света в чернильном небе, он вспомнил... Он подходит к аппарату. Перед тем как вставить голову в фиксатор, он бросает взгляд на связанное тело. Блэквуд. Волосы на косой пробор. Сильный подбородок и недоуменный вопрос в глазах... Темнота. Провал. Кто-то сжимает его шею, и его тащат, тащат куда-то. Он задыхается и сжимает зубы. Чьи-то проклятия. Тонкий свист, человек, тащивший его, падает. Он вырывается из рук и бежит, бежит, бежит. Темно, он почти ничего не видит, трава - или это были ветви деревьев? - хлещет его по глазам. Он мчится и чувствует, как встречный ветер холодит его нос. Сердце бьется ровно, как мощный мотор, тело ритмично то сжимается, то распрямляется в сильных прыжках. Он ни о чем не думает, ничего не понимает, ничего не осознает; древний инстинкт несет его по полю, в зыбкой тьме ночи. Панический страх смерти, страх перед сжимавшей горло рукой уступает место опьянению свистящим воздухом, запахами ночи, упругим прикосновениям земли, от которой он отталкивается в каждом новом прыжке. Он падает в канаву. Тычется головой в мягкую глину и засыпает... И вот Фрэнк Джилберт Гроппер, в 1929 году одним из первых почувствовавший приближение великого краха и тем положивший начало своей финансовой империи, он, великий чародей биржи, непревзойденный альпинист, который привык одинаково успешно преодолевать ущелья спадов и кризисов и редкие пики бумов, он, Фрэнк Джилберт Гроппер, стоит в сером свете утра в поле, и трава колышется вровень с его глазами. Он стоит и старается не понять того, что уже понял. Он - собака, он - коричневый бульдог с белыми чулками на лапах, который как посланец судьбы первый раз предстал перед ним в Риверглейде неделю тому назад. Он - Джерри, бульдог. Президент четырех банков и член правления двадцати трех компаний поднял массивную морду и завыл. Глухой, низкий звук возникал где-то глубоко в его собачьей гортани и медленно, с трудом, вырывался из пасти. Он выл в темноте, и вой, подобно дыму из трубы в безветренный день, растекался по полю - вой волка, насыщенный отчаянием человека. Потом он бросился на траву и забил по земле лапами. Из круглых бульдожьих глаз выкатились две слезинки. В этот момент другой Гроппер, шестидесятивосьмилетний младенец-идиот с пустыми глазами, пускал слюни в счастливом сне. Гроппер не мог сказать, сколько он пролежал на земле в оцепенении, может быть минуту, может быть час, но солнце уже взошло, когда он встал на ноги (он еще не научился думать о себе собачьими терминами, и ноги в его сознании еще не стали лапами). Он жив, он ощущает себя Фрэнком Джилбертом Гроппером, и, хотя он - бульдог, ничего еще не потеряно. Почему профессор Беллоу не мог превратить его в человека, в его собственного человека, которого он честно купил на честно заработанные деньги? И временно перенес его сознание в тело собаки? Что ж, наверное, на то были причины. Он их узнает, ничего еще не потеряно. В конце концов это даже забавно - побыть денек-другой в собачьей шкуре - эдакий маскарад, где нельзя даже при желании спять костюм и маску до назначенного срока. Ведь лучше быть живой собакой, чем умирающим человеком. Он хотел ощупать себя, и мозг, человеческий мозг отдал приказ обеим рукам провести ими по бокам, похлопать по плечам, груди, ощупать ноги. Но, пройдя по нервным волокнам, приказ попал в мышцы собачьих ног. Гроппер не мог поднять их. Несколько минут он стоял дрожа. В нем боролись безусловные рефлексы собаки и сознание человека. Ему показалось, что у него вспотел от напряжения лоб, и он хотел залезть рукой в карман, чтобы взять платок. Но снова передние лапы, прежде чем он осознал, что у него нет ни кармана, ни платка, отказались выполнить желание человека. "Да, - подумал Гроппер, - нельзя торопиться. Надо помнить, всегда помнить о том, что случилось". Машинально он собрался почесать у себя в затылке и вдруг с ужасом сообразил, что делает это не рукой, а задней лапой. Задней лапой! Нет, нет, ничего. Это ненадолго. Ничего страшного. Что-то там профессор говорил, будто мозаика человеческого мозга не полностью вмещается в собачий. Интересно, потерял ли он что-нибудь из своего "я"? Как это проверить?! Финансист снова улегся, вытянул лапы и принялся производить инвентаризацию своего духовного мира. Прежде всего деньги. Он мысленно произнес про себя наименования всех банков, куда он тайно, в сейфы, переправил свои капиталы. Первый национальный, "Чейз", Первый городской... отлично, в голове у него весь список. Номера сейфов, замки, комбинации цифр... Гроппер даже тявкнул от удовольствия и, на этот раз уже не отдавая себе отчета в странности движения, почесал задней лапой за ухом. Отлично, отлично. Что еще? Он вспомнил главные компании, в акции которых вкладывал деньги: "Дженерал дайнемикс", "Дженерал электрик", "Алкоа"... Великолепно, он помнит их все. Что еще? Перспективы? Превосходно, он все это помнит и знает. Мозг работает спокойно и без усилий. Его имение Риверглейд, контора в Нью-Йорке, контора в Чикаго, в Лос-Анжелесе. Он все знает. Позавчера, глядя на две фигуры в свете фар, на широкую спину Мередита и сгорбленную старого Джейкоба, он спокойно вдавил в пол акселератор. Фигурки упали под ударом радиатора, как куклы. Сколько лет прослужил у него Джейкоб? Пожалуй, лет тридцать, но нельзя, чтобы кто-нибудь знал, где лежит закопанный его резервный миллион. Он знает все, все помнит. Больше как будто и нечего было проверять. Профессор Беллоу солгал, весь его мозг великолепно уместился в собачьей голове. Весь, целиком. Гроппер встал, отряхнулся всем телом и не спеша побежал в сторону ранчо, откуда несло дымком. Он втянул носом воздух, и мир как бы обернулся к нему незнакомой стороной. Запах дыма был не просто сладковатым запахом дыма. Он представлял собой целый сплав запахов, и Гроппер чувствовал, обонял и узнавал его каждую составную часть. Так, должно быть, опытное ухо музыканта слышит весь оркестр и каждый инструмент в отдельности. Этот теплый запах - резина. Другой, непривычный, живой, - должно быть, люди. А вот знакомый запах - горячего мотора и бензина. У самого здания он притаился в кустах. Двое полицейских, прислонясь к машине и покуривая, неторопливо беседовали. Гроппер отметил про себя, что собачий слух значительно превосходит человеческий: полицейские стояли ярдах в двадцати и говорили вполголоса, но он слышал даже их дыхание, будто к его ушам были прижаты наушники. - Говорят, здесь жили каких-то два типа, ученые, что ли. Испарились как дым. Недавно звонили, что нашли какую-то машину недалеко от Хиллсайда. Серый "рэмблер". Разбиты задние фонари и бампер. Наверное, их машина. - А что шеф говорит про этого парня, связанного, с пулей во лбу? - Кто его знает, кто это. Красивый парень. - Да, темное дело. - Не говори. - А ты слышал, говорят, что идиот, который пускал слюни в кресле, - это Гроппер? - Гроппер с Уолл-стрита. Фрэнк Гроппер. Говорят, у него куча денег. - Что ты хочешь, финансист! Посидел бы он на нашей зарплате... - Гляди, бульдог в кустах. Дай-ка я всажу в него пулю. Пари на бутылку виски, что попаду в него с первого выстрела. - Смотри-ка, эта тварь понимает, что ты говоришь. Ладно, брось... Фрэнк Гроппер снова несся по траве, с ужасом ожидая выстрела. Лишь отбежав с полмили, он улегся на траве и задумался. Всю жизнь его подстерегали опасности. Компаньоны могли предать его, конкуренты - съесть. Теперь опасностей стало куда больше, да и привыкнуть к ним солидному финансисту на склоне лет было нелегко. Любой может пхнуть ногой, бросить камень. Живодер того и гляди загонит в свой грузовичок. А то, не успеешь оглянуться, налетит другой пес, и на шестьдесят восьмом году жизни полетит из тебя шерсть... Впрочем, почему на шестьдесят восьмом? Сколько живет в среднем собака? Лет четырнадцать? Так-что ему, судя по всему, не больше шести лет. Мысль показалась ему забавной, и он засмеялся, но услышал вместо привычного смеха лишь повизгивание. Что делать, что делать? Допустим даже, что он мог бы добраться до Нью-Йорка. Кстати, как? Встать на обочине шоссе и поднять лапу? Не может же бульдог войти в Первый городской банк Нью-Йорка, кивнуть менеджеру, пройти в зал сейфов, стать на задние лапы, набрать нужную комбинацию и уйти прочь, унося в зубах саквояж коричневой кожи с двумя миллионами долларов. А если бы даже перед ним сейчас лежал, прямо здесь, на этой муравьиной куче, миллион долларов? Что тогда? Мысль о том, что деньги, такие знакомые листки плотной бумаги, "зеленые спинки", как он ласково называл банкноты в один доллар, могут при каких-то обстоятельствах оказаться бесполезными, показалась ему кощунственной, и он тряхнул головой, отгоняя наваждение. Нет, аккуратные пачки долларов не могут оказаться ненужными. Один он знает, где они лежат, сорок миллионов долларов. Только в его мозгу замурована эта информация, ради которой тысячи людей пошли бы на обман, на преступление, на убийство. Они бы унижались перед ним, перед собакой, ползали на брюхе подле его ног, норовя поцеловать в лапу, прикоснуться к обрубку хвоста. И это прекрасно знают Беллоу и Хант. Плевать ему на их мысли и чувства. Двадцать миллионов долларов на улице не валяются. Они найдут его и сделают человеком, даже если им придется выкрасть для него тело прямо из Капитолия. Может быть, отправиться к кому-нибудь из близких? Но у него не было близких. Нет, он не знал ни одного человека, который не задушил бы его собственными руками, если бы рядом лежали деньги. Впрочем, такова жизнь, он и сам бы задушил... По загривку у него ползла муха. Он хотел взмахнуть рукой, чтобы согнать ее, но, к своему удивлению, почувствовал, что кожа на шее непроизвольно вздрогнула. Муха улетела. Это то, подумал Гроппер, что профессор называл безусловными рефлексами и инстинктами. Но что делать? На ранчо что-то произошло. Его новое тело, купленное им, больше не существует. Хорошо по крайней мере, что он его еще не обжил. Беллоу и Хант бежали. Его старая оболочка, впавший в детство старик, которого он уже раз видел во время опыта... Почему Беллоу не оставил его в теле Ханта? Впрочем, если бы он знал, как повернется дело, он бы оставил. Этот из породы верующих. Этот не атеист, могущий наступить ногой на двадцать миллионов, обещанных ему. Этот убил бы не только помощника, но и население двух-трех штатов в придачу. Гроппер снова подумал о старике с пустыми глазами и не почувствовал ничего. Разве что злорадство. Он все-таки надул эту проклятую боль. Пусть она теперь грызет его бренные останки. Он на нее плевал. Он вытянул передние лапы и с наслаждением потянулся, прогибая спину. Хватит, нужно взять себя в руки и сосредоточиться. Хотелось есть. Беллоу и Хант должны понимать, что далеко от ранчо уйти он не мог. Значит, они будут прятаться где-нибудь поблизости, скорей всего в Хиллсайде. Это все-таки городок, и там легче скрываться. Он не может ни остаться в поле, ни дать им как-то знать о себе. Значит, прежде всего нужно добраться до Хиллсайда, а еще лучше до его пригородов. Там будет видно. Но не плестись же тридцать миль под солнцем. Гроппер вышел на дорогу. У бензозаправочной колонки с овальным щитом компании "Эссо" стояло несколько машин. Финансист улучил момент, когда никто не смотрел в его сторону, одним прыжком вскочил в кузов фордовского пикапа и притаился среди мешков. Фыркнул мотор, Гроппер ткнулся носом в мешок, и машина тронулась. Минут через двадцать-тридцать показались аккуратные домики. "Пригород", - подумал Гроппер. Он приподнял голову и глянул вниз. Серая лента дороги струилась назад с пугающей быстротой, и он понял, что выскочить на ходу не сможет. Прячась за мешком, он вытянул лапу и тронул шофера за плечо. Тот обернулся, продолжая вести машину. - Что за черт, - пробормотал он, - готов поклясться, что кто-то тронул меня за плечо. Гроппер снова протянул лапу и похлопал водителя по спине. На этот раз тот затормозил и, обернувшись, заглянул за мешки. Он увидел, как коричневый бульдог с белыми лапами выскочил из машины и скрылся в кустарниках. - Ну и ну! - шофер раскрыл рот от изумления и на всякий случай скрестил пальцы, гарантируя себя от происков дьявола. 9. СТУК В ДВЕРЬ Хладнокровие - понятие относительное. Люди, как правило, склонны сохранять присутствие духа в ситуациях привычных, сколь бы опасными они ни были, но теряются в ситуациях непривычных. Парашютист, главный парашют которого не раскрылся во время прыжка, успевает раскрыть запасной парашют (если он у него есть, разумеется) и еще подумать о том, чтобы немножко оттолкнуть его от себя. Иначе он может запутаться в стропах нераскрывшегося парашюта. И тот же парашютист может растеряться, увидев, что его место в театре занято другим. Фрэнк Джилберт Гроппер был, безусловно, хладнокровным человеком и превратился в хладнокровную собаку. И если бы десяток взволнованных брокеров ждали его распоряжений во время очередной лихорадки на бирже, он спокойно бы поднял лапу, отдавая распоряжения о покупке или продаже сотен тысяч акций. Но облава на бездомных псов не слишком напоминает биржевые священнодействия, хотя бы потому, что на нью-йоркской фондовой бирже в критические часы гораздо шумнее. И когда финансист попал в облаву, давно уже намечавшуюся хиллсайдским муниципалитетом, он совершенно потерял голову. Он хотел было крикнуть "Полиция!", но вместо этого тявкнул громко и испуганно. Хотел было вынуть из кармана визитную карточку, но споткнулся и коричневым шаром покатился по асфальту. Пришел в себя он только в фургоне, до отказа набитом самыми разнообразными собаками. Гроппер подумал, что никогда еще в жизни не слышал подобного концерта. С полсотни овчарок, скочтерьеров, фокстерьеров, сеттеров и болонок одновременно выли, лаяли и визжали. Меланхолического вида серый датский дог с регулярностью часового механизма бросался на стенки фургона, а пара вислоухих гончих пыталась допрыгнуть до взятого в металлическую сетку окошка. Финансист сидел в углу и скалил зубы. Шерсть на загривке у него поднялась, и он глухо и угрожающе рычал, готовый вцепиться в неприятеля. Два или три раза он свирепо щелкал клыками, и его перепуганные четвероногие товарищи по несчастью пружинисто отскакивали от него. К своему величайшему удивлению, он обнаружил, что и грозное рычание и металлический лязг клыков давались ему без малейшей трудности. Должно быть, эта готовность вцепиться в горло ближнему всегда была для него естественной, и разница заключалась лишь в орудиях производства: раньше батарея телефонов на гигантском письменном столе в его кабинете, теперь же - собственные клыки. Впрочем, думать и проводить сравнения времени у Гроппера не было, потому что чей-то голос снаружи сказал: - Давай, Джим, поехали. Раздался металлический стук. "Должно быть, заперли на засов дверцы", - подумал финансист. Натужно взвизгнул стартер, и машина рывком тронулась. Собаки попадали на пол, сплетаясь в мохнатый вьющийся клубок. Финансист оказался в самом его центре. Он задыхался. Чей-то косматый бок, прижатый к его морде, не давал дышать. Гроппер закрыл глаза, и в бездонной мгле поплыли зеленовато-синие круги, пересекаемые траекториями ярких искр. "Вот и все, - пронеслось у него в мозгу, - вот он, конец. Совсем не тот, которого я боялся..." Он конвульсивно пытался выбраться из лохматого ада, но не смог преодолеть тяжести десятков собачьих тол. Он снова закрыл глаза, но в это мгновенье машина круто свернула и сила инерции толкнула клубок вперед, и он распался. Фургон остановился; тот же голос сказал: - Как всегда, в подвал? Ленивый и хриплый голос ответил: - Как всегда. Денек подождем, может, явится хозяин, а потом - фьюить! Кого в собачий рай, кого в собачий ад. Должно быть, никогда еще в жизни Гроппер не размышлял так напряженно. Ему было ясно: или он должен сейчас же придумать, как выбраться из этой ловушки, либо через сутки его перетопленный жир пойдет на изготовление дамских помад. Джим и второй, должно быть водитель, разговаривали теперь у дверей фургона. Собаки забились в угол фургона и, измученные путешествием и ужасом неизвестности, жалобно скулили. Гроппер подошел к двери, поднял лапу и постучал. - Слышишь? - спросил Джим. - Какая-то собака стучит. Вежливый пес. - Сейчас я ей скажу: простите, мистер, пожалуйста. Финансист не знал азбуки Морзе, не знал, какие комбинации точек и тире, коротких и продолжительных ударов обозначают те или иные буквы. Но он надеялся, что они хоть поймут по крайней море необычность звуков. Встав на задние лапы и высунув язык от усердия, он барабанил по гулкой металлической дверце огромного "форда". Короткий, короткий, длинный. Короткий, длинный, короткий. Два коротких... - Джим, ты слышишь? - Слышу. - Голос Джима звучал глухо, ибо люди, столкнувшись с чем-то выходящим за рамки их понимания, всегда почему-то говорят приглушенными голосами. - Но ведь это не собака. Это азбука Морзе, или как она там называется. Я в армии видел, как телеграфисты работают на ключе. Именно так. Это не собака. Собаки не знают азбуки Морзе. - А может быть, дрессированная? - Станет она тебе в фургоне фокусы показывать, ни жива, ни мертва от страха. Слышал, как они выли? Гроппер удвоил свои усилия. Внезапно ему в голову пришла новая мысль, и он тявкнул от радости - как он раньше не догадался! Стоя по-прежнему на задних лапах и опираясь животом на металл дверцы, он принялся выстукивать мелодию популярной песенки. Он никогда не отличался тонким музыкальным слухом, но для собачьих лап и автомобильных дверец его слуха вполне хватало. В голове бесконечной цепочкой, приклеиваясь одно к другому, плыли слова популярной песенки: "Прижми меня крепче, прижми меня к сердцу..." - Прижми меня к сердцу? Ты слышишь, Джим? Или я сошел с ума. Там человек. Эй, кто там? Водитель щелкнул запором и распахнул дверцу. Фрэнк Джилберт Гроппер, шестилетний бульдог с опытом шестидесятивосьмилетнего финансиста, прыгнул на стоявшего перед ним человека, юркнул в сторону и помчался по улице. Когда он пришел в себя и немного отдышался, подрагивая розовым с черным языком, Гроппер подумал, что улица слишком опасна для него. Всю жизнь он имел дело с опасностями и риском. Но теперь он впервые ощущал физическую опасность. Теперь он впервые боялся за свою шкуру не в переносном, а в прямом смысле. Гроппер огляделся по сторонам. Неширокую улицу пригорода обрамляли аккуратные домики. Куда зайти - в этот, в тот или в третий? Может, в одном его ждет камень, а в другом еда? Но он думал недолго. Он был финансистом и умел рисковать... 10. ЭТА СОБАКА СТОИТ БОЛЬШИХ ДЕНЕГ Микки-Маус никак не хотел сидеть в грузовике. Как только Фэнни отпускала его, он тут же падал. С оптимизмом своих трех лет она снова и снова пыталась засунуть чересчур большую куклу в маленький кузов, но резиновый Микки с таким же упорством гордо расправлялся и вываливался на посыпанную мелким гравием дорожку. Может быть, в конце концов кто-нибудь из них и сдался бы, если бы Фэнни внезапно не подняла голову. Прямо перед ней на дорожке, широко расставив массивные лапы, стояла собака. Прежде чем Фэнни успела решить, что сделать раньше: заплакать и убежать или убежать, а потом заплакать, собака легла на спину, подняла в воздух лапы и задрыгала ими. Потом шумно вздохнула, легла на бок и закрыла глаза. (Дожил, с горечью подумал Гроппер, стоило всю жизнь ворочать миллионами, чтобы лежать сейчас на спине перед девчонкой и дрыгать лапами. Впрочем, это лучше, чем городская живодерня!) - Мамми, мамми, он умер! Иди скорей, он умер! - Ну, кто там еще умер? - крикнула миссис Бакстер из кухни. - У меня подгорят котлеты, оставь меня в покое. - Мама, я же тебе говорю, что собачка умерла, иди сюда скорее. Она совсем мертвая и закрыла глаза. Котлеты шипели на сковородке, как старая мисс Чаттерлей, ее соседка, когда говорит о ком-нибудь помоложе ее. Миссис Бакстер уменьшила огонь и вышла во двор. На дорожке лежал коричневый бульдог. Она нагнулась за камнем, но бульдог вдруг вскочил, встал на задние лапы и церемонно поклонился ей. Миссис Бакстер, возможно, и обладала с рождения нормальными способностями, но пристрастие телевизионного наркомана к маленькому экранчику уже давно атрофировало ее мозг, и вместо обычных человеческих поступков она всегда пыталась припомнить подходящую к случаю телепередачу. Но так как ничего соответствующего в голову ей не пришло, она широко разинула рот и застыла, как испортившийся робот. Камень мягко шлепнулся на дорожку. Фэнни завопила от восторга. - Мама, мама, он не умер, он дрессированный! Помнишь, мы видели такого по телевизору? При упоминании о телевизоре миссис Бакстер встрепенулась. - Где ты ее взяла, Фэнни? - Не знаю, мама, она сама прибежала ко мне, легла на спинку и задрыгала ногами. - Не ногами, а лапами. - Лапами. Знаешь, мама, давай оставим ее себе. Бульдог, как бы угадывая, что речь идет именно о нем, несколько раз энергично кивнул головой. Миссис Бакстер беспомощно смотрела на дочь. - Помнишь, мама, в этой передаче про дрессированного бульдога, помнишь, они еще с одним артистом передразнивали друг друга, никто ведь не гнал собаку. Миссис Бакстер, получив еще одно указание от телевизионного божества, сказала: - Но там ведь, помнится, не было еще одной собаки, а у нас есть. - Ну и что, Фидо - это шотландская колли, а это - бульдог. - Ну хорошо, - пожала плечами миссис Бакстер, и бульдог, словно снова поняв, о чем идет речь, наклонил голову и лизнул ей руку. Это был единственный знак благодарности, который имелся в эту минуту в распоряжении у мистера Фрэнка Гроппера. Самым трудным испытанием в первый день пребывания финансиста в доме Бакстеров была встреча с колли. Как только он увидел ее, Гроппер почему-то сразу понял, что перед ним сука. Почему он так решил - Гроппер сказать не мог. Среди разнообразнейших вещей, которые надлежит знать опытному биржевику, определение пола собаки на расстоянии вряд ли является главным. Но тем не менее он готов был поклясться, что перед ним сука, и странное волнение, охватившее финансиста, меньше всего походило на страх перед ее укусами. Она оглушительно лаяла, а он растерянно стоял и молча разглядывал ее. Собачий инстинкт толкал его к ней, ему хотелось ответить ей задорным лаем, толкнуть мордой, слегка куснуть, ему хотелось, чтобы она вовлекла его в сложный ритуал собачьего ухаживания. Сознание же шестидесятивосьмилетнего финансиста было еще не готово пойти на интимное знакомство с мохнатой овчаркой. Так он стоял в нерешительности, пока Фидо, так звали колли, не куснула его в игривом прыжке за шею. "Странный способ ухаживания, а впрочем, куда более эффективный, чем беседы на литературные темы за коктейлем", - подумал Гроппер и отскочил в сторону. Колли толкнула его лапой, и ему захотелось рассмеяться. Вместо этого он радостно взвизгнул и бросился наутек, оглядываясь через плечо на овчарку. Лежа ночью на отведенной ему циновке в коридоре, Гроппер думал о том, как, вероятнее всего, его будут искать Беллоу и Хант. Способ, очевидно, был один. Они дадут объявление в газете о пропаже бульдога с его, Гроппера, описанием, в нынешнем обличье, разумеется. Стало быть, нужно ждать, стараться заслужить благорасположение хозяев и вообще вести себя, как полагается приличной собаке. Главной его заботой в течение последующих нескольких дней стало изучение газеты "Хиллсайд дейли геральд", особенно раздела объявлений. Чтобы не вызвать подозрений, ему приходилось все время быть начеку, ибо он отдавал себе отчет, что бульдог, читающий газету, - не совсем обычное зрелище. На третий день, слоняясь по дому, он забрел на кухню. Миссис Бакстер не было. Внимание его привлек кусок газеты, в который был завернут пучок редиски. Он стал на задние лапы, передними оперся о стол и принялся читать: "Срочно продается "форд тандерберд" 59-го года в хорошем состоянии; Магазин готового платья Металлиоса объявляет о большой распродаже по совершенно неслыханным ценам; Коммивояжер с небывалым опытом в продаже всевозможных изделий предлагает свои услуги какой-нибудь солидной фирме; Пресвитер хиллсайдской баптистской церкви сообщает о сборе пожертвований на новую церковь; Владелец ищет коричневого бульдога с белыми лапами, шести лет, по кличке Джерри. Сообщившему в редакцию о местонахождении собаки будет выплачено солидное денежное вознаграждение". Гроппер почувствовал, как забилось его собачье сердце. Он но ошибся. Беллоу ищет его. Первой его мыслью было схватить в зубы газету и броситься в редакцию "Хиллсайд дейли геральд". Но он вспомнил о фургоне живодеров и задумался. В двери показалась миссис Бакстер. - Вот ты где, - сказала она, - иди во двор. Нечего болтаться в кухне. Иди поиграй с Фэнни. Гроппер ткнул носом в газету и умоляюще посмотрел на хозяйку. Ну пойми же, пойми, что тебе хочет сказать президент четырех банков. Прочти газету, прочти объявления, ты ведь наверняка интересуешься, где что продают по дешевке. Прочти, и вскоре ты получишь подарок от неизвестного - прекрасную новую стиральную машину, какую ты никогда не увидишь в своем каталоге Сиерса и Робека. - Господи, что ты здесь нашел интересного? - спросила миссис Бакстер. - Первый раз вижу, чтобы собака ела редиску. Сроду этого по телевизору не показывали. Она взяла пару редисок и швырнула на пол. Потом бросила оставшиеся в кастрюльку с водой, а газету скомкала и положила в плиту. Бумага шевельнулась, словно испуганная жаром огня, пожелтела, потом стала темно-коричневой и с легким шорохом вспыхнула. Гроппер хотел закричать, но из пасти его вырвался хриплый лай отчаяния. - Молчать! - сердито прикрикнула миссис Бакстер. - Пошел вон! "Глупая баба, - подумал Гроппер, - ты так и не получишь в подарок от неизвестного новую стиральную машину". Опустив голову, он вышел из кухни... Вечером семья Бакстеров сидела перед стареньким "адмиралом". На экране телевизора мультипликационная обезьяна расхваливала новый сорт чая. Бакстеры смотрели как завороженные. Обезьяна, выкрикивая название чая, делала свое дело. Она не убеждала, она гипнотизировала. Она не взывала к интеллекту, она завораживала. Гроппер свернулся у ног Фэнни и молча смотрел на экран. Внезапно в голове у него родилась новая идея. - Все, - сказал Бакстер, когда диктор, порекомендовав новые порошки от бессонницы, пожелал спокойной ночи, - выключайте телевизор. Гроппер стремительно вскочил, бросился к телевизору и нажал лапой на клавиш. Экран сверкнул умирающим электронным лучом и погас. Фред Бакстер привстал со своего кресла. У миссис Бакстер отвалилась челюсть. Наконец она выдавила из себя: - Фред, я же тебе говорила: эта собака понимает все, что говорят. Так тогда и показывали по телевизору. - Будь я трижды проклят, если это не самая удивительная штука, которую я когда-либо видел. Ты уверена, что это нам не померещилось? - С каких это пор сразу двум людям может померещиться одно и то же? Фэнни, кто выключил телевизор? - Кто же, наш бульдожка. - Видишь, слыханное ли дело, чтобы уже трем людям померещилось одно и то же? - Обождите, - сказал Бакстер. - Пес, ты понимаешь, о чем здесь говорят? - он посмотрел на Гроппера. "Не помню, когда я последний раз так хотел кому-нибудь угодить", - подумал Гроппер и кивнул головой. - Дженнифер, ты видела, он кивнул головой? - сказал Бакстер. - О чем я тебе говорю? - ответила миссис Бакстер. - Послушай, бульдог, вон книжная полка. На ней стоит библия и каталог Сиерса и Робека. Принеси-ка нам каталог. Гроппер несколько раз дернул лапой. Наконец толстый, фунта в четыре весом, каталог вывалился с полки. Он прижал лапами обложку, мордой отогнул другую. Страницы зашелестели. Есть. Он широко распахнул пасть, осторожно взял раскрытый каталог и положил перед хозяином. Тот взглянул на раскрытую страницу и дернул себя за нос. На глянцевитой странице были изображены разнообразнейшие ошейники, от металлических, шипы которых впиваются в шею, если собака рвется на поводке, до роскошных кожаных с замысловатыми бронзовыми украшениями. В комнате стало тихо. Фред Бакстер смотрел на жену, она на него, а Фэнни - на обоих. Если бы здесь, на вытертом коврике лежал не коричневый бульдог с белыми чулками на лапах, а апостол Павел, удивление было бы не меньшим. - Лопни мои глаза, если этот пес не стоит больших денег, - сказал, наконец, Бакстер, и Гроппер подумал, что вряд ли его хозяин отдает себе отчет, насколько он прав. - Помнишь, в одной передаче по телевизору говорилось, что можно выступать с дрессированными животными за деньги. Дженнифер, запри все двери и окна, чтобы этот пес не вздумал удрать. Гроппер энергично замотал головой, и в комнате снова стало тихо. - Помолимся, Дженнифер, - сказал Бакстер, - эту собаку нам послал господь, чтобы мы могли, наконец, выплатить деньги за этот чертов дом, который висит у меня на шее, словно камень. Я буду выступать с этим псом перед публикой. Мы даже не знаем, на что он способен. - Молчи, Фред, у меня такое впечатление, что ты говоришь о нем недостаточно вежливо. Гроппер встал и лизнул ладонь миссис Бакстер. Та отдернула руку и покраснела, как будто это был не обыкновенный бульдог, а человек. Она была простой женщиной и не привыкла к галантному обхождению... В эту ночь супруги Бакстер долго сидели перед погасшим экраном телевизора, словно молились своему божеству и ждали от него указаний. Подобно электронно-вычислительной машине, выбирающей из своего чрева заложенные туда оператором подходящие сведения, они лишь вспоминали подходящую к случаю информацию, заложенную в их мозг телевизионными компаниями. 11. ПОКЕР И КАНАСТА Лейтенант Мак-Грири пробил консервным ключом две дырки в банке и наклонил ее. Пивная пена перевалилась за край стакана. Пиво было тепловатым, и лейтенант поморщился. Впрочем, строго говоря, он поморщился не только из-за пива. На то были более серьезные основания. Мак-Грири работал в полиции Хиллсайда уже больше пятнадцати лет и твердо усвоил простую истину: тяжесть преступления обратно пропорциональна финансовому успеху. А так как он был призван заниматься именно тяжкими преступлениями, то был грозой убийц-неудачников, воров-любителей и бродяг, которые осмеливались покуситься на старую рубашку, вывешенную после стирки какой-нибудь хозяйкой. С профессионалами он предпочитал не связываться. К профессионалам он относился с почтением, с каким относятся к партнеру по покеру в клубе. Профессионалы были солидными людьми со счетами в банках, с молодыми серьезными адвокатами в очках с роговой оправой, с влиятельными друзьями в столице штата. Профессионалы любили играть в покер. Они встречались в хиллсайдском "Клубе львов", спокойно и приветливо кивали лейтенанту и в изысканных выражениях осведомлялись о здоровье миссис Мак-Грири и двух мисс Мак-Грири. После этого они заказывали дорогие напитки и церемонно приглашали лейтенанта сыграть партию-другую. Покер - глубоко интимная игра, во время которой человек за спиной игрока заставляет отвлекаться и мешает сосредоточиться. Кроме того, в покере важно уметь блефовать, то есть делать хорошую мину при плохой игре, а мина постороннего наблюдателя находится, как правило, в прямой зависимости от карт, в которые он заглядывает через спину. Поэтому профессионалы, приглашая Мак-Грири к зеленому столику, предпочитали, чтобы никто не мешал им. Тактичные официанты бесшумно ставили на стол запотевшие стаканы с металлически звенящими кусочками льда и исчезали. Лейтенант никогда не следил за руками профессионалов. Он был уверен, что они не станут накалывать карты своими перстнями, не станут класть на стол полированный портсигар, чтобы видеть в нем отражение сдаваемых карт. Он был уверен в честности партнеров, в чистоте их намерений. Мало того, его даже не интересовали сданные ему карты. Текла неторопливая беседа, прерываемая короткими замечаниями: "две карты", "благодарю", "открываю"... Потом Мак-Грири делал непроницаемое лицо и лез вверх. Партнеры не отставали, охотно повышая ставки. Когда на столе оказывалась изрядная куча денег, профессионалы качали головами и выходили из игры. - Везет же вам, мистер Мак-Грири, - говорили они. Они были воспитанные люди и не спрашивали лейтенанта из пустого любопытства, какая же все-таки комбинация была у него на руках. Это было бы дурным тоном. - Зато не везет в любви, - отшучивался Мак-Грири и аккуратно складывал в бумажник банкноты. Зажатая между двумя прозрачными целлулоидными стенками бумажника, миссис Мак-Грири смотрела с фотографии на мужа с улыбкой и, казалось, одобрительно кивала. Она была покладистой женщиной. Лейтенант Мак-Грири любил профессионалов и всегда умел узнавать их почерк, нечто вроде безмолвного привета от друзей. Но на этот раз он был в нерешительности, и скорей именно это, а не теплое пиво "Швепс" заставило его поморщиться. Странное дело, думал он. С одной стороны, во всем этом деле угадывался стиль профессионала. Взять хотя бы пробоины в толстой дубовой двери. В их веере нетрудно было определить короткий взмах автомата - оружия серьезного человека. Джо Джеффи, например, любит пользоваться трещоткой. У бедняги, должно быть, не в порядке нервы, и он не доверяет пистолету. Допустим, через дверь стреляли люди Джеффи, но остальные факты? В подвальной комнате заброшенного ранчо сидит известный миллионер, Фрэнк Гроппер, полностью лишившийся рассудка. Кроме него, в комнате лежит труп молодого человека. Человек, очевидно, убит одной из автоматных очередей. Труп связан, и в карманах у него нет ничего, абсолютно ничего, что бы могло позволить определить, кто он. В углу - груда деталей какого-то аппарата, назначения которого эксперты определить не смогли. Полицию вызывают по телефону с ранчо. Сообщили, что произошло убийство. Владельцев ранчо нет. Они ли звонили? Может быть, хотя маловероятно. Скорее всего, звонили те, что стреляли. Картина достаточно запутанная даже для авторов детективных романов, не то что для скромного полицейского лейтенанта. К тому же выясняется, что Гроппер примерно за неделю до этой ночи начал куда-то переправлять свои деньги. Похоже, что Патрик Кроуфорд, его единственный наследник, ни при чем. К тому же какой был смысл убивать старика, если было известно, что у того рак? Нет, нет, вряд ли это работа Кроуфорда, тем более что старику достаточно было одного удара прикладом, чтобы отправить его на тот свет. Скорей всего Гроппер сам поехал на это ранчо. Он едет на ранчо. Раз он вел машину, он не мог быть сумасшедшим в это время. Допустим, он верил, что его могут вылечить. Какой-нибудь новейший препарат или что-нибудь в этом роде. Вполне вероятная версия. Смертельно больные люди готовы поверить во что угодно, вцепиться в любую соломинку. Но связанный труп? Разве что подпольные врачи устроили у себя целую очередь, причем некоторые пациенты ожидают приема связанные но рукам и ногам, с кляпом во рту. Гм... Лейтенант наклонил банку над стаканом и вылил остатки пива. Пиво было, безусловно, теплым... И потом одновременная смерть на шоссе садовника и секретаря Гроппера. Пока еще он ничего не докладывал шефу и газеты ничего не пронюхали, но он-то знает, что на правом крыле "роллса" маленькая, еле заметная царапина, а на массивном бампере две вмятинки. Если учесть, что в багажнике "роллса" он нашел две лопаты со свежими следами земли - а умирающий старик вряд ли стал бы копать сам, особенно двумя лопатами... Размышления его прервал телефонный звонок. В трубке низко рокотал бас Джо Джеффи: - Добрый вечер, лейтенант, как поживаете? Что-то давно не видно вас в клубе. Наверное, на вас все висят это таинственное убийство и гропперовские миллионы? Знаете что, Мак-Грири, так загружать свой мозг - это жестокость. Приезжайте-ка сегодня вечером в клуб. У меня просто руки чешутся сыграть в покер... Лейтенант вспомнил автоматные пробоины в дубовой двери и сказал: - С удовольствием, мистер Джеффи. Вы же знаете, как я рад вашей компании, особенно за зеленым столиком. Он положил трубку и облегченно вздохнул. Ну вот, дело распутывается само собой. Газеты пошумят и перестанут, а шеф... Время от времени шеф тоже любит сыграть с ним партию-другую, правда, не в покер, а в канасту. Удивительно везет шефу в канасту, когда он играет с Мак-Грири. Причем почему-то получается так, что играют они всегда, когда у Мак-Грири в бумажнике, рядом с фотографией жены, толстой пачкой лежит покерный выигрыш. Бывают же совпадения... Мак-Грири засмеялся, взял консервный нож и открыл новую банку "Швепса". На этот раз пиво оказалось великолепным. 12. САМАЯ УМНАЯ СОБАКА "СВОБОДНОГО МИРА" - Послушайте, Бакстер, перестаньте нести чепуху и скажите внятно: почему вы думаете, что я выну из сейфа две тысячи долларов и вручу вам с поклоном? Менеджер Хиллсайдского городского банка Лесли Мастертон снял очки и иронически взглянул на Бакстера. Он очень гордился своим ироническим взглядом и, оказываясь один перед зеркалом, подолгу репетировал, пытаясь научиться уничтожать человека одними глазами. Но Фред Бакстер не замечал тонкой иронии - грубый человек - и весь подался вперед: - Мистер Мастертон, сэр, вы знаете меня лет двадцать. Слышали вы когда-нибудь, чтобы я рассказывал небылицы, даже после третьего виски? Нет, вы ответьте, мистер Мастертон. - Я ваши виски не считаю, Бакстер, вы же их не держите у меня на счете. - Мастертон засмеялся, в восторге от своего остроумия. Он гордился тем, что принадлежал к новому типу банковского служащего, без старомодной чопорности и всегда готового пошутить с клиентом. - Да вы у кого угодно спросите, я вас не обманываю. Сроду небылиц не рассказывал. Менеджер пожал плечами. Разговаривать с Бакстером было трудно. - Сэр, это же верное дело. Это не пес, а маленький форт Нокс, набитый золотом. Я не скажу, что он стоит шестнадцать миллиардов долларов, которые, говорят, хранятся там в бронированных подвалах, но поверьте мне: собака будет делать деньги, как печатный станок. Сэр, позвольте мне принести сюда пса. Он в машине внизу, на коленях у миссис Бакстер. - Вы с ума сошли. Хорошенькое дело, если все начнут носить в банк разную домашнюю живность. Сегодня вы пытаетесь одолжить деньги под собаку, завтра кто-нибудь предложит взглянуть на его дрессированного гуся, послезавтра здесь можно будет открыть зверинец и устроить в сейфах клетки. - Мистер Мастертон, сэр, это не гусь. Вы только взгляните на пса, вы больше тратите времени на разговор со мной. - Ну хорошо, тащите своего пса сюда. Но если он нагадит на ковре, вам придется купить новый. Причем ссуды для этого я вам не дам, учтите. Через минуту дверь кабинета снова приоткрылась, и в комнату быстрым шагом вошел Фрэнк Гроппер. Он шел на задних лапах, всей своей собачьей грудью вдыхая знакомый запах банка, такой неуловимый и вместе с тем незабываемый. Запах кожаных кресел, пыли, бумаги. Он подошел к столу и небрежным жестом протянул менеджеру лапу. Лесли Мастертон знал толк в рукопожатиях. Вытянутая для пожатия рука всегда красноречивее лица. Лицу можно придать любое выражение, но рука говорит только правду. По рукаву костюма Мастертон мог определить годовой доход клиента с точностью до пятисот долларов. Рукав - это его банковский счет. Чем больше блестит материал - тем менее блестящи дела его владельца. Качество материала, от дешевого бумажного твида до упругого на ощупь и корректного ворстеда, - открытая книга для опытного глаза. На бульдоге не было ни костюма, ни крахмальной рубашки, ни манжет, ни запонок. Когти его мень