дала его намерения. Лернер - прямая противоположность всем этим качествам. Разве что он может заговорить человека насмерть. Если бы Лину Каррадос нашли мертвой без видимых следов насилия, я бы легко мог поверить, что ее заговорил этот болтун. Задушил словами. Я сам раз едва ноги унес. Прогресс, регресс, модели развития и так далее. Блестящие игрушки для праздных и неряшливых умов... - Гм... А что вы все-таки скажете о взглядах мистера Лернера? Его боязнь, что контакт с внеземной цивилизацией может оказать пагубное влияние на развитие человечества... - Чепуха. Сентиментальная чепуха. Набор слов. Контакт с десятью цивилизациями произвел бы на человечество куда меньше впечатления, чем последний развод очередной звезды телевидения. Через два дня все забыли бы об этих цивилизациях. - Я вижу, вы невысокого мнения о людях. - Я ученый, мистер Милич. Ученый не может быть сентиментален. У него должен быть ясный мозг, не боящийся фактов, как бы эти факты ни были неприятны ему. Как только у ученого появляется эмоциональное отношение к чему-то, он перестает быть ученым. По крайней мере в этом вопросе. Если ученый изучает людей, он не имеет права любить их. Медина достал из кармана пачку сигарет, вытащил сигарету, посмотрел на нее с глубоким отвращением и закурил. - Ну хорошо, - вздохнул Милич. - А что вы можете сказать об Иане Колби? - Синт. - И одно это уже исключает его из числа потенциальных убийц? - Вы знаете, что самое характерное для синтов? - Что? - У них не хватает интеллектуального мужества воспринимать жизнь такой, какой она есть. Они смотрят на жизнь сквозь свой христин, надев на себя спасательный пояс христианства. - А Эммери Бьюгл? Мог бы он убить? - Наверное. Впрочем, не знаю. Для убийцы у него слишком сильные убеждения... - Боюсь, мистер Медина, этот парадокс слишком глубок для меня. - Нисколько. Он так ненавидит прогресс, либералов и социализм, что для обычного убийства у него вряд ли осталось бы достаточно ненависти. - А если бы это убийство носило политический характер? - То есть? - Если бы взрывом машины мисс Каррадос можно было помешать контакту не столько с внеземной цивилизацией, сколько с русскими? Ведь, если я не ошибаюсь, мистер Бьюгл твердо убежден, что такие контакты пагубны. - Он идиот. Биологический консерватор. Человек жестко запрограммированный. Робот, не способный к обучению... - Вы не ответили мне на вопрос. - А, вы спрашиваете, мог бы Бьюгл убить?.. - Совершенно верно. Медина брезгливо раздавил окурок сигареты в пепельнице. - Не знаю, - пожал он плечами. - С одной стороны, он в достаточной степени глуп, чтобы быть фанатиком. С другой - слишком ничтожен, чтобы быть настоящим фанатиком. - А мистер Хамберт? Медина бросил быстрый взгляд на лейтенанта и усмехнулся: - Мистер Хамберт не способен ни на что. Он памятник. Он занят лишь тем, чтобы голуби не засидели его, чтобы пьедестал не растрескался, чтобы вокруг было чисто подметено и чтобы говорили экскурсиям чистеньких школьников и школьниц, особенно школьниц: а это, детки, памятник великому ученому Хамберту. - Как по-вашему, мистер Медина, как относился мистер Хамберт к Лине Каррадос? Медина легонько кончиками пальцев побарабанил по столу. На скулах его затрепетали желваки и тут же успокоились. - Меня не интересовала личная жизнь Хамберта. "Ага, голубчик, - подумал Милич, - не на таком уж высоком Олимпе ты пребываешь". - А у вас какие были отношения? - С кем? "Прекрасно знает, кого я имею в виду. Выигрывает несколько секунд, чтобы взять себя в руки", - пронеслось в голове у Милича. - С Линой. - Ах, с Линой... Обычные. Самые нормальные отношения. Лейтенант Милич сделал мысленно заметку вернуться к отношениям Медины и Лины и спросил: - А вы бы сумели убить? - Вы меня оскорбляете. - Впервые за время разговора по лицу Чарльза Медины скользнула улыбка. - Помилуйте, это чисто гипотетический вопрос. - Нет, вы меня не поняли. Меня обидело уже то, что вы сомневаетесь, мог ли я убить. Конечно, мог. Если бы мне это было очень нужно. - А вам не нужно было убить Лину Каррадос? - Для чего? - Ну, скажем, чтобы монумент, который строит себе профессор Хамберт, остался незаконченным. И чтобы к нему не водили экскурсии школьниц. - На слове "школьниц" Милич сделал ударение, и Медина гмыкнул. - Вы думаете, это мне все-таки следовало ее убить? - спросил он. - Уже поздно. У кого-то были более серьезные основания. Или кто-то оказался расторопнее меня... Но вообще-то я вас теперь понимаю. Вы считаете, что я завидую старику и мог бы пойти на все, чтобы насолить ему. Так? - Медина серьезно и внимательно посмотрел на лейтенанта. - Приблизительно, - кивнул Милич. "Ах ты, кремень, - подумал он. - Ты идешь напрямик, и я юлить с тобой не стану". Медина наморщил лоб и посмотрел поверх своих очков в роговой оправе в окно на серое небо и редкий тяжелый и ленивый дождь. - Я вас понимаю, - сказал он наконец, - но я не подложил бомбу Лине Каррадос. Надеюсь, вы найдете тому доказательства. У меня их, к сожалению, нет. Надеюсь, презумпция невиновности у нас еще действует? Или мне нужно доказывать вам свою невиновность? 5 - Кто куда ездил? - Дик Колела пожал плечами. - Так разве я знаю? Мое дело - открой ворота, потом закрой, и все дела. Ну, а если кто сюда, в Лейквью, приедет - спросить к кому. Ну конечно, следить, чтобы смазка была в петлях, подкрасить, если надо где... - Краска меня не интересует, мистер Колела, - терпеливо сказал Поттер. - Меня интересует, не ездил ли кто-нибудь из сотрудников в последние дни до взрыва куда-нибудь. - Так я вам и говорю: откуда мне знать? Они каждый день ездят. Кто в Буэнас-Вистас, кто в Шервуд, кто в Стипклиф. Я никого не спрашивал. Мне б сказали, я б спрашивал. А так - какое мое дело? - А сюда никто не приезжал? - Сюда? - Колела задумчиво поскреб затылок. - Да вроде никто... Хотя обождите... К мистеру Колби - это к синту - вроде приезжала машина... Точно, приезжала, теперь вспомнил. Я чего вспомнил - за рулем такой же сидел, как мистер Колби... - В каком смысле такой же? Похожий? - Да нет, это... знак у него на одежде такой, как у мистера Колби. Желтая эта нашивка. Уж чего она у них там означает, это меня не спрашивайте. Я когда рос, никаких этих синтов не было. В нашей местности около Стипклифа и католика-то, бывало, не увидишь, а теперь там ихний штаб, что ли... - Чей штаб? - Этих синтов. Мне дочка говорила, она и сейчас в Стипклифе живет. И этот, что приезжал, тоже из Стипклифа. - А откуда вы знаете? - Ну как же. Я как увидел, что синт он и нашивка у него такая же, как у мистера Колби, я его спрашиваю: "К мистеру Колби, наверное?" А он кивает, да, мол, к нему. А я подумал, чего мне дочка говорила, и спрашиваю: "Из Стипклифа, поди?" - "Да", - говорит. Я тем временем ворота открыл, пропустил его и снова закрыл. Конечно, в такую погоду все время вылезать закрывать да открывать не очень-то приятно, да я уже привык, мне нипочем. Он, этот синт, спросил еще, где машину поставить. Я ему объяснил, что можно к самому коттеджу проехать, а можно и тут, около ворот оставить. Ну, он тут, у ворот, машину поставил, аккуратненько так, вылез. Я ему показал, куда пройти, и он зашагал, портфельчиком помахивая. - А долго был этот синт из Стипклифа? - Да нет, наверное, час, может, полтора. - А кто еще приезжал? - Да я ж говорю, больше никого. - Вы сначала и синта забыли. - Ну и что ж, что забыл, потом вспомнил. У меня память, слава богу, жаловаться не приходится. Вон Эдвин Манн на три года меня младше, а... - Бог с ним, с Эдвином. Значит, больше никто не приезжал? - Ну, приезжала к этой женщине, длинноволосой... как ее... ага, мисс Басс, сестра ее. - Сестра? - Сестра. Точная копия. Такая же носатенькая. Ну, и к этому... маленькому... мистеру Лернеру... - А кто приезжал к мистеру Лернеру? - А кто его знает, кто... Человек, стало быть... - А я-то думал, обезьяна... Сторож обиженно заморгал, но ничего не сказал. - А кто он был, откуда, ничего не сказал? - Нет. Сказал - к мистеру Лернеру, я его пустил. И все. - Больше никого? - Нет. Поттер посмотрел на часы. Половина первого. Лейтенант занят своими беседами. Может быть, съездить в Стипклиф? Бессмысленно, конечно, но попробовать нужно. В Буэнас-Вистас материалы для самодельной бомбы никто не покупал. Нужно было бы быть последним идиотом, чтобы делать это в городке, где всего пятнадцать тысяч населения и который находится под боком. Стипклиф побольше. И подальше. Но огромный Шервуд еще удобнее. В Шервуде человек теряется, как муравей в муравейнике. Конечно, решил Поттер, будь он на месте преступника, он бы приобрел все, что нужно для бомбы, именно в Шервуде, привез в Лейквью, спокойно изготовил бы бомбу и приладил ее вечерком к машине мисс Каррадос. Вечером или даже ночью. Предыдущей ночью, после того как она вернулась из города и легла спать. Захвати маленький карманный фонарик и спокойненько делай свое дело. Вымажешься, конечно... Вымажешься... Может, здесь что есть? Да нет, пустое дело. Ну, вымазал человек куртку, выстирал ее - к утру и сухая. Это не дело. А что дело? Хорошо, что отвечать будет лейтенант. Он отвечает - он пусть и думает, в чем дело. А я свой долг выполняю, и все. Сержант Поттер вел машину, уверяя себя, что он ни за что не отвечает, но мозг его против воли снова и снова перебирал обстоятельства дела. Лейтенант прав... Хоть бы какая-нибудь ниточка была. Ну хорошо, приезжал к этому синту другой синт. Оба с желтыми нашивками. Ну и что? Можно, конечно, представить себе, что он привез набор для бомбы. Можно, но трудно. Легче, пожалуй, представить, как мисс Басс берет у длинноносой сестрички сверточек, садится за столик, отодвигает всякие там кремы и пудры и начинает собирать бомбочку. Чтобы избавиться от соперницы? Может быть, мисс Басс тоже имела виды на старого Хамберта? У них и разница в возрасте поменьше, всего полвека. А торопилась она потому, что с восьмидесятилетними кавалерами всегда надо спешить... Что-то всякая чепуха лезет в голову. Как ребенок. Сержант Поттер улыбнулся. "Джелектрик" бежал резво, электромотор жужжал ровно и успокаивающе, и сержанту вдруг показалось, что он еще молод, что все впереди, что когда-нибудь и он будет разговаривать так же небрежно и слегка насмешливо, как лейтенант Милич. Хотя, конечно, образование у него не то. Всякие там вибрации, корреляции и беллетристики - лейтенант их как семечки щелкает, а ему каждый раз приходится дома в словарь толковый лезть. Толстенный том с вырезами для букв сбоку. Старое издание. Отец еще покупал. Отец... Сколько уже, как он умер? Четыре года. Четыре года. Четыре года всего, а будто и не было его никогда. Да он и при жизни человек тихий был. Что был - что не был. Тихий, незаметный. Только иногда, когда он был еще мальчишкой, подойдет к нему, посмотрит в глаза, несмело так, застенчиво, и тут же отведет их. И рукой волосы погладит. Быстро как-то и тут же отойдет. Словно стеснялся чего-то. А может, это от усталости. Он водил автобус, а попробуй посиди за рулем автобуса на городских узких улицах целую смену. От рук до почек все болит. И нервы. Хотя нельзя сказать, что отец нервный был. Наоборот, тихий. Все в себе держал... Это, говорят, хуже... В Стипклифе Поттер остановился у телефонной будки, взял справочник и начал листать его. Писчебумажные магазины. Раз, два - всего четыре. Можно было и не смотреть в справочнике - все здесь, на центральной улице. В первом магазине было прохладно, пусто и тихо. Молоденькая девушка в наброшенной на плечи куртке рассматривала журнал. На огромном, в целую страницу, фото была изображена смеющаяся красавица в норковой шубе, стоящая около роскошной машины. Шуба отражалась в лакированной поверхности металла. - Простите! - Девушка вздрогнула и вскочила на ноги. - Зачиталась. - Быстрым движением плеч она сбросила куртку и ожидающе посмотрела на сержанта: - Что вам? - Мне нужна линейка. - Какая? - Знаете, пожалуй, лучше железную. Хоть прочная, по крайней мере. - Пожалуйста. Вот эти, десятидюймовые, по девяносто. А эти длинные - по два десять. "Эти, - подумал Поттер, беря в руки парочку десятидюймовых хромированных линеек. - Точно такие же. Господи, неужели же повезет..." Лейтенант его в Стипклиф не посылал. Сам решил ехать. Вот вам и Поттер... - Короткие, пожалуй, подойдут. - Одну, две? - Да давайте две, чтоб не бегать каждый раз, как потеряются... - Пожалуйста. Доллар восемьдесят. Поттер с сомнением посмотрел на девушку: - А хорошие они? Не сломаются? - Что вы!" - обиженно сказала девушка. - Прекрасные линейки, отчего же они сломаются?.. Завернуть? - А что покупатели говорят? Не возвращают? Девушка бросила быстрый взгляд на Поттера, и он усмехнулся про себя. Она, наверное, думает: ну и зануда. Если он не может решиться купить линейку за девяносто центов, как же он, интересно, женился? - Никто никогда не жаловался? - Никто, - еще более обиженно помотала головой девушка и посмотрела на норковую шубу и блестящий бок автомобиля. Она вздохнула. - А покупают сразу по две линейки? - спросил Поттер и подумал, что незачем было разыгрывать эту маленькую сценку. Можно было сразу спросить, что его интересует. Девушка снова оторвалась от норковой шубки, на которую смотрела краешком глаза. - По две? По две линейки? - Ну да. - Да. Наверное... - "Да" или "наверное"? Продавщица посмотрела на сержанта и еле заметно пожала плечами. - Ну хорошо, - сказал Поттер. - Так мы, похоже, никогда не договоримся. Я из полиции. Меня интересует, не покупал ли у вас кто-нибудь в последнее время, ну, скажем, за последнюю неделю две такие линейки. - Конечно, покупали. Иногда по два-три дня никто не спросит, а иногда за день штуки три продашь... Девушка теперь смотрела на сержанта с большей симпатией. Все-таки полиция поближе к норковым шубкам, подумал Поттер. По крайней мере к краденым. - Вы меня не совсем поняли, мисс. Не покупал ли кто-нибудь две линейки сразу, как я? - Не-ет, - с сожалением протянула девушка. - Точно? - Точно. Я б запомнила. Металлическая линейка - это не такая вещь, чтоб их сразу по нескольку штук покупали. - А вы все время одна в магазине? - Да, мать больна. Когда она здорова, мы с ней меняемся. Магазин принадлежит матери... - Спасибо, - сказал Поттер и направился к выходу. - А линейки? - спросила девушка. - Вы их возьмете? - Давайте, - вздохнул Поттер и протянул деньги. Второй магазин был больше, наряднее и богаче. На стенах висели две яркие рекламы карманных калькуляторов. На одной из них блондинка неземной красоты извлекала на калькуляторе, судя по подписи, корень. При этом на лице ее было написано такое блаженство, что каждому ребенку сразу же становилось ясно: без карманного калькулятора "Эйч-пи" человек счастливым, красивым и преуспевающим быть не может, не говоря уж о невозможности быстро извлекать корни. Поттер подошел к продавцу с сонными глазами и, испытывая стыд, что не покупает себе калькулятора "Эйч-пи", спросил, есть ли в магазине металлические линейки. - Вот такие, - добавил он, показывая продавцу линейку, купленную в первом магазине. Продавец несколько раз моргнул, пытаясь проснуться, внимательно посмотрел на линейку, потом на Поттера и надолго задумался. Похоже было, он решал, не вложить ли ему все свои сбережения в металлические линейки, раз они начинают пользоваться таким спросом. Очевидно, ни к какому твердому выводу он не пришел и сказал, что линейки есть. - Я из полиции, - сказал Поттер и положил локти на прилавок. - Слушаю, - наклонился к нему продавец. Он уже совсем проснулся. - Я хотел у вас узнать, не покупал ли кто-нибудь в течение последней недели или двух такие линейки. Причем две сразу. - Две? - Да. - Сразу? - Да. - Гм... Интересно. Вот вы спрашиваете - и я сразу вспомнил. Да, только не две... - Меня интересуют именно две. - А четыре? - Что? - Четыре. Я, помню, подумал: а зачем человеку, интересно, сразу четыре линейки? Что можно делать с четырьмя линейками? Поттер почувствовал, как по позвоночнику легкой щекочущей волной прошел озноб. Щекочущий охотничий озноб. "Спокойно, - сказал он себе. - Не торопись. Скорее всего, это не то". - А когда это было? - спросил он. - Гм... Позвольте, сейчас я соображу... Так, так... пять или шесть дней назад... Минуточку... Да, пожалуй, шесть дней назад. - Вы точно помните? - Да. В тот день привезли новые калькуляторы, - продавец кивнул на блондинку, все еще пребывавшую в блаженном трансе, - и я, знаете, как-то подумал, когда покупатель попросил четыре железные линейки, что калькуляторы калькуляторами, а железные линейки лет сто уже, наверное, не меняются. - А вы могли бы описать мне этого покупателя? - Да, конечно. Среднего роста... - Возраст? - Тоже средний. Ну, лет тридцать пять. Может быть, чуть больше. Одет обычно. Если не ошибаюсь, серое пальто. Серая матерчатая кепка. - Что-нибудь еще? - Гм... Пожалуй, все. - Не синт, случайно? - Нет. - Вы уверены? - Конечно. Синта я сразу узнаю. По глазам. По разговору. По запаху. Я их за милю чую, еретиков. Спиной чую. В голосе продавца появилась страстная хрипотца, а в глазах засветилась ненависть. - Значит, точно не синт? - Я ж вам говорю, мистер, я их за милю чую. Ползают по нашей земле, как черви. Нажрутся своего христина и ползают с пустыми глазами, людей от настоящей религии оттягивают. Из нашей Епископальной церкви только за последний год троих переманили. Запретить их секту надо, вот что я вам скажу. - А ничего он не говорил, когда покупал линейки? - Да нет, - сказал продавец, и глаза его начали медленно остывать, словно в них выключили ток. - Спросил, сколько. Я ему говорю - три шестьдесят. - И все? - И все. Попросил добавить полдюжины резинок, заплатил за все и ушел. - Полдюжины резинок? - Ну да. - Благодарю вас. Поттер вышел из магазина и сел за руль своего "джелектрика". Мотор он сразу не завел, а сидел, глядя прямо перед собой невидящими глазами. Как там в книжке описывалась самодельная бомба? Самоустройство для замыкания цепи. Металлические линейки с припаянными проводками, а между ними проложены для изоляции резинки. А может быть, все это фантазии, чепуха? Школьный учитель? Мало ли кому могут понадобиться четыре металлические линейки и полдюжины резинок. Раз это был не синт - он и по возрасту не подходит к тому, что приезжал в Лейквью к Колби, - это мог быть кто угодно. А может быть, тот, кто приезжал к Лернеру? Лейтенант говорил, что Лернер может повернуться и тем и другим боком... Придется расспросить сторожа еще раз и снова приехать сюда. Он вздохнул и включил двигатель. Охотничий азарт давно покинул его. То, что в первую секунду заставило его сердце забиться быстрее, казалось сейчас не таким уж интересным. Не та это ниточка, о которой говорил лейтенант, подумал он и нажал на реостат. 6 - Мистер Бьюгл, - сказал лейтенант Милич, - как вы относитесь к идее сотрудничества с русскими? - Отрицательно, - сказал физиолог и ласково погладил свою лысину. - Вы высказывали свое отношение профессору Хамберту? - О да, - кивнул он. - Я не из тех людей, которые делают секрет из своих убеждений. Я не оппортунист, приспосабливающийся к конъюнктуре. - Значит, приглашая вас сюда, в Лейквью, мистер Хамберт знал о ваших взглядах? - Думаю, что да. К сожалению, в наших университетских кругах не так много людей, у которых хватает смелости придерживаться немодных взглядов. - То есть? - Наши либералы любят считать себя людьми, на которых трудно воздействовать. На самом деле они как дети. Они пешки на политической доске. - И кто же ими играет? - Все, кому не лень, все, кому это выгодно. О, вы скажете, что они сами любят всех критиковать. Да, критикуют иногда. Но дело не в этом. Они все накачаны суицидальным синдромом... - Чем? - Синдромом самоубийства. Они не понимают, а может быть, и не хотят понимать, что давно превратились в термитов, которые подтачивают основание нашего общества. У них на уме только одно: грызть, и грызть, и грызть, разрушая все, от семьи до патриотизма, от системы свободного предпринимательства до полиции... "Начинает заводиться, - подумал Милич. - Как шаман". - А вы? - Что я? Вы говорите о моих взглядах? Мне вся эта картина баранов, бегущих к обрыву, смешна и отвратительна. Возьмите, например, профсоюзы. Власть их нелепо велика. Забастовки сотрясают страну, подтачивают ее мощь. Но разве много людей в университетских сферах найдет в себе мужество сказать об этом всуе? О чем вы говорите? Вместо этого либералы-профессора, длинноволосые юнцы и их девчонки будут до хрипоты кричать о гражданских правах. Ах, как это сладко - говорить о чужих правах, когда твои тебе давно обеспечили. Папы, презренные буржуазные отцы, погрязли в коммерческой пошлости, а их возвышенные сыночки и дочери, вскормленные при помощи этой коммерческой пошлости, могут смело накуриваться до одурения марихуаной и идти защищать чужие гражданские права. Мне, мистер Милич, эта картина всегда была отвратительна, и я никогда не скрывал своих взглядов. Хотя меня называли и консерватором, и динозавром, и неандертальцем. Наши милые либералы ведь либеральны только тогда, когда люди придерживаются их взглядов. Скажите что-нибудь, что им не нравится, и они начинают жужжать, как потревоженные осы. И ты становишься и тори, и стегозавром, и живым ископаемым, и бог знает кем еще. Дай им власть - и где бы, интересно, были мои гражданские свободы? О, тогда наши славные профессора не очень бы разрешили своим сыночкам и их подружкам идти защищать мои права. - Я понимаю, мистер Бьюгл, - мягко сказал лейтенант Милич. - Я понимаю, - повторил он голосом няни, успокаивающей расходившегося ребенка. - Но вы все-таки не ответили на вопрос, почему, так отличаясь от вас политическими взглядами, мистер Хамберт пригласил вас сюда? - Своим вопросом вы уже ответили. Именно, я полагаю, из-за моих взглядов. Если бы я фигурировал среди тех, кто работал вместе с Хамбертом, никто бы не смел усомниться в результатах. Я, таким образом, был приглашен на амплуа адвоката дьявола, который должен все подвергать сомнению. - И вы выполнили свою миссию? - Да, вполне. - И к какому же вы пришли выводу? Я имею в виду опыты с Линой Каррадос. - Увы, факт Контакта бесспорен. - Вы говорите "увы"? - Да, увы. - Но почему же? - Вы спрашиваете меня, почему? Да потому, что картина, нарисованная мисс Каррадос, вовсе не та картина, которую мне хотелось бы увидеть. Представляете, что это значит? Каков был бы эффект знакомства с нашими первыми соседями во Вселенной? С первыми, повторяю, соседями. Интересно, какие они? Как живут? Чем живут? Тем более, что соседи богаты. Они умеют то, что нам и не снилось. - И в чем же опасность? - А вы не видите, мистер Милич? - Эммери Бьюгл снова погладил себя ладонью по лысине, потом по мясистому лицу, по раздвоенному подбородку с домашней симпатичной бородавкой. - Нет, признаться. - Напрасно. Наше общество - это наше общество. И наша цивилизация - наша цивилизация. Мы создавали ее миллион лет, едва спустились с деревьев на землю. Мы тянулись за веткой, бананами, ногой косули, землей соседа, новой машиной. Мы - цивилизация индивидуалистов. Это не черта моего характера. Это не черта вашего характера. Это в наших генах. В генах, которые формировались миллионы лет. О, я вижу, вы хотите сказать мне, что те же обезьяны жили стадами. Прекрасно. И мы продолжаем жить стадами. Стадами индивидуалистов. Хорошо ли, плохо ли - это основа нашей цивилизации. Может быть, и жестокая основа, но она обеспечила нам прогресс. Только протянув руку, чтобы отнять у соседа банан, мы стали на путь прогресса... Профессор Бьюгл прикрыл глаза и тихонько раскачивался. Милич снова подумал, что он чем-то похож на шамана, входящего в экстаз при помощи однообразных движений. - И вот нам говорят: дети, познакомьтесь со своими соседями. И дети видят картину, так не похожую на ту, к которой они привыкли... Они видят общество, в котором не существует понятия "я" и "ты". Общество, в котором эти понятия слились. Одна гигантская семья, члены которой не могут жить друг без друга. Мы не можем принять эту идею. Они не могут быть моделью для нас. Они вселят в наши сердца, и без того полные смятения и сомнений, отвращение к самим себе, ибо рядом с ними мы действительно выглядим как мясники рядом с серафимами. Но мясники должны жить отдельно от серафимов. В разных измерениях. Это даже не вопрос, кто лучше, мясники или серафимы. Просто они несовместимы. И, наконец, политическая сторона. - Что значит "политическая сторона"? - Как по-вашему, какой модели ближе наши соседи - нашей модели или модели социалистического общества?.. То-то же, мистер Милич. Я вижу ответ на вашем лице. Им, им выгоднее сны Лины Каррадос и их Чернова. Не нам, а им. А мы снова, как безмозглые овцы, играем в их игру, не понимая, что мы в цугцванге, что любым ходом мы лишь ухудшаем свою позицию. Я это видел с самого начала, еще до того, как Хамберт, этот старый глупый идеалист, пригласил сюда русских. И дело не только в содержании снов. Я вообще против контактов. Космических и политических. Мы стали слишком уязвимы. Наши фигуры, пользуясь снова шахматным языком, стоят слишком плохо. Нам нужно сначала навести порядок в нашем собственном лагере, перегруппировать силы, а потом уже думать об участии в матчах. - Я понимаю вашу мысль, - сказал лейтенант Милич. - Нечто похожее говорил мне мистер Лернер. - Лернер? Этот... болтун? У меня не может быть с ним общих взглядов. - На мясистом лице Бьюгла появилось брезгливое выражение. - Скажите, мистер Бьюгл, а кому, по-вашему, была выгодна смерть Лины Каррадос? - Всему нашему обществу. - А в масштабах Лейквью? - Другими словами, вы хотите спросить меня, кто убил ее? - Если хотите. - Не знаю. Я, во всяком случае, этого не сделал. Хотя, наверное, должен был. Эммери Бьюгл глубоко вздохнул, то ли жалея, что не выполнил своего долга, то ли давая понять, что больше сказать ему нечего. - Благодарю вас, мистер Бьюгл. Вы прочли мне сегодня замечательную лекцию. - Пожалуйста. К сожалению, не так уж много людей имеет мужество в наши дни даже выслушивать нас, не говоря уж о том, чтобы разделять наши мысли. Лейтенант коротко кивнул и вышел из коттеджа физиолога. Пора ехать в Буэнас-Вистас. Принять душ, поесть и вытянуться на кровати. Потрясти как следует головой, чтобы вытряхнуть из нее весь этот бред, который набился в нее за день. Вынуть фильтр, очистить его, прополоскать и вставить обратно. Опять шел мелкий холодный дождь. На голых ветвях деревьев сверкали бриллианты. Опавшие листья уже перестали источать пьянящий запах увядания. Они уже сдались. Они уже не были листьями. "Как хорошо бы тоже сдаться, - подумал лейтенант. - Снять с себя круглосуточный груз. Я уже заговорил, как синт. Я их понимаю. Когда тебе говорят: мы снимем с тебя бремя мыслей и решений, для многих это кажется соблазнительным". Паники у него еще не было, но и спокойствия тоже. Они не продвинулись ни на один шаг. Бомбу мог подложить практически любой из обитателей Лейквью. Абрахам Лернер, может быть, и прав, когда говорит, что у любого найдется мотив, надо только покопать. А разве не мог убить Лину Каррадос этот жирный лысый боров? Красноречивый боров, ничего не скажешь. Лейтенант почувствовал, как неприязнь к Бьюглу все крепнет в нем. "Стоп, - сказал он себе, - это опасно. Это роскошь, которую я пока себе позволить не могу. Симпатии и антипатии - это очки, сквозь которые смотришь на мир. А полицейскому нужны очки, которые не искажали бы то, что он видит". - Ну, что нового? - спросил он у Поттера, который уже ждал его в гостинице. - Искал магазин, где бы на прошлой неделе продали кому-нибудь две железные линейки. - Ну и что, нашли? - Нет... - Это не путь. - Зато я нашел продавца, который продал одному человеку четыре линейки. И полдюжины резинок. - Четыре линейки? - Лейтенант встряхнул головой, прогоняя сонливость. Загустевшие было мысли снова стали текучими и заскользили, цепляясь друг за друга. Неужели первая ниточка? Давно пора, а то дело начинает врастать в землю - не выдернешь потом. - Когда, кому, где? - В Стипклифе. По времени подходит вполне: шестого декабря. - Неужели продавец запомнил день? - Да, шестого декабря. Купил человек лет тридцати - тридцати пяти. Не синт. - Почему? - Что почему? - Почему вы подчеркиваете, что не синт? - А... Да потому, что Дик Колела - это сторож здесь, в Лейквью, - сказал мне, что к мистеру Колби приезжал коллега. Синт с желтой нашивкой из Стипклифа. А в Стипклифе штаб-квартира Всеобщей синтетической церкви... - Понятно... Четыре линейки. Гм... А как вы думаете, Джим, почему четыре? - Две для взрывного устройства и две про запас. - Что значит "про запас"? Если испортит линейку в процессе изготовления бомбы? - Ну? - Не получается, мой друг. - Почему? - Подумайте: ну как можно испортить металлическую линейку? Неудачно припаять проводок? Отколупнул каплю припоя - и начинай снова. Хоть сто раз. Нет, дело не в запасных частях. - А в чем же? - А если четыре линейки были рассчитаны не на одну, а на две бомбы? - На две? - А что вас так удивляет? Это ведь все-таки не две термоядерные бомбы, а маленькие пластиковые самоделки. Неопытный человек, имея фунт взрывчатки и нужные детали, может изготовить такую бомбу за час или два. Ну, за три часа. - Дело не во времени. Зачем? Чтобы повторить взрыв, если первый окажется неудачным? - О, вы начинаете иронизировать. Прекрасный знак. Вы уже думаете, у вас есть идеи, и мои вам кажутся нелепыми. Вот почему начальство никогда не любит людей, которые склонны иронизировать. Нет, Джим, дело не в повторном взрыве. Убийца действительно хотел изготовить две бомбы, но не для повторного покушения... - Лейтенант почувствовал, как наконец в голове его начали возникать комбинации. Версии и гипотезы вздувались пузырями и в то же мгновение лопались под тяжестью собственной абсурдности. Но мозг начал работать. - Нет, дорогой Джим, дело не в повторном покушении. - Одна гипотеза оказалась покрепче. Она не лопнула сразу. Лейтенант надавил на нее логикой. Гипотеза прогнулась, но испытание выдержала. Он вытащил ее на свет. Но и свет не смог совладать с ней. Чем больше он крутил ее так и эдак, тем крепче становилась догадка. Ей уже было тесно в черепной коробке, и она сама по себе выскочила из него: - А что, если с самого начала убийца намеревался взорвать не одну машину, а две? - Две? - Да, две. Лины Каррадос и... - Хамберта? - Ну при чем здесь Хамберт? Я начинаю думать, что икс убил Лину именно для того, чтобы поставить крест на всем проекте. Не Лина была объектом покушения - кому, в конце концов, мешала эта девчонка? - а сам проект. Вся эта затея с космическими контактами. А приняв такую версию, мы должны сделать и второй шаг. Кто, кроме Лины Каррадос, принимал сигналы? Русский. Чернов. Когда убийцы покупали детали, было уже известно, что приедут русские. - Допустим. Но почему же он не попытался взорвать машину русских? Нет, подумал Милич, гипотеза затвердела до такой степени, что ею можно даже жонглировать. И, как всегда, удачная догадка доставляла ему чисто эстетическое удовольствие. Она была красива, и ему было приятно играть с ней. Конечно, скорей всего, догадка окажется неправильной. Во время любого расследования не раз и не два приходится выбрасывать такие симпатичные версии. Что делать - версии и существуют для того, чтобы, сделав свою работу, умереть. Но пока что версия была жива. - Да потому, Джим, что Чернов перестал видеть сны. Мне рассказал об этом Хамберт. Все они страшно огорчены и удручены. Им не только не удалось поставить совместные опыты, но и Чернов потерял связь с теми, кто посылал сигналы. И перестал представлять угрозу для убийцы. - Выходит, кто-то убил Лину Каррадос только потому, что через нее осуществлялся контакт? Гм, что-то с трудом верится... - Господи, Джим, разве мало ухлопали людей за последний миллион лет за менее серьезные идеи, чем контакт с внеземной цивилизацией? Забивали камнями, распинали на крестах, сжигали, вздергивали, расстреливали, загоняли в газвагены. Идея, брат Джим, - опасная штука. Это не ревность. Любовь проходит, объект ее стареет, страсти угасают, а не убитые вовремя идеи имеют тенденцию набирать силу. Нет, брат Джим, если кому-то идея контактов - я имею в виду и космические и земные контакты с Советским Союзом, - если кому-то такие контакты кажутся опасными, он пойдет на все, чтобы помешать им. - Да, конечно... - Поттер пожал плечами, - говорите вы красиво, но как-то... - Что "как-то"? - Не знаю... Чересчур... Ну, как бы сказать... Выдуманно. - Поттер обрадовался найденному слову и уцепился за него, как малыш за подол матери: - Выдуманно. Не настоящее это как-то... - Ага, не настоящее. А если бы старуха Хамберт подсыпала Лине из-за ревности щепотку цианистого калия в гороховый суп, тогда это было бы настоящее? Да, конечно, тогда бы это было настоящее. Или если бы Лина узнала, что Абрахам Лернер ограбил банк в Буэнас-Вистас. Увы, брат Джим, мы с вами невысокого полета птицы. Копаясь в нашем дерьме, мы начинаем думать, что это дерьмо - весь мир. - А убийство из-за идеи - это что, благородство? - Поттер обиженно нахохлился. Он был обижен за всех тех, с кем всю жизнь имел дело. - Нет, конечно. Но не в этом дело. Я хочу сказать, что идеи могут вызывать такую же ненависть, как и какие-то более простые вещи. А здесь, в Лейквью, как раз собрались люди, которые умеют ненавидеть идеи. - В каком смысле? - В самом буквальном. Они - ученые. Они должны знать цену идеям. А как только знаешь чему-то цену, ничего не стоит начать это ненавидеть. Взять хотя бы Бьюгла. Как только начинает говорить о прогрессе, возбуждается, как шаман. Поглаживает свою лысину, чтобы удержаться, а сам внутри клокочет. Кажется, замолчи он - и услышишь бульканье. Да и Абрахам Лернер не слишком жалует идею космических контактов. Он, пожалуй, относится к ней поспокойнее, чем Бьюгл, но я тоже вполне могу представить его с паяльником в руках. - Может быть, - вздохнул Поттер, - и все-таки... - Что, не убедил я вас? - улыбнулся лейтенант. - Если честно - нет. - Ну что ж, я еще и себя как следует не убедил. Но тем не менее я думаю, стоит посмотреть. - Что посмотреть? - Посмотреть в их коттеджах - а вдруг мы найдем парочку хорошеньких металлических линеечек? - Вы ж сами говорили, что если что и осталось от изготовленной бомбы, так на дне озера. - Это верно, говорил. Но вы тут, в Буэнас-Вистас, забываете о диалектике... - О чем? - О ди-а-лек-ти-ке. Взгляды меняются. Теперь появилась на свет версия со второй бомбой и сразу начала пищать и требовать внимания... - Вы меня простите, Генри, но как-то чудно вы говорите, никак не привыкну. - И ничего удивительного. Я сам к себе никак не привыкну. Появилась, я говорю, версия со второй бомбой. - Ну, и почему убийца не мог выкинуть в озеро или куда угодно оставшиеся линейки, провод, паяльник? - Мог, разумеется. А мог и не выкинуть. Подождать: а вдруг Чернов все-таки займет место мисс Каррадос? - Лейтенант, я, конечно, прикомандирован к вам для помощи. Расследование ведете вы. Но если хотите знать мое мнение... - Не хочу, братец Джим. Я люблю конструктивные мнения... - Какие? - Кон-струк-тив-ные. Поттер вздохнул. Вздох был такой выразительный, что Милич зааплодировал. - Браво, мой друг! Мастерский вздох. Артистический. Ни слова, а сколько чувств и мыслей! На красном лице сержанта появился кирпичный отблеск. - Если вы хотите издеваться... - Да будет вам, Джим, что за провинциальная обидчивость! Да, я иногда могу сказать что-нибудь не очень вежливое, мягонькое, уютное, могу посмеяться, но я не хочу вас обидеть, бог тому свидетель. - Простите, - пробормотал сержант. - Нужно заготовить ордера на обыск? - Черт те знает. А может быть, коттеджи в Лейквью нельзя считать домом каждого и достаточно согласия администрации в лице Хамберта? - А если собрать их всех и попросить у них разрешения на обыск? - спросил Поттер. - А что, это идея. Вряд ли кто-нибудь осмелится отказаться. Ведь тем самым он сразу навлечет на себя подозрение. - А что, улики лучше подозрений? - Не забывайте, что он точно не знает, чего мы ищем. Это раз. Во-вторых, линейки и все остальное может быть запрятано. А в-третьих, видно будет. - В голосе лейтенанта оставалось все меньше уверенности, но он упрямо повторил: - Там видно будет. 7 Профессор Хамберт медленно поднял голову, посмотрел на Милича и так же медленно кивнул. "Старая черепаха, тянущаяся за пучком травы", - подумал Милич. - Я попросил собрать вас здесь, чтобы обратиться к вам с маленькой просьбой, - сказал он и обвел всех собравшихся взглядом. - Я хотел бы, чтобы вы оставались здесь, в главном здании, пока мы осмотрим ваши коттеджи. Разумеется, каждый из вас может протестовать, поскольку у нас нет ордеров на обыск. Я рассчитывал на ваше сотрудничество. - Я не возражаю, - буркнул Эммери Бьюгл и погладил ладонью лысину. - Давно пора. Я бы на вашем месте, лейтенант, начал прямо с обыска, - сказал Абрахам Лернер. - Благодарю вас, мистер Лернер, за весьма ценный совет, - сказал лейтенант, и единственная женщина в комнате - по всей видимости, это была Валерия Басс - засмеялась. Профессор Лернер спокойно вытащил из пачки сигарету, закурил, и Милич подумал, что люди ироничного склада ума часто не способны воспринимать чужую иронию. - Пожалуйста, - сухо кивнул Чарльз Медина. - Надеюсь, я смогу потом разобраться в своих бумагах. Никто не возражал. - Прекрасно. Я попрошу вас пока оставаться здесь. Они вышли на улицу. Дождь усилился. Порывистый ветер нес его полосами. Лейтенант поежился. Поттер молчал, но молчание было явно неодобрительным. - Начнем с этого коттеджа. Здесь, если не ошибаюсь, живет эта тихая, кроткая жердь Лезе. Они вошли в коттедж. Когда проводишь обыск, подумал Милич, или нужно быть уверенным, что обязательно найдешь то, что ищешь, или он начинает казаться довольно нелепым занятием. Обыск у профессора Лезе казался нелепым занятием, потому что они не верили, что найдут что-нибудь. И не нашли. Не нашли ничего и во втором коттедже, в котором жил Чарльз Медина. И в коттедже Валерии Басс. - А это чей? - спросил Поттер, когда они подошли к четвертому домику. - Здесь поселили русских. У них смотреть не будем. Пойдем к следующему. Сейчас я взгляну по плану, чей он. - Он достал из кармана листок бумаги, и ветер сразу попытался выдернуть его. - Абрахам Лернер. Они пошли к домику. Дождь все усиливался и усиливался, барабанил по крышам, звонко булькал в водосточных трубах. Пахло холодной влагой, мокрой тканью плаща. Серое небо почти не источало света, и невольно хотелось протянуть руку и зажечь электричество. - Пойдемте, - сказал Поттер, входя в коттедж. Но Милич стоял под дождем и думал, что именно остановило его. Что-то было не так. - Промокнете. Черт знает, что за погода! Хоть бы морозик все подсушил, - сказал Поттер и распахнул дверь в дом. Но Милич продолжал стоять под дождем. Он стоял терпеливо и ждал. Он привык доверять своим инстинктам. И своим чувствам. Нужно было только набраться терпения и постоять, не двигаясь, под дождем. Он вдруг засмеялся. Все было очень просто. По обеим сторонам коттеджа были водосточные трубы. Аккуратные зелен