а ты, Николай? - Я буду генералом, - уверенно ответил Коля. - Генералов нам тоже надо. Что ж, от адъютанта до генерала не так уж далеко... Беседу прервал дядюшка Ван Фу. - Ребята, идите сюда - кухню будем заряжать. Завтра кухня тоже будет воевать! Сун умоляюще посмотрел на повара. Взгляд повара смягчился. - Тебе чего? - спросил он. - Совсем ничего. Мы тут думали, кто кем будет после войны. Повар присел на корточки, всем своим видом выражая любопытство. А когда Сун передал ему содержание разговора, то повар одобрительно засмеялся. - Это прямо очень хорошо, ребята. Кто моряк, кто доктор, кто механик! Это очень хорошо! Николай будет сердитым генералом! О, я знаю! Коля шмыгнул носом. Ему очень не нравилось, что повар, говоря о его мечте, лукаво поглядывает на окружающих. - Ну и буду! Вот увидишь, буду генералом. А вот ты, Ван Фу, интересно, что будешь делать после войны? Буржуев-то не будет? Некому станет парить да жарить! Повар и виду не подал, что заметил раздражение будущего генерала. - И-и, Коля! Люди всегда будут кушать. Повар не пропадет без работы. Кеша ухмыльнулся: - Вот станешь, ты, Колька, генералом и возьмешь его к себе щи варить. - Тебя не спрошу! - Ну-ну! - примирительно сказал Соловьев. - Да я ничего! - Коля бросил сердитый взгляд на Кешу. - И я ничего! - ответил Кеша. Повар выжидательно помолчал, а потом изумил всех, сказав: - Когда здесь войну кончим, поеду опять воевать! Ребята удивились: - Воевать? - С кем же? - Куда же ты поедешь? - Домой поеду. На свою родину! Там тоже надо, чтобы мало-мало порядок был. Ну, пошли кухню заряжать! ГОРЯЧИЙ ДЕНЕК Коля проснулся, разбуженный громкими голосами. Левка и Сун что-то наперебой рассказывали дядюшке Ван Фу. Коля проснулся, открыл глаза и снова закрыл их, ослепленный ярким солнцем. Страшная мысль промелькнула в Колиной голове: "А вдруг проспал?" Но он отогнал ее: "Ничего не проспал, им хорошо лясы точить, спят всю ночь, а тут ни днем ни ночью покоя нет..." Но заснуть Коля больше уже не мог. Он встал. В десяти шагах, возле дымящей кухни, стоял Левка с новой кожаной сумкой через плечо. Рядом с ним стоял Сун и показывал повару офицерскую саблю в блестящих никелированных ножнах. - О, это очень страшный ножик! - сказал Ван Фу, притрагиваясь к ножнам и тут же с комическим страхом отдергивая руку. - Вы не смейтесь! Такой саблей можно что угодно срубить. - Сун с трудом вытащил клинок и стал им наносить удары по кустам, что росли вокруг кухни. Сабля оказалась тупой. Она только сбивала листья да сдирала кору с ветвей. Повар со смехом спрятался за кухню и, высовываясь из-за нее, говорил при каждом взмахе сабли: - Ух, как страшно! - Да ты не умеешь, дай-ка я, - сказал Левка, но и он, взмахнув раза два клинком, с презрением произнес: - Ну и сабля! Сун подмигнул Левке и, показывая глазами на повара, предложил: - Давай подарим саблю дядюшке Ван Фу. - Вот это правильно! А то у него нет никакого оружия... вдруг белые нападут, - и Левка протянул повару блестящий клинок. - Нате, товарищ Ван Фу. Награждаем вас за храбрость! - Зачем мне такой длинный ножик? - взмолился повар, обеими руками отстраняя саблю. - Ты его обломай! - засмеялся Сун. - Будешь мясо резать! Повар взял у Левки саблю, положил ее на железный обод колеса, взмахнул топором, и на землю со звоном полетел обломок клинка. - Правда, хороший будет ножик, только поточить мало-мало надо! - сказал повар, любуясь своим приобретением. "Эх, добрую саблю загубили! Как бы она мне пригодилась", - подумал Коля и подошел к товарищам. - Доброе утро! Выспался? - встретил его Левка. В глазах у Коли блестели слезы: - Разбудить не могли... Что теперь про меня подумают? - Ну не сердись. Богатырев приказал тебя не будить. Хочешь, подарю? Офицерская! - И Левка протянул товарищу сумку. Коля быстро взял сумку, опасаясь, как бы Левка не передумал. По правде говоря, сумка ему понравилась даже больше, чем сабля. Он быстро надел подарок через плечо и, оправляя, спросил деловито: - Ну, как там, в засаде? - Дедушка рассказывал: только один взвод вошел в ловушку, как кто-то без команды взял да и пальнул из винтовки! Беляки назад повернули. Ну, их все равно почти всех положили. Две повозки захватили с консервами да с патронами. Они вон там за кустами стоят. Беляки теперь на той стороне речки окопались и стреляют. Слышишь? Как гвозди заколачивают! - Из пулемета строчат, - с видом знатока определил Коля. - Пошли посмотрим. Заботливый дядюшка Ван Фу поманил Колю рукой. - Пожалуйста, генерал, завтрак готов, только маленько холодный! Извините! - Не буду я есть, не хочу, пошли скорей, вот напиться бы... - И, хотя ручей журчал в трех шагах, Коля, махнув нетерпеливо рукой, добавил: - Ничего, пошли, потом напьюсь! - Идем напрямую, через сопку. Тут совсем рядом, - предложил Левка и, не дожидаясь согласия Коли, исчез в кустарнике. За ним юркнул в зеленую чащу Коля и Сун. Перевалив через гребень невысокой сопки, мальчики очутились в Каменной пади. Коля тщетно искал глазами следы сражения. Казалось, это был самый мирный уголок на земле: здесь все цвело, тянулось к солнцу, гудели шмели, неподвижно застыла листва на ветвях деревьев. Коля вопросительно посмотрел на Левку, тот понял и показал головой чуть вперед: - Там. Смотри. Коля взглянул и остановился пораженный: из травы возле дороги виднелись босые ноги с ярко-желтыми пятками. - Пошли, не бойся, тут их по кустам много лежит... Позади послышались шаги. Мальчики оглянулись. По дороге, о чем-то тихо разговаривая, шли Лука Лукич и Максим Петрович - оба с винтовками, по-охотничьи заброшенными за спину. Глядя на них, Левка вспомнил совсем недавние времена, когда отец с дедом брали его с собой на охоту. - Вы что здесь делаете? - строго спросил Лука Лукич. - Наганы пришли искать, - ответил Левка. - Без вас уже все подобрали. Марш на кухню, а то еще на пулю наткнетесь. Максим Петрович, увидав пятки убитого, поморщился, словно от зубной боли, и тоже сказал: - Идите-ка вы, ребята, лучше к дяде Ване да помогите ему. Надо, чтобы обед вовремя поспел. - Мне в штаб надо... - И Коля рванулся было вперед, но его остановил Лука Лукич. - Никаких штабов! Будь под Левкиным начальством. А ты, Левка, отвечаешь за свой народ головой. Чтобы духу вашего здесь не было. Коля насупился: - Кешке можно... он даже пулеметчик. А мы чем хуже? - Кеша сейчас тоже к вам явится. Ну-ка, - уже мягко добавил Лука Лукич, - идите к своему шеф-повару и готовьте обед. Да получше! Когда старики скрылись из виду, Коля предложил: - Вот что, ребята. Мы тоже не маленькие! Давайте все обследуем и тогда уйдем. Сун вопросительно посмотрел на Левку. Левка также считал несправедливым приказание деда, но он понимал, что такое дисциплина. - Нельзя, ребята. Что мы, маленькие? Ведь мы бойцы! А раз так, надо подчиняться приказанию. Что будет, если каждый станет делать, что ему вздумается? И еще: ведь мы пошли и не спросились у Ван Фу. Сун согласно закивал головой. - А ну вас, - Коля махнул рукой, - с вами не сговоришься. Пошли уж! Стойте-ка... Слышь, вроде кто-то идет... Вдали показалось несколько партизан. Среди них шагал Кеша Пушкарев. У двоих партизан болтались разрезанные рукава рубах. Один из них был ранен в плечо, другой - в руку. У Кеши на левой руке тоже белела повязка. За ними ковылял, опираясь на огромную дубину, раненный в ногу Гриша Полторы бродяги. Левка, Коля и Сун побежали навстречу раненым. Кешу засыпали вопросами: - Ранили? - Больно? - Кто ранил? - Пустяки, ладошку пробило, - ответил Кеша. - Когда мы отсюда беляков выбили, Богатырев приказал переменить позицию: залечь по-над речкой. Ну, мы и заняли новую позицию. Вот там и царапнуло. Я сразу даже не почувствовал. Поднял руку ветку сломать, а пуля как кольнет... Смотрю, кровь. Потом ныть стала. Кеша и партизаны всю дорогу до самой кухни возбужденно делились впечатлениями о ходе боя. Вскоре вернулись Лука Лукич с Максимом Петровичем. Лука Лукич приказал немедленно запрягать кухню и вместе с ранеными отходить к Коптяевской заимке. Повар возразил: - Зачем кухню везти в лес, когда суп уже кушать можно? Народ, наверное, шибко голодный! - Да, народ проголодался порядочно. Вот что, - Лука Лукич в раздумье почесал подбородок, - ты выезжай-ка на дорогу и начинай раздавать еду тем, кто будет выходить из боя. Действуй! - Правильный разговор, - одобрил повар. Лука Лукич приказал Левке и Суну накормить раненых и ехать с ними на трофейных повозках по дороге, которая вела в Коптяевскую заимку. Коля стал усердно помогать повару запрягать Гнедка. - Вот так бы давно, - похвалил его Лука Лукич. Максиму Петровичу тоже понравилось ревностное усердие Коли, и он одобрительно заметил: - Вот и ты нашел настоящее дело, а то вместо работы все в начальство пробиваешься. Старики засмеялись. - Мы работы не боимся, - ответил Коля, надевая хомут на покорно вытянутую шею Гнедка. Коля неспроста трудился. "Все-таки хоть с кухней, да подъеду к штабу, - размышлял он. - Мне бы только в падь выбраться, где штаб стоит. А там для меня работа найдется! Буду я по тылам околачиваться!" Коля влез на облучок и слегка хлестнул Гнедка вожжами. В падь пришлось пробираться в объезд, по проселочной ухабистой дороге. - Тише, тише, суп сильно не разбалтывай! - покрикивал на возницу дядюшка Ван Фу. Отойдя немного от лагеря, повар спохватился: - Ты, Коля, поезжай, я тебя догоню. Я длинный ножик забыл на дереве, - и дядюшка Ван Фу повернул назад. Коля не упустил новой возможности показать свое усердие и хлестнул Гнедка, решив, что пока повар бегает за ножиком, он уже приедет в падь и сам раздаст партизанам суп. Коля ехал уже довольно продолжительное время, а перекрестка дорог, на котором он должен был свернуть в Каменную падь, все не было. Он прислушался: редкие выстрелы доносились слева. "Наверное, проехал перекресток", - подумал Коля и, не раздумывая, повернул назад. Так, прокружив с полчаса, он действительно увидел перекресток и свернул влево. Но и эта дорога тянулась бесконечно между непроницаемыми стенами деревьев и кустарника. Тогда Коля снова свернул на тропу, которая привела его к болоту. Он снова повернул и выехал, как ему показалось, на старую дорогу. Вскоре деревья стали редеть, дорога пошла под гору, и Гнедко, увлекаемый кухней, пошел вскачь и вынес Колю в долину, заставленную высокими стогами. Местность была явно не похожа на Каменную падь. Коле стало ясно, что какими-то неведомыми путями он выехал к реке и что где-то очень близко находятся свои. Между тем с обеих сторон долины за кухней наблюдали. Кухня, подпрыгивая на кочках, ехала к белым. К тому времени, когда Коля неожиданно появился между огневыми позициями, последние партизаны отходили со своего рубежа. Оставались только начальник штаба да рыжебородый партизан - снайпер. Богатырев еще раз обходил гребень сопки, чтобы убедиться, не остался ли кто. - Кажется, все ушли и нам пора, - сказал Богатырев, подходя к снайперу. Тот не ответил. Сидя на земле и положив ствол винтовки в развилку молодого дубка, он старательно целился. Гнедко бежал неровно, скачками. Стрелок не спускал курка: он дожидался, когда кухня начнет подниматься на бугорок и конь пойдет шагом. - Дай-ка им пообедать! - сказал Богатырев, увидев кухню, и поднес бинокль к глазам. - Стой, не стреляй! - крикнул он снайперу. - Это почему же? - и партизан удивленно посмотрел на Богатырева красными, воспаленными глазами. Богатырев приложил ладони ко рту и во всю силу своей богатырской груди рявкнул: - Назад, Колька! Уши нарву! Кухня остановилась. Богатырев увидел в бинокль оторопелое лицо Коли, потную спину лошади. Затем Коля взмахнул вожжами, кухня повернула, и теперь уже Гнедко вскачь несся к красным. Белые открыли огонь. Богатырев снова крикнул: - Прячься за кухню, пригнись! Коля сполз на приступочку для ног. Свист пуль, треск выстрелов, понуканье Коли подгоняли Гнедка, и он мчался как вихрь. Вот он с разбегу взял крутой подъем. Остался самый опасный участок пути: конь скакал боком к стреляющим. Вся дорога вокруг покрылась облачками пыли, вздымаемой пулями. Из бака кухни били тонкие струйки супа. Снайпер посылал в белых пулю за пулей, приговаривая после каждого выстрела: - Вот вам за обед, вражьи дети! Гнедко вынес кухню в Каменную падь и внезапно остановился, потряхивая головой с простреленным ухом. Коля с трудом сполз с приступки. Все его тело ныло от страшных толчков, полученных во время бешеной скачки, на рассеченном лбу запеклась кровь. Прихрамывая, Коля обошел кухню. При виде суповых фонтанчиков он испугался гораздо сильнее, чем там, под пулями. Но Коле было несвойственно опускать руки в трудную минуту. Вытащив из кармана ножик с перламутровой ручкой, он стал поспешно строгать колышки и забивать ими пробоины. За этим занятием его застали Богатырев и рыжебородый партизан. Начальник штаба так обрадовался, увидав Колю живым и невредимым, что, к удивлению сконфуженного мальчика, назвал его молодцом, а Гнедка потрепал по взмыленной шее. Рыжебородый партизан был явно недоволен таким попустительством. - Ну и разиня же ты, парень! - ворчал он дорогой. - Где у тебя глаза были? Заблудился? Снял бы я с тебя штаны да всыпал бы тебе березовой каши, тогда бы ты знал, как губить такой суп. Ну ничего, тебя дядя Ваня еще отблагодарит! Вон он и сам легок на помине! Навстречу действительно бежал дядюшка Ван Фу с обломком сабли в руках. Коля для безопасности спрятался за спину Богатырева. Дядюшка Ван Фу, гневно сверкая глазами, бросился было ловить Колю, но, узнав от начальника штаба, что кухня находилась под вражеским огнем, только погрозил Коле пальцем и стал считать пробоины. - Пятнадцать дырок, - произнес он, с удивлением поглядывая на Колю, - а сам живой и конь целый остался! - Еще одна дырка в ухе у Гнедка, - вставил Коля. Дядюшка Ван Фу внезапно просиял и, взмахнув обломком сабли, торжественно произнес: - О! Теперь никто не скажет, что мы не воюем! Партизан, покрутив головой, усмехнулся: - Ишь, как дело поворачивается! А я бы все-таки всыпал этому герою по первое число! Так и не пришлось в этот день партизанам во-время пообедать. Иван Лукич приказал дядюшке Ван Фу как можно быстрей уходить подальше от Каменной пади. Белые каждую минуту могли обнаружить отступление партизан и броситься в погоню. Скудные порции суповой гущи дядюшка Ван Фу роздал только под вечер. Многие партизаны во время обеда со смехом выплевывали винтовочные пули и вновь начинали обсуждать приключение с кухней. Коля с самым скромным видом обедал в кругу друзей, а когда ему тоже попалась в ложку пуля, сказал: - Да, горячий был денек! Набросали они сегодня мне в суп свинца. КОПТЯЕВСКАЯ ЗАИМКА Как ни велика тайга, только трудно в ней на долгий срок укрыться человеку. Рано или поздно набредет на его след охотник, и через неделю-другую на сотни верст вокруг уже будут знать о новом таежном жителе. Лет десять назад захотел укрыться в тайге неизвестный человек. Тайком пробрался он в таежные дебри, облюбовал солнечную падь с ключом, срубил зимовье и стал жить. Только раза два в год выбирался он из пади за мукой, боеприпасами да за одеждой, выменивая все это на пушнину. Ходил он за всем этим в самые дальние деревни, и все-таки скоро жители окрестных сел узнали о его существовании. Как-то осенью набрели фроловские охотники на незнакомый след, пошли по следу и видят - стоит новое зимовье: мох между бревнами еще космами висит. Возле зимовья огород, три колоды пчел, на жердях медвежья шкура сохнет, на суку кедра кабаний окорок вялится. Хозяина дома не было. Охотники зашли в зимовье, вскипятили чайку, напились, посудачили да и пошли своей дорогой. Только кто-то из них заметил: - И чего человек живет в такой глухомани? Только небо коптит. - Право слово, коптяй и есть, - добавил другой. Скоро к заимке пролегла через пади и мари узкая тропинка. Охотники стали наведываться к нелюдимому человеку, узнали его имя и фамилию, да кличка уже прилипла к нему пуще еловой смолы. На веки вечные превратился он в Коптяя. Коптяевскими стали звать и заимку, и падь, и ручей. Старик Коптяй встретил партизан неприветливо. Давно он не выходил из тайги, не знал, что творится на белом свете. Он стоял у зимовья, опершись на ружье, и даже не унимал собак. К нему подошел Богатырев, поздоровался, предложил табаку, рассказал новости, и старик крикнул, наконец, на своих лаек почти ласково: - Цыц, язви вас! А когда через несколько дней партизаны снова отправились в поход, Коптяй пошел проводником. Коптяевская заимка превратилась в главную базу партизанского отряда. Партизаны построили вокруг нее еще несколько изб, баню, склады для продовольствия и боеприпасов. Здесь же находились партизанский госпиталь, оружейная мастерская и даже фабрика ручных гранат. На заимке постоянно находились Лука Лукич со своим другом Максимом Петровичем, Левка, Сун, Кеша, Коля и дядюшка Ван Фу. С кухней передвигаться по тайге было невозможно, и повар занимался теперь заготовкой продуктов: сушил и солил оленье и козье мясо, добытое партизанами на охоте, пек хлеб на весь отряд, сушил сухари, собирал целебные травы для леченья больных и раненых. Лука Лукич заведовал всем хозяйством. Максим Петрович и Гриша Полторы бродяги, у которого очень медленно заживала раненая нога, ремонтировали оружие. А когда после удачного налета на склад боеприпасов партизаны принесли несколько ящиков динамита, они стали делать ручные гранаты, начиняя динамитом консервные банки. Кеша и Коля, несмотря на строжайший запрет Ивана Лукича, два раза убегали вслед за партизанским отрядом, за что и получали нагоняи. Смирились они со своей участью "тыловых крыс" только после того, как командир приказал всем мальчикам нести охрану заимки, предупредив, что если они уйдут с поста, то разговор будет "по-партизански". Кешка ударил об землю свою бескозырку и на потеху всему отряду крикнул: - Нет правды на земле, нет ее и выше - сказал маляр на крыше! - и пошел к Максиму Петровичу получать американский карабин. Коля считал себя работником штаба, лихим военным и потому гораздо тяжелее остальных ребят перенес этот удар. На одной из захваченных в бою повозок Коля нашел великолепные галифе малинового цвета и английский темно-зеленый френч. Не беда, что все это шилось на довольно солидного вояку и френч больше походил на пальто. Коля обрезал его полы так, чтобы из-под них виднелись штаны, и засучил рукава. Так же смело он расправился со штанами. В довершение своего наряда он выпросил у Кешки пулеметную ленту, туго перепоясался ею и развесил на ней все свое оружие. Спереди у него грозно свисала граната-бутылка, слева - обрубленная дядюшкой Ван Фу никелированная сабля, заменившая ему, как Коля объяснил, морской кортик; справа через плечо была надета кожаная сумка. Бравый вид Коли Воробьева приводил партизан в восторг и вызывал нескрываемую зависть не только у всех деревенских ребят, когда он ходил с дедом Коптяем в ближнее село, но даже и у Кешки, хотя пулеметчик тоже не мог пожаловаться на бедность своего костюма и оружия. Кеша носил кожаные штаны, бушлат, неизменную тельняшку. Он был весь во всех направлениях обмотан пулеметной лентой, на поясе у него болтались даже две американские гранаты. Однако Кешка с болью в сердце сознавал, что такого залихватского форса, как у Коли Воробьева, у него не было. Вот уже прошла неделя, как партизанский отряд ушел на "операцию", то есть в новый поход против американцев, которые захватили сучанские копи и всю сучанскую железнодорожную ветку. На заимке жизнь текла так же размеренно и четко, как на корабле: Лука Лукич ввел здесь строгие судовые порядки. Круглые сутки караул нес охрану заимки, а остальные партизаны от зари до зари были заняты работой. Бывший шкипер приказал, чтобы даже "подвахтенные" в карауле не сидели сложа руки, а заготовляли на зиму виноград и ягоды лимонника. Из винограда дядюшка Ван Фу делал вино, а из ягод лимонника лекарство. Караульную службу мальчики несли по двое: Левка с Суном, а Кеша с Колей. Кроме мальчиков, для несения караульной службы привлекались все легкораненые. ...Рано утром Лука Лукич крикнул Колю и вместе с ним зашел в зимовье к деду Коптяю. Старик сидел у оконца и резал ножом корешки махорки. - Кстати запасаешься! - пожал ему руку Лука Лукич. - Никак уходим? - Да вот думаю вас с Николаем в село послать. - Какая нужда? - Нужда большая. Гранаты не из чего делать, ни одной консервной банки не осталось, да и чугун на исходе. - Это мы живо провернем! - важно сказал Коля. - В деревне этих банок столько, что по улице не пройдешь. Оттуда японский батальон только позавчера ушел. Дед Коптяй взглянул на Луку Лукича и, не сказав ни слова, стал сметать со стола в кисет мелко изрезанные корешки махорки. Не прошло и получаса, как Рыжик огненным клубком выкатился с заимки, за ним, держа под уздцы Гнедка, важно шествовал Коля, а позади них шел дед Коптяй, сосредоточенно посасывая трубочку. Проводив Колю, Кешка стал помогать дядюшке Ван Фу. Сняв тельняшку, он начал месить тесто в липовой колоде. Левка и Сун сменили на посту Гришу Полторы бродяги. Левка сидел на вершине сопки, зажав карабин между коленями, и пристально следил за широкой падью, через которую вела тропа из села на Коптяевскую заимку. Невдалеке потрескивали сучья под ногами Суна: он, выполняя приказ Луки Лукича, собирал виноград. За спиной Левки храпел Гриша Полторы бродяги. Сдав вахту, он не пошел на заимку, а залег спать в шалаше, из которого сейчас высовывались его непомерно длинные ноги. Левка, лениво отрывая губами ягоды с виноградной грозди, прислушивался к таежным шорохам и следил, как плывут в небе паутинки. Где-то далеко прозвучал выстрел. "Наверное, фазанов бьют деревенские", - подумал Левка. Стоял сентябрь - лучший месяц года на Дальнем Востоке, когда нет ни дождей, ни туманов, на безоблачном небе светит еще жаркое солнце и в то же время в необыкновенно прозрачном воздухе разлита приятная свежесть. Еще буйно растут травы в тенистых падях и распадках. Еще все зелено. Кажется, что лето только началось, что впереди еще бесконечное множество таких прекрасных дней, и только золотая и багряная листва кленов напоминает о близких холодах. Легко думается в такие дни. И Левка уносился мыслью следом за паутинками. Они летели на запад, в сторону Уссурийского залива, туда, где лежал Владивосток. Левка единым духом перелетел мысленно тайгу и залив и опустился в Голубиной пади на своем дворике. Его обдало знакомыми, родными запахами. Сколько раз вечерами, перед тем как заснуть, он закрывал глаза, стараясь представить себе родной дом. Но все почему-то расплывалось в сознании, никак не удавалось ему увидеть и лицо мамы. Сейчас же, закрыв глаза, Левка ясно-ясно увидел дорогое лицо. Но часовому не полагается сидеть с закрытыми глазами. Левка открыл глаза и снова, прищурясь, стал смотреть на сизые макушки болотной травы, на купы тальника внизу. "Да, - снова стал думать Левка, - домой не вернешься на паутинке, туда надо идти с боем. Сражаться". Эта мысль перенесла мальчика в отряд к отцу. Каких только чудес храбрости не проявлял мысленно Левка: он выполнял самые трудные задания, ходил и в разведку, захватывал пушки, брал в плен сотни вражеских солдат... Левкины мечты прервал Сун: из-за шалаша показалось его встревоженное лицо. - Левка, посмотри-ка, что там такое! - Сун показал вправо от тропы на берег речки. Там на белом галечнике что-то чернело. - Медведь, наверное... - Нет, Левка, это человек. Он сначала полз, потом встал. Видишь, опять упал. - Да, кажется, воду пьет... Ну-ка, постой на часах. На карабин, пойду узнаю, что за человек. Передав карабин, Левка легко побежал вниз, перепрыгивая через валежник. Спустившись к речке, он спрятался, решив хорошенько рассмотреть незнакомца, который брел по берегу как пьяный, спотыкаясь о голыши. Судя по одежде, это был городской человек: в сапогах, кожаной куртке, за плечами зеленый охотничий мешок с блестящими медными пряжками. Фуражки на незнакомце не было. Вот он остановился и, подняв окровавленную руку, откинул с бледного лица длинную прядь волос. Левка, не раздумывая больше, выскочил из засады. Человек вскрикнул и упал на гальку. - Вы ранены? - спросил Левка, осторожно дотрагиваясь до плеча незнакомца. Человек медленно открыл глаза и застонал: - Да, ранен... Подбежал Сун. Заметив в его руках карабин, раненый спросил с легкой усмешкой: - Тоже партизаны? Левка, задетый усмешкой, сухо спросил: - Куда ранены? - В плечо. Кажется, кость перебита. Не могу поднять руки. Бинт в мешке. - А где тот, кто вас ранил? - и Левка стал подозрительно осматривать берега речки. - Откуда я знаю, он шел со мной и вдруг... ради бога, перевяжите плечо... теряю последнюю кровь. Левка привык перевязывать раны. Он осторожно с помощью Суна снял с раненого куртку, разорвал мокрый от крови рукав рубахи. В мякоти предплечья чернела ранка. Перевязывая руку, Левка с любопытством поглядывал на человека, который испугался такой пустяковой раны. Забинтовав руку, он сказал: - Идемте, до заимки всего с версту. - Не знаю, дойду ли... - Мы поможем. - Ну хорошо. Теперь скажите, Остряков сейчас на заимке? - Нет. - Нет? О боже! Где же он? - На операции. Раненый застонал и снова упал на гальку. - Да что вы от такой пустяковой ранки все падаете? На заимке мой дедушка. Если чего, он поможет. - Дедушка? А бабушки у тебя здесь нет? Что ты мне своего дедушку суешь? Мне надо Острякова, весь отряд мне надо! Если я не найду отряд, может случиться нечто ужасное! Раненый снова застонал, внезапная вспышка злости, казалось, совсем обессилила его. Он обмяк и покорно пошел, поддерживаемый под руку Левкой и Суном. По пути он путано рассказывал, что он идет из партизанского отряда шахтеров. Говорил о своих подвигах, о каком-то моряке, который хотел его предательски убить, но, к счастью, только ранил и отнял секретный пакет. - Кто у вас командир-то? - спросил Левка, которому этот человек стал вселять недоверие. - Шулейко! Ты что, знаешь его? - Да, знаю. А как ваша фамилия? - Лидянский, слышал? - Нет, не слышал... - Странно, меня все знают и в отряде и на Сучане. Я студент Томского университета, участвовал в демонстрациях. Лидянский было оживился, но, заметив хмурые лица мальчиков, опять застонал и попросил их быть свидетелями того, как он, истекая кровью, стремился выполнить задание. Левка и Сун молчали и только переглядывались, когда незнакомец особенно явно противоречил сам себе. Наконец, когда студент стал рассказывать, как он боролся, даже стрелял в своего противника из нагана, но не попал, а тот вышиб наган из его рук, Левка отрезал: - Мы слышали только один выстрел, а ваш наган в мешке... - В мешке? Что вы, это не тот, это другой наган... - бормотал раненый. На заимке Левка нашел дедушку и коротко рассказал ему о случившемся. Выслушав внука, Лука Лукич заметил: - Ну пошли, посмотрим, что еще за студент такой. Где он? - В Коптяевском зимовье. Подбежал Кешка, "носом" почуявший, что произошло что-то необычное. Обтерев о свои кожаные штаны руки, выпачканные тестом, он шепнул Левке: - Что еще там такое? - Пойдем, увидишь. Лука Лукич прервал стоны и жалобы студента и стал задавать ему короткие вопросы: - О чем было в пакете писано? - О совместных действиях против нового карательного отряда. Послезавтра шахтеры должны соединиться с вами под Фроловкой. - Кто отнял пакет? - Наш партизан, что со мной для охраны был. - Что за человек? - Да все ничего был парень. От белых к нам перешел. Матрос. - Матрос? Сомневаюсь, чтобы наш брат моряк продал свою совесть. - Клянусь вам, что матрос. Документ у него был, что плавал на "Орле". - Час от часу не легче. Фамилия-то как? - Брынза. Может, слыхали? - Брынза! - с удивлением повторил Левка. Сун плюнул, а Кешка выругался. - Вы его знаете? - обрадовался студент. - Ведь правда, вполне приличный человек с виду - и чуть не убил меня. Еще несколько дюймов, и в сердце бы попал... Лука Лукич долго не мог прийти в себя от душившего гнева. Наконец, немного успокоившись, сказал: - Ну, о себе-то вы меньше беспокойтесь. Денька через три сможете ручкой воздушные поцелуи посылать. А люди вот могут погибнуть. Ведь этот подлец сегодня же передаст пакет белым! Те засаду устроят вашим ребятам. Перебьют всех до единого. Ну, прощайте пока, располагайтесь тут, поправляйтесь, - и Лука Лукич вышел из зимовья. За ним, держась на почтительном расстоянии, следовали Левка, Сун и Кеша. - Вот что делают с человеком беспечность и трусость, - с гневом сказал Лука Лукич. - Отдать секретный пакет негодяю и такому же трусу и думать только о своей шкуре! Дали задание - умри, а выполни! Какая низкость, какая низкость! - Низость, - поправил Левка. - Молчи, когда не спрашивают! Низкость - это хуже всякой низости. Кто сделал низкость, тому одна дорога: камень на шею да в воду. Понял? - Есть! - Тоже мне профессор нашелся! - ворчал Лука Лукич. Ребята чувствовали, что он находится в большом замешательстве, решая, как поступить в этом непредвиденном случае. - Дедушка, а если мы... - начал было Левка. - Что мы? Отец мне голову снимет... Кешка хмыкнул. - А чего снимать? Мы пойдем до тех партизан и скажем, чти стоп, ребята. И полный порядок! - Мы везде пройдем, Лук-кич, - вставил и Сун. Левка, Сун и Кеша затаив дыхание ждали решения. - Нам с Кузьмой лучше не соваться: ноги разбиты - ревматизм, остальной народ - калеки... - стал вслух рассуждать Лука Лукич. - Да, делать нечего. Придется вам, ребята, выполнять боевое задание. Понимаете? Бо-е-во-е! Значит, как полагается, а не так, как тот студент, - Лука Лукич кивнул на Коптяевское зимовье. - Дедушка, да ты что! - воскликнул оскорбленный этим подозрением Левка. - Ведь он трус... а мы... - Ладно, ладно, не кипятись! Пойдешь с Суном к шахтерам, а Иннокентий направится до твоего батьки. - Есть! - ответил Левка, а за ним это короткое слово, как клятву, повторили Кешка и Сун. КАРАТЕЛЬНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ Брынза то бежал, то быстро шел по берегу речки. Временами он останавливался, чтобы перевести дух и убедиться, что погони нет. Тайга молчала. Все же, передохнув, Брынза так же стремительно продолжал свой путь. Он не особенно-то верил обманчивой таежной тишине. Пройдя таким образом около часу, он присел на валежник, снял котомку, вытащил из нее бутылку, посмотрел через нее на солнце и покачал головой: в бутылке оказалось меньше половины мутноватой жидкости. Отхлебнув пару глотков, Брынза спрятал бутылку в карман и, теперь уже не спеша, пошел дальше. Вскоре дятел, долбивший ствол тополя, прекратил свою работу, прислушиваясь к странным скрипучим звукам: Брынза пел, наслаждаясь своим голосом. Брынза верил, что людьми распоряжаются какие-то непонятные силы. От прихоти этих сил выходит человеку счастье или несчастье. Многие годы эти таинственные силы насылали на Брынзу одни напасти. Ему так не везло, что в редкий день недели он мог выпить в полную меру. И как ему было не запеть, когда колесо счастья наконец-то повернулось в его сторону! Теперь у него не переводятся деньги, и не какие-нибудь там колчаковские бумажки, а звонкие иены и доллары. С ним разговаривают и даже советуются важные господа. Брынза хлопнул себя по лбу и произнес: - Фартовая, брат, ты голова, Брынза! Выпьем еще малость! Это предложение он с удовольствием выполнил. Опорожнив бутылку, он отбросил ее в сторону и снова вернулся к прерванным размышлениям. - Повезло тебе-таки, Брынза! - с видимым удовольствием сказал он и стал загибать пальцы, перечисляя все счастливые события, которые произошли с ним за это удивительное лето. - Старик Остряков не выбросил тебя за борт во время бури - раз! Приняли тебя на службу в контрразведку - два! Дали тебе ефрейторский чин - три. Думал, погибнешь, когда эти огольцы закрыли тебя в каюте старого миноносца. Ан нет! Наутро выбрался и даже был награжден - четыре. Напросился в карательную экспедицию, попал в плен к партизанам, а они не только не поставили тебя к стенке, а поверили твоему "честному, благородному слову" и приняли как бывшего моряка в отряд, - и Брынза загнул пятый палец. - У партизан тебе, Брынза, тоже жилось не плохо. Партизаны - парни неплохие! Но зачем же тебе. Брынза, оставаться с партизанами, если на них наступают карательные отряды и японцев, и американцев, и белых? Нет, Брынза не дурак! - И Брынза шлепнул себя по животу, где за рубахой лежал пакет, и с удовлетворением произнес: - Шесть! Брынза опять стал напевать, преисполненный самых радужных надежд. Он, как всякий суеверный человек, боялся загадывать вперед, но в глубине души был уверен, что счастливый счет еще не окончен. К вечеру речка вывела Брынзу на берег Сучана. И здесь его ожидала новая удача: по другому берегу, где проходила дорога, шли запыленные колчаковские солдаты со скатанными шинелями через плечо и примкнутыми штыками у винтовок. За ними взводными колоннами шли американцы в шляпах, с узкими ранцами за плечами. Над солдатскими головами, колыхаясь, возвышались офицеры верхом на лошадях. Брынза сорвал фуражку, надел ее на ствол винтовки, замахал ею над головой и побрел по перекату на противоположный берег. Колонна сжалась, как огромная гусеница, и остановилась. Два офицера - один на породистом белом, а другой на рыжем коне, - привстав на стременах, рассматривали Брынзу в бинокль. На белой лошади сидел начальник карательной экспедиции подполковник американской армии Поддер, на гнедой - Жирбеш. Поддер, опустив бинокль, сказал Жирбешу по-английски: - Видимо, это парламентер несет нам уведомление о капитуляции партизан. Жирбеш также по-английски ответил: - Сомневаюсь. Это наш человек. На сухом, словно отполированном, лице Поддера появилась брезгливая гримаса: - Вы говорите, наш? Что у нас с ним общего? - Я хотел сказать, что он служит у нас и предан нам, как собака. Поддер снисходительно улыбнулся и повторил с видимым удовольствием: - Как собака? Это вполне подходит! Когда большая часть двуногих будет предана нам, как собаки, тогда все станет прекрасно. На земле наступит царство мира и покоя. В подтверждение этих слов Поддер ударил плетью между ушами своей лошади, которая махала головой, отбиваясь от мух. Лошадь присела от боли. - А пока, - Поддер улыбнулся с видом человека, которого принуждают обстоятельства выполнять очень трудную работу, - а пока мы обязаны трудиться. Заметив офицеров, Брынза побежал прямо к ним. Обливаясь потом, он остановился перед лошадиными мордами и, приставив винтовку к ноге, отрапортовал: - Ваше благородие, как я есть ефрейтор Брынза и убег из плена. Четырех партизан уложил и убег. - Врешь, гад ползучий! - Я! Ваше благородие! Да вот у меня пакет, захватил... четырех кокнул! Клянусь честью! - Брынза полез за пазуху. - Быстрей, из-за тебя вся колонна стоит! Брынза вытащил из-за пазухи пакет и для чего-то обтер его рукавом. Безошибочно оценив верным взглядом холопа, кто здесь старший, он передал пакет Поддеру. - Партизан? - спросил Поддер, передавая пакет Жирбешу. Брынза сделал попытку изобразить на своем лице оскорбленное достоинство. - Что вы, ваше высокоблагородие... Да я, да разве... Можно сказать, жизни не жалею! - Брынза хватил кулаком по груди. Поддер не понял ни одного слова. Но тон и рабская угодливость, написанная на лице Брынзы, были красноречивее всяких слов. На лице подполковника появилось подобие улыбки, и он спросил: - Самогон карашо? Брынза выразительно закатил глаза, прищелкнул языком, погладил себя по животу. - Куда же еще лучше, ваше благородие! Пока Поддер беседовал с Брынзой, Жирбеш прочитал содержание пакета. - Чрезвычайно важные новости, - сказал он, наклонившись к Поддеру. - Два партизанских отряда готовятся напасть на нас соединенными силами. Мы могли очутиться в очень невыгодном положении, - Жирбеш стал дословно переводить письмо. Спешившись, Поддер и Жирбеш разложили карту на придорожном камне и стали изучать маршрут, по которому двигался отряд шахтеров. Брынза стоял возле, отвечая на вопросы Жирбеша о численности и вооружении отряда. - Какое там вооружение! На двоих одна винтовка да по десятку патронов. Смех один! Вот у Острякова, говорят, покрепче дело... - Доберемся и до него. Ты пока иди-ка в обоз. - Жирбеш обернулся и крикнул: - Трутняк! К Жирбешу подбежал высокий веснушчатый солдат: - Слушаю, вашство! - Проводи вот его в обоз да угости хорошенько. Только не напиваться до бесчувствия. Искровеню! Вы оба будете мне сегодня нужны. Марш! - Немножко виски? - спросил Поддер и обратился к Жирбешу по-английски: - Виски, алкоголь! Этот напиток стоит тяжелой артиллерии. Виски помогло нам истребить индейцев, англичанам, голландцам, французам - завоевать целые континенты. Я также сторонник широкого применения виски. ...Карательный отряд изменил маршрут. Поддер решил устроить партизанам ловушку в том селе, куда двигался отряд шахтеров для соединения с отрядом Острякова. Вперед выехала разведка с приказанием задерживать всех, кто встретится на пути. Недалеко от села к Поддеру подъехал сержант и доложил, что задержан старик с мальчиком, у которого найдена ручная граната. Задержанные везли на лошади пустые консервные банки и чугунный лом. Поддер вопросительно уставился на Жирбеша, на лице которого появилась торжествующая улыбка. - Вам известны эти люди? - спросил у него Поддер. - Сомневаюсь... Но мне известно, что партизаны используют консервные банки для изготовления бомб. Понимаете? - Да? Так вы думаете, это агенты партизан? - Поддер взмахнул хлыстом. - Расстрелять!. Сейчас же расстрелять! И написать, за что расстреляны. Это устрашит остальных. - Но второй совсем еще ребенок... - проговорил сержант, бледнея. - Предоставьте мне, Смит, устанавливать возраст преступников! Советую вам также выкинуть из головы детское понятие о жалости, которое вам вдолбила ваша бабушка. Сержант вспыхнул, хлестнул лошадь и поехал в сторону от дороги, где возле Гнедка, окруженные солдатами, стояли дед Коптяй и Коля Воробьев. Мимо, разглядывая пленников, проходили солдаты. В сухую траву к ногам Коли упал кусок сахару, брошенный каким-то сердобольным солдатом. Большинство же смотрело на старика и мальчика равнодушно. Их совсем не интересовала судьба пленников. Солдаты думали об отдыхе, еде, поглядывали вперед, где над сине-зелеными вершинами кедров горел в лучах заходящего солнца крест на колокольне. Он обещал привал и отдых. "И что это я вспылил? - думал между тем сержант, направляясь выполнять приказ. - Ведь, по сути дела, не я отвечаю за это. Я обязан подчиняться дисциплине". Так сержант оправдывал преступление, которое собирался совершить. Солдаты добродушно подшучивали над Колиным костюмом и дразнили Рыжика. Но стоило сержанту передать им приказ Поддера, как они с каменными лицами отошли в сторону от Коли и деда Коптяя. - Конец нам, выходит, Николай, - сказал дед Коптяй. Коля с удивлением посмотрел на деда, не понимая, о чем тот говорит. На лице Коптяя Коля не прочитал ничего особенного. Он увидел только, как слегка дрожит в руке его трубка да курит старик не так, как всегда, а почему-то торопится, сильно затягивается, посматривая на солдат, которые стоят, словно чего-то ожидая. Если бы дед Коптяй знал, что солдаты ждут, когда он докурит свою последнюю трубку, то не жег бы так яростно в трубке махорку. - Слышь, Коля, беги, брат, немедля, прямо на кусты, потом овражком, - сказал вд