- Ох! Ах! Смешно ребятам. Ребята девчонок дразнят. - Трусихи! - кричит Миронов. - Кролики! - задирает Петька. А девчонки тоже спуску не дают: - Сами кролики! И смеются, кривляются. Вот остановилась карусель, выскочили девчонки вон. И ребята выскочили. Миронов Петьке и говорит: - Давай познакомимся? - Что? - говорит Петька. А уж Миронов девчонок догнал и, как большой: - Разрешите с вами познакомиться? Рыжая мигает глазами и говорит: - Пожалуйста! - говорит. - С удовольствием. А белокуренькая молчит. И Петька молчит. Пошли тут всей компанией гулять. В две пары. Впереди Миронов с рыжей, а сзади Петька с белокуренькой. Миронов семечек купил и девчонок угощает. И все время говорит и разные шуточки произносит. А Петька молчит. Не знает Петька, о чем говорить с белокуренькой. А белокуренькая грустная какая-то, все думает и семечки как-то клюет, как птица. Вот Петька и спрашивает: - Что это вы все думаете? О чем? - О разном, - отвечает белокуренькая. И улыбнулась: - А вы о чем? И Петька ответил, что думает тоже о разном. Потом спросил, как белокуренькую зовут. - Наташа... - А меня Петр. И разговорились. Наташа даже смеяться стала. Даже семечки стала клевать веселее. Петька говорит: - Вы на коньках, Наташа, умеете ездить? - На коньках?.. Летом?.. Ха-ха... Зимой-то я прошлую зиму каталась... И даже не худо. Возле нашего дома напротив коммунальный каток. - А где вы живете? - Там... Недалеко... И к Петьке: - А вы где? - Я-то? И Петька вдруг растерялся: - Я-то? Я - в детдоме. - В каком? - В дефе... ративном. - Это что значит - деферативный? - Это... такой... особенный. Для особо нормальных детей. - Для сирот? - Ну да. Для круглых. - Вы - круглый? - Круглый. Ни отца, ни матки. Ни даже тетки. А вы? - У меня... отец. То есть... нет, то есть... да. Опять закраснелась Наташа. "Что за черт?" - думает Петька. Удивляется Петька. И дальше идут. Так незаметно до позднего вечера прошатались. Семечек одних фунта два склевали. Уж темно совсем стало, огни погасли, взошла луна. Тут девчонки встрепенулись: - Пора домой идти. Распрощались и пошли. И Петька с Мироновым до самого приюта про девчонок говорили. - Хорошие девчонки. Долго стучались в калитку. Долго за оградой лаял Король и гремела цепь. Наконец косоглазый дворник Иван открыл калитку. Зевал и ругался. По двору шли, и вдруг Миронов сказал: - Гляди-ка!.. Дрова кончились!.. Ловко! Теперь можно в лапту играть. Поглядел Петька, - так и есть - кончились дрова. Очистился двор от забора до забора. - Верно, - сказал Петька. - Можно в лапту играть. Всю ночь не спал Петька. Все думал и все обсуждал. И ранним утром оделся Петька и вышел во двор. Холодно было, туманно, и пахло землей, и за оградой на тополях орали галки. Ежился Петька, ходил вдоль забора и глядел в окна. Окна румянились чуть и блестели, как в речке вода. За окнами тихо было. Ходил Петька вдоль забора и прутик искал. Прутика не было: всюду кора валялась, щепки и лык лохматый. Прутика не было, но место Петька отлично нашел. Стал у забора и вспомнил: "Вот здесь воспитатель сидел и книжку читал. Вон там ребята в рюхи играли. Вот тут я..." Огляделся Петька, сел на корточки и щепкой стал ковырять землю. Ямку глубокую до локтя вырыл, - руку засунул: так и есть. Сцапали пальцы скользкий узелок. Сжал Петька узелок и поднялся. И, зашвыряв щепками яму, быстро пошел в приют. А в коридоре сел на окно и, отдышавшись, развязал узелок. Чистокровное золото за год не потускнело: по-старому солнце горело у Петьки в руках. Но меньше показались Петьке часы. И легче. Легкие, легкие... Даже страшно. Задумался Петька, поежился. К уху приставил часы - молчат. Крышки открыл - стоят. Черные стрелки стоят на без двадцати восемь. И вдруг еще страшнее Петьке стало. "Как же это? - думает. - Что же это? Столько времени прошло, год целый прошел, а часы на час не продвинулись?" Солнце в окно ворвалось. Испугался Петька и сунул часы в карман. И сразу тяжелые стали часы. Карман оттянуло, и стало неудобно ноге. Пошел Петька по коридору. А навстречу Рудольф Карлыч идет. Улыбается. И солнце на белом халате. И кочерга в руке. - Здравствуй! - говорит. - Доброе утро. Идем со мной печка топить? Нет? - Нет! - сказал Петька. - Мне в экономию надо... Хлеб вешать. И пошел хлеб вешать. Но не убежал Петька. Нет... Это прошлым летом он мечтал убежать, а теперь... Теперь совсем другое. Другие дела на уме у Петьки. И странно даже подумать: как это так бежать? Но на руках у Петьки часы. На руках у него этот проклятый драгоценный предмет. И нужно подумывать, что и как!.. Носит Петька часы день, другой - и все думает, все размышляет, куда бы часики деть. Бросить хотел часы - пожалел: глупо. Самое лучшее - Кудеяру отдать. Да где его возьмешь, - не приходит больше гражданин Кудеяр. Ни слуху о нем, ни духу. Так и страдал Петька и носил с собой эти ненавистные часы. А в середине лета стали в приюте красить крыши. Вот призвал раз Федор Иваныч Петьку и говорит: - Сходи, - говорит, - пожалуйста, на улицу Ленина, в Губжир. Купи зеленой краски. Дал Петьке денег, пошел Петька в Губжир. Идет мимо базара. Старое вспоминает. Разные случаи вспоминает: гири, пампушки, селедки. И вдруг слышит свист. Бегут люди. Бегут по базару люди и дико орут: - Лови его! Во-ор! Лови!.. Побежал и Петька. И видит, за кем бегут. Бегут за лохматым парнишкой. Парнишка бежит, оглянулся - мелькнул перед Петькой завязанный газ. - Пятаков! - крикнул Петька и шибче бежать припустился. А Пятаков бежит хорошо. Толпа уж давно позади осталась, один только Петька вдогонку бежит. И кричит: - Пя-та-ко-ов! И вот догнал. Схватил за плечо Пятакова и: - Стой! Не уйдешь!.. А Пятаков увернулся и Петьку - под грудки. - Дурак! - закричал Петька. - Дурак! Не дерись. Отскочил Пятаков и смотрит на Петьку. И весь дрожит. А Петька: - Ну что? Не узнал? - Нет, - сказал Пятаков, задыхаясь. - В приюте... Помнишь? - А, - сказал Пятаков, - помню. Обжора... И дальше пошел. И все дрожит. А Петька за ним: - А дрова помнишь? - Какие дрова?.. Помню... Ну что ж? И дальше, дальше бежит Пятаков. И все стороной, все переулками-закоулками... К Слободе, на окраину города. Петька за ним: - Пятаков! - Что тебе? - Пятаков, подожди, не беги. Стал Пятаков. Отдышался: - Ух... Черт возьми... Что, говорю, тебе? - Помнишь дрова? - Помню. Ну что ж? - Обидно? - Что? - Прости, - говорит Петька. - Я виноватый во всем. И стал Пятакову рассказывать насчет дров. А Пятаков хохотать начал. И так хохотал, что повязка его на нос сползла. - Дурак! - говорит. - Да разве ты виноват?.. Ведь сам я... Ведь я в тую ночь шестнадцать поленьев торговкам на кордон перетаскал. - Врешь! - изумился Петька. - Врешь!.. Неужели верно?.. - Верно. Шестнадцать поленьев. А ты думал что, я за милую душу в реформу пошел? Нет, брат, нас на испуг не возьмешь. Удивляется Петька: - Так, значит, тебе не обидно совсем? И в приют не хочется? - В приют? Усмехнулся Пятаков. И говорит важно: - Я, брат, в тюрьме побывал. А кто в тюрьме побывал, тому в приюте с детишками делать нечего. Понял? Щелкнул Петьку по лбу и пошел качаясь. Пошел качаясь и вдруг обернулся. Обернулся и, бледный, лохматый, на Петьку идет. И сверкает своим одиноким глазом. А Петька, конечно, подходит спокойно. У Петьки совесть чиста. - Что? - говорит. - То, - говорит Пятаков и на Петьку надвигается. - То, - говорит. - Гони часы! И - раз по плечу Петьку: - Ну?! Чуть на землю Петька не сел. Закачался. Закланялся. В глазах у Петьки стали мелькать заборы, дома, фонари и одноглазые Пятаковы. Язык онемел у Петьки. - Ну? - повторил Пятаков. - Не слышишь? Часы гони. - Ка-ка... - сказал Петька, - ки-ки... Ка-ки-кие часы? - Такие, - сказал Пятаков и вдруг, наклонившись к самому Петькиному лицу, быстро-быстро зашептал: - Ты думаешь, я не знаю? Нет! Я, брат, знаю. Мне Кудеяр все рассказал... Под чистую. Мы с ним полгода в тюрьме отсидели вместе. Да. Он и сейчас за пьянку отсиживает. Да. Он мне все рассказал. Все знаю. Все мне известно. Гони часы. Слышишь? И тут Пятаков хватает Петьку за грудь, а другою рукой он хватает его за горло и шипит: - Слышишь? Гони часы... А не то... Только пикни! И пальцами жмет Петькино горло. И грязный кулак пихает Петьке прямо под чистый нос. А Петька уж лезет в карман. И щупает там часы. Хочет их вытащить вон и отдать Пятакову. И даже торопится. Даже спешит поскорей отдать часы Пятакову. Но тут раздаются крики, свистки, улюлюканье, топот. Из-за угла вылетает милиционер. За ним бабы. За бабами еще разные люди. - Ага! - орут. - Вота он! Ло-ви-и! И - шасть к Пятакову. Хвать Пятакова за шиворот. Бух на землю! - Вор-р! Бей!!! Петька едва убежал. Идет Петька дальше, в Губжир. И снова идет по базару. По самым рядам, где торгуют пампушками и селедками. Где пахнет мукой и овощами. Но грустный Петька плетется. Унылый. Со злостью сжимает в кармане часы и думает: "Господи! - думает. - За что мне такая обуза? За что мне такое несчастье в кармане носить?!" А вокруг и гудит и шумит. Солнце по всей барахолке гуляет. Люди толкаются. Баян гудит. Птицы гогочут в клетках. Нищие песни орут. Весело! Но Петьке не радостно. Петьку и солнце не радует. И нищие даже не радуют. Грустный Петька идет. Вдруг Петька увидел девчонку. Девчонка стояла в рядах и что-то держала в руке. Какую-то вещь. Какую-то вещь она продавала сухощавому рыжему дядьке в очках. Петька узнал Наташу. Это Наташа, с которой Петька на вербе гулял, белокурая, продавала теперь какую-то вещь сухощавому дядьке. Петька обрадовался. Петька даже очень обрадовался. Он стал толкать направо и налево людей и подошел к Наташе. Рыжий в очках, что-то бурча под нос, отошел. - Наташа, здорово! - сказал Петька. - Чем торгуешь? Наташа взглянула, ахнула и сунула руку в карман. - Что ты? - сказал Петька. - Чего испугалась? Боишься? Краденым торгуешь, что ли?.. - Нет, не краденым, - сказала Наташа. - А что? Что это у тебя в руке? Покажи. - Не покажу. Что тебе? - Покажи. Интересно. - Не покажу. - А! Краденое, значит. Веник в бане украла или фантиков восемь штук? Да? Наташа молчала. - Или, может быть, чулки у покойной бабушки стилибондила? Да? Или отца-старика ограбила? Наташа вдруг покраснела. Вдруг, чуть не плача, она сказала: - Я не ограбила. Он сам велел мне продать. Он письмо мне прислал. На, погляди! "Краденое"! Наташа сунула Петьке в лицо ладонь. На ладони лежала цепочка. На цепочке болтались брелочки, бренчали собачки и слоники, и посреди всего колыхался - зеленый камень-самоцвет в виде груши. Петька совсем закачался и чуть не упал. И так он устал, и еще Пятаков его бил под грудки, а тут он совсем опупел. Тут он взял цепочку и долго смотрел на нее. Потом сунул руку в карман и вынул часы. И быстро неловкими пальцами нацепил часы на цепочку и подал Наташе: - На! Наташа ахнула и едва подхватила часы. А Петька - раз! - повернулся и - бегом через шумный базар. Через мост, через площадь, по улице... И побежал без оглядки. В Губжир побежал. За зеленой краской. 1928 ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРВЫЕ РАССКАЗЫ Первые рассказы молодого писателя написаны на жизненно близком ему материале. 1920-е годы - время войны и разрухи - породили целые армии беспризорников. Группами и в одиночку они бродяжничали по стране, являлись грозой базаров. Судьба этих изломанных жизнью детей стала вопросом государственной важности. Была организована специальная комиссия во главе с Ф.Э.Дзержинским по борьбе с безнадзорностью подростков. Л.Пантелеев, сам переживший в детстве годы скитаний, хорошо знал беспризорников, их душевный мир. В своих ранних рассказах он показывает, как происходит высвобождение этих мальчишек из-под власти улицы. ЧАСЫ В этой повести одиннадцатилетний Петька Валет - вор со стажем - не задумывается над тем, хорошо или плохо воровать. Тем интереснее наблюдать перерождение героя. Пантелеев переходит от этюдов, набросков, каковыми являются "Карлушкин фокус", "Портрет", к подробному исследованию характера. Он мастерски строит сюжет, проявляя неистощимую изобретательность в придумывании все новых положений - иногда комических, а временами по-настоящему трагических. Сюжетные повороты жизненно и психологически достоверны и служат для того, чтобы испытать героя на прочность. Писатель долго работал над повестью. Было не менее 70 вариантов начала, труднее всего, по его словам, давались образ и интонация рассказчика. Рассказчик в "Часах" комментирует события как бы со стороны, и тем не менее теплая, несколько ироническая интонация помогает полнее раскрыть характер Петьки. Впервые повесть напечатана в журнале "Пионер" в 1928 году. Через год вышла книга "Часы". В журнальном варианте конец повести был несколько сентиментальным, что новее не свойственно Л.Пантелееву. В книге конец звучит как подлинно мажорный, жизнеутверждающий. В "Часах" двадцатилетний Пантелеев проявил себя как мастер словесной живописи и увлекательного сюжета. Ему удалось, как писала Т.Габбе, известный критик и драматург, "создать настоящий спектакль, напряженный, полный драматизма и юмора". Мастера театра и кинематографа не раз обращались к повести, - в частности, в Китае в 1935 году вышел фильм "Часы" (повесть перевел классик китайской литературы Лу Синь), в Японии, в Токийском детском театре долгое время шел спектакль "Золотые часы" по повести Л.Пантелеева. Несколько лет назад под тем же названием Одесская киностудии выпустила фильм. С. 302. "...В приют Клары Цеткин...". - Клара Цеткин (1857-1933) - видный деятель германского и международного рабочего движения. Г.Антонова, Е.Путилова