го зависит жизнь. Я сильно ободрал щеку, пролезая между стволами. И знаю, что легко отделался. - Что-то вроде массового психоза, - сказал я. - Массовый психоз, - неожиданно согласился Костя, всегда находивший возражения на мои самые неопровержимые доводы. - Представь, а мне почему-то хотелось броситься в воду. Вдруг это работа звезды? В отличие от Кости, я обыкновенно соглашался с ним, если в его словах была хоть капля здравого смысла. На этот же раз его предположение показалось мне чудовищной нелепостью, и я с жаром обрушился на него. Костя, вместо того чтобы парировать мои нападки, а он умеет это делать, молча смотрел на вышку для прыжков в воду. Петя тоже смотрел на вышку. - Что вы там увидели? - спросил я и осекся, почувствовав, как по моей мокрой спине побежал холодок. Всю вышку облепили крабы. Ползли по дорожке, выходящей из воды и спиралью поднимающейся до самой верхней площадки. Оттуда они падали вниз. Карабкались по лестнице, стойкам, свешивались, держась клешнями за перекладины. Вышка казалась живой. Пляж за вышкой кишел крабами, бесчисленные шеренги выходили из воды и сплошным строем двигались по откосу вверх, на остров. Мокрые панцири тускло блестели в свете лун. Мы смотрели на это безмолвное шествие как зачарованные, не зная, что предпринять, да и что мы могли поделать с ними! Костя первый нарушил молчание. - Хотел бы я знать их намерения, - сказал он. - Такие миграции крабов из воды на сушу вещь обычная. Но я тоже не понимаю, чем их привлек базальтовый да еще плавающий остров, - ответил Петя. - Теперь держись, ребята, - воскликнул Костя весело, - нашей аварийной команде хватит работы! Сейчас заговорят "ящики Пандоры". Внезапно погасли луны. Горели только цепочки огней на рефрижераторах да на главной аллее. - Ну, что я говорил! - Костя схватил меня за плечо. - Слушай. Из моего ящичка, висевшего на шее, послышался ясный голос Лагранжа, призывающего все население острова собраться на Большой совет. После десятиминутного совещания мы снова пришли на ананасную плантацию. Перед нами стояла задача - охранять электрические кабели и очистить всю прилегающую к ним зону от крабов. Первым делом мы, конечно, нашли новые повреждения: теперь уже изоляция была обглодана в трех местах. Вспыхнули луны и аварийные прожекторы, от нестерпимо яркого света резало глаза. Очень скоро крабы исчезли под землей. Лагранж забыл, что мы имеем дело с ночными животными. Пришлось создать "сумерки", крабы повылезали из нор и принялись за уничтожение растительности и всего, что поддавалось их хитиновым челюстям. Незаменимой помощницей оказалась Пенелопа. Мы взяли ее как транспортное средство, она довольно ловко справлялась с контейнерами весом до трехсот килограммов, доставляя их на туковый завод. Но очень скоро, наблюдая за нами, она научилась ловить крабов и даже доставать их из нор и делала это лучше нас - ей нечего было бояться оранжевых клешней. Трудясь, мы больше не испытывали возбуждения и подавленности: видимо, у нас уже выработался иммунитет против непонятного воздействия; сказывалась также и направленность действий большого коллектива людей, и бодрая ритмичная музыка, которая разносилась над островом. К нам вернулось хорошее настроение, и недавние неприятности были позабыты. Так мы трудились часа три, как вдруг Пенелопа не вернулась с тукового завода. Костя выразил горячее желание отправиться на поиски "железной дамы", но мы с Петей Самойловым воспротивились такому явному намерению увильнуть от работы. - Хорошо, - подозрительно покорно согласился Костя, - идите хоть вдвоем и оставьте меня с поверженным, но еще не уничтоженным врагом. Только теперь я понял, что ловко попался на удочку. Но делать было нечего. Петя не был знаком со схемой управления у Пенелопы, и я, сопутствуемый Костиными пожеланиями удачи, отправился на розыски. На большой аллее, ведущей к промышленному комплексу, двигались роботы. С левой стороны с грузом, с правой - порожняком. В полумраке это шествие производило довольно мрачное впечатление. Здесь еще больше бросались в глаза человеческие черты, которыми, пo традиции, наделяли роботов конструкторы. В этот удивительный вечер все чувства были напряжены, и привычное приобретало черты необычайного. Меня поразило, что роботы шли в ногу, на равных дистанциях, как солдаты, закованные в противолучевую броню. Что-то очень похожее я видел в одной исторической хронике. В воинственном шаге не было ничего страшного. Ритм и дистанцию им задали, чтобы избежать давки при разгрузке контейнеров. Я искал в потоке человекообразных машин нашу красавицу Пенелопу. Большинство роботов щеголяли сероватыми фосфоресцирующими покрытиями и броскими номерами на спинах. Пенелопа сегодня "надела" зеленый костюм. Ее бы я сразу увидел и не в такой многочисленной компании. По сторонам аллеи слышались голоса, мелькал свет фонарей. Роботы с грузом выходили из боковых тропинок и вливались в общий поток. Я не нашел Пенелопы и у приемных люков тукового завода. На набережной уже не было крабов. Появились дельфины и блокировали все подступы к острову. Я возвращался по берегу, направляясь к ремонтному ателье в надежде найти резервного робота под зарядкой. Неожиданно меня окликнул Тави серией коротких приглушенных свистов. Это было и приветствие, и приглашение выслушать интересную информацию. Я взял гидрофон, спустился по откосу пляжа к самой воде, потрепал его за плавник и спросил, где он пропадал и что случилось в лагуне. Куда исчезло все ее население? - Был Великий Кальмар! - Где? В лагуне? - Близко! Очень близко! - И все бежали? - Все были здесь. Всех сковал страх. - Ты не знаешь, где он сейчас? - Там, где всегда. Ушел. Было очень страшно. Еще неделю назад такое сообщение вызвало бы у меня только ироническую улыбку, сейчас я отнесся очень серьезно к услышанному и, сопоставив с нашими переживаниями, допускал, что мы подверглись какому-то сильному психическому воздействию, хотя не исключено, что Тави ошибался: могло быть, что причина тому не мифический Кальмар, а полчища крабов. Что мы знаем о них? Я высказал Тави свои сомнения и услышал длинную и непонятную тираду, должно быть полную обидной иронии. Он не стал терять время на ее перевод, в запасе у него было еще одно важное сообщение, которым ему не терпелось поделиться со мной. За этим он и окликнул меня, да я отвлек его своими наивными расспросами и сомнениями. Тави, стараясь сохранять спокойствие, уже в более медленном темпе сообщил, что на дне, под самым островом, появилось странное существо, излучающее свет. Я обрадовался, что первый получаю такую потрясающую информацию, и спросил: - Великий Кальмар? Тави был на этот раз терпелив. Наверное, решив раз и навсегда отучить меня от глупых вопросов по поводу "Великого", он очень долго втолковывал мне сущность этой загадочной личности. Из всех этих пространных объяснений я понял, что никто из ныне живущих существ, обитающих в океане, не видел Великого Кальмара. Что его можно увидеть лишь на мгновение перед смертью. Я сделал вид (совершенно безуспешно), что понял непознаваемую сущность Великого Кальмара, и попросил продолжать рассказ о новом странном существе на дне лагуны. Наверное, Тави устал. Я добился от него только самых общих сведений о "светящемся существе", которые сводились к тому, что "оно, это существо", окраской напоминает светящихся креветок. - Хорошо, я обязательно передам это на пост, - сказал я. Тави понял меня и внезапно уже совершенно спокойно прощелкал: "Иди посмотри сам". Он прочитал мои мысли. Прежде чем поднимать шум, отвлекать людей от неотложного труда, не лучше ли вначале самому убедиться, угрожает ли новая опасность острову, или к нам просто пожаловал кто-нибудь из глубин по своим неотложным делам. - Так это не кальмар? - спросил я. - Нет, нет... Это... это... как ты... - ответил терпеливый Тави. Терять время на расспросы не стоило, потому что Тави на многие вещи имел свою точку зрения, иногда он приводил совершенно невероятные сравнения. Шагах в десяти стояла колонка со снаряжением для аварийных случаев, и я побежал к ней, надел маску, грузы, взял фонарь и прыгнул в лагуну. Тави медленно увлекал меня в глубину. Одной рукой я держался за его плавник, в другой у меня был зажженный фонарь. Пучок света пробивал в черной толще длинный-предлинный туннель. Иногда в него заплывала рыба и металась, не имея сил выйти за магические грани, мелькали падающие крабы. Нас перегнал большой отряд дельфинов; они приветствовали нас громким пощелкиванием. Под водой было очень шумно, слышались вибрация машин во чреве острова, стук, шаги роботов, голоса дельфинов, рыб, характерное мурлыканье крохотных кальмаров, проносящихся где-то в темноте, и еще сотни звуков, сливающихся в неповторимый звуковой фон океана. У самого дна Тави остановился. У меня под рукой нервно вздрагивала его нежная кожа. Я осветил дно. Между камнями и рощицами водорослей копошились желтые крабы. Мне показалось, что все они двигаются в одном направлении. Непонятная сила, которую мы все еще по привычке называли инстинктом, снова влекла крабов куда-то в другие места, где их встретят более гостеприимно. Судя по направлению, желтая лавина двигалась к островам в восьмидесяти милях отсюда. Для них это совсем космическое расстояние. Внезапно свет погас. Как я ни крутил фонарь, он не загорался. Тави фыркнул и выскользнул у меня из-под руки. Я не тревожился, зная, что он скоро вернется. Сунув бесполезный светильник за пояс, я ждал, наблюдая, как впереди черноту пронизывают "голубые молнии", вспыхивают светящиеся облачка, сыплются разноцветные искры. Ко мне несколько раз подходили дельфины, но Тави среди них не было. Я научился узнавать его и в темноте, и с закрытыми глазами, как только он подходил ко мне на расстояние нескольких метров. Дельфины сообщили, что зеленое существо ходит недалеко отсюда. Наконец подплыл Тави и подставил свой плавник. Через две-три минуты я увидел расплывчатый силуэт человека, крадущегося по дну. Невольно я выпустил плавник Тави из рук, не на шутку испугавшись Ничего подобного я никогда не видел и не знал, на что способно это зеленое существо, к тому же я не взял с собой никакого оружия. Тави застыл у меня под рукой. Он молчал. Зеленое существо остановилось, выпрямилось, на лбу у него тускло зардел кружок. Неожиданно меня осенило. - Пенелопа! Тави! Это Пенелопа! - закричал я в гидрофон и забарабанил пальцами по спине друга. - Знаю, - ответил Тави. - Все знают, - загадочно заключил он и умчался вверх. Тави скоро вернулся с концом в зубах. Я спросил у него, почему он морочил мне голову, а не сказал сразу, что на дне робот. - Так веселей, - ответил шутник. На берегу, возле передвижного крана, меня ждали Костя и Петя Самойлов. - Поздравляю! - сказал Костя. - Надеюсь, ты приятно провел время в глубинах океана, в то время как мы таскали твоих крабов на своих плечах. - Вира! - скомандовал я. - Есть вира! Светящаяся Пенелопа с плеском вылетела из воды и закачалась на стропе. Из нее текло, как из дырявого ведра. Неожиданно над лагуной раздалась музыка. Пенелопа булькающим голосом запела колыбельную песню: когда это Костя успел перемонтировать ее внутренности и вставить музыкальный блок? ТРИСТА СЕКУНД Не помню, сколько раз, держа в руках жетон, я вдыхал еле уловимый запах "Звездной пыли" и порывался вызвать станцию космических коммуникаций, чтобы увидеть Биату и целых триста секунд говорить с нею. У меня был заготовлен целый очерк о жизни на острове, нашем учителе, дельфинах, косатках, усатых китах, "скачках" на ракетах, моем друге Тави, желтых крабах, Пенелопе. После тщательного редактирования он занимал ровно двести пятьдесят секунд. Пятьдесят остающихся я выделил для пролога, состоящего из приветствий и междометий, и эпилога, выражающего сожаление о краткости встречи и надежд на скорое свидание. Я поражался своему таланту так емко концентрировать информацию. Полный гордости за свой литературный шедевр, я показал его Косте. - Здорово! - Костя небрежно пробежал глазами по строчкам. - Просто здорово! Особенно это место: "Ты бы посмотрела на Костю, стоящего между глаз Матильды". Но... - он усмехнулся, - как мало мы знаем женщин! - Пожалуйста, не обобщай. - Я отобрал у него очерк. - Не забывай, о ком идет речь! - Прости. Действительно, Биата необыкновенная девушка, но и она не настолько травмирована своей звездой... Я резко прервал его и попросил оставить меня одного. Костя пожелал мне приятных секунд, попросил в "эпилоге" передать от него привет и, ухмыляясь, вышел. Как только за ним закрылась дверь, я решительно подошел к видеофону. На экране вместо Биаты появилась круглолицая девушка. Она с улыбкой смотрела на меня. - Не узнаешь старых друзей, бродяга! - Надежда! Лунный Скиталец! - Она самая. А я тебя сразу узнала. Забыл, как нас извлекли из контейнера? Мы с Надей учились в школе первого цикла. Как это было давно! В те времена Надя больше походила на мальчишку и верховодила всей нашей группой. Как-то ей пришло в голову покинуть Землю и отправиться на Луну, где тогда еще строили первый астрономический городок. Ее предложение было встречено нами с восторгом. Разработан гениально простой план. Мы решили лететь в контейнерах, которые загружали строительными материалами и продуктами. Ночью пробрались на космодром, нашли ракету, возле нее груду пустых ящиков из почти невесомого пластика. Просидели в них до утра, были обнаружены роботами-контролерами и переданы в руки администрации космодрома... - Ты сильно изменилась, я еле узнал тебя. - Подурнела? - Нет. На тебя приятно смотреть. - Ты говоришь это тоном сожаления. - Да, мне жаль нашего детства. - Правда было хорошо? - Лицо ее раскраснелось, глаза заискрились, она стала удивительно похожа на ту Надьку, Лунного Скитальца, как ее еще долго звали в школе. - Очень, - сказал я. - Ты что, проходишь практику вместе с Биатой? Она покачала головой. - Биата там, - ее тоненький пальчик поднялся вверх, - а я здесь, - пальчик опустился, - на Земле, нажимаю кнопки, но это временно, в Телецентре я промучаюсь еще недели две: обязательный труд для лиц с неустойчивыми решениями. Представь, я все еще не могу ни на чем остановиться. А ты доишь китов? - Нет еще, это не так просто. Пока занимаюсь их косметикой. - Как интересно!.. Ты не беспокойся, пока у спутника заняты все каналы, какие-то срочные разговоры академиков по поводу Сверхновой. Что-то она никак не может вспыхнуть. Так ты занимаешься в косметическом салоне для приматов моря? Как-нибудь расскажешь подробнее. А возможно, я сама нагряну к тебе в период раздумий о подыскании постоянной профессии. Недавно я встретилась, вот так же случайно, с Дэвисом. Помнишь, такой Длинный, печальный, ну тот, что нас закрывал в контейнерах и плакал, что остается на Земле. - Рыжий Чарли! - Именно! Сегодня вот так же появился, как чертик из коробочки. Ищет кости динозавров и птеродактилей в Монголии. Приглашал принять участие. Мне когда-то нравилась палеонтология. Надо обдумать этот серьезный шаг. - Она засмеялась. Надя была очень красива. Куда девалась ее мальчишеская угловатость, презрительный прищур глаз и безапелляционность суждений. Вот никогда не думал, что ей так трудно будет найти место в жизни! - И еще я встретила Грету Гринберг... Да, ты не знаешь ее. Мы учились с ней в театральном. Снимается в Мексике... Ну, хороших тебе снов. Целую! Она растаяла, оставив грустное чувство, как после чтения старых писем. Через несколько секунд на экране материализовалась комната Биаты. Не вся. Я видел только часть бледно-зеленой стены с серым успокаивающим узором. Биата стояла ко мне спиной и поправляла перед зеркалом волосы. Она повернулась ко мне и, улыбнувшись, сказала: - Здравствуй. Я совсем заработалась. Мы столько получаем информации! Загрузили даже твоего тезку Большого Ивана. Академики сначала подняли шум, но потом сдались, и теперь самый главный электронный мозг планеты в нашем распоряжении. Ты слушаешь наши сводки? - Иногда... У нас тоже напряженная обстановка. Я попытался было прочитать ей свой очерк, выученный наизусть, но при первой же моей фразе на лице ее отразилось такое сожаление - я, занятый такими пустяками, сравниваю в какой-то мере свою деятельность с трудом астрономов, ожидающих вспышки Сверхновой, - что я смущенно замолчал. - Ты прости, - сказала Биата, - я стала какая-то одержимая: все, что не относится к нашей Звезде, мне кажется не заслуживающим сейчас внимания. Ты пойми, что, возможно, после вспышки Сверхновой произойдут какие-то непредвиденные изменения в мире. Возможно, трагические. Кстати, мы наблюдаем мутации бактерий под влиянием прапрачастиц. Что, если эти частицы - катализаторы, способствующие образованию нуклеиновых кислот и, следовательно, жизни?.. У тебя такое выражение, будто все, что я говорю, - откровение. Ты и в самом деле весь поглощен своими китами. И, наверно, ничего не слышал о новой элементарной частице? Это же величайшее открытие века! Это, видимо, один из "кирпичиков", и, может быть, самый первый кирпичик, из которых строится все. - Как? - задал я глупый вопрос. Биата улыбнулась: - Не знаю. - Она посмотрела на меня осуждающе и спросила: - Что у вас творится на Земле? - Да все по-прежнему. Хотя я живу на воде и в воде... - начал было я самый интересный кусок из своего очерка и снова осекся. - Именно по-прежнему. Я слежу за Землей. Все мы здесь смотрим ваши бледные программы о чем угодно, но только не о самом главном. Даже появились теоретики, вообще отрицающие возможность появления Сверхновой в нашем веке. Приводят в доказательство своих нелепых взглядов такие аргументы, что наш Вуд хватается за сердце. - Она глубоко вздохнула, и я, воспользовавшись паузой, спросил: - Когда же все-таки она вспыхнет? Она поняла истинный смысл моего вопроса: "Когда же мы встретимся", и ответила: - Скоро, очень скоро. Поток нейтрино почти стабилизировался. - Затем она задала кучу вопросов: - У вас хорошо? Ты доволен? Наверное, весь день на солнце и в воде? И ты дружишь с дельфинами, как Костя? Чтобы сэкономить время, я только кивнул в ответ и спросил: - Что, если он будет стабилизироваться еще сто лет? Она улыбнулась: - Ну как ты можешь! Вопрос дней, может быть часов или минут, даже мгновений! - Прищурившись, она продолжала: - Ты представь себе, для того чтобы это произошло, температура в ее ядре должна достигнуть шести миллиардов градусов! Чудовищно! Я обязательно буду на вашем острове. Костя мне так обо всем рассказал, что порой мне хочется прыгнуть к вам, забыть все на свете. Ну почему ты молчишь? Костя мне не давал слова сказать, а ты... Я слушал, уставившись на серебристый циферблат ионных часов за спиной Биаты. Секундная стрелка неумолимо заканчивала последний круг. Биата обернулась и сказала быстро: - Уже. Привет Косте. Твоя "Звездная пыль" прелесть. Ею благоухает весь спутник и даже космос вокруг нас в окружении парсека... Экран источал серо-зеленый цвет, словно впитал в себя окраску стен комнаты Биаты. Я смотрел на стекло видеофона. Сосредоточившись, мне удалось на какую-то долю секунды воссоздать лицо Биаты. Она улыбнулась в последний раз. Я засмеялся, вспомнив про свой очерк. Она уже все знает. Недаром у Кости так плутовски поблескивали глаза, когда я с ним разоткровенничался. У меня дух захватывало, как во время прыжка с вышки, когда я вновь и вновь мысленно возвращался в ее комнату и повторял ее слова. Особенно мне было приятно, что она вспомнила про "Звездную пыль". Мне захотелось немедленно поделиться своей радостью, и я пошел искать Костю. В своей лаборатории Костя в ослепительно белом халате священнодействовал возле анализатора. Он не заметил меня, рассматривая спектры и напевая: Получается, коллега, Получается, мой друг, Замечательный анализ У двух маленьких подруг! - Что это за подружки с таким удивительным спектром? - спросил я, заглядывая ему через плечо. - А, подружки? Для рифмы. Представь, я обнаружил ниобий! - Он обернулся и, оглядев меня с ног до головы, заорал: - Пошел вон, бродяга! Ты погубишь всю мою работу! Без халата! Я целый час стерилизовал лабораторию. Уходи... Потише, не поднимай пыли, не тряси штанами! - Подумаешь, ниобий, какой-то атом! - сказал я, хлопая его по плечу. - Только сейчас я разговаривал... Костя в ужасе попытался накрыть руками препараты. - Этого... никогда не прощу! - проговорил он, глядя на меня ненавидящим взглядом. - Я видел сейчас Биату! Тебе, болвану, привет. Слышишь! - Уходи! - простонал Костя. - Немедленно уходи! Гнев друга только вызвал у меня улыбку. Ради какого-то ниобия он отказывается от самой свежей информации о Биате! "Черствый сухарь!" - подумал я, с уважением глядя на Костю. Мне было приятно, что Костя ни капельки не ревновал, а уважение вызвала его ярость исследователя. Этот "бездельник" иногда днями не выходит из лаборатории и тогда с удивительным упорством охотится за атомами редких земель, пытаясь понять их роль в клетках живой материи. В лаборатории "думающих" машин и электронной оптики я подсел было к своему столу и стал просматривать ленту микроснимков клетки морской лилии, пораженной "дремлющим" вирусом. До поры до времени вирус вел себя вполне добропорядочно. Такое поведение могло продолжаться очень долго, месяцы и годы. Иногда же под влиянием каких-то неизвестных еще условий вирус нарушал все правила общежития, начинал бурно размножаться, разрушал клетку-кормилицу. Я искал причины агрессии вируса. Вдруг я заметил, что в серии кадров наметился такой процесс. По-видимому, я довольно громко свистнул, так как трое ученых из постоянного штата станции подняли головы и тут же опустили их к столам. - Удивительно, что мои вирусы стали активизироваться как раз в то время, когда для этого не было никаких видимых причин, - сказал я в свое оправдание. Ученые промолчали. Я выключил ленту, встал и нечаянно с грохотом отодвинул стул. Кто-то из троих издал легкий стон. Я извинился. Постоял и пошел к двери, поняв, что не смогу сейчас работать. На острове было много зелени. Тропическая растительность захватывала все пространство, не занятое служебными и жилыми помещениями, лабораториями, механизмами и машинами. Я очутился на тропинке, ведущей через зеленый туннель, пропитанный нежным запахом ванили и еще чем-то, напомнившим мне "Звездную пыль". Тропинка привела на главный пост, похожий на ходовую рубку гигантского лайнера. После жгучего блеска солнечных бликов там было тихо и прохладно. У приборов сидел Петя Самойлов и сосредоточенно смотрел на западный сектор кругового обзорного экрана, где с характерным, едва уловимым шумом пульсировала зеленая полоса океана. Покачивался высокий красный буй с целым набором антенн, на его боку чернела цифра "9". Метрах в двухстах от буя взад-вперед нервно ходил сторожевой отряд дельфинов. Слышались их характерные голоса. У некоторых из них на темени были укреплены "электрические копья" - небольшие приборы обтекаемой формы. Петя кивнул в ответ на мое приветствие и сказал: - Где-то недалеко Черный Джек. Опять подходили его разведчики. На этот раз они держатся довольно далеко от ударной волны. Не знаю, что они еще выкинут. Я вызвал ребят с "Кальмара". Послышался скрежет, на экран с грохотом влетела гоночная торпеда и, резко сбавив ход, почти остановилась. В прозрачной гондоле сидели два бронзовокожих незнакомых гонщика. - Это с "Кальмара", - сказал Петя. - Хорошая у них работа. Торпеду окружили дельфины. Старший патруль стал докладывать обстановку. Петя нажал одну из многочисленных кнопок на пульте, и тотчас же послышался перевод сообщения начальника патруля. "Люди" Джека в количестве шестидесяти разделились на десять звеньев и одновременно стали искать проходы в глубине, между буями. Мы включили дополнительное напряжение и атаковали одну из групп стрелами. Один ушел в глубину, остальные бежали на запад, потом на север. Торпеда рванулась на север. Четыре патрульных дельфина обошли ее и развернутым строем полетели вперед. Именно полетели, скользя почти по самой поверхности и, казалось, не делая для этого особых усилий. Петя повертел головой и причмокнул: - Вот это гонка! Завидую ребятам с "Кальмара". Только им разрешается использовать всю мощность торпеды и применять ампулы с морфином. Конечно, им не накрыть Джека. Может, заарканят кого-нибудь из его желторотых. Тогда удастся подготовить еще одного парламентера. Я спросил: - Ты веришь, что таким путем можно перевоспитать Джека? - Конечно, нет! Но возможно, будет оказано влияние на других, а их около тысячи, и кое-кто перейдет на легальное положение. В Арктике косатки успешно используются в роли пастухов трески. Есть и в наших водах почти мирные племена. А с Джеком можно покончить только широкой блокадой и с моря, и с воздуха. Послышался мелодичный гудок, на пульте замигали лампочки. На экране видеофона появилось сухощавое лицо индийца. Петя сказал нарочито бодрым голосом: - А, Чаури Сингх! Приветствую и слушаю тебя! Индиец мрачно пробасил: - Благодарю за неоднократные приветствия в течение сегодняшней половины дня, а также за любезные обещания. - Не беспокойся, уважаемый Чаури Сингх. - Петя подмигнул мне. - Я наконец-то, кажется, нашел дублера. Вот наш новый стажер Иван Канев, а лучше просто Ив, ему хочется переменить обстановку и немного рассеяться. Чаури посмотрел на меня и, кивнув головой, исчез. - Ну, вот все и устроилось, - сказал Петя, - это наш бионик. Ведет интереснейшую работу с головоногими моллюсками. Ты, конечно, еще не мог с ним познакомиться, он все время торчит то у своих самописцев, то болтается в "Камбале". Счастливого тебе плавания! Зайди в его "конуру", там много любопытного. Он будет ждать, да не вздумай опаздывать, тогда я совсем упаду в его глазах как серьезный человек, да и тебе не поздоровится. Ну что ты на меня так смотришь? Отправляйся к Чаури. Ведь ты еще не опускался глубже двадцати метров или в крайнем случае на какую-то сотню в туристском батискафе. А здесь я гарантирую тебе километр! - Километр так километр. - Я поблагодарил Петю и отправился в "конуру" бионика. ЧТО ВИДИТ ОСЬМИНОГ "Конура" оказалась огромной лабораторией, одну стену в ней занимал аквариум. За литым стеклом высотой около пяти и длиной не менее восьми метров застыла бирюзовая вода. В ее необычайной прозрачности кишела жизнь материковой отмели. Парили стайки рыб, одетые в разнообразные "праздничные" наряды, ветвились кусты кораллов, багряные, белые, розовые, зеленые, ярко-желтые, предательски прекрасные анемоны "цвели" на каменных глыбах, поднимались изящные ленты темно-зеленых, бурых и красных водорослей. На дне сновали крабы, рачки, лежали, раскрыв створки, перловины. Второй достопримечательностью лаборатории был светильник. Большая прозрачная чаша на бронзовой треноге. В чаше с водой застыл невзрачный кальмар-альбинос. Как видно, один из глубоководных видов. "Зачем он здесь?" - подумал я, заглядывая в чашу. Кальмар "ответил". Он вспыхнул изнутри голубым светом, а вся его поверхность покрылась разноцветными, тоже светящимися точками, расположенными с большим вкусом. При свете, источаемом кальмаром, можно было читать. Я никогда не видел таких кальмаров и подумал: "Вот бы послать Биате на спутник!" Как только я отошел от чаши, кальмар погас. Чаури Сингх, казалось, не обращал на меня никакого внимания. "Не уйти ли?" - подумал я и сразу отказался от этой мысли. Все в этой комнате притягивало: множество незнакомых приборов, кокетливый кальмар, грандиозный аквариум, на который можно было смотреть не отрываясь часами, но особенно интриговал сам хозяин. Высокий, худой, он сосредоточенно следил сразу за осциллографом и телеэкраном. На экране фиксировался кусочек океана, вернее, его дна, загроможденный черно-бурыми обломками базальта. Судя по темно-зеленому цвету воды, глубина была довольно значительной. Неожиданно я увидел осьминога. Он был необычайно велик. Я различал его смутные очертания и огромные фиолетово-черные глаза. Перед ним лежала груда двустворчатых моллюсков. Осциллограф чертил ровную, слегка волнистую линию. Я догадался, что каким-то непостижимым для меня образом Чаури Сингх умудряется наблюдать и записывать биотоки мозга этого моллюска. Чаури Сингх повернулся ко мне и спросил: - Тебе никогда не приходилось смотреть чужими глазами? Нет, конечно, не глазами другого человека, разница при этом была бы незначительна, а, например, глазами собаки, жука, курицы, рыбы, слона. Так вот, представь, что ты превратился в головоногого моллюска! - Он нажал желтый клавиш, и картина на экране телевизора мгновенно изменилась. Вода теперь казалась чем-то другим, абсолютно прозрачным, нежно-фиолетовым веществом. В нем плавали причудливо расплывшиеся громады скал, какие-то странные растения очень сложной пастельной расцветки. В фиолетовом мире двигались фантастические рыбы; и по форме, и по окраске они превосходили все, что мне приходилось видеть необыкновенного в глубине тропических морей. Картина неожиданно стала меняться. Цвета стали ярче, очертания скал, растительности, животных приобрели более знакомые формы. Коралловый куст вспыхнул алым пламенем, затем постепенно стал менять цвета, как остывающая сталь. Анемона, примостившаяся на коралловом кусте, так же поспешно меняла окраску своих "лепестков" и ножки, словно мгновенно переодевалась. Удивительные превращения происходили с чудовищно несуразной рыбой, будто раскрашенной художником-абстракционистом. Из широкой, плоской она превратилась в пеструю ленту, затем свернулась и стала нормальным помокантусом, только не черным с золотом, а темно-синим с алыми и желтыми пятнышками. Глаза у рыбы вспыхнули зеленым огнем и стали медленно гаснуть. Весь подводный пейзаж менялся, как декорации на сцене японского ревю, только, видимо, художник-постановщик подводного представления обладал еще большей фантазией и набором технических и еще каких-то непостижимых для меня средств. - Приблизительно так видит спрут. Хрусталик его глаза подвижен, как линза в фотокамере. Надо учитывать при этом, что моя электроника далеко не совершенна и передает только жалкие тени мира спрута. Его палитра несравненно богаче, и ее основные цвета иные, чем те, что воспринимает наше зрение, здесь же цвет переведен в доступные нам колебания. Видимо, нам никогда не удастся увидеть подлинный мир этих существ, - закончил он с оттенком грусти. Внезапно краски на экране расплылись, смешались, побежали белые линии. - Видишь! - Чаури Сингх сделал движение рукой в сторону экрана. - Вот уже неделю, как ежедневно в это время искажается передача информации по всем каналам. Голубой луч бешено прыгал на осциллографе. - Необходимо проверить электронную приставку. Она там. Рядом со спрутом. Поэтому я просил себе спутника. Извини, но инструкция запрещает плавать в "блюдце" одному. Я не нарушил ритма твоего творческого дня? - Я вышел из ритма. - Тогда нет лучшего средства обрести равновесие душевных сил. - Он выключил приборы. ТЕТИС Мне еще не приходилось опускаться в глубины моря на "порхающем блюдце". Мой опыт исследователя морских глубин ограничивался несколькими рейсами на экскурсионных гидростатах в Океании, Красном море и у берегов Флориды. Правда, прошлым летом мне посчастливилось попасть на крейсерский батискаф и провести в водах Северной Атлантики целый месяц. Там уже много лет велись успешные опыты по одомашниванию гренландских китов и моржей, но плавание на огромном корабле, с комфортабельными каютами, салонами и спортивным залом, нельзя сравнить с экскурсией на "Камбале". Здесь ощущаешь океан каждой клеточкой тела, почти так же, как плавая в маске Робба или с глубинным аквалангом. "Камбала" оказалась довольно вместительной. Два широких сиденья впереди и одно в корме, специально для стажеров, но на этот раз я уселся рядом с Чаури Сингхом у панели управления. С легким шипением вошел в пазы люк, Чаури Сингх вопросительно посмотрел на меня, будто спрашивал, не раздумал ли я пуститься в это рискованное плавание, и, видно, не найдя на моем лице никаких признаков сомнения, положил руки на разноцветные клавиши. "Камбала" без видимых усилий двинулась вперед, скользя по воде. На середине лагуны она стала погружаться. В кварцевые стекла иллюминаторов прощально плеснула волна, и голубоватый свет наполнил кабину. Указатель курса стал описывать кривую, уходя вниз по шкале глубины: мы опускались по широкой спирали. Появилось несколько дельфинов, они провожали нас, заглядывая в окна. Среди провожающих оказался и Тави. Я помахал ему рукой. Тави подплыл почти вплотную к стеклу, будто преграждая дорогу. Чаури Сингх включил гидрофон. Послышались голоса дельфинов. Слышалась тревога в их возбужденных щелкающих фразах. - Они о чем-то нас предупреждают, - сказал я и не узнал своего голоса: никогда он не был таким пискливым и слова не вылетали из моего рта с такой необыкновенной скоростью. Чаури Сингх улыбнулся и надел прозрачную маску. Такая же маска лежала в кармане обшивки справа от меня. Я тоже надел ее и услышал вполне нормальную речь. - Мы дышим кислородно-гелиевой смесью, только с минимальной прибавкой азота. Гелий искажает звук, - объяснил Чаури Сингх и кивнул Тави. - Он предупреждает, что не следует опускаться в Глубокий Каньон. Там заметили большого кальмара. Возможно, это тот самый легендарный Великий Кальмар, о котором вы, вероятно, слышали. Тави и его спутники оставили нас, как только Чаури Сингх заверил их, что в его намерения не входит сегодня обследовать Глубокий Каньон. - У них чисто религиозное почтение к Великому Кальмару и не менее могущественному Великому Змею, - сказал ученый. Нас окружила стая любопытных анизостремусов. Они тыкались носами в стекла, пялили на нас круглые радужные глаза. - И я вполне понимаю их, - продолжал .Чаури Сингх. - Во время нашествия желтых крабов ты не испытывал чувства подавленности, нелепых желаний, злобы? Я рассказал ему, что происходило с нами в ту ночь. - Дельфины испытывают на себе гипнотическую силу кальмаров более продолжительное время, и у них на этот счет сложились верные представления, принявшие несколько мистическую окраску. Из гидрофона доносился поток шелестящих звуков: анизостремусы "обсуждали" наше появление. Иногда "блюдце" подходило к обросшей водорослями стенке нашего острова. Здесь к шепоту анизостремусов примешивалось множество других диалектов жителей моря и особенно голоса креветок, напоминающие потрескивание масла на сковородке. Анизостремусы отстали, как только температура воды опустилась до двадцати градусов. Глубина сорок метров. Исчезли тени. Мы очутились в зоне ровного зеленого света. Нельзя было определить, откуда он льется: сверху, с боков или снизу. Описав виток, мы снова подошли к стене острова, декорированной водорослями. Внезапно Чаури Сингх остановил батискаф. Недалеко от нас, возле самой стены, вился пестрый рой рыб. Все они стремились пробиться к центру, где, видимо, происходило что-то очень/важное. Я заметил лупоглазых коричневых, усыпанных круглыми белыми бликами кузовков, черных с золотом помакантусов и золотисто-бурого губана, которого за его жеманность называют "синьоритой". Помакантусы подставляли свои бока "синьорите", замирали, стоя вниз головой или лежа вверх брюхом. - Обычный врачебный пункт, - сказал Чаури Сингх, улыбаясь, - санитары "лечат" своих собратьев, страдающих кожными болезнями. Санитарный симбиоз все еще для нас загадка, как почти все, с чем мы встречаемся в океане. Нам неясно, почему хищные животные щадят крохотных санитаров. - Он включил двигатель. - Мне показалось, что я обнаружил новый вид санитара, не узнал синеглазку. Ты заметил зеленую рыбку с фиолетовой головой, с голубой и черными полосами? Я признался, что проглядел, хотя во время подводных экскурсий встречал эту изящную синеглазую красавицу. Чаури Сингх продолжал, глядя в зеленоватый сумрак: - Эти существа питаются ядовитой слизью, грибками, паразитирующими на теле рыб, колониями бактерий, рачками-паразитами, сами не заражаясь. Странно? - Да... очень... - Нам удалось выделить антибиотик из крови "синьориты". Скоро фармакологи дадут нам этот токсин, и мы сможем помочь рыбам-санитарам. Больные уже "приходят" в опытные "амбулатории", которые мы установили на рифах и санитарных буях... На глубине семидесяти пяти метров мы попали в общество крохотных кальмаров. Они были почти не видны, приняв цвет воды. Внезапно впереди появилось множество коричневых расплывающихся пятен. Пятна слились, и мы очутились в непроницаемой мгле. Чаури Сингх сказал со смехом: - Нас обстреляли из ракет, начиненных аэрозолями. Придется подождать, пока рассеется этот "дым". Садиться в темноте рискованно. Прожектор зажигать нельзя, да и к тому же бесполезно: завеса непроницаема. Кабина наполнилась странными звуками, похожими на легкие вздохи. Зеленым, синим, сиреневым и красным светом тлели дрожащие стрелки и цифры приборов. Чаури Сингх стал рассказывать о головоногих моллюсках. Я слушал его, думая о Биате. Мне представилось, что она прикорнула на заднем сиденье батискафа и, глядя в темноту за стеклом, где сейчас вспыхивают голубоватые искорки, думает о своих звездах или мысленно просматривает пленки со следами осколков атомов. Для нее все это насыщено поэзией. Или, может быть, она вся отдалась ощущению тайны, окутавшей нашу "Камбалу". Конечно, она бы отождествила океан с космосом. Там рождаются звезды, здесь - жизнь. Без жизни нет ни звезд, ни планет. Без жизни они ничто... Чаури Сингх тихо говорил: - Ты знаешь из элементарного курса, что у них три сердца и голубая кровь. Она бы засмеялась, услышав это, и сказала: "Вот аристократия! В древности голубую кровь считали привилегией царственных родов..." Чаури Сингх говорил: - Основа голубой крови не железо, как у млекопитающих, а медь. Мне посчастливилось открыть два новых вида глубоководных кальмаров... В горах, на привале; Биата увидела мышь, обыкновенную серую мышь, и обрадовалась ей так, будто открыла совершенно новый вид... Чаури Сингх повысил голос: - ...Разве не достойно удивления, что природа за миллионы лет до появления человека открыла один из самых совершенных способов перемещения в пространстве - реактивный двигатель - и наделила им головоногих моллюсков... Идеальный двигатель! Просуществовал сотни миллионов лет без изменений и только недавно открыт нами... Она бы шепнула: "Он влюблен в своих головоногих..." - и, притихнув, стала бы слушать гимн головоногим моллюскам. - ...Ты слышал что-либо из уст дельфинов о Великом Кальмаре? - донесся до меня голос Чаури Сингха. - О да! - И, вероятно, заметил, что они не любят о нем особенно распространяться, чтобы не навлечь его гнева. Даже наши цивилизованные дельфины и те не могут избавиться от необъяснимого почтения перед великим десятируким владыкой глубин... А может быть, она нашла бы в темноте мою руку и шепнула: "Как хорошо, Ив!" За окном стояли сумерки. Коричневое облако медленно рассеивалось. - Я покажу тебе этот экземпляр... - Чаури Сингх нажал одну из клавишей. - Совершенно исключи