При этом "другу" рекомендовалось ни о чем не заботиться, не опасаться каких-то "Воинов Шара" (харренск.дионагганон) или других "односторонне мыслящих представителей власти". Книга советовала просто исполнить ритуал в полном согласии с каноном, "ведь и сама я проистекла некогда из подобного действа, друг". В своем случае Лараф полагал, что под "Воинами Шара" следует понимать кого-то вроде офицеров древнего, нездешнего Свода Равновесия. Он не ошибался. Несмотря на эти ободряющие заверения и на отсутствие сомнительных компонент, необходимых для этой "Большой Работы" (например, ушей хелтанского нетопыря или семени повешенного), Лараф вчера и позавчера не отважился совершить ритуал. Во-первых потому, что никогда ранее не попадал "очевидным поиском" на предписывающие места книги - только на теоретические и развлекательные. Во-вторых, Лараф боялся близости Староордосской крепости. Он был уверен - и весьма небезосновательно - в том, что крупнейшее учебное заведение Свода располагает средствами, позволяющими отслеживать магические возмущения едва ли не по всему Староордосскому уезду. Была еще проблема, совсем уж простецкого свойства: ворота поместья. На воротах стояла стража. Правда, это были не офицеры Свода, а всего лишь отцовские холуи. Но люди эти принадлежали именно его отцу, а не ему. Отцу они подчинялись беспрекословно, а вот хромоногого наследника не очень-то уважали. Выйти за ворота была совершенно необходимо, поскольку книга настаивала на том, что ритуал должен вершиться на удалении в сорок четыре и семь двенадцатых сажени от ближайшего живого человека. В противном случае ничего не получится. Итак, книга настаивала. А ради хорошего друга и жизни не жалко. Лараф решился. Он уже четыре года клялся, что рано или поздно позволит судьбе вознаградить себя за искалеченную ногу. Он два года учил харренский язык и уже полтора года копил познания в чуждой магии. Наконец, в этот год он особенно остро чувствовал, что начинает буквально сходить с ума от отупляющего однообразия жизни в Казенном Посаде, которое если чем-то и нарушается - так какой-нибудь жуткой историей. Вроде той, что стряслась с санным поездом Хофлума. А вслед за принятием решения Лараф вдруг неожиданно для самого себя осознал, что к нему пришел простой и ясный план действий. ГЛАВА 4. ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ "С ненастьем грозным Элиен смирился, Решив судьбы, что он не мог избегнуть, Спокойно ждать, предавшись размышленьям." "Геда о Элиене". Эриагот Геттианикт 1 Итак, Есмару было разрешено остаться в каюте Эгина до Нового Ордоса. Эгин соорудил своему неожиданному попутчику ложе на вещевом сундуке. Конечно, можно было занять соседнюю каюту, которая, как уже говорилось, пустовала. Но от этого варианта Есмар наотрез отказался. - Там будет гораздо легче меня достать, чем здесь, - заявил он. О том, кто и зачем станет его "доставать", Эгин предпочел не спрашивать. Наверное, речь шла о все тех же матросах. А может быть два дня в темной утробе трюма не прошли даром для хрупкого разума мальчика. Что же этот трусишка будет делать один в столичном городе? Без денег, без связей, с одним только желанием отправиться в Ит? - Назад дороги нет. Отец с меня шкуру снимет, - признался Есмар. Эгину было жаль ребенка, чье детство по всеобщему недосмотру облачилось в столь причудливые одежды. Но что он сам мог сделать для него? - На первое время я устроюсь в Пиннарине в какую-нибудь лавку, учеником. Я умею считать. И писать. Накоплю денег и поеду в Ит. - Как хочешь, - до поры до времени Эгин не хотел вводить мальчика в курс своих дел. Эгин не смог припомнить, в который раз он пускается в путь по морю. Может быть в двадцатый, а может и в двадцать пятый. Все морские путешествия были похожи одно на другое. Скука, качка, блохи. Соленая еда, тухлая вода. И все морские бури были похожи одна на другую. И та буря, которая начиналась за бортом, пока Эгин и Есмар перекидывались репликами, уставившись в низкий потолок каюты, тоже была похожа на начало других бурь, в которые попадал Эгин раньше. И на тысячи тысяч бурь, в которые Эгин никогда не попадал. 2 К полудню качка ощутимо усилилась. С откидного столика на дощатый пол каюты шлепнулась и разбилась вдребезги тяжелая керамическая чашка, в которой Эгин приносил Есмару завтрак - гречневую крупу с подливкой из проваренной солонины. Одежда, в которой Эгин рассчитывал щеголять в столице, шлепнулась на живот Есмару со своего гвоздя. Есмар уселся на сундуке и в тревоге воззрился на Эгина. Лицо его было необычайно бледным. Он не хотел выставиться перед Эгином ни слабаком, ни трусом, поэтому делал вид, что не боится. Что там, в море, ничего такого не происходит. Просто ветер - и все. С палубы слышались гортанные выкрики матросни, трехэтажные матерные конферансы капитана и трепыханье парусов. Сочтя, что помочь матросам, борющимся со стихиями, они с Есмаром не смогут даже при огромном желании, Эгин решил, что лучшее в такой ситуации - это продолжать начатый разговор. - ...А еще в Пиннарине есть такая штука, которая называется карусель. Слышал, небось, о карусели? - Н-нет, - проблеял Есмар, обхватывая колени руками. - Эта карусель как медом помазана пиннаринским школярам. Она приводится в движение двадцатью четырьмя мулами, которые ходят по кругу в специальном загоне. Этого загона не видно. Он расположен под землей. Зато наверху! Там, на карусели, деревянные фигуры всяких неведомых животных. Есть кабарга Апраэдири, волк Гинсанад, есть даже сергамена... э-э... Есмар! Ты меня не слушаешь? Есмар, конечно же, не слушал. Не успел он ответить, как его вырвало прямо на пол той самой гречневой кашей, которую час назад принес ему на завтрак Эгин. Эгин схватил Есмара за плечи, пытаясь понять что происходит. То ли дело в качке, то ли Есмар подхватил в трюме какую-то гадкую болезнь. Уж не рыжий ли тиф, на который так богаты трюмы и, особенно, трюмы с крысами? Если бы просто несварение желудка! Но не успел Эгин высмотреть в черных, как переспевшие вишни глазах Есмара признаков болезни или ее отсутствия, как дверь каюты настежь распахнулась. В помещение хлынули грохот волн и йодная свежесть морских брызг, смешанная с пресной свежестью ливня. Следует заметить, что замков на дверях кают на "Гордости Тамаев" никогда не было. Их функции выполняли пеньковые веревки, которыми связывалась дверная ручка, и специальный штырь, вбитый в дверной косяк. Замков, кстати, не было и в Вае. Объяснялось это вовсе не тем, что в Вае не знали такого порока, как интерес к присвоению чужого добра. Но леностью вайских жителей и тем, что настоящие любители чужого добра с легкостью управлялись со всеми видами замков, известными в провинциальном Варане. Пеньковая веревка лопнула от удара сапожища. Сапожище принадлежал человеку, в котором Эгин отнюдь не сразу узнал капитана. Лицо его было перекошено от умственного напряжения и залеплено длинной водорослиной, одежда - мокра, а волосы - стянуты в неопрятный пучок на затылке. - Вашу мать, гиазир Эгин! Говорил я: гнилое это дело. Думается, надо было до весны подождать! Думается, сгинем все, как есть. - Пронесет. Мы же в виду берега! - Толку с того берега? Думается, берег тоже раком стал, - махнул рукой капитан в сторону ливневой завесы. Эгин почувствовал, что от капитана разит бражкой. Но сейчас это было, в сущности, не важно. - Что значит "берег раком стал"? - А то и значит. Думается, землетрус там. - Вы хотите сказать, землетрясение? - Без разницы как говорить. Думается, по-любому хреново. - Буря? - А то! Думается, еще немного подождем, и палубу задраим. - Дело серьезное? - поинтересовался Эгин. Но капитан, кажется, уже потерял интерес к этой ветви разговора. Он с интересом рассматривал лужу блевотины на полу каюты. - Во... обрыгали судно... Да чем вы вообще тут, мать вашу, занимаетесь? - Не ваше дело, капитан. Но капитан как будто не слышал, а может и вправду не расслышал ответа Эгина, который на этот раз решил не играть в учтивость. Взгляд капитана упал на бледного, как гипсовая маска, Есмара. - А это чей выблядок? - Это Есмар, мой слуга, - ответил Эгин. - А где этот вшивец раньше был? - Здесь сидел. Он болеет. - Ладно, меня это не колышет. Думается, в трюм линять надо. Шмотки свои собирайте - и вниз. Понятно? - Понятно. Капитан резко развернулся на каблуке и покинул каюту так же быстро, как в нее вошел. Водорослину он так и не почувствовал, а потому она осталась украшать его щетинистую физиономию. Через открытую дверь хлестала вода. Есмар посмотрел на Эгина ошалевшими глазами. Он ожидал указаний и прочего мудрого руководства. - Ты что, не слышал? - Слышал, - дрожащим голосом ответил Есмар. Визит капитана, как ни странно, привел его в себя. А может, чувство опасности на время отогнало морскую дурноту. - Даю тебе две минуты. А то не ровен час нас просто смоет в море. Будет тебе тогда и Новый Ордос, и Ит с Пиннарином. 3 Они просидели в трюме почти сутки. Сутки между опасностью и неизвестностью. Буквально до последнего часа оставалось столько же надежд на благоприятный исход шторма, сколько и опасений по поводу исхода неблагоприятного. Из-за землетрясения моряки упустили шанс пристать к берегу, когда буря только начиналась, а начиналась она стремительно. Из-за пьянства - упустили возможность вовремя задраить палубу и положить мачту, которая на таких небольших судах крепилась шарнирно специально на случай бурь и прочих морских несчастий. В результате двое матросов сгинули в пучине, одного зашибло упавшей реей, остальные набили себе изрядно синяков и ссадин. Но Эгин и Есмар, проявив с подачи капитана неожиданную оперативность, счастливо достигли недр "Гордости Тамаев" вместе со своими вещами. Правда, на них не осталось сухого места, но в данной ситуации это было наименьшим из зол. Настроение в темном и зловонном мешке трюма было карнавально-поминальным. Матросы откупорили бочонок с гортело и, нализавшись до свинских кондиций, орали песни. Всю ночь капитан мерился силой с лоцманом "на пальцовках", а одноногий повар травил байки про "Смерть-рыбу свирепую", демонстрируя, для убедительности, свою изувеченную ступню и руку с отрезанным за долги указательным пальцем. - Пойду отложу личинку, - вдруг громко сообщил повар и направился в темный угол трюма справить большую нужду. Эгин и Есмар, устроившись на подстилке из вонючего сена, играли "в города". Оживший Есмар выказал удивившую Эгина эрудированность. - Ит. - Таргон. - Нелеот. - Тардер. - Рем Великолепный, - с плохо скрываемым торжеством назвал Есмар столицу Синего Алустрала. - Нет никакого Рема, матьево, - буркнул возвратившийся повар, ловко насаживая зазевавшуюся крысу на нож с широким лезвием. - Все это выдумки книжников. И Алустрала никакого нету. Все враки. Эгин с Есмаром переглянулись. Неужели им суждено встретить смерть в обществе таких непроходимых долбодятлов? И все-таки, какая это в сущности приятная штука - жизнь! Когда буря успокоилась, а над морем Савват встало утро нового погожего дня, командой и пассажирами "Гордости Тамаев" овладел оптимизм без удержу и без края. Счастливые и обессиленные Эгин с Есмаром вылезли на палубу, щурясь от слепящего солнца. Матросы братались, в свойственной себе манере сдабривая хвалу Шилолу легким матерком. Капитан пялился в морские дали, пытаясь определить местоположение судна. Они по-прежнему были в виду берега. Вдруг выражение лица капитана резко изменилось. Блаженная улыбка пропала, лоб пересекли борозды морщин. Он обернулся к своим людям и вполголоса сказал: - Братва, лихо. Неужто это Новый Ордос? 4 Это действительно был Новый Ордос. Точнее, то, что от него осталось. Когда "Гордость Тамаев" входила в гавань, никто не шутил, не смеялся и даже не сквернословил. Зрелище к этому не располагало. То, что издалека смотрелось как необитаемые окрестности Старого Ордоса, на деле оказалось Новым Ордосом, начисто разрушенным вчерашним землетрясением. Это потом, когда придворные ученые мужи вдоволь начешутся в своих многомудрых бородах, они скажут, что такой страшной катастрофы Варан не знал со времен Инна окс Лагина, когда Пиннарин, называвшийся поэтами "белостенным", а его башни "целующими небо", за одну ночь превратился в курганы белого щебня и барханы белой пыли. А пока экипажу "Гордости Тамаев" оставалось молчаливо взирать на руины некогда цветущего порта - третьего по красе и богатству города княжества Варан. Берег был усеян остовами разбитых кораблей, бочками, трупами животных, глубоководными водорослями, галькой. Прямо на пристани лежали синерожие утопленники - первая партия была выброшена милостивым морем буквально только что. На знаменитой Новоордосской набережной, где разворачивалось действие каждого второго варанского любовного романа, было серо от трупов. Даже с моря было слышно, как вопит одна молодая особа, прижимаясь лицом к изуродованному телу безвестного мужчины. От здания морского порта с огромной шестигранной башней, от величественных построек главной княжеской резиденции на море Савват, от здания местного Свода Равновесия, наконец, остались просто глупые кучи мусора. В этих кучах рылись редкие и такие маленькие с расстояния людишки. Кто это - мародеры, падкие до нательного золотишка и кошельков? Или спасатели? Или, может быть, отцы семейств, отыскивающие своих домашних? Вдовы, отыскивающие своих детей? Что делает Внутренняя Служба? Куда смотрит Свод Равновесия? Кто теперь заправляет городскими делами? В чем заключаются "городские дела" в отсутствие "города"? Не повторятся ли подземные толчки снова? Как всегда бывает в таких случаях, вопросов было вдесятеро больше, чем ответов. На западном холме виднелись публичные сады, превратившиеся в неопрятный и грустный бурелом. Огромные лиственницы были вырваны с корнем и попадали наземь, фонтаны обрушились мраморными водопадами. Беседки и павильоны осели на своих переломанных ногах. Кое-где, на желтых дорожках сада, горожане рубили на дрова пятисотлетние дубы, используя резные каменные фонари в качестве колод. На кострах, тлевших поодаль, дозревали освежеванные ручные косули, которых изловили и изжарили те, кому посчастливилось выжить во вчерашней катастрофе. Две краснолицых бабы деловито ощипывали тушку белого павлина. Голова птицы была разможжена. Павлин нашел свою смерть среди смятой золоченой клетки. - Вот мы и на месте, - заключил капитан, кося на Эгина и его маленького попутчика. - Наверное, нам не следует заходить в порт, - предположил Эгин. - Это ты верно подметил, гиазир. Значит, высадитесь ночью возле Квасцов. Поплывете на шлюпке. Десятой дорогой обойдете Ордос и сразу на Пиннаринский тракт. А там - как договорились. - Это неглупо, - подтвердил Эгин. - Как думаешь, за неделю мои люди обернутся? - Если по дороге их не съедят ополоумевшие жертвы этого проклятого землетруса. - Но смотри, гиазир хороший, если мои люди вернутся без денег, я твоему дружку Вице голову в задницу засуну. - О чем речь, капитан. О чем речь... В этот момент Эгин думал только об одном. О том, что если Пиннарин сейчас представляет собой такое же историческое зрелище, что и Новый Ордос, то не видать ему ни Альсима, ни Свода, ни гнорра Свода, Лагхи Коалары. А капитану "Гордости Тамаев" не видать его денег и его подарков. Самое смешное, винить в этом будет некого. ГЛАВА 5. РАСПРЯ "- В добром ли здравии ваш сергамена? - спросил Радзамтал." Аваллис Лекарь 1 Без малого шесть десятков спешенных лучников барона Шоши впервые в своей жизни стояли на каменной площадке перед чашей, полностью готовые к бою. Как и наставлял их барон, повсюду горели костры. Жмущийся к земле огонь разбрасывал по склонам горы длинные изломанные тени. Приблизиться к вершине горы незамеченным было невозможно. Лучники во всем следовали указаниям барона. На шее каждого болталась на свитом из волос нутрии шнурке низка заговоренных стеклянных шариков. Шапки из волчьих оголовьев с торчащими ушами и оскаленными клыками были надеты лучниками поверх стальных касок. Наконечники стрел и клинки были смазаны эликсиром, состава которого лучники не ведали. Если бы не горели костры, если бы царила кромешная тьма, лучников ожидало бы немалое удивление: сталь наконечников полнилась едва приметным, ровным светом. Вместе с лучниками был и барон Шоша. Была здесь и Зверда. Ее появление настолько приободрило дружинников барона, что они забыли поинтересоваться: откуда здесь взялась госпожа? Зверда была безоружна, но привычная рассеянная полуулыбка по-прежнему блуждала по ее губам. Солдаты стояли к ним спиной и не могли видеть, как барон и баронесса то и дело прикладывались к воде в каменной чаше и пили долгими, жадными глотками. Бароны Маш-Магарт называли ее "земляным молоком", но никто из лучников об этом не догадывался. У каждого солдата - свой приказ. По северному склону горы прямо на мятущийся огонь костров подымались другие солдаты другого хозяина. Это были пластуны Вэль-Виры. Обе стороны выпустили стрелы почти одновременно. Без предупреждения и без команды. У каждого был свой приказ. Перестрелка продолжалась долго. Пластунов было больше, они могли прятаться за пышными юбками елей и перебегать вверх по склону от дерева к дереву. Лучники Шоши, повинуясь приказу барона, поначалу стояли на месте, закрывая каменную чашу с незамерзающей водой от пока еще невидимого гостя. Однако когда было выбито больше десятка его людей, барон, взревев "Проклятье!", разрешил лучникам рассредоточиться. Края плоской площадки, располагавшейся перед чашей, были окружены молодой, но буйной порослью заснеженного терновника. В ней Зверда и Шоша, оказавшиеся без прикрытия своих лучников, растворились с такой легкостью, словно бы их и не было никогда. Между елями прокатился приглушенный утробный рокот, перешедший в жалобное ворчание, нечленораздельные сетования и вдруг разрешившийся в разымающем душу вое. Поверхность воды в чаше на мгновение полыхнула кораллово-алыми сполохами, словно бы пронеслась по ней стайка огненных водомерок. Этому вою ответил нестройный боевой клич пластунов. Забросив арбалеты за спину, они обнажили мечи и стремглав бросились на жидкую россыпь лучников Шоши. Щелк! - и обливаясь кровью падает наземь безусый парень, самый младший боец из отряда Вэль-Виры. Щелк-щелк! - и, обреченно шипя от боли, отползает под защиту деревьев полусотник пластунов, бывалый стрелок и рубака Гилой, в чью коленную чашечку разом впились две стрелы. Один из пластунов был ранен, когда пробегал мимо костра и упал прямо в огонь. Он перекатился по горящим дровам, набрав полные сапоги углей и заорал так, что живые предпочли оказаться на месте мертвых. Его милосердные стрелки Шоши поспешили добить первым. Когда пластуны были уже совсем близко, дружинники Шоши обрушили поперек склона несколько подрубленных заранее елей. Трех пластунов задавило, еще трое самых проворных, опередивших падающие ели, были застрелены лучниками. Остальные оказались временно отсечены от площадки. Начальник над стрелками Шоши осторожно поднялся с колена и встал в полный рост, держа заряженный лук наготове. Он понимал, что это лишь передышка, что через минуту пластуны продерутся через пышные ветви упавших елей и начнется рукопашная. Тогда лук можно будет спокойно отбросить прочь и взяться за меч. Но он хотел успеть всадить в кого-нибудь еще одну стрелу напоследок, а уж затем браться за белое оружие. И вновь сергамена появился совершенно бесшумно. Мгновение назад перед взором стрелков Шоши был только истоптанный снег, трупы да затухающие колебания пышных еловых опахал. Как вдруг к картине прибавился текучий серый силуэт, возникший откуда-то сверху. Он на мгновение замер, неуверенно качнулся влево-вправо и... Начальник над стрелками не успел ни испугаться, ни удивиться. Он просто спустил тетиву. Сдобренная эликсиром стрела пробила чудесную шерсть сергамены и вошла ему в бок. Впрочем, совсем неглубоко: на пути стрелы оказалось широкое, массивное ребро зверя. Шоша мгновенно покинул укрытие в терновых зарослях. Он извлек из длинного сандалового футляра, который висел у него за спиной и был похож на круглые ножны, змееживой бич. Прожужжала, раскручиваясь над головой барона, многозвенчатая цепь. Сергамена коротко, яростно рыкнул. Тетива лука, только что пославшая ему в бок стрелу, лопнула. Зверь прыгнул, не страшась змееживого бича Шоши. Неестественно длинная, двухсаженная цепь с шипастым шариком на конце впилась точно в лоб сергамене. Но даже этот удар, умноженный колдовской мощью и способный уложить наповал быка, не смог пробить черепную кость твари. Сергамена повалил барона наземь, одновременно перерезав ударом когтистой лапы ремень шлема. От его рева у Шоши едва не лопнули барабанные перепонки. Лучники - числом около тридцати - к чести своей сориентировались молниеносно, как и наставлял их барон. Почти все стрелы попали в цель. Бока и зад сергамены ощетинились подрагивающими деревками с белым оперением. Обычные стрелы едва ли смогли бы пробить шерсть, подшерсток и шкуру сергамены. Но даже и тогда они не причинили бы зверю ощутимого вреда. Обычные - но не эти. На снег хлынула густая кровь твари - цвета белой плесени. В воздухе разлился тяжелый, терпкий запах. И все равно удары лап сергамены, сыпавшиеся на шлем, могли сорвать забрало, сломать барону шею, вышибить мозги. Следующий залп лучников вышел не таким слаженным - через поваленные ели наконец-то прорвались пластуны барона Вэль-Виры. Завязалась рукопашная. В сергамене торчало около полусотни стрел. Удары его медленно слабели, но у шлема уже было готово отскочить забрало. Барона спасло то, что его пальцы так и не отпустили рукояти змееживого бича. Недоброе оружие с тихим позвякиванием подобралось, приподнялось над землей - в точности кобра, готовая к броску - и захлестнулось вокруг шеи сергамены, затягивая смертельную, прорезающую насквозь даже двухслойные кожаные доспехи удавку. Теперь пришел черед Зверды. Она была почти безоружна, почти. Но каждый ее палец оканчивался длинной ножевидной насадкой. Она возникла из зарослей терновника, когда Шоша разорался не на шутку. В гневных воплях барона теперь слышались нотки страха. Прогнув спину как акробатка, Зверда легкими шагами подбежала к сергамене, полоснула обратившегося к ней зверя по морде своей правой стальной лапой, а левую с размаху вонзила сергамене в холку. Оттолкнувшись от земли, Зверда перебросила левую ногу в обтягивающей кожаной штанине через спину зверя и оседлала его. Еще одно усилие змееживого бича, еще несколько частых, вскрывающих горло твари ударов Зверды - и сергамена наконец завалился набок. - Чего вы ждали, баронесса!? - прохрипел Шоша, отползая спиной вперед из-под навалившейся на него туши сергамены. - Он же мог меня убить! - У меня пряжки "рысьих лап" на морозе паршиво застегивались, - не изменившись в лице, ответила Зверда. Она лгала, однако Шоша не почувствовал этого. Сама Зверда, пожалуй, не смогла бы толком объяснить свое промедление. Что-то задержало ее на время, которого при других условиях хватило бы существу в обличье сергамены для того, чтобы оторвать голову ее мужу. Как знать? Возможно, Зверда и не возражала бы против подобного исхода. Так или иначе, дело было сделано. Их главный недруг остывал в неряшливой луже грязно-белой крови, посреди грязно-белого снега. Увидев это, пластуны Вэль-Виры, как по команде, бросились бежать. Это "как по команде" в другое время смутило бы подозрительного барона. Но он был так упоен победой, так жаждал поскорее прибрать к рукам обширное наследство Вэль-Виры, что воспринял бегство пластунов как должное. - Перебейте их всех! - крикнул Шоша своим дружинникам. - А потом возвращайтесь к лошадям! Встретимся внизу! Тем два раза повторять было вовсе не нужно. Действительно, если враг бежит, его нужно настичь и истребить поголовно. Вскоре площадка опустела. Только лежали вокруг трупы стрелков из Маш-Магарта и пластунов из Гинсавера. И те, и другие были отменными солдатами, остановившими имперскую армию близ Урочища Серых Дроздов. А теперь их не стало. - Ну вот и все, - улыбнулась Зверда. - Да, все, - барон подошел к каменной чаше и отпил еще глоток горькой, совершенно невкусной и бесполезной для простого смертного воды. - Теперь осталось подать знак Лиду. Ждать больше нечего, пусть топчет обезглавленную дружину. А мы сейчас спустимся и поможем. - Барон, у вас отвратительная привычка держать меня в стороне от ваших планов. Что за знак? Я первый раз о нем слышу. И почему мы должны помогать вашему наемнику делать его работу? - Потому что я жрать хочу, - угрюмо огрызнулся Шоша. - И солдат своих привык беречь, женщина. Мы должны ударить в тыл гинсаверской дружине и облегчить Лиду прорыв через засеку. - Жрать? - Зверда насмешливо заломила бровь. - Так за чем же дело стало? Зверда красноречиво обвела взором трупы посреди догорающих костров. Ее буквально трясло от злости, когда Шоша называл ее "женщиной". Поэтому, хоть она и знала о том, что Шоша побрезгует жилистой плотью "нечистых пластунов", но не могла удержаться от колкости. - Зверда, у нас нет времени на шутки. Знаком Лиду должен послужить крик магдорнской черепахи. Вы понимаете, что это значит? - Понимаю. Мне всегда было интересно, что думает Лид по поводу воплей магдорнской черепахи, которыми полнятся наши леса. Что вы ему лжете по этому поводу? - Что у нас есть специальные сигнальные раковины для этого. Но что по нашим дедовским заветам их нельзя показывать чужеземцам. - Остроумно. Мне б такое в голову не пришло. Последнее Зверда произнесла столь двусмысленным тоном, что барону оставалось только цинично осведомиться: - А зачем вам что-то в голове, баронесса? Зверда открыла было рот, чтобы ответить новой колкостью на мужнино хамство, но барон уже отвернулся, отошел к краю площадки и заорал на пол-леса: - Аллерт, я знаю, вы где-то есть и меня слышите! Не сочтите за труд, подгоните наших лошадей, ваше баронское достоинство! Зверда тем временем уже раздевалась. О чем еще говорить с этим мужланом? Если он вбил себе в голову ночную потеху среди дружинников Вэль-Виры, значит так и быть. Как знать - может, Шоша и прав. Зверда понимала: думать сейчас о том, что они учинили, совершенно бесполезно. Сожалеть - тем более. Наверное, все, что они сделали, действительно хорошо и полезно. Наверное, они действительно войдут в историю Фальма как несравненные воители, истребители нечисти и оборотней. И действительно, пожалуй, не стоило ей надеяться на ночи с Вэль-Вирой. Наверняка результаты оказались бы бесконечно далеки от ее тайных грез. Зверда сняла с себя приталенную меховую куртку, темно-коричневый колет, белоснежную кружевную рубашку, сбросила мягкие сапожки, стянула узкие кожаные штаны и набедренный кушак. Теперь она была полностью обнажена. Как и подобает гэвенгу перед началом правильной трансформации. Зверда почти не мерзла. Много, очень много воды Вермаута выпили они сегодня. И то подумать - теперь их доля в Источнике значительно увеличилась. Потому что в этой доле не участвует больше Вэль-Вира. Зверда старательно упаковала свою одежду, перетянула ее ремнем и вывела ременную петлю наружу. Так Вербелине, ее ученой лошади, будет удобнее подобрать пожитки хозяйки. - А вы красивая баба, все-таки, - причмокнул губами Шоша, изучая высокое и стройное тело жены от ключиц до лодыжек. - Не смотрите. Я не люблю превращаться, когда вы пялитесь. Зверда к своей полной неожиданности запунцовела до корней волос. Ей вдруг пришло в голову, что последний комплимент от мужчины она получала едва ли не год назад. Да и тот от церемонного Лида. Шоша, однако, уже позабыл о том, что снимает с себя нагрудник и все остальное для того, чтобы приступить к правильной трансформации. На его мощных плечах еще болталась рубаха, а барон уже подскочил к Зверде и заключил ее в свои звериные объятия. Шоше вдруг стало невтерпеж. - Экий вы мужлан. Подите прочь... Нас ждут солдаты... - притворно отпихивалась от барона Зверда. Не очень сильно, а ровно в меру. Барон как раз развернул Зверду к себе спиной, а та пристроилась возле чаши, уперев тонкие, мраморно-белые руки в ее каменный борт, когда на краю площадки прошелестел неимоверно деликатный и вместе с тем насмешливый голос: - Супружеской чете Маш-Магарт желает здравия барон Аллерт велиа Семельвенк. Лошади поданы. Зверда и Шоша разом вздрогнули и обратили замутившиеся взоры в сторону источника звука. Это были их лошади, очень непростые животные - единственные из копытных, что умели взобраться на вершину Вермаута и не переломать себе при этом все кости. Плотно вцепившись когтистыми лапками в загривок, на лошади Шоши в совершенно не звериной позе сидел хорек. Это и был Аллерт велиа Семельвенк. - Благодарю вас, барон, - как ни в чем ни бывало, улыбнулась Зверда. Самообладание у баронессы было преизрядным. Хотя и ей оно порою изменяло. - Вы очень любезны, барон. А теперь будьте любезны убраться прочь, бар-рон! - Как вам будет угодно, баронесса. Мое почтение, барон. Мое почтение, баронесса. Желаю приятно провести время. Голосок хихикнул, а его обладатель юркнул куда-то под ноги лошадям и растворился во тьме. - С побе-едой! - донеслось уже откуда-то издалека. - Отстань, - Зверда повелительно оттолкнула своего мужа и нервно прошлась по поляне. - Сыть Хуммерова, Аллерт теряет последние крупицы совести. А с ними, похоже, и последние остатки искусства. Так пойдет дальше - он и в заячий член не обернется. Мельчает племя... - Он же полукровка, не забывай. Барон проводил удаляющиеся стати жены тоскующим взглядом, вздохнул и наконец стянул рубаху. Затем Шоша направился к ближайшему из догорающих костров. На правильное нисхождение человек-зверь требовалось около десяти коротких колоколов. За это время он успеет, пожалуй, замерзнуть. Лошади испуганно заржали. Это их-то лошади - приученные ко всякому! - Вербелина, как это понимать!? - прикрикнула Зверда на свою. По каменному карнизу, нависающему над чашей, метнулась быстрая зарница. Это снова взбунтовалась вода Вермаута. Шоша бросил быстрый взгляд на тело сергамены. Неподвижное. Не столь уж и большое. Безопасное. Бездыханное. В чем же дело? Хрустнули ветви ближайшей из поваленных елей. Среди них в полном боевом великолепии стоял сергамена. Этот был покрупней убитого предшественника. Из его пасти торчали два саблевидных клыка. Будь такие и у первого сергамены, он разорвал бы Шошу на куски вместе с панцирем. Быстрее, чем Шоша успел метнуться к своему змееживому бичу, сергамена мягко опустился на все четыре лапы прямо поверх сандалового футляра. Итак, живых существ на поляне было трое. Мужчина и женщина - абсолютно голые и совершенно беззащитные, и сергамена, облаченный в свое полное боевое снаряжение: когти, клыки, серый мех и сверхпрочную шкуру. Лошади пустились наутек. Лошадь Зверды впервые в жизни оступилась и сломала себе ногу. - Твари... Бессмысленные и злобные твари... Гамэри-кан аруптах... - прохрипел сергамена. Сергамена говорил с видимым усилием, куда хуже Аллерта-хорька. "Это нормально, - пронеслось в голове у Зверды. - Если это и в самом деле он, то просто удивительно, что он еще хоть что-то соображает." Сергамена вновь прыгнул. Зверда завизжала. Она была уверена, что сейчас барона Шоши не станет, а вслед за тем не станет и ее. Однако сергамена оказался близ чаши и сразу же припал к ней: частые-частые биения языка, глухое ворчанье, подрагивающий от наслаждения хвост. Зверда тщательно вымеряла на глаз расстояние до бича Шоши, а от бича - до сергамены. Если сильно повезет, можно спеленать его ударом бича, а потом постараться вдуть в ухо нужные заклинания... Но она так и не решилась. Риск был неоправданно велик. Сергамена подошел к похолодевшей Зверде и посмотрел на нее в упор. - Теперь ты, наверное, лучше понимаешь, что ощущала Радна в ту ночь. Смотри, Зверда, одно мое движение - и ты уже никогда не станешь человеком. А потом еще несколько дней - и тебя затравят, как бешеную и опасную суку. Каковой ты, впрочем, и так являешься. После воды Вермаута речь сергамены стала куда более связной. - А ты, Шоша, на кого стал похож ты? Когда последний раз ты входил в медведя? Может, припомнишь? Страховидная тварь, которая стала твоим уделом, и в зеркало-то посмотреться без содрогания не может. Вантэн-гайам! Сергамена прошелся взад-вперед, бросая на своих пленников недобрые взгляды. Зверда понимала, что Вэль-Вира все никак не может принять окончательное решение по поводу их участи. Казнить? Миловать? Что делать? Надо было чем-то отвлечь Вэль-Виру от его мрачных мыслей. - Я до сего дня была уверена, что сергамен больше не существует, что это только ваше обличье... - сказала она, стараясь выглядеть задумчивой. Задумчивость давалась ей с трудом. - Сергамен куда больше, чем вы думаете. И я бы не рекомендовал вам любопытствовать, откуда появился тот бедняга, которого изрешетили ваши люди. Вэль-Вира лег на снег, вытянул лапы, положил на них морду и замолчал. Зверда и Шоша переглянулись. Оба уже не на шутку замерзли. Самым неприятным в их положении было то, что в своих звериных обличьях да еще вдвоем они имели шансы одолеть Вэль-Виру. Но в процессе правильной трансформации они были еще более беспомощны, чем сейчас. Вэль-Вира мог запросто прикончить их - уязвимых, тонкокостных, слизистых и горячих. А на неправильную трансформацию на глазах гэвенга они и подавно не могли решиться. Потому что это был бы уже нешуточный, самый настоящий вантэн-гайам. То, что хуже самоубийства. - Барон, мы бы хотели услышать ваши условия, - скрепя сердце, сказал наконец Шоша. - По логике вещей, я должен был бы вас убить, - сказал Вэль-Вира. - Потому что те, кто проявили такое вероломство, никогда не будут надежными союзниками. Но убить вас означает развязать войну за Маш-Магарт, иначе Маш-Магарт развяжет ее сам. Это большие потери, без них не обойтись. Тогда весной здесь вновь появится имперская армия. Отразить ее будет нечем. Кретины, вы хоть понимаете, что, убей вы меня, вы оказались бы перед лицом тех же точно обстоятельств!!? Вы растеряли бы в штурме Гинсавера две трети своих людей! Чем бы вы встретили по весне харренитов? Витийствами Аллерта? - Барон, мы предлагаем вам вечный мир на любых условиях, - выдавил из себя Шоша. - Вы совершенно правы. Боязнь вашей мести за Радну помутила наш разум. - Одевайтесь и пойдем отсюда. И впрямь холодно, - буркнул Вэль-Вира, подымаясь. 2 - Мы мерзнем тут, сыть хуммерова, - процедил один "бегун" другому, перетоптываясь у костра, - а барон наш небось уже какую-то девку по хуторским сеновалам валяет. - Ты за барона по девкам не разваливайся, - урезонил его второй. - Меня он из петли вынул, когда Вэль-Вировы урядники меня решать вздумали под Белой Омелой. Барон наш сейчас на нечисть идет, гамэри-кан аруптах. Уже давно стемнело, а условного сигнала все не было. Восемьдесят саней обоза были составлены в круг между придорожным камнем и опушкой леса, уходящим к подножию горы Вермаут. Внутрь этого круга были загнаны кони, здесь же расположились Лид и пять сотен солдат. Еще три сотни были выставлены вне круга и ориентированы на Семельвенк, Маш-Магарт и Гинсавер. Лид приказал солдатам этих сотен держать боевой порядок, но разрешил сесть на щиты. Хуже всех пришлось тяжелым пехотинцам, отягощенным холодеющими латами. Этим Лид, скрепя сердце, разрешил усесться на нарубленный еловый лапник. Это было против армейских традиций, но Лид успокоил себя тем, что их времяпровождение трудно назвать войной. Скорее уж все они участвуют в малоосмысленной охотничьей экспедиции. Если только не в очередном розыгрыше барона Шоши. Обозные лошади, которых они взяли с собой, были все сплошь солощими, специально отобранными по этому признаку. Солощими лошадьми назывались на Севере такие, которые будут есть что угодно, лишь бы было соленым. И не только соленым. Солощие лошади доедали за солдатами похлебку из котлов, могли сожрать внутренности рогатой скотины, наполненные непереваренными остатками сена, ели политые соленой водой лишайники, ну а уж сдобренная соленой водою трава, выкопанная из-под снега, приводила этих неприхотливых существ в подлинный восторг. Само собой, боевые кони - такие, какими пользовались бароны - солощими почти никогда не бывали, всякая низкосортная дрянь была не по их аристократическому нутру. Для боевых коней в обозе имелись запасы овса, которые, впрочем, через пять дней должны были подойти к концу. Но, как уверял Шоша, уже через три дня они накормят своих боевых лошадей либо в конюшнях барона Вэль-Виры, либо уже у себя дома, в Маш-Магарте. Лид изо всех сил старался не подавать виду, что потрясен до глубины души. Сегодня он был похищен сергаменой - и остался жив! Солнце садилось, когда он вернулся к дружине. Солдаты уже не чаяли увидеть военного советника не то что живым, а и вообще в цельном человеческом обличье, с руками, ногами и головой. Ничего связного Лид рассказывать не хотел, да толком и не смог бы, хоть его и просили, уважительного оглядывая возвращенца из страны смерти и протягивая ему фляги с гортело. Лид отделался общими формулами вроде "А потом меня поглотила пучина беспамятства" и "В целом это не так страшно, как может показаться". По верхушкам елей горы Вермаут, с которой Лид не сводил глаз, то и дело пробегали сполохи далеких костров. Чуть позже раздался рык зверя. Но это была не условленная магдорнская черепаха. Рычал сергамена - теперь Лид знал это. ГЛАВА 6. ЧТО ОСТАЛОСЬ ОТ ПИННАРИНА "Отличается исполнительностью и настойчивостью, граничащими с фанатизмом." Из личного листа эрм-саванна Эгина. Архив Свода Равновесия 1 О Пиннарин, колыбель Пенных Гребней Счастливой Волны! Едва ли половине построек варанской столицы посчастливилось уцелеть. Но до Нового Ордоса по размаху разрушений Пиннарину было далеко. К тому же, когда Эгин, Есмар и пятеро матросов, которым выпал жребий провожать Эгина в Пиннарин с целью получения гонорара, вошли в город через полуразваленные Южные ворота, самые ужасные картины катастрофы успели смениться менее ужасными. Как обычно, больше всего досталось городской бедноте. Кварталы Коричневого Кольца, некогда застроенные наспех двухэтажными домами из плохо обожженных кирпичей, рухнули при первых же толчках, погребая под собой многодетные семьи ремесленников, мелких торговцев, попрошаек, матросов. Чертог Усопших тоже не выдержал натиска стихии. Поэтому трупы складывали штабелями на улицах. Было холодно. И все равно в столичном воздухе витал тепловатый и сладкий душок тлени