движение ночное. Увидел
он, что на вершинах холмов, меж которых лагерь стоял, загорелись факелы
яркие не таясь, затмевая собою свет звезд далеких. То были воины
сарацинские, числом огромным окружившие христиан, все холмы окрестные
заполонившие. Окинул взглядом огни вражеские Робето ди Аларкос и понял,
что настает утро последней битвы за свободу. Рядом с ним стоял Виторио ди
Кастелла, храбрейший из рода Санкиров, и тоже видел огни сарацинские.
Смотрел он на них с радостью неизбывной. Уже совсем скоро настанет час,
когда он сможет сквитаться с толкнувшими его на убийство брата. О своей
смерти Виторио не вспоминал. Он ждал ее как очищения.
  Так прошло немного времени. Сарацины медлили и не атаковали окруженный
лагерь христиан. Те уж давно облачились в доспехи боевые и, став ровным
рядами вкруг шатров, были готовы к последней битве за свою родину. С
приходом рассвета на поляну опустился туман, почти совсем скрывший воинов
христианских, облаченных в белые накидки поверх доспехов. Вышел из шатра
своего Робето ди Аларкос, магистр святого ордена меченосцев, и призвал
всех рыцарей доблестных сотворить последнюю молитву перед битвой жестокой.
Он встал посреди поляны, укутанный туманом, словно призрак, воткнул в
землю меч с рукоятью в виде креста и преклонил пред ним колено. То же
сделали все его верные рыцари и храбрый Виторио ди Кастелла. Триста
человек преклонили колени перед Богом, глухо лязгнули мечи о доспехи,
горячо зазвучала молитва. Ни единого звука не раздалось в тот миг из лесов
сопредельных, приумолкли все звери и птицы. Даже сарацины, на холмах
находившиеся, не тревожили молитву криками воинскими.
  Поднялся, наконец, с колена Робето ди Аларкос, магистр святого ордена
меченосцев, надел на голову шлем рыцарский, сел на коня как смоль черного,
обнажил меч и крикнул:
  - Герольды - трубить атаку!За мной мои верные рыцари!
  И помчал его конь горячий вверх по тропе меж холмов под звуки атаки
грозной. Мчится магистр бесстрашный на встречу врагу, меч над головой
подняв. А рядом скачет храбрый Виторио ди Кастелла, предвкушая битву
жаркую. Следом, рядами стройными, рыцари христианские в одеждах белых.
  Поднялся вдруг ветер сильный, разогнал туман белесый и предстало пред
рыцарями христианскими многочисленное воинство мавританское. Все холмы
окрестные, были усеяны воинами, что тела имели черно-красные и вожди их
облачены были в шкуры тигриные. Потрясали они копьями с наконечниками
плоскими. Посреди тропы, на возвышении, преградив дорогу христианам стояли
конные воины из рода сарацинского Абенсеррахов во главе с Рамом. Сам
воитель Рам на коне сидючи поигрывал саблей-месяцем и усмехался надменно,
ожидая атаки христиан малочисленных. Позади же рыцарей ордена, заключив их
в долине и отход преградив, встало войско мавританское во главе с
сарацинским родом Алабесов, спалившим дотла Аларкос и по следу отряда
магистра пришедьшее. Предводителем войска того был Иорнанд жестокий,
умертвивший множество родичей достойного Роберто.
  Со всего маху врубился отряд рыцарей христианских в ряды Абенсеррахов,
опрокину первых воинов. Не зная жалости рубил мечом Робето ди Аларкос,
магистр святого ордена, валил воинов сарацинских наземь одним ударом. Не
уступал ему в отваге и храбрый Виторио ди Кастелла, сек мечом Абенсеррахов
презренных, отрубая им руки и ноги, расчленял тела их на две половины
равные. Залило тропу лесную кровью. Дрогнули Абенсеррахи, попятились, но
не отступили. Не зря их любил Кабашон, ибо смерти они не страшились,
словно бессмертные. Увязли христиане в рядах сарацинских, а тут со всех
сторон крики дикие послышались, подобные рыку тигра - то ударили дужары
пешие. Окружили они, словно саранча, триста рыцарей, вонзили копья
отравленные в бока христианским воинам, многих умертвив мгновенно. Но
храбрый Виторио кинул клич воинственный и ударил на дужар презренных,
обратив их в бегство. Сек мечом он направо и на лево, только головы и руки
дужарские летели во все стороны, кровь разбрызгивая по земле. И еще
десяток христиан смелых за ним в атаку бросились. Пропиталась земля кровью
дужарской и вязкой стала, у коней копыта утопать стали.
  Разогнали дужар рыцари и снова на Абенсеррахов ударили. Робето ди Аларкос,
магистр святого ордена, прямо к Раму рвется. Но пред ним, словно из под
земли, все новые сарацины вырастают. За ним сзади храбрый Виторио ди
Кастелла прорубает дорогу к предводителю мавританскому, что умертвил уж
пятерых рыцарей христанских. Вот пробились они почти, разбросав
Абенсерахов. Вот уже и Рам на коне горячем, мечом-месяцем поигрывает. Но
вдруг ударила стрела, пущенная из лука огроменномощного саршарского, прямо
в грудь магистру и пробила доспехи. Выронил Роберто меч, схватился за
грудь. Подскочили к нему сразу несколько дужар и на копья отравленные
подняли. Увидав это, бросился Виторио на выручку, раскроил черепа тем
дужарам и лучнику саршарскому, что рядом стоял, но уж поздно было. Пал ему
на руки магистр ордена меченосцев окровавленный и дух испустил.
  Поднял тогда над головой меч Виторио ди Кастелла и с криком на Рама
бросился. Но хитер был и ловок в битве предводитель Абенсерахов. Уклонился
он от удара мощного и отсек своей саблей-месяцем голову Виторио.
Покатилась она на землю кровавую. Прекратился род храбрых Санкиров со
смертью последнего. Тут ударило в тыл христианам оставшимся войско
мавританское под предводительством Иорнанда. Завязалась схватка неравная
последняя и, спустя время немногое, призвал Бог всех христиан к себе.
  Так скончалось последнее воинство христианское, что посмело бой дать
маврам чернотелым в землях некогда великого королевства Кастилия. Стой
поры заперлись христиане, чудом уцелевшие, в своих замках высокогорных на
окраинах земель северных и Кабашону не перечили. Наступило для королевств
христианских время темное, смутное. Полновластным хозяином на землях сиих
стал теперь властелин мавров. А спустя время короткое хлынули его полчища
еще дальше в глубь земель христианских, полонить которые Кабашон стремился.

  Как умерило солнце жаркое пыл лучей своих, и вечерняя прохлада понемногу
стала опускаться на раскаленную южную землю, из шатра высокого, на холме у
Грандахарга стоявшего и увенчанного стягом серебристо-черным, вышел
властелин мавританский Кабашон с сыном своим Арсеном и свитою сарацинской.
Окинул Кабашон взглядом грозным свое воинство, словно тучи червей
копошившееся на брегу моря средь земель лежащего, корабли чернотелые в
поход снаряжавшее. Вдоль берега многие сотни их стояли и каждый способен
был снести по пять дюжин воинов. Лошадей и зверей диких, что в бою
используют, грузили рабы на них.
  В небе вечернем стаи коршунов кружили, затмевая крыльями своими слабый
свет заходящего солнца, и казалось будто ночь темная наступила уже. Птицы
сии служили Эрманарихому, царю звериному африканскому, что в дружбе с
Кабашоном был, и великую злобу несли на своих крепких крыльях. Нынче
отправлялись они с кабашоновым воинством в земли далекие русские творить
смерть.
  Узрев сие действо возликовал Кабашон, воздел к небу руки свои и вскричал
голосом диким:
  - Будет битва жаркая! Будет смерть прекрасная!


  Глава седьмая

  Горыня воин

  Недалече от того места, где живет Соловей-разбойник, стоит город Муром,
славный по всей земле русской тем, что дал ей в незапамятные времена
богатыря Илью, свершившего подвиги многия. А от Мурома недалече до Ростова
Великого, да Ярославля, в самом сердце земли русской расположенных.
  Ежели взглянуть из Мурома сквозь леса заповедные, что со всех сторон его
окружают, на юг прямо, то уткнешься взглядом в хребет горный высоты
немеряной. Горы те в облаках высоких теряются. И на самой высокой из них
стоит дом каменный, окна которого смотрят на вершины снежные. Текут вниз
потоки шумные, сходят лавины опасные, и все потому, что рождает их храп
великий, из дома сего раздающийся. Спит там сном праведным богатырь
великий по прозванию Горыня. Спит уж три года, ибо заколдован он деянием
злодейским. И спать будет до тех пор, пока не придет минута опасная для
Руси, и не позовет его на брань великую гонец княжий, а ли сердце чуткое.
  Тому как раз три года исполнилось, как был с караваном купеческим из
Новагорода Горыня в землях далеких за двумя морями. Ездил страны
посмотреть жаркие, людей повидать тамошних, ибо страсть как интересно ему
сделалось на душе от рассказок купцовых, а богатырских занятий в то время
на Руси все равно не находилося. Обещали купцы Горыне злата-серебра много,
ибо в нем защитника видели сильного, ежели змий какой многоглавый по
дороге объявится, а ли разбойники-душегубы нападут. Горыня таких гостей
непрошеных враз всех отделает мечом, да палицей богатырской. Не зря был он
на Руси в те времена из богатырей самых сильных. Горыня змея бить не
отказывался, ибо ему змея бить - только тешится, акромя того интересно
путешествие выходило. Потому, подумал он время малое, дом свой в горах
высоких на людей дворовых оставил, да и поехал с купцами новгородскими в
страны далекие.
  По дороге много стран миновал караван купеческий, диковин увидал Горыня не
мало и добрых и худых. Живут, как оказалось, люди там по-разному,
по-всякому. Кто хорошо, кто плохо, а кто недолго. Языка русичей не
разумеют, глупые, снега не видят, медовуху не пьют, только бананьи да
финики потребляют без меры. В общем, жизнь там не сахар, да и жарко везде,
все голые ходят, срам один.
  На последок зашел караван новгородский в самую даль далекую, на земли
африканские, кувшинов накупить диковинных и тканей чудных. А хозяином был
в тех землях Кабашон, властелин людей смуглых, да черных тоже, словно
ночьюрожденных. Но, купцы - люди ушлые, и не такого видали.
  Принял Кабашон купцов по-доброму, хотя на берегу и встретило их воинство
многосотенное с луками и копьями великими, но то видать для порядку. Да
купцы и не испугалися совсем, ведь с ними Горыня-богатырь был. А тому, что
сотня, что тьма народу вражеского - только палицей махнуть.
  Пристал караван к пристани великой Грандахарга, города главного во
владениях Кабашоновых, десятью башнями черными огражденного. Подивились
купцы, что множество лодий у пристани той стоят, да только лодьи все
ратные, а не купеческие, купцов что-то и не видать совсем. Пригласил
Кабашон гостей во дворец свой твердокаменный отведать яств африканских, да
заморских, и о жизни на Руси стал расспрашивать. Как живут люди, что
делают, не тревожат ли страны соседские набегами. Много ли богатырей на
Руси народилось.
  Купцы - люди добрые, стали ему все как на духу рассказывать, что жить на
Руси хорошо, возможно, то есть, ремесла процветают, города строятся.
Вячеслав, князь великий, недавно в Солнцеграде такую пристань выстроил,
что цельных десять лодий за раз пристать могут, да еще русло реки углубил
так, что любой корабль крутобокий пройдет и дна не заденет. Оно конечно,
пристань та чуть поменьше местной будет, но все равно хороша. А что до
богатырей, так их на Руси всегда много было, но самых сильных всего три. А
один из них прямо здесь сидит. И на Горыню указывают.
  Поглядел на него Кабашон взглядом пристальным и говорит:
  - Если ты есть богатырь сильный, то докажи мне силу свою.
  - Отчего не доказать, - отвечает Горыня, -. Если надо змея побить, а ли
поломать чего - это мне не трудно будет.
  - Нет, - говорит Кабашон, - не надо со змеем биться, испытание твое в
другом будет. Велю сейчас принести тридцать бочек вина крепчайшего.
  Если одолеешь все один - значит ты и правда богатырь сильнейший, я
тебе еще тридцать бочек в дорогу дам. А если нет - велю рубить тебе
голову.
  - Отчего не испить вина, - отвечает Горыня, - согласен я на
испытание. А голова моя крепко на плечах сидит, ее отрубить -
постараться еще надо.
  А сам думает: тридцать бочек-то я в полсилы выпью, зато будет чем на
обратном пути потешиться.
  Щелкнул перстами властелин земель мавританских, открылись двери резные
высокие. Прикатили слуги Кабашоновы тридцать бочек огроменных. Встал
Горыня-богатырь в самый центр горницы сводчатой, велел ведро себе принести
из лодьи и давай пить ведрами. Одно опрокинет, крякнет, дунет, и за другое
берется. Выпил так все тридцать бочек и еще просит.
  - Вижу, - говорит Кабашон, - Ты и правда богатырь сильнейший. Забирай еще
тридцать бочек и езжай домой.
  Погрузились купцы в лодьи обратно, попрощались с властелином мавританским,
и в путь дорогу отправились. Горыня-богатырь весь путь обратный вино
допивал с купцами, а потому весело ему было на душе отчего-то. Плыли они
долго, и того не видели, что в небе летела за ними стая коршунов до самых
границ Руси великой. А как достигли лодьи родной сторонушки, повернули те
коршуны назад, а Горыня вдруг заснул сном мертвецким и проспал весь
остаток пути. Меж тем, на лодьях все купцы, что с Горыней пировали, враз
померли от смерти неизвестной.
  Когда подошел караван купеческий по реке широкой ближе всего к дому
Горыни, стали слуги купеческие его будить. Толкали-толкали,
кричали-кричали, все бесполезно оказалось. Горыня знай себе храпит и
просыпаться не желает. Послали они тогда за людьми дворовыми его, положили
на телегу огроменнную богатыря, и домой его отправили. А меж собой
порешили, что вино то, видать, отравленное было и только здоровье
богатырское Горыню спасло, да иконка, что на шее висела, раз он не помер
совсем, а заснул только.
  А Кабашон, злодей, рад был радешенек, что извел богатыря из сильнейших
раньше сроку, о чем ему поведали лазутчики волшебные - коршуны царя
звериного Эрманарихома. Ибо замыслил недоброе для земли русской он, да
только не ведал того, что на груди у Горыни амулет висел - иконка, матерью
дареная. Не умер богатырь, а заснул лишь.
  Стал властелин мавританский сзывать все народы черные, равно белые
некрещеные, на Русь войной идти. Обещал им поживу богатую, злата-серебра
горы высокие, девиц красных гаремы полные. На призыв его собралась вся
нечисть людская, и через полгода стояла на брегах Африканских рать доселе
невиданная. Готовились к отплытию тыщи кораблей мавританских.
  Сведал про то князь Вячеслав, чрез людей верных в земле вражеской, да от
птиц перелетных еще раз уверился, что растет за морем угроза великая. Стал
сзывать в Солнцеград богатырей могучих, да дружины собирать боевые. А к
Горыне князь послал своего сокола - птицу верную. Прилетел сокол, сквозь
земли долгие, реки широкие, леса дремучие, сел над постелью богатырской и
клювом своим его клюнул в темя.
  Очнулся тут Горыня. Увидал сокола и понял, что князь его к себе зовет.
Стал в дорогу дальнюю собираться. Ибо, когда земля родная в опасности, не
пристало богатырям на печи лежать. Одел на себя Горыня бронь тяжелую,
шелом крепкий, взял щит обширный, да палицу-колотушку, что память всем
врагам отбивала, ибо заколдована была. Меч богатырский на пояс повесил, на
коня верного сел и отправился в дорогу дальнюю.
  Как спустился богатырь с гор высоких, оставив позади себя снега вечные, до
тех мест, где зачиналась дорога уторенная, остановил коня вороного.
Повернулся в седле Горыня, посмотрел на вершины скалистые и сказал
молчальникам снежным:
  - Вы прощайте, горы великие, до поры до времени. Призывает меня в себе
князь Вячеслав, сослужить ему службу великую. Отвадить ворогов от земли
русской. Жив буду, ворочусь на родную сторонушку, к небесам голубым
высоким, что лежат на плечах ваших сильных.
  И сказавши это, пустил вскачь коня быстрого. В полдня домчал его конь до
места, что лежало за холмами зелеными. Прозывалось оно полем каменным, от
того, что повсюду на нем валялись валуны огромные. Словно чародей какой
разбросал из во гневе сильном. Проехал Горыня дорогой, меж камней
петлявшей и оказался на высоком холме. Стояли на том холме два высоких
столетних дуба. А кроны их меж собой переплелись. Сказывали, будто
встретились тут в стародавние времена два великана и один другому дорогу
уступать не захотел. Порешили они силой меряться. Уперлись руками друг
другу в плечи, стали толкаться - кто кого свалит. Да видно поровну им Бог
силы отмерил. Десять лет не могли великаны с места сдвинуться, только зря
пихались. А за время это оба в землю по колено ушли от натуги великой.
Иссохли от обиды бесконечной, да вскоре в дубы оборотились, так велико их
упрямство было.
  Поглядел Горыня на дерева диковинные, но задерживаться не стал. Торопился
на зов княжеский. Апосля холма двух дубов, дорога в поля спускалась и
петляла средь них аж до самых болот русалочьих. Знал Горыня всю опасность
великую, от сих мест исходившую, да не пристало богатырю кикимор с
русалками бояться. Хоть дорога уторенная здесь в тропку худую обращалась,
не стал Горыня коня в объезд поворачивать. Пустил его прямиком через
болота. Долго ехал он, коротко ли, вдруг видит конь его спотыкаться стал.
  - Ты, родимый, держись, - подбодрил коня Горыня, - болотам скоро конец.
Русалки видно спять, нас не трогают. А на землю твердую выберемся, там и
отдых будет.
  Сказал так и голову поднял посмотреть скоро ли твердь появиться. И вдруг
видит, сидит на огромном камне, мхом поросшем, девица красы невиданной.
Тело белое, груди полные, станом прелестна, словно ивушка, глаза
бирюзовые, а волосы и вовсе зеленые. Вода болотная до колен ей доходит.
Глядит Горыня и глаз отвести не может. Чует - не чисто здесь, а не может.
Словно зелья приворотного испил. И до того загляделся, что коня своего
даже остановил. А девице только того и надо.
  - Далеко ль путь держишь, добрый молодец? - вопросила она голоском
сладким. - Вижу, притомился ты, отдохнуть пора. Ты с коня сойди, да ко мне
иди. Я тебя приголублю и беседой сладкой развлеку.
  Улыбнулась она, да волосами тряхнула и назад их рукой отвела. Чует Горыня,
неладное с ним творится. Он уж и ногу занес, чтоб на землю спрыгнуть. А
сам думает: а может она и не русалка вовсе? Я ведь три года спал, ничего
не знал. Может русалки уже все повымерли? Может это крестьянка какая
местная, искупаться пришла. И уж совсем решил богатырь задержаться здесь
ненадолго, да пригляделся: а на ногах у нее чешуя рыбья. Словно молотом
его по голове ухнуло.
  - Нет, - говорит, - ведьма проклятая. Не погубишь ты мою жизнь молодецкую.
Я тебе живым не дамся.
  - А зачем ты мне дохлый нужен, - отвечает ему русалка, - покойников тут и
так пруд пруди. Почитай каждое утро всплывают. А через места эти уже год,
как никто из людей живых и не ездит. Цельный год я живого человека не
видала. Скучно мне здесь жить, поговорить и то не с кем. Появился наконец
один, да и тот видно - дурень неотесанный!
  - Ты потише там, кикимора лохматая! - говорит Горыня обидевшись, - не
пристало нам богатырям с нечистью якшаться. Да и тороплюсь я. Дело у меня
важное.
  Натянул поводья Горыня и пустил коня вскачь. Проскакал сто шагов, да вдруг
снова коня осадил. Поворотился в седле и назад поглядел. Русалка все так
же сидела на камне, да смотрела на воду. Только слезы горькие текли из
глаз ее бирюзовых. Жалко вдруг Горыне стало девицу, хоть и нечисть, а все
ж не злобливая. Растворил он рот свой богатырский, да крикнул так, что эхо
полетело над топями:
  - Как звать-то тебя, нечистая?
  Встрепенулась русалка, вперед подалась и в ответ сладким голосом крикнула:
  - Лазаруша я, дочка младшая Царя водяного. Как поедешь назад, загляни ко
мне, я ждать тебя буду!
  И рукой своей тонехонькой помахала Горыне. Забилось у богатыря отчего-то
сердечко ретивое, да сдержал он его силой сильною. Поскакал прочь скорей
из болота проклятого, чтоб не видеть его обитателей. Скоро въехал он в лес
сухой, нашел поляну широкую, да на ночлег устроился. Коня богатырского
пастись отпустил. Нарубил дров, костер развел, поужинал чем бог послал, да
спать завалился.
  Разбудила Горыню гроза сильнейшая. Высунул он свой богатырский нос из-под
накидки алой, аккурат капля дождевая ему по носу и попала. Встал богатырь,
огляделся. В небе гром грохочет, дождь с такой силой по земле стучит,
будто проткнуть ее силится. Деревья стоят листья поджавшие, куда деться от
дождя не знают. Вымок весь Горыня скоро, да делать нечего, - надо в путь
отправляться. Свистнул он коня вороного. Взял оружье острое, сел в седло
крепкое, да поехал сквозь чащу лесную. Долго ли, коротко ли ехал Горыня,
стал вдруг примечать, что лес вокруг него будто изменился. Стал он мрачным
и темным, словно от печали великой. И не было в нем движения жизни,
привычного для сего времени года. Ни зайца, ни белки не узрел богатырь за
весь день. И чем далее он продвигался по пути своему, тем мрачнее и
пустыннее казался лес. К вечеру того дня, усталый и голодный, добрался
Горыня до поляны великого камня, откуда начиналась тропка заветная,
становившаяся далее дорогой, что вела путников аж до самого Солнцеграда
сквозь леса муромские.
  Дождь в ту пору совсем перестал. Переступая копытами по мокрой земле,
вывез конь богатырский Горыню из леса на поляну, и остановился радуясь
хоть и малому, но месту свободному от корней и веток колючих. Посреди
поляны лежал камень тяжести немеряной, что десять молодцев взявшись за
руки обхватить едва могли. Имя ему было - бирюза. Много легенд про сей
камень знал Горыня. Старики говорили, что необыкновенное счастье дает он,
вражду примиряет, мир творит во всем и гнев сильных отводит. Счастье
бирюза приносит только добрым людям, тем кто заповеди чтит, а для всех
других она - злейший враг. Особливо для людей злобных и злоречивых. Камень
сей, как человек, и живет и умирает. Когда молод он, белесоватый цвет
имеет, как станет зрелым - голубой цвет получит, а умрет - зеленым
покажется. Если воздух непрозрачен бывает или грядет непогода какая,
бирюза теряет свой блеск обычный. Акромя того, камень тот каждый вечер со
светом уходящим прощается, от того непрозрачным бывает. Однако, в тумане
бирюза светится сама собою, мягко и сильно, давая путникам заплутавшим
знак.
  Тот камень, что на поляне лежал, голубым показался Горыне, и коль скоро
день долгий клонился к вечеру, валун сей огромный медленно терял свой
свет. Под ним уставший богатырь и решился ночь провести. На завтра, даст
Бог, до Мурома доедет, а там и до Солнцеграда недалече. Сотворив молитву,
и укрепившись духом святым, поскольку никакой живности в округе Горыня не
обнаружил, лег почивать богатырь на своей накидке. Коня же опять пастись
пустил.
  Как минуло полночи длинной, поднялся вдруг над лесом ветер сильнейший.
Зашумели, закачались сосны вековые, поляну великокаменную окружавшие.
Очнулся Горыня от шума в природе происходившего, и в небо звездное глянул.
Померещилось ему, будто звезды на небосводе ночном замерцали вдруг, словно
свечи в горнице на ветру. Пригляделся Горыня и почудилось ему, будто
кружат над поляной птицы огромные с глазами горящими.
  Сел богатырь на накидке и за ухо себя ущипнул, убедиться хотел, что не сон
сие действо небесное, ибо птиц столь огромных на Руси отродясь не
водилось. И только он сотворил сие, как с диким воем с небес на поляну
стая коршунов обрушилась. Едва успел Горыня свой меч выхватить, да на ноги
вскочить, как птицы ужасные устремились на него прямо, растопырив когти
вострые.
  Ударом первым богатырь рассек коршуна страшенного, что быстрее всех на
него бросился. и столь силен был замах богатырский, что меч, пройдя сквозь
тело птицы по рукоять в землю ушел. Едва успел Горыня его выдернуть, чтоб
второго коршуна приголубить, отрубил ему голову великую с клювом крови
алчущим. С той минуты разгорелся на поляне камня бирюзового бой великий
богатыря русского с тварями бесовскими, невесть откуда явившимися в самом
сердце земли славянской. Едва успевал Горыня рубить мечом направо и
налево, став спиной к камню, чтобы тыл оборонить, а коршунов в небе над
поляной все прибывало. Совсем уже свет звезд затмили они крыльями своими
черными. Кому голову узкую, кому крыло жесткое или когти острые отсекал
Горыня. Кого сразу насмерть разил его меч богатырский, а кого лишь
калечил. Уже много птиц дьявольских устлали телами своими поляну, а кои
пораненные ворочались в крови собственной, перья же их летали повсюду.
Воздух лесной чистый вонью и смрадом пропитался. Тяжко Горыне дышать стало.
  Уже и силы его иссякать стали, как вдруг оставшиеся в живых коршуны в небо
поднялись и стали кружить в вышине не пытаясь Горыню жизни лишить более.
Опустил меч богатырь, дух перевел, и уж решил, что отвадил он гостей
непрошеных, как вдруг упал камнем с неба коршун такой огромный, что вдвое
более прежних богатырю показавшийся. Был он один-одинешенек. Опускаясь,
крылом своим могучим сосну перешибила птица сия. Подивился Горыня силе
дьявольской, и меч свой, кровью замаранный, поднял для защиты. А коршун
тот со всего маху о землю ударился, да оборотился черным воином. Лицо его
зверское смутно Горыня разглядел, ночь была, лишь заметил богатырь нос
горбатый с клювом схожий, да глаза горящие огнем диким, а на волосах его
черных - корону, мерцавшую, словно уголья костра.
  - Силен ты, богатырь, - прорычал сей истукан, - да только я сильнее. Не
ведаешь ты, против кого пошел, человечина. Много воинов моих погубил мечом
своим, да только меня им не возьмешь.
  Сказавши так, протянул он вперед руки свои с пальцами, более на когти
походившими, и ударила из них молния ветвистая. Почудилось Горыне, будто
тысячи копий вражеских в тело его вонзились. Выронил он меч свой из рук, и
пошатнулся. Поплыло все перед глазами, свет белый померк, и рухнул Горыня
словно дуб, подкошенный силой дьявольской, перед камнем великим бирюзовым.

  Уж долго лежал он то в бреду, то в беспамятстве. Казалось, будто в голове
били колокола пудовые. Тело богатырское ныло нещадно, а руки и ноги не
слушались. Богатырским усилием растворил глаза свои Горыня, да в небо
посмотрел. Где-то там, далеко, висели тяжелые серые тучи. "Где же я, -
подумал богатырь, - али помер уже("
Он поднатужился, и сел, обхватив руками окровавленную головушку.
Оглядевшись вокруг, узрел Горыня тысячи мертвых коршунов, от коих дух
смрадный уже поднимался в небо, и вспомнил все. "Как же жив я остался, -
удивился богатырь, - ведь одним сапогом уже в могиле топтался. Видно, не
пришел еще мой час". А сказавши так, встал на ноги Горыня, поднял голову,
да тут же чуть обратно и не сел от удивленья. Увидал богатырь, что камень
бирюзовый, пол поляны занимавший, ярким светом горел голубым, затмевая
свет дневной.
  - Так вот, значит, кто мне жизнь спас, беду из тела моего вывел, -
воскликнул Горыня с радостью, и на колени перед камнем повалился, -
спасибо тебе, бирюза-заступница, век тебя помнить буду.
  Подошед к камню, отбил Горыня от него кусочек махонький и в мешок к себе
положил. А сам подумал: "послужит мне камень сей оберегом от напастей
всяческих, кои встречу еще". Кликнул коня своего Горыня. Сел в седло и
далее в путь двинулся в Солцеград великий, но сперва через Муром проехать
было надобно.
  К вечеру спустился богатырь с холмов лесистых на поле перед городом
лежащее. И только конь его ступил на дорогу, к воротам ведущую, открылся
богатырю вид ужасный. На сколько глаз хватало, все поле усыпано было
мертвыми русичами, что еще сжимали в руках своих оружье теперь ненужное.
Стаи воронов вились над городом Муромом, а сам он, недавно красивый столь,
в руинах лежал и в дыму.
  Въехал Горыня в город в том месте, где ранее ворота стояли, и не узнал он
Мурома. Ни одного дома не оставили целым злодеи неизвестные. Все дотла
выжгли. Медленно переступал конь богатырский по головешкам дымившимся,
боясь наступить на мертвых русичей. И вдруг средь моря смерти, услыхал
Горыня плач по матушке, над развалинами зазвучавший. И увидел Горыня
красну девицу, чудом смерти избежавшую, что склонилась над своею матушкой,
растерзанной врагами проклятыми. И при виде их налилось сердечко
богатырское лютой ненавистью к поганым извергам. Вздыбил коня своего
Горыня богатырь, повернул его на восток и погнал прямиком в Солнцеград.
  Дни и ночи скакал богатырь по лесам и полям, и везде видел только смерть
царившую. И росла в нем ненависть великая, горы сокрушить готовая. "Не
бывать мне счастливу, покуда не изведу всех тварей поганых, на землю мою
явившихся", - думал богатырь коня погоняя.
  К рассвету дня нового, скачки без сна и отдыха, взлетел Горыня на вершину
холма высокого, что в десяти верстах от Солнцеграда находился. Взглянул
богатырь на город златоглавый, что в дали виднелся, и узрел он полчища
несметные вражеские, полукольцом его охватившие. Словно тучи черные,
парили в небе коршуны, в них узнал Горыня друзей своих, давешних и
осклабился довольно: будет случай счеты свести.
  Спрыгнул богатырь с коня и воткнул в землю меч свой великий. Рукоять его
была в виде креста изготовлена. Ибо богатыри русские, подобно князю своему
верили отныне в Бога единого. Пал на колени Горыня и молитву сотворил.
Апосля нее, достал богатырь из сумки своей оберег бирюзовый, сел на траву,
лицом к Солнцеграду, сжал камешек в ладони, и молвил тихо:
  - Встану я рано, утренней зарей, умоюсь холодной водой, утрусь сырой
землей, завалюсь за каменной стеной. Ты, стена бей врагов супостатов, а
был бы я цел и невредим. Иду я в кровавую рать, бью врагов супостатов; а
был бы я цел и невредим. Вы, раны тяжелые, не болите; вы, мечи бойцов,
меня не губите, вы, стрелы, меня не разите, а был бы я цел и невредим.
Заговариваю я раба божьего Горыню ратного человека, идущего на войну, сим
моим крепким наговором. Чур, слову конец, моему делу венец!
  Встал Горыня во весь рост, плечи расправил широкие, и почуял будто силы в
нем поприбавилось. Вскочил богатырь на коня, выдернул меч из земли сырой и
над головой его вскинул. Блеснул меч богатырский на солнце, будто средь
бела дня звезда на небе вспыхнула. И пустил коня своего Горыня с холма
вскачь.


  Глава восьмая

  Предсказание Зувейле

  В рассветный час дня первого, месяца, что в народе травным зовется,
пробудилась в своем логове волчица серая от земли содрогания. Пробудилась
она, щенят оглядела, и наружу подалась, сведать отчего земля не спокойна
стала. А жила волчица далеко от стаи, на обрыве высоком, и нора ее
смотрела прямо в море черноводное. Как взглянула серая на берег морской,
то предстало пред ней диво дивное, доселе невиданное. Много тысяч судов
чернотелых заполонили море широкое и воды не видать стало до того места,
где небо с нею сходится. Развевались на кораблях стяги черно-серебристые,
а носы венчали головы резные. И почуял зверь, что беда пришла. То достигли
брегов моря черного корабли первые Кабашоновы, что несли в себе отряды
дужарские во главе со жрецом их Ражханом. И как только ударился о дно
песчаное первый корабль, спрыгнул вниз Рыжхан, облаченный в шкуру
тигриную, и звериный крик раскатился по всему брегу широкому. Сорвались с
веток птицы сидевшие, всполошились в лесах звери дремавшие. Показалось им,
что зашло солнце раннее, не успев на небо взойти еще.
  Вслед за первыми кораблями, вторые о землю ударились. И посыпалось с них
на брега широкие воинство мавританское. Среди первых были здесь югорды,
выше всех почитавшие царицу змей Гаджу, были и саршары-лучники, человечье
мясо поедавшие. Многие тысячи их разбежались тотчас по брегу в поисках
поживы легкой, держа наготове луки страшенные, из коих стреляли они без
промаха. Вслед за саршарами, остальное воинство мавританское начало смерть
дарить всему встречному. И спустя полдня на десятки верст окрест не
осталось ни одной души живой человечьей и звериной даже. Не щадя ни
старых, ни малых, убивали всех мавританские изверги, предавая огню
селения, пашни и леса плодовитые. Затянуло дымом черным прибрежные земли,
мертвыми усыпанные. И тогда с небес, на падаль многочисленную, на тела
человечьи, в коих жизнь недавно теплилась, обрушилась лавина черных
коршунов звериного царя Эрманарихома, терзая все, что надежду еще имело.
  Растеклось скоро по земле прибрежной черное воинство, расползлось, словно
тучи саранчи. А к закату дня первого, месяца, что в народе травным
зовется, приняла в себя земля обгоревшая, корабли последние, в коих плыл
сам Кабашон со свитою сарацинскою. Как ступил он на землю кровь впитавшую
- возликовало сердце его злобливое. Смерти вид глаза обрадовал. Окинул
Кабашон взглядом горы прибрежные, из-за коих дым от селений горящих
подымался, подозвал сына своего и молвил: "Смотри сын мой и радуйся - так
умрут скоро все народы, мне непокорные."
Но не весел был сын его Арсен, хоть и напросился сам в поход далекий
воинский. Не о том, чтобы врага умертвить думал он, а совсем другую думу -
тайную и заветную. Вспоминал Арсен те годы недавние, когда пришлось ему
побывать вместе с сарацинами по приказу отцовскому в сердце пустыни
бескрайней, провести дни долгие в поисках сокровищ богатейшего султана
Бендина. Город султана меж хребтами горными лежал, восточным Эргом и
западным, там, где простиралась пустыня великая африканская, что нет шире
во всем мусульманском свете и даже за священной горой Каф. Затерялся город
в самом сердце пустыни и неведом был никому из чужаков, ибо заколдован и
всегда в мираж превращался, едва лишь караван или войско иноземное
появлялось в песках пограничных. Назывался он Золотым городом. Но узнал
Кабашон хитрый от людей Бендина, пойманных во время похода дужарского, где
стоит сей сказочный город, несметными богатствами и чудесами разными
полный. Рассказали под пытками пленники, как идти туда и самому живому
вернутся. А потом велел Кабашон отрубить им головы и стервятникам бросить
на съедение, чтоб вовек не узнал никто, как нашел Кабашон дорогу тайную,
сквозь нагорье Ахаггар прямо к Золотому городу султана Бендина.
  Много месяцев шли воины Кабашоновы, мавры верные, чтобы злата добыть,
каменьев и чудес невиданных для властелина своего. Вел их предводитель
сарацин великий воин Иорнанд из рода Алабесов, и с ним был Арсен. По
приказу Кабашона должен был видеть Арсен смерь врагов отца своего и
твердеть сердцем. И вот, на тридцатый день, увидали они, солнцем и
горячими ветрами измученные, город с башнями белыми, что вырос перед ними
на рассвете. Окружен был город высокими стенами зубчатыми, минареты его
резные, полумесяцами увенчанные, прямо в небо упирались, купола обширные
над стенами высились, а ворота городские широкие казались из чистого
золота. За стенами виделось множество зданий богатых и прекрасных, с
крышами тускло-блестящими. Увидав сие, посланники кабашоновы почуяли
поживу великую.
  Только лишь взошло солнце на небосвод - засверкал Золотой город жаром
крыш своих, ибо сделаны были они из чистого золота, как и говорили
предания. А еще говорили предания, что живут в этом городе затерянном лишь
мастера-ремесленники и нет у них подмастерьев, ибо все они творят только
лучшие творения, что не может повторить ни один человек во всех землях
арабских и африканских. Собрал их тут силою сто лет назад со всей Африки
султан Бендин, водивший дружбу с джиннами, и построил для них город
великий тайно, для того, чтоб они трудом своими умножали богатство его
ежечасно. А чтобы врагов не боялись, велел султан Бендин джиннам
заколдовать Золотой город заклятьем сильным, так чтобы людям встречным
город миражом виделся и не могли они дороги к нему найти ни днем, ни
ночью, сколь не старались бы. С тех пор затерялся Золотой город в пустыне
обширной, хранимый джиннами, и не знал забот и напастей.
  Лишь только раз в году, на рассвете, теряло заклятие силу свою на один
день. В тот день позволял султан Бендин своим мастерам увидеться с детьми
и женами. Снимали заклятие джинны послушные и возникала тотчас дорога
каменная прямо от домов родни сквозь всю пустыню к городу Золотому
ведущая. То не простая была дорога. Лишь ступит на нее человек и, где бы
он ни был, принесут его джинны прямо к Золотому городу за мгновение малое.
А как истечет день единственный, тем же путем унесут его великие джинны
обратно. Так и не узнает никто и никогда, где стоит город сей несказанно
богатый.
  Приходят в тот день по дороге каменной дети и жены мастеров и остаются с
ними до утра следующего, пока не выйдет срок. Весь день, что мастера с
женами проводят, джинны спят и заклятие не висит над городом. А как
истечет время, Бендином отпущенное, исчезает дорога и умирают те, кто уйти
из города не успел, убивает их заклятье тяжелое, снова в силу вступившее с
первым лучом солнца.
  В одном из походов дальних Кабашон, водивший дружбу с
джиннами-вероотступниками, захватил много жен и детей мастеров, пытал их и
правду выведал, а затем убил. И теперь слуги его точно знали, что утром
исчезнет заклятье джиннов и останется беззащитным город Золотой ровно на
один день. Так и случилось. Лишь только воссияло солнце африканское белое
над песками пустыни бескрайней, увидали мавры кабашоновы, на холмах
окрестных находившиеся, чудо, объяснимое лишь повелением джиннов -
появилась вдруг из воздуха дорога каменная из дали поднебесной прямо к
воротам городским, которые тотчас отворились бесшумно. Множество женщин и
детей на дороге той показалось и возникло скоро у ворот городских великое
столпотворение. Безмолвная, до той поры, пустыня наполнилась криками
радости искренней.
  Но недолгой была та радость. Увидав, что заклятие потеряло силу, Иорнанд,
предводитель Алабесов, велел войску своему умертвить всех женщин и детей,
а затем разграбить Золотой город. Словно стаи шакалов голодных выскочили
сарацины из своего укрытия и набросились на людей у городских ворот. Крики
радости сменились воплями о пощаде, но сарацины не знают пощады.
Засверкали клинки-полумесяцы на солнце, покатились головы, полилась кровь
на дорогу каменную и песок, не успевший еще раскалиться от лучей
солнечных. Впереди всех скакал Иорнанд на горячем коне, рядом с ним был
Арсен в одеждах белых, но клинка не вынимал он, не желая крови в душе
своей. Лишь едва научившись сидеть в седле, смотрел Арсен молодой на все
глазами ужаса полными, но отца ослушаться он не смел.
  - Смотри как гибнут эти собаки, Арсен, - кричал ему Иорнанд чернобородый,
указывая мечом окровавленным на трупы женщин убитых. - Твой отец будет
доволен нашим походом!
  Умертвив всех женщин и детей, ворвались сарацины в город. От увиденного
засверкали глаза у них и наполнила сердца жадность бесконечная. Все дома
были в городе из камней дорогих монолитных построены, решетки искусные на
окнах и крыши золотом убраны, фонтаны из мрамора и других камней пестрых
сделанные источали прохладу. По улицам узким, коврами устланным, ступали
плавно павлины важные, хвосты распустив. Бросились сарацины грабить
Золотой город и убивать мастеров, что встречались им на порогах жилищ
своих в ожидании жен и детей. Велел Иорнанад привести в захваченный город
караван из двух сотен верблюдов, что стоял за холмом, и грузить их мешки
седельные золотой утварью и каменьями драгоценными, на радость Кабашону.
Растеклось мавританское воинство по узким улицам, смерть неся на остриях
клинков своих изогнутых.
  Меж тем Арсен отстал от Иорнанда, и ехал медленно на коне своем по
опустевшим узким улицам Золотого города в одиночестве, хоть отец его и
велел Иорнанду ни на шаг не отходить от сына. Но уж больно сильна была
власть золота над душой предводителя сарацинского, еще сильнее чем страх
смерти. Так выехал Арсен на площадь центральную города, трупами мастеров
уже усеянную, и остановился у мечети с куполом голубым огромным и
минаретами такими высокими, что терялись в небе. Залюбовался он стенами
резными и орнаментом красоты невиданной, захотелось ему внутрь войти.
Спешился Арсен, коня, что по первому свисту являлся, оставил не
привязанного, и вошел в мечеть. Надеялся он, что хоть здесь найдет место
от смерти свободное, потому что сарацины пощадили лишь мечеть, дом Аллаха,
во всем славном городе Золотом. Войдя под своды высокие никого не увидел
Арсен внутри, тихо и пустынно было здесь после города, криками
наполненного. Казалось, что время бесконечное, одному Аллаху подвластное,
остановило здесь свой беспокойный бег. Осмотрелся Арсен по сторонам,
постоял в тишине тягучей и прочь пошел. Но едва ступил он снова на
каменные плиты городской площади, как услышал за спиной женский голос:
  - Здравствуй, Арсен, отважный.
  Обернулся Арсен на голос и увидел стоявшую в трех шагах женщину, чье лицо
скрывала паранджа черная. Изящна станом была женщина незнакомая, и этого
паранджа скрыть не могла. Но как прошел мимо Арсен молодой и не заметил
ее, ведь на площади перед мечетью не было никого, кроме нескольких убитых
мастеров, что плавали в крови собственной. Да и откуда она здесь, посреди
битвы кровавой(
- Кто ты и откуда знаешь мое имя( - спросил Арсен, оробевший от встречи
нечаянной, позабыв, что весь город поверженный сейчас ему принадлежит и он
здесь хозяин.
  - Меня зовут Зувейле, я дочь султана Бендина, чей город захватили твои
кровожадные и алчные воины.
  - И ты не боишься меня, Зувейле( - спросил Арсен, взявшись за рукоять меча
сарацинского.
  - Нет, Арсен, я тебя не боюсь. Мой отец, султан Бендин, дружен с джиннами
могучими и способен разбросать по свету все твое воинство, стоит ему лишь
пожелать. А я сама знаю толк в колдовстве и могу оборотить вас всех в стаю
шакалов, а затем отправить скитаться в пустыню.
  - Мои воины залили кровью Золотой город и к закату предадут его огню. Если
хочешь помешать нам, что же ты медлишь, Зувейле( - спросил Арсен
удивленный столь смелыми речами.
  - Я медлю, потому, что знаю о своей судьбе и силе. А вот ты не ведаешь
ничего. Потому я и позволила отцу впустить тебя в этот город. Пришел день
и час, когда я должна поведать тебе твою судьбу. Следуй за мной,
Арсен-завоеватель.
  Не успел Арсен ответить на столь смелые речи