олодых добровольцах из сытых, благополучных ОП, которые горели желанием бороться против белого снадобья и перевоспитывать нарков. Но когда они сталкивались лицом к лицу с джунглями, когда видели перед собой упрямые, стеклянные глаза нарков, отказывавшихся от метадона, когда к ним придиралась полиция, когда их оскорбляли, - многие начинали колебаться. А когда газеты и телевидение рассказывали о гибели то здесь, то там очередной бригады общества, случалось, что какой-нибудь грузовичок с черно-белыми транспарантами оказывался брошенным экипажем. Молодые люди, приходившие добровольцами в общество, представляли себе свою миссию иначе. Да, конечно, им говорили и о трудностях, и даже об опасностях, но рассказы лишь разжигали их стремление прийти к страждущим, протянуть руку помощи и увидеть в глазах чистое сияние благодарности. Да, конечно, это нелегко, это должно раздражать всяких там торгашей наркотиками, но зато сколько благородства в их миссии. Ведь это так просто. Послушайте, неужели вы не понимаете, что нельзя быть жалким рабом белого снадобья, нельзя губить себя ради мимолетного, эфемерного удовольствия. Стакан апельсинового сока с метадоном в день - и вы сможете обойтись без героина. Неужели же это непонятно? А может быть, все дело в том, что обитатели джунглей устроены не так, как они? Может быть, они вообще не хотят, чтобы им помогали? Может быть, так и надо? Может быть, все эта затея с метадоном, метанолом, налоксоном, циклацозином бессмысленна? И может быть, ей, Аби Шривер, лучше бы сейчас оказаться дома, в их уютном милом домике, принять ванну, лениво поспорить с мамой, что надеть вечером, когда она пойдет в гости к Джеку Эйстайну. - Не будь дурочкой, - ворчливо сказала бы мама, - надень новый серый костюм. Ты ведь знаешь, как он тебе идет. - Ну что ты, мама, - сказала бы она и презрительно сморщила бы нос. - Этот костюм... Он же... буржуазен. Типичный костюм ОП. - Ну если тебе нравятся моды джунглей, - уже всерьез рассердилась бы мама, - тогда, конечно, другое дело. - Нет, мама, мне не нравится в джунглях, но ведь ежегодно в стране гибнет от белого снадобья почти полмиллиона человек. Это война. Это война, которую мы ведем сами против себя. Война шприцами против своей цивилизации, и пока побеждает шприц. Вот почему, мама, я опять подношу к губам микрофон и вот почему в моем голосе, что гремит из динамика на крыше, нет убежденности. - Откашляйся, ты же хрипишь, как пропойца, - криво усмехнулся Эрл О'Риордан, сидевший за рулем. - Я думаю, можно постоять здесь. Они остановили машину, и Аби перелезла в кузов, уселась на стульчик у бака с соком и лекарством. Было жарко, и она вытерла лоб носовым платком. "Хорошо, что я без косметики, - лениво подумала она, - а то в такую духотищу все поплыло бы". Было действительно душно. Душно асфальтовым зноем, каменными обшарпанными домами, неубранными мусорными контейнерами на тротуарах, бессильным шорохом обрывков газет на мостовой. Грузовичок постепенно окружали дети. Осторожно, шажок за шажком, приближались они к машине, и в их широко раскрытых глазах детское любопытство смешивалось с недоверчивостью маленьких зверьков. - А она конопатая, - беззлобным басом сказал крошечный мальчик в одних трусах. - Сам ты конопатый, дурак, - вступилась на защиту Аби девочка постарше. К машине подошел полицейский. Лицо его под форменной фуражкой было так красно от жары, что казалось, он уже сварился и вот-вот начнет поджариваться, образуя вкусную хрустящую корочку. Он подозрительно осмотрел грузовичок, скользнул невидящим взглядом по Аби - не человек, а ходячее воплощение Закона - и медленно побрел к своей машине. Вслед за детьми к грузовичку начали подходить и взрослые. - Вранье все это, - убежденно и почему-то радостно сказала женщина с рыжей челкой. - Это они специально так делают, чтоб народ к снадобью приохочивать. Напьешься этого ихнего сока бесплатно, а тебя потом прямо подхватывает, к белому снадобью так и несет, так и толкает. - А вы пробовали? - громко, чтобы все ее услышали, спросила Аби. - Как вы можете говорить такую чушь? - А ты сиди там, - еще более радостно, почти торжествующе сказала челка. - Тебя посадили - ты и сиди себе. А я раз говорю - значит, знаю. Она действительно знала, что говорить, потому что ее научил местный толкач, обещавший ей десятку. - А я-то думаю, странно как-то - бесплатно, - задумчиво протянула худая черная старуха. - Я как увижу слово "бесплатно" - так я сразу думаю: к чему бы это? - Болтаете вы все, - зло крикнул высокий парень с узкой, впавшей грудью. - Мой приятель пробовал. Все точно, говорит. - Все-то ты знаешь, доходяга, - ласково проворковала рыжая челка. - Платят тебе, что ли, расхваливать их сок? - Рехнулась баба! - крикнул парень и шагнул к ней, но она сама бросилась навстречу и с неожиданной силой уцепилась за его белую безрукавку. - Убивают! - торжествующе прокричала, почти запела она. "Господи, - тоскливо подумала Аби, - хоть бы этот вареный полицейский подошел, разнял этих зверей". Она оглянулась, но страж закона бесследно исчез. Хотелось пить. Слюна во рту загустела, и она с трудом проглотила ее. У ног крохотного мальчугана, сосавшего палец, расплывалась на асфальте черная лужица. Но через минуту, когда Аби снова взглянула на него, лужица уже высохла. Жарко. - Ну-ка отойди, дай пройти, - угрюмо сказал человек лет двадцати пяти со стеклянными глазами нарка. - Сил больше нет. Дай попить. "Господи, - благодарно подумала Аби, - хоть один. И то хорошо". - Пожалуйста, - улыбнулась она, налила сок с метадоном в бумажный стакан и, упершись одной рукой в борт грузовика, протянула нарку. Толпа, стоявшая вокруг, молча смотрела, как нарк медленно высосал стаканчик и бросил его на мостовую. - Ну как? - спросил высокий худой парень. - Легче, - пожал плечами нарк и медленно побрел прочь от грузовичка. - Тогда дай и мне попробовать... "Пора", - подумал рыжий Донован по прозвищу "Крыса". Он стоял в подъезде, откуда был виден грузовик, и думал о том, что через полчаса получит обещанные сто доз первоклассного белого снадобья, которых ему хватит надолго. Ух и надолго же... На неделю запрется в своей конуре, провались весь божий мир к черту. Запузырит себе для начала хорошенькую порцию - так, чтобы подхватило, понесло... Эх, побыстрее бы... Он выскочил из подъезда и побежал к машине, по-лошадиному вскидывая ноги. - Стойте, - визгливо закричал он, - не пейте эту отраву! - И мысль о ста дозах, о целой горе героина наполняла его необыкновенной силой. - Вчера в шестом доме человек от этого помер. Как шел, так и покатился по лестнице. - А, это ты, Крыса, - пробормотал высокий худой парень. - Опять шумишь... Крыса развернулся, чтобы ударить парня по уху, но тот увернулся, и он ударился о борт грузовика. - Сволочи! - крикнул он и вытащил пистолет. Длинный парень успел схватить его за руку, но Крыса в слепой ярости все нажимал и нажимал на спуск, пока не разрядил обойму. Одна пуля пробила бак, другая попала в Аби. Она начала медленно, неправдоподобно медленно клониться в сторону, пока не упала на дощатый пол кузова, в лужицу апельсинового сока, в котором был растворен метадон. Она лежала лицом кверху, и струйка сока брызгала ей на лицо, и она подумала, что, к счастью, не положила сегодня косметики. А то бы она поплыла. Джо Коломбо взял очередную бумагу. Это был отчет толкача, уже завизированный Тэдом Валенти. Коломбо бегло просмотрел цифры. Сто семь кредиток на разжигание толпы. Сто пятьдесят полицейскому сержанту за отсутствие на месте происшествия. Двести пятьдесят трем журналистам, писавшим о случайной смерти Аби Шривер. Тысяча четыреста прокурору и судье, которые вели дело Донована по прозвищу "Крыса", стрелявшего в Аби Шривер на почве ревности. Так, во всяком случае, установил суд. Плюс восемьдесят на мелкие расходы. Итого, - Джо Коломбо нажал на клавиши калькулятора, - тысяча девятьсот восемьдесят семь. Почти две тысячи на один паршивый грузовик с метадоном. Эдак можно вообще взять весь мир на содержание. Две тысячи - это ж надо придумать. И Валенти начал выживать из ума - завизировал такую сумму. Он взял ручку и написал: "Оплатить половину. Остальное пусть доплачивает сам толкач". И без того он, наверное, уворовывает добрую треть. А если не захочет - ради бога. Его похороны обойдутся гораздо дешевле. 2 Клиффорд Марквуд разлил кофе в чашки и подвинул одну Арту Фрисби. Они сидели в коттедже доктора, в крошечной кухоньке, и пили уже по третьей чашке. "Я ж не засну, - вяло подумал было Марквуд, но тут же добавил: - Черт с ним. Иногда не мешает помучиться бессонницей. Можно подумать о смысле жизни и судьбах цивилизации. Арт, наверное, никогда не страдает от бессонницы. Ну конечно же, - поймал он себя, - обычные ваши штучки, доктор Марквуд. Даже банальную бессонницу вы должны оправдать в собственных глазах, поднять ее на пьедестал". Марквуд улыбнулся, и Арт Фрисби спросил его: - Чего вы улыбаетесь, мистер Марквуд? - Так, Арт, своим мыслям. Что вы, интересно, обо мне думаете? - Да ничего... - Это не ответ. Вы находитесь у меня в коттедже. Это не совсем обычное место для человека, который перебежал из одной семьи в другую, - в коттедже у специалиста по электронно-вычислительным машинам. А вы, Арт, ведь даже не перебежали. Вас послали, чтобы вы выдали Эдди Макинтайра - Тэда Валенти. Старик Коломбо иногда формулирует свои мысли грубо, но четко. Он назвал вас пешкой, которой уже сыграли и которая никому не нужна. Ваши друзья Кальвино и Папочка разыграли вами отличный вариант хитрейшей сицилианской партии. Если бы не случайность, они бы преуспели, и Тэд Валенти уже получил бы по заслугам. Старик Коломбо ведь не любит, когда его люди продаются конкуренту. Как, впрочем, и любой бизнесмен. - А я все равно не верю, - упрямо сказал Арт. - Чему? - Что на Кальвино работал Руфус Гровер. - Вы такого высокого мнения о нем? - саркастически спросил Марквуд. - Вы его хорошо знаете? - Нет, я слишком низкого мнения о Валенти. - Э, Арт, то было одиннадцать лет назад. И потом, он поступил ужасно только потому, что это коснулось вас. А ваш Папочка разве пользовался другой техникой? А вы сами? Вы же рассказывали мне, как обеспечивали Папочке своевременный возврат ссуд. Сколько он брал? Двадцать процентов в неделю? - Двадцать пять. - Вот видите. И все жертвы этого вашего жирного паука платили такой чудовищный процент с веселой улыбкой? Или кое из кого вам приходилось выбивать деньги силой? Арт молча курил, откинувшись на стуле. Что от него хочет этот странный болтливый человек, так не похожий на всех тех, с кем ему приходилось когда-либо встречаться? Ведь ему как будто ничего от него не надо. Он, Арт, уже сыгранная пешка. Это верно. Сбитая, съеденная пешка, небрежно брошенная на стол рядом с доской. На доске остались фигуры. Крупные, солидные фигуры, вроде Валенти. Не чета какой-то паршивой пешке... - Вы мне так и не ответили, Арт. Вам приходилось выбивать из кого-нибудь деньги силой? - А как же, - пожал плечами Арт, - если бы не страх, люди не стали бы платить ростовщику такие проценты. Тут ведь расписок нет, в суд не обратишься. Главное - страх. Должник должен знать, что, если не отдаст в срок, ему будет плохо, очень плохо. - И насколько же плохо? - Арт раздражал Марквуда и одновременно возбуждал в нем какое-то едкое любопытство. Умом он понимал и его жестокость, и безразличие к чужим страданиям. Он не только понимал, но и объяснил бы эти качества куда красноречивее и элегантнее, чем сам Арт. Но то умом. В сердце же у него до сих пор оставался какой-то детский участочек, который не потерял способности удивляться и мерить все на свой аршин, не подвластный логике головы. И этому детскому участку все казалось, что если поговорить с человеком как следует, ну искренне, тепло, не спеша, ну как человек с человеком, ну как когда-то разговаривали люди, то и такой, как Арт, вдруг прозреет, увидит, что причинял боль и страдания ближним, - и раскается. - Насколько же плохо бывает людям, которые не хотят возвращать акуле-ростовщику ссуды? - повторил Марквуд свой вопрос. "Что за странные вопросы, - думал Арт Фрисби. - Что он хочет от меня?" Он сам не заметил, как начал говорить. Может быть, потому, что голос был не его, а кого-то другого, потому что вдруг снова распахнулась та дверь, и из бездонного, плотного и сырого мрака пахнуло холодной пустотой, ничем, отчаянием. Он говорил как человек в трансе, как загипнотизированный. Слова выползали из него сами по себе, потому что мозг был парализован ужасом, таившимся за бездонной, бесконечной дверью. - Я работал тогда у Папочки уже года полтора, наверное. Он дал мне адрес одного типа, который на две недели задерживал возврат ссуды. Я быстро нашел нужный дом. Огромный, в полквартала шестиэтажный старый дом, набитый людьми и крысами. Когда-то в подъездах работали лифты. Но они давно стали. Когда я подходил к дому, попадавшиеся мне навстречу либо подобострастно кланялись, либо старались отойти в сторону. Меня многие знали, а стало быть, и боялись, потому что я был человек Папочки. Папочка же был господом богом. Всесильным, непонятным и грозным. От него исходила благодать. Он был единственным человеком, который мог дать деньги и белое снадобье, а о чем еще может мечтать человек в джунглях? Он мог и пристроить человека к хорошему делу. Реже - на работу, чаще - в одну из многочисленных банд, которые орудовали в самих джунглях; нападали на машины на дорогах и даже атаковали по ночам ОП. Я поднимался по лестнице, и даже кошки замирали при виде меня, и мне нравилось, что я внушаю страх - самое, пожалуй, распространенное чувство в джунглях. Звонок не работал. Я постучал в дверь. Наверное, стук мой был хозяйским, смелым, потому что дверь сразу открылась, и я даже не вскинул руки вверх традиционным приветствием гостя. Да я и не был гостем. Хозяин подобострастно кланялся мне, глядя заискивающе в лицо, и что-то говорил, говорил и говорил. Должно быть, он считал, что поток слов - единственная преграда между ним и мною. В углу стояла женщина, в ужасе глядела на меня и держала за руку мальчугана лет пяти. Но я их вспомнил лишь позднее, когда вышел из квартиры. Тогда я не видел их. Точнее, я видел их глазами, но они не проявлялись в моем сознании. Я видел только человека. Скорее, правую его руку. Вернее, пустой рукав. Такой же, какой был у моего отца. У моего отца, который приходил по вечерам пьяным и рассказывал мне, как он устроится на работу водителем грузовика, и вывезет нас из джунглей, и поселит в маленьком уютном ОП, в маленьком уютном домике. И вокруг будет настоящая зеленая травка, которую можно пощупать и на которой можно сидеть. Человек все говорил и говорил. А слова были жалкими и пустыми, как шелуха, как слова моего отца. И как когда-то, у меня на мгновение сжалось сердце. От стыда ли, жалости - не знаю. Я подошел к однорукому и ударил его по лицу. Не очень сильно. Всего несколько раз. Я был очень зол на однорукого, потому что он был слаб и жалок. Я бил своего отца, потому что презирал его и ненавидел за слабость. Но это ведь не был мой отец. Мой отец упал с лестницы, а этот выбросился той же ночью из окна. Так что мне все только казалось. Общего у них не было ничего. Разве только то, что у обоих не было руки, был сын, и оба покончили с собой. Или случайно упали, потому что хотели упасть. Папочка пожурил меня, но беззлобно. Тут, сказал он, подход нужно иметь. Что он перекинулся - это дело его. Но должок-то плакал, дитя природы. Так он называл меня тогда - дитя природы. Арт замолчал. Проклятая дверь все не закрывалась. Раньше она захлопывалась быстрее, и мир потихоньку возвращался в наезженную колею, которая так привычна, что ее и не замечаешь. А сейчас все вдруг теряет смысл, все ставится под сомнение, словно ко всему прикреплен знак вопроса: на что надеяться ему, когда ничего не хочется, ничего не нужно, все призрачно и нереально, а реален лишь промозглый холод из черной двери? Боже, дай силы хоть ненавидеть. Ведь остаются еще в мире Тэд Валенти и капитан Доул. - Мистер Марквуд, я хотел бы поговорить с Валенти с глазу на глаз. Я никогда никого ни о чем не просил. - Я вижу, что у вас характерец не из легких. Но это невозможно, Арт. - Но я же вас прошу... - Не знаю, Арт. Я подумаю. Может, что-нибудь и придет в голову. Но придумал не он. План созрел у машины, когда Марквуд изложил ей просьбу Арта Фрисби. Марквуд должен записать на пленку любой свой телефонный разговор с Джо Коломбо. Машина проанализирует звуки его голоса, высоту, тембр, особенности произношения и постарается синтезировать этот голос для телефонного звонка. От имени Джо Коломбо. Звонок Тэду Валенти, чтобы он немедленно явился в счетный корпус в комнату Марквуда и помог ему в проведении допроса Арта Фрисби, который сообщает интересные вещи о Руфусе Гровере. Через час Арт Фрисби уже сидел в знакомой комнате, опутанный датчиками. Марквуд нервно курил. То, что сейчас происходило, могло стоить ему жизни. Вряд ли старый Коломбо придет в восторг, если узнает, что кто-то или что-то умеет подделывать его голос и что без его разрешения собирается допрашивать его ближайшего помощника. И вместе с тем Марквуд отметил про себя, что мысль о смерти не так ужасает его, как раньше. Он посмотрел на Арта. Внешне он был спокоен, но что должно было твориться у него на душе... Нет, парень, не так одномерен, как могло показаться. Чего стоит один этот рассказ об одноруком должнике, которого он избил. Но все-таки избил. Хоть он и не одномерен, и в душе у него собственный маленький ад, он бандит. А может быть, и нет? Как можно судить о ком-нибудь, кого-нибудь в мире, в котором нет моральных координат? Скрипнула дверь, и в комнате появился Тэд Валенти. Он слегка прищурился после уличной темноты. Прежде чем он успел сказать что-нибудь, к нему подскочил Детка - так Марквуд прозвал маленького робота, который управлялся машиной. - Ваш пистолет, мистер Валенти, - равнодушно сказал Марквуд. - Я не хочу, чтобы в этом помещении было оружие. - Вы не хотите? - насмешливо спросил Валенти. - А кто вы такой, чтобы хотеть или не хотеть? Я сдаю оружие только тогда, когда хожу к боссу. - Тогда я вынужден буду сам взять у вас пистолет, - ровно сказал Марквуд. Сердце у него колотилось - вот-вот выпрыгнет из груди или взорвется, но ему уже было все равно. Его уже несло, крутило, и поздно было думать о чем-нибудь. Он не думал. Он действовал. - Детка, - сказал он, - помоги мне взять пистолет у мистера Валенти. Робот молниеносным движением схватил оба запястья Валенти и замер, держа их. Тот дернулся, попытался освободиться, но металлические лапы Детки держали его намертво. - Вот видите, мистер Валенти, вы даже робота из себя вывели своим упрямством. - Марквуд подошел к Валенти и неумело начал нашаривать на нем оружие. Пистолет лежал в кармане пиджака - маленький вороненый кусок металла, отливающий зловещей синевой. - Что это значит? - прошипел Валенти. - Я ухожу. Я не собираюсь оставаться здесь ни одной секунды. Я иду прямо к дону Коломбо. - Ну как? - спросил Марквуд. - Отпустим его, Детка? Робот отпустил запястья Валенти, но стал между ним и дверью, блокируя выход. - Вы что, рехнулись? - спросил Валенти Марквуда, но в голосе его уже не было прежней самоуверенности. - Ладно, черт с вами и с вашими правилами. Что я должен здесь делать? Скоро одиннадцать, и я уже собирался ложиться, когда босс сказал мне идти сюда. - Вот перебежчик, - Марквуд кивнул в сторону Фрисби. - Его зовут Арт Фрисби, и он утверждает, что одиннадцать лет назад вас звали не Тэд Валенти, а Эдди Макинтайр. - Ну и что? Я этого не скрывал. И что значит все это дурацкое представление? Где у вас телефон? Я хочу позвонить дону Коломбо. - Боюсь, что с этим пока придется подождать, - извиняющимся жестом развел руки Марквуд. - Дело в том, что Арт Фрисби еще утверждает, будто вы обманом приохотили его к героину так же, как несколько позже и девушку, которую он любил. Не спеша, спокойно и методично, Арт Фрисби начал снимать с себя датчики. Сняв, он подошел к Валенти и посмотрел на него. - Может быть, вы вспомните меня, Тэд Валенти? Или где вам вспоминать какого-там Арта Фрисби. И девчонку мою, ее звали Мэри-Лу, и у нее были синие глаза... Где вам вспомнить ее? Ну повесилась, ну и что? Одним нарком больше, одним меньше - что это меняет? Но я бросил белое снадобье и одиннадцать лет ждал этой минуты, Эдди Макинтайр. Спасибо, Эдди, что ты жив и ты здесь. Значит, я не напрасно ждал. - Марквуд, - дрожащим голосом сказал Валенти, - уберите этого маньяка. Разве вы не видите, что он не в себе? Если мне здесь нечего делать, я уйду. - Э нет, Эдди, - ласково сказал Арт Фрисби. - Ты не уйдешь, потому что мне нужно с тобой рассчитаться. Когда она висела, у нее глаза были открыты. И пусты. Одна туфля упала, а вторая висела у нее на ноге. Ты понимаешь, Эдди? Пустые синие глаза и одна туфля. И веревка. - Ты сошел с ума! - крикнул Валенти и попятился от Арта. - Какие глаза? Какая туфля? Марквуд, уберите его, разве вы не видите, что он рехнулся? Он же не понимает, что делает! - Я все понимаю, Эдди Макинтайр, - кивнул Арт Фрисби. - Я просто хочу, чтобы и твои глаза стали пустыми, и у тебя вывалился язык. Разве это много? Разве я требую от тебя лишнего? Одной твоей смерти за десятки или сотни? По-моему, это очень выгодная для тебя сделка, а ты всегда любил выгодные сделки. Валенти метнулся к двери, но в дверях стоял Детка, и металлические его лапы были разведены в стороны. Валенти остановился, обвел глазами комнату. Окон не было. Спасения не было. Он почувствовал, как животный ужас выкачал из него воздух, и сердце сжалось в тягучей истоме, и пот выступил у него на спине. - Послушайте, - быстро и жарко зашептал он, - у меня есть деньги. Много денег. Я дам вам десять тысяч, двадцать тысяч. Это очень хорошие деньги. На них можно снять домик в ОП... - Спасибо, - задумчиво улыбнулся Арт, - мне уже однажды обещали домик в ОП. С настоящей зеленой травкой вокруг. Не спуская глаз с Валенти, он чуть пригнулся, развел руки и медленно стал приближаться к нему. - Марквуд, вы же не безумец, - взмолился Валенти. - Пятьдесят тысяч - прекрасные деньги. Только помогите мне выбраться отсюда, заклинаю вас. Я сделаю для вас все, что угодно... Марквуд молчал. Арт Фрисби медленно приближался к Валенти, а тот пятился от него. - Нет, - вдруг воскликнул он, - вы не можете убить меня. Босс знает, что я пошел сюда. Меня будут искать. Они поймут... - Нет, - раздался голос машины, и голос был голосом Джо Коломбо. - Дон не знает. Он не звонил. Звонила я. - Что? Что это? - встрепенулся Валенти. - Я схожу с ума. Чей это голос? - Этот голос не принадлежит никому. Он синтезирован мною, машиной. - Да, Эдди Макинтайр, это так. И никто не будет искать здесь твой труп, тем более что мы уже приготовили для него место. И хватит. Мы слишком много говорим. - Арт Фрисби сделал еще несколько шагов вперед, и Валенти очутился в углу. Он упирался спиной в стену и, казалось, надеялся, что сумеет спрятаться в ней, найти убежище. Он вдруг опустился на колени. - Пощадите, пощадите меня. Я отдам вам все, мне ничего не надо. Только дышать. Я все отдам. Все, все, все отдам. Только жить... Фрисби выбросил вперед руки, и они замкнулись на шее Валенти. - Ты просишь очень многого, Эдди Макинтайр. Дышать - это большое дело. Но ты не будешь дышать, и через несколько минут твое сердце дернется раз-другой, остановится, и ты начнешь остывать. Ты не будешь больше ни Эдди Макинтайром, ни Тэдом Валенти. Просто сто пятьдесят фунтов холодеющего немолодого мяса, костей и воды. Арт начал медленно сжимать руки, и Валенти захрипел. - Нет, - прошептал он, - подожди. Я должен что-то сказать. - Ну что еще? - Это не Руфус Гровер работает на Кальвино. Это я. Не убивайте меня. Я расскажу все. И дон Коломбо дарует мне жизнь, потому что я многое знаю. Я знаю, когда решено расправиться с семьей Коломбо. Скарборо и Уотерфолл должны принадлежать семье дона Кальвино. У них есть план, и я его знаю. Я нужен. Я нужен, клянусь небом, я нужен. Меня сейчас нельзя убивать. - Ты врешь, - нетерпеливо пробормотал Арт Фрисби, снова сдавливая руки на шее Валенти. - Ты готов назваться шпионом, чтобы только выскользнуть из моих рук. - Нет, нет, это святая правда. Я могу доказать. Я знаю. Этот план был разработан мной и Папочкой. Мы знали, что Руфус Гровер уже давно подозревает меня, но у него не было доказательств, и он пока помалкивал. И мы решили, что его надо убрать, одновременно обезопасив меня. Решено было инсценировать побег одного из членов семьи Кальвино. Выбор пал на тебя, Арт, потому что Папочка знал, как ты ненавидишь меня. И этой ненавистью решили воспользоваться. Тебе сказали, что на Кальвино работает другой, а ты должен оклеветать меня. Заметьте, оклеветать, потому что на Кальвино работает кто-то другой. Кто - этого ты не знал и даже под пыткой не смог бы сказать. Все было продумано заранее. И несколько фраз о человеке, который дважды в месяц ездит к своей любовнице. Фразы, которые Арт Фрисби вспомнит не сразу. И то, что я говорил о своей любовнице Руфусу Гроверу. Все должно было указывать на меня. Это была рискованная игра, но партия была продумана с первого до последнего хода. Естественно, дон Коломбо должен был захотеть найти подтверждение, что человек, ездящий дважды в месяц к своей любовнице, - это действительно я. Марвин Коломбо нашел квартиру и обнаружил, что Бернис похищена. Только наследующий день старуха вспоминает, "то похитители называли имя Руфуса Гровера. В этом была вся изюминка. Если бы мы сразу дали Коломбо понять, что шпион - Гровер, он бы мог не поверить. У него тонкий нюх, и он мог бы заподозрить, что это дезинформация. А так он понимает, что Арта Фрисби послали, специально послали, чтобы бросить тень на невинного Валенти и выгородить виновного Руфуса Гровера. Не мы ему подсказываем, что шпион - Гровер, а он сам узнает об этом. Характер сицилийца недоверчив, и он готов поверить только той информации, которую добыл сам. Все было продумано. И даже детектор лжи был предусмотрен. Было предусмотрено, что Марквуд засечет ложь Фрисби. Все сработано, все. Валенти обессиленно замолчал. Ноги, очевидно, больше не держали его, и он медленно сполз по стене на пол. Он дышал медленно, втягивая в себя воздух с легким присвистом, словно смакуя его, словно не веря, что все еще дышит. И что до того, что будет дальше, когда можно сейчас сидеть, дышать и не чувствовать, как бьется сердце. Чувствовать, что ты теплый, что побаливает язва, старая добрая язва двенадцатиперстной кишки. Боже, какое счастье ощущать боль! Какое изысканное наслаждение смаковать эту боль, ибо каждое мгновение, наполненное болью, - это гимн жизни. Не думать о том, что будет дальше. Пока он им нужен, он жив - и это главное. Ничего человеку не нужно - только жить. И запомнить эту простенькую и всегда ото всех ускользающую мыслишку... Арт Фрисби внезапно рассмеялся. - Нет, мистер Марквуд, вы ошиблись, когда назвали меня пешкой. Мною действительно хотели сыграть. И почти сыграли. Но выиграл-то все-таки я. Один я, несмотря ни на что, был уверен, что шпион Кальвино все-таки Валенти. - А если бы он все-таки не признался? Что тогда? - спросил Марквуд. Голова его шла кругом. - Ты бы его убил? - От волнения он перешел даже на "ты". - Нет. Я бы ведь подвел вас. - Подожди, подожди, Арт, - пробормотал Марквуд. - Ты не убил бы его из-за себя или из-за меня? - При чем тут я? - пожал плечами Арт Фрисби. - Я бы с удовольствием отправился на тот свет в компании Эдди Макинтайра, но мне не хотелось подводить вас. Я же вам обещал, что оставлю его в живых. - Значит, ты не собирался задушить меня? - медленно спросил Валенти, все еще сидя на полу. - Я же уже сказал - нет. - Мне теперь можно уйти? - Конечно. Валенти встал и пошел к выходу. - Возьмите пистолет, - сказал Марквуд, и Детка протянул Валенти его оружие. Он взял пистолет, подошел к двери и, уже стоя в ней, поднял неожиданно руку, нажал на спуск. Но выстрела не последовало. - О, Детка у нас предусмотрительный, он всегда вынимает обоймы из пистолетов, которые попадают ему в лапки. - Я вам ничего не говорил, - торжествующе крикнул Валенти. - Кто поверит вашему безумному бреду? И в то же мгновение из динамика раздался голос Валенти: - Это не Руфус Гровер работает на Кальвино. Это я. Не убивайте меня, я расскажу все... - Как видите, Валенти, мы тоже предусмотрительны, - усмехнулся Марквуд, но Валенти уже не было. - Ну, Арт Фрисби, давай звонить самому дону Коломбо, хотя уже скоро час ночи. И одному богу известно, что из этого всего выйдет. Он поднял трубку телефона. С минуту, наверное, никто не отвечал, потом послышался сонный голос Коломбо: - Ну кто еще там? - Простите, мистер Коломбо, это Марквуд. - Вы что, с ума сошли? Я давно сплю. Что случилось? - Я хочу, чтобы вы сейчас же пришли ко мне... - Послушайте, доктор, вы в своем уме? - Да. И возьмите с собой Руфуса Гровера. - Хорошо. Дон Коломбо был неглупым человеком и умел почувствовать, когда стоит и когда не стоит задавать вопросы. Через несколько минут на улице послышался шум машины, и тут же в комнату вошли Джо Коломбо, Марвин Коломбо и телохранитель босса Рава, к запястью которого тоненькой металлической цепочкой было прикреплено запястье Руфуса Гровера. Все четверо были в пижамах. - Теперь вы мне скажете, что случилось? - спросил Джо Коломбо. - Да, конечно. Вы можете разомкнуть этот браслет, - Марквуд кивнул на цепочку, связывавшую телохранителя и Руфуса Гровера. - Мистер Гровер совершенно ни при чем. - Что вы хотите этим сказать? - То, что сказал. Он никогда не работал на Кальвино и не предавал вас. Это все-таки Валенти. - Вы сошли с ума, Марквуд. - Нет. Сейчас вы все поймете. Из динамика донесся голос Валенти. Джо Коломбо слушал внимательно, чуть склонив голову на плечо, и был похож на старую, нахохлившуюся птицу. Лицо Руфуса Гровера оживало постепенно, словно отходило от холода, сковавшего его. Незаметно для себя он все время кивал головой. Когда динамик замолчал, Джо Коломбо спросил Раву: - Ключ у тебя? - Да. - Отстегни браслет. Так. И отправляйся за Валенти. - Он протянул руку Руфусу Гроверу. - Я рад, что все так получилось. - Я уже было перестал надеяться, - пробормотал Гровер. - Это страшная штука - знать, что ты невиновен, и не быть в состоянии доказать это. Спасибо, Марквуд. - Это не я, - пожал плечами Марквуд. - Если уж кого-нибудь и благодарить, то это Арта Фрисби. Мы иногда делаем ошибки, принимая кого-то за пешки. Иногда пешками оказываемся мы сами. - Не буду спорить с вами, доктор. Если бы не вы оба, Кальвино со своим Папочкой могли бы праздновать победу. Имея такого человека, как Валенти, у меня под боком, они могли смело рассчитывать на победу. Но теперь мы посмотрим, как это им удастся... У вас тут есть виски, доктор? - Нет, дон Коломбо. - Тогда поедем ко мне. Марвин, возьми пленку с исповедью Валенти. Я бы с удовольствием заплатил за нее миллион, доктор, вы сделали ошибку. Надо было сначала сторговаться со мной. - Я уже вам сказал, что идея и исполнение не мои, а Арта Фрисби. - Ну что ты хочешь, мальчик? Сколько? - Спасибо, дон Коломбо, я хочу, чтобы вы все-таки отдали мне Валенти после того, как он станет вам не нужен. - Согласен, - кивнул Джо Коломбо, - хотя я и сам с удовольствием расквитался бы с ним. - Джо Коломбо посмотрел на Руфуса Гровера. - Руфус, надеюсь, ты понимаешь, что тебя никто не должен видеть, даже твои домашние. В Уотерфолле должны быть уверены, что я проглотил их приманку и ты уже на том свете. Валенти же поработает у нас на поводке. Если захочет, конечно, несколько продлить свои дни... ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ПОЛ ДОУЛ 1 Сенатор Пол Доул сидел в шезлонге у своего бассейна и наслаждался солнцем. Он только что выкупался, и в мышцах еще приятно гудела легкая усталость. Он не думал ни о чем, ничего не вспоминал - он был просто частью этого покойного уютного мира, в котором даже через закрытые веки оранжево трепещут солнечные лучи, сонно шелестит листва в теплом ветерке, неуверенно налетающем откуда-то с юга, и шершавые камни по краям бассейна так приятны на ощупь. Мир был покоен, уютен и прекрасен. Он был покоен, уютен и прекрасен вдвойне, потому что весь - от солнца до плиток бассейна - был создан им, его умом, его трудом, его терпением, его мужеством. Он мог бы, да что мог, должен был жить в джунглях, должен был видеть вокруг себя стеклянные глаза парков и вдыхать на темных, грязных лестницах запах их рвоты. Он должен был вариться в неподвижном каменном зное и дрожать от асфальтовых промозглых сквозняков. Он был рожден для джунглей и обречен на джунгли. Он даже не должен был страдать из-за жизни в них, потому что мысль об ОП не смела даже приходить в голову простому полисмену, который живет на одну зарплату. На зарплату, на которую нельзя купить даже собачью конуру, если бы ты и был согласен жить на цепи и лаять на прохожих. И все-таки он хотел выбраться из джунглей. И верил, что выберется из них... Когда случилась вся эта история с Рафферти? Лет восемнадцать назад? Да, точно. Восемнадцать лет назад. Странный был человек полицейский Билл Рафферти. Когда Пол Доул в первый раз увидел его, то уже тогда заметил какую-то напряженность в его взгляде. Когда он стоял рядом с ним, Доулу почему-то начинало казаться, что Рафферти постоянно находится под давлением, что он заряжен, что нужно с ним быть осторожным, потому что в любую секунду он может взорваться, и не дай бог оказаться на пути у этой взрывной волны. Он и говорил-то как-то особенно: едко, раздраженно, с неясными и вместе с тем обидными намеками. И все-таки Доул не испытывал неприязни к Рафферти. Скорее даже наоборот. Было что-то в этом постоянно возбужденном человеке, что, очевидно, импонировало ему. Может быть, это было его беспокойство... Ведь и он, Доул, был непоседлив, не находил себе места, не желал примиряться со своей долей и мечтал о лучшей, хотя и понимал, что это пустые мечтания. Понимал и все-таки презирал в душе своих коллег, которые были довольны жизнью и со спокойствием скота мирно паслись на своих участках, пощипывая мелкие взятки. Рафферти был не таким. Сортом повыше. Дружбы у них, правда, не получилось, для этого у Рафферти характер уж очень был неподходящий, но все равно у Доула всегда жило уважение к нему. Через несколько месяцев после того, как Доула перевели на их участок, Рафферти арестовал Билла Кресси за хранение и торговлю наркотиками. Суд его оправдал, потому что оба свидетеля, на которых рассчитывал Рафферти, в последнюю минуту отказались от своих показаний, данных на следствии. У всех, кто был на суде, создалось впечатление, что судья даже облегченно улыбнулся, когда оба парня взяли обратно свои показания. На Рафферти начали коситься. Конечно, Билл Кресси - подонок, это знали все. И торговал дрянным белым снадобьем, подмешивая чудовищное количество молочного сахара. Говорили, что девяносто восемь процентов. И ходил задравши нос, разодетый как павлин. И когда встречал на улице полисмена, даже не кивал ему. Одним словом, подонок. И все-таки не надо было Рафферти оформлять арест. Не дело это ума простого полисмена. Для них в джунглях и так работы хватает - вор на бандите сидит и карманником погоняет. До того дело доходило, что и рвань-то арестовать страшно было. Однажды Пол Доул ехал в автобусе. Народу было битком, и его прижала к сиденью громадных размеров сопящая баба. С носом с ее, что ли, было что-то не в порядке, но сопела она все время, как кузнечные мехи. Наконец он выбрался из-под этой сопящей горы и тут увидел, как какой-то рыжий парень с фигурой бейсболиста и остановившимися глазами нарка преспокойно вытаскивает у крошечного, словно кукольного, аккуратного старичка бумажник. И вытаскивает не профессионально, не артистически, а в открытую, силой, как часто делают нарки, когда срочно нужно раздобыть денег на дозу и им уже не до тонкостей. Старичок, парализованный ужасом, молчал, и Доулу даже почудилось, что он чуть наклонился вперед, чтобы нарку легче было очистить ему карман. То ли нарк никак не мог ухватиться за бумажник, то ли карман был застегнут на пуговку, но вдруг он резко дернул руку, кукольный старичок подпрыгнул, послышался треск рвущейся подкладки, и нарк наконец выдернул из внутреннего кармана бумажник. И тут он увидел Доула. Увидел полицейского, смотрящего на него. Стража закона и порядка. И что же он сделал? Бросил бумажник? Начал судорожно пробираться к выходу? Да ничего подобного. Ухмыльнулся, засунул правую руку в карман и наполовину вытащил оттуда пистолет, показывая его Доулу. А глаза у него не ухмылялись. У нарка не бывает улыбки в глазах, когда ему срочно нужна доза. Что полагалось в этом случае делать полицейскому? Арестовать нарка? Прекрасная мысль, но для этого нужно рискнуть жизнью, потому что нарк, которому позарез нужна доза белого снадобья, готов на все. Он-то за свою жизнь не держится. Для него доза в этот момент важнее жизни. Пистолет в руке нарка подрагивал, но промахнуться он все равно не смог бы - слишком уж мало было расстояние. Доул не был трусом, но стоил ли потертый, старенький бумажник, в котором-то денег скорей всего не было, а лежали лишь аккуратно сложенные и потертые на сгибах старые рецепты или фотографии внучки с кошкой в руках, его жизни? Доул посчитал, что не стоил. Тем более что его жизнь была не только его жизнью. Дома его ждала жена и полуторагодовалый сын. Он представил себе, как капитан торжественно и важно говорит ей: "Ваш муж пал...", и так далее. И как через месяц или два ее выбрасывают из их мало-мальски пристойной квартирки, и она начинает медленный спуск в болото, к крысам, к гниющим помоям, к тротуару, к белому снадобью. Нет, пока он жив, этого не будет, если даже ему придется нарушать все правила и инструкции, которые определяют поведение полисмена. Черт с ними, с правилами и инструкциями, если нужно выбирать между ними и семьей. Молчаливая, тихонькая, как мышка. Марта, с детскими незащищенными глазами, всегда смотрящая на него с немым удивлением: как это он отваживается выходить в этот страшный непонятный мир, который так пугает ее? И однозубый парнишка, который при виде его начинает радостно колотить по кровати пухлыми, в перевязках, ножками... Пора бы ему уже пойти... Все из-за проклятых джунглей. Кислорода здесь мало, говорил врач один, старикашка... Доул посмотрел еще раз на пистолет и повернулся к карманнику спиной. Ему показалось, что сзади кто-то хмыкнул. Может быть, даже сам парк. Но он продолжал смотреть в запыленное окно автобуса. Прокладки давно истлели, и стекла тонко дребезжали. А вот Рафферти надумал связаться с Биллом Кресси. Если ты уж такой смелый, воюй с бандитами. Впрочем, если бы у него, как у Рафферти, не было семьи, он бы тоже... Но об этом лучше не думать. Полисмену много думать нельзя. Но Билл Кресси оказался Рафферти не по зубам. После того как суд его оправдал, люди слышали, как он разглагольствовал в баре. Рафферти, говорил он, наверное, думает, что у него металлическая шея, и не ломается. Но только, говорил Билл Кресси, я еще не видел шеи, которую нельзя было бы сломать. Одна покрепче, другая послабее - но любая шея в мире сломается, если за нее как следует взяться. К Рафферти после этого нельзя было буквально подойти. Он шипел, дымился,