.
   Над водой прокатился грохот выстрела.
   - Сильней! Сильней нажимай! Не бойся! Не попадут! Качает! - подбадривал
друзей Левка.
   Выстрелы теперь следовали  один  за  другим.  Пулей  расщепило  лопасть
Колиного весла. Левка подал ему другое. Левка  и  Коля,  вобрав  головы  в
плечи, гребли, стараясь не смотреть на катер, который устремился в  погоню
за шлюпкой. Сун изо всех сил греб рулевым веслом.
   - Не догонят! Не догонят! - говорил он в такт взмахам весел.
   Вот и рифы. Большая волна высоко подняла шлюпку, подержала ее несколько
мгновений на гребне и осторожно опустила по ту сторону каменного барьера.
   Выстрелы с катера внезапно прекратились, но теперь послышались выстрелы
с берега.
   - Ложись! - скомандовал Левка, бросаясь на дно шлюпки, и взглянул через
борт.
   - Наши бьют из пушки! Так их! Эх, перелет!
   У кормы катера поднялся столб воды. Новый столб воды  закрыл  борт.  Из
катера вырвалось косматое пламя,  облако  пара,  затем  последовал  грохот
такой силы, что ребята снова упали  на  дно  шлюпки  и  долго  лежали,  не
решаясь подняться. Когда они, наконец, выглянули за борт, катера нигде  не
было видно.
   Глядя на пустынное  море,  по  которому  шли  бесконечные  гряды  волн,
мальчики поняли, какой опасности они подвергались. И только сейчас  каждый
из них почувствовал, что тело его сковала усталость, спина  и  руки  ноют,
голова кружится.  Но  все  вокруг  было  насыщено  такой  бодрящей  силой,
исходившей от ласкового моря и солнца, что не прошло  и  пяти  минут,  как
мальчики снова были готовы взяться за весла.
   Между тем от берега отвалил баркас.
   - Эх, и гребут - раз и раз! - с восхищением сказал Коля.
   Вскоре мальчики уже могли  разглядеть  полосатые  тельняшки  гребцов  и
фигуру рулевого.
   - Смотри, кто там! Отец твой! - крикнул Сун и захлопал в ладоши.
   Левка еще раньше Суна узнал отца, который стоял на носу баркаса.
   - Весла на воду! Пошли навстречу! - скомандовал он.
   Рыжик, поставив лапы на борт, лаял.



        У СВОИХ

   Баркас приближался. Теперь уже можно  было  на  нем  различить  каждого
человека.
   - Все живы? - крикнул еще издали Иван Лукич.
   - Потерь нет! - ответил Левка.
   Мальчики видели, как  головы  гребцов  повернулись  к  ним.  Загорелые,
усатые или гладко выбритые, блестящие от пота лица матросов с любопытством
и тревогой рассматривали их.
   Наконец баркас и шлюпка сошлись и встали борт о борт. Иван  Лукич  взял
сына под руки, поднял, как маленького, и поцеловал в  обе  щеки.  Матросы,
накренив баркас, подхватили на руки Суна  и  Колю  и,  передавая  их  друг
другу, целовали, дружески шлепали по спинам.
   Шлюпку, на которой плыли мальчики, матросы взяли на буксир. Иван  Лукич
скомандовал:
   - Весла на воду!
   Весь путь до берега мальчики, сидя на днище шлюпки возле рулевого,  еле
успевали отвечать на вопросы партизан.
   Перебивая друг друга, они рассказывали, как попали на катер, как узнали
о замысле врага, передавали городские новости, сообщали, как  живут  семьи
партизан.
   От Ивана Лукича не укрылось, что на лицо его сына нет-нет да и набегала
грусть.
   - Ты что это, не болит ли где? - спросил с тревогой отец.
   - Нет. Про маму думаю, наверное, беспокоится она очень...
   - Да, мать мы с тобой совсем не жалеем. Одно огорченье ей от  нас!  Ну,
вот что. Сегодня от нас связные уходят в город, ну и сообщат, где ты есть,
- отец ободряюще улыбнулся и этой улыбкой снял с Левки огромную тяжесть.
   Берег небольшой бухты, куда направлялся  баркас,  чернел  от  партизан.
Люди стояли на берегу, на скалах,  залезли  на  деревья.  В  первых  рядах
стояли дедушка и Максим Петрович. Возле них вертелась знакомая фигура.
   - Кешка! - узнал Коля и замахал рукой.
   Как только баркас, подгоняемый волной, коснулся  носом  гальки,  гребцы
попрыгали через борт, баркас подхватили десятки рук  и  вынесли  на  берег
вместе с мальчиками.
   Возле баркаса  и  шлюпки  собрался  весь  партизанский  отряд.  Каждому
хотелось взглянуть на мальчиков, разузнать,  кто  они  и  почему  за  ними
гнался вражеский катер?
   Левка глазами искал дедушку, который вдруг скрылся за спинами партизан.
Он радостно вздрогнул, почувствовав вдруг на плечах  его  большие  руки  и
прикосновение к щеке жесткой щетины.  Лука  Лукич  передал  Левку  Максиму
Петровичу. От  кителя  механика  шел  знакомый  запах  машинного  масла  и
махорки. Он напомнил Левке узенькую, как шкаф, каюту механика  на  "Орле".
Там всегда стоял такой же вот запах.
   - Где "Орел"? - спросил Левка у Максима Петровича.
   - Здесь. Вон стоит под той стороной. Отдыхает...
   Узнав, что среди мальчиков находится сын  командира  отряда,  партизаны
напирали со всех сторон. Плохо пришлось бы мальчикам, если  бы  не  Андрей
Богатырев. Расставив свои могучие руки, он отгреб толпу.
   - Ну, товарищи, шире круг. Дайте им хоть немного отдышаться, а  то  они
прямо из огня да в полымя попали.
   К Богатыреву протискался дядюшка Ван Фу.
   - Капитан, тут тоже и мой мальчишка есть.
   - Раз твой, бери его!
   Сун, поощряемый сочувственными возгласами, бросился повару на шею.
   - Ты молодец, мой мальчик. Я давно знал, что  из  тебя  выйдет  хороший
человек, - говорил Ван Фу, стискивая Суна в объятьях.
   Повар еще продолжал восхищаться Суном и шутливо уверять его,  что  быть
ему настоящим капитаном, если он станет брать пример со  своего  названого
дядюшки, как под локтями партизан в тесный кружок пробрался Кеша Пушкарев,
от плеча к поясу перепоясанный пулеметной лентой.
   - Пробоины считал  в  вашей  шлюпке,  -  проговорил  он,  пожимая  руки
товарищам. - Восемь дырок в бортах, да еще весло расщепило. А  вас  никого
не задело? Нет? Ну и ладно!
   Вокруг зашумели:
   - На митинг! На митинг!
   Под ногами партизан заскрежетала галька.  Они  направились  на  митинг,
увлекая за собой мальчиков.
   - Сейчас, братва, митинг начнется. Я  слышал,  как  начальник  штаба  с
твоим батькой разговаривал об этом. Будем  слушать  или,  может,  со  мной
пойдем? Я вам свой пулемет покажу, - остановил Кеша товарищей.
   - Свой? - недоверчиво спросил Коля.
   - Ну да, ведь я теперь пулеметчик, второй номер.
   Левка покачал головой.
   - Нет, с митинга уходить нельзя. Мы ведь  теперь  партизаны  тоже!  Как
все, так и мы.
   Партизаны забрались по  крутому  берегу  на  широкую  террасу,  намытую
морскими волнами, и здесь расположились. Над  головами  партизан  поднялся
частокол из винтовочных стволов. Засинел дымок от цигарок.
   Первым стал говорить Иван Лукич.
   - Товарищи! - крикнул он.
   Настала тишина. Слышно  было  только,  как  волны  ворошили  прибрежную
гальку.
   - Товарищи! - повторил Иван Лукич и стал говорить о трудной и  жестокой
борьбе, которая предстоит им. О хитром, коварном  враге,  о  том,  сколько
силы, терпения  и  беззаветного  мужества  потребуется  партизанам,  чтобы
добиться победы в их правом и святом деле.
   И хотя Иван Лукич ни разу не упомянул  о  своем  сыне  и  его  друзьях,
партизаны часто поворачивали  головы  в  сторону  мальчиков,  а  когда  он
закончил речь, то кто-то крикнул:
   - Ка-ача-ать!
   И вот Левка, Сун, Коля замелькали в воздухе. За компанию качали и Кешу.
Он, видно, уже привык к такому проявлению дружеских  чувств.  Взлетая  над
головами, Кеша хладнокровно поддерживал руками пулеметную ленту.
   Когда партизаны снова расселись и задымили махоркой, слово взял дядюшка
Ван Фу, которого все в отряде звали просто Ваней.
   Ван Фу улыбался. Но вот улыбка сошла с его лица, губы  строго  сжались,
он резким движением руки сорвал с головы белый поварской колпак и сказал:
   - Ничего, ребята! Ничего! Скоро, очень  скоро  не  будет  больше  таких
людей, - повар показал на гряду рифов, за которыми погрузилось на дно моря
вражеское судно. - Я знаю, это трудно, такие  люди,  как  клопы,  их  надо
огнем выжигать и еще кипятком...
   Партизаны засмеялись.
   - И мы их выжжем! - возвысил голос повар и развел руки в стороны. - Вот
нас сколько только здесь. А сколько там в тайге, во всей России, у  нас  в
Китае, везде!
   Раздались голоса:
   - Правильно, Ваня!
   - Ишь, как наш повар кроет, ровно по книге!
   - Расскажи, как с хозяином рассчитался.
   Повара не отпускали до тех пор, пока он не рассказал о своей  службе  у
господ и о драке с хозяином.
   Эта простая история всегда доставляла партизанам большое  удовольствие.
Рассказ повара действовал на них лучше всякой зажигательной  речи.  Слушая
Ван Фу, партизаны вспоминали свои обиды и свое горе, а когда у повара дело
доходило до развязки и он мастерски изображал свою  расправу  с  Корецким,
раздавался одобрительный гул.
   После дядюшки Вана выступало еще много партизан. Они клялись  отомстить
врагу и не складывать оружия до тех пор,  пока  последний  враг  не  будет
сброшен в океан.
   Наконец на стволе сосны снова  появился  Иван  Лукич.  Он  сказал,  что
завтра на рассвете отряд выступает в поход, и объявил митинг закрытым.
   Партизаны долго еще сидели на берегу, вели тихие разговоры, и  если  бы
не винтовки в их руках, то никто бы не подумал,  что  эти  люди  в  одежде
рабочих, крестьян и матросов собираются насмерть драться с врагом.
   После митинга к мальчикам подошел Лука Лукич  и  сказал,  оглядывая  их
критическим взглядом:
   - Ну, вояки, пошли со мной обмундирование подбирать! У нас  без  штанов
не воюют!
   Невдалеке, прямо на песке,  лежало  сваленное  в  кучу  обмундирование,
взятое с "Орла".
   - Ну вот, подбирайте, кому что подойдет.
   Среди вещей Сун отыскал свой вещевой мешок. В нем нашлись две рубахи  и
штаны.
   - Надевай, ребята, пожалуйста! - Сун протянул штаны Коле.
   Коля отвел его руку:
   - Не надо. Я военное надену. Я  вот  штаны  нашел...  Красота!  Правда,
большеваты немного, да ничего, подвернем слегка!
   Кеша деятельно помогал товарищам обмундировываться. Он протянул Левке и
Суну матросские башмаки с ушками.
   - Ну вот и хорошо! - сказал Лука Лукич. - Теперь я пойду  по  делам,  а
Кеша вас со всем партизанским войском познакомит.
   Кеша первым делом повел товарищей в лес, к "максимке", как  он  любовно
называл свой пулемет системы "максим". Под кустом  калины  возле  пулемета
спал, положив под голову коробку с пулеметной лентой,  молодой  белобрысый
парень. Во сне он смешно морщился,  стараясь  прогнать  муравьев,  которые
ползали у него по лицу.
   Кеша прошептал, показывая глазами на спящего:
   - Мой первый номер. Ночью в карауле был, вот теперь и  отсыпается.  Вот
кто "максимку" знает! С завязанными глазами весь до  винтика  разбирает  и
собирает. Я у него учусь. Хотите, я сейчас замок разберу?
   Кеша открыл было крышку пулемета, но она вырвалась из рук и  со  звоном
шлепнулась на место.
   Первый номер проснулся, сел и произнес хриплым со сна голосом:
   - Ты что это? Опять захотел поднять боевую тревогу?
   - Да нет, Алексей Васильевич, что вы! Я вот хотел ребятам показать...
   - Я вот тебе  покажу.  Ты  у  меня  узнаешь,  -  ворчал  первый  номер,
укладываясь  поудобней.  Через  несколько  секунд  он  уже   снова   спал,
посвистывая носом.
   - Дрыхнет уже... Да, попало мне вчера. Нажал на спуск, и такая  очередь
получилась, что все в ружье! Думали,  беляки  подползли...  Чуть  было  не
разжаловали. Хотели в пехоту перевести. Ну, пошли дальше.
   Кеша повел товарищей к артиллеристам  и  показал  им  маленькую  горную
пушку, которой был потоплен катер. У пушки  сидело  пятеро  артиллеристов.
Они ели из одной кастрюли суп, хрустя сухарями.
   - Хлеб да соль, - сказал Кеша.
   - Милости просим обедать с нами, - ответил бритоголовый артиллерист.
   - Спасибо. Мы тоже идем обедать. Пошли, ребята, к дяде Ване. -  И  Кеша
увлек товарищей в ту сторону леса, откуда доносился веселый голос  повара,
смех партизан и звон котелков.
   Ван Фу налил мальчикам огромную миску супа.
   - Ешь, ребята! Такой суп сам царь не ел!
   - Спасибо. Вот только ложка-то у меня всего одна,  -  горестно  заметил
Кеша, глотая слюни.
   Повар протянул Суну  свою  ложку.  Левке  и  Коле  ложки  одолжили  уже
отобедавшие моряки.
   - Надо, ребята, вам  первым  делом  ложки  вырезать,  -  говорил  Кеша,
обжигаясь супом. - Без ложек в партизаны лучше и соваться нечего.
   После обеда Кеша, как радушный хозяин, предложил:
   - Может, отдохнуть хотите?
   - Дело, - сразу же согласился Коля.
   Левка и Сун также ничего не имели против отдыха. Через несколько  минут
повар, наливая суп, говорил партизанам вполголоса, показывая  черпаком  на
траву, где лежали мальчики:
   - Тише, там молодые партизаны спят!
   Солнце уже перевалило за полдень, когда мальчики проснулись и  побежали
купаться. Снова весь отряд находился на  берегу.  Партизаны  готовились  к
завтрашнему походу: чинили одежду  и  обувь,  стирали  в  ручье.  Нагретые
солнцем камни, кусты шиповника пестрели  от  разложенного  и  развешанного
белья.
   Мальчики мчались к воде, на бегу  сбрасывая  рубахи.  Им  не  терпелось
поскорее окунуться в прохладную воду. Кеша,  Сун,  Коля  нырнули  прямо  с
берега.
   Левка замешкался на берегу. На "Орле"  шли  приготовления  к  отходу  в
рейс. Четверо матросов, Лука Лукич и Максим Петрович, навалившись  грудью,
медленно крутили кабестан. Похрустывала на  барабане  якорная  цепь  и  со
звоном исчезала в канатном ящике.
   Первой мыслью Левки было немедленно плыть к катеру и  упросить  дедушку
взять его с собой. Левка сделал было уже шаг к воде,  да  случайно  бросил
взгляд на трубу катера и остановился. Обычно перед рейсом из трубы  весело
курился дымок, а из свистка, мурлыча, вырывался белый пар. Теперь же трубу
накрывал  серый  чехол,  и  она  безжизненно  маячила  на  зеленой  завесе
прибрежных зарослей.
   "На прикол ставят", - подумал было Левка. Но  нет,  "Орел"  по-прежнему
покачивался на волнах, а все матросы и  Максим  Петрович  уже  садились  в
шлюпку. Только Лука Лукич медлил, копаясь с чем-то у борта. Но  вот  и  он
какой-то усталой, разбитой походкой направился к шлюпке.
   Шлюпка медленно отвалила. И  тут  Левка  заметил,  что  катер  медленно
погружается в воду.
   Позади заскрипела галька, кто-то закашлялся. Левка оглянулся  и  увидел
Богатырева, который тоже смотрел на катер.
   - Тонет "Орел"! Смотрите, тонет! - в голосе Левки послышались слезы.
   - Не тонет. Становится в подводную гавань. С собой ведь его не возьмешь
в тайгу! Дно здесь хорошее: песок, глубина тоже  нормальная.  Вернемся,  в
момент поднимем.
   - Жалко все-таки... - промолвил Левка.
   - Как же не жалко? И мне жалко...  Да  ничего  не  поделаешь  -  война,
брат... - Богатырев задумался, следя за погружающимся "Орлом".
   В  бухту  с  моря  налетел  ветерок.  На  мачте  "Орла"  развернулся  и
затрепетал красный флаг.
   - Молодцы старики! - проговорил Богатырев.
   Одобрительный гул прошел и по всему берегу бухточки.
   Кеша, Сун, Коля тоже следили за "Орлом".  Когда  был  открыт  кингстон,
Кеша вдруг запел тоненьким, дрожащим голосом песню  о  "Варяге".  К  нему,
кашлянув несколько раз, присоединился Коля. За ним Андрей Богатырев.
   Вскоре песню подхватили партизаны. Сун не знал слов  этой  мужественной
песни, но, уловив мотив, стал подтягивать без слов. Так  под  дружный  хор
торжественных голосов алый флаг на мачте "Орла" скрылся в голубой воде.
   ...После  купанья  Кеша,  глядя  на  пасмурные  лица  своих  товарищей,
подмигнул сначала левым, а потом правым глазом и предложил:
   - Братва, хотите орлиное гнездо посмотреть? Пошли, тут недалеко.
   - Пошли! - согласился Левка, благодарно посмотрев на Кешу.
   Кеша повел друзей на скалистый мыс у входа в бухту. Там стояла одинокая
лиственница с орлиным гнездом на вершине. Когда мальчики подошли к дереву,
вверху раздался свист крыльев и огромный  белохвостый  орел  опустился  на
гнездо. У орла в когтях сверкала чешуей большая рыба.
   - Горбушу поймал, - определил Коля и тут же предложил: - Ребята,  давай
эту рыбу достанем. Нам ее дядя Ваня зажарит, а?
   - Чтоб орлята подохли с голоду? - запротестовал Кеша.
   - Пускай орлят кормит, - поддержал Кешу Левка.
   - Чудаки-рыбаки, - не сдавался Коля, - что такому орлу одна рыба?  Ведь
сейчас ход горбуши начался. Он вам сколько угодно натаскает. Я полезу... -
И Коля взялся было за первый сучок дерева, но его остановил Кеша:
   - Ну, уж если лезть кому, так это мне.  Я  куда  угодно  залезу.  -  И,
отстранив товарища, Кеша стал ловко взбираться по сучьям лиственницы.
   Орел натаскал для гнезда целый воз сухих сучьев, они зонтом  свисали  с
вершины дерева. Достигнув  гнезда,  Кеша  уселся  на  сук,  чтобы  немного
передохнуть. Он посмотрел вниз и закричал:
   - Ого-го-го! Вы там, как мальчики с пальчики!
   Затем Кеша посмотрел на море. С  высоты  оно  показалось  необыкновенно
ровным  и  пустынным,  только  на  рифах   ослепительно   сверкала   пена,
переливаясь, как драгоценное ожерелье, да на горизонте виднелся дым.
   - Ползет какая-то коробка, - определил Кеша. -  Да  не  одна.  Вон  еще
груба показалась! А вон еще! В кильватер идут.
   Кеша вырос в порту и прекрасно знал все классы кораблей.
   - Эсминцы, целых четыре! Курс держат прямо на нас! Что им  здесь  надо?
Как что? Они идут мстить за катер! - вслух подумал Кеша.
   И, не раздумывая больше, закричал товарищам:
   - Братва, поднимай тревогу, на нас эскадра идет!



        ТРЕВОГА

   Мальчики бежали к лагерю так стремительно, они так выразительно  махали
руками, что еще издали обратили на  себя  внимание  партизан.  Часовой  на
берегу, до этого лениво бросавший камни в воду, побежал им навстречу.
   - Ну что там случилось? - спросил он, подбегая.
   Мальчики, перебивая друг друга, рассказали ему о  замеченных  кораблях.
Часовой выругался, вскинул винтовку и выстрелил в воздух.
   Сигнал тревоги  мигом  поднял  на  ноги  партизанский  лагерь.  Как  по
волшебству, исчезло белье  на  берегу:  купальщики  выскакивали  из  воды,
поспешно одевались и бежали к своим ротам. Прошло всего несколько минут, и
на  берегу  остались  только  часовой  да  Кеша,  у  которого  размоталась
пулеметная лента, и он, чертыхаясь, прилаживал ее.
   Когда Левка, Сун и Коля поднялись на крутой берег,  первые  взводы  уже
покидали лагерь. На буланом коне проехал дядюшка Ван Фу, громыхая  дымящей
кухней. Прошли артиллеристы: каждый из них нес по два снаряда. Вот  прошли
крепкие монгольские лошадки,  везя  во  вьюках  разобранные  части  горной
пушки.
   Наконец пробежал запыхавшийся Кеша, озабоченно бросив на ходу:
   - Я, братва, побегу догонять пулеметный взвод...
   Левка пристально вглядывался в проходивших партизан, ища  глазами  отца
или дедушку.
   Партизаны, проходя мимо мальчиков, шутили:
   - Смотри, какой заслон у нас остается.
   - Эти дадут перцу любому американцу!
   Рыжебородый, увешанный гранатами партизан пригласил:
   - Пошли с нами, хлопцы!
   - Мы командира ждем, назначение еще не  получили,  -  ответил  за  всех
Левка.
   - Твой батька с начальником штаба позади идет, - сказал Рыжебородый.
   Вскоре показались Иван Лукич и Андрей Богатырев. На потном, озабоченном
лице Богатырева появилась улыбка.
   - Почему не впереди? - спросил он ребят. - А ну, не отставать!
   - У нас назначения еще нет, - ответил Левка.
   - Будьте пока при кухне с дядей Ваней, - приказал Иван Лукич.
   - Как при кухне? - разочарованно повторили Левка и Коля.
   - Да так вот, при кухне, в интендантском взводе!
   Левка только вздохнул в ответ. Он не стал перечить отцу, зная, что  это
бесполезное дело. А Коля не удержался. Он уже мечтал, что их  всех  втроем
назначат  в  артиллерию  или  в  разведку,  а  тут,  извольте  радоваться,
отправляют на кухню.
   - Что же это такое? -  сказал  Коля.  -  Кому  в  пулеметчики,  а  кому
картошку чистить? Да?
   Богатырев хлопнул Колю по плечу.
   - Работать на кухне - дело не маленькое. Слышал, что дядя Ваня говорит:
"Без кухни войны нету!" То-то, брат!
   Коля пожал плечами.
   - То дядя Ваня, он повар, а мы артиллеристы!
   - Ах да, слышал, брат, слышал про вашу войну.  Это  ты,  кажется,  Сун,
взял скаутов на картечь?
   Сун покраснел.
   - Он, - ответил за Суна Левка. - От  его  выстрела  скауты  натерпелись
страху.
   Богатырев растолковал мальчикам  значение  их  новой  должности.  Коля,
слушая, уныло кивал в ответ, и только когда начальник штаба сказал: "У нас
и повара будут воевать..." - расправил плечи, решив про себя, что кто-кто,
а он-то уж долго не засидится возле кухни.
   ...Отряд уже около получаса двигался в глубь тайги, когда позади что-то
ухнуло и раскатистым эхом отдалось в чаще.
   - Огонь открыли, - сказал Богатырев.
   - Пусть бьют в белый свет как в копейку! - ответил Иван Лукич и передал
по цепочке команду: - Шире шаг!
   Разрывы снарядов на берегу  бухты  следовали  один  за  другим.  Прошло
минуты две-три, и противник перенес огонь. Снаряды зашелестели над головой
и разорвались где-то далеко впереди, и вдруг рвануло совсем близко: справа
и слева  от  колонны.  Партизаны  остановились,  многие  легли  на  землю,
прислушиваясь, как в наступившей жуткой тишине, шурша, осыпается  кедровая
хвоя да, ломая кустарник, падают тяжелые сучья, сбитые осколками.  Запахло
сладковатым дымком взрывчатки.
   - Вперед! - крикнул Иван Лукич.
   В голову и хвост колонны  стали  передавать  слова  команды.  Партизаны
вскочили с земли, и отряд пошел дальше, не задерживаясь  более,  хотя  еще
несколько снарядов разорвалось неподалеку.
   - Наугад бьет, нащупывает, - говорили партизаны.
   И, словно в подтверждение их слов, снова разрывы  снарядов  загрохотали
далеко на морском берегу. Вскоре отряд вышел из-под обстрела, а позади еще
долго гудела, стонала тайга, падали на землю вырванные с корнем деревья  и
в страхе разбегались звери.
   В тайге сумерки наступают рано. Тени от сопок плотно ложатся на деревья
и лесные поляны. Вверху еще сияет  жаркое  синее  небо,  а  среди  вековых
стволов уже веет вечерней свежестью, замолкают птицы, готовясь к  ночлегу,
вечерняя тишина охватывает тайгу.
   Как только сумеречные тени легли на тропу, по которой  двигался  отряд,
Иван Лукич отдал команду: "Становиться на  ночлег  у  первого  ручья".  По
лесу, перегоняя друг друга, понеслись отрывочные слова:
   - На... члег... виться...
   - Руч... чья...
   - Первого...
   Отряд растянулся более чем на версту. И пока последние подошли к месту,
выбранному для привала, здесь уже раздавались удары топоров, пахло  дымом,
варилась в котлах пища на кострах.
   -  Недурное  местечко  выбрали,  -  одобрительно  заметил  Иван  Лукич,
присаживаясь на валежину возле быстрого ручейка.
   Подошли Лука Лукич  с  Максимом  Петровичем  и  тоже  уселись  рядом  с
командиром. Богатырев пошел расставлять  посты.  Коля,  присев  на  камни,
зачерпнул ладонями воду:
   - Ух, и вода, аж зубы ноют!
   - Постой, не пей пока, остынь немного, - остановил его  Лука  Лукич.  -
После такого перехода нельзя пить ледяную воду, не то  заболеть  можно.  А
болеть нам теперь не положено по штату. Марш, ребята, смородину есть!  Вон
ее здесь сколько.
   Ветви  густого  кустарника  смородины  были  сплошь   усеяны   красными
гроздьями спелых ягод. Мальчики юркнули в кусты и только  движением  веток
выдавали свое присутствие.
   К поваленному дереву подошел партизан в надвинутой на глаза широкополой
фетровой шляпе. На боку у него болтался маузер в деревянном чехле. За  ним
показался Кеша с котелком  в  руке.  Услыхав  доносившиеся  из  кустарника
голоса товарищей, Кеша направился в смородинник.
   - Братва, ко мне! - сказал он таким радостным голосом, что Левка, Сун и
Коля немедленно выглянули из кустов.
   Кеша сделал таинственную мину и сказал,  кивая  в  сторону  поваленного
дерева:
   - Слыхали? Соловьев к нам прибыл.
   - Какой Соловьев?
   - Да тот самый, что в Союз молодежи записывал. Его к нам для  связи  из
города прислали. Он через Сучан пробрался. Все у беляков разузнал.  Ух,  и
наган у него в деревянном ящике! Да чего вы там сидите? Айда ко мне. Будем
ужинать. Я кашу уже на всех получил.
   Мальчики с аппетитом стали  уплетать  кашу,  посматривая  на  взрослых,
которые, собравшись в тесный круг, о чем-то совещались.
   Пришла ночь, душная, темная. Вокруг,  как  искры  от  костра,  метались
светляки. Они то собирались в  целые  созвездия,  то  внезапно  все  разом
гасли, то вдруг снова начинали тревожно  перемигиваться  своими  огненными
фонариками.
   Долго этой ночью горели костры. Партизаны хорошо  отдохнули  на  берегу
моря, да и переход сегодня выдался небольшой. Они вполголоса разговаривали
у костров о сегодняшнем налете вражеских кораблей, о  том,  как  по  всему
краю поднимается народ на борьбу с  пришельцами  из-за  океана.  Мальчики,
тесно прижавшись друг к другу,  лежали  на  чьей-то  солдатской  шинели  и
слушали взрослых.
   И впервые они поняли, что участвуют не в игре, вроде войны со скаутами,
что теперь они стали настоящими бойцами за самое  святое  дело  на  земле.
Конечно, никто из ребят не сказал бы таких торжественных слов,  но  каждый
из них чувствовал, что и он солдат, как и все эти  суровые  и  дорогие  им
люди, освещенные пламенем костра, что и он будет биться до тех  пор,  пока
на родной земле не останется ни одного чужеземца. С такими мыслями  они  и
уснули, и лица их были не по-детски строги.
   Дедушка Лука Лукич накрыл мальчиков своим плащом, а Соловьев, глядя  на
спящих, сказал:
   - Вот в отряде и организовалась молодежная ячейка. Дедуся, у вас далеко
заявление, о котором вы мне говорили?
   Лука Лукич достал из  кармана  нож  с  отверткой,  снял  сапог  и  стал
отвинчивать каблук. Каблук был полый, в нем хранился самый важный документ
отряда - шифр, там же было спрятано и  заявление  Левки,  Суна  и  Коли  о
приеме их в Союз молодежи.
   Соловьев взял заявления и хотел было их  спрятать  за  подкладку  своей
шляпы, но Лука Лукич остановил его:
   - Не годится такой документ пачкать об эту шляпу! И знаешь, что я  тебе
скажу, Леня: брось-ка ты этот трофей. Партизану не пристало  носить  такую
штуку, еще свои по ошибке подстрелят.
   - Пожалуй, вы правы, дедуся. Лети-ка ты, чепчик, к богу в рай!  -  и  с
этими словами Соловьев швырнул американскую шляпу в костер.



        В ПОХОДЕ

   Коле Воробьеву повезло. Теперь он, так же как  и  Кеша  Пушкарев,  стал
настоящей боевой единицей. Он  неотлучно  находился  при  штабе,  исполняя
обязанности посыльного. К великой  радости  Коли,  его  никто  не  называл
посыльным: за ним укрепилось сказанное кем-то в  шутку  звание  адъютанта.
Колю никто не назначал на эту высокую должность. Во время переходов  и  на
привалах он  неотлучно  следовал  за  начальником  штаба.  Коля  правильно
рассчитал, что рано или  поздно  понадобится  человек,  чтобы  сбегать  за
кем-нибудь или передать распоряжение. Однако очень долго  начальник  штаба
обходился без Колиных услуг. На марше все команды и  приказы  передавались
по цепочке, а на отдыхе начальник штаба пользовался, как он  сам  говорил,
рупором. Приложив ладони ко рту, он так гаркал на всю тайгу, что  ему  для
передачи приказаний не надо было никаких посредников.
   - Ну и голосок! - восхищались партизаны.
   Но отряд вышел, наконец, из глухого района, где село от села лежало  на
пятьдесят-сто верст. Идти приходилось теперь только ночами и то с большими
предосторожностями: каждую минуту можно было встретить врага. И вот тут-то
весьма кстати оказался Коля Воробьев. Он теперь дневал и ночевал в  штабе.
Левка и Сун не обижались на честолюбивого  товарища.  Дядюшка  Ван  Фу  не
особенно-то заваливал их работой. Мальчикам приходилось только заготовлять
дрова да собирать дикий лук на привалах.
   Партизанский отряд уже второй день стоял в густой чаще,  ожидая,  когда
вернется разведка. Партизаны чинили обувь и  одежду.  Вчера  они  устроили
охоту на коз, и теперь пять козьих  туш,  радуя  глаз  повара,  висели  на
деревьях возле кухни. А  сегодня  утром  портовый  грузчик  Гриша  Полторы
бродяги принес из деревни  два  мешка  картошки.  Дядюшка  В-ан  Фу  сиял:
наконец-то  появились  настоящие  продукты,  и  теперь  он  сможет  досыта
накормить людей.
   Сразу после завтрака повар взял за углы один  из  мешков  с  картошкой,
волоком дотащил, его до ручья и сказал Суну и Левке таинственным тоном:
   - Давайте скорей работать, ребята. На обед будет настоящее рагу. Такого
рагу даже китайский царь не ел!
   Втроем они расположились вокруг небольшой  заводи.  На  золотистое  дно
ручейка одна за другой  полетели  очищенные  картофелины.  Левка  чуть  не
обрезался, любуясь работой дядюшки  Ван  Фу.  Казалось,  картофелина  сама
вертится на его ладони и с превеликой радостью сбрасывает с себя надоевшую
серую одежду. Пока Левка с Суном разделывались с одной картошкой,  из  рук
повара на дно ручья летело целых три ослепительно белых клубня.
   Подошел Гриша Полторы бродяги и, молча вытащив  ножик,  тоже  потянулся
своей огромной ручищей к мешку.
   Повар, засмеявшись, сказал:
   - Ты смотри, Гриша, картошку не раздави!
   Левка и Сун прыснули. Гриша добродушно улыбнулся:
   - Я осторожно.
   Гриша прислушался к  шуму,  который  доносился  от  походной  кухни,  и
спросил:
   - Кто это там орудует?
   От кухни, скрытой кустами, доносился то скрежет ложки о днище котла, то
нетерпеливое повизгивание Рыжика и затем его аппетитное чавканье.
   - Да, наверное, Кеша котел выскребает и Рыжика кормит, - ответил повар.
   Между тем к Кеше и Рыжику подошел Коля.
   - Здорово, адъютант! - приветствовал его Кеша.
   - Привет! - ответил Коля и, заглянув в котел, сказал: - Ого! Почти  все
очистили с Рыжиком. Дайте-ка и мне немного.
   - Бери. Нам для командного состава ничего не жалко!
   - Хороша каша, только подгорела малость. Не бросай Рыжику,  дай-ка  мне
еще, а то с этой  работой  поесть  как  следует  не  успеваешь.  Только  и
слышишь: "Николай, туда!",  "Николай,  сюда!"  Хоть  разорвись  на  восемь
частей. Вот сейчас ты кашу ешь, а мне надо бежать командиров  созывать  на
совещание... Эту горелую корку отдай Рыжику, а мне вот отсюда наложи... да
поскорее, а то мне некогда. Только  что  Соловьев  вернулся  из  разведки.
Говорит, войско на нас прет! Тысяч сто!
   - Ври!
   - Ну не сто, а десять будет... Вот отсюда подцепи!
   - Не приставай! Не дам больше!
   - Если дашь, так я тебе по секрету, как другу, одну вещь скажу.  Только
чтобы никто не знал. Идет?
   - На, ешь!
   - На нас идет карательный отряд, - выпалил Коля.
   - Большой?
   - Целый полк! Там  и  беляки  и  американцы.  В  каждой  деревне  народ
расстреливают. Кто красный, того к стенке - и ваших нет. Эх,  дать  бы  им
перцу с морской солью!.. Ну, я  пошел.  И  так  с  тобой  сколько  времени
потерял! А  начштаба  приказал  немедленно  собрать  комсостав.  Приятного
аппетита!..
   Вскоре Коля с озабоченным видом появился у ручья.
   - Доставай ножичек, адъютант! - предложил ему Гриша.
   - Некогда... - ответил Коля, но сам не тронулся с места.
   - Что нового в штабе? -  спросил  Левка,  едва  сдерживаясь,  чтобы  не
расхохотаться.
   - В штабе новостей много, да не про всех...
   - Ну-ну, не сердись. Что там Соловьев рассказывал?
   -  Новостей  много,  да  это  пока  военная  тайна,  известная   только
работникам штаба, - сказал Коля, озабоченно вздохнул и, перепрыгнув  через
ручей, зашагал между деревьями.
   Вскоре до дядюшки Ван Фу и мальчиков донесся его голос:
   - Дядя Спиридон, идите в штаб, там Соловьев пришел... отряд беляков  на
нас двигается... чтоб им сдохнуть!.. Скорей идите... А я  к  артиллеристам
побегу... Только вы никому об этом...
   И тут уж чистильщики картошки  не  выдержали  и  при  последних  словах
ревностного хранителя военной тайны залились смехом.
   ...После обеда партизаны выступили навстречу белым и к вечеру пришли  в
Каменную падь. По дну этого узкого оврага с крутыми  каменистыми  склонами
завтра должен  был  пройти  батальон  белогвардейцев.  Партизаны  занимали
боевые  позиции,  потягивая  аппетитный  аромат  супа.  По  этому   запаху
артельщики безошибочно  находили  кухню.  Мальчики,  как  всегда,  ужинали
вместе, черпая ложками похлебку из одного котелка. Ели  не  спеша,  строго
соблюдая очередь, чтобы каждому досталось поровну.
   Подошел Соловьев. Мальчики раздвинулись, освобождая место у котелка.
   - Спасибо! На меня разведчики получили! -  Соловьев  улыбнулся,  присел
возле мальчиков на траву и спросил: - Ну как, не боязно?
   - Чего бояться-то? - ответил, будто не понимая, о чем идет речь, Коля.
   - Как чего? Ведь завтра-то настоящее сражение будет! Ну вот я  и  хотел
сказать, что мы, как члены Союза молодежи, должны оправдать  наше  звание.
Дело, братцы, не шуточное. Это не в Голубинке со скаутами драться.
   Мальчики переглянулись. Их обижал  и  этот  покровительственный  тон  и
напоминание о их возрасте.
   Коля, прищурившись, с сожалением посмотрел на Соловьева.
   "Посмотрим, кто еще и как покажет себя в бою", - говорил этот взгляд.
   Левка раскрыл было рот, чтобы ответить Соловьеву, но тот,  увидев,  что
обидел ребят, заговорил быстро и взволнованно:
   - Я знаю, что  вы  ничего...  можно  сказать,  хорошо  и  даже  отлично
действовали. Да у меня обязанность такая. Я должен вас агитировать.  Давно
собирался поговорить насчет текущего момента  и  насчет  прочего,  да  все
некогда было. А момент, братцы, сейчас самый подходящий, чтобы всю  контру
к ногтю.
   - Знаем! - сказал Коля. - Давно бы надо.
   Соловьев улыбнулся.
   - Знаю, что знаете.  Левка  у  вас  чуть  гимназию  не  окончил,  почти
профессор; ты, Николай, тоже человек с образованьем.
   Коля, самодовольно усмехнувшись, почесал затылок.
   - Да и Сун тоже классово сознательный  тип,  -  продолжал  Соловьев.  -
Отсюда вытекает, что дело наше ясное, контру мы всю разделаем под орех,  и
тогда, ребята, вот когда будет жизнь! Такая жизнь и в самом хорошем сне не
приснится. - Соловьев развалился на траве, уставившись в потемневшее  небо
с редкими звездами, и мечтательно  произнес:  -  Да,  будет  такое  время.
Кончится война. Каждый на свое место встанет: кто пахать, кто ковать,  кто
уголь добывать, а я, братцы, учиться пойду. Приду в самую высшую  школу  и
скажу самому главному ученому: выкладывай  всю  науку  бывшему  партизану!
Испугается, наверное, старик. Никогда он, поди, такого ученика не видал: в
руках винтовка, а сбоку маузер.
   - А ты сними, - посоветовал Коля. - Кто же так в школу ходит?
   - Придется... И выучусь я, братцы,  на  инженера.  Буду  дома  строить,
большие, красивые. Построю - живи кто хочешь и вспоминай Лешку  Соловьева.
- Он залился счастливым смехом, предвкушая радость того далекого дня.
   Кеша сбегал к разведчикам за ужином для Соловьева. Соловьев с аппетитом
ел похлебку и расспрашивал:
   - Ну, а ты, Лева, кем быть хочешь?
   - Моряком!
   - Хорошее дело. Ну, а ты, Сун?
   - Я тоже моряком или доктором...
   - Значит, быть тебе морским лекпомом, - решил Соловьев.
   - А я механиком буду, - не дожидаясь вопроса, сказал Кеша.
   - Замечательно! Механик - это почти что инженер! Ну,