тельная форма щупалец... Если, конечно, у тебя найдется время... Засветился небольшой телеэкран, и мы увидели дно: коралловые глыбы, стаю рыб. Метнулась темная тень. Рыбы одновременно спикировали в глубину. После десятиминутных поисков "Камбала" повисла над уже знакомыми глыбами кораллов. Спрут медленно шевелил щупальцами и смотрел на нас; теперь глаза его источали голубоватый свет. Он мгновенно покраснел, как смутившаяся девушка, стал совершенно пурпурным, затем на нем появились черные полосы - признак более сильного волнения, и так же неуловимо быстро осьминог сменил свою яркую окраску на бледно-пепельную. - Тетис взволнована, сильно взволнована, - прошептал Чаури Сингх. - Только при крайней степени волнения, испуге, она "бледнеет". Не обязательно, как сейчас, становится серой - видишь, появились жемчужные тона, - она может стать желтой, бледно-голубой или нежно-сиреневой; в гневе пользуется более яркими густыми тонами. Механизм этого явления необыкновенно сложен. В верхних слоях кожи расположены хроматофоры - пигментные клетки, а также клетки, необыкновенно чувствительные к световым лучам. Хроматофоры содержат в себе все цветовые комбинации, известные нам, а также сочетания красок, тона, которые невозможно нигде больше встретить и тем более получить в земной химической лаборатории. Выбор окраски определяется не только зрением, но и самой кожей, а также эмоциями. Настроение в этом деле имеет решающее значение. До сих пор не найдено ни одного существа, которое могло бы так мгновенно и целенаправленно менять цвет своего тела. Хамелеон по сравнению с осьминогом - жалкий дилетант. А человек! Всего каких-то три-четыре тона, не больше. Ну можем мы с тобой заставить покраснеть только, скажем, руку? При большой тренировке, и то с трудом. А осьминог может все свои восемь ног окрасить в разные цвета и даже нанести на них узоры, воспроизвести на поверхности кожи подводный пейзаж! Осьминог как-то обмяк, щупальца потеряли упругость. - Немного снотворного не принесет вреда нашей Тетис, - сказал Чаури Сингх, - и даже будет полезно, она так переволновалась сегодня. Мы держались возле самого дна. Вспыхнул луч прожектора, осветив всего моллюска, засверкали водоросли, анемоны были похожи на увядающие орхидеи; на них тоже подействовал наркотик, они уснули. И опять кожа осьминога мгновенно приняла яркие тона подводного пейзажа. Он был очень красив, этот моллюск, похожий на драгоценные майолики, найденные при раскопках Согдианы. Телевизионная камера с приставкой для трансляции нервных импульсов находилась в трех метрах от убежища осьминога, на возвышенности, похожей на цветочную клумбу. Камуфляж надежно защищал приборы от любопытных глаз. Никто, кроме Чаури Сингха, не отличил бы их от камня, заросшего водорослями. Механические руки осторожно заменили приставку - небольшой темный цилиндрик. - Вот и вся операция, - сказал Чаури Сингх, - можно было бы предусмотреть автоматическую смену деталей, но мне нравятся такого рода прогулки. Чрезмерная автоматизация ограничивает непосредственное ощущение мира, создает только видимость подлинных событий, хотя и тождественных по существу. Возле спящей Тетис, не обращая внимания на яркий луч нашего прожектора, появились широкие толстые групперы, по окраске похожие на барбусов. Они безбоязненно шныряли вокруг и даже совали головы под щупальца осьминога, подбирая остатки с его пиршественного стола. Чаури Сингх сказал удивленно: - Каким образом эти глуповатые групперы узнали, что Тетис спит? Нет, это поразительно! Ведь их бессознательный опыт должен бы им подсказать, что спрут никогда не спит, по крайней мере его никогда нельзя застать врасплох! Чаури Сингх потушил прожектор и, подняв "Камбалу" на двадцать метров, включил миниатюрный осциллограф, вмонтированный сбоку телеэкрана. Мы стали наблюдать за кривой осциллографа. Она стала ровнее, но даже у сонного спрута наблюдалась повышенная нервная напряженность. Осьминог медленно зашевелил щупальцами, вздрогнул и подался в тень коралловой глыбы. - Кривая бешено запрыгала, - подумал вслух Чаури Сингх. - Такая смена состояний ненормальна. Все раздражения у Тетис возведены в куб. Мне припомнились слова Биаты о мутациях бактерий, моя собственная пленка с записью поведения вируса, возрастающий поток нейтрино, обнаружение новой элементарной частицы. Выслушав меня, Чаури Сингх сказал: - Возможно, хотя воздействие нейтрино на организм спрута даже при чудовищном увеличении почти равно нулю. Вода частично защищает от жестких излучений, поэтому мутации в океане случаются реже, чем на Земле. В этом одна из причин консерватизма жизни мирового о?<еана. Ты говоришь о явлениях в связи со Сверхновой? Новая элементарная частица? - Он задумался на несколько секунд и продолжал: - Надо внимательней просмотреть последнюю информацию с астрономических спутников и работы коллег. Последние дни я был слишком увлечен работой. Заканчивал серию опытов. От них зависят необыкновенно важные обобщения. - Вы полагаете, что головоногие обладают разумом? Чаури Сингх улыбнулся: - Мозг - прежде всего аппарат для приема и передачи информации. У головоногих моллюсков совершенная нервная система, больше органов чувств, чем у наземных животных. Поток информации, получаемый ими, огромен. Мы прослеживаем у них способность к решению задач после осмысления полученного опыта. Мне думается, что вслед за открытием цивилизации дельфинов - я сторонник этого утверждения, именно цивилизации, - мы стоим перед решением еще одного аспекта разума, с иной логикой, чем у приматов земли и моря. Я согласен с твоим досточтимым учителем, что природа не могла остановить свой выбор только на человеке, наделив его одного разумом. Формы разума так же бесконечно разнообразны, как и формы жизни. БОЛЬШОЙ ЖАК Мы прошли в густой зеленой тени под нашим плавучим островом, мимо столбов, похожих на стволы чудовищно толстых пальм. Такими стали канаты, обросшие водорослями. Базальтовая глыба острова стояла на мертвых якорях. Навстречу медленно плыл коралловый лес. Каменные деревья отливали перламутром и казались воздушно легкими, невесомыми, как и стаи радужных рыб, порхавших над коралловыми зарослями и в их чаще. Время от времени открывались поляны, отдаленно напоминающие горные луга весной. При попытке нарисовать подводный ландшафт невольно пользуешься грубой земной палитрой, а она-то как раз и не годится для этого. На земле нет таких красок. Здесь цвет непостоянен, и трудно сказать, какой истинный цвет подводных обитателей. Впереди нас показалась стайка серебристо-розовых макрелей, но, как только мы приблизились к ним, рыбки стали ярко-желтыми. Скоро они попали в полосу более яркого света и тотчас же превратились в драгоценности из рубинов и пламенеющего золота. Затем цвет их стал бледнеть, и вот они уже жемчужно-серые. Но и этот "скромный" наряд долго не удержался. Перед тем как скрыться из нашего поля зрения, стайка окрасилась в золотисто-топазовые тона. Чаури Сингх сказал: - Рыбы меняют окраску в зависимости от того, под каким углом падает свет на их чешую. Простое, но не исчерпывающее объяснение. Мы почти ничего еще не знаем об этом великом доме, где родились. Он еще для нас чужой. Человечеству так долго казалось, что у него слишком много неотложных дел на суше, затем в космосе. Хотя пройдут еще сотни лет, пока, может быть, людям земли посчастливится столкнуться с миром где-то в глубинах Вселенной, который сможет как-то сравниться с океаном. А вернее всего, этого не случится. Природа беспредельно щедра, и, возможно, здесь она достигла наивысшего творчества, а там - только варианты. Варианты величественные, необычайной сложности, но лишенные земной теплоты и бесчисленного разнообразия. Чаури Сингх нажал несколько клавишей и посмотрел на фиксатор глубины. Красная линия на шкале медленно опускалась. - Ничего опасного, - сказал он. - Нас увлекает вниз одна из ветвей глубинного течения. Течение холодное, как видишь, - он кивнул на прибор, - всего восемь градусов Цельсия. Холодный поток переливается через горный хребет, обогащая воды океана питательными солями. Ветвь довольно узкая, течет среди теплой воды, как по трубе. На границах потока особенно интенсивно развитие жизни... В его словах почувствовалась озабоченность, он явно думал о чем-то другом, более важном. За колпаком медленно наступали красноватые сумерки. Вспыхивали зеленоватые искры. Красная черточка на глубиномере опустилась до двухсот пятидесяти метров. Сбоку от Чаури Сингха засветилась разноцветными огнями схема двигателя нашего кораблика. Ученый с минуту молча изучал ее, затем, откинув сиденье, заглянул в машинное отделение. Его смуглый лоб прорезала глубокая складка. Он поморщился, точно от боли. Я тоже заглянул в ярко освещенное чрево нашей "Камбалы". У нее был довольно простой двигатель, работающий на "вечных" аккумуляторах. Он работает безотказно, годами на любых режимах. Такие двигатели ставятся на гоночных торпедах. - Когда последний раз зачищались контакты? - спросил я. - Не знаю. Я никогда этого не делал. Обыкновенно за машиной смотрел мой коллега Жан Лагранж, а также инспектор службы безопасности. Жан вылетел в Токио на симпозиум по коралловым полипам - это его хобби. Основные исследования мы ведем вместе. Это его идея и разработка опыта со спрутом. Так ты говоришь, контакты? - Да. Нет ли у вас ножа? - Одно мгновение! - Он долго шарил в карманах, затем под ногами, наконец протянул небольшой универсальный нож. Я скреб контакты, думая, почему этот рассеянный ученый просто не продул цистерны - мы бы всплыли без хлопот и там, при солнечном свете, устранили эту пустяковую неисправность. Видимо, сказывается педантизм, выработанный годами усидчивого труда. "Все у таких людей должно исправляться и выясняться немедленно, - думал я. - Причем такие люди делают не меньше ошибок, чем мы, грешные". Последнее заключение я вывел совсем снисходительно. То, что он не знал, как зачищать контакты, сильно подняло меня в собственных глазах. "Окажись он один или с таким же растяпой, представляю, что бы они натворили вдвоем, пока их не выудили бы спасатели". Двигатель ожил, но мы продолжали опускаться. На мой вопросительный взгляд Чаури Сингх ответил: - Каньон очень узок и местами перекрыт арками. Много выступов. Можно повредить корпус или попасть под камнепад. Ты считаешь, что надо было всплыть немедленно, как только я заметил аварию, но тогда нас могло затянуть под основание острова. Перспектива, как видишь, была не слишком заманчива. Очутиться в смешном положении не менее трагично, чем не знать схемы двигателя батискафа. - Он засмеялся по-детски беззаботно. Мне стало нестерпимо стыдно. Этот удивительный человек понял мое состояние и показал, как надо относиться к моим тонким психологическим выводам. Я невольно вспомнил свои быстрые заключения о поступках товарищей. Как-то профессор общей психологии Кауфман похвалил мои графики психологических констант, и на этом основании я стал выносить молниеносные "диагнозы", "определял" характеры и составлял что-то вроде психологических гороскопов. Особенно доставалось Косте. Последняя размолвка с Биатой тоже была из-за этого. Я пытался убедить ее бросить не только звезду, но и вообще астрофизику, так как ее повышенная эмоциональность не принесет науке ничего стоящего. "Астроному нужен холодный математический ум, - говорил я тогда, - ты же натура увлекающаяся, тебе надо заняться поэзией, живописью или в крайнем случае созданием "диких гипотез" для Института прогнозирования полезных вещей". Она ответила на это: "Ты... ты... сам "дикая гипотеза" из института бесполезных вещей!" Глубина восемьсот метров. Сконцентрированные пучки света от наших прожекторов пронизывают бесцветную толщу воды, окруженную непроницаемым мраком. Мой кормчий заставил "Камбалу" повернуться на 360 градусов. Справа луч скользнул по базальтовым столбам и глыбам. Локатор показывал почти одинаковое расстояние от стенок каньона. - Мы проходим самое узкое место, несколько опасное для плавания с коррозийными контактами, - сказал ученый. - Нам с Жаном много раз приходилось проделывать этот путь. Течение принимает горизонтальное положение и устремляется к востоку на глубине тысяча пятисот метров. Там каньон превращается в широкую долину и можно без риска начинать подъем. Я хотел спросить о цели таких рискованных экскурсий. Чаури Сингх словно читал мои мысли: - Мы иногда навещаем Большого Жака - так Лагранж назвал довольно интересного кальмара. Скоро будем проходить мимо его дворца. Смотри налево. Редкий экземпляр. "Камбала" заняла устойчивое положение, повернувшись носом к ближней левой стенке. Скорость течения достигала пяти километров. Как на экране, сменялись кадры мрачного и довольно однообразного ландшафта. - Вот он! - торжественно произнес Чаури Сингх. - Жак уже привык к нашим визитам и не выказывает особого беспокойства. Не то что в первый раз... "Камбала" остановилась: ее "ласты" выгребали против течения. Прожекторы освещали те же бесконечные колонны мертвого города. И тут я увидел глаза, отразившие свет фар. Они были огромны: более пятидесяти сантиметров в диаметре! Гигантский клюв зловеще выступал между двух головных щупалец, достигавших не менее тридцати метров в длину. Восемь щупалец-"рук" были несколько короче, они неподвижно свисали с цилиндрического туловища. Большой Жак стоял, прислонившись своим десятиметровым телом к базальтовой колонне, как студент, с кажущимся безразличием ожидающий свою подругу. Из репродуктора послышались частые шипящие щелчки: ослепленный ярким светом, Жак включил свой локационный аппарат и ощупывал нас ультразвуковыми волнами. С виду же он оставался неподвижно-спокойным, только длинные щупальца протянулись к нам, как руки, чтобы заслонить глаза от нестерпимо яркого света. - Так это и есть тот самый Великий Кальмар? - спросил я почему-то шепотом. - Есть более великие. Этот средних размеров. Здесь редко появляются кашалоты, его единственные враги, и лет через десять он может стать настоящим Великим Кальмаром. Меня внезапно охватило предчувствие чего-то страшного, что неотвратимо должно произойти с нами. Такое же состояние, как в ночь нашествия желтых крабов на наш остров. Чаури Сингх сказал: - Не поддавайся! Скоро мы выйдем из сферы воздействия его гипнотической силы. Чем-то мы не понравились сегодня Жаку. Возможно, сегодня он намерен определить, что из себя, в конце концов, представляет наше "блюдце". Съедобно ли оно? Если так, то... - Он не договорил, так как мы оба полетели в предохранительную сетку перед пультом управления. - Затем "блюдце" перевернулось вверх дном и мы стали на голову. Губчатый пластик смягчил удар. Резкий поворот, и я упал на своего соседа. Чаури Сингх попытался успокоить меня: - Не волнуйся, я выпустил в него все ампулы. Он... Не закончив фразы, ученый в свою очередь обрушился на меня. "Блюдце" медленно вращалось. Я перелетел на заднее сиденье и, упершись ногами и руками в стенки, чувствовал себя как в тренировочном колесе: Чаури Сингх тоже нашел точки опоры и ухитрялся нажимать то одну, то другую клавишу на пульте управления. Я ждал, что вот-вот треснет наше "блюдце", хлынет вода и все будет кончено. Думая об этом, я почему-то не чувствовал страха, наоборот - мне болезненно захотелось, чтобы это случилось, и как можно скорей. "Блюдце" перестало вращаться. Чаури Сингх приник к иллюминатору. Я поборол в себе апатию и тоже перевел взгляд с приборной доски на окно. "Блюдце" стояло с наклоном в 45 градусов. Лучи прожекторов уходили в темноту, но их рассеянный свет давал возможность рассмотреть кальмара. Прицепившись к скале, Жак держал нас кончиками вытянутых щупалец. Глаза его, горевшие переливающимся фиолетовым светом, уставились на меня. По крайней мере, мне казалось, что он смотрит только на меня. Щупальца, вытянутые в струнку, напоминали две дорожки, хотелось стать на них и пройти к этим глазищам... Чаури Сингх проворчал: - Долго он еще намерен любоваться нами? Я сказал, проникаясь нежностью к моллюску: - Жак спит. Не будем его будить. Пожалуйста, не надо. - Мне бы тоже сейчас не хотелось этого делать. Да он и не спит. Ему досталась очень небольшая доза снотворного, остальное унесло течением. Все же попытаемся высвободиться из его объятий, пока он находится в состоянии прострации. Я стал следить за смуглыми пальцами Чаури Сингха и экраном. Щупальца плотно прилипли к крышке "блюдца", приняв темно-зеленые цвет покрытия. Механические руки поднялись из гнезд, захватили клешнями щупальца, тщетно пытаясь оторвать их от металла. Лопнула кожа, голубую кровь моллюска уносила вода. Стальные клешни немного приподняли щупальца н сами оказались опутанными тройной спиралью. Я больно ударился лбом в стекло, раздался треск, и мы полетели куда-то с неимоверной скоростью, потом последовал новый толчок, треск и наступила тишина. "Блюдце" приняло горизонтальное положение. - Он оторвал нам "руки", - сказал Чаури Сингх. - Ты не находишь, что мы легко отделались, если ему не придет на ум повторить все сначала?.. Нет, мы идем. Он, наверное, "изучает" устройство механических рук. - Чаури Сингх засмеялся. Я долго сидел молча, чувствуя приятную слабость во всем теле, как после слишком горячей ванны. Мне стало вдруг смешно, и я с минуту давился от душившего меня смеха. С трудом мне удалось овладеть собой. Чаури Сингх сказал: - В следующий раз свидание с Жаком не произведет на тебя такого сильного впечатления. Надо сопротивляться его "воле". Знаю - трудно. Заставить себя быть сильнее. - Мне бы не хотелось с ним встретиться еще раз, - признался я, с тревогой посматривая на шкалу глубины. Тысяча пятьсот метров! Почти предельная для "Камбалы". Мы проплыли еще около километра в толще подводного течения и стали подниматься на поверхность. Чаури Сингх погасил прожекторы. "Камбалу" окружила абсолютная темнота. Скупой свет люминесцентной градуировки приборов только усиливал идеально черный цвет за стеклом. Мы молчали, зачарованные жуткой черной тишиной. Неожиданно мелькнул огонек, другой, проплыл пунктир огоньков, напоминающих иллюминаторы крейсерского батискафа. Вокруг него замелькали вспышки разноцветных петард. Чаури Сингх сказал: - Яркая окраска и здесь несет те же функции, что и в освещенной части биосферы. Это и стимулятор для сохранения вида, и ориентир для хищника, здесь все хищники. Свет - приманка, своеобразная наживка, как у удильщиков. Свет приносит и жизнь, и гибель. Но как красиво! Смотри! Какая фантазия понадобилась бы художнику, чтобы создать такую драгоценность! Под углом к нам двигалось живое ювелирное изделие из бриллиантов, рубинов, ярких изумрудов и еще множества каких-то незнакомых мне драгоценных камней. Они то затухали, то вспыхивали, переливались, будто их поворачивали перед невидимым источником света невидимые руки. Зажегся наш прожектор, и мы увидели отвратительное белесое создание, состоящее почти из одной пасти. У рыбы были большие глаза, но она совсем не реагировала на свет и медленно двигалась своим курсом. Прожектор погас, и опять засверкали драгоценные камни, расположенные с необыкновенным вкусом в сложном орнаменте. Чаури Сингх сказал в раздумье: - Какой обманчивой может быть красота! И, наверное, в понимании прекрасного есть общее у множества существ, имеющих высокоразвитую нервную систему. На глубине ста метров нас встретил Тави со своими приятелями. В гидрофоне раздались их возбужденные голоса. - Мы заставили их поволноваться. - Чаури Сингх улыбался. - Большие глубины для них полны тайн, как для нас - далекий космос. Так, наверное, мы будем встречать наших людей, вернувшихся с Альфа Центавра. Внезапно меня охватила радость, даже больше - восторг. Словно в самом деле я возвращался после многих лет блужданий вдалеке от Земли. Какой радостный свет заливал кабину! Какие удивительные веселые существа кружились вокруг нас! Чаури Сингх сказал: - Реакция после возвращения из глубин очень приятна. У меня всегда такое состояние, как после тяжелой болезни, когда опасность позади, а впереди труд, радость, друзья и все мое - и солнце, и океан. ДИВЕРСИЯ Голубая вода морей, воспетая поэтами, не больше не меньше, как безжизненная пустыня. Голубые толщи очень бедны планктоном. Это океанический "песок". И если там встречаются косяки рыб, то они - странники, переселенцы в более благоприятные места. В морях цвет жизни - зеленый и красный (в бесчисленных оттенках). Зеленые и красные оазисы заселены крошечными водорослями и животными, где гигантами выглядят веслоногие рачки размером в два-три миллиметра и супергигантами - пятисантиметровые эвфаузиды, ракообразные, похожие на креветок. Их еще называют "черноглазками" за огромные для их размеров агатовые глаза. Черноглазки - любимое блюдо синих китов, горбачей и других полосатиков. К востоку от нашего острова колышутся красные "поля" - пастбища синих китов. Здесь разводятся главным образом черноглазки, калянусы, копеподы. Необычный цвет этого пятна объясняется окраской эвфаузидов и диатомовых водорослей. Костя выключил двигатель гоночной ракеты у полосатых буев - границы пастбища, и мы метров триста скользили по рубиновой воде. Тави и Протей; лакомясь рачками, плыли рядом. Петя Самойлов еще на ходу выловил сачком несколько черноглазок и занялся ими в кормовой портативной лаборатории. Костя говорил, сидя в широком кресле водителя: - Если планктон действительно гибнет, то я не завидую китам. Придется их переводить на пастбища в Антарктику или в северные воды, но и там, наверное, не лучше. Разве только удастся нашим генетикам создать более стойкую расу этих черноглазых водяных блох! Но для этого потребуется время. Хотя наша Матильда может и поголодать месяц-другой. - Он помотал головой. - Нет, все обойдется. Просто у нас началась легкая паника. Не может быть, чтобы вся эта живность, видевшая сотни сверхновых и пережившая неизвестно какие еще напасти, вдруг подняла лапки кверху. Хочешь пари? Ты ставишь реторту из-под "Звездной пыли", я попытаюсь восстановить ее формулу и беру на себя труд, - конечно, если проиграю, - посвятить тебе поэму... Костя увлекся. Меня отвлек Тави. Подплыв к борту, он взволнованно прощелкал: "Идет стадо убийц, передал охранитель китов. Оно приближается". Через минуту появился дельфин со шрамом на лбу. Это был Хох, один из пастухов китового стада. Он поспешил к нам, как только узнал о нашем приближении, передавая в воде тревожное сообщение. Хох добавил к первой информации, что косаток около ста и среди них Большой Убийца, то есть Черный Джек. Они прошли от стада китов на расстоянии километра и движутся к "загону" для китовых акул. Костя высказался за немедленное преследование "пиратов". - Не каждый день мы встречаем Джека. Можно захватить его живьем. Петя сказал, держа в руках стеклышко с препаратом: - Прошло двадцать пять минут. Если они прорвались, то китовым акулам уже не поздоровилось. Хотя это маловероятно, почти невозможно, - защита плотно прикрывает все подходы к "загону". К тому же там дежурит усиленный наряд дельфинов. Они давно объявили "боевую тревогу", и туда уже подошли ракеты с людьми. Или подходят. Я сейчас свяжусь... Петя шлепнулся на свое сиденье - так резко Костя дал самый полный ход нашей ракете. До "загона" китовых акул было более двадцати миль, ракета пролетела их за полчаса. Тави, Протей и Хох, которого мы тоже взяли с собой, ушли вперед и встретили нас у буев защиты. От наших морских братьев мы узнали, что Черный Джек очень продуманно организовал налет. Его головной отряд инсценировал нападение в Северо-Восточном секторе. Туда были брошены вооруженные дельфины и высланы ракеты с морской охраной. Главные силы Джека устремились в Западный сектор, где им каким-то непостижимым образом удалось выключить защиту, они ворвались в "загон" и стали выгонять оттуда китовых акул. В паническом ужасе акулы бросились в брешь. Множество их было растерзано, но тысячи разбрелись по окрестным водам. Теперь косаток преследуют дельфины-бойцы и все ракеты. - Джека теперь не догнать, - сказал Петя. - Как бы опять не погибли храбрые дельфины. Он пожертвует несколькими своими пиратами, чтобы избавиться от преследования. Нам необходимы более быстроходные ракеты и мощные гидролокаторы. Сколько хитрости, ума проявляет Джек для борьбы с нами! - Смотрите, акулы возвращаются! - крикнул Костя, стоявший во весь рост на носу ракеты. - Их гонят пастухи! - Они и так далеко не ушли бы, - сказал Петя. - Здесь избыток пищи, а там надо ее разыскивать. Джек просчитался. Он думал поохотиться вволю, как только утихнет шум. С десяток китовых акул плыли, подгоняемые дельфинами. Китовые акулы очень красивы. На их коричнево-серой коже нанесены тигровые поперечные желтые и белые полосы и рассыпано множество таких же круглых пятнышек. Вид у них величественно-свирепый. С виду они даже страшней большой белой акулы. На самом же деле эти существа, достигающие двадцати трех метров, - безобиднейшие в мире. Питаются они исключительно планктоном, процеживая воду через роговые пластинки во рту. Содержание их почти ничего не стоит. Их разводят как резерв на случай затруднений с пищевыми ресурсами планеты. Рыб еще не коснулся закон, восстановивший в правах всех друзей человека, прошедших вместе с ним длинный путь развития и борьбы с природой. Хотя создано множество обществ для защиты животных, населяющих моря и реки. Но здесь надо сказать, что у членов этих обществ есть мощная оппозиция в лице Ассоциации рыбаков и охотников на водоплавающую птицу. - Почему же все-таки не действует защита? - спросил Костя и крикнул, показывая рукой: - Красный буй! Они сорвали его! Теперь ясно!.. - Не совсем. - Петя послал Тави и Хоха исследовать дно возле силового кабеля. Через десять минут разведчики поднялись из глубины. Там они нашли трех мертвых косаток-диверсантов, обрывок троса, на котором стоял буй, и заметили несколько белых акул, крутившихся возле мертвых косаток. У самого дна напряжение силового поля сильно падало, оно только отпугивало слишком чувствительных морских животных. Косатки нащупали это слабое место и, пересилив страх, перегрызли или порвали трос. Удалось это только после третьей попытки. Косатки шли на смерть, чтобы открыть дорогу для своего племени. Наверное, племя голодало и риск был оправдан. Смерть нескольких ради жизни многих - это ли не подвиг! Сколько таких примеров в летописях человечества! Между тем китовые акулы сплошной массой двигались в "загон". Как и все рыбы этого вида, они необычайно прожорливые, вернее, они никогда не наедаются. Во время часовой прогулки в чистой воде они прямо умирали от голода и сейчас глотали все, что им попадалось на пути. Неожиданно китовые акулы ринулись назад. Что-то более сильное, чем голод, погнало их от изобильной пищи. "Акулы! Белые акулы!" - просигналил Тави. Недалеко от нашей ракеты зеленая вода покраснела от крови. Несколько белых акул напали на беспомощного гиганта и вырывали из его боков куски мяса. Дельфины из сторожевой охраны атаковали хищниц, и скоро с ними все было покончено. Смертельно раненная китовая акула медленно поплыла по кругу, оставляя красный след. Мы стали участниками трагедии, которая длится в океане вот уже сотни миллионов лет. Прибыл отряд дельфинов, их было около трехсот. Не сбавляя хода, так как они уже получили информацию о положении в "загоне", отряд прошел в брешь, развернулся цепочкой и скрылся под водой. Тави, Хох и Протей тоже исчезли: они не могли оставить своих братьев в битве с акулами. Костя надел маску Робба, взял тяжелый автомат и прыгнул за борт. - Ох и влетит нам от Нильсона! - сказал Петя, также натягивая маску. Мы трое плавали на глубине двадцати метров у выхода из "загона". Вокруг сновали дельфины, оставленные в заслоне. Когда косатки сняли глубинный буй, защитное поле выключилось автоматически. Теперь напряжение было подано на все линии, не защищенными остались только "ворота" шириной около ста метров. Единственный путь отступления для белых акул. Ко мне подплыл Тави и что-то взволнованно и настолько быстро прощелкал, что я ничего не понял. К тому же в воде стоял невообразимый гомон. Видимо, он сказал что-то очень нелестное в адрес акул и предупреждал об опасности. Он далеко не уплывал от меня, только изредка выныривал, чтобы набрать воздуха, и появлялся вновь. Костя выстрелил в белую акулу, на огромной скорости проплывавшую невдалеке, и промазал. Еще раньше, чем Костя нажал на спуск, Тави метнулся наперерез и носом ударил акулу в живот. Кровоточа, акула пошла на дно. - Не смей стрелять! - сказал Петя. - Ты убьешь кого-нибудь, но только не акулу. - Все напортил Тави - кинулся под руку, - оправдывался Костя. - Идут! Идут! Сейчас! На этот раз ему вообще не удалось выстрелить: четырех акул атаковали четыре дельфина и поразили их насмерть. Двое из них были вооружены электрическими гарпунами. Я тоже несколько раз намеревался выстрелить в пролетавшую надо мной акулу, целясь в черное пятно возле грудного плавника, и всякий раз запаздывал - меня опережали дельфины. Акулы не сопротивлялись. Охваченные паническим ужасом, они спасались бегством. Дельфины дрались с упоением, поражая насмерть своих извечных врагов. Я услышал Костин победный возглас. Ему удалось всадить заряд в хвост проходившей под ним акуле. И тут же ее протаранил дельфин, отправив на дно. Несколько раз мимо проносились обезумевшие полосатые чудовища. Эти были пострашней белых акул: от их легкого прикосновения можно было лишиться кожи на значительном участке тела. Хорошо, что нас заранее предупреждали дельфины и мы отплывали, оставляя для китовых акул широкую дорогу. Белых акул появлялось все меньше и меньше. Где-то в глубине "загона" их взяли в кольцо и безжалостно уничтожали. Мы находились в воде уже более часа. - С меня достаточно, - сказал Костя, - вряд ли еще кто подвернется под выстрел. - Раздув слегка подушку за спиной, выполняющую роль плавательного пузыря, он медленно поплыл к серебристому небу. Петя тоже исчез, мелькнув лягушачьими лапами ластов. Меня привлекла стайка рыбок-бабочек необычайно яркой окраски. Обыкновенно они живут в коралловых зарослях и у барьерного рифа. Как они появились здесь, довольно далеко от места своего обитания? Что их привлекло? Они роем вились возле темного облачка. Да это сгустки крови - красавицы приплыли на поле боя. Кто им сообщил о сражении? Наверное, они услышали шум битвы, голоса дельфинов. Вот почему так быстро распространяются новости в глубинах моря. Думая об этом, я пропустил предупреждение Тави, внезапно почувствовал сильный толчок и выронил из рук ружье. Это Тави столкнул меня с пути десятиметровой белой акулы. Ее до этого атаковали Хох и Протей, но акула, протараненная с боков, оставляя красную полосу, мчалась к "воротам". Тави подталкивал меня к поверхности, укоризненно щелкал и шипел. Он был прав: нельзя во время битвы болтаться разинув рот и любоваться "бабочками". ВОЗДУШНЫЙ ПАТРУЛЬ Джек ушел от погони. Косатки применили свой испытанный маневр: изменив несколько раз курс, все, кроме десяти косаток, бросились врассыпную. С полчаса они уводили преследователей по ложному следу, а затем напали на дельфинов. В стычке погибли шесть косаток и четыре дельфина. Несколько дней о Черном Джеке не было никаких сведений. Неожиданно информационная служба моря сообщила, что он напал на плохо защищенный питомник гигантских барбусов и снова исчез в просторах океана. Разбойничьи налеты Черного Джека встряхнули довольно монотонную жизнь на острове. Появились новые заботы. Например, несколько дней весь экипаж плавучего острова устанавливал дополнительные защитные буи на границах рыбных и китовых пастбищ. Электропланер, до этого мирно стоявший в ангаре, теперь весь день парил над океаном; летать на нем приходилось всем, кроме Павла Мефодьевича. Удивительное ощущение охватывает во время этих полетов! Только при наборе высоты включаются два электрических мотора, затем их жужжание умолкает, и аппарат, раскинув гигантские крылья, бесшумно парит над гладью океана. У этого аппарата абсолютное сходство с птицей. Обводы его крыльев почти точно скопированы с буревестника. Сидя в прозрачной гондоле, я почти физически ощущаю крылья. Воздух кажется таким же беспредельно глубоким, как океан, только более близким и родным. К океану у меня сейчас такое же почтительное отношение, как и к космосу. Мы получаем из морских глубин еще больше информадии, чем из просторов Вселенной, и не в состоянии разобраться в обилии сведений, а только еще раскладываем их по полочкам, накапливаем, сравниваем, ищем подходы к решениям загадок. Здесь, в вышине, все понятно и ясно. Как прекрасен с высоты изгиб голубой стеклянной поверхности океана, коралловые острова на востоке, похожие на зеленые ожерелья! Наша "коврижка" кажется такой крохотной и уютной, а вокруг нее цветет пестрое панно, составленное из наших полей среди бесконечной голубой пустыни. Сколько еще надо затратить энергии, чтобы оазис стал больше! Костя насвистывает, поглядывая в окуляры оптических приборов. Один из них - прицел для бомбометания. Прибор остроумен и поразительно точен. Когда-то их устанавливали на аэропланах-бомбовозах. Увидев скопление косаток, мы с помощью этого прицела сбросим на них тысячи ампул с очень сильным алколоидом, который получают из багряных водорослей. Косатки впадут в апатию и без сопротивления отдадутся в руки морских патрулей. Их перевезут в океанариумы для перевоспитания. - Вот не было печали, - огорченно произнес Костя, - опять появился разведчик! Неужели Джек не понимает, что ему нельзя появляться в этих водах! Мне тоже не хочется, чтобы Джека схватили и заточили в океанариум. С ним уйдет яркая романтическая страница завоевания океана. Возможно, мы найдем пути сделать его своим союзником и без одурманивающих ядов. К нашей общей радости, там, внизу, одна из китовых акул возвращалась в свой "загон". - Нет, Джек не так глуп, - сказал Костя, - барбусов ему хватит надолго. Что, если он их загонит в один из радиоактивных атоллов и начнет вести натуральное хозяйство? Он не может не знать районов, где когда-то испытывали ядерные устройства. Радиоактивность там сейчас не особенно велика. Косаткам не угрожает белокровие. Хотя вряд ли он додумается до этого. Внезапно, как всегда. Костя переводит разговор на другую тему: - Скоро Биата спустится на Землю. Тогда мы заглянем на атоллы и поживем там, как первобытные люди: в доме из пальмовых листьев, будем ловить рыбу в лагуне, пить кокосовый сок. Может быть, приедет Вера. Ты скажи откровенно: нравится она тебе? - Какой раз ты спрашиваешь меня об этом? Славная девушка. Очень содержательная. - Это мне известно без тебя. Я имею в виду более глубокое чувство. Я признался, что питаю к ней только дружескую симпатию. - Ничем не объяснимая холодность. Будь я на твоем месте, я бы не был так равнодушен к ней. - Тебе известно мое отношение к Биате? - Да... но ты же знаешь, как она к тебе относится. - Он причмокнул губами, вздохнул, выражая сочувствие, смешанное с сожалением, и задумался, раздираемый сомнениями. Вдруг признался: - Когда я вижу Биату, то в ней сосредоточивается все, как в фокусе этого прицела, но затем появилась Вера, и... иногда мне кажется, что и она тоже мне не безразлична. Я посочувствовал: - Тяжелое положение. Костя захохотал: - Но я найду выход! Пассат поднял нашу птицу на пять тысяч метров. На крохотном экране видеофона появилось веселое лицо Жака Лагранжа. Он спросил: - Надеюсь, вы не собираетесь сегодня ставить рекорд высоты на свободно парящих монопланах? Мы дружно уверили его, что это не входит в нашу сегодняшнюю задачу и что просто пассат поднял нас так высоко. - Я так и подумал. Все же на вашем месте я бы держался пониже. - Затем он сказал мне: - Тетис действительно реагирует на излучение Сверхновой. Твоя догадка оказалась верной. Мы начали перестраивать методику работы, и сразу - масса неожиданно интересной информации! - Он кивнул: - Желаю счастливо парить еще в течение тридцати минут. Через полчаса Костя посадит планер в миле от китового пастбища, и нас сменят селекционеры: американец Коррингтон и грек Николос. Они всегда или ссорятся, или тихо совещаются, как заговорщики в детективном фильме, и так же неразлучны, как Лагранж и Чаури Сингх. - Надо слушаться старших, - вздохнул Костя и ввел многострадальный планер в крутое пике. Океан летел навстречу. В видеофоне опять появилось лицо Лагранжа. На этот раз он не сказал ни слова, только покачал головой и погрозил пальцем. Костя вывел планер из пике и, используя скорость, сделал несколько фигур высшего пилотажа, что нам тоже зачтется, затем лихо приводнился, чуть не задев крылом ракету со сменщиками. Мы спустились на катер. Американец, улыбаясь, сжал кулак, показывая, как мы здорово летаем, и похлопал по небольшой съемочной камере, с которой он никогда не расстается: - Я запечатлел ваши фигуры высшего пилотажа! Было приятно наблюдать. - Он, подмигнув, кивнул на своего друга: - Гарри тоже в восторге. Его партнер вытер платком потную лысину и сказал: - В давние времена был специальный термин, характеризующий ненормальное поведение в воздухе. Да! Воздушное хулиганство! Теперь терминология стала мягче, как и все на свете, все же я должен заметить, что вы подвергали опасности окружающих. - Оставь, Гарри, жизнь становится такой пресной! - сказал американец и, шлепнув Костю и меня по спине, стал взбираться в гандолу планера. - Почему нас все учат! - возмутился Костя. - И на земле, и на воде, и в воздухе! - Он по-мальчишески усмехнулся. - Вот посмотрели бы наши ребята! Этот Коррингтон не лишен наблюдательности: "бочки" получились, кажется, здорово! Из воды выпрыгнул Тави и, рассыпая на нас брызги, перелетел через катер. Этим он выражал свою радость по случаю нашего благополучного возвращения. Как все приматы моря, Тави необыкновенно привязчив. Он скучает, если долго не видит меня, зато, встретив после разлуки, не находит себе места от радости. Протей сегодня нес патрульную службу, а то бы и он не отстал от своего друга. Общение с людьми необыкновенно обогатило приматов моря новыми понятиями. Обладая абсолютной памятью, они поразительно быстро усваивают языки, разбираются в технических схемах. Теперь ни одна морская экспедиция не обходится без их участия. Дельфины помогают составлять карты морского дна, течений, занимаются поисками полезных ископаемых, с их помощью открыты тысячи новых видов животных. Современная наука о море со своими бесконечными ответвлениями уже немыслима без участия в ней этих удивительных существ. Тави был простодушнейшим созданием. Он был всегда весел, счастлив, готов на любую услугу, подвиг, хотя он и не знал, что такое подвиг. Протаранить акулу, спасая собрата или человека, было для него простым, повседневным делом. Иначе он не мог поступить. Жизнь его семьи, рода и всего племени зависела от такого повседневного героизма и самопожертвования. В то же время это не была рефлекторная, инстинктивная храбрость животных с низким интеллектом, а моральный при