ет, звучит и смешно, но в своей трогательной беспомощности он решает пойти к прорицателю. Мой клиент приходит к нему и рассказывает о предполагаемой сделке. Ему неловко и немножко стыдно, ибо он глубоко религиозный человек, и он стесняется своих предрассудков, но он рассказывает о своих планах прорицателю. Он верит людям. С открытым сердцем он ждет совета, веря и не веря. "Ни в коем случае, - говорит ему прорицатель, - ни за что не впутывайтесь в эту сделку". Но через два дня мой клиент узнает, что участок в Хорс-Шу куплен некой мисс Клер Манверс, секретарем и сожительницей этого самого прорицателя. - Я протестую против инсинуаций в адрес мисс Манверс, - сказал Дэвид. - Протест отклонен, - сказал судья, - продолжайте. - Итак, ваша честь, налицо самое гнусное преступление, которое можно только себе представить, - использование профессиональной тайны в своих корыстных целях. Представьте себе, ваша честь, во что превратится мир, если не будет существовать профессиональной тайны: врачи будут шантажировать своих пациентов, исповедники начнут обирать свою паству... Я содрогаюсь при одной только мысли... Ваша честь, господа присяжные поверенные, обвинение просит примерно наказать Габриэля Росси, он же Дэвид Росс, за использование профессиональной тайны в корыстных целях и аннулировать контракт на покупку земли в Хорс-Шу. Обращаю ваше внимание, ваша честь, что обвиняемому приходится самому защищать себя, ибо ни один уважающий себя юрист... - Я протестую против намека адвоката обвинения, как клеветнического и не относящегося к делу. Я предпочел защищать себя сам, хотя многие... - Хорошо, протест принят, - сказал судья. - Обвинение кончило? - Да, ваша честь. - Защита, ваша очередь. - Ваша честь, господа присяжные заседатели! Я не буду повторять все то, о чем говорил адвокат обвинения. Я не буду даже защищаться сейчас. Я ограничусь заявлением, что мистер Руфус Китинг ни слова не говорил мне о своем намерении купить землю в Хорс-Шу. - Ложь! - крикнул с места Китинг, вытирая платком сияющую лысину. - Выступает защита, - сухо сказал судья. - Пока у меня все, ваша честь. Я готов ответить на все вопросы обвинения. - Вопросы к обвиняемому, - сказал судья. Адвокат вскочил на ноги и приподнялся на цыпочки. Казалось, в своем азарте он вот-вот закукарекает, захлопает крыльями и взлетит. - Вы знали о продаже земли в Хорс-Шу до визита к вам мистера Руфуса Китинга? - Нет, не знал, - спокойно ответил Дэвид. Адвокат оторопело захлопал глазами и опустился на пятки, но тут же снова подался вперед. Голос его звучал торжествующе и ехидно: - Значит, тем самым вы признаете, что мой клиент рассказал вам о предполагавшейся сделке? - Нет, не признаю. - От кого же вы узнали о ней? - От Руфуса Китинга. - Защита, - сказал судья, - суд - это не место для парадоксов и упражнений в остроумии. Выражайтесь яснее. - Я выражаюсь предельно ясно. Руфус Китинг не делился со мной своими секретами, и тем не менее я узнал о сделке именно от него. "Хватит, - вертелось у Дэвида в голове, - хватит. Хватит мне прятаться от них по всем углам. Все равно они меня достанут, куда бы я ни забился". Загнанный в угол, он торжествовал при мысли, что заставит их всех затрястись от страха, запрыгать, словно рыбешки на сковородке. Пусть они боятся его, хватит! - Может быть, вы соизволите объяснить свое столь остроумное, сколь и темное высказывание? - Адвокат сочился торжествующей вежливостью победителя, готовностью кошки поиграть со своей добычей. - Ваша честь, - сказал Дэвид, - дело в том, что я умею слышать чужие мысли. Руфус Китинг действительно думал о сделке в Хорс-Шу, о том, что ему сообщил о намечаемом там строительстве военной базы сенатор Стюарт Трумонд... - Я протестую! - крикнул адвокат. - Протест отклонен. - ...О том, что ему нужно заплатить одному генералу пятьдесят тысяч долларов. О том, что через несколько дней за эту же землю можно будет взять не двадцать пять тысяч - сумма, которую он намеревался уплатить, - а полмиллиона. - Я протестую! - Адвокат вытер платком багровый лоб. - Здесь суд, а не конференция писателей-фантастов. Все знают, что никто не может читать чужие мысли. Это ложь! - И тем не менее вы только что подумали о том, что надо не забыть принять таблетку серпазила. У вас, очевидно, повышенное кровяное давление и не в порядке нервы. - Ложь! - Жилы на лбу адвоката надулись, и казалось, они вот-вот лопнут. - Балаган! Фокусы! - Обвинение, - сказал судья, - не увлекайтесь. У вас есть еще вопросы к защите? - Есть, ваша честь. Только что мы выслушали самое фантастическое утверждение за всю мою тридцатилетнюю практику. Утверждение, повергающее меня в изумление своей очевидной лживостью, достойной только ребенка. Может ли мистер Росс хоть как-нибудь доказать то, о чем он говорил? - Разумеется, - сказал Дэвид. - Я предлагаю, чтобы обвинение написало какую-нибудь фразу на листке бумаги, так, конечно, чтобы я не видел ее. Затем листок должен быть вручен судье или присяжным. Это очень просто. Типичный судебный эксперимент. Дэвид сидел с завязанными глазами и прислушивался к гулу мыслей в зале. Они жужжали, словно потревоженные пчелы. Он вдруг подумал, что не сможет услышать мыслей адвоката в этом хаосе бесплотных, прозрачных звуков, и почувствовал, как под повязкой на лбу у него выступает пот. "Спокойнее, спокойнее, - умолял он самого себя, заклинал и упрашивал, - сосредоточься, Дэвид". Фразы гудели, звенели в чужих черепных коробках, заставляя их резонировать, как пустые бочки. Он лихорадочно пропускал их сквозь свой мозг, надеясь, что в конце концов в сети останется то, что он искал. Внезапно он увидел под прижатыми повязкой веками листок чистой бумаги и успокоился. Мысли адвоката скакали в тревожном, испуганном танце: "А может быть... А если он действительно?.. Что написать? Надо что-то написать..." Он достал из кармана "паркер" и нацарапал на листке: "Рыжая лисица перепрыгнула через забор. Шесть плюс три - девять. Янки вчера проиграли Кардиналам". - Все? - спросил Дэвид. - Да, - ответил адвокат. Голос его потерял торжествующую уверенность и слегка дрожал. - С вашего позволения, ваша честь, я не стану даже снимать повязку. На листке бумаги написано: "Рыжая лиса перепрыгнула через забор. Точка. Шесть плюс три - девять. Точка. Янки вчера проиграли Кардиналам". Добавлю только, что я благодарен обвинению за то, что оно сообщило мне результат вчерашнего матча. Я не читал газет и огорчен, что нью-йоркская команда снова проиграла. Зал затаил дыхание, потом ахнул. Дэвиду показалось, что гул мыслей вдруг приобрел странную неподвижность, как будто содержимое всех этих голов застыло, загустело и потеряло способность рождать новые слова. Дрожащими руками судья близоруко поднял листок бумаги к глазам и, не веря своему голосу, прочел запинаясь: - "Рыжая лисица перепрыгнула через забор. Шесть плюс три - девять. Янки вчера проиграли Кардиналам". Удивительно, - пробормотал он после томительной паузы. - Ничего подобного я никогда не видел. Обвинение, у вас есть еще вопросы? Адвокат уже в который раз вытер пот со лба и взглянул на Руфуса Китинга. Тот сидел, наклонившись вперед, и хлопал глазами. "Как можно вести процесс, - крутилось в голове у адвоката, - если противник знает, что ты думаешь? Он знает все, что я думаю, что думает Китинг. Чудовищно! Но надо что-то говорить..." - Но тем не менее, - пробормотал он, - защита воспользовалась своей странной способностью, чтобы прочесть мысли моего клиента. Разве это не кража? - Голос его окреп. - Разве мысли даны человеку для того, чтобы их узнавали другие? Разве наши головы чем-нибудь отличаются от наших сейфов? Что произошло бы, если бы мы узнали мысли друг друга? - Вы набожный человек? - спросил Дэвид. - Да, но... - Разве вы не помните заповеди "Не обмани"? Прятать свои мысли - значит говорить не то, что думаешь, лгать. Вы считаете, что невозможность солгать представляет угрозу для самого существования нашего общества, не так ли? Значит, мы живем ложью и держимся ложью, и все наше правосудие призвано защищать эту ложь! Конечно, я нарушил профессиональную тайну. Технически говоря, я украл мысли Руфуса Китинга. Но генерал, выдавший секретные планы Пентагона за пятьдесят тысяч долларов... - Я протестую! - крикнул Китинг. - Ваша честь! - повысил голос адвокат. - Протест принят. Защита, говорите по существу дела. - Вот вы, ваша честь, подумали сейчас с ужасом, что я могу узнать, о чем вы думаете. - Дэвид испытывал ощущение, будто это говорит не он, а кто-то другой, и за этого другого он чувствовал гордость. - А ведь вы - совесть страны, ее неподкупные судьи. - Защита! Я лишаю вас слова. - Кончаю, ваша честь. Я знаю, о чем вы сейчас думаете: "Как замять скандал, как не впутать в это дело сенатора Трумонда и Пентагон?" Я даже знаю, о каком приговоре вы думаете. - Мистер Росс, я настаиваю, чтобы вы замолчали. Вы будете обвинены в неуважении к суду! Адвокат, наклонившись к Руфусу Китингу, о чем-то шептался с ним. - Ваша честь, - сказал он, - в виду странных обстоятельств этого дела обвинение просит отложить процесс. - Просьба принимается, - сказал судья, и Дэвид услышал, как паническая карусель его мыслей начала замедлять вращение. "Слава всевышнему, - подумал судья, - еще минута, и я бы рехнулся... Кто бы мог вообразить такое?" 13 На следующий день после процесса Дэвид возвращался домой на Лонг-Айленд. Возбуждение схватки уже давно прошло, и его осаждали тревожные мысли. Он чувствовал вокруг себя какую-то зловещую пустоту, угрожающий вакуум, но не знал, откуда последует удар. Уже темнело. Он не спеша шел мимо аккуратных особняков и думал: "Все это бессмысленно. Клер права. Мне нужно было бы быть проповедником. Великий реформатор Росс! Обличитель пороков Дэвид Росс! Обличитель пороков!" Дэвид знал, что он обыкновенный человек, не созданный для подвигов и самопожертвования. Он знал себе цену, цену заурядного журналиста с заурядными идеалами заурядного успеха. Но Клер... Он не знал почему, но боялся предстать перед ней во всей своей заурядности! Он хотел казаться ей больше, необычнее, отчаяннее. Куда бежать, куда скрыться от враждебной пустоты? Кто теперь набросится на него, с какой стороны? Человек, читающий мысли! Он видит вас насквозь! Ату его, господа! Сохраните свои мысли в безопасности! Отстоим наше святое право на ложь! Держи его, держи! - Эй, приятель! - услышал он чей-то голос и поднял голову. Из черного "бьюика" вылезли двое. - У вас не найдется огонька? Нечем прикурить. - Пожалуйста, - машинально сказал Дэвид, доставая зажигалку и в то же мгновение услышал взорвавшуюся в его сознании мысль человека: "Сейчас. Правая рука у него в кармане. В лицо". Прежде чем Дэвид успел сообразить, что он делает, он уже отскочил в сторону и резким ударом правой руки сбил человека с ног. Росс почувствовал, как под его кулаком хрястнули тонкие косточки носа. Второй, нагнув голову, бросился на Дэвида. Дэвид ударил его ногой в лицо, и тот, падая, увлек его за собой. В этот момент тяжелый удар оглушил его, и он смутно почувствовал, как его вталкивают в машину. "Вот и все", - вяло и безразлично подумал Росс и вдруг на мгновение пришел в себя от тонкой, пронзительной боли. "Сейчас он успокоится", - услышал он чью-то мысль и подумал, что ему сделали укол. Дэвид быстро проваливался куда-то во мрак, и темнота все густела и густела вокруг него, пока он не перестал ощущать и ее. Дэвид очнулся от ощущения невыносимой жажды. Язык, сухой и распухший, с трудом помещался во рту; и когда он попытался облизнуть губы, ему показалось, что он провел языком по наждачной бумаге. Голова не болела. То, что Дэвид чувствовал, никак нельзя было назвать головной болью. Для того чтобы ощущать боль, необходимо быть здоровым человеком. Боль в какой-нибудь части тела только тогда воспринимается как боль, когда не болят остальные. Дэвид же весь состоял из боли, он был набит ею, как чучело птицы тряпьем. Она не набегала короткими толчками вместе с ударами сердца, не вгрызалась в него тупой бормашиной, не ворочалась и не кусалась. Она жила в нем спокойно и уверенно, словно знала, что не собирается расставаться с ним, и поэтому не торопилась. Мысль о том, чтобы повернуться на другой бок, согнуть руку или ногу, даже не возникала в его мозгу. Он не мог даже заставить себя открыть глаза. И снова забыться он тоже не мог. Дэвид пытался было сообразить, где он и что с ним произошло, где Клер, но вялые, спотыкающиеся мысли, словно дряхлые старики, присаживающиеся отдохнуть через каждые несколько шагов, никак не могли выстроиться в шеренгу умозаключений. Он надеялся, что снова забудется, он жаждал спасительного покоя, но боль поддерживала его спасательным жилетом на поверхности сознания. Дэвид не знал, сколько часов, дней или лет он провел в оцепенении ожидания. Но, наконец, он почувствовал, как жизнь потихоньку возвращается в его тело. Она вливалась в него через тонкую ниточку - единственную ниточку, связывающую его с миром. Вернее, эта ниточка была шлангом. И этот шланг наполнял его ненавистью. Переливание крови спасло не один десяток тысяч людей, переливание же чувств не менее важно. В отличие от переливания крови, которое обозначено точной ценой в прейскурантах больниц, общество переливало Дэвиду Россу чувства бесплатно. Оно выкачивало у него остатки доброты, благородства, чуткости, любезно заменяя их ненавистью, злобой, жаждой мести. Он открыл глаза. Слабая лампочка без рефлектора висела под самым потолком - жалкое пятно в полумраке комнаты. Впрочем, это был скорей сарай с дощатыми стенами и без каких бы то ни было признаков мебели, без окон. Дэвид лежал на полу. "Ах, как заботится сенатор Трумонд о своих избирателях! - подумал Дэвид. - Привезти за свой счет скромного человека за город и предоставить в его распоряжение целый сарай - да здравствует наш верный старый Стью!" Огромным усилием воли Дэвид заставил себя встать на колени. Тошнота душащим ватным тампоном тут же поднялась по пищеводу, и Дэвида вырвало. Рвота снова обессилила его, и он упал на пол. "Как они все заботятся о моем сне, - подумал он, - там, в Лас-Вегасе, в казино, и теперь здесь. Наверняка это были ребятки сенатора, надежные патриоты с пистолетом в одной руке и шприцем с наркотиком в другой. Как они все хотели бы, чтобы я крепко спал, желательно даже вечным сном..." Он подполз к двери и прислушался. Дверь была толстой, и звуки внешнего мира не проникали сквозь нее, но вскоре Дэвид уловил звуки чьих-то мыслей. Мысли были ленивыми, они еле ворочались в неторопливом ритме коровьей жвачки. "Надо было бы ей... это... по морде врезать... меньше бы ломалась... сука..." Дэвид стукнул кулаком в дверь. "А... очухался, - подумал тот, за дверью, - что-то быстро он... Здоров, собака. Пускай побьется об дверь... Хоть головой, хоть задом... Ха-ха..." "Да, пожалуй, это они умеют, - подумал Дэвид, в сотый раз окидывая взглядом свою тюрьму. - Мухе отсюда не выбраться, не то что человеку". Он прислонился спиной к стене и опустил голову на колени. Стоило ли Клер связываться с ним?.. Семейный уют и чувство безопасности после пьяных морд ее поклонников в Лас-Вегасе... Прекрасный он для нее муж, за ним она как за каменной стеной, ничего не скажешь! Он поймал себя на том, что впервые подумал о Клер как о жене, а о себе как о ее муже и пожал плечами. Но помимо его воли он почувствовал шевельнувшуюся где-то в грудной клетке томящую нежность к ней, которую никогда не испытывал к Присилле. Он попытался представить, как вела бы себя Присилла, знай она обо всем, что приключилось с ним, но не мог. Она легко возникала в его воображении в кокетливом передничке на кухне, со стаканом мартини где-нибудь в гостях и даже в объятиях какого-то Теда, шепчущая: "Осторожнее, не помни мне прическу". Но увидеть ее в том мире, где был он с Клер, он просто не мог, она была слишком респектабельна для этого. Спать с Тедом и говорить с Дэвидом о свадьбе - пожалуйста, это респектабельно, но удрать с ним в машине, даже не захватив зубной щетки, как Клер, - фи, как в дурном фильме!.. Бежать нужно с зубной щеткой, с целым чемоданом зубных щеток и с чемоданом Тедов. В одном - зубные щетки, в другом - Теды. Дэвид не заметил, как задремал и сполз на пол. Едва войдя в номер "Стэтлера" в Вашингтоне, Клер открыла телефонную книжку. Трамберт, Трекли, Тримбо... Ага, вот он! Трумонд Стюарт, сенатор Соединенных Штатов Америки от... Она сломала две спички, прежде чем прикурила сигарету, и, лишь затянувшись, набрала номер. - Секретарь сенатора Трумонда, - послышался в трубке низкий мужской голос. - Чудесно, - сказала Клер, - у вас замечательный голос, секретарь сенатора Трумонда... - Простите... - Надеюсь, в один прекрасный день вы сами станете сенатором... - Что вам угодно? - Передайте сенатору, что его ждет в "Стэтлере" Клер Манверс, жена Дэвида Росса. Я склонна думать, что он не преминет нанести мне визит. Если он стесняется женщин, пусть захватит вас. Клер положила трубку. Сердце билось, словно она только что закончила марафонскую дистанцию. Она несколько раз глубоко вздохнула и вошла в ванную. Она лежала в теплой воде, и ей казалось, что сейчас, именно сейчас войдет Дэвид и скажет: "Мисс Манверс, мне кажется, вы думаете вовсе не о том, что бы хотелось прорицателю папского двора синьору Габриэлю Росси..." "Господи, сделай, чтобы Дэви был цел и невредим! - думала она. - Я знаю, что не заслужила того, чтобы ты мне помог. Я никогда ни от кого не ждала помощи. Но пусть он будет цел, прошу тебя, господи". Она не была набожной, но, кроме бога, ей некого было просить. По крайней мере он не подмигнет ей и не скажет: "Хэлло, беби, поговорим сначала совсем о другом деле". Драться, царапаться, обрушивать поток ругательств - это она могла, но просить... Пора вылезать, вполне может быть, что эта тварь скоро заявится. Она следила, как вытекает из ванны вода, наливая тело прохладной тяжестью, и думали о предстоящем разговоре. Сенатор Трумонд приехал со своим секретарем - бесцветным человеком средних лет с медленными движениями, словно синхронизированными с движениями шефа. - Мисс Манверс? - спросил сенатор, не здороваясь, и опустился в кресло. - Чем могу быть вам полезен? Он бросил короткий взгляд на секретаря, как будто предупреждая его, чтобы он был начеку. - Вы необычайно проницательны, сенатор, - сказала Клер. - Вы даже догадываетесь, наверное, для чего я пригласила вас. Вы, очевидно, ждете, что я сейчас стану на колени и буду молить вас вернуть мне Дэвида Росса. - Мне некогда, мисс... Манверт. - Манверс, сенатор. - Манверс. - Вначале я хотела рассказать вам, что всю ночь мне пришлось скрываться в городе. Как только Росс не вернулся домой вовремя, я догадалась, что его пригласили куда-то в гости - скорей всего, с кляпом во рту. Я не раз видела, как это делается. Я знала, что эти же джентльмены пожалуют и ко мне. Сенатор исподлобья смотрел на Клер, возвышаясь в кресле подобно каменному идолу. Клер заметила, как несколько раз рот его чуть приоткрывался и снова захлопывался. Должно быть, сигналы мозга шли по его нервам медленно и неуверенно, и лишь с третьей или четвертой попытки он сказал: - Что вы хотите мне сказать? Я уже вышел из того возраста, когда мужчина может слушать все, что бы ни говорила хорошенькая женщина, если у нее есть на что посмотреть. - Как вы галантны, сенатор! По-моему, я говорю именно то, что вам должно быть интересно. Итак, одинокая, беззащитная женщина просит могущественного сенатора помочь ей найти некоего Дэвида Росса. - Я не знаю никакого Росса. Будьте здоровы, мисс Манверт... - Манверс. - Манверс. Сенатор слегка нагнулся вперед, положив руки на подлокотники кресла, но Клер видела, что он и не думает встать. - Вы ожидаете, мистер Трумонд, что я возвращу вашему приятелю эту землю. Так вот, сэр, я и не подумаю этого сделать, и вы доставите Дэвида Росса сюда, в "Стэтлер", не позднее завтрашнего дня. Где-то в самой глубине утробы сенатора послышалось слабое бульканье. Подымаясь по пищеводу, оно в конце концов превратилось в скрипучий смех. - Вы глупая баба, Манверт, или как там вас. Вы были шлюхой, и ею вы всегда будете, на большее у вас не хватит ума. Послушайте мой вам совет: возвращайтесь в Лас-Вегас и зарабатывайте себе на кусок хлеба своими прелестями, пока они у вас еще есть. Вам не видать этой земли, поверьте уж мне. У нас, слава богу, пока еще есть порядок, и сенатор стоит побольше уличной девки. Трумонд встал и направился к двери. - Вы настоящий джентльмен, сенатор. Я в восторге от вашей речи, и я рада, что нашу мораль блюдут такие законодатели, как вы. Да, чуть не забыла, вы умеете пользоваться магнитофоном? Сенатор медленно, как корабль, развернулся к Клер всем телом. Шея у него была неподвижна, и когда он поворачивался к собеседнику, всегда казалось, что мысленно он командовал своим мышцам: "Лево руля!" - Это еще что? - Магнитофон. Маленький "сони" за семьдесят четыре доллара девяносто девять центов. Купила сегодня утром специально к вашему визиту. Надо же развлекать гостя... - Послушайте... - Послушайте вы. Клер сняла крышку с маленького магнитофона и нажала кнопку. Медленно поползла тоненькая пленка, перематываясь с одной бобины на другую. Внезапно послышался голос Дэвида - и в ответ ему - Юджина Донахью. - Узнаете? Это Юджин Донахью, ваш частный сыщик, поверенный и, конечно, убежденный минитмен. Подождите, подождите, он это скажет сам и про вас расскажет, и про ваши планы. Он ведь не знал, бедняга, что папский прорицатель, он же Дэвид Росс, имеет обыкновение записывать свои беседы с клиентами на пленку. На всякий случай. На этот, например, случай. Я совершенно случайно вспомнила об этом. Впрочем, что я, вы же слушаете... Аппарат изрыгал хриплые проклятья Юджина Донахью, и имя Трумонда, казалось, наполняло, гостиничный номер. Сенатор снова опустился в кресло, молча глядя прямо перед собой. Когда магнитофон умолк, он медленно проговорил: - Это у вас единственная пленка? Клер рассмеялась: - За кого вы меня принимаете? Я скопировала еще одну запись, и она спрятана в надежном месте. Если я не позвоню завтра по телефону туда, где она хранится, завтра же она будет передана вашему сопернику на выборах. Пресс-конференцию и заявление о том, что почтенный сенатор Трумонд - минитмен, сделает он сам. С другой стороны, если завтра Дэвид Росс будет здесь, обе пленки будут уничтожены. И еще одно условие, на которое вы, я уверена, с радостью согласитесь. Подготовьте все документы. Я подарю купленный мною участок в Хорс-Шу вашему приятелю, а он мне подарит ровно сто тысяч. - Это грабеж! - Вы и так хорошо заработаете, сенатор Трумонд. Можете ничего не говорить, завтра я жду вас... Машина свернула с шоссе на узкую боковую дорогу и, попискивая рессорами, направилась к гряде невысоких плавных холмов. - Клер, - сказал Дэвид, глядя на ее смуглые руки, лежавшие на руле, - ты ведь до сих пор не сказала мне, куда мы едем. И даже в мыслях ты скрываешь это от меня... Клер посмотрела на него. Синяк под глазом Дэвида был изжелта-зеленым. "Боже, - подумала она, - сделай так, чтобы нам было хорошо!.. Прошу тебя, боже!.." Дэвид положил ей руку на плечо. Он хотел улыбнуться, но почувствовал боль в разбитой губе. Минитмены сенатора не зря отказывают себе по субботам в гольфе или партии-другой в кегли. Что-что, а обрабатывать физиономии они научились. Чем не политическая программа? Для хорошего политика важно не столько ловко говорить самому, сколько ловко заткнуть рот другому. Примеров в истории сколько угодно. Он представил себе, как сенатор с клинообразной головой на одеревеневшей шее выступает сейчас, должно быть, с неподдельным пафосом: "Наш священный патриотизм... Защита свободы..." Настоящие филантропы! Они готовы бесплатно раздавать всем свой патриотизм, даже вбивать его вместе с зубами... Машина последний раз качнулась и остановилась. Дэвид открыл глаза. - Смотри, - сказала Клер, показывая на небольшой домик в лощинке, - я здесь родилась. Мать еще жива. Я ей ничего не сообщила. Я не знала, захочешь ли ты... - Какая разница, Клер... Ты пока переговори с ней, а я подойду потом, позже. Прости меня, Клер. Я никого не хочу видеть. Не могу. Не могу слышать эти бесконечные копошащиеся мыслишки, будь они прокляты! Будь проклята мысль, если она лжива! - Дэвид... - Не могу, понимаешь, не могу я больше. Я ловлю себя на том, что мечтаю о вымершем мире. Ни одного человека, ни одной мысли. Пустые, чистые города, пустые, чистые дома, поезда, машины... Никого. И мы идем с тобой, и сквозь асфальт начинает прорастать трава, и в открытые окна машин влетают птицы. И я слушаю, слушаю - и ни одной мысли. Иди, Клер. - Дэвид... ты придешь? - Приду. Дэвид растянулся на траве. Теплый ветерок лениво скатывался с холма. Он нес с собой запах приближающегося вечера, травы и нагретой земли. На мгновение ему показалось, что сейчас он услышит мысли земли и зелени - спокойные, честные мысли о дожде, об облаках, о скорой осени. Но все вокруг молчало в сытом, удовлетворенном покое летнего вечера, и казино "Тропикана", и капитан Фитцджеральд, и минитмены, и сенатор Трумонд, и сам предсказатель папского двора Габриэль Росси начинали казаться Дэвиду чудовищной химерой. Он задремал, а когда открыл глаза, солнце уже садилось за пологий холм. Он оглянулся. Вдалеке, на той дороге, по которой они приехали, ярко вспыхнул зайчик. Должно быть, машина. Сейчас она покажется из-за поворота. Но зайчик не двигался. Машина стояла. "Следят, - равнодушно подумал Дэвид. - В конце концов, какая разница, кто там сейчас смотрит на меня в бинокль, Донахью или Фитцджеральд?.. Круг замкнулся". Сутулясь, он побрел к домику в лощине.