, интересно, сидит на моем месте рядом с нашим милым старым скелетом? И кто пытается перемножить в уме цифры на старом добром инвентарном номерке? И справляется ли Раечка с моими головорезами? И не отвергнет ли Алла Владимирова дружбу проснувшегося Сергея Антошина? Я, должно быть, вздохнул так озабоченно, что Павел Дмитриевич бросил на меня участливый взгляд и спросил: - Что, Юрий Михайлович, так тяжко вздыхаете? Устали от жизни? - Нет... - И зря. Надо устать от жизни смолоду, а потом уже отдыхать. Вот я, например... Я засмеялся. - Что вы смеетесь? - Это вы-то отдыхаете? - А почему нет? - обиженно спросил Павел Дмитриевич. - Вот сейчас, например... - Сейчас вы привязаны к креслу... По-моему, это единственный способ удержать вас на месте. - Смотрите, Юрий Михайлович, я ведь могу и не взять вас старшим лаборантом. Почтительности в вас мало. - А я из школы уходить не собираюсь. - Как же вас там терпят? Учителя тем более должны быть почтительны к начальству. - С трудом, наверное... Павел Дмитриевич задумчиво поцикал сквозь зубы и сказал: - Юра, а почему все-таки вы мне так нравитесь? Это же противоестественно. Вы недостаточно почтительны, спорите, дерзки, независимы в суждениях и из-за вас происходит одно из крупнейших событий в жизни человечества. А у меня в институте столько молодых людей, которые так прекрасно почтительны, с таким искренним жаром уверяют меня, что я всегда прав, и суждения которых всегда странным образом совпадают с моими. Я захихикал, и Петелин сказал: - Вот видите, и смех у вас несолидный. И дым вы выпускаете кольцами, а я не могу. Всю жизнь пытался научиться - и не смог. Может быть, я и академиком стал, чтобы хоть как-то компенсировать этот недостаток. А у вас, поглядите, какие кольца. Изумительные, первосортные, в экспортном исполнении. Мне захотелось утешить старика: - Павел Дмитриевич, вы не огорчайтесь. У меня тоже есть недостатки. Один мой близкий друг твердо установил, что я олигофрен. - Олигофрен - это слишком общее понятие. - Павел Дмитриевич с интересом посмотрел на меня. - А точнее диагноз он не поставил? - Поставил. Он нашел у меня симптомы идиотии, общей дементности, дебильности и имбецильности. - Очень интересно. А кто ваш друг по профессии? - Вообще-то он филолог, но работает в области обмена технической информации. - Передайте ему, что у него прекрасный глаз. Павел Дмитриевич подмигнул мне и засмеялся. Удивительное дело, подумал я, почему судьба посылает мне таких замечательных людей? Чем я заслужил это? Не успел я найти ответ на этот вопрос, как вдруг услышал в себе уже ставшую для меня привычной гулкую тишину. Но на этот раз тишина не росла и не набухала медленно, как почка. Почти сразу она лопнула, схлынула, оставив мне сознание, что этой девушки, мисс Каррадос, нет в живых. Мой мозг еще не мог переварить это знание, а сердце уже сжалось и в груди мгновенно образовалась холодная, сосущая пустота. Ее не было в живых. Я это знал точно. В горле набряк комок и принялся стремительно расти. Я никогда не видел ее, и тем не менее горе мое было остро и больно кололо, сжимало сердце. Должно быть, Павел Дмитриевич задремал, потому что, когда я коснулся его руки, он вздрогнул. - Павел Дмитриевич, - прошептал я торопливо, чтобы ком не заткнул мне горло, - ее нет в живых. - Кого? - круто повернулся он ко мне, но глаза его уже знали. - Каррадос. - Точно? - Да. - Когда это случилось? - Не знаю. Я почувствовал это только сейчас. Павел Дмитриевич несколько раз качнул головой, откинулся на спинку кресла и пробормотал: - Да... Он сразу постарел на моих глазах, и белый задорный хохолок на его голове поник. - Значит, наша поездка бессмысленна? - спросил я. Детская привычка задавать взрослым вопросы, на которые заранее знаешь ответы. Детская привычка ждать от взрослых чуда. Чуда быть не могло. Каррадос не было, и поездка наша, еще не начавшись, потеряла всякий смысл. Павел Дмитриевич говорил что-то о том, что все равно остались какие-нибудь материалы, а я думал о незнакомой мне девушке. Почему-то я представлял ее похожей на Нину. С такими же огромными серыми глазами, со слабой, неуловимой улыбкой на губах. Бедная, незнакомая мисс Каррадос... Это же абсурдно. Смерть абсурдна, она нелепа, она противоестественна. Был живой человек, и к нему протянулась ниточка сновидений с далекой планеты. И вот человека нет. И конец ниточки повиснет беспомощно. И исчезнет. А если бы ей и не снилась Янтарная планета? Разве смерть от этого становится менее абсурдна? Что должна испытывать сейчас ее мать, отец? А может быть, у нее был жених? Я, наверное, задремал, потому что вдруг испуганно вздрогнул. Я посмотрел на Павла Дмитриевича. Он уставился в какую-то книгу, но я чувствовал, что он не читает. О чем он думает сейчас? Я вдруг почувствовал, что должен знать, о чем он думает. А может быть, не столько знать, о чем он думает, сколько проверить, могу ли я по-прежнему слышать чужие мысли. Я сосредоточился, ожидая, призывая к себе шорох чужих слов. Но шороха не было. Были лишь мои собственные беззвучные мысли, которые испуганно бились в моей голове летучими мышами. Нет, не нужны мне были чужие мысли, ни разу не получил я удовольствия, подслушивая шорохи чужих черепных коробок. Да и не вспоминал почти о своих способностях, пока не возникала в них нужда. Но это был инструмент, было оружие в борьбе за признание Янтарной планеты, за реальность Контакта. Да, это было не мое оружие, не я выковывал его. Мне его дали, и я отвечал за него. Конечно, я не мог потерять это оружие сам. Это чушь. И все-таки в чем-то я был виноват. Попробовать еще раз. Не спеша. Спокойно. Расслабиться. Не думать ни о чем. И сейчас вслушаться. Жестяной шорох сухих листьев. Сейчас он зазвучит в моей голове. Но он не звучал. Я ничего не слышал. Ничего. Я протянул было руку, чтоб коснуться руки Павла Дмитриевича и сказать ему о новой потере, но удержался в последнюю секунду. Мне было жаль его. Удар за ударом. И в обоих случаях я был вестником несчастья. Да и что это меняло? Не повернуть же огромный "Ил" с полутора сотнями пассажиров обратно только потому, что учитель английского языка Юрий Михайлович Чернов потерял свою странную способность слышать чужие мысли! Способность, которая и существовать-то по всем правилам науки не могла. Две стюардессы, в которых я узнал прекрасных шереметьевских богинь, разносили на пластмассовых подносиках элегантную международную еду. На их пластмассовых лицах были корректные международные улыбки. Я засыпал, просыпался, снова засыпал, а в сердце все торчала заноза. Наконец нас снова попросили не курить и застегнуть привязные ремни, горизонт встал дыбом, и самолет начал снижаться. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЗАРУБЕЖНЫЙ ДЕТЕКТИВ 1 Профессор Хамберг оказался точно таким, как я его представлял: высокий, сутулый, по-стариковски изящный. Он еще издали помахал нам рукой. Лицо его было серьезно, и я понял, что, к сожалению, не ошибся. - Добрый день, Хью, - сказал Павел Дмитриевич. - Добрый день, Пол, - попробовал улыбнуться профессор Хамберт, но улыбки не получилось. - Как долетели? - Отлично. Познакомьтесь с Юрием Черновым. - Очень рад, - пожал мою руку профессор. Кожа на его руке суха, морщиниста и прохладна. - Очень рад, - сказал я. Пока, к своему некоторому удивлению, я понимал, что говорит профессор. Павел Дмитриевич не спрашивает о Лине Каррадос, подумал я. Может быть, спросить мне? Я бросил быстрый взгляд на Петелина, но он незаметно покачал головой. Мы прошли к нескольким металлическим кругам, похожим на аттракцион "колесо смеха". Но на колесе были не люди, а чемоданы. Хамберт спрашивал Павла Дмитриевича о ком-то, чьи имена были мне незнакомы, и я вдруг подумал, что, может быть, все-таки ошибся и мисс Каррадос жива. Но я сам не верил себе. Ее не было. Мы сняли с вращающихся колес смеха свои чемоданы, прошли таможенников и вышли на улицу. Здесь было теплее, чем в Москве, снега не было. Господи, вот я и в Шервуде, а где же желание прыгать теленком, что переполняло меня в Шереметьеве? Мы уложили чемоданы в багажник машины, профессор Хамберт сел за руль, повернул ключ и, прислушиваясь к бульканью двигателя, вдруг сказал: - Лина Каррадос умерла три часа назад в больнице. Ее машина вчера взорвалась по неизвестной причине. - Мы знали об этом, - мягко сказал Павел Дмитриевич. То ли из-за его акцента, то ли потому, что по-английски он говорил медленнее, чем по-русски, слова его прозвучали особенно кротко и участливо. - Я так и подумал, что мистер Чернов может принять этот трагический сигнал. Мистер Чернов - это я. Надо привыкать. Машина плавно набирала скорость. - Бедная девушка! - сказал Павел Дмитриевич. - Это несчастный случай? - Пока трудно сказать. - Старик, не оборачиваясь к нам, слегка пожал плечами, и пальто сзади сморщилось и стало похоже на его морщинистую шею. - Как будто она поехала вечером в Буэнас-Вистас на свидание со своим молодым человеком, и по дороге машина взорвалась. Как, что, почему - пока никто не знает. Мне жаль и ее, жаль и того, что ваш приезд омрачен этим событием. Когда я узнал, что вы согласились приехать к нам, я сказал Марте: "Марта, приедет Пол, и все вокруг него завертится, как в вихре. Как тогда в Москве, когда он нас чуть не замучил своим гостеприимством и своей энергией..." - Как поживает Марта? - О, она здорова, насколько можно быть здоровым в нашем возрасте. И знаете, Пол, что она сказала? Она сказала, что приготовит в день вашего приезда истинно русский обед для вас. И вот... - Профессор Хамберт замолчал. Стекла были подняты, в салоне было тепло и тихо автомобильной тишиной. Эта тишина складывалась из множества звуков: ровного гудения двигателя, мягкого шипения теплого воздуха из печки, щелканья стеклоочистителей. Встречные машины проносились с мягким шелестом. Мы молчали. Я смотрел на спину Хамберта. Возраст профессора выдавала его шея. Ему, наверное, действительно было много лет, потому что шея была похожа на черепашью, только вылезала она не из панциря, а из темно-серого тяжелого пальто. - Вы простите меня, друзья, что я молчу, - вдруг сказал профессор, не отрывая взгляда от дороги. - Поверьте, я очень рад вашему приезду... Но я никак не могу прийти в себя. Лина Каррадос... - Я не мог, конечно, слышать, как профессор всхлипнул, но плечи его явственно вздрогнули. - Она... она стала мне за это время как... дочь. Вы же знаете, Пол, у меня никогда не было детей. И вдруг эта девочка... В ней было столько жизни, огня, озорства... Я ловил себя на том, что ждал с нетерпением каждой новой встречи с ней. А Марта просто не отпускала ее от себя. "Миссис Хамберт, - начинала смеяться Лина, - я не могу относиться к вам хорошо". - "Почему?" - спрашивала Марта. "Потому что я влюблена в вашего мужа". - "Лина, он даже не годится тебе в дедушки", - говорила Марта. "Ах, миссис Хамберт, для чего мне дедушка, - покатывалась со смеху Лина, - у меня есть полный набор дедушек. Мне нужен муж. У меня еще не было ни одного мужа. Отдайте мне его, а, миссис Хамберт?" И знаете что, Пол, она действительно любила меня. Как дочь, конечно. Я видел это по ее глазам. - Профессор вздохнул тяжко и безнадежно, и вздох его был слышен даже на фоне работающего мотора. Мы молчали. Что можно было сказать? Какими словами можно облегчить боль, вызванную смертью близкого человека? - А где же сам Шервуд? - спросил я Павла Дмитриевича по-русски. - Неужели аэропорт так далеко от города? - Нет, мы едем не в Шервуд, а в Буэнас-Вистас. Это маленький городок не очень далеко от Шервуда. Хамберт сказал мне по телефону, что они в Буэнас-Вистас. - А скоро Буэнас-Вистас? - спросил я профессора Хамберта. Это был первый мой вопрос, заданный в Шервуде, и я тщательно сконструировал его в уме, хорошо отрепетировал и только после этого произнес вслух. - Уже въезжаем, мистер Чернов. Мы ехали по улице моего сна. Та самая улица, я бы узнал ее среди миллиона улиц миллиона городов. - Можно попросить вас ехать чуточку медленнее? - попросил я. - О, конечно. А вот и банк. "Киферс банк". И так же, как и во сне, я различил слово "банк" и не мог различить буквы в первом слове. Если во сне я видел этот банк глазами Лины, то зрение у нас, очевидно, было примерно одинаковое. Маленький, уютный городок. Длинная улица, застроенная небольшими домами. Машина свернула на совсем узенькую боковую дорогу. - Линина машина взорвалась здесь недалеко. Не успела она выехать, бедняжка, из Лейквью, как произошел взрыв. А вот и Лейквью. Среди высоких сосен стоял красивый светлый двухэтажный дом, а вокруг него прятались в кустах несколько коттеджиков - совсем как какой-нибудь подмосковный дом отдыха. - Сейчас я покажу вам ваше жилище. Вот ваш домик. Машина остановилась на заасфальтированной площадке у входа в забавный маленький коттедж трогательного старинного вида, если не считать телеантенну на крыше. Позади домика, за зубчатой темной бахромой кустов, рыбьей чешуей сверкнула полоска воды. Ну конечно, Лейквью. "Вид на озеро" в переводе на русский. Я выгрузил наши чемоданы, и мы вошли в дом. - Надеюсь, вам здесь будет удобно, - сказал профессор Хамберт. - Конечно же, о чем вы говорите, - пожал плечами Павел Дмитриевич, стремительно обегая две спаленки, небольшую гостиную с телевизором и нарядную кухню. - Отдохните, а в восемь я зайду за вами, и мы пойдем пообедаем к нам. Это здесь же. Конечно, это будет совсем не тот обед, о котором мечтала Марта... О господи! - тяжко, по-коровьи, вздохнул профессор, вынул носовой платок и промокнул глаза. - Простите меня, джентльмены. Он медленно согнулся, с трудом сел в машину и начал разворачиваться, чтобы отъехать от нашего домика. Он опустил стекло, сделал жалкую попытку улыбнуться и крикнул дрожащим фальцетом: - До восьми! - Хорошо, Хью, мы будем ждать, - сказал Павел Дмитриевич. - Павел Дмитриевич, - сказал я, - я не хотел говорить вам раньше, но все равно я должен. Я не слышу больше чужих мыслей. Я пробовал много раз. Это не вопрос - хуже или лучше, этого просто нет. Как будто и не было никогда. - Милич, вы знаете, кто такой Хью Хамберт? - спросил капитан Трэгг и посмотрел на лейтенанта, сидевшего в кресле и пытавшегося заклеить трещинку в сигарете. Он отрывал кусочек бумаги с голого края сигареты, слюнявил его и прилеплял к дырочке, но заплаты не держались, и у лейтенанта поэтому было недовольное лицо. Он непонимающе посмотрел на капитана. - Послушайте, Милич, если бы вы даже решили штопать у меня в кабинете носки, я бы все равно не мог прибавить вам зарплату. Бросьте сигарету и ответьте на мой вопрос. - Хамберт? Знаменитый астроном и философ. - Прекрасно. Что значит - образованный человек... Ладно, ладно, не испепеляйте меня взглядом. Я уже привык к вашим испепеляющим взглядам. - Скажите, почему вы саркастически настроены только утром? - спросил лейтенант Милич и с видимым сожалением достал новую сигарету. - Потому что с утра у меня ясная голова. Так вот, только что эту ясную голову призвал к себе сам и приказал отправить в Лейквью, около Буэнас-Вистас, нашего самого образованного и самого толкового сотрудника... - Когда мне ехать? - спросил лейтенант. - Как вы догадались? - В притворном изумлении капитан широко развел руками. - Дедукция. С одной стороны, вы позвали меня к себе. С другой - вам нужно послать в Буэнас-Вистас самого образованного и толкового сотрудника. Я знаю, что самый толковый и самый образованный инспектор в управлении - я. Эрго, как говорили древние римляне, мне нужно ехать в этот городишко. - Боже, боже, кто у меня работает! Какая сила ума, какая истинно христианская скромность! - Что там такое? - Подробностей я не знаю, но как будто профессор Хамберт руководит какой-то программой или проектом, который финансирует фонд Капра. Машина одного из сотрудников взорвалась позавчера, а вчера этот сотрудник умер в больнице. И вчера же вечером выяснилось, что исчезли все материалы, связанные с проектом. В довершение ко всему вчера же из Москвы прилетели двое русских, которых Хамберт пригласил принять участие в их исследованиях. Вы же знаете, мы сотрудничаем с ними во многих программах. Вот и все, что я знаю. - Мне ехать одному или вдвоем? - Безусловно одному. Мне сказали, что, хотя программа, строго говоря, не засекречена, ее вместе с тем... как бы выразиться... прячут от печати. Поэтому требуется крайняя осторожность. Начните с полиции Буэнас-Вистас. Я думаю, хоть что-нибудь они вам сказать смогут. - А они не обидятся, что мы лезем в их епархию? - Нет. Они тоже звонили самому. Этот хитрый Брюнес заранее снимает с себя ответственность. Поразительный у него нюх. Через два часа лейтенант Милич уже остановил машину у двухэтажного здания полиции Буэнас-Вистас. Не успел он выключить зажигание, как к машине подошел сизощекий высокий полицейский и спросил: - Лейтенант Милич? - Я. - Вас ждет мистер Брюнес. Капитан, наверное, прав, подумал лейтенант. Им здесь просто не терпится спихнуть с себя это дело. Ученые, русские, совместные исследования - пусть ломает себе голову столичная полиция. А они по-прежнему смогут здесь тихо дремать в своем городишке, воюя со старушками, которые сослепу ставят машины в неположенном месте. Без лавровых венков, но и без терниев. - Спасибо, что приехали к нам так быстро! - Начальник полиции Буэнас-Вистас протянул Миличу руку. - Капитан Трэгг предупредил меня, что приедете именно вы, и у меня сразу отлегло от сердца. С лейтенантом Миличем я спокоен, сказал я себе... "Как льстит! - подумал лейтенант. - Прямо-таки с детским бесстыдством". - В самых общих чертах капитан Трэгг ознакомил меня с ситуацией. Кто у вас занимался взрывом машины? - Поттер. Он вас встречал внизу. Человек с самым лучшим цветом лица в городе. Сейчас я позову его, если хотите. - Пожалуйста. Входя, Поттер уже доставал из кармана записную книжку. Вид у него в отличие от Брюнеса был обиженный. Он-то считает, что разобрался бы во всем и сам, подумал Милич. - Поттер, это, как вы уже догадались, лейтенант Милич. Имя его вы должны знать... ("Знаешь, что льстит, - подумал лейтенант, - но все равно приятно".) Сержант Поттер как раз занимался взрывом машины мисс Каррадос... - Простите, - прервал его Милич, - как ее фамилия? - Каррадос. Два "р". Прошу вас, Поттер, введите нашего гостя в курс дела. - В десять десять восьмого декабря в полицию позвонил какой-то человек, который не назвал себя, и сообщил, что на шоссе, на самом съезде к Лейквью, взорвалась машина. Этот поворот находится в восьми милях от нас. Дежурный тут же отправил туда меня. Меня и "скорую помощь". Я как раз работал позавчера. Я приехал на место в десять тридцать. Машина действительно взорвалась. Это была "Вега-шесть", и поверьте, от нее мало что осталось. - Вы сфотографировали место взрыва? - спросил лейтенант, и по тому, с какой гордостью Поттер утвердительно кивнул, он понял, что полиция Буэнас-Вистас не слишком часто занимается фотографией. - Уже с места я вызвал по радиотелефону еще одну машину и попросил взять фотоаппарат со вспышкой. Вот фото, я захватил их с собой. Лейтенант Милич взял три фотографии. Исковерканный, неузнаваемый кузов. Искореженный, скрученный металл. Типичная смерть века - в ржавом железе. - А хозяйка машины? - Когда я приехал, ее уже отправили в больницу. - Каким образом? - Когда стали останавливаться машины, привлеченные пламенем, кто-то заметил молодую женщину, лежавшую неподалеку от места взрыва. Она была тяжело ранена. Некая мисс Ван Хойзен с помощью других уложила ее в свою машину и привезла в Буэнас-Вистас в больницу. Так что "скорая помощь", которую прислал дежурный, оказалась ненужной. В больнице мисс Каррадос умерла на следующий день, так и не приходя в сознание. Внутренние кровоизлияния, ожоги, не говоря уж о переломах. - Вы осмотрели место взрыва? Поттер посмотрел на Милича с презрением: - Конечно. Мы не Шервуд, но... - Ладно, сержант. Если хотите дуться на меня, это ваше дело. Они из столицы, а мы здесь... и так далее. Отговаривать вас не буду, потому что если уж человек решает обижаться, он всегда найдет для этого повод. Поттер вдруг ухмыльнулся: - Насчет столичных - это вы точно сформулировали, но обижаться на вас я не буду. - Ну и отлично. - В десять часов вечера, конечно, темно, да и погода была позавчера ужасающая. Шел дождь, ветер. Поэтому основной осмотр мест я произвел на следующий день рано утром. Прежде всего о месте взрыва. Машина ехала из Лейквью и взорвалась на самом повороте боковой дороги на шоссе. - Смогли вы установить характер взрыва? Сержант Поттер покачал головой: - Боюсь, что нет. У нас здесь специалистов по взрывам нет, а я ни к какому твердому заключению прийти не мог. - А не твердому? - По-моему, взрыв был не случайный. - На основании чего вы так считаете? - Ну, прежде всего потому, что взрыв машины практически на ровном месте, без аварии, без столкновения - вещь очень редкая. Потом, когда взрывается машина, на которой едет человек, работающий в секретном проекте, да еще в день приезда русских... - Ну, коллега, это же не доказательства. Это скорее из области беллетристики. - Как вы сказали? - Литературы. - А... Так я и говорю, что это не твердое заключение. И даже не косвенные доказательства. Общие, так сказать, рамки. - И все? - Нет. Я нашел одну почти целую металлическую линейку и кусок другой. - Линейки? - Угу. - Ну и что? - Мисс Каррадос ничего не чертила... - Но она же... - Нет, они мне объяснили в Лейквью, что она никакого отношения к технике не имела. Абсолютно никакого. А молодая девушка девятнадцати лет, не имеющая никакого отношения к технике, не возит обычно в машине две металлические линейки. Поттер торжествующе посмотрел на Милича, и тот усмехнулся. - Правильно, сержант, так их, столичных зазнаек. - Да я... - Не стесняйтесь, давите их. - Это еще не все, - театрально сказал Поттер, сделал для пущего эффекта паузу и добавил: - На конце одной из линеек, той, что почти целая, я заметил какую-то неровность. Это оказались следы припоя. - Значит, вы думаете, эти линейки были частями взрывного устройства? - Да, - гордо кивнул Поттер, и лейтенант, глядя на мясистое, красное лицо сержанта, подумал, что физиономиста из него не вышло и что Поттер умнее, чем ему показалось. - Наверное, вы правы, - задумчиво сказал Милич. - Действительно, есть такая конструкция самодельных бомб для машин. К двум металлическим линейкам припаивают проводки, ведущие к детонатору. Линейки друг от друга изолируют так, чтобы они лежали на каком-нибудь изоляторе, например резине, одна над другой, наподобие крокодильей пасти. Концы пасти всовывают в пружины подвески машины. Как только машину слегка тряхнет, пружина сожмется, сожмет концы линеек, замкнув тем самым электрическую цепь, - и пожалуйста, сержант Поттер начинает лазить по месту взрыва. Вы молодец, и я говорю это искренне. В красном лице сержанта появился кирпичный оттенок, и Милич понял, что его собеседник покраснел. - Я никогда с такими штуками не сталкивался, - сказал Поттер, - но читал раз про это. Не помню точно, в какой книге, но помню, меня поразило, как все подробно там было описано. Как руководство "Сделай сам". - Руководство... гм... Пожалуй, единственное, чему людей не надо учить, - это преступлениям. И откуда только фантазия берется!.. - Это точно вы говорите... Я еще помню, что в книге подробно описывалось, куда какой проводок идет. Батарейка, детонатор, взрывное устройство. И я часа два лазил по мокрой траве, в кустах. И нашел несколько кусочков тонких проводков, которые в электропроводке машины не применяются. Милич посмотрел на начальника полиции Буэнас-Вистас, который тихо сидел в кресле и глядел с отеческой гордостью на Поттера. - Мистер Брюнес, как бы вы реагировали, если б я попросил у вас сержанта? Я бы на вашем месте не колебался. Если нам удастся чего-нибудь добиться, - лавры пополам. По весу, по счету - как угодно. Половина - полиции Шервуда, половина - небольшой, но опытной и самоотверженной полиции Буэнас-Вистас, мужественно стоящей на защите закона и порядка под руководством скромного своего начальника, всеми уважаемого мистера Брюнеса. Брюнес добродушно рассмеялся. Смех был искренний, и Милич решил, что больше всего, наверное, его рассмешили слова о скромном, всеми уважаемом мистере Брюнесе. - Вы как этот самый... - Змий-искуситель? - Точно. Ну, а если распутать ничего не удастся? Профессор Хамберт летает высоко, туда начальники полиций маленьких городков не залетают, крылышки слабы. Что тогда, если профессор пожалуется? А я как раз вышел на финишную прямую перед пенсией... - Я как раз к этому и шел. Если провал - виноват во всем лейтенант Милич. Вы не представляете, как эта идея понравится в Шервуде. - Что вы виноваты? - Угу. Я стольким людям наступал по глупости на мозоли... А теперь уже не могу отучиться. Плохая привычка - смотреть, как гримасничают владельцы мозолей, когда ступаешь на них... На лице начальника полиции Буэнас-Вистас появился неподдельный ужас, и Милич подумал, что он-то уж наверняка никому ни на какие мозоли не наступал и вообще, похоже, не вылезал из-за своего стола, в который давно врос. Он даже ничего не сказал по поводу мозолей. На финишной прямой перед пенсией осторожность ценится превыше всего. Впрочем, такие люди, как Брюнес, всегда идут по прямой, избегая поворотов. - Так как, мистер Брюнес? - У нас мало людей, и я боюсь, что... - Профессор Хамберт, как вы выразились, летает высоко, и если бы ему вдруг пришла в голову идея, что полиция Буэнас-Вистас не хочет оказать посильную помощь... На финишной прямой... Брюнес бросил быстрый взгляд на человека, сидевшего перед ним. Двадцать или даже двадцать пять лет разницы. Один с самоуверенностью молодости шагает по мозолям ближних своих и гордится этим, другой видит лишь финишную ленточку, такую желанную финишную ленточку. - Хорошо, - вздохнул он. - Поттер, вы будете работать с лейтенантом Миличем. И не вздумайте докладывать мне. Это дело Шервуда, а не наше, и я просто пытаюсь помочь. Понятно? - Вполне, сэр. - В таком случае, до свидания. Когда они вышли на улицу, Милич сказал: - Если не хотите, можете отказаться. Поттер только хмыкнул, но ничего не ответил. - Ладно. У вас тут есть гостиница? - Есть. Целых две. Мотель Лейквью, хотя никакого вида на озеро из него нет, и отель Лемана. - Какой из них лучше? Поттер пожал плечами: - Наверное, отель. - Хорошо. Я оставлю там вещи и свяжусь с профессором Хамбертом, а вы съездите в больницу, узнайте у врачей и сестер, не говорила ли что-нибудь мисс Каррадос. - Она не приходила в сознание. - Я знаю. Но она могла бредить... что-нибудь. Не знаю, как вы, Поттер, а я вначале всякий раз твердо уверен, что ничего сделать не смогу. Люди задумали преступление, тщательно готовили его, умные люди, способные на все, и я, Генри Милич, должен оказаться умнее их. А вы говорите, инспектор шервудской полиции... - Я вас понимаю, мистер Милич. - Давайте-ка перейдем на имена. Зовите меня Генри. По крайней мере, это короче на два слога, чем мистер Милич. Хорошо? - Хорошо. А меня зовут Джим. - Прекрасно. Это-то мы, по крайней мере, выяснили без особых трудностей. Да, вот еще: посмотрите в больнице, оставила ли эта дама, которая привезла Каррадос в больницу, свой адрес. - Миссис ван Хойзен. - Тем более. Если найдете ее адрес, поговорите и с ней. - Хорошо. - Мне звоните в отель. Если меня не будет, портье скажет, где я. Дайте мне ваши координаты. - Вот, пожалуйста. - Поттер вынул из бумажника визитную карточку. - Если не ошибаюсь, я проезжал какой-то отель, когда ехал к вам. Это он и есть? - Да, в полумиле отсюда. С левой стороны. 2 - Мистер Милич, - сказал профессор Хамберт, растирая ладонью левую руку, - прежде всего я хотел бы, чтобы вы уяснили себе характер исследований, которые мы вели здесь. Понимаете, эти исследования не совсем... гм... обычные, и я бы попросил вас соблюдать максимальную осторожность. Через несколько минут вы поймете, что я имею в виду. Мисс Каррадос, которая вчера умерла в больнице, принимала сигналы внеземной цивилизации. - Принимала или хотела принимать? - Мистер Милич, чтобы нам не тратить лишнего времени, давайте договоримся: я говорю именно то, что хочу сказать. И если я говорю "принимала сигналы внеземной цивилизации", я имею в виду именно этот факт. Профессор переменил руки и теперь растирал левой ладонью правую руку. Кожа на тыльной стороне рук была у профессора морщинистая, как кожа ящерицы, и покрыта пятнами пигментации. "Я смотрю на кожу его рук потому, что мой мозг пытается выиграть время, чтобы поглотить сказанное профессором", - подумал лейтенант Милич. - Она... - Мисс Каррадос получала во сне сигналы в виде сновидений. Сомнений у нас в этом нет никаких. Особенно когда мы узнали, что и у русских есть человек, который видит те же сны. "Спокойно, - сказал себе лейтенант Милич, - никаких эмоций. Ты ищейка, идущая по следу. Тебя не должно волновать, оставил ли следы банальный вор или маленький зеленый Человечек с летающего блюдца. Это тебя не касается". - Этот русский, Юрий Чернов, прилетел вчера вместе с руководителем их проекта академиком Петелиным. Я лично пригласил их. Они приглашали нас, и я бы с удовольствием поехал, но мисс Каррадос категорически отказалась. У нее тяжело больна мать. Практически она обречена... - Профессор медленно и машинально растирал ладонью сухую, морщинистую кожу, словно заряжал себя статическим электричеством. Он помолчал и продолжал: - Если бы я только уговорил ее... Девочка была бы жива... Пауза все растягивалась, становясь напряженнее и напряженнее, пока Милич не спросил: - Если не ошибаюсь, вы обратились в полицию из-за того, что у вас пропали материалы? Профессор вздрогнул, поднял голову. - А? Да, совершенно верно. - И когда вы обнаружили пропажу? - Вчера вечером. Я встретил в Шервуде русских, привез их сюда, показал им их коттедж и договорился, что зайду за ними в восемь часов, чтобы пообедать у нас. Часов около семи я пошел в свой кабинет. Он находится в центральном здании. Я открыл сейф - он был пуст. Все материалы лежали в портфеле: магнитные кассеты с записью рассказов мисс Каррадос, лабораторные исследования ее состояния во время сна - все результаты наших исследований... Профессор замолчал и опустил голову. Старую седую голову на старой морщинистой шее. Поражения тяжелы вообще, а старикам вдвойне. Или втройне. Проигрыш, который уже не обыграешь, подумал Милич. - Но самое главное - Лина Каррадос. До момента, пока я не обнаружил пропажу материалов, я был уверен, что это несчастный случай. Но когда я увидел пустой сейф... - Боюсь, вы, скорее всего, правы, профессор, - сказал Милич. - Похоже, что это не простое совпадение. Сержант Поттер из местной полиции, который осматривал место взрыва, обнаружил кое-какие указания, что в машину была подложена бомба. - Бомба? - Я говорю то, что имею в виду. Бом-ба. - Бомба - в машине Лины? - Да. - Но... - Что "но"? - Кому она могла мешать? Она была почти девочкой. Ей только исполнилось девятнадцать лет. Она не могла никому мешать. Кто мог захотеть убить ее? - Пока я не могу ответить на этот вопрос. - Убить Лину? Это просто не укладывается в сознании. Это какое-то нелепое заблуждение. Полиция ошибается. Ведь ошибается же полиция? Бывают такие случаи? - Сколько угодно. Но не на этот раз. Скажите, профессор, кто знал, что она вечером поедет в Буэнас-Вистас? - Кто знал? - Профессор беспомощно пожал плечами. - Все, наверное. - Что значит - все? - Вся наша группа, девять человек. Не считая меня и моей жены. - Стало быть, одиннадцать человек? - Ну, может быть, еще Дик Колела. Он здесь нечто вроде сторожа. - Профессор на мгновение прикрыл глаза, проверяя себя, потом кивнул: - Да, двенадцать человек. - А молодой человек вашей сотрудницы? - Наверное, и он знал, раз она ехала к нему на свидание. - Вы его видели когда-нибудь? - Нет, ни разу, но Лина рассказывала о нем. Они познакомились где-то в городе. Он печатник в типографии местной газетки. Сейчас я вспомню его имя... Брюс... да, Брюс Тализ. Кажется, так. - И вы не представляете себе, кому нужна была смерть мисс Каррадос? - Абсолютно не представляю. Лина... Она была как птица, маленькая, веселая, бесхитростная птичка. Все улыбались, когда смотрели на нее. Когда она появлялась в своих неизменных джинсах и короткой черной кофточке, которая то и дело задиралась и обнажала полоску загорелой кожи, встряхивала длинными, распущенными по плечам волосами и, сияя, начинала рассказывать нам какую-нибудь милую глупость, мы все расплывались в улыбках... Простите меня, мистер Милич, что я снова и снова с маниакальной настойчивостью повторяю одно и то же, но я ничего не могу поделать. Если бы вы хоть раз видели Лину Каррадос, вы бы поняли меня... - Убивают не только старых и уродливых. Убивают тех, кто мешает. Чье исчезновение выгодно. - Может быть. Наверное, вы правы. В этих вещах вы понимаете больше меня. И тем не менее мне вам просто нечего больше сказать. - А как относились члены вашей группы к работе, которую вы проводили? - О, с огромным энтузиазмом, разумеется. Вначале, пока у нас были сомнения, энтузиазм разделяли не все. Но когда сомнений не осталось, нами всеми овладела буквально лихорадка. Мы все отдавали себе отчет в необыкновенной важности работы. Даже не просто важности. В исторической роли работы. Вы представляете, что это значит - впервые в истории человечества установить контакт с иной цивилизацией? Пусть вначале даже односторонний. Разумеется, у нас были да и остаются некоторые опасения. Профессор Лернер, например... Это наш социолог. Он считает, что знакомство человечества с иной цивилизацией, стоящей на более высокой ступеньке развития, может оказать отрицательное влияние на весь дальнейший ход истории. Я этой точки зрения не разделяю. Я считаю, что мы вообще переоцениваем влияние идей на судьбы человечества... Но это другой вопрос. - Скажите, вы, случайно, не знаете, была мисс Каррадос застрахована? - Понятия не имею. - Вы можете мне сказать, ездила ли куда-нибудь Лина на своей машине в день трагедии? Профессор Хамберт склонил голову набок и пожевал серую нижнюю губу. - Весь день она была здесь. И ночевала здесь. - Могу я спросить вас, профессор, уверены ли вы в этом? - Гм... В том, что восьмого она никуда не уезжала, - да. А ночью... Я спросил ее утром, как ей спалось... Я каждое утро задавал ей этот вопрос... - Профессор вздохнул медленно и печально. - А Лина рассмеялась и сказала, что спала как убитая... Как убитая... Как убитая. Все это легко проверить у сторожа. Ворота обычно закрыты, и, чтобы въехать или выехать из Лейквью, нужно, чтобы он открыл их. - Спасибо. Наверное, у сторожа я смогу узнать и о других. - Конечно. - Меня интересует, в частности, кто из сотрудников ночевал здесь в ночь с седьмого на восьмое. - Обычно почти все предпочитают ночевать здесь. Здесь так тихо... - Ну что ж, благодарю вас. Если вы дадите мне список ваших сотрудников, на сегодня достаточно. - Я приготовил список. Вот он. Сейчас все люди здесь, в Лейквью... Все, что я смогу сделать для вас, я сделаю. - Голос профессора стал хриплым, но он не откашлялся. - Я многое отдал бы, чтобы узнать, кто подложил в Линину машину бомбу. - Да, еще маленькая деталь, чуть не забыл. Вы мне сказали, что открыли сейф, чтобы взять документы, и он был пуст. - Совершенно верно. - Никаких следов того, что его пытались взломать? - Нет. Сейф был в полном порядке. Я набрал комбинацию и открыл дверцу. - А кто знал эту комбинацию, кроме вас? - Кроме меня? Никто. Хотя простите, комбинацию знал еще один человек. - Кто же? - Лина. Теперь я вспоминаю. Да, конечно, она знала. Я стоял как-то у сейфа, не то закрывая, не то открывая его... Пожалуй, закрывал, потому что был уже вечер. Да, горел свет. Внезапно я услышал Линии смех. "Мистер Хамберт, поздравьте меня! Я только что открыла способ, как разбогатеть!" - "Какой же?" - спросил я. Наверное, я улыбался. Я всегда улыбался, когда разговаривал с ней. Никогда нельзя было заранее знать, что она скажет. "Я стану медвежатницей". - "Что? Ты будешь охотиться на медведя?" - "Ах, профессор, профессор! - сказала она, подошла ко мне, взяла мою руку и потерлась щекой о нее. - Какой вы необразованный! Медвежатник - это специалист по открыванию сейфов". - "Ты хочешь стать механиком?" - "Нет, вором. Воровкой. Представляете заголовок в газетах: "Величайшая медвежатница всех времен и народов Лина Каррадос сегодня обчистила свой тысячный сейф". Каково?" - "И как же ты собираешься стать медвежатницей?" - спросил я. Когда я разговаривал с Линой, мне неважно было, о чем шла речь. Мне достаточно было смотреть на нее. Наверное, если бы мне было хотя бы лет на тридцать меньше, я бы влюбился в нее. "Очень просто, - пропела Лина, - вот вы сейчас набирали комбинацию девятнадцать - двадцать пять - пятьдесят девять. Правильно?" - "Конечно. Я ведь совсем забыл, что ты читаешь мысли", - сказал я. "То-то же, берегитесь!" - еще раз пропела Лина и выпорхнула из кабинета. - Профессор покачал головой, как бы прогоняя воспоминания. - Простите, я увлекся деталями. - Что вы, что вы! - сказал лейтенант Милич и подумал, что старику, наверное, не нужно было сбрасывать тридцать лет, чтобы полюбить эту Лину в опущенных на пупок джинсах и черной короткой кофточке. - И, кроме мисс Каррадос, никто комбинации сейфа не знал? - Нет. Строго говоря, никакой особой уж необходимости в этом сейфе не было. Никаких официальных секретных документов, никаких крупных сумм и так далее. Просто в сейфе было удобнее хранить все материалы опытов, и, кроме того, мы все твердо решили любыми способами предотвратить преждевременное разглашение результатов. - Гм?.. Вы говорите, она читала мысли? Что это значит? В прямом смысле этого слова? - Видите ли, раньше у нее этого необыкновенного дара не было. Она обрела эту способность уже после сновидений, о которых я вам уже говорил. Мы считали, что чтение мыслей безусловно связано с ее ролью реципиента космических сигналов. - И что же, она могла знать, о чем думают окружающие ее люди? - Да. Она просто читала их мысли, слышала. Правда, для этого ей нужно было сосредоточиться, нужно было захотеть. Только тогда она начинала слышать чужие мысли. Я понимаю, как это все фантастично звучит. Мы сами прошли через стадию неверия, недоумения, нежелания поверить и наконец принятия этого как факта, который существовал, но который мы не могли объяснить. Профессор Лернер первый предположил, что чтение мыслей - инструмент, при помощи которого внеземные корреспонденты Лины пытались привлечь внимание к ее сновидениям. - Спасибо, профессор. Я должен хорошенько обдумать то, что вы рассказали мне. - И я не сразу смог все это воспринять. Как до сих пор не могу воспринять, что завтра я не увижу Лину. Лейтенант встал и посмотрел на профессора. Высокий сутулый старик, погруженный в воспоминания. Лейтенант тихонько вышел из комнаты. Поттер уже ждал его в гостинице. Он сидел в холле и мирно дремал, держа перед собой газету. Но едва Милич толкнул вертящуюся стеклянную дверь, как он открыл глаза и встал. - Если не возражаете, пошли наверх ко мне в номер, - сказал лейтенант. - Я заметил, что преступления раскрывают